Мемуары ротного придурка

Глава XI ДЕМОБИЛИЗАЦИЯ ИЗ СССР

Сразу же после Шестидневной войны, когда Государство Израиль посмело разбить наголову многочисленные армии братских арабских стран, оснащенные новейшим советским оружием, КПСС начала крестовый поход против мирового сионизма. Будучи нестроевым партпридурком, я тоже должен был топать со всей ее массой в партийном обозе, стараясь держаться как можно дальше от передовой. Разумеется, единство партийных рядов я при этом не нарушал и на партсобраниях голосовал "за".

Должен признаться, что мое решение выехать в Израиль не только буквально всех, кто меня знал, ошеломило, но даже и меня самого. "Ларcкий, ну и отмочил ты номер! От кого-кого, но от тебя такого не ожидали!" - ахнули все. Да я и сам, откровенно говоря, от себя такого не ожидал... Ведь совсем недавно, когда жена начинала закидывать удочку - мол, все друзья, все знакомые собираются в Израиль, - я категорически заявлял: "Через мой труп! Что мне там делать, улицы подметать? И вообще я без русской природы не могу существовать - без леса, без грибов, без берез..."

Однако из советского патриота с "пятым пунктом" я не вдруг, не с бухты-барахты в еврея превратился (но еще стоявшего одной ногой на платформе пролетарского интернационализма). Этот процесс тек подспудно и незаметно для меня самого и потребовал многих толчков. И самым сильным толчком была, конечно, потрясающая победа Израиля в Шестидневной войне. До этой невероятной победы, сильно удивившей мир, Израиль мне представлялся довольно анекдотической страной, поскольку о нем в Москве в основном анекдоты рассказывали. Унылый клочок пустыни, по которой бродят бедуины со своими верблюдами и баранами...

"Тоже мне государство - не то двенадцать, не то четырнадцать километров в ширину! Наш советский Биробиджан и то могущественней! - думал я. - Хоть там вместо верблюдов медведи водятся..."

Возможно, такое пренебрежение мне от папы передалось, который образование Государства Израиль вовсе не приветствовал. Он не мог забыть о старых распрях с одесскими сионистами в период Гражданской войны и ставил сионистов в один ряд с меньшевиками.

"Американская затея" - так отзывался он о Государстве Израиль, утверждая, что у "этих местечковых меньшевиков" ничего не получится.

...К сожалению, израильский павильон на промышленной выставке в Сокольниках моего заблуждения не смог рассеять. Кроме толпившихся в нем евреев и славных чекистов, там ничего почти не было. По сравнению с другими павильонами он имел совершенно жалкий вид. Самым внушительным экспонатом было приспособление... для автоматической мойки посуды. Вид оперов и стукачей, ловивших каждое слово, меня не очень-то вдохновлял, и мы с женой быстро покинули павильон, оставшись в полном недоумении. В общем, до Шестидневной войны возможность моего выезда на постоянное жительство (через десяток лет) на Луну, Марс или Венеру казалась мне менее фантастической, нежели выезд на постоянное жительство в Государство Израиль. Моей мечтой вовсе не Израиль был, а светлое будущее. Несмотря на крупные разочарования, я все ждал, когда же наконец коммунизм наступит в СССР и все национальности будут отменены как пережитки проклятого прошлого.

Откровенно говоря, я даже толком не знал, кто такие сионисты - то ли агенты мирового капитала, то ли, наоборот, мировой капитал их агент? Знал только, что это классовые враги, что-то вроде наших безродных космополитов, но с родиной в Государстве Израиль...

Почему я так решил? Да потому, что и те и другие с "пятым пунктом". Кстати, такой же "пункт" и у меня самого имелся, из-за чего меня во городе во Казани однажды едва не пристукнули в темном переулке, перепутав с безродным космополитом.

