Меморандум киллеров

1

Несмотря на некоторую эйфорию, царившую в МУРе после совещания руководителей всех подразделений и ведущих оперативных сотрудников Московского уголовного розыска, полковник Лыков продолжал пребывать в растерянности.

Не исправляло настроения даже то обстоятельство, что в Министерстве внутренних дел их похвалили. И правильно оценили атмосферу той резкой и нелицеприятной самокритики, которая царила на совещании руководящего состава и старших оперативных сотрудников уголовного розыска. Хорошие отзывы были и в адрес основного доклада, с которым, согласно договоренности с Грязновым, выступил Вадим Михайлович. Поговаривали уже, что быть ему первым замом. Недолго, разумеется, поскольку выслуга лет у начальника МУРа приближалась к тому критическому моменту, за которым следует почетный пенсион. Или особым распоряжением министра ему предоставляется персональная возможность продолжить службу. Но сам Вячеслав Иванович так часто повторял, что уйдет на волю, а если и вернется, то разве что в советники, если еще позовут, а так будет наконец заниматься любимым делом, на которое вечно не хватало времени, — рыбку ловить, что в уговоры министра мало кто верил. Не верил, положа руку на сердце, и Лыков. Но и понимал одновременно, что пока этот Грязнов на своем месте, неожиданных «конфузий» можно не опасаться.

А растерянность его проистекала из того, что вон уж сколько времени прошло, а Анькин след до сих пор никак не проявился. Ну не может такого быть! Что ее, бандиты изнасиловали, зарезали и закопали? Так все равно уже обнаружился бы след.

Анна любила гонять на своем мерседесовском джипе. Это не «жигуль» какой-нибудь, случись что, авария либо наезд, наверняка стало бы известно Сашке Савостину, заместителю начальника седьмого отдела. Лыков велел ему отслеживать все сводки с автомобильными авариями и вообще любыми происшествиями. Но и там пока тишина. Ни джипа, ни Аньки…

Вадим Михайлович пошел даже на определенный риск и отправил Слонова с Волошиным, придав им в помощь верного Левку Грицука, эксперта-криминалиста, чтобы они аккуратно вскрыли жилье пропавшей дамочки. Но ни в Москве, в арбатской ее квартире, ни в доме на Истре, который стоял теперь запертым и без какой-либо охраны, ничего обнаружить им не удалось. Никаких следов, по которым можно было бы сделать хотя бы приблизительный вывод. На всякий случай и там, и там оперативники установили прослушивающую аппаратуру. Но сколько ни слушали — тишина. Никто не появлялся, иногда раздавались телефонные звонки, которые, естественно, оставались без ответа.

Продолжая нервничать и злиться, Лыков и не догадывался, что причиной своих же тревог и волнений являлся он сам…

Главная ошибка, которую он совершил, заключалась в том, что он, чисто уже по-жлобски, не удовлетворившись доставшимся ему крупным кушем в виде «Земфиры», не остановившись, когда ее бывшего хозяина в прямом смысле «закатали» за Можай, то есть в котласскую глухомань, и надолго, вдруг испугался того, что к осужденному отправился адвокат из Москвы. Ну поехал — и поехал, проблем-то! А вдруг? И вот это самое «а вдруг» его и подвело…

Не принимал полковник никаких случайностей, поставил себе за правило всякий раз, после завершенного дела, производить санитарную зачистку местности. То есть старался убрать всех ненужных свидетелей, благо в нынешних условиях с этой проблемой, как правило, особых и трудностей-то не было. Исчезновение людей никого уже практически не волновало, стало явлением хотя и печальным, но, увы, скорее обычным. Ну фиксировались там заявления о пропавших. Если заявители отличались особой настойчивостью либо личности исчезнувших того стоили, проводились формальные мероприятия, опросы возможных свидетелей, которые ровным счетом ничего расследованию не давали, после чего дела мертвым грузом спокойно ложились на полку. Этих «висяков», или «тухляков», «глухарей», как угодно назови, хватало, и никто, кроме очередной какой-нибудь комиссии из главка, внимания на них не обращал. Журили, а что делать-то?..

Вот и в последней операции Лыков также решил не тянуть с зачисткой. Неизвестно ведь, чего мог наговорить этот Юркин неуправляемому московскому адвокату. И чтобы не шибко церемониться с нежелательным фигурантом, Вадим Михайлович нашел возможность встретиться с Леонидом Ивановичем Старостиным, то есть с Благушей, в известном сокольническом ресторанчике «Фиалка» и передать ему данные на некоего Юркина Анатолия Сергеевича, припухающего в настоящий момент… И Лыков небрежно черкнул на бумажной салфетке номер колонии. Благуша сказал, что у него есть паренек, знакомый с обычаями тех северных мест. Бывал уже. Вот он и поедет посмотреть, что там нынче да как. А стоить это будет… Но Вадим Михайлович, не дожидаясь, пока Благуша назовет свою цену, достал из кармана конверт и протянул ему. «Здесь, — сказал он, — пятнадцать кусков. С оплатой дороги в оба конца». Леня подумал и согласился. Свои пять штук он в любом случае имел. А заделать фраера на зоне больше куска и не стоит. Ну еще то-се, начальству там отстегнуть. Об одном только предупредил Лыков: сделать надо немедленно, не тянуть. А если что и с адвокатом вдруг случится, который там уже находится, тоже неплохо. Но это — за отдельную цену…

На том и остановились.

В колонии все вроде прошло чисто, а вот с адвокатом не повезло, не смог опередить его благушинский паренек. Опоздал, улетел тот. И в Москве у Лыкова тоже ничего не вышло. А два прокола подряд — нехорошая тенденция получается. Поневоле задумаешься, чья тут вина. Конечно, хотелось бы списать на случайность, но что-то подсказывало Вадиму Михайловичу, что много случайностей подряд тянут уже на определенную закономерность.

Возможно, поэтому все чаще стали навещать его мысли о том, что в жизни, как и на сцене, уходить надо всегда вовремя. Не тянуть, желая получить еще и еще, не ждать, когда тебя силком выпрут, и уж тем более не дожидаясь, пока жареный петух клюнет. Был недавно такой момент — ну все, амба, сказал себе. И остановился, оказалось, правильно сделал, еще не вечер. Еще не стал его собственностью и не продан дом на Истре. Ну с «Земфирой», можно считать, покончено. Дело двух-трех недель, и на ней будет поставлена точка. В том же Лимассоле, коим попрёкал полковник Михо Старого, у самого Лыкова лежали на банковском счете уже накопленные десять миллионов баксов. Три находились в сейфе их милицейского общака, как договаривались между собой сотрудники лыковской «бригады». И на столько же всякого золотишка и прочих побрякушек, камешков теперь хранилось в загородном сейфе у Сережки Межинова. Это был их НЗ — неприкосновенный запас на случай крайних обстоятельств. Недавно он как раз хорошо пополнился за счет бриллиантов известного Мустафы, выкупившего свою поганую жизнь, но все равно так и сгинувшего в безвестности — не отпускать же козла, когда с него шкуру-то спустили. А что он — гражданин другой страны, так это теперь пусть дипломатов волнует.

Ну и здесь, на Среднем Каретном, тоже имелось кое-что на текущие расходы — так, порядка трехсот — четырехсот тысяч «зеленых». Не хило. Но и не так много, чтобы, зажмурившись, враз бросить все и отойти в сторону. Туда, где тебя уж точно не найдут. Интуиция, в определенной степени, следствие опыта, которого, как полагал Лыков, ему хватало за полтора десятка лет милицейской работы, и когда она подсказывает, что тучи, кажется, начинают сгущаться, надо бы прислушаться к собственному внутреннему голосу, но принимать кардинальные решения все-таки рановато, нет слов, пока рано. Да и явной опасности ведь тоже пока не наблюдается. А что срывы случаются, так без них и в лучшие времена не обходилось…

Но серьезно предупредить ребят, чтоб оставили свою беспечность, чтоб работали четче и осторожней, — это надо. Сделать им по приличному такому втыку и… выдать по очередной премии. И кнут, и пряник — а значит, и у них сомнений не должно возникать. Даже если и выкинет вдруг судьба тебе на стол самый крайний и непредвиденный вариант. А вот ты сам всегда должен быть к нему готов…

Он знал, что надо делать, чтобы не оказаться в дураках. Это означало в первую очередь, что никогда нельзя считать таковыми других, особенно тех, с кем работаешь. Ну если говорить о собственной «бригаде», то все ее члены «замазаны» настолько, что будут вынуждены стоять до конца. Однако некоторые из них все же вызывают отдельные сомнения. «Буреют» от неправедных доходов, считают, что так будет всегда, и они, да хоть и те же Валера Коныгин или Пашка Вострецов, уже одним своим присутствием как бы облагораживают «офицерское собрание» и достойны более весомой отдачи. Уже от пары тысяч баксов носы воротят, будто это не халява, а оскорбительная подачка. Но с ними вопрос понятен, можно и добавить по штуке на нос, не обеднеем…

Другое несколько беспокоило сейчас полковника. Слишком легко все-таки удалось «закадрить», говоря прежним дворовым языком, генерала с его приятелем. Оно вроде бы и нормально прошло, наживку-то заглотнули и не поперхнулись, но что-то беспокоило. Значит, надо, не мешкая, кинуть за ними обоими по толковому «хвостику», но именно толковому, чтоб не засыпались с ходу. Те-то ведь тоже не пальцем деланные. А в случае чего, списать можно на любых братанов, у которых всегда найдется свой интерес. И это, пожалуй, самое важное на данный момент…

2

Что там ни говори, а смерть заключенного, пусть она и случилась по его собственной вине — нерасторопности, грубой ошибке, случайности, как это было представлено в информации Главного управления исполнения наказаний Минюста, — все равно считается происшествием чрезвычайным, которому должны в обязательном порядке сопутствовать соответствующие служебные выводы. Неважно какие, может, и не очень строгие, больше формальные. Но о «случайности» в данном случае, по твердому убеждению адвоката Гордеева, тут не шло вообще никакой речи. Это было хорошо спланированное убийство. Вот только доказательств у него не имелось. А эмоции, интуицию и прочие эфемерные «адвокатские штучки» к делу не подошьешь.

Зато можно «подшить» другое. И об этом Юрий уже на следующий день после несостоявшегося покушения на его «свободу и независимость» затеял разговор в агентстве «Глория», куда прибыл иод охраной Филиппа и в его же машине. А слишком заметный гордеевский «форд», как и еще одну довольно приметную, крутую машину, о которой он пока никому, кроме Николая Щербака, не распространялся, от греха подальше, да и от соблазнов, Агеев поставил на закрытую стоянку своего агентства, расположенную в одном из элитных подземных гаражных кооперативов в том же Северном Бутове.

Что конкретно предлагал Гордеев?

Собравшиеся на. совещание сыщики внимательно его слушали, ибо предложение адвоката, еще нечетко, правда, даже им самим сформулированное, уже выглядело и забавно, и заманчиво.

Заманчиво — по той причине, что, угнетенная известием о смерти Анатолия, Кристина сделала тем не менее серьезное и деловое предложение Юрию Петровичу: отыскать и наказать виновного в гибели любимого ее человека. Ну разыскать — еще ладно, а вот наказание — это как-то не по адвокатской части. И с гонораром она обещала не поскупиться. Но это все еще предстояло обсудить, уточнить, хотя уже по тем средствам и возможностям, которые были задействованы во время поездки Гордеева в колонию, вывод напрашивался весьма оптимистичный.

А что касается «забавно», то тут срабатывал уже иной принцип. Ну что все менты грешат в той или иной степени, а если и не все, то большинство из них, особенно на «земле», в том никто не сомневался. И взятки, и прочее. Власть же в руках, никем не учтенная! Но если уже под крылом самого Вячеслава Ивановича завелись гады, которые не только позорят своими действиями всеми уважаемый МУР, но и вообще идут на откровенные преступления, на убийства и не чувствуют при этом ни малейших угрызений совести, а генерал об этом ничего не знает, значит, самое время ему этак элегантно «открыть глаза». За добро с его стороны сыщики всегда платили встречным добром, однако зло, к которому, по всеобщему убеждению, Грязнов-старший по определению не мог иметь отношения, должно быть определенно наказано. А поймать злодеев, или, как их еще обычно народ называет, оборотней, и поставить их на колени перед отцом-основателем «Глории» — вот это было бы делом престижным, и, так уж, видно, получается, отчасти и забавным. Ибо наверняка предстоят острые ситуации, практически на грани фола. Значит, можно будет и слегка размяться, а то как бы засиделись в своих отпусках…

Итак, получив согласие помогать ему в принципе, Юрий Петрович перешел уже к более конкретным предложениям. Он снова, теперь уже для всех сотрудников, повторил то, что всю сегодняшнюю ночь рассказывал Филиппу, который остался у него ночевать — на всякий пожарный, как говорится, во избежание возможного повторения неприятностей. Филя был толковым слушателем, во всяком случае молчаливым. И теперь Юрий Петрович изложил все события в их четкой последовательности, как это слышал и от Дениса, и от того же Филиппа, и от Кристины Борисовны, и, наконец, от самого Юркина. С одной лишь Анной Николаевной не довелось познакомиться — и в этом он видел явный недостаток в собственных построениях. Потерянное звено в цепочке. Хотя, по большому счету, можно, конечно, обойтись и без него, этого звена, но, с другой стороны, если бы она согласилась ответить на его вопросы, общая картинка выстроилась бы скорее и четче. А так ведь, известно, в каждом деле, даже вполне, кажется, ясном, могут появиться и ложные версии, и прочие издержки.

Гордеев, естественно, не обратил внимания на то, как исподтишка, мельком, переглянулись Агеев со Щербаком и снова с озабоченными лицами уставились на адвоката.

И вот он попробовал сегодня утром, когда Филипп увозил в «отстойник» его машину, прозвониться по известным ему от Юркина телефонам, но — кругом полное молчание. Может, очередной ночной загул? Или отъехала куда? Юрий вопросительно посмотрел на Дениса. Им-то по этой части было известно гораздо больше, работали ведь с клиенткой, да так, что одни воспоминания об этом сразу вызывают у них веселые подначки.

— А чего в принципе ты хотел бы услышать от нее? — словно между прочим, поинтересовался Филя.

— Она, ребята, много знает. Во-первых, как стала наследницей — с чьей конкретно помощью. Далее, каким образом встал вопрос о дарственной на «Земфиру». Кто и когда все это дело оформлял, где документы и прочее. Но это только то, что касается ее участия. Вторая сторона дела — подготовка и проведение судебного процесса над Юркиным. Кто и как проводил следствие. Надо пройти по всем оставшимся следам. Найти экспертов, понятых, если потребуется, взять их всех в буквальном смысле за глотку, но добиться признательных показаний. Придется также активно поработать с адвокатом Гаврилкиным — ну, это я уж сам как-нибудь — и посмотреть материалы его предыдущих процессов. Не нравится мне эта сволочь. Словом, постараться собрать все доказательства вины Юркина заново. Или же доказать полное отсутствие оных. И, главное, проделать все быстро, чтобы заинтересованные в «мертвой тишине» лица ни о чем не догадались и не успели узнать. Скажите, мы способны проделать такую нелегкую, грязную, в общем-то, работу в очерченных мной параметрах? Или, может быть, проще отказаться от нее? Человек мертв, чего тревожить его прах и душу? Ну а оборотни? Не мы, в конце концов, так другие их выведут на чистую воду.

— Ага, — мотнул, как лошадь, головой Филипп, — а Вячеслав Иванович будет потом по уши в жидком дерьме, да?

— Ну примерно… — Юрий беспомощно развел руками.

— Точно. Чего там примерять-то? — прогудел Сева Голованов. — Нет, просто не могу поверить, парни, неужели Вадька?!

— И на старуху, Сева, бывает проруха, — в тон ему пробасил Володя Демидов. — А у Вадьки, сколько я его помню, он же капитаном еще к нам тогда, на Петровку, пришел, кажется, из Сокольников, из РУВД, всегда подлянка в душе имелась.

— Ну да, этот их оружейный отдел, — заметил Щербак, — там же столько соблазнов! Стволы-то неучтенные! А это — крупные бабки. Опять же и «загрузка» нынче тоже дорого стоит. А это — сплошь и рядом, что, мы не знаем, да?

— Все высказались? — не очень учтиво оборвал сотрудников, готовых удариться в воспоминания, Денис Андреевич. — Или есть веские основания для отказа?

— Да какие там основания? — Филя пожал плечами. — Надо Максу нашему сказать, чтоб он выудил из своих компов все, что там может быть по той гребаной «Земфире». А уж Анну Николаевну мы как-нибудь вам обеспечим.

— Ты что, знаешь, где она? — удивился Гордеев.

Филипп в ответ только хмыкнул. И все почему-то рассмеялись. Кроме Юрия Петровича, который наблюдал с недоумением за такой их реакцией.

— Может, объясните? — спросил он наконец.

— Ты считаешь, что один такой умный? — ухмыльнулся Филипп. — Да я, как только узнал, что Юркина отправили-таки в каталажку, и сообразил окончательно, что живым он из этой передряги не выйдет, постарался найти его непутевую женушку. Ну были у меня некоторые свои каналы, я примерно догадывался, куда она могла на время сбежать и спрятаться. Короче, достал. И вот тогда она мне и рассказала, под жутчайшим секретом, разумеется, как Вадим Михайлович, которого мы все хорошо помним по прошлым годам в розыске, заставил ее написать дарственную на его имя. И пока она под его присмотром всего этого не совершила, он буквально как собаку держал ее возле себя, на иглу посадил и ни на шаг не отпускал. Но и этого ему оказалось мало, он хотел еще и все остальное имущество забрать у нее, ну, то, что отошло по завещанию мужа. Тоже, подозреваю, фальшивому. Он прямым текстом объявил ей, что, если она станет кочевряжиться, ее, надо понимать — в лучшем случае, найдут под платформой Курского вокзала, в бомжатнике. А чтоб она не сомневалась в его возможностях, он устроил ей… В общем, она рассказала, какую групповуху учинили с ней четверо его приятелей-оперативников. Фамилий их она не знает, только имена, но нам-то кадры Вячеслава Ивановича известны. Я описал, она подтвердила. И где все это происходило, тоже рассказала. И как они^- кино про все эти свои художества сняли, она уже видела, Лыков сам ей показал. Короче, ребята, я помог ей на время уйти в глухое подполье. В одну хорошо известную нам с Колей клинику, — он кивнул на Щербака, — где ее обещали поставить на ноги. А потом съездил на Арбат, в ее квартиру, и на Истру, кое-какие вещички ей привез, она сама дала мне ключи. И поставил свои «закладки». Скоро они сработали. Значит, я оказался прав. И не окажись я порасторопнее, искали бы мы сейчас Аньку, дурищу эту набитую, где-нибудь в Яузе — в лучшем случае. Кто скажет теперь, что я не прав, пусть бросит в меня камень. Лучше — драгоценный. Хоть и мне польза будет.

— Мы их знаем? — негромко спросил Голованов.

— А то! — Филипп пожал плечами.

— Значит, ты считаешь, что она ни в чем и не виновата? Что она — только жертва? — спросил Гордеев. — Кристина Борисовна, насколько я ее понял, считает иначе.

— А разве я так выразился? — удивился Филипп. — Я не знаю, что считает твоя Кристина, а вот что Анна сама попробовала «заказать» мне своего ненавистного супруга, так это факт. О чем Денис, между прочим, полностью в курсе. Но я отказался. Хотя теперь думаю, что, наверное, лучше было бы тогда согласиться и затем переиграть все это дело. Но вышло, что я-то отказался, а она тут же нашла другого, более сговорчивого. Знаете кого? Да все того же Вадьку! И в тот же вечер. За тем же столом. А он, как только услышал о таком предложении, немедленно за него ухватился и больше уже от нее не отставал. Даже если бы она и созналась, что погорячилась. «Земфира»-то эта и в самом деле — очень крупный куш! У него на Среднем Каретном, оказывается, есть огромная и шикарная квартира, заделанная под какой-то фонд. Вот там он ее и держал какое-то время. Да там они все гужуются. Не знаю, может, она врет, надо проверить. Только — вряд ли. Скажу еще так, из личных наблюдений, без шуток. Баба, которая прежде без мужика спокойно заснуть не могла, теперь впадает в дикую истерику, когда к ней даже доктор рукой прикасается. Представляете, чего они с ней навытворяли?

— А того юриста, что документы оформлял, она не запомнила? — гнул свою линию Гордеев.

— У нее, по сути, этих документов и не осталось, потому что все забрал Лыков, — ответил Филипп. — Ну чтоб у нее было меньше вопросов и претензий. А звали того юрисконсульта Арон Захарович. Фамилию Анька не запомнила. Старый такой, грузный и лысый. И они, видимо, давно знакомы с Лыковым. Этот юрисконсульт сам показывал ей все необходимые документы, которые заготовил заранее. А она только ставила свои подписи, где тот велел.

— Надо попросить Макса пошарить и по нотариальным конторам, не так уж и много найдется в Москве Аронов Захаровичей, — заметил Голованов.

— И его тоже будем брать за это? Ну, за подчеревок? — ухмыльнулся Филя.

— Зачем? — Голованов пожал плечами. — Я почти уверен, что, когда мы пригласим его для откровенного, дружеского разговора, он немедленно станет оправдываться и уверять, что его силком заставили. А нам много и не надо — пусть напишет, кто конкретно заставлял, вот и весь разговор. И безопасность ему на какое-то время тоже можем сами гарантировать. А потом он никому больше нужен не будет.

— Так, — Денис легонько прихлопнул ладонью по столу, — закончили общие разговоры. Переходим к конкретному делу. Итак, объясняю, кто чем займется…

3

Это было последнее совещание, которое позволил себе провести Вячеслав Иванович Грязнов, тайно, среди ночи, посетив агентство «Глория», где его ожидал также тайно прибывший сюда Александр Борисович Турецкий. Ну и все остальные сотрудники, в умении коих держать язык за зубами были уверены они оба. Но тем не менее во все детали проводимой операции решили сыщиков не посвящать. Подумали еще — стоит ли звать Гордеева. Все же не выдержал парень, проболтался-таки Филиппу. Это неважно, что Филя Агеев свой, что называется, по крови, а прецедент есть. Но за Юрия Петровича вступился Денис, и тогда отрядили за адвокатом все того же Филиппа. Он и должен был доставить Гордеева сюда, предупредив по-свойски. И напомнив кое о чем.

Итак, собрались, потому что действовать в дальнейшем надо было абсолютно точно, расчетливо и только единым кулаком. Разночтения, сомнения, неясности какие-то, просто нечаянные, неавторизованные, как их называют в спецслужбах, инициативы — все они могли привести к провалу. А чем ознаменовался бы подобный провал, никому рассказывать не стоило, картинка и без предупреждений понятна.

Грязнов с Турецким, не посвященные прежде в те дела, которыми в настоящий момент занимались сыщики «Глории», были приятно озадачены. Как же так получалось-то? Оказывается, все они собирались действовать примерно в одном направлении, да уже, собственно, и начали, и, не рискни Грязнов-старший привлечь к своим проблемам агентство, все они вполне могли бы так здорово напортачить, перебегая дорожки друг другу, что попросту загубили бы операцию на корню. Не говоря уж о том, что и засветили бы обоих генералов, и все могло бы закончиться трагически. Тут никто ведь не стал бы церемониться — речь-то уже не о доходах, а о самой жизни…

А почему последнее совещание? Вячеслав Иванович предупредил всех строго-настрого, особенно Юрку Гордеева, болтуна, понимаешь, который сидел красный от стыда, ибо сказанное в его адрес было абсолютно справедливо — без всяких исключений, что отныне никто ни с кем не должен пересекаться. В смысле, Грязнов и Турецкий с «Глорией» и адвокатом, а как решат для себя Денис с Гордеевым, это уже их забота. Но лучше, чтобы и у них было поменьше контактов какое-то время. А все связи будут осуществляться только с помощью мобильной спецтехники, которая имеется в агентстве. И только в случаях крайней необходимости. Сугубо для информации. А еще лучше, чтобы все ребята как бы ушли в отпуск, ну да, снова, поскольку срочной работы нет. Та же, которой им предстоит заниматься, нигде, естественно, афишироваться не должна.

И после такого предупреждения перешли наконец к конкретике.

Вячеслав Иванович принес с собой памятную групповую фотографию, сделанную еще на том, давнем уже, зимнем банкете, когда обмывались ордена и звездочки. Красивая получилась фотография. Так вот, Грязнов предложил этот снимок увеличить и отпечатать каждого из присутствующих на нем для дальнейшего опознания среди возможных свидетелей. А что тех наберется немало, он был уверен. Найти — другой вопрос. Но у него и на этот счет уже имелся свой план, которым он собирался поделиться с присутствующими коллегами.

Тут Денис, с молчаливого согласия своих товарищей, предложил и свой вариант. Пока отыщутся «дядь-Славины» свидетели, которых, возможно, наберется немало, может быть, есть смысл сосредоточиться на одном, явно уже уголовном деле, по которому пройдут если не все эти лица, изображенные на фотографии, но что большинство из них — это точно. И стал подробно излагать дело покойного Юркина — с провокациями, конечным захватом «Земфиры», с убийством и так далее. Потому что те фигуранты, разработку которых сыщики уже начали, могли бы, по идее, наговорить столько, что, вероятно, и всем остальным подельникам Вадима Лыкова по гроб жизни хватило бы.

Ну вот, первый пример.

— Филя, расскажи дядьке и Сан Борисычу про тех понятых, с которыми ты занимался…

— Ну а чего? — ухмыльнулся тот. — Нормальное дело, рутинная, как выражается Сан Борисыч, работа…

Юрий Петрович, еще знакомясь с делом Юркина, которое так неохотно и лишь под нажимом из Генеральной прокуратуры ему было предоставлено в Московской областной прокуратуре, естественно, выписал для себя все фамилии и адреса — экспертов, оперативников, понятых, прочих свидетелей, чьи имена упоминались в процессе расследования. Как и следователя, и обвинителя, и защитника, назначенного судом, и самого судьи. Большой получился список. В любом случае было от какой печки танцевать. Чем, собственно, Филипп Агеев и занялся. А выбрал он себе для начала, как он сказал, самых нестойких, так сказать, колеблющихся фигурантов, каковыми обычно бывают приглашенные во время задержания подозреваемого либо при проведении обысков, совершенно, надо полагать, «случайные» понятые.

В данной же истории ни о какой «случайности» не могло идти и речи. Вконец обнаглевшие оперативники из МУРа, а конкретно, подполковник милиции Александр Александрович Савостин, начальник отделения пятого отдела Тимофей Иванович Слонов и старший оперуполномоченный Анатолий Евгеньевич Волошин, проводившие операцию с Юркиным, воспользовались — надо понимать, в прямом смысле — услугами своих понятых. Рифат Акаевич Мурадов и Софья Игнатьевна Лозовая в браке не состояли, до этого еще не додумались «работодатели», но оказались соседями по этажу в доме на Красносельской улице. Мурадов числился в бригаде носильщиков на Ярославском вокзале, а Лозовая торговала там же, в мини-маркете, продуктами для отъезжающих. Понятное дело. А по выходным дням соседи вместе выезжали в лес. Вот и в этот раз. Филипп, помнится, удивился, о каких грибах могла идти речь — в конце апреля — начале мая? Оказалось, он не в курсе, а в сырых лиственных лесах собирают в это время сморчки и строчки, очень, говорят, вкусные грибы, хотя и требующие особого внимания на кухне.

Но это все — преамбула. Суть же была в другом.

Филипп навестил Лозовую вечерком под видом сотрудника МУРа. Жила она на шестом этаже, дом старой постройки, лестничные пролеты длинные, потолки высокие. Позвонил в дверь, его не спросили кто, но в дверной глазок явно рассматривали — мелькал там свет. Так же, без вопроса, и открыли. Похоже, что он не вызвал у хозяйки негативной реакции.

Широкое, круглое лицо ее было красным и потным, редкие кудельки бесцветных волос — просто мокрыми, то ли от чрезмерного физического напряжения, то ли по той причине, что мадам, кажется, успела прилично принять на грудь — большую и бесформенную, как мятая пуховая перина. А вот крутые и мощные бедра, нагло выпиравшие из-под коротенького застиранного халатика, не могли бы не вызвать восторга у ценителя грандиозных объемов. Филя, естественно, тоже понимал в них толк, но не до такой степени, чтобы рисковать здоровьем и деловой репутацией.

Он представился, она лишь взглянула в удостоверение и жестом пригласила в комнату, где Филя сразу отметил, что мужской дух в квартире этой далеко не старой женщины если и присутствует, то в качестве такого же гостя, как и он сам. Окурки, например, в пепельнице, хотя хозяйка не курила. Потому что, когда Филя демонстративно достал пачку сигарет, она поморщилась, однако возражать не стала, но подошла к окну, выходящему на шумную Красносельскую улицу, и, улегшись животом на широкий подоконник, вытянула руки и толкнула обе створки наружу. Якобы ненароком оголив при этом наиболее драгоценную часть своего тела. Потом, не дождавшись наглого нападения, неохотно сползла, забрала со стола пепельницу и, раскачиваясь, словно сытая утка, унесла на кухню, где вытряхнула в ведро под раковиной. Филя курить не стал, но на окурки посмотреть успел — тот, кто был тут до него, курил «Яву».

Софья Игнатьевна по поводу личного участия в качестве понятой, как ни старалась, вернее, как ни изображала свое старание, ничего толком вспомнить не могла. Ну да, ездили они с соседом по Новорижскому шоссе, куда-то в район Истры, но неудачно. Как ездили? На чем? А это Рифат сообразил с транспортом. У него приятелей разных много. Он же на вокзале работает. Пообещали подбросить, вот они и согласились. Но так до грибов и не дошли. А вот на неприятность, это да, напоролись. Сперва их заставили смотреть, как из машины какого-то крутого мужика оружие и наркотик изымали. И только под вечер отпустили, а время ушло, поздно уже было о грибах думать…

— И все? — спросил Филипп, подавляя желание спросить — а о чем им думать было еще не поздно?

— Все, — охотно подтвердила Лозовая, глядя на Филю наивными и прозрачными глазами и словно уверяя его, что больше там и в самом деле ничего стоящего внимания не было.

— А разве домой к этому крутому вас не возили? — небрежно спросил Филипп.

И она, наморщив красный свой лобик, вспомнила, что, кажется, да, действительно, и туда тоже возили. И давали подписывать протокол. Сама-то она, по правде говоря, не читала. Рифат прочитал и сказал, что все написано правильно. Ну а уж если Рифату не верить, так кому же тогда вообще доверять?

Отлично! Филя все рассказанное, естественно, записывал на магнитофон. А также — исключительно для острастки — заполнил показаниями Софьи Игнатьевны официальный протокол допроса свидетеля. Предупредив, что это очень важно, поскольку оперативный работник, который производил в их присутствии обыск в машине и в доме, подозревается начальством в подтасовке фактов. А ее показания, значит, должны помочь тому оперу оправдаться перед начальством. Она-то, кстати, помнит, как его зовут?

Вот тут «мадам замешкались». Явно знала, но… Будучи в курсе того, кто проводил операцию с Юрки-ным, Филипп наугад назвал троих — Александра Александровича, Бориса Петровича и Анатолия Евгеньевича.

— Он, — созналась наконец красная неизвестно теперь уже отчего Софья Игнатьевна. — А мы с ним и приехали туда, с Анатолием-то Евгеньичем. Его Рифат знает. Но он сам не обыскивал, он только привез, а потом в стороне стоял. С начальником своим разговаривал, я видела.

— А когда Рифат Акаевич вообще домой приходит?

— Так небось уж дома, — посмотрев на часы, заметила Лозовая.

— А если я его к вам приглашу, возражать не будете?

— Так, можно подумать, он сюда дороги не знает!.. — кокетливо засмеялась она. — А может, начальник, не будешь торопиться? Чайку поставлю или могу чего покрепче? Успеешь с ним-то… Ох, по глазам вижу, что торопиться тебе нынче некуда!

— Сперва — дело, — строго заметил Филя и почти наяву услыхал, как ерзают от нетерпения тугие и мощные бедра хозяйки. Да и халатик этот дурацкий выглядел мятым носовым платком, которым при всем желании невозможно было прикрыть обильные телеса, готовые по первому же свистку выполнить команду «ложись!». Но Филя оставался серьезным.

— А этот Рифат, он что, прописан в квартире напротив? Это его собственная квартира? Или снимает?

Прежде чем прийти сюда, Филипп заехал в местную жилконтору и выяснил, что в девяносто первой квартире Мурадов не прописан, хотя именно этот адрес был указан в протоколе, находящемся в деле Юркина. Значит, снимает, но никто из должностных лиц об этом не в курсе? Или кто-то все-таки в курсе?

— Я и не знаю, — Софья Игнатьевна пожала пышными плечами и подалась навстречу, все еще не теряя надежды, — живет — и ладно, верно?

— Ну тогда я с вашего позволения… — сказал, будто ледяной водой плеснул, Филипп.

Приземистый и лысый Мурадов посмотрел удостоверение Филиппа Агеева, сравнил фото в нем с оригиналом, но все равно принял приглашение неохотно. И даже, был момент, хотел, видно, позвонить, проверить. Но у Фили такие номера не проходили. Он предложил быстренько и без капризов проследовать к соседке, где и продолжится беседа. Под протокол. Иначе? Филипп как бы изобразил сомнение, а потом сказал, что тогда придется прямо сейчас им обоим — понятым — проехать на Петровку, 38, где в кабинете начальника МУРа им будут заданы куда более неприятные вопросы. Ну, например, о том, сколько капитан Волошин заплатил им за дачу ложных показаний и когда их наняли в качестве понятых. Есть вопросы? Вопросов не было.

Зайдя с непонятной опаской в квартиру Лозовой, Рифат первым делом с мрачным подозрением оглядел больно уж вальяжную соседку в этой непутевой и бесстыдной ее одежонке, потом Филиппа Кузьмича, а уже затем, не спрашивая разрешения, вытащил из кармана пачку «Явы» и нервно закурил!

Теперь Филипп ставил практически те же вопросы, которые прежде задавал Лозовой, но в несколько ином ключе. И Мурадову, как он ни пытался отмолчаться, ссылаясь на забывчивость — эва, когда это было! — пришлось, однако, вспоминать. Потому что для начала Филя наизусть процитировал 307-ю статью Уголовного кодекса по поводу дачи заведомо ложных показаний. И на срок намекнул — про исправительные работы до двух лет или арест на три месяца. Но, с другой стороны, свидетели могут быть и освобождены от уголовной ответственности, если заявят о ложности данных ими показаний. Не сильны были в юридических тонкостях эти наемные понятые. И то, что вовсе не для блага капитана Волошина задает свои вопросы этот милицейский майор с сердитыми глазами, это тоже прекрасно уже поняла Софья Игнатьевна. Но главным тут был все-таки Рифат, и она смотрела ему в рот, кивая в знак согласия. Или отрицательно покачивала головой, когда тот возражал. А Рифат, в отличие от женщины, было заметно, понял все сразу. И ему вовсе не светило такое внимание уголовного розыска к его личности. Филипп даже подумал, что незаконные действия этого совсем еще не старого и определенно физически достаточно сильного мужика далеко не ограничиваются ролью понятого. Да, похоже, и Волошин не стал бы брать на такую роль дурака. Значит, есть за этим Рифатом Мурадовым еще что-то. И наверняка это «что-то» нуждается в дополнительной и тщательной проверке.

Но, завершая свою миссию в этом доме на Красносельской улице, Филипп посчитал нужным слегка припугнуть этих наглецов с чистыми и наивными глазами. Он заставил обоих понятых написать ему расписки в том, что они строго предупреждены, что за разглашение доверенных им сведений они понесут строгую уголовную ответственность. Так, на всякий случай заставил, прекрасно понимая, что эти, вот уж в прямом смысле, «филькины грамоты» на самом деле ни черта не стоят. Но это знал он, а не они. И ему вполне хватало их показаний.

С тем он и покинул дом, так и не воспользовавшись навязчивым гостеприимством слишком уж щедрой на посулы хозяйки. А выходя, подумал, что в последнее время ему почему-то везет на все эти раблезианские объемы. Но тот, прежний, вариант хотя бы удовольствие доставил, тогда как тут его определенно ожидал бы полный набор всех венерических вокзальных «прелестей».

Было уже поздно. На «девятке» Филиппа, припаркованной в темном дворе, играли слабые отблески от огней с улицы. Филя подошел к машине, достал из кармана брелок сигнализации и… замер. Нет, ему не почудились шаги за спиной. И не шаги даже, а скорее скользящий такой шорох подошв, едва слышный, поскольку и шум автомобилей с улицы, и грохот вагонных сцепок от недалеких железнодорожных путей заглушали собой все другие звуки. Но этот просто не мог не услышать Филипп Агеев. Честно признаваясь себе, он даже ждал их. И все-таки чуть не упустил едва не ставший трагическим для него момент.

Раздался то ли легкий всхлип, то ли Филипп услышал, как человек перед взмахом набрал в грудь воздуха. Он, конечно, извернулся, но сам удар не пропустил мимо. Железная палка, похожая по тяжести на лом, скользнула по плечу, обездвижив левую руку. Не надолго, может, всего на миг. Но удар по крыше машины был резким и громким. Падая на спину, Филипп сделал резкую подсечку ногами, и темный силуэт перед ним рухнул на землю. Не давая нападавшему опомниться, Агеев провел ногами же болевой прием, отчего упавший захлебнулся криком, а Филипп, навалившись сверху, здоровой рукой окончательно перекрыл ему дыхание. Тот пару раз дернулся и замер. Ничего, придет в себя, но сперва полежит.

Поднявшись, Филя открыл дверь своей «девятки», проведя рукой по крыше, обнаружил приличную вмятину и подумал, что, придись удар в цель, лежать бы ему самому прямо здесь, на месте этого мерзавца, с проломленным черепом. Он взял с переднего сиденья фонарик и посветил. Ну, конечно, Рифат, недаром же он сразу не понравился сыщику. Вот, оказывается, и было за что.

Тогда Филя достал трубку мобильника и позвонил Денису, описав ситуацию. Тот велел дожидаться и никуда этого гада не отпускать. А чего его теперь отпускать-то? Кто будет показания давать? Про все!..

Рука совсем онемела. Приехавший вместе с Денисом Щербак прощупал больное плечо, потом резко дернул руку — Филя от неожиданности аж взвизгнул. Но болеть как-то скоро перестало. Ну да, без практики-то оно всегда получается неловко. А главное — самому обидно, когда вот так, прямо по-детски, лажанешься. А Николай, как когда-то, еще в Афгане, сделал ему успокаивающий укол.

Был соблазн завезти куда-нибудь в укромное место этого Рифата и начать колоть бандита теми способами, которые хорошо известны фронтовым разведчикам спецназа. Вот он бы все и с ходу выложил. Но ведь это надо было делать действительно в укромном месте, а то ведь от криков оглохнешь. Однако Денис категорически воспротивился. Пусть все будет по закону. И тогда очнувшегося и спеленатого скотчем Рифата погрузили в Денисов джип и повезли на Петровку, 38, к Вячеславу Ивановичу. Долго объяснять генералу не пришлось, и скоро понятого препроводили в камеру, строго наказав контролеру, что до завтрашнего утра к задержанному нельзя пускать решительно никого без письменного на то разрешения самого начальника МУРа. Никого, включая собственных его заместителей! Вот уж удивился начальник следственного изолятора. Но у него были достаточно доверительные отношения с Вячеславом Ивановичем, чтобы задавать наводящие вопросы.

А тем временем «пальчики» Рифата Мурадова и его «фас-профиль» прокатали через картотеку и выяснили, что такой у них числится. Но только никакой он не Рифат и тем более не Мурадов, а Султан Бекоев, родом из Кабардино-Балкарии, трижды судимый за бандитизм и бежавший год назад из колонии в Мордовии. Вот, значит, с какими «кадрами» понятых работал Анатолий Волошин, капитан доблестного МУРа.

— Как сейчас рука-то? — спросил Турецкий.

— Нормально, — небрежно отмахнулся Филя, — как на собаке…

Он уже вычеркнул из памяти и Лозовую, и Мурадова (или Бекоева, один хрен), поскольку с ними больше не работать. От нее толку никакого, а с бандитом пусть теперь возится следователь.

4

Когда Филипп ушел, Рифат заявил Софье, что этот мент обвел ее вокруг пальца, как последнюю дуру, и единственный у них теперь выход не залететь на крупный срок — это замочить гада, что он сейчас пойдет и сделает. И, оставив насмерть перепуганную бабу, ушел. Она ждала, ждала, но так и не дождалась. И тогда не нашла ничего более умного, как разыскать записанный когда-то на обоях, возле телефонного аппарата, номер Анатолия Евгеньевича — мало ли, вдруг случится чего? — и со страхом набрала.

Повезло ей или не повезло — это уже другой вопрос, скорее философский, о чем сама Лозовая, разумеется, и понятия не имела. Но Волошин отозвался. И Софья, путаясь в соплях и мыслях, стала рассказывать о посетителе. Она и объяснить ничего толком не смогла, как Волошин приказал ей сидеть дома, никуда не выходить и ждать его.

И он примчался. Уселся напротив и заставил, не торопясь и подробно, рассказать, кто приезжал, о чем спрашивал, что сам говорил, что конкретно записывал, ну, и все остальное. А она рассказывала, всхлипывая и подвывая от неожиданно навалившегося страха. Она даже вспомнила, что когда-то звала Волошина просто Толяном, как называли между собой молодого оперуполномоченного ее соседи по двору. Ну в ту еще пору, когда она была молодая, оторвистая девка, только что избавившаяся от своего первого мужа, севшего наконец по статье за хищение в особо крупных размерах, да так и не вернувшегося с зоны. Вот в ту пору она и сошлась с Толяном — а что, молодое дело, горячее.

И он теперь, внимательно слушая ее и задавая наводящие вопросы, чтобы понять, кто был и зачем, все больше начинал понимать, что это был громкий звонок и конкретно по его душу. Ладно еще, если Султанчик сумел справиться и сейчас где-нибудь за пределами Москвы копает яму, чтобы скрыть следы того любопытного мента. А ну как у него ничего не полу' чилось? Или вышло все с точностью до наоборот? У кого узнать? Да и можно ли вообще к кому-нибудь соваться с такими вопросами?!

А их возникали десятки и не находили себе ответов. Советоваться сейчас с кем-либо из своих — это дохлое дело. Скажут: сам прокололся — сам и выправляй положение. А как ты его выправишь? Вот в чем проблема!..

Он велел Софье сидеть и ждать его и никуда не рыпаться. А сам пошел с фонарем во двор, где стояла машина того непонятного мента, о котором всего-то и известно, что зовут Филиппом, а большего не запомнила эта жирная идиотка. Ей Рифат только и сказал, что мент пошел к своей машине и вот там он его и уделает. Сказал и ушел. И не вернулся. А она ждала, пока не нашла телефон Толяна. Хорошо хоть нашла…

Волошин не зря считал себя толковым оперативником. И было за что. Он очень скоро обнаружил лом, с которым ушел из дома Султан — чего уж теперь-то его Рифатом звать, когда Анатолий Евгеньевич сам помог беглому уголовнику новый документ выправить? — нашел и худшее доказательство того, что сгорел бандит. Следы крови на асфальте обнаружил и — чуть в стороне — черный ботинок со стоптанным внутрь каблуком. И сам Анатолий узнал эту обувку, и Софья подтвердила, что Рифат именно в этих ботинках к ней заходил сегодня. Не мог же он сбежать в одном ботинке? А вот увезти его в одном — могли вполне.

Новая проблема… То есть, вообще-то говоря, она стара как мир. Будет Султан колоться? Вряд ли. Уже сам факт, что вор связался с ментовкой, то есть скурвился, может кончиться для него весьма плачевно. В худшем случае, на перо посадят, в лучшем — опустят по решению сходняка. И неизвестно, что здесь лучше, а что хуже. А если расколется, тогда тебе, Толя, самое время о себе подумать. Значит, главным на данный момент остается такое решение — найти, где находится Султан. А чтоб как можно меньше народу знало об отношениях Волошина с его «понятыми», самое время произвести зачистку. Пока частичную. От бабы-то в любом случае теперь придется избавляться. Вон и телефон его, оказывается, в доме держит, и Толяном зовет. Прав бывает Вадим Михайлович, когда предупреждает их: ребята, эти ваши постоянные свидетели — плохие свидетели. Правильно, Лнельзя использовать все время одних и тех же…

Он подумал, что ему будет все-таки жалко расставаться с этой дурной и ненасытной бабой. Но когда взглянул на дело глазами человека, которому самому впору удирать, а его временное спокойствие должно зависеть от того, что может вдруг ляпнуть какая-то старая вокзальная проститутка, тут и сомнения отпали: Да, впрочем, какая она проститутка? Та хоть свой заработок имеет, а эта — ведь ничего, кроме набора чужих трипаков.

— Выпить есть чего? — спросил по-свойски.

— Для тебя, Толянчик, всегда найдется! — обрадовалась перемене темы Софья. А его прямо так и передернуло от этого ласкового «Толянчика».

Через полчаса, после нескольких стаканов дешевой сивушной водки, Софья «поплыла», и Волошин, приняв окончательное решение, постарался сделать так, чтобы у нее не возникло подозрений. Изобразив вспышку внезапного, грубого желания, он живо содрал с нее остатки одежки, а она и не думала сопротивляться, готовая принять его да хоть и прямо на полу. Но у него были другие соображения. Оглядевшись и словно бы не найдя более удобного места для себя места, он подтащил потную «подругу» к окну, где и завалил ее животом поперек широкого подоконника. И пока она неловко пыталась раздвинуть свои жирные, болтающиеся над полом ноги, может, чтоб ему стало удобнее, он крепко подхватил ее под колени и, приподняв здоровенный зад, с резким выдохом толкнул его вперед.

Тело как-то медленно начало переваливаться через подоконник, а затем мгновенно рухнуло в темноту. Она и закричать-то не смогла, потому что сознание, видно, полностью притупилось, и смертного ужаса не успела почувствовать — вот, успел подумать он, хоть в последнюю минуту бабе повезло…

Волошин услышал только, как что-то тяжко шлепнулось, будто гигантская коровья лепешка, там, внизу, на асфальте…

Он надел перчатки и тщательно вытер все, к чему тут прикасался, — это уже просто мания какая-то. Затем принес из кухонной раковины немытые стаканы и тарелки, алюминиевые вилки, раскидал их по столу так, будто здесь недавно закончили шумный ужин, после чего осторожно вышел на лестничную площадку и аккуратно закрыл дверь со щелкнувшим за ним замком.

Спокойно спустился к подъезду. Во дворе было тихо. А вот за аркой, ведущей на улицу, шумел народ. Послышалась и сирена «скорой».

Этого еще не хватало, подумал он и неторопливо прошел к соседней арке, а уж через нее вышел на улицу и только тогда, кружным путем, направился к толпе. Прислушался к разговорам, потом спросил у одной из женщин, что случилось, отчего шум. Та ответила, что женщина разбилась. Увезли ее уже.

— Жива хоть? — с участием в голосе спросил он.

— Да какой там! — отмахнулась свидетельница беды. — Вон, говорят, с того окна, — она показала на светящееся открытое окно на шестом этаже, — так прям и сиганула. Как была — совсем без ничего. То ли сама, то ли ей помог кто. Милиция вон в дом смотреть пошла…

— Молодая? Нет?

— Да кто ж там теперь разберет? — вздохнула женщина и отвернулась.

— Какое несчастье, жалко-то как… — безысходно констатировал Волошин и ушел прочь.

5

Вячеслав Иванович Грязнов, просматривая сводку ночных происшествий, почему-то обратил внимание на факт самоубийства гражданки Лозовой на территории, подведомственной ОВД «Красносельское». Что-то в связи с этим зациклилось в голове, но что конкретно, он никак не мог вспомнить. И ведь важное вроде…

Сперва хотел оставить без внимания, но потом все-таки позвонил племяннику.

— Слушай, Дениска, тебе такая фамилия — Лозовая — ни о чем не говорит?

— Дядь Слав, а в чем дело? — сразу забеспокоился Грязнов-младший. — Почему вопрос?

И тогда Вячеслав Иванович вспомнил. Точнее, сказалась многолетняя привычка держать в памяти сотни фактов и фамилий, связанных с делами, которые тебе не дают покоя.

— Я сейчас велю скинуть тебе по факсу… — начал он и сам же решительно перебил себя: — Нет, лучше сам подскочи ко мне. С глазу на глаз — оно надежнее…

И когда Денис примчался, благо было недалеко — с Неглинной на Петровку, — молча положил перед племянником сводку, в которой информация о ночном самоубийстве была уже обведена им небрежным черным овалом.

— Ну, блин… — только и сказал Денис, в недоумении глядя на дядьку. — Никак зачистку начинают. Соседа ж ее, как ты помнишь, мы вчера у тебя тут устроили. А как он сейчас? Не отравили? И на перышко не посадили еще?

— Типун тебе!.. — проворчал Вячеслав Иванович. — Интересно, это кто ж такой у нас шустрый оказался?

— А давай у этого Султана и спросим? Может, у него после такого известия не будет больше причины молчать? И знать бы еще, кто выезжал на труп и какое приняли решение — «возбуждать или нет?

— Это как раз не проблема… — задумчиво заметил Грязнов-старший и потянулся к телефонной трубке. Но передумал и нажал клавишу интеркома. — Кто там, Маша? Значит, так, в течение двадцати минут меня ни для кого нет. И ни с кем не соединяй.

— Вячеслав Иванович, извините, но к вам Вадим Михайлович.

Грязновы — дядька и племянник — быстро переглянулись.

— Он слышит меня? Он один?

— Да, рядом.

— Вадим, загляни, пожалуйста, через полчасика, — и добавил совсем тихо: — Тут у меня кое-какие проблемы… э-э, семейного плана. Посоветоваться надо. Хорошо?

— Конечно, Вячеслав Иванович, какой разговор! — ответил бодрый голос Лыкова.

— Не, ты понял? — погрозил неизвестно кому пальцем Вячеслав Иванович, предварительно отключив громкую связь. — И как они, будто заранее, все чуют?

Денис с многозначительным видом пожал плечами.

Через десять минут Грязнов-старший уже знал, кто конкретно вчера выезжал на труп, кто проводил освидетельствование, кто вскрывал дверь в квартиру самоубийцы и почему сперва не хотели возбуждать уголовное дело по данному факту. Картинка-то в принципе была ясная, чего бумагу зря тратить…

Но оказалось, что подозревать-то как раз было кого. Из показаний соседей по этажу стало известно, что покойная постоянно вела антиобщественный, разгульный образ жизни. Правда, в последнее время она вроде бы немного поутихла, поскольку завела более-менее постоянную связь со своим соседом Мурадовым, человеком не шумным и, похоже, ответственным. Это не значило, конечно, что крики и пьянки в доме совсем уж прекратились, но от других мужиков, прежде регулярно посещавших квартиру-притон Лозовой, стало как бы поспокойнее. Кончили бродить тут чужие да будить соседей по ночам.

В общем, когда опросили всех, кто мог хоть как-то приоткрыть причины, по которым совершенно голая, да к тому же и вдрызг пьяная женщина (содержание алкоголя в ее крови превысило все мыслимые нормы) вдруг выкинулась из окна, остановились на той версии, что самоубийство (а правильнее его все-таки квалифицировать пока как доведение до самоубийства) могло стать результатом пьяной ссоры между Лозовой и Мурадовым. Эту же версию подтверждали и выводы криминалистической экспертизы, проведенной в квартирах сожителей. Кстати, ту, что временно снимал Мурадов, пришлось вскрывать ввиду отсутствия в ней жильца. А идентификация собранных в обеих квартирах отпечатков пальцев указывала на то, что никого, кроме Мурадова, в момент самоубийства Лозовой в ее квартире не находилось. В кухонной раковине и на столе у Лозовой скопилось столько использованной, немытой посуды, что обнаружить следы их пальцев особых трудностей для эксперта-криминалиста не составило.

И еще один факт. Под столом в квартире Лозовой был обнаружен мужской ботинок с правой ноги. Экспертиза показала, что он также принадлежал Рифату Мурадову, вероятно сразу же исчезнувшему после совершения преступления. Принято решение объявить его в федеральный розыск.

Все материалы, касающиеся данного эпизода, находятся у старшего следователя Басманной межрайонной прокуратуры Литовченко Василия Петровича.

Грязнов поблагодарил начальника ОВД подполковника Симашко и попросил оставить их разговор пока в тайне, поскольку у него есть на то некоторые свои соображения, а с Литовченко он свяжется лично.

— Я носом почуял, что здесь нечисто! — с некоторой даже важностью заметил Вячеслав Иванович, с уважением поглаживая свой «рубильник», после того как пересказал племяннику разговор с подполковником. — Но уже сам факт того, что они не оставили происшествие-без внимания, говорит в их пользу. А вот теперь придется очень тактично намекнуть этому Литовченко, чтобы он не тратил зря время и нервы на поиски воображаемого преступника, а сосредоточил все внимание на том неизвестном нам пока «иксе», который, во-первых, и выбросил, вероятно, пьяную женщину из окна, а во-вторых, ухитрился не оставить после себя никаких следов. О чем это говорит? О том, что мы имеем дело с профи, дорогой мой племяш! Лично для меня вопрос тут только в одном — почему она была неглиже?

— Неглиже, дядь Слав, тоже не было. Тебе же сказано четко — голая. Значит, в чем мать родила. С медициной бы связаться… Может, там предварительно был половой акт? Тогда понятно. Или твой «икс» попытался сработать под это дело… Собственно, кто там мог срочно появиться, после того как мы увезли Султана, в одном, кстати, ботинке, лично для меня секрета не представляет. Я почти уверен, что та дура, не дождавшись дружка, который отправился «мочить» нашего Филю, перепугалась и позвонила своему «работодателю», то есть Анатолию Евгеньевичу Волошину. Он, между прочим, до МУРа бегал в лейтенантах именно по территории всех этих Малых и Больших Красносельских улиц и переулков, так что и бывший свой район, и местный контингент должен знать прилично. Поэтому не исключаю… И еще такое вот соображение. Ну, представь, может человек выбежать из дома с ломом в руках и в одном ботинке? Тем более что, когда Филя допрашивал его в квартире Лозовой, тот был обут нормально. Чего ж он, сбросил башмак и побежал в одном догонять мента, чтобы «замочить» его? Исключено. А вот когда Филипп его крепко приложил и даже немного попрыгал на нем — для острастки, отчего же, скажем, ботинку не слететь с ноги? Но где он после этого оказался, а? Снова под столом у Лозовой. Сам прилетел? Не верю, дяденька. Значит, что? Тот, кто приехал по тревожному вызову, обследовал место нападения, обнаружил там лом и брошенный ботинок, на который мы, каюсь, даже не обратили внимания, и отправился решать свою собственную задачу. Откуда ему знать, что могла наговорить неизвестному менту полупьяная баба? А ведь она наговорила достаточно для того, чтобы отнестись к ее показаниям со всей серьезностью. Опять же Волошин мог, я считаю, подумать, что Султан уделал-таки мента и увез его в лес — закапывать. Но это — как версия. И значит, его отсутствием можно было воспользоваться для того, чтобы подставить…

— Ага, — даже крякнул Грязнов-старший, не дослушав аргументов Дениса, — а башмак?

— Да, извини, тут не сходится.

— И тем не менее очень похоже на правду, — сказал Вячеслав Иванович. — Поэтому вы пока в это дело не лезьте, а я подумаю, может, и посоветуюсь кое с кем и приму окончательное решение. Теперь так. Ты опять собирался жениться и обманул девушку. Кто она? Как зовут?

— Дядь Слав, ты чего?! — опешил Денис. — Какую еще девушку?

— А какой, по-твоему, совет должен мне сейчас дать Вадик Лыков?

— А-а-а!.. Ну, конечно! Значит, зовут ее… — Денис сосредоточился, но потом достал из кармана записную книжку и стал листать. — Вот! Ленкой ее зовут. Переводчица с английского, мне уроки давала, произношение ставила. И вот, значит, докатились. Она из Ленинграда… то есть из Питера, хрен отыщут, даже если и сильно захотят. Была проездом, блондинка, девяносто — шестьдесят… нет, кажется, у нее тут, — он показал на талию, — никак не меньше восьмидесяти, а снизу — о-о-о! — там все сто двадцать! И рост где-то сто семьдесят шесть — семьдесят восемь. Представляешь? Царица!

— Я ж говорю — охальник! — сделал вид, что сердится, Грязнов-старший и закричал: — Иди-иди и не возвращайся, понимаешь! — и махнул рукой на дверь.

А когда Денис уже вышел в приемную, вслед ему донеслось сердитое:

— И сам прощения у нее проси! Иначе… ты меня знаешь, босяк!

Денис с деланным испугом сжал руками голову и, глядя на секретаршу Машеньку, прыснул.

Из кресла от окна поднялся щеголеватый Лыков, с иронической усмешкой уставился на племянника Грязнова и по-приятельски спросил:

— Снова влип? Попало?

— Еще как! — печально уже засмеялся Денис.

— Если подождешь, дам совет — по случаю. А заодно — и хороший адресок, чтоб оттянуться без Помех. — Он подмигнул.

— Спасибо, Вадим Михайлович, у меня их уже — во! — он чиркнул ладонью над головой. И добавил для Машеньки: — Ну что ж вы, девушки-красавицы, чуть что не по-вашему, сразу генералу жаловаться? Ну и выходите тогда за него замуж, раз иначе не умеете! Все, Машенька, вас это, к счастью, не касается. Привет, Вадим Михайлович, побегу!

Лыков серьезно и внимательно посмотрел ему вслед и сказал секретарше:

— Ну, ходок, скажу тебе… Даром, что рыжий… — Он приоткрыл дверь в кабинет Грязнова и спросил: — Могу, Вячеслав Иванович?

— Заходи! — генерал продолжал еще сердито сопеть, пряча в карман помятый конверт…Вернувшись к себе, Денис созвал очередное срочное совещание. И не только по поводу ночного происшествия на Красносельской. Компьютерщик Макс, получивший задание отыскать юрисконсульта по, имени Арон Захарович, доложил, что из многочисленной армии московских юристов на подобный призыв откликаются двое, но один из них — молодой и служит в нотариальной конторе в Марьине, а другой — сорокового года рождения, по фамилии Швидко, занимается частной практикой. Есть адрес, телефон.

С ходу и было принято решение. К Швидко едет Всеволод Михайлович Голованов, у которого умирает тетушка и требует к себе немедленно толкового нотариуса. Речь идет о большом наследстве. Об Ароне Захаровиче Сева мог узнать от своего друга Вадима Михайловича Лыкова. Словом, он забирает с собой нотариуса и везет его на конспиративную квартиру агентства «Глория», что на проспекте Жукова. Для поездки Севе выдают «форд-маверик» Дениса, чтоб все выглядело максимально солидно и даже отчасти круто. С Ароном Захаровичем проводят определенную работу он и Володя Демидов, после чего нотариус остается под присмотром Демидыча на квартире до утра. Важно, чтобы этот сукин сын сумел, в конце концов, осознать всю глубину своего падения. Речь ведь пойдет уже не только о лишении его лицензии, а о куда более серьезных потерях — и далеко не материального характера. Вот все это он и должен будет крепко осознать.

Не исключено, что туда же, на короткое время и для просветления памяти нотариуса, придется привезти Анну Николаевну — это уже поручается заботам Щербака и Агеева. Доставить, провести дополнительную работу со Швидко, а затем отправить женщину обратно, в клинику.

И еще один вопрос. Что-то помалкивает Юрий Петрович Гордеев. А было бы уже неплохо знать, получилось ли у него что-нибудь с адвокатом Гаврилки-ным. Ведь с одной стороны, согласно закону и существующей на практике адвокатской этике, его нельзя заставить разгласить ту тайну, которую ему конфиденциально доверил клиент. Тут на его стороне и Уголовно-процессуальный кодекс Российской Федерации, и закон «Об адвокатуре». Но, с другой стороны, клиент мертв. Он убит, и в немалой степени по вине самого адвоката. Важно, чтобы Гаврилкин это понял. Ну а не захочет?.. Да нет, наверняка найдутся необходимые и действенные аргументы. Ведь Юра обещал пересмотреть те дела, в которых участвовал в качестве защитника этот Гаврилкин. И все равно ожидать, что он начнет с ходу закладывать тех, кто ему поручил утопить Юркина, не приходилось. Разве что подсказать. И заодно пообещать, что его в конечном счете только в этом случае и смогут вывести из игры без существенных потерь. Иначе тут можно такого наворотить, что даже и ему мало не покажется.

А теперь и последнее. Хочешь не хочешь, но сыщики теперь вынуждены ждать, ничего не предпринимая, что скажет им Вячеслав Иванович. Или Александр Борисович Турецкий. Все же понимали, что если генерал решил с кем-то посоветоваться, то этим человеком является его друг — помощник генерального прокурора. А ситуация действительно сложилась неординарная. Даже больше того, в некотором роде если и не критическая, то близкая к тому. Узнай Лыков со товарищи, где находится сейчас Султан Бекоев, могли бы произойти совершенно непредвиденные события. А принимать решительные меры, опираясь лишь из этот, не самый крупный по своему значению, факт, было бы непростительной и торопливой глупостью. Ну получит Султан, в конце концов, дополнительный срок за свой побег из зоны, а даль-ше-то что? Если он в самом деле опасен лыковской команде, значит, до места назначения просто не доедет. Но поскольку убийства своей соседки он не совершал, получается так, что сам генерал Грязнов будет на его стороне. Поэтому единственная зацепка — это найти способ расколоть Султана. Каким образом?

Филя, например, сказал, что лично он действовал бы так. Сообщил бы Султану о том, что ему «шьют» его приятели-менты, в частности Волошин, который сам же и убил Софью. Заодно рассказать, каким гадским способом. А вот они, то есть сыщики из «Глории», не позволят «гнилому менту» повесить на Бе-коева чужое убийство. Но для этого он должен… ну и так далее. Или же сыщики будут категорически отрицать свое участие, и тогда Султанчику не позавидуешь. И с ментами он, оказывается, дружбу водит, и «шестерит» на них, изображая понятого, и все остальное, отчего снова на зоне ему вряд ли светит прежнее уважение. Скорее, наоборот. А решение паханов относительно скурвившегося их кореша можно запросто ускорить, кинув на зону «маляву». Так что выбор всегда остается, поскольку можно ведь сесть и только за один побег, а про все остальное договориться и — забыть. Не поверит — его дело.

Более того, Филипп готов хоть сейчас навестить Султана в «Петрах». Для «конкретного разговора». Денис пообещал немедленно проинформировать дядьку об итогах совещания.