Меморандум киллеров

1

Двое подполковников из МУРа — Александр Савостин и Николай Арбузов — неторопливо поднимались по красиво оформленной искусственными вьющимися растениями мраморной лестнице казино «Вертушка» на второй этаж, где размещались небольшой уютный ресторан, подсвеченная снизу круглая танцевальная площадка и несколько индивидуальных кабинок, предлагающих гостям краткое уединение.

«Уединяться» муровцы в настоящий момент, естественно, не собирались. Им было «назначено».

Несколько дней назад Сергей Сергеевич Межи-нов, который, собственно, и «курировал» московские игорные заведения, вел переговоры с Тофиком Гасановым, хозяином этой «злачной точки». Он предлагал, ни много ни мало, сменить «крышу», что, по его мнению, было бы вполне нормально и естественно, а на взгляд Тофика казалось полнейшим абсурдом.

— Ну как, сами подумайте, уважаемый, я скажу Рафику и его «отморозкам»? Слушай, ты больше сюда не ходи, да? У меня теперь другая «крыша», да? А он что скажет? Он ничего не будет говорить, уважаемый, он скажет: «Вай, какой пожар случился!» Это мне надо, уважаемый?

— С Рафиком твоим я и разговаривать не буду, не дорос еще. С ним другие хорошо поговорят, если ты его так боишься. А у меня он давно уже на учете, вот так. Короче, кончаем базар, подъедут мои люди, и ты подпишешь бумаги, которые они подвезут тебе от меня. Там все будет сказано — за что, сколько, ну и сроки сами определите.

— Но, уважаемый!.. — почти взмолился рыхлый и потный Тофик, которого перспектива, нарисованная полковником Межиновым, никак не устраивала.

— Я все сказал. И смотри мне, чтоб у тебя раньше времени действительно пожар не случился. И здесь, в «Вертушке» твоей, и в Голицине, где у тебя такой красивый дом, а? Ну, думай быстро, а людей я подошлю. И Рафика возьму на себя, так и быть, раз уж ты его сильно боишься…

Рафаэль Перунян, уроженец Баку, стремительно набирал «криминальный вес» среди московских азербайджанцев, игорный бизнес которых решительно, и даже отчасти беспощадно, брал под свой контроль. В другие кавказские диаспоры он пока не лез, там хватало своих авторитетов. Вряд ли он действовал самостоятельно, скорее всего, за его спиной стояла более серьезная и крупная, чем этот «отморозок», фигура. Поэтому его боялись и старались не вступать в конфликты. А «крыша» и есть «крыша», не он, так придет другой, этот хоть процент берет, а тот, глядишь, все забрать захочет…

Межинов все это знал. Они с Вадимом Лыковым не раз обсуждали вопрос о том, как отодвинуть уж больно наглеющего бакинского армянина в сторонку, и решили в конце концов поручить это дело все тому же Стасу Чураеву с его ребятками — отчасти и в отместку за то, что они едва не провалили им дело с Юркиным. От Стаса многого не требовалось, он должен был разъяснить Рафику банальную по нынешним временам мысль, давно уже высказанную самим российским правительством: «Надо делиться!» Не поймет, скажет: «Нэ знаю по-русски» — перевести на тот язык, который он понимает.

Стрелка и последовавшая за ней короткая разборка, которая вскоре произошла в подмосковном ресторане с символическим названием «Русь», кажется, убедила Рафаэля, что путаться под ногами у серьезных людей не стоит. Ему было предложено оставить в покое Тофика Гасанова. И он был вынужден согласиться, но подлянку в душе затаил. Однако это уже никого не колыхало…

После решительного и недвусмысленного указания полковника Межинова весьма нерешительный Тофик долго прикидывал, как ему следует поступить. Но, ничего путного не придумав, решил посоветоваться с дядей. Рустам Алиевич держал знаменитый московский ресторан «Узбекистан» и пользовался большим авторитетом среди земляков. Выслушав жалобы племянника, Рустам Алиевич, несколько озабоченный непонятными действиями сотрудников хорошо известного ему Вячеслава Ивановича Грязнова, пообещал Тофику лично обдумать этот вопрос. А затем он позвонил генералу, благо его визитная карточка всегда лежала на самом видном месте — под стеклом изящного стола с кальяном в его «рабочем кабинете»…

Конечно, такие «скользкие» вопросы лучше решать в приватной обстановке. И Рустам нашел повод пригласить Вячеслава Ивановича посетить известный ему кабинет — сделать приятное хозяину по случаю того, что, как говорится, на «малой родине», в Баку, у него родилась очередная, четвертая по счету, внучка, которую назвали Тамарой. Наверно, в честь Тамары-ханум, гениальным талантом которой и сам Рустам, и наверняка Вячеслав Иванович восхищались, когда были совсем еще молодыми.

Что делать? Конечно же не ради внучки приглашал Рустам, это понятно. Но, следуя традиции, Грязнов заехал в ювелирный магазин и купил серебряную чайную ложку в отдельном футляре. На Руси говорили — «на зубок». Ее и вручил Рустаму. Тот принял с почтением, подержал в руках и отложил в сторону. А затем перешел к своей проблеме, ради которой, сразу понял Вячеслав Иванович, и устроил этот ненужный спектакль. Мог бы и просто сказать: «Разреши, подъеду?» — или просто позвать пообедать. Ох уж эти восточные церемонии!

Словом, немного выпили, перекусили, после чего и услышал Грязнов, чем занимаются его сотрудники. «Да что ж они так охамели-то?! — уже не скрывая своего отчаяния, подумал Вячеслав Иванович. — Неужели, действительно, ничему нет предела?!»

Рустам видел, как неприятно было генералу. Он даже рискнул подумать, что Вячеслав Иванович не в курсе действий своих подчиненных, хотя как это может быть сегодня?.. Он вообще хотел, чтобы генерал, ну, как-то умерил немного аппетиты своих полковников, есть же и разумные суммы. Ну почему сразу сорок процентов?!

«Господи, — снова захлестнул Грязнова гнев, — да что ж такое творится?!»