Учтя этот опыт, я в боях с мировым сионизмом придерживался тактики "круговой обороны", каковую, по моему мнению, ни враги, ни стукачи не могли прорвать. Я считал, что испытанный круг родичей, друзей и знакомых обеспечит моему семейству надежное укрытие.

Конечно, время от времени приходилось вылезать за пределы нашего узкого круга, что обычно случалось летом, когда мы уезжали отдыхать всем семейством. В одну из таких вылазок мы впервые воочию столкнулись... с живыми сионистами. Случилось это в Крыму, в Коктебеле, еще задолго до Шестидневной войны.

На пляже я сблизился с одним полковником авиации, который тоже оказался с "пятым пунктом". Казалось бы, никакой сионистской угрозы можно было не опасаться, и тем не менее через этого полковника я нежданно-негаданно вошел в отношение с сионистом, приходившимся ему братом. В моем представлении сионист прежде всего обладал характерной семитской внешностью, но брата Витю никакой антисемит, пожалуй, не заподозрил бы, что он еврей. Лишь самоучитель диковинного языка иврит, с которым он не расставался, мог свидетельствовать о его нацпринадлежности (вот ведь как замаскировался!). Сионист и его супруга скорее смахивали на чету голливудских кинозвезд, а их маленькая дочка во всеуслышание пела израильский гимн "Атиква"...

Да и сам он держал себя словно наивный интурист, не подозревающий о существовании невидимого фронта: демонстративно читал свой самоучитель языка иврит, громко говорил об Израиле, пытался ловить передачи сионистского радио по своему приемнику...

А ведь мы находились обычно рядом с пляжем Дома творчества писателей, кишевшим стукачами (именно здесь я встретил опера Лихина, с которым когда-то ехал в маршевом эшелоне на фронт.) Конечно, я опасался, что это привлечет внимание какого-нибудь славного чекиста, который может незаметно к нам подползти и все засечь.

Мои опасения разделял и мой приятель Иосиф, человек весьма осмотрительный, занимавший положение, которое его к этому обязывало.

- От этого парня надо держаться подальше, - сказал Иосиф.

Но все же любопытство меня разбирало, и я стал вступать с сионистом (оказавшимся кандидатом физико-математических наук и кандидатом в члены КПСС Виктором Польским) в разговоры. Для безопасности я заплывал с ним в море подальше от купающихся граждан, и там мы вели споры.

К примеру, он утверждал:

- Мы, евреи, должны жить только в Израиле, в своей стране! Мы должны отсюда уехать...

На что я ему отвечал словами из популярной в период борьбы с безродным космополитизмом песни: "...А я остаюся с тобой навеки, родная страна, не нужен мне берег турецкий и Африка мне не нужна!"

- Но если бы я даже захотел, кто меня туда отпустит? Вы подумали об этом?

- Мы будем бороться, мировая общественность нас поддержит! - заявлял сионист.

Я популярно пытался ему растолковать, что это никак невозможно, поскольку партия и правительство никогда на такое не пойдут. Если евреев отпустить из СССР, кто же коммунизм будет строить?

Тут сионист совершенно абсурдную, на мой взгляд, точку зрения высказал:

- Это не наша забота, кто будет строить коммунизм.

- Не допускаете ли вы, что вместо Израиля вам придется скорее всего поехать за Полярный круг к белым медведям? - спрашивал я его.

- Нет, мы исходим из Основного закона СССР - cталинской конституции, - мы будем обращаться в Верховный Совет! - огорошил меня он.

"Неужели этот чудак не знает, что "основной закон" не в Конституции, а на Лубянке? Несерьезный человек", - подумал я.

Я ему как-то сказал между прочим:

- Кто это такие "мы", от имени которых вы говорите? Учтите, если больше трех, то по теории вероятности один обязательно должен быть стукачом...

- "Мы" - это три миллиона евреев, проживающих в СССР! - вызывающе ответил он.

- Меня оттуда вычеркните, я в такие игрушки не играю, - отпарировал я.

