Меморандум киллеров

1

Первый же вопрос, заданный Александром Борисовичем вору в законе Михо Старому, которого доставили в следственный кабинет Бутырского СИЗО, видимо, показался тому издевательским. Но у Турецкого имелись на то веские причины.

— Как вас здесь содержат, Михаил Спиридонович? Жалобы имеете?

Гуцерия мрачно, исподлобья уставился на следователя и ничего не ответил, только безразлично пожал плечами.

Турецкий представился, ожидая, что должность помощника генерального прокурора произведет впечатление на этого угрюмого пожилого мужика, явно отправленного на нары за преступление, которого он не совершал. Нет, отреагировал совершенно индифферентно. Значит, либо смирился со своим положением, либо четко соблюдает определенную договоренность с тем, кто его сюда отправил…

А отправил-то, и это было известно, Вадим Михайлович Лыков. Снова он!

Долго размышлял на эту тему Александр Борисович и пришел к выводу, что Гуцерия либо знает гораздо больше того, что было изложено в его показаниях против «крупного наркодельца» Анатолия Юркина, либо ему вообще ни черта не известно. И эти «показания» вполне могли быть подсказанными. Мол, ты нам говоришь то-то и то-то, а мы тебе за это, соответственно, тоже идем навстречу. Не новость в следственной практике. А вывод такой сделал Турецкий, когда внимательно посмотрел протокол допроса этого «законника», копию которого доставил ему Юра Гордеев, и не нашел там никаких конкретных доказательств того, что Юркин действительно занимался организацией наркотрафика, причем в особо крупных размерах. Одни общие слова, типа «мне известно, что» или «он сам сказал, когда мы встретились». От кого известно, где и когда встречались — на выяснение этих основополагающих вопросов, на которых, собственно, и должна была строиться доказательная база обвинения, у следствия, видимо, не хватило ни времени, ни желания. Туфта, короче. Таким вот образом можно обвинить любого прохожего в том, что он маньяк-насильник, лишь по той причине, что он кому-то случайно показался похожим на кого-то.

Но если речь идет не о случайном или даже подкупленном свидетеле, а о человеке, который является вором в законе и, следовательно, хорошо знает, какую понесет ответственность за дачу ложных показаний, когда этот факт вскроется в суде, значит, у него на то имеются особые причины. Именно эти причины и собирался выяснить Александр Борисович.

Это была одна сторона вопроса, который привел его в Бутырку. А другая касалась опять-таки Михо Старого, задержанного по подозрению в организации кровавой разборки в баре «Медведь», в которой, наряду с участниками чеченской ОПГ, пострадали и случайные посетители.

Вот и в данном случае с убедительными доказательствами дело обстояло неважно. Правда, здесь имелся конкретный исполнитель, Георгий Кукурия, с которым в настоящее время работал следователь Петр Ватутин из Московской городской прокуратуры, где и было возбуждено дело. Но по его докладам выходило, что подследственный постоянно пугается в своих показаниях, и, скорее всего, неосознанно, как поступает человек, который слабо проинформирован об обстоятельствах преступления, но которому приказано взять его на себя.

Чем обычно заканчиваются подобные «расследования», Турецкому объяснять было не надо. В первом же судебном заседании дела разваливаются, поскольку свидетели обвинения категорически отказываются от своих показаний, мотивируя отказ тем, что эти показания были попросту выбиты из них во время следствия.

Но парадокс заключался в том, что Ватутин-то как раз ничего и не собирался выбивать из подозреваемого, напротив, ему самому признательные показания представлялись неправдоподобными, не соответствующими истинному положению вещей.

Все-то бы оно так, да вот какая получалась в итоге штука. И исполнителя, и заказчика, и все доказательства вины, включая признательные показания участников преступления, ему представили оперативники Московского уголовного розыска, которые и сумели-то их добыть во многом лишь благодаря энергичной и в высшей степени грамотной в профессиональном отношении деятельности заместителя начальника МУРа, недавно, кстати, отмеченного правительственной наградой. Что тут скажешь?..

Но Петя Ватутин, старательный следователь, не знал того, что уже было известно Александру Борисовичу, курирующему данное уголовное дело. А Турецкий не имел права, да и не собирался в данный момент, делиться своими знаниями с Ватутиным. Ничего не поделаешь. Хотя Петр, между прочим, абсолютно прав, увидел главное — подтасовки. Надо бы как-нибудь осторожно намекнуть ему на этот счет, чтоб он не особо усердствовал, ибо в данном случае всю пирамиду обвинений, выстроенных следствием, может одномоментно разрушить короткое признание того же Михо Гуцерия.

И снова перед Александром Борисовичем вставал вопрос: ему-то это зачем? На что рассчитывает? Или он просто тянет время, зная наперед, что следствие закончится пшиком? А что, разве так уж приятно сидеть в Бутырке? Или это ему предоставили возможность скрыться на время, переждать куда более опасную для него ситуацию? И значит, таковая имеет место? Ну в этом, последнем случае он ничего, естественно, не скажет. Хотя можно попробовать…

— Скажите, Михаил Спиридонович, — доверительным тоном сказал Турецкий, — может, вы чего понимаете? Вот читаю собранные показания по делу о «Медведе» — ну липа на липе. Вернул из архива дело по обвинению некоего Юркина, вашего, оказывается, близкого знакомого и даже отчасти подельника, снова сплошная туфта. И ничего не могу понять. Вы что, всерьез решили на старости лет в милицейские осведомители податься?

— Зачем оскорбляешь, начальник? Я, кажется, повода тебе не давал, ты меня вообще в первый раз видишь.

— Я — да. Зато Лыков вас очень хорошо знает… Ну, правильно, думаю, зачем же «законнику» какому-то там участковому стучать, когда есть заместитель начальника МУРа?

— Ты не прав, я никогда не был стукачом. И не стану, не дождетесь.

— Ну да? А кто Гоги Кукурия подставил? Кто сдал оперативникам человека, который не имеет к расстрелу чеченцев ни малейшего отношения? Нет, наверняка есть за Гоги этим вашим немало своих темных дел, но уж к этому-то он явно непричастен. Или взять того же Юркина, которого вы, уважаемый Михаил Спиридонович, — Турецкий нарочито подчеркнул такое обращение к «законнику», — ив глаза-то ни разу не видели, не то что близко там общались. Не верю. Я прав?

Михо молчал.

— Скажу вам по секрету, Михаил Спиридонович. — Турецкий доверительно наклонился к нему. — Но советую тут же и забыть о том, что я вам скажу, а не то, не дай бог, исполнятся некоторые пророчества… Так вот, уважаемый, уже убили того Юркина. На зоне. А дело-то теперь, полагаю, будет пересмотрено. И мы постараемся крепко наказать тех, кто его сфальсифицировал. Мы уже знаем кто. И кто конкретно забрал бизнес этого Юркина в свои руки — тоже известно. Видите, не повезло вам с вашим знакомым, перед которым вы так усиленно «шестерили», что и сами оказались на нарах. Я уверен — временно. Вовремя откажетесь от своих показаний, и вся эта туфта рухнет. Так вы с ним договорились? Или он еще что-то вам пообещал?.. Ну что ж вы молчите? Авторитет, «законник», пожилой человек… Стыд-то какой!

— А ты меня, начальник… — начал было сердито Михо, но Турецкий его перебил:

— А почему это вы мне «тыкаете»? Разве я давал повод? Так я, между прочим, по званию-то генерал! А вы — далеко не генерал в своем воровском мире, особенно после всего, что натворили на пару с «гнилым ментом». Так ведь у вас оборотней из нашей системы называют? Или вы рассчитываете на то, что об этом никто в вашей среде не узнает? Ох, зря, Михаил Спиридонович! Боюсь, что ни короны своей, за хорошие деньги купленной, вам больше не видать, ни уважения от ближайшего же сходняка. Могу даже лично гарантировать. Если желаете.

— Ладно, — не поднимая головы, сказал вдруг Михо, — вас Александр Борисович зовут, вы сказали? Я тоже скажу. Вы правильно подумали… Совсем напрасно я такой тяжкий стыд взвалил на свою седую голову. Страх виноват, очень прискорбно в этом признаться, да… И Гоги, конечно, не виноват… и этот ваш Юркин, наверно, тоже не был виноват. Так сошлось, понимаешь…

— Ну не надо, никогда не поверю, что какие-то несерьезные обстоятельства могли заставить вас нарушить кодекс воровской чести. Хотя… черт его знает, может, вам было предложено что-то весьма существенное взамен? Из-за чего стоило рискнуть? Но ведь и нам, и вам прекрасно известно, что предателей одинаково наказывают, опять же, и в вашей, и в нашей среде. Пусть способы разные, а итог-то один.

— А вы разве можете наказать своих предателей?

Это все разговоры, Александр Борисович, а я знаю совсем другое…

— Ну вот бы и рассказали, о чем я еще не знаю, а только догадываюсь. Глядишь, еще одним мерзавцем стало бы меньше. Что, слабо, господин «законник»?

— А что потом со мной будет, об этом не думали?

— Что будет? — Турецкий ухмыльнулся и пожал плечами. — Лично я, например, дал бы такому свидетелю, как вы, пинка «под жопу и сказал бы: «Еще раз поймаю, вот тогда ты у меня хорошо сядешь, но по закону!» И выкинул бы вас к чертовой матери из этого изолятора, чтоб места не занимали. И Гоги вашему сказал бы, что я думаю по поводу его признаний: «Виноват — сиди! А не виноват — не путайся, сопляк, у занятых людей под ногами!»

— Красиво поешь… извините, — пробормотал Михо. — Но у меня действительно нет выхода. Или — или…

— Согласен, насчет середины тут никак не светит. Но ведь недаром народ говорит, что риск — дело благородное.

Михо поднял на Турецкого глаза, пристально посмотрел, хмыкнул без намека на улыбку и сказал:

— Предлагаете рискнуть?

— Я не могу требовать. Но думаю, что все к тому идет. А со своей стороны могу дать твердую гарантию, что ваши признательные показания не выплывут наружу ровно до той минуты, когда полностью исчезнет та опасность, которая, я уверен, и заставила вас выполнять чужую волю. Наверняка и в разоблачении негодяев ваше слово сыграет свою положительную роль.

— И как долго мне ждать, уважаемый? — Михо вздохнул.

А Турецкий усмехнулся:

— Я тут не один заинтересован. Но думаю, недолго уже.

— Хорошо, я полагаюсь на ваше слово. Доставайте свой протокол, спрашивайте…

2

— Ты где был? — сухо спросил Меркулов, оглядывая беспечно ухмыляющегося Турецкого. — И почему мобильник не отвечал?

Вместо ответа Александр Борисович прижал указательный палец к своим губам и положил на стол перед Костей несколько страниц протокола допроса свидетеля. Ногтем отчеркнул фамилию допрашиваемого. Меркулов лишь взглянул и тут же с изумлением уставился на Александра Борисовича.

— Расколол?!

Турецкий молча поцеловал кончики своих пальцев и потом добавил:

— Конфетка! Вернее, бомба… в шоколаде.

Меркулов сунул протокол в прозрачный файл и упрятал его в собственный сейф. Запер его и сказал:

— Через час едем. Я очень за тебя беспокоился…

— Что, — нахмурился Турецкий, — всей кучей? Может, лучше, если я сам по себе? А Славка в курсе?

— С утра. Сегодня же, кстати, будет принято решение и по нему. Ты разговаривал с ним, как я просил?

— Костя! Я сделал только то, что ты просил, но ни граммом больше.

— Надрались, что ли, с устатку? — нахмурился Меркулов.

— Нет, зачем же? Сперва обсудили возможные варианты, а вот уже потом… ну, сам понимаешь… извини.

— И какова реакция?

— На удивление все сразу и очень правильно сообразил. Видно, уже нутром чуял.

— Так чего ж тогда надрались?

— Ну, Костя! — Турецкий развел руками. — Сам же и угадал — с устатку…

Этот разговор в кабинете заместителя генерального прокурора Константина Дмитриевича Меркулова состоялся ровно в четыре часа пополудни.

А в восемь вечера они, снова вдвоем, оказались в этом же кабинете.

— Я не знаю, — сказал Костя, открывая сейф и доставая оттуда бутылку коньяка, — правильно ли мы поступили, оставив сейчас Вячеслава наедине с его…

Меркулов не стал продолжать, ибо, вероятно, не хотел называть тех подонков, о которых шла недавно речь на закрытом совещании в кабинете директора Федеральной службы безопасности, достойными их дел именами — бандой, к примеру.

— А я уверен, что все правильно, — возразил Турецкий. — Славка их соберет, огласит принятое якобы на днях в их министерстве решение, ну а это… — он щелкнул себя известным жестом по шее, у подбородка. — Это может состояться и позже. Как прощальный ход. Либо?.. Либо вообще не состоится, что будет уже напрямую зависеть от нашей с ним дальнейшей деятельности. Меня, Костя, сейчас только одно радует…

— Что приняли так легко, да? Как будто только того и ждали? Это хочешь сказать?

— Вот именно. Значит, в самом деле назрело… Я наблюдал за Игорем этим, Ромадиновым… Честное слово, показалось, что у него даже огоньки в глазах засверкали! Вот что значит — получить отмашку! Ну что, посмотришь признания грузинского «законника»? Там есть оч-чень, скажу тебе, любопытные вещи!

— Посмотрю, конечно… На, открой! Что ты, право, заставляешь меня возиться?

Турецкий одним движением скрутил пробку с бутылки, над которой безуспешно возился Меркулов.

— А чем ты недоволен, Костя, у тебя есть сомнения?

Меркулов нагнулся, снизу вверх посмотрел на Турецкого и сказал негромко:

— Мне не нравится молчание нашего…

— А чего ему было говорить? Его ж напрямую не касается. Или возьмемся заодно уж искать и в собственных рядах? Так нам же давно известно, кто есть ху, а кого это дело совершенно не касается. А вообще говоря, — с некоторой даже небрежностью заметил он, разливая коньяк в стаканы — не хотелось идти за рюмками в приемную, еще встретится кто-нибудь, совершенно лишний в данный момент, — мне представляется, Костя, что сей блистательный бал, предложенный высокому руководству не без нашей помощи, тем и интересен, что пришелся ко времени. Я почти уверен теперь, что нечто подобное у них там уже обмозговывалось. Просто пока не находили удобного повода, что ли. Либо острой нужды не видели. Ну а что праздник растянется на продолжительное время, в этом у меня больше нет никаких сомнений. И, вероятно, наш с тобой шеф это тоже знает, а потому не торопится бежать впереди паровоза. Вот тут я бы отдал ему должное.

— Или — наоборот. Лучший способ снять с себя любые подозрения — это предупредить прохвостов, о которых тебе известно, заранее. Мол, чуете, что у тех происходит? А у этих? А как до вас дело дойдет? Так ведь народец в одночасье и перевоспитается! Либо разбежится, чтоб окончательно все концы утопить. Не думал?

— Костя, дорогой, — с хитрой усмешкой сказал Турецкий, — а не ты ли всегда настойчиво указывал своим подчиненным, что гораздо важнее не столько карать, сколько учить? И опять же на примерах, причем не на собственных, как это дурак делает. И потом, давай смотреть на вещи реально. Всех гадов не переловим. Кто-то испугается, затаится, перестанет гадить, верно? Уже плюс для огромной державы. А кто не поймет предупреждения, того… что ж, на то мы и система, чтобы вовремя избавляться от шлака.

— У-у-мный!.. — насмешливо протянул Меркулов и чокнулся с Турецким своим стаканом.

А Вячеслав Иванович Грязнов в эти же самые минуты с грустной усмешкой докладывал своему руководящему составу о том решении, которое несколько дней назад, оказывается, было принято в МВД, а только сегодня наконец довели до его сведения. Суть заключалась в том, что министр, высоко, вероятно, оценив ту акцию, которую провели в МУРе по выявлению нарушений законности среди своих сотрудников, после соответствующих оргвыводов, которые были сделаны, передумал отпускать начальника уголовного розыска на пенсию. Шли ведь уже на эту тему разговоры, и не раз, и знал о них Вячеслав Иванович, просто не считал нужным делиться с соратниками. И если бы не то громкое совещание, наверняка уже был бы подписан приказ о пенсионе. Так что, в некотором смысле, он был теперь даже обязан своим помощникам, сумевшим как бы вовремя перехватить инициативу…

Да, все это было, конечно, приятно — с одной стороны. А вот с другой, Вячеслав Иванович поневоле оказался как бы на распутье. Он переводился в резерв министерства, не совсем четко представляя свое будущее. Правда, ему уже был сделан намек, что, вполне возможно, он может быть назначен одним из заместителей начальника Главного управления собственной безопасности. Но это, как говорится, вилами на воде писано. И неизвестно, понижение или повышение. Также пока не поднимался и вопрос о том, кто станет равноценной заменой генералу Грязнову в Московском уголовном розыске. А между прочим, не простой вопрос…

Его слушали с напряженным вниманием. Особенно вот это, последнее, сообщение.

В самом деле, странно. Переводят заслуженного человека. Неважно куда, был бы стул, а человек найдется. Но если одновременно не решается главный кадровый вопрос — кто на замену, тогда что же? Всякие «и. о.», «врио»? Нет ничего хуже неопределенности.

Нервничают — это видел по глазам Вячеслав Иванович. Но больше всех, конечно, Лыков с Межиновым. Для них любой новый начальник — возможный крах всяких надежд. И заметно было, как они ерзают от нетерпения, понятно какого. Небось кинутся сейчас звонить Валерке Коныгину, нынешнему заместителю Ромадинова. Всю ли правду сказал Грязнов? Не утаил ли чего? И, главное, что за всем этим стоит? Какие слухи поползли в нелегкие и без того дни для столичного угрозыска в коридорах на Житной улице? Наверняка ведь где-то, что-то… А вот что?

Подумал Вячеслав Иванович и решил в последний раз сделать вид, будто он им верит, как себе. И он с расстроенным видом махнул им рукой, отпуская. И никто, ни один из верных, как они его уверяли, помощников и соратников не предложил… ну как обычно у русских-то людей? Плюнь ты на них, шеф, давай завьем горе веревочкой! Сейчас сбегаю да принесу пузырек. А может, и у тебя в сейфе найдется… Вроде бы как по-людски.

Но нет. Заместители, начальники отделов молча поднимались, чтобы покинуть кабинет, где оставался никому, вероятно, не нужный теперь, бывший уже, можно считать, начальник. Кем он станет потом, неизвестно, а значит, нечего и время зря на него расходовать.

Впрочем, зря он так, с маху, про всех-то. Это Лыков со товарищи быстренько бросили шефа. А другие не торопились. Да и время уже позднее, если куда и спешить, то разве только домой. Вот один подошел, другой — пожать руку, сказать традиционную фразу: «Не бери в голову, Вячеслав Иванович, где наша не пропадала?» Кто-то пошутил, что вот, мол, и эпоха меняется, а что поделаешь, закон природы. Кто-то неожиданно подмигнул: «Может, все-таки сбегать?» Нет, вовсе не так гадок мир, каким он иной раз представляется.

Грязнов всех искренне благодарил, уверяя, что его уход, видимо, состоится еще не завтра, а значит, и время для «поминок» найдется. А вот бабки теперь подбить — это дело необходимое, им он сейчас и займется.

После такого заявления народ и оставил его — спокойного и по-прежнему уверенного в себе…

Первым делом Вячеслав Иванович отзвонил на мобильник Турецкого и сказал, что решение министра довел до своих подчиненных. Реакция, как и предвидели. И предложил сегодня же встретиться, если у Сани нет иных планов, в агентстве «Глория».

Турецкий, сообщивший об этом предложении Меркулову, в чьем кабинете он все еще находился, медленно приканчивая коньяк, даже удивился негативной реакции Кости.

— Вам что, все мало? — начал немедленно ворчать он. — Все никак не можете остановиться!

— Костя, не будь занудой, — решительно прервал его Александр. — Мы ж не для пьянства встречаемся, а для того, чтобы обсудить дальнейшие шаги. А вообще, кому ж, как не мне, поддержать товарища? Впрочем, если нам не веришь, поехали вместе. Ребята будут только рады.

— Этого мне еще не хватало — на старости лет… Наблюдать за алкоголиками! Ступайте прочь с глаз. И вообще, постарайтесь теперь, хотя бы до завершения первого этапа операции «Очищение»… — Он с откровенным осуждением сморщил лицо и покрутил носом. — Это ж надо предложить такое название! Ну бездна ума и вкуса!.. Так вот, постарайтесь встречаться так, чтоб за вами никаких «хвостов» не было. А они обязательно должны теперь быть. Пусть Вячеслав поручит это мальчикам из «Глории». Больше-то все равно некому… Дожили, понимаешь, опереться в нужную минуту не на кого…

В агентстве «Глория» все было приготовлено к приему «высоких гостей». Совсем поздно уже Денису позвонил дядька и велел срочно отложить все дела, проводить посетителей, если таковые имеются в агентстве, и обеспечить полную секретность совещания в узком кругу. Только с доверенными лицами. Присутствие Гордеева обязательно.

Народ, естественно, ничего не знал о сегодняшнем событии, но по той многозначительной серьезности на лицах Грязнова и Турецкого, которая отмечалась сотрудниками «Глории» во время последних встреч с генералами, все понимали, что произошло нечто неординарное. Догадливый Филипп высказал предположение, что этот аврал связан наверняка с тем делом, которым они и так уже занимались. Может быть, просто открылись новые, неизвестные прежде обстоятельства и теперь принято решение форсировать?

С ним никто не спорил, потому что все, даже примчавшийся и чем-то сильно озабоченный Гордеев, разделяли ту же точку зрения. Смущало другое. Имея достаточно серьезные доказательства вины-своих сотрудников, начальство, в лице того же Вячеслава Ивановича, до сих пор отмалчивалось. Нет, возмущалось, грозило, но… неизвестно почему тянуло, словно ожидало каких-то дополнительных улик, что ли? Так это же неправильно! Давно надо было уже брать негодяев и колоть их, ну, может, не теми методами, какими действуют они, но и без всякого снисхождения к прежним заслугам и почестям!

Сыщики успели обсудить в своем кругу, поскольку здесь была общая заинтересованность, как действовали соучастники преступлений, которых привлекали к своим операциям предатели из МУРа. Открылась довольно устойчивая группа, так сказать, подхвата, куда входили и эксперт-криминалист, и адвокат, и юрисконсульт, и те же понятые. Подозревались и другие, известные уже лица, но прямых Доказательств их вины пока не имелось. И очень многие оставались еще, как говорится, «за кадром». А среди них — работники суда и прокуратуры, сотрудники Госавтоинспекции и охранных агентств, служащие жилищно-эксплуатационных контор. Целая армия! И для того, чтобы вскрыть такую мафию, одной «Глории» было, конечно, мало.

Наконец генералы прибыли. Роль информатора, по просьбе Грязнова-старшего, взял на себя Александр Борисович. И в течение буквально пяти минут рассказал о предложенных мерах и принятых сегодня на достаточно высоком уровне решениях по поводу проведения операции «Очищение», которая в конечном счете коснется всех, без исключения, правоохранительных структур. Но в первую очередь Министерства внутренних дел. Кратко, без навязчивых акцентов, описал и свою с Вячеславом роль в этой многоходовой в дальнейшем операции, а затем объяснил наконец, с какой целью было принято решение вывести генерала Грязнова из МУРа, поручив ему же и разоблачить обосновавшуюся в уголовном розыске банду преступников в милицейской форме. С помощью, разумеется, лучшего друга и соратника Вячеслава Ивановича — Александра Борисовича, за которого лично поручились Меркулов и сам генеральный прокурор.

Информация была выслушана в немом молчании. Но особенно, конечно, потряс присутствующих текст «Меморандума киллеров», который по памяти процитировал Турецкий. Господи, да что ж это творится на белом свете?! Просто невероятно! Так и читалось в глазах…

— Всем все понятно? — сухо спросил Вячеслав Иванович у присутствующих и, дождавшись одобрительных кивков, продолжил: — Если у кого-то на сегодня имеются еще срочные вопросы, даю каждому пять минут для их решения. Либо отложите на потом. Потому что сегодня будем работать до упора, пока не изобразим картину во всех ее деталях и не примем окончательного решения по каждому фигуранту персонально. Дан приказ, ребятки, и, значит, другого выхода у нас нет. Теперь что касается оплаты… В отдельном разговоре с министром и Ромадиновым мы пришли к единому мнению, что на первоначальном этапе операции к документированию и оперативной разработке фигурантов целесообразно привлечь сотрудников «Глории». Эту же идею поддержал в предварительной беседе с Ромадиновым и Константин Дмитриевич. Так что вопрос по существу решен. А напомнив об оплате, я предложил использовать те деньги, которые были вручены нам с Саней в виде взятки и переданы нами в соответствующую инстанцию. Улыбнулись и заметили, что это в какой-то степени даже и символично — использовать для задержания преступников их же собственные средства. А теперь, Дениска, если у вас нет к нам с Саней конкретных вопросов, угости народ кофе, да и приступим с Богом. Кто у нас занимался криминалистом?

— Я, — сказал Николай Щербак.

— Ну вот тебе, Коля, и первое слово, — кивнул ему Грязнов.

3

Еще когда на одном из прошлых совещаний разбирались, кого возьмет себе в разработку каждый из сотрудников «Глории», а пользовались лишь той информацией, которую Гордеев вытащил из уголовного дела и обвинительного заключения Юркина, Николай Щербак, услышав фамилию эксперта из ЭКУ Грицу-ка, сразу спросил:

— Его не Левкой случайно зовут?

— Лев Павлович, — г подтвердил, заглянув в свои записи, Юрий Петрович.

— Давайте его мне.

— Знакомый, что ль? — ухмыльнулся Филя Агеев.

— Пересекались, — недобро усмехнувшись, кивнул Щербак.

И точно ведь — пересекались, вот уж не повезло Грицуку!

Как это ни странно, но именно криминалистика сегодня та область, где заинтересованному лицу легче всего скрыть следы практически любого преступления. Достаточно «договориться» с экспертом, и можно совершить подлог, заменив подлинные вещественные доказательства фальшивыми, убрать одни следы и представить следствию другие. А все потому, что криминалисты имеют дело с конкретным материалом, часто не видимым обычным глазом, но от которого, как правило, и зависит истина. Следователь может выстраивать себе любые версии, но он смотрит криминалисту в рот в ожидании его последнего слова. А это «слово» можно купить. Зря считают, что истина не продается, — еще как, нашелся бы хороший покупатель…

Гниль, поразившая правоохранительные структуры, постепенно завелась и в среде экспертов-криминалистов. Давно набившие оскомину «загрузки» — оружие, патроны, чеки с наркотиками и прочее, что в нужный момент обязательно находится в том самом кармане, на который обратил внимание «представитель закона», — несут следы отпечатков пальцев «назначенного» преступника, как правило, именно по вине эксперта-криминалиста (или же благодаря его мастерству фокусника, как кому будет угодно). Доказать, что это чистой воды фальсификация, очень трудно, иной эксперт и в самом деле подобен чуть ли не знаменитому Кио.

С Львом Грицуком Николай Щербак «пересекся», еще работая в МУРе. И случилось так, что на задержании молодой тогда еще совсем Грицук, работавший в дежурной оперативно-следственной бригаде ГУВД, вероятно, не по собственной дури, а по чьему-то указанию, «сделал» отпечатки пальцев задержанного на обнаруженном в его доме пистолете. Причем сделал довольно грубо, Щербак заметил. Дежурный следователь тогда отмахнулся — «загрузка» уже большой роли не играла, там улик хватило выше крыши, но тем не менее попросил Николая по-приятельски не поднимать шума. Щербак пообещал, но, когда вернулись домой, на Петровку, отвел Левку в сторонку, объяснил, что достойно настоящего эксперта, а что нет, и, чтоб подольше запомнилось сказанное, дал Грицуку по зубам. Без злости, но профессионально, как делал это при необходимости в Афгане. Левка недельку проболел, а потом ни разу не участвовал в работе тех дежурных оперативно-следственных бригад, с которыми выезжал старший оперуполномоченный МУРа Николай Щербак.

Значит, учение так и не пошло впрок. Придется повторить.

Всего этого, конечно, Николай никому рассказывать не стал, просто заметил, что Лев Грицук и прежде был замечен в фальсификациях вещественных доказательств.

Меньше всего Лев Павлович, вальяжный вид которого отчасти удивил Щербака, в памяти которого этот прохиндей сохранился некой услужливой глистой, готов был увидеть сейчас своего «учителя». И больше того, он даже испугался чего-то. Но чего? Оставалось только догадываться. Однако Левкина беда заключалась в том, что у Щербака не было времени разгадывать загадки. Он поманил Левку пальцем, предлагая ему выйти на лестничную площадку — покурить. Но ведь знает собака, чье мясо съела! Вот и Грицук замельтешил — он и не курит, и времени ни секунды свободной…

— Ты хочешь на свою задницу неприятности? — спокойно спросил Щербак. — Нет? Тогда выйдем, я тебе кое-что расскажу и покажу, а ты мне поможешь найти объяснение. В твоих же интересах. Или ты хочешь, чтобы я прямо здесь, при всех, устроил тебе бенц?

Левка не хотел. И вышел «покурить». Но Щербак на лестничной площадке не остановился, а предложил ему проследовать дальше, к машине. Грицук попробовал было воспротивиться, но Николай предупредил его, что без ущерба для здоровья он обойдется лишь в том случае, если спустится к машине, где ему будут предъявлены для опознания некоторые документы. Сказано было настолько жестко, что Левка вынужден был послушаться и спуститься во двор. А потом выйти через проходную на улицу и сесть в припаркованную рядом машину Щербака, полагая, что здесь, возле здания Главного управления внутренних дел столицы, ему, уж во всяком случае, серьезная опасность не грозит.

Но едва он услышал, на какие вопросы должен немедленно ответить, то можно было подумать, что из него окончательно вылетела вся спесь. Так вмиг выходит воздух из детского надувного шарика, превращая его в скрученную резиновую висюльку, очень напоминающую использованный презерватив. И все же он помолчал, а потом с неожиданной решительностью заявил:

— Можете угрожать чем угодно и делать что хотите, но я вам ничего не скажу. Читайте протоколы экспертиз, там — все, — и схватился за ручку дверцы, чтобы покинуть салон.

— Сидеть, — спокойно сказал Щербак и несильно сжал Левкину руку, отчего того перекосило. — А зря, — Щербак в принципе был готов к такому ответу, — ты плохо подумал, Левка. У меня уже есть показания того понятого, который подробно описал, как ты «грузил» Юркина. И как килограмм наркоты у него в доме якобы обнаружил, которую тебе, кстати, Лыков и вручил, когда приехал к вам с Савостиным и Волошиным на задержание. И даже как ты сам ногти Юр-кину стриг. Но это все — мелочи жизни, да? Юркина осудили и убили на зоне. Ну пересмотрят дело, прекратят за отсутствием состава преступления, восстановят доброе имя человека, а кому это теперь все нужно? Во имя какой справедливости, если самого человека-то нет? Ну'все, ты мне надоел, — вздохнул Николаи. — Поедешь со мной.

— Нет! — взвизгнул Левка, но короткий тычок прямыми пальцами где-то возле шеи вмиг вырубил его из сознания…

Форменный допрос Щербак проводил в своем гараже. Пришедший наконец в себя Грицук счел за лучшее самолично написать свои признательные показания. По совету того же Щербака он теперь вину за все свои преступные деяния валил на полковника Лыкова, указания которого был вынужден выполнять даже тогда, когда выезжал на операцию с другими оперативниками. Почему? Так ведь известно, коготок увяз — всей птичке пропасть. Однажды вынужден был согласиться, а дальше пошло — и шантаж, и прямые угрозы жизни.

Щербак тут же заставил его вспомнить несколько дел, где была допущена фальсификация со стороны криминалистической экспертизы. И о них пришлось написать Левке. Словом, вскрывалась целая система обмана и подтасовок. Николай уже решил было, что написанного вполне достаточно, чтобы Грицук сам понял, почему он теперь просто обязан держать язык за зубами. Любой намек тому же Лыкову или кому-то из его команды, и Левка — покойник. Как, между прочим, уже стала покойницей та баба-понятая, которая сдуру ляпнула чужому человеку про свое участие в задержании бизнесмена Юркина у него в доме на Истре. Из окна ее выбросил тот самый Толя Волошин, который и привез тогда с собой обоих понятых.

На Левку было жалко и противно, по правде говоря, смотреть. Даже выброшенный презерватив выглядит привлекательнее.

И вот тут, неизвестно, по какому наитию, Щербак спросил у него:

— Слушай, а чего ты так ни слова не написал про те документы, которые помогал подделывать, а? — просто спросил, без всякой надежды. Единственно по той причине, что слышал уже про фальшивое завещание Юркина, в котором тот отписывал все свои имущество бывшей жене, которую, надо полагать, не без основания ненавидел.

И Левка вздрогнул. Посмотрел затравленно.

— Вы и это знаете… — даже и не спросил, скорее, констатировал.

— А ты думал! — Щербак так и замер.

И Грицук взял новый лист бумаги и стал писать, как приехал с Лыковым на Истру, как вскрыли опечатанный дом, поднялись в кабинет, и полковник дал ему подсказку, где нужно искать сейф. Левка и нашел, разумеется. И вскрыл его. И достал все документы Юркина. А позже поехали в квартиру Лыкова, которая находится в Среднем Каретном переулке и числится за Фондом ветеранов МУРа, а командует им сам Вадим Михайлович. Вот там Грицук и встретился с юрисконсультом Ароном Захаровичем Швидко, который детально объяснил, даже сам написал текст завещания, который Левка затем, с помощью компьютера, переписал почерком Юркина. И воспроизвел его подпись — с учредительных документов фирмы «Земфира». И за эту тяжелую и особо тщательную, ответственную работу жлоб-полковник заплатил всего тысячу баксов!

— А если не секрет, сколько сам наварил на фирме? — спросил Левка, и глаза его блеснули праведным гневом.

— Около ста тридцати миллионов долларов, — наугад назвал цифру Щербак и увидел, что Левка сник окончательно. Конечно, где уж спорить с такими-то фантастическими деньгами!

Признательные показания были написаны, озаглавлены как «Явка с повинной», подписи на каждой странице проставлены. «Записано собственноручно, без принуждения, такого-то числа…»

— Ну все, Лев Палыч, — сказал Щербак. — Теперь я тебя отвезу в город, а до дома сам доберешься. И еще раз предупреждаю. Ты лучше меня знаешь своих подельников. Бегать им осталось уже недолго. Но если не выдержишь и сорвешься, даже собственного завещания написать не успеешь. Поэтому продолжай ходить на работу, молчи себе в тряпочку, а если кто спросит, говори, что заезжал старый приятель, просил помочь с экспертизой. Машину купил, а номера, выбитые на движке и кузове машины, ему не понравились, ты проверил, все правильно — номера перебиты. Значит, и машина краденая. Один к одному, как у того же Юркина. Усек?

Грицук поежился и кивнул — усек, мол…

— Где он сейчас? — спросил Вячеслав Иванович, перелистывая страницы «Явки с повинной».

— Проверял, — ответил Щербак. — Сказали, он выцыганил у своего начальника неделю отпуска и уехал — не то к матери в деревню, не то к тетке — в Питер. Пока с концами. Может, и к лучшему.

— Будем надеяться, — с резюмирующей интонацией известного генерала Иволгина из фильмов про российские национальные обычаи — охоту, рыбалку и прочие, заметил Грязнов. — Вам слово, Сева и Володя. Так что он врал, этот сукин сын юрисконсульт?..

4

Арон Захарович Швидко не стал дожидаться, когда сведения о личной жизни его клиентов начнут вытаскивать из него калеными щипцами. Он с ходу оценил ситуацию, в которой двое накачанных гигантов с неприятными усмешками на бесстрастных лицах просят вовсе не крупного, но усталого и пожилого еврея, мудрого, как теперь говорят, уже по определению, подробно рассказать, каким образом… ну и так далее. Так о чем долго думать и к кому попытаться обратиться за советом, если все равно никто лучше тебя этого изначально гнусного, надо сказать, дела не знает?

И потом, Арон Захарович всегда считал себя человеком разумным и достаточно наблюдательным, чтобы не совершать примитивных ошибок, типа думать одно, а говорить при этом совершенно другое. А вдруг обнаружится человек, который обладает интуицией, к примеру, чудовищно равной твоей! И что?

Он сказал:

— Да, господа, задавайте, пожалуйста, ваши любые вопросы. Только прошу формулировать их максимально точно, потому что это у нас с вами не вольная беседа за чашкой, скажем, чая или рюмкой, извините, хорошего коньяка, а самый натуральный допрос, где каждое слово должно быть обдумано и взвешено. Я готов, а вы?

И он стал отвечать, а Сева записывал. Демидов должен был пока только смотреть на Швидко, но так, чтобы стул сам ерзал под его задницей. Тут важно, чтоб юрисконсульт не чувствовал себя главным, от которого все зависит. Он должен отвечать, а не вести диалог. А вопросы ему задавали малоприятные. Они ведь уже прочитали показания Льва Грицука относительно роли Швидко в деле Юркина.

Вот Голованов и начал с того, что предупредил его: допрос касается проблем, связанных с наследством господина Юркина, завещания, затем дарственной и всего остального. А заговорил вдруг о Лыкове. Давно ли знает его Арон Захарович? При каких обстоятельствах состоялось знакомство? Когда началось сотрудничество? Каких вопросов оно касалось конкретно? Какие гонорары платил Лыков? Вопрос задан для того, чтобы «сравнить показания обеих сторон. Лучше сказать правду, тем более что расследование проводится по прямому указанию Генеральной прокуратуры, вот телефон помощника генерального прокурора, он может подтвердить сказанное. Господин Швидко ведь наверняка не хочет потерять свою лицензию?.. И наконец, вот он, первый вопрос собственно по обсуждаемому делу. Кто составлял черновик завещания Юркина? Когда? Где?..

Сложный выбор пришлось делать юрисконсульту. Либо крупно рисковать своим положением, не говоря уже о здоровье, а то ведь если только начнут — как покатится! Либо же принять как бы незаметные подсказки этого интересного господина Голованова, который определенно не просто так начал свои расспросы именно с полковника Лыкова и всего, связанного с ним. Опять же и фразочка — «сравнить показания обеих сторон»! А когда можно сравнить? Когда допро-сили-таки и ту, и другую сторону! И если Лыкова уже допросили… то что? Как понимать? Это дурак не поймет прямого указания, а умному человеку достаточно и слабого намека.

И Арон Захарович, противореча своей же установке в начале допроса, принялся рассказывать, чего ему стоило, каких невероятных моральных издержек, чтобы выполнять отдельные поручения полковника. Да что мораль! Когда тебя, старого человека, берут в буквальном смысле за глотку и показывают пальцем, что ты должен сделать, ты разве станешь сильно спорить? Или скажешь про себя: «А пошел ты к черту!» — и скрепя сердце выполнишь то, что от тебя требуют с ножом у горла? Ну вот…

Швидко не давали читать показания Грицука, он не знал, что тот избрал самый верный для себя путь — топить шефа! Но пошел тем же, давно проторенным путем. Как всякий трус и к тому же подонок — не по изначальному свойству души, а в порядке благоприобретенных качеств характера.

— Могу я спросить? — задал он такой вопрос. — Эти мои показания станут известны господину Лыкову? И как скоро? Или он уже гражданин?

— Обязательно станут, — твердо ответил Сева. — А вот когда? Я думаю, чем раньше, тем это меньше согласуется с вашими личными интересами. Не так?

— Вы меня поняли абсолютно правильно. Вероятно, вы предложите мне временно забыть об этой нашей беседе? — с трогательной наивностью снова спросил он.

— Допрос, Арон Захарович, допрос, прошу иметь в виду, — поправил его Сева. — Вы в курсе, что Юркина уже убили там, на Севере?

— Боже мой! — без всякого почтения к покойному произнес юрисконсульт. — Вот она, жизнь, господа… — И тяжко вздохнул.

— Предлагаю вам сделать соответствующий вывод. Хорошо молчит только покойник. Надо расшифровывать? Или ваш многолетний опыт в юриспруденции сам подскажет вам, что делать?

— Я буду молчать, господа… я буду молчать!..

— Вот и его показания, — сказал Голованов, протягивая несколько листов протокола допроса, засунутых в прозрачный файл.

— Молчит? — усмехнулся теперь Турецкий.

— Вчера отъехал в ближнее зарубежье, — сказал Володя Демидов. — С Киевского вокзала. Он родом из Чернигова, наверное, какая-то родня осталась. Но частную лавочку свою не прикрыл, наверняка собрался переждать грозу.

— Так, — подвел первые итоги Грязнов, — остались еще два фигуранта — адвокат и эта ваша дамочка с большими претензиями, да? Кто кем занимался?

— Мы, — хором ответили Гордеев с Филиппом и засмеялись — невольно получилось, как у тех старинных клоунов — у Бима и Бома.

— И что мы имеем? — слегка нахмурился Вячеслав Иванович, и смех стих. Не время.

— Давай ты, Филя, про нее, а потом про адвоката, там практически пустой номер. — Гордеев и сам нахмурился.

— Разберемся, — кивнул Грязнов.

5

Мадам, кажется, уже поняла, в какую смертельно опасную для себя ситуацию влипла. И другой бы на ее месте затаился в ожидании, когда можно будет безбоязненно высунуть нос наружу. Однако какое-то прямо-таки врожденное «хабальство» словно кололо ее без конца шилом в мягкое место. Мало ей было преподанной науки!

Едва она очухалась под присмотром врачей, едва перестали мучить ее боли и кошмары (сильно повезло, надо сказать, что Лыков просто не успел ее посадить на иглу основательно — то ли дозы были ничтожными, то ли организм у Анны оказался не столь восприимчив к наркотикам), словом, едва она стала осознавать себя и свое положение, как откуда ни возьмись снова объявился этот ее хохлацкий, ничем не истребимый, «незалежный» гонор.

И чтобы она не наделала роковых ошибок, то есть не отправилась к полковнику Лыкову «права качать», что она, кстати, уже и собиралась сделать, желая после всех его «благодеяний» по отношению к ней аннулировать свою дарственную, сыщики решили ее временно изолировать. Для ее же пользы. Отвезли на дачу к Алексею Петровичу Кротову, в Переделкино. Кротов, официально числясь в составе сотрудников «Глории», часто выполнял специальные поручения тех спецслужб, с которыми был связан на протяжении многих лет своей деятельности. Нет, он появлялся в агентстве, помогал сыщикам своим опытом, знаниями и многочисленными связями, а затем снова исчезал на очередном каком-нибудь задании. Но его дача иногда использовалась коллегами, если по делу требовались секретность и относительный комфорт пребывания. Вот туда и отвезли Анну, оставив ее под строгим присмотром молодого сотрудника. Этим шагом убивали сразу двух зайцев. И этой чертовой Аньке, восстановившей силы и способности, дали временного кавалера, и убрали с глаз туда, где ее уж никак не смог бы обнаружить тот же Лыков. Он же не мог не понимать, какую опасность она теперь представляет для него. И начнет искать, обязательно хоть в чем-то, да проколется.

А пока, чтобы не терять времени даром и заодно занять Анькины мозги делом, точнее, подготовкой «страшной мести» предавшему ее негодяю, дамочку заставили подробно записать свои показания относительно всех событий, приведших в конечном счете к убийству Анатолия Юркина. Суровый и не прошибаемый никакими слезами раскаяния адвокат Гордеев заявил Анне Николаевне, что та может надеяться на снисхождение суда только в том случае, если откровенно и подробно изложит на бумаге, по какой причине и каким образом она, ослепленная известием об «измене» мужа, фактически не отдавая отчета своим поступкам, можно даже сказать, в состоянии аффекта, предложила буквально первому же встречному избавить ее от мужа. И возможно, не ее вина в том, что в дальнейшем она стала жертвой преступников в милицейской форме. Вот только такое искреннее раскаяние и может ее спасти. Ну слушай же, дура, когда тебе подсказывают, что надо делать!

В общем, как говорится, имел место сложный клинический случай. Умом она, возможно, и понимала, что ей грозит, а вот вины за собой, похоже, так никакой и не почувствовала. Жертвой злых людей и трагических обстоятельств оказалась, понимаешь… мать ее…

Но показания тем не менее от нее получили. Про всех участников «банкета». А форму изложения, для удобства «писательницы», предложили как письмо-жалобу в Генеральную прокуратуру, на имя самого генерального же прокурора.

И присовокупили теперь листы, исписанные крупным женским почерком с сильным наклоном влево, а также с немалым количеством орфографических, не говоря уже о синтаксисе, ошибок, к тем документам, которые лежали на столе перед Грязновым-старшим. Младший-то их уже читал, а теперь только усмехался своим мыслям и укоризненно покачивал головой. Да нет, конечно, правильно сделали ребята, что не стали сильно акцентировать самого факта «заказа», объясняя это дело истерическим состоянием клиентки. Хотя какая там, к черту, истерика!..

Последним, с кем работал уже сам Гордеев, был адвокат Гаврилкин.

Не стал его ни пугать, ни угрожать ему Юрий Петрович. Он просто тщательно разобрался в том, как было сфабриковано дело, как представлено суду обвинением, а затем прочитал в протоколах судебного заседания обо всех тех аргументах, коими воспользовался в своих выступлениях защитник. И вынужден был прийти к заключению, что этот Семен Прокопьевич — пройдоха высокого разряда. Конечно, он был куплен, двух мнений не оставалось. Но и никаких обвинений в предвзятости, в нечестности по отношению к клиенту ему тоже предъявить было нельзя. Каждый поступает в меру своих возможностей. Ему поручил суд, он выполнил это поручение и даже снизил планку наказания. В одной ситуации — год, может, и немного, а в другой — глядишь, и целая жизнь.

Словом, хитрый, ловкий, как угорь, абсолютно, видать, беспринципный, но ведь сумел же — и побегал, и какие-то справки раздобыл, характеристики там и прочее. Ну да, есть работа, а есть ее имитация, видимость как бы, но ведь за второе и не наказывают, поскольку и доказать-то практически ничего невозможно.

А брать за горло обвинителя, судью — кто ж это тебе сейчас позволит?! То есть для такого шага надо, прежде всего, начать с того факта, что основаниями для пересмотра судебного решения по вновь открывшимся обстоятельствам относительно Юркина являются заведомо ложные показания свидетелей, заведомо ложное заключение эксперта и подложность документов и вещественных доказательств, повлекшие за собой постановление незаконного решения. И вот только после этого можно будет поднимать вопрос о преступных действиях: а) лиц, участвующих в деле, и б) судей, принявших необоснованное решение.

И вот теперь, вооруженный достаточным количеством материалов, указывающих на то, что вина Юркина была, в прямом смысле слова, ему придумана, адвокат Гордеев имел все основания обжаловать приговор, определение и постановление районного суда в надзорной инстанции. Что он, собственно, и собирался сделать, выполняя поручение своей клиентки Кристины Борисовны Ляховой.

— Но я все-таки уверен, что этой суке, — заметил Филипп Агеев, — я имею в виду Сему Гаврилкина, прижать-то хвост все же надо бы, а? Как же отпускать без наказания?

— Филя, — возразил Денис, — мы все знаем, что ты — горячий сторонник силовых приемов. И что это у тебя своего рода… ну как бы комплекс.

— Как у всякого Наполеона, — с нарочитой серьезностью поддакнул Голованов, намекая на вовсе не богатырское сложение сыщика. Чем вызвал у всех улыбки.

Но Филя оставил насмешки коллег без внимания.

— Мне бы получить от него совсем немного. Пусть бы только сознался, что знаком с Лыковым и получил от него денежку за свои старания, вот и все! А дальше мы из него не то что веревку вить, мы из него это… макраме свяжем! Вячеслав Иванович, ну, скажи им, чего они издеваются над маленьким? — это он имел в виду себя.

— Ну да, тебя обидишь, — ухмыльнулся и Гряз-нов. — Как же, как же… А показания, Филя, данные под угрозой, как ты говоришь, физического наказания, правовой силы не имеют, пора бы знать, сыщик… одно слово.

— Так они же все признались! Именно под угрозой!

— Да? — удивился Грязнов. — И ты можешь показать конкретное место, где об этом сказано? Ах не можешь!.. И знаешь почему? А потому что они действительно душу облегчили. И немедленно смылись. Но мы-то их всегда найдем, если потребуется, верно? И я на все сто уверен, что показания свои им менять жизненно невыгодно. Что и требовалось доказать… Пойдем дальше… Теперь поговорим о наших конкретных действиях. С Юрой у нас понятно, он вносит протест, чем отвлекает внимание главных фигурантов. Мы ему обеспечиваем плотную защиту. Сейчас дело пахнет, ребятки, уже не банальной «загрузкой», а гораздо более серьезными вещами. Они пойдут, по моему мнению, на все, чтобы сперва затянуть процесс пересмотра приговора, а затем вообще забыть о нем. И сделать это смогут лишь при том условии, если удастся заткнуть рот адвокату. Ясна диспозиция?

— Охрану обеспечим, — сказал Денис, — главное, чтоб Юрка характер свой не демонстрировал, а то уж я-то его знаю…

— И сколько времени будет длиться… ну, вся эта ваша катавасия? — недовольно спросил Гордеев.

— Ровно столько, Юра, сколько нам потребуется, — спокойно и безапелляционно сказал Турецкий. — И давай больше к данному вопросу не возвращаться. Мы, кажется* уже обсуждали. Я не понимаю, у тебя что-то со слухом? Нет? Значит, показалось. Все, решили, поехали дальше.

Тон, каким это было сказано, вмиг убрал в сторону всякие шуточки, которыми обычно «разбавляли» серьезные обсуждения сотрудники «Глории». Действительно, а чего веселиться-то? Речь, по существу, о крови идет, и, возможно, немалой. Это ж, по идее, нужно свечку ставить, что до сих пор в этом запутанном деле пока только два трупа всего и появилось. Опять же из тех, что уже известны. А сколько их — неизвестных?

Вон, пока еще не начали совещания, Александр Борисович успел рассказать, что в Генеральную прокуратуру поступил через наш МИД запрос из посольства Иордании по поводу «беспрецедентного исчезновения» гражданина их страны, пропавшего при входе в аэропорт Шереметьево-2. Налетели какие-то люди, по свидетельству водителя и охранников того иорданца Абу Мухрана аль-Салеха, очень похожие на бойцов ОМОНа, которые часто шныряют при облавах на рынках, подхватили хозяина и увезли на джипе вместе с его вещами на какой-то допрос. И с концами. А иорданец этот, Абу Мухран, оказывается, был фактическим владельцем вещевого рынка в Измайлове, и у него в последнее время часто возникали конфликты с местной братвой. Пришлось ему даже заключить контракт с одним из частных охранных предприятий, от сотрудников которого, собственно, и узнали потом некоторые подробности похищения их клиента. Налетели эти, в камуфляже, прямо в аэропорту, приставили автоматы и увезли на джипе без номеров. Кто такие, откуда? В оперативных сводках и по всем отделениям милиции на этот счет ничего не нашли. Что называется, хотели иметь очередную международную неприятность? Так нате вам!.. Но это было к слову, поскольку в Генеральной прокуратуре уже возбудили уголовное дело по факту похищения иностранного гражданина..

Речь теперь о другом. На фоне уже проведенного расследования и собранных материалов, обличающих полковника Лыкова и его приспешников, можно и так сказать, следовало принять основополагающее решение. Смысл его сводился к следующему. Либо стоит продолжить документированную оперативную разработку преступников — о том, кто они, двух мнений уже нет, хотя окончательный вердикт вынесет все-таки суд! — либо же начать производить немедленное их задержание, обыски и допросы. Рассчитывая при этом, что данные оперативные мероприятия основательно расширят обвинительную базу и в то же время не позволят фигурантам скрыться от правосудия. Ибо никакие «подписки о невыезде» их, разумеется, не остановят.

Обсудили плюсы и минусы обоих вариантов и в конце концов пришли к общему мнению, что крайняя необходимость в проведении немедленной акции по задержанию и всему прочему еще не созрела. Можно немного и потянуть, а тем самым дать возможность Лыкову еще более откровенно проявить себя. Имели в виду, конечно, не его одного, а всю компанию, в которую, как теперь стало понятно, входило более десятка человек. Причем как минимум трое были не муровцы, а со стороны, так сказать.

Вострецов из УФСБ, Коныгин из ГУСБ МВД. Кто там еще упоминался уних во время посиделок в качестве дружков-приятелей? Евгений Масоха из руководства МЧС… А в показаниях Анны Юркиной фигурирует некто Стае Чураев, директор ЧОП «Венера», с которым постоянно контачит Лыков, и сотрудники которого — Баландин и Муртазин — были теми похитителями Юркина, которые везли его в лес закапывать, да Филя им тогда помешал. А Лыков их выручил, после чего оба исчезли. Оказывается, их давно уволили из «Венеры» за недостойное поведение, однако в тайных осведомителях у полковника они тем не менее остались. Как неожиданно для себя стал таковым же и вор в законе Михо Гуцерия. Он много чего успел рассказать интересного, потому что ему все-таки пришлось по душе обращение с ним Александра Борисовича.

Вячеслав Иванович, также имевший соответствующую беседу с находящимся в изоляторе Султаном Бекоевым, достаточно емко проинформировал того о всех событиях, к которым фальшивый понятой был причастен. Не преминул рассказать и о смерти его соседки, сообщил, чьей жертвой она стала, и предположил в конце, какая судьба ждет самого Султана, когда капитан Волошин узнает наконец, где «спрятался» его «верный агент», которому он лично устроил и новый паспорт, и жилье. А когда крепко задумавшийся беглец из зоны спросил, что ему «скинут», если он даст показания, Грязнов честно нарисовал ему перспективы. Если он никого не «мочил», находясь временно на свободе, то, значит, обратно на зону, ну и дополнительный — сколько там? — срок за побег. И выбор был сделан. Султан рассказал, как Волошин передавал ему пистолет, как он сам положил его в указанное вторым ментом место, в подлокотнике, в машине, как вынимал чеки с наркотой и как потом подписывал все протоколы, будучи понятым.

Естественно, этим эпизодом участие Бекоева в преступной деятельности, которой занимался Волошин, не могло ограничиться, но в данный момент других фактов Грязнову не требовалось, это уже дело будущего. Однако обещание было им дано. В том смысле, что никто не узнает, где содержится Султан.

Ну а что касается Грицука со Швидко, тут и рассуждать особо не о чем. Суд, если сочтет возможным, переведет их из сообщников обвиняемых в свидетели или, может быть, ограничится условным наказанием — с учетом их искреннего раскаяния и явки с повинной. Это уж как повезет, и они сами об этом хорошо знают.

Так что вот, компания-то собирается внушительная. А когда лопаты станут копать глубже и шире, вообще неизвестно, какие залежи людской подлости откроются…

И что теперь?

— А теперь, — как бы подвел окончательные итоги Александр Борисович, — я предлагаю провести несколько отвлекающих и, напротив, некоторым образом провоцирующих наших фигурантов акций, которые позволили бы нам, уважаемые коллеги, в нужную минуту взять их всех скопом. Исключив при этом любую возможность их общения между собой. А задействован в операции будет, помимо нас с вами и согласно договоренности с руководством, спецназ ФСБ — во избежание возможной утечки, это понятно. Поэтому под ногами у «тяжелых» желательно все-таки не путаться. А в принципе, нам с Вячеславом дан карт-бланш.

— Дан приказ ему на запад, а ей в другую… — фальшиво затянул Филя, которому долгая серьезность во всех видах обычно претила. — Не, не то! На запад поедет один из них, на Дальний Восток — другой! Это нам, Сан Борисыч, понятно. Но вот у меня возник вопрос, дорогие мои начальники. А скажите вы мне, господа киллеры, раз уж вы взялись за этот не самый почтенный труд, вы что же, и «контрольные выстрелы» собираетесь сами производить? Или все-таки поручите это дело тому, кто умеет лучше?

— Филя, не наглей, — хмыкнул Голованов и дипломатично разъяснил остальным: — Возможно, его выражение «не путаться под ногами» малость задело. Как профессионала.

— Нет, зачем же, грамотно сформулировано, — не меняя сосредоточенного выражения лица, кивнул Турецкий. — Но есть существенная поправочка, уважаемый Филипп Кузьмич. Да, мы — киллеры, как вы изволили выразиться. Но мы с Вячеславом не убийцы — это во-первых. Отстреливаем выборочно — во-вторых. А если уж совсем честно, так сказать, в-третьих, то даже и не отстреливаем, а ловим на мушку. Предоставляя последнюю акцию вам. А вот теперь, если позволите, два слова о самих акциях…