— Спасибо, Рустам, дорогой, угостил — во! — Вячеслав Иванович ладонью провел по подбородку. — А теперь послушай меня и скажи своему племяннику следующее. Но сперва ответь: ты веришь, что я мог дать им такое указание?

Рустам многозначительно поиграл густыми бровями, поджал губы и произнес с натянутой улыбочкой:

— Вячеслав Иванович, ты меня прости, я разве не понимаю, как нелегко людям жить?.. На их-то смешную зарплату… Прости, если я сказал лишнее, в конце концов, Тофик не этого боится, а что однажды явится этот Перунян и потребует оплатить неустойку и долг, который все время капал, пока его не было… Понимаешь меня?

— Тебя понимаю, дорогой. А вот ты меня как будто не хочешь. Тогда так. Пусть твой Тофик заплатит им. Сколько потребовали? Пока пятьдесят тысяч? В неделю? Многовато, конечно, разберемся. Но срок выплаты назначат ему не они, а я. Я позвоню тебе, ты перезвонишь ему, а уж он пусть сообщит им, что деньги для них готовы.

— Хорошо, — печально ответил Рустам. — А дальше что, я могу узнать?

— А дальше — мое личное дело. Я тебе, скорее всего, уже завтра позвоню. Да, и за деньги свои пусть твой Тофик не беспокоится, все будет возвращено. Все… Еще раз спасибо за угощение, порадуй от меня свою внучку, а про наш разговор никому ни слова. И на Петровку мне больше не звони. Я теперь в другом месте. Номер мобильного знаешь? Нет? Так запиши.

— Могу ли я спросить?..

— Рано еще, Рустам, вот когда в следующий раз заеду, сам скажу. Пока…

Итак, двое подполковников — не в форме, разумеется, а в отлично пошитых костюмах от Армани и стильных ботинках от Гуччи, приобретенных в конце прошлого года, во время «командировки» в Италию, которая больше напоминала уик-энд, растянувшийся на целую неделю, поднялись по мраморной лестнице и прошествовали в кабинет хозяина этого игорного заведения, который находился в конце ресторанного зала, за украшенной бронзой, резной дубовой дверью.

Тофик, «назначивший» им время визита, вид имел несколько печальный. Оно и понятно, разве может испытывать приятные ощущения человек, выбрасывающий в окно пятьдесят тысяч долларов еженедельно, не имея никаких твердых гарантий, что завтра тебя не окучит какой-нибудь другой крутой любитель халявы?

Он подал свою вынужденную дань не в конверте, а вынимая каждую пачку купюр из сейфа отдельно, клал ее на стол перед посетителями и говорил с безысходной печалью:

— Считайте, пожалуйста.

Те считали. И так все пять пачек. После этого Тофик запер сейф и вопросительно уставился на посетителей. Те переглянулись. Ну конечно, деньги — деньгами, а где угощение? Халява-то где? Ну и жлобье эти «азики»! Ладно, не ждать же, а на свои кровные с какой стати гулянку здесь устраивать?

— Пойдем? — еще неуверенно спросил Савостин.

— Пойдем, — вздохнул Арбузов и криво усмехнулся. — Гостеприимством тут, видать, и не пахнет. В следующий раз…

— Я позвоню, — покорно сказал Тофик, глядя в стол.

— Не затягивай, неделя пролетит быстро.

Но хозяин только молча кивнул.

А вечером того же дня они с юмором докладывали Вадиму Михайловичу, развалившись в креслах в помещении фонда, о том, как жался и хмурился этот азербайджанский недоносок, как жалел он свои деньги. Они выпивали, веселились по поводу столь удачного стечения обстоятельств и прикидывали, какой игорный дом теперь будет следующим. Глупо ведь отказываться от денег, которые сами так и сыплются в руки. И вообще, почему только сейчас взялись-то?

Раньше можно было подумать! А это уже в адрес Вадима. Тот отшучивался, говоря, что всякий плод должен сперва созреть, а то от зеленых яблок расстройство желудка бывает…

А Вячеслав Иванович в тот же вечер выслушал сообщение сыщиков «Глории», которые тщательно отследили всю операцию — от начала до конца. Доказательством была качественная видеозапись. Камеру предварительно установили в кабинете Гасанова, ну а долларовые купюры, как и положено, пометили специальным люминесцентным составом. Записали на видеокамеру и обратную поездку Савостина с Арбузовым, не пропустили и прибытие в Средний Каретный полковника Лыкова. А вот в само помещение фонда решили пока не забираться. Рано. Тут любой прокол, и — конец операции. А ведь она только началась…

2

— Ну что, Султан, — сказал Филипп, входя в камеру Бекоева, — набегался? Вставай, поедем, будешь себе снисхождение зарабатывать.

— Куда поедем? — нахмурился Бекоев.

— Домой к тебе, куда же еще? Дружка твоего брать…

Чтобы даже случайно не совершить ошибки, Николай Щербак еще с утра начал наблюдение за капитаном Волошиным. Анатолий сидел у себя на службе практически-весь день, будто у него не было никакой срочной работы, а потом вдруг сорвался с места, как сумасшедший, и на своей «шестерке» помчался к трем вокзалам. Щербак не отставал. Но позвонил и предупредил Филиппа о том, в каком направлении они едут. Филя ответил, что все так и должно быть, ловушка, кажется, сработала, и, значит, продолжение по плану…

А произошло следующее.

Они привезли Султана на Красносельскую, когда уже стало темнеть. Филя, к которому Бекоев был прикован наручниками, быстро протащил того в квартиру, при этом грубо оборвав белые ленты с лиловыми печатями, которые «охраняли» пустую квартиру. Всеволод Голованов, обойдя полупустую двухкомнатную квартиру, нашел-таки себе удобное место — в довольно тесной прихожей, в стенном шкафу для одежды, заваленном всякой дрянью. Филя и сам уже присмотрел для себя этот офон, но Голованов не пустил, резонно заявив, что здесь больше нигде нет места, где могла бы затаиться его крупная фигура, так что пусть Филя и не мечтает. А он, при желании, может и под стол забраться.

Султану же тем временем приказали дозвониться до того мужика-носильщика с Ярославского вокзала, который «стучит» Волошину, и сообщить ему о своем прибытии. Ну, мол, отъезжал тут ввиду некоторых срочных обстоятельств, а вернулся — хата опечатана, ничего не понятно, что вообще произошло? И. у соседки тоже опечатано. Здесь что, «мочилово» устроили? Приятель этот и устроил Султана к себе, когда тот появился в Москве, и с капитаном свел, который помог ему маленько осесть, не вызывая подозрений.

Короче, дозвонился и сказал, что сильно устал от дальней дороги и теперь ложится спать, а завтра поутру надо бы обязательно стрелку забить. Да хоть и тут, а можно в буфете у Нинки…

Вот, видно, Хаким, так звали дружка Султана, и звякнул Волохе, как звали тут капитана из МУРа, еще когда он в нем и не служил. И теперь Волошин мчался на Красносельскую улицу. Щербак двигался следом, докладывая о каждом маневре капитана.

Волошин предусмотрительно не стал въезжать во двор, а остановился снаружи, неподалеку от входа в магазин. Вот, как раз почти рядом, метрах в двадцати в сторону, и лежало то, что осталось от Соньки. Анатолий словно бы прислушался к себе, подумал и понял, что ровным счетом ничего, никаких сожалений не осталось в его душе после того случая. Именно случая, а не какой-то там трагедии, крупного несчастья, того, другого… Была — и нет, значит, и нужды в ней особой не имелось на этой земле. А чего, в самом деле? Вон в Чечне каждый день гибнут, и что, мировая скорбь? Это у кого родня есть, тем мертвых и жалко, а остальные давно привыкли: есть — нет, был — пропал…

Мягкими шагами стал подниматься он на шестой этаж, лифт был не нужен.

Всю дорогу сюда Волошин думал только об одном: где был Султан и почему появился дома? И не имел ответа. Логика этого бандита была непонятна. Ну, предположим, «замочил» он того неизвестного мента, и кровь на асфальте вполне могла быть и его… Дальше, один ботинок потерял, тоже могло случиться, сперва не обратил внимания, а когда спохватился, было уже поздно, вез небось трупака закапывать. А потом и сам перепугался, залег где-нибудь, пережидал. А может, даже и видел, как тут ментовка пахала. И про самоубийство Соньки, поди, узнал. Ну да, так оно все, наверно, и было. Потому и перетереть захотел свои проблемы с Хакимом… А тот — понятное дело…

Нет, не нужен был больше этот крест капитану Волошину. Даже более того, опасен. Если, не дай бог, возьмут его, то как бы не пришлось ставить жирный крест и на себе самом…

Анатолий остановился, прислушался, было тихо. Достал из кармана глушитель и навернул его на ствол пистолета — все из тех же, которые вручал им перед операциями Вадим Михайлович. Это у него имелся умелец, который переделывал ему газовые стволы под боевые патроны. И ни хрена с ними не страшно работать — незамазанные стволы-то.

На площадке, освещенной тусклыми, мигающими огнями неоновых трубок, обратил внимание на небрежно оборванные полосы опечатки. Вот же мудак, прости господи, даже и тут не мог по уму. А может, и к лучшему.

Волошин подошел к двери Султана. Снова прислушался. Оттуда не доносилось ни звука. Он смотрел, перед тем как подняться сюда, на окна квартиры —.там было темно. Значит, действительно спит. Можно работать.

Опытный оперативник Анатолий Евгеньевич Волошин с помощью отмычки тихо открыл замок, потянул на себя дверь. Из темноты на него пахнуло застарелой пылью и еще каким-то неприятным запахом — знакомым вроде, в котором перемешались вонь от ношеного белья, плесени и еще чего-то отвратного. Но сейчас было уже не до запахов. Он неслышно притворил за собой дверь и скользнул через прихожую к приоткрытой двери ближней комнаты. Фонарик не зажигал, что-то подсказывало, что лучше работать в темноте. Снова прислушался и услышал хриплое дыхание спящего человека. Вот тут и включил свой фонарик, скользнул узким лучом по полу в дальний угол комнаты, где, он знал, стояла кровать, на которой обычно и спал Султан. На кровати лежало скорченное тело, с головой укрытое серым шерстяным одеялом. Ну, вот и все…

Волошин медленно поднял руку и, не целясь, трижды выстрелил в освещенный кружок от луча фонарика. Послышались три негромких щелчка.

А теперь можно было откинуть одеяло и взглянуть, нужен ли «контрольный» выстрел.

Капитан шагнул вперед, ощутил вдруг, как в спину ему пахнуло легким ветерком, и… что-то тяжелое рухнуло ему на голову, а какая-то непонятная сила с такой дикой болью вывернула ему руку с зажатым в ней пистолетом, что он взвыл, падая на колени…

Вспыхнул свет в комнате. Щурясь и пытаясь выпрямиться, Волошин обвел комнату взглядом и словно впал в ступор. Над ним стоял здоровенный мужик в черном комбинезоне, покачивая на пальце его пистолет с глушителем. Другой, невысокий, с непонятным удовлетворением рассматривал дырки в одеяле. Потом он вынул трубку телефона из кармана и сказал:

— Василий Петрович, у нас полный порядок, можете подниматься.

Через несколько минут, в течение которых Волошин все еще пытался сообразить, каким же образом его так ловко подставили и, главное, кто, в квартиру вошел относительно молодой человек и, глядя на стоящего все еще на коленях капитана, сказал:

— Старший следователь Басманной межрайонной прокуратуры Литовченко Василий Петрович. Вы можете теперь подняться на ноги, Анатолий Евгеньевич. Мы с осужденным Бекоевым видели, как вы сюда подъехали. И даже в некоторой степени оценили ваши переживания относительно выброшенной вами из окна Софьи Игнатьевны Лозовой. Сейчас с вас снимут отпечатки пальчиков, а затем мы идентифицируем их с теми, что остались на ломе и ботинке Бекоева. Очень неосторожно поступили, гражданин Волошин, коли держали в руках, так надо ж было и выбросить подальше.

— А где этот гад? — хрипло спросил Волошин, пристально глядя на кровать.

— В машине, естественно. Неужели вы думаете, что мы позволили бы вам рассчитаться таким вот образом и со вторым вашим понятым?.. Руки, пожалуйста…

И через секунду на запястьях Волошина щелкнули наручники, которые надел на него пришедший вместе со следователем оперативник.

3

— Ты что-нибудь понимаешь? — растерянно спросил Лыков у Межинова, передавая ему сложенный вчетверо лист бумаги, — На посмотри, что они вытворяют?!

— И что? — улыбнулся всегда спокойный Сергей Сергеевич, разворачивая лист. — Ну?.. Ага… «Дорогой Вадим Михайлович, так получилось, что я в…» В чем? Слово не рйзберу, ну и почерк, блин!

— В пролете! — сердито буркнул Лыков.

— А-а… «И срочно вынужден просить вас…», это тебя, значит, «дать мне четыре дня за свой счет. Волошин…» Ага, «приеду, все объясню». Ну и что тебе не ясно? Какие проблемы? Это ж он залетел, а не ты?

— Так его уже три дня на работе нет. Я Борьку наладил, тот к нему домой смотался, жена совершенно не в курсе, не был, говорит. Перепугалась. Ну, Борис не стал ее дальше-то стращать, сказал про оперативное задание, просто думал, мол, что уже вернулся. Вот так. Даже не знаю, что и думать.

— А куда он поехал?

— Сереж, я тебе говорю — пропал человек, три дня никаких известий, и тут вот эта писулька! Кто-то ему позвонил, из его стукачей, вот он и понесся. И с концами. Просто ума не приложу…

— А эта записка, откуда?

— Да пришел, она у Машки на столе лежит. «Для вас, — говорит. — Принес молодой человек, попросил срочно передать. И ушел, даже не представился». Я сам сбегал вниз — кто, на чье имя пропуск? Так в нашем же бардаке разве разберешься? Два десятка фамилий, а к кому, от кого… Эх!..

— Не бери в голову. Раз написал сам… его почерк?

— А чей же?

— Ну, значит, и появится. Объяснит. Ты мне вот что скажи, я теперь что, с Колькой и Сашкой буду ездить этого твоего Тофика окучивать? Не жирно для какого-то паршивого «азика»?

— Распорядись, пусть опять сами съездят. Если у тебя дела… А тот уже, кстати, звонил мне нынче, молодец, все правильно понял… Просил в конце дня приехать, скажи им там… Просто ты ведь и вел с ним переговоры, и я хотел в дальнейшем на тебя и повесить все эти казино. Ты — хозяин, тебя они и знать должны. А ребята? Ну, пусть собирают… Да, и еще Турецкий вдруг позвонил. Говорит, есть какое-то срочное дело. А голос, слышу, мрачный. Я говорю: «Беда, что ль, какая, проблемы?» — а он засмеялся: «Это, — говорит, — у тебя могут быть проблемы, а не у меня». Ничего посыл? «Давай, — предлагает, — в районе четырех часов пересечемся». Ну и назначил там, рядом, у себя. Вот я и думаю: что могло случиться? Думал, думал и пошел к генералу. Пока он еще тут сидит. А он, оказывается, в министерство уехал. И чего-то тревожно вдруг стало… Не знаю почему. А ты чего хмуришься?

— Да… прижимает что-то… — Межинов погладил грудь слева.

— Давление?

— А хрен его знает, я что, мерил, что ли?.. Ладно, позже созвонимся. У меня тут тоже одно дельце наклевывается, вечерком увидимся, расскажу.

— Ну ладно, — словно успокаиваясь, заметил Лыков, — у нас с тобой сегодня, гляжу, все главные события в конце дня. Вот и встретимся, и обсудим. У меня тоже есть, между прочим, свежая идея…

Вадим Михайлович старался выглядеть бодро, хотя на душе кошки скребли.

Встречу ему Турецкий назначил в ресторанчике «Дядя Гиляй», в нескольких десятках шагов от проходной Генеральной прокуратуры. Да, место что надо, хуже не придумаешь… Особенно когда тревожные мысли лезут в голову.

Турецкий приподнялся из-за столика в углу, где сидел перед небольшой жаровней. Поздоровался спокойно, будто недавно вовсе и не был мрачным. Показал напротив — садись, подвинул графинчик с коньяком, жестом же предложил: наливай себе. Сам он уже отпил половину своей рюмки и теперь старательно обгладывал жареное баранье ребрышко. Подмигнул и с улыбкой сказал:

— Очень советую, «кабальеро» называется, я тут всегда эту закусь употребляю. Попробуй.

Лыков поднял рюмку, сделал движение, будто он чокается с Турецким, и выпил. А потом подцепил вилкой шипящее в сковороде ребрышко и стал его обкусывать.

— Действительно вкусно. Ну так что? Не томи, Александр Борисович, — усмехнулся он.

— А-а-а! — как бы с угрозой протянул Турецкий и стал вытирать пальцы салфеткой. — Ты чего творишь, друг любезный? — спросил непонятным тоном — вроде и не сердитым, но явно недовольным. — Тянуть я не собираюсь и расскажу все как есть. В общем, сижу я нынче, просматриваю всякие бумаги, которые потом моему генеральному на стол лягут. Все-то ему читать не нужно, есть мелкие вопросы, жалобы всякие. Короче. Читаю. Гражданка Юркина… Тебе известна такая?

— Ну? — осторожно ответил Лыков, чувствуя неприятный холодок, тронувший спину.

— У нас во дворе на это отвечали знаешь как? Гну! — прямо-таки рассердился Турецкий, но оглянулся и сдержал себя. — Еще короче. — Он махнул рукой. — Пишет эта дама, что некто полковник Лыков из МУРа ее обобрал в буквальном смысле. И просит принять соответствующие меры. Ну там всякие слова, фигня разная, — Турецкий поморщился. — И в конце добавка. А еще, пишет, он со своими сотрудниками устроил надо мной групповое насилие, после которого я в больницу попала, и есть врачебное заключение. А проделано это было для того, объясняет она, чтобы в дальнейшем сделать ее послушной. И так далее. Если желаешь, я тебе могу копию подарить. Почитай. Может, польза какая будет…

— Александр Борисович… — изображая полную растерянность, пробормотал Лыков.

— Ну чего — Александр Борисович? — как нашкодившему ученику, ответил Турецкий. — В сейфе у меня эта писуля, твою мать. Вадим, ты вообще-то каким местом обычно думаешь? Я отчасти уже слышал об этой истории с Юркиным, и так далее. Мне наплевать, какие там проблемы и у кого. Но ты-то! Ребята, вы что, совсем уже работать разучились? Кто ж себе подобные вещи позволяет?! Да увезите вы ее подальше, если вам не терпится, и трахайте себе на здоровье, пока не остынете! Но нельзя же допускать, блин, чтобы такие «телеги» в Генеральную катились! А не можете пасть заткнуть, так и не беритесь… тоже мне еще… блядуны, мать вашу…

Лыков тяжко и повинно вздыхал. Наконец не выдержал справедливых упреков.

— Александр Борисович, ну было, чего греха таить… Но не так чтоб… А! — он продемонстрировал искреннее огорчение.

А в голове тем временем прокручивалась главная в данный момент мысль: что там, в письме, могло быть еще? О чем мог не сказать Турецкий? И почему он вообще об этом сказал? Если это его способ отблагодарить за тот конвертик, который был ему положен в карман, — одно дело. А если здесь не так все чисто? Письмо-то где? Взглянуть бы своими глазами. И каким это образом Анну надоумили писать жалобу в Генеральную прокуратуру? Кто вдохновил?

— Наверняка задрали девке подол, — словно отмахнулся Турецкий, — ни у меня, ни у Славки и сомнений не было…

— А он чего, тоже знает? — насторожился Лыков.

— А ты думал? — Турецкий даже и не взглянул на него. — Я ему сразу позвонил и зачитал особо пикантные эпизоды… — Турецкий вдруг хмыкнул и рассмеялся, вызвав недоумение у Вадима. — А он мне, ха-ха!.. Ну что, говорит, с ними делать? Детский сад, блин! На минуту без присмотра оставить нельзя! Ох, хорошо посмеялись… Он и сказал, вызови его, сунь письмецо в нос, и пусть Вадька сожрет его на твоих же глазах. А я говорю: «Здрасте, на письме уже номер регистрации». Тогда, говорит, пусть копию жрет! Ну что, — сверкая от смеха глазами, спросил Турецкий, — будешь?

— Буду…

Ну, точно, двоечник с известной старой картины «Опять двойка». А со Славкой-то, между прочим, о другом говорили. Грязнову вдруг показалось, что внезапное исчезновение Волошина, да и вся эта игра с его запиской может насторожить Лыкова, а сейчас совсем не время. Вот он и предложил подбросить ему что-нибудь такое, что его сразу успокоило бы, ну, в том смысла, что кругом — свои, не продадут. Вот и придумал Турецкий этот вариант с письмом Анны. А в конце концов, тут основное — грамотно сыграть! Чем он теперь, собственно, и занимался, наблюдая за реакцией Вадима.

— На, — сказал Турецкий, протягивая ему несколько листов бумаги, густо исписанных крупным почерком с сильным наклоном влево. — А я посмотрю, как ты станешь хавать эту гнусь. Только предварительно выпей еще коньячку, — он наполнил рюмку Лыкова, — а то подавишься. Ну, народ… ну, народ…

Вадим бегом, почти по диагонали прочитал, вздохнул и вопросительно посмотрел на Турецкого.

— Сунь в карман, можешь подтереться. Снова я вас, ребята, вытаскиваю… Ну хоть совесть-то надо иметь?

— Александр Борисович, вы передайте мою благодарность Вячеславу Ивановичу. Я все понимаю…

Он уже прикинул, сколько денег в кармане. Из тех пятидесяти тысяч, что Сережка с Николаем на той неделе привезли от Тофика, десять тысяч ушли уже Паше Вострецову в УФСБ, чтоб охотнее отслеживал всякие там телодвижения, а еще пять передал Валере Коныгину. Ну, за вычетом того-сего должно было остаться порядка тридцати с мелочью. Значит, прямо сейчас реально обоим генералам выдать по десять кусков. Нет, каждому, конечно, отдельно. Турецкому можно прямо здесь, жаль, конвертика нет. А что, выйти в туалет и завернуть в салфетку. А попозже подъехать и к Грязнову. Так и надо поступить.

— Александр Борисович, — сказал решительно, — вы тут, вижу, свой человек, закажите, пожалуйста, чего-нибудь самого вкусного, а я на минутку в туалет, если позволите.

— А, брат, все с тобой ясно! Ослабел пузырь-то? Хе-хе! Ну беги, вон за ту занавеску и направо. Вот и письмо как раз пригодится. А оригинал, Вадик, ты от меня получишь только тогда, когда сам же и закроешь это дело, понял? — Последние слова Турецкий произнес без тени улыбки и даже холодно. И подумал: «Хрен ты его закроешь, раньше тебя самого закроют…» — Да, кстати, если у тебя трудности там с конвертами, то я тебе скажу по-товарищески: могу и без конверта.

— В самом деле, чего тогда зря бегать, — прекрасно понял его Вадим, садясь на место.

Он вытащил из стаканчика салфетку, развернул, затем, не таясь, достал из внутреннего кармана пачку долларовых купюр, перетянутую бумажной лентой, положил на стол и, прикрыв салфеткой, подвинул по столу к Турецкому. Александр Борисович небрежным, артистическим движением накрыл салфетку ладонью, другой рукой потянулся за рюмкой, а деньги между тем уже исчезли в его кармане. Вот как надо работать!

— Ну давай выпьем, — он поднял свою рюмку и чокнулся с Лыковым.

Выпили и принялись за остывающие ребрышки.

— Вячеслав Иванович вечерком в конторе будет, не в курсе? — спросил Вадим.

— В курсе, — кивнул Турецкий, — обязательно будет… Еще два слова, Вадим, — сказал он, словно о чем-то постороннем и незначительном. — Если у тебя есть определенные трудности — а они, носом чую, есть, — я тебе, кажется, не сегодня-завтра дам совет. Надо будет проверить, но, думается, я догадываюсь, где эта твоя Венера — или как ее? Афродита? — может прятаться. Проверю и скажу. Имею я одно подозрение.

— Я буду очень признателен, Александр Борисович.

— Само собой, — просто ответил Турецкий. — Ну так что заказать еще?

— Александр Борисович, я вам…

— Постой, а чего ты мне все «выкаешь»? Мы ж давно на «ты»!

— Разве? — широко улыбнулся наконец Лыков. — Тогда просто нет слов! Не разрешишь покинуть? У меня нынче еще дел — до едрени фени!

— Ну валяй, я же знаю, что такое работа. — Приподнялся, пожал Вадиму руку и еще помахал ладонью вдогонку.

А когда тот ушел, показал официанту сложенными руками крест — мол, я закончил. Уплачено за все было заранее. Потом достал из кармана мобильник и набрал номер. Когда отозвались, сказал:

— Славка, он был, все в порядке. Тебя тоже ждет приятный сюрприз.

— Это если успеет, — ответил Грязнов и отключился.

4

Сергей Межинов в самом деле чувствовал себя весь день неважно. То ли интуиция хотела что-то подсказать, то ли действительно старость подбирается. Не отпускала боль. Он, собственно, поэтому и отказался ехать к Тофику. Зачем парад устраивать? Что, Арбузова с Сашкой Савостиным уже мало? Ну да, Вадим хотел, чтобы все выглядело солидно, чтоб сам «куратор» на крутом джипе подъезжал. Обойдется…

Опять же и еще что-то непонятное томило. Межи-нов передал распоряжение Вадима подполковникам, сказал о времени и о том, что он с ними не поедет и чтоб они сегодня занимались сами. Вечером, как обычно, встреча на Среднем Каретном — для отчета и подведения итогов.

Он еще чем-то занимался, подписывал какие-то бумажки, но в мыслях оставалось странное заявление Толи Волошина. Три дня отсутствует? С чего бы вдруг? И когда подполковникам подошло время ехать к Тофику, Межинов неожиданно для себя решился.

Открыв сейф, он аккуратно выложил в кейс все, что было ему нужно. Пачки валюты — этого немного. Основное он держал дома. Оружие — табельный «Макаров» с двумя запасными обоймами. Наконец, документы, в том числе загранпаспорт, запасные ключи от дома в Успенском, после чего тщательно все проверил в столе — на предмет чего-либо лишнего, закрыл кейс и пошел вниз.

Джип сейчас был лишним — слишком заметный, поэтому на нем он решил доехать до квартиры, оставить там и пересесть в «девятку». Хорошая машинка — удобная, быстрая, а главное, стоит себе в. гараже-ра-кушке и никому не отсвечивает.

Вскоре Сергей Сергеевич остановил машину у тротуара, на противоположной стороне улицы, прямо напротив входа в казино «Вертушка». Стекла у машины были притемненные, но вход в казино просматривался отлично.

Подполковники появились минута в минуту к назначенному сроку. Поставили джип — Сашка, сукин сын, только классные машины теперь предпочитает, вот И опять у него наверняка находящийся в розыске «мерседес»-купе. А чего, сам же и хозяин!.. Как там? «Сами парим, сами варим, сами песенки поем…»? Примерно.

Они исчезли за дверью главного входа, расцвеченного какими-то крутящимися игрушками и цветными лампочками. Межинов взглянул на часы… Так, поднимаются, второй этаж, идут через зал, хищно двигают ноздрями от аппетитных запахов — еще бы, оба любят пожрать! Жаловались в прошлый раз, что этот Тофик даже по рюмке за счастливый для него исход дела не предложил! Предложит еще, будет повод… Так, садятся, ведут ненужный разговор, он достает бакшиш, передает им. Значит, еще минут десять, ну, пятнадцать, если все-таки нальет по рюмке…

И в этот миг прямо ко входу зарулил синий мерседесовский микроавтобус, и из него стаей воробьев ринулись в открытые двери парни в темной форме, со шлемами на головах и с автоматами в руках. Оба-на! Вот почему с утра щемило сердце!

Не дожидаясь исхода операции, Межинов спокойно включил зажигание и поехал.

Оказавшись на МКАД, он вынул из кармана и бросил на сиденье рядом свой телефон. Тот пока не звонил. И сам Сергей Сергеевич не собирался никуда по нему звонить, он мчался в сторону Рублевского шоссе…

Обрадованной его появлению жене он сказал, что, к сожалению, не может сегодня остаться, поскольку срочно выезжает в командировку — в Тверскую область. А сюда заскочил лишь затем, чтобы поцеловать ее на дорожку и забрать кое-какие важные документы. И еще добавил, что будет просто изумительно, если она ему приготовит с собой в дорогу десяток бутербродов и сварит побольше кофе, он же не один едет, а как там сложится — неизвестно. Да, и на телефонные звонки, если таковые будут сегодня, ни в коем случае отвечать не надо. Это, может быть, станут звонить те люди, которые ничего ни о нем, ни об операции не должны знать.

Долго ли надо объяснять жене оперативника? Она все поняла и приняла с ходу. И буквально через двадцать минут полковник, опустошив свой домашний сейф, в котором всякого золотишка и побрякушек со «стеклышками» накопилось миллиона на три долларов, если не больше, не забыв про дополнительное оружие, также хранившееся в подвале, и запихав в баул кое-что из одежды — ну, всякую необходимую в долгой дороге мелочь, устраивал на заднем сиденье корзинку с приготовленной супругой едой.

Коротко чмокнув верную подругу в щечку, Сергей Сергеевич напомнил о своих предупреждениях, включил зажигание и выехал за ворота…

В дороге быстро'темнело. Он мчался по Брестскому шоссе, миновал Малоярославец и уже на подходе к Медыни решился вдруг включить мобильник. Он набрал номер не Лыкова, нет, он позвонил в Фонд ветеранов МУРа. После нескольких длинных гудков трубку подняли.

— Алло? — спросил вежливый и негромкий мужской голос. Слишком вежливый и для службы, в которой более полутора десятков лет трудился полковник Межинов, слишком негромкий.

— А могу я попросить к телефону?.. — тонким, старческим голоском начал Сергей Сергеевич. — Простите, это Фонд ветеранов?

— Да, вы набрали номер правильно. А что бы вы хотели?

Нет, это не «свой» голос.

— А товарища полковника Лыкова можно попросить к телефону?

Короткая пауза, и тот же вежливый голос ответил:

— Он подойдет буквально через минуту-другую, пожалуйста, не кладите трубочку! Сейчас я его приглашу к телефону.

Ах вон что! Ну-ну… И Межинов, отключив телефон, бросил трубку на сиденье. И прибавил газу. Но только проскочив Медынь без остановки, подумал, что, кажется, ушел… Телефон в фонде, по которому он звонил, не был оборудован автоответчиком. Обычный, довольно старый уже аппарат. Если они и успели подключиться, совсем не обязательно, что его могли засечь. Мало ли какие старики звонят в Фонд ветеранов! Ну а что абонент их не дождался, так пока они выясняют, кто это звонил, да откуда, поезд уже ушел…

…— Странный какой-то звонок, Вадим Михайлович! — крикнул Лыкову, который находился в ванной, лейтенант Оссовский, опер из второго отдела, приглашенный сегодня полковником по той простой причине, что он давно присматривался к молодому сотруднику, и тот нравился ему.

Недавно он встретил лейтенанта с отменной девкой и поинтересовался, кто такая? Лешка, как все молодые бахвалы, ответил, что это просто очередной его кадр. А когда Лыков похвалил его вкус, сказал, что у Ляльки есть такие подружки — закачаешься! Лыков «не поверил», тогда лейтенант уперся рогом и заявил, что по первому же свистку познакомит Вадима Михайловича с та-акой красулей, что тот ни за что не устоит. Ну посмеялись и разошлись. И Лыков вроде даже забыл, о чем шел у них разговор.

И вообще, сегодня он совсем не собирался устраивать какое-то веселье. Должны были подъехать где-то в районе пяти часов Николай с Сашей и подвезти очередную «порцию зелени», но время уже к семи, а их не было. Возможно, поддали ребята. Ну ничего, завтра отчитаются. Тут ведь особой нужды тоже не было. Главное, чтоб порядок в ведомостях.

Межинов еще собирался подскочить. Тоже куда-то задевался, впрочем, он говорил о каких-то своих делах. Лыков позвонил ему на мобилу — тишина, а абонент, естественно, недоступен. Дома, в Москве, никто не брал трубку, на даче в Успенском тоже. Ну просто на глазах исчезает народ!

И, уже покидая служебный кабинет, Лыков вдруг встретил Оссовского. Тоже, как обычно: привет растущим кадрам, как дела? Тот ухмылялся, явно желая чем-то опять похвастаться. И тут Лыков вспомнил об их разговоре. Заложив два пальца в рот, он неожиданно громко свистнул, как в хулиганском своем детстве. Кто-то из проходящих по коридору даже вздрогнул, обернулся и засмеялся — действительно, мальчишество. А лейтенант вдруг просиял.

— Понял, товарищ полковник? Разрешите исполнять? — бойко выкрикнул он.

— Чего ты понял, Алексей? — как бы удивился он.

— Уговор же был — по первому свистку!

— Ух ты, какой, оказывается, умный! — восхитился Лыков. — Тогда я молчу. Ты знаешь, где располагается наш фонд?

— Так точно.

— Значит, усвой наперед. Никаких «слушаюсь» и «так точно». Я — Вадим, поскольку еще не настолько стар, как тебе хотелось бы, а ты — просто Леша. Если ты такой скорый на. ногу, я жду вас — втроем, да?

— Да хоть впятером!

— Не надо, массовка хороша на Красной площади. Итак, жду от десяти до одиннадцати, не раньше, в фонде. Снизу позвонишь. А до того времени у меня еще дела.

Лейтенант убежал, а Лыков отправился в фонд, полагая, что туда еще могут подъехать товарищи. Но никто так и не появился. А тут и прибыл Лешка с двумя девицами. Одну Лыков уже видел, хороша блон-диночка, ничего не скажешь, а вторая, черненькая, его просто потрясла. Почему ж теперь и не оторваться?

Девицы наводили макияж, а Лыков давал им советы, все смеялись. Он, будучи опытным человеком, без труда выяснил, что девушки работают в модельном бюро, что обожают веселые компании и всякие приколы, что здесь им очень нравится, и они, пожалуй, не станут возражать, если вечеринка затянется — да хоть и до утра, все равно завтра выходной.

Господи, Лыков едва не схватился за голову, так чего ж он ждет-то? Ну конечно! С этой собачьей жизнью вечно забываешь, что у нормальных людей выходные дни бывают, ну надо же!

Вот тут и раздался телефонный звонок. Какой-то старик звонил. И ждать не стал, то ли бросил трубку, то ли отключился. И хрен с ним. Жизнь и без него прекрасна… Тем более что эти девушки с большим интересом поглядывают на него, Вадима, и не собираются никуда торопиться! А уж он-то — со всей душой!

И еще подумал, но уже вскользь, что потом, когда подойдет очередь, надо будет не забыть подготовить и включить видеокамеру. Сегодня может получиться ну просто отличное кино!..

5

Турецкий с Грязновым сидели в Славкиной квартире на Енисейской улице и потихоньку цедили коньячок.

— Ты заезжал на службу? — спросил Александр.

— Угу. — Слава жевал жирную маслину.

— Видел помощничка?

Грязнов кивнул и жирными пальцами вытянул за уголок конверт из кармана. Кинул сбоку на стол.

— Десять? — продолжал допрос Турецкий.

Грязнов пожал плечами:

— Наверное. А чем я хуже тебя? Такая же сука, взяточник вонючий.

— Не надо! — Александр погрозил пальцем.

— Чего не надо? — набычился Славка.

— Пальцами валюту трогать не надо. Слышь, Славка. А будет тот еще номер, если эти купюры окажутся из тех, которые мы же с тобой и метили тем дерьмом, которое под той штукой светится синим огнем, а?

— Я считаю, вполне. Ну давай еще по одной и обсудим завтрашний день. Я им сегодня сказал: в кои-то веки, отдыхайте, ребятки, завтра суббота. Если кто из вас понадобится, я сам отзвоню. Валите отсюда, по вас домашние соскучились… Ну и повалили… скопом и поодиночке. А я смотрю на них — представляешь? — и думаю: не может быть, чтоб все оказались гадами! Так же не бывает, Саня! Или я в людях ничего не научился понимать? Ну это подлец, вон тот еще, с десяток, может, наберется, пусть два, пусть даже три! Но из-за них вся дорогая моя Петровка в глубочайшей жопе теперь окажется… А в конечном счете выяснится, что я сам же тому и способствовал… Стыдно, Саня.

— Ладно, кончай. Мы с тобой все-таки киллеры, а не рефлексирующие менты! У нас рука должна быть завтра твердой. А ум — холодный.

— Ага, — огрызнулся Грязнов, — скажи еще — и сердце, блин, горячее! Только руки должны быть, в первую очередь, чистыми, Саня! Наливай, е-мое!

— Да на, на! — Турецкий разлил по рюмкам. — А ты знаешь, как сегодня взяли Савостина с Арбузовым?

— Майор рассказал, он был у меня, — хмуро ответил Слава. — Говорит, эти падлы так ни хрена и не поняли, пока их не сунули в машину. Тофик им литр выставил, они и обрадовались. А майор ему говорит: не волнуйся, мол, твои деньги к тебе и вернутся, не сразу только. Это теперь не деньги, а вещественное доказательство. Ну, тот и пригорюнился. Ох, народ, его, можно сказать, из дерьма вынули, кабы не дядя его, не Рустамчик наш с тобой, фиг бы я пальцем пошевелил!

— Ну ты уж, Вячеслав, — строгим меркуловским тоном заявил Турецкий, — напраслину на себя не наговаривай! Ты у нас последний честный мент! Или предпоследний. Шутка! Все это я уже слышал. А Вадима кто поедет завтра брать? У меня лично нет ни малейшего желания.

— Ну да, конечно, значит, Грязнов! Всюду у вас Грязнов, где эта… грязь человеческая… Отбросы, понимаешь…

— Ладно, уговорил, поедем вместе. Он где сегодня?

— Ребятки позвонили — в фонде. Девки там еще какие-то. И кто-то из наших, из молодых. Кадры себе вербует, надо понимать… С Волошиным, мне сообщили, вроде обошлось. Письмо его доставили. Вадим с Сережкой долго чего-то совещались, а разошлись спокойными. Значит, прокатило.

— Остальные как?

— Щербак стережет Слонова. Сева — Борьку Ря-хина. Вот только Межинов куда-то запропастился — ни дома, ни на даче. И телефон молчит.

— Может, слинял? Почуял чего?

— Вряд ли… Коныгина должен был сегодня, в самом конце дня, навестить Игорь Константинович. Там, я полагаю, все будет проще простого. Эта гнида заложит всех, включая и нас с тобой.

— Причем в первую очередь! — Александр поднял указательный палец.

— А ты как думал? Конечно! Павла Вострецова возьмут его собственные парни. Вот такая, понимаешь, диспозиция. А еще мне сказал Ромадинов, они договорились с телевидением, что завтра покажут некоторые задержания. Ну не сам процесс, а результат. Выводят там, то, другое. Голову вниз, в машину! И так далее.

— Интересно, давно меня что-то по телевизору не показывали! — мечтательно произнес Турецкий.

— Типун тебе! — возмутился Славка и взялся за бутылку.

И он был прав, потому что утренние задержания, которые тут же показали центральные каналы телевидения, видимо, большого удовольствия телезрителям не доставили. Ну вывели, держа под «белы ручки», ну показали крупным планом лица «оборотней», работающих в милиции, и какова же первая реакция? Вон они все какие! Разве эти — исключение?

Потом появились робкие предположения, что это только начало. Пообещал ведь однажды публично президент страны «мочить» подобных гадов в сортире! Правда, президент не совсем этих имел в виду. А с другой стороны, чем продажный мент лучше какого-нибудь террориста? Значит, всех — в сортир!

Но гораздо большее впечатление на публику произвело известие о том, что в сейфах у этих милиционеров, призванных защищать закон даже ценой собственной жизни, обнаружили миллионы долларов. И огромные особняки, которые позже показывали на телевизионных экранах со всех сторон, особо отмечая трехметровые кирпичные заборы и мощные джипы в гаражах. И.тут же приводили наивные такие арифметические подсчеты: сколько десятков лет надо было копить ментам свои жалкие зарплаты, чтобы отгрохать эдакие строения.

Офис фонда на Среднем Каретном пришлось немножко штурмовать. Лыков отказался открыть дверь. Ну что ж, прибыли парни из МЧС и вмиг сделали проход. И когда Вадим Михайлович увидел входящих в помещение Грязнова и Турецкого, он сделал вид, что даже искренне обрадовался. Неужели еще верил во что-то? А черт его знает. Девицы-то уж точно ни во что не верили, став на минуточку непосредственными участницами развернувшегося триллера…

Им не стали демонстрировать на телеэкране «фильмы», обнаруженные в сейфе полковника, этого и не требовалось. Грязнов с гневом смотрел не на экран, а на полковника, а тот смотрел в пол…

А вот когда брали Тимофея Слонова, в его квартире на Большой Академической, где не было ничего такого, что могло бы потрясти воображение обывателя, произошло неожиданное. Буквально полчаса спустя после показа кадров по телевидению в «ноль два» позвонила рыдающая женщина и заявила, что она только что видела на телевизионном экране того поганого мента, который ее зверски изнасиловал. И только случайные прохожие спасли ее. В травмопункте сказали, что это просто ужас какой-то. А когда она написала заявление в свое отделение милиции, ее обсмеяли и заявление выбросили прямо на ее же глазах.

Женщина, которая приняла ее звонок, внимательно выслушала, записала фамилию и домашний адрес, номер отделения милиции и пообещала, что этот факт не останется без последствий. И уже в порядке личного одолжения назвала ей фамилию и бывшее теперь место работы негодяя-насильника — майора милиции Тимофея Ивановича Слонова, недавно удостоенного правительственной награды начальника отделения пятого отдела Московского уголовного розыска. Неизвестно, сильно ли это помогло пострадавшей женщине, но уж точно славы легендарному МУРу не прибавило.