- Погодите, вы еще сами приедете к нам в Израиль! - заявил мне сионист.

Я чуть было не утонул от его наглости, хлебнув морской воды. Мы поспорили прямо в море, призвав в свидетели какого-то дельфина. (Теперь доказано, что дельфины способны выполнять разведзадания. Но мне думается, что тот дельфин еще не был стукачом.)

В общем, каждый из нас остался при своем мнении, и мы разошлись как в море корабли.

"Израильские агрессоры" - это уже звучало! Не то что "ташкентские жиды"... В общем, Шестидневная война меня так толкнула, что я начал проявлять кое-какой интерес к Израилю. Но этим дело и ограничилось. Я стойко продолжал держать круговую оборону, один фланг которой надежно прикрывали наши родичи и приятели без "пятого пункта", а другой - друзья-евреи из числа активных строителей коммунизма.

Мог ли я предположить, что прорыв моей обороны сионистами произойдет на участке Мили Клеера, участника Великой Отечественной войны, бывшего кадрового офицера Советской Армии?

Миля не скрывал своих симпатий к Государству Израиль. Но одно дело симпатии, другое - выезд туда на постоянное жительство. В числе первых он подал заявление в ОВИР, и не успел я прийти в себя от изумления, как он через какой-нибудь месяц уже получил выездные визы. Конечно, я пытался его отговорить, но куда там... Он заявлял, что всегда чувствовал себя евреем и его место только в еврейском государстве.

- Ты же знаешь, что такое война, - увещевал я его. Но он оставался глух к моим доводам. Отъезд друга к сионистам буквально поверг меня в шок. Беспокоясь за судьбу его семейства, я просил написать мне, если им будет плохо, и обещал хлопотать во всех инстанциях, чтобы им разрешили вернуться обратно в СССР.

Между тем в издательствах пронесся слух, что целая группа известных художников - моих товарищей по МПИ - намеревается уезжать в Израиль. За что они были заклеймены советской общественностью как изменники Родины и агенты мирового сионизма и изгнаны из МОСХа. В кругах московских графиков началось брожение.

У жены на работе совершенно невероятное ЧП произошло: характеристику для ОВИРа попросила русская женщина, кандидат наук, желающая выехать в Государство Израиль вместе с мужем-евреем! Начальство чуть было инфаркт не получило... А тут еще дочка приносила все новые и новые сведения об отъезжающих: она оказалась в компании, где вся молодежь была только с "пятым пунктом".

Казалось, все устои рушатся, такого ведь еще не бывало на моем веку! Поговаривали, что, мол, партия и правительство разрешили выезд некоторого количества евреев в Израиль, исходя из внешнеторговых интересов СССР...

В этой непонятной обстановке мне надо было срочно закрывать брешь, пробитую сионистами в моей обороне, вследствие перехода друга Мили в их лагерь. У меня лично даже мысли не возникало о переезде в Израиль. Я ведь продолжал стоять на платформе пролетарского интернационализма и еще не потерял надежды на светлое будущее. Но мое семейство явно сочувствовало Клеерам.

И вот я решил совершить "отвлекающий маневр". С этой целью я приобрел катер со стоянкой на Клязьменском водохранилище, что было давнишней нашей мечтой, и стал строить увлекательнейшие планы путешествия по необъятным речным просторам Советского Союза. Пусть, мол, некоторые чудаки едут в Израиль, это их личное дело, а мы поедем путешествовать по Волге-матушке, затем по Енисею, великой сибирской реке...

Однако моя оборона снова была прорвана, теперь уже на участке Иосифа. Оказалось, что этот старый конспиратор давно уже вынашивал намерение уехать в Израиль. Не успел я прийти в себя, как старшая дочка - при явной поддержке жены - нанесла мне удар в спину, объявив о своем желании жить в еврейском государстве, поскольку она с самого детства ощущает себя именно еврейкой, несмотря на ее воспитание в духе пролетарского интернационализма и пребывание в рядах юных ленинцев и в комсомоле...

- Все умные люди уезжают! - вторила ей жена. Но мне удалось вырваться из окружения на Клязьменское водохранилище, где я осваивал катер, готовясь к предстоящим походам. Бороздя водные просторы, я пытался осмыслить происходящее с точки зрения теории друга моего детства и покровителя Карла Маркса, но мозги буквально плавились от небывалой жары, обрушившейся летом 1972 года на Москву и все центральные районы СССР. Видимо, активность советских евреев, рвавшихся на историческую родину, вызвала в атмосфере нечто вроде израильского "хамсина" - ужасного ветра, дующего из Аравийской пустыни. Горели леса и торфяные болота, из-за дыма нечем было дышать. Москва была оцеплена войсками, как во время эпидемии холеры в 1970 году...

Я находился в глубокой депрессии, когда до Клязьменского водохранилища докатилось известие, что партия и правительство приняли решение о взимании с отъезжающих в Израиль евреев так называемой "платы за образование". Хотя я не собирался никуда уезжать, эта вопиющая несправедливость потрясла меня до глубины души: разве евреи не отработали свое образование с лихвой? Кто создавал советскую науку?! Кто создавал советскую промышленность?! Разве советскую атомную бомбу не евреи создали?

Какое-то доселе неведомое чувство шевельнулось в моей груди.

"Вот возьму да уеду в Израиль назло партии и правительству, раз такое дело!" - подумал я, но тут же отогнал от себя эту крамольную мысль.

Итак, дорогие читатели, с еврейского фланга моя оборона оказалась прорванной, и я был вынужден вести борьбу с мировым сионизмом уже на внутрисемейном рубеже. Силы оказались неравными: против меня одного объединились старшая дочь и жена, к которым примыкала наша собака Рона Каровна на правах члена семьи. Младшая дочь придерживалась нейтралитета, заявляя, что ей, мол, все равно, куда все, туда и она. На Волгу - так на Волгу, в Израиль - так в Израиль...

Был бы жив мой папа, твердокаменный большевик, скончавшийся накануне Шестидневной войны, он бы, конечно, не допустил подобного разброда в семье.

- Миля - инженер-строитель, Иосиф - известный специалист по подъемным кранам, а я что буду делать в Израиле со своим дипломом художественного редактора советских книг? - вопрошал я. Был у меня и другой веский довод.

- Израиль с трех сторон окружен врагами, с четвертой - море. Ширина его в некоторых местах доходит до четырнадцати километров. Значит, обстановка там почти такая, как на Керченском плацдарме, на котором я воевал и который простреливался фашистской артиллерией - говорил я. - Страна находится на осадном положении, мирное население гибнет от актов террора. Найдется ли там работа для преподавателя музыки? Нужен ли там работник киностудии? Подумали ли вы о том, что придется постоянно сталкиваться с продовольственными трудностями военного времени, с неизбежной нехваткой товаров? Тоже мне герои нашлись...

Так я отбивался какое-то время, пока не стали поступать письма от Клееров, давшие моему "противнику" перевес. Оказалось, что в Израиле и музыкально-педагогическое училище имеется, где дочка Клееров продолжает свою учебу, и даже Музыкальная академия существует в Тель-Авиве, соответствующая советской консерватории... Но сам Миля честно писал, что его взяли на работу простым десятником - командовать несколькими арабами с тачками (а он ведь работал в проектном институте ведущим инженером!). Правда, зарплата у него была в несколько раз выше, чем в Советском Союзе...

...В ответ на это я с внештатной работы решил перейти на штатную должность в какое-нибудь издательство, чтобы прочнее закрепиться, чувствовать "локоть коллектива". Имя у меня было - как-никак двадцать лет проработал, высшие дипломы получал на Всесоюзных конкурсах. Но когда дело доходило до отдела кадров, то меня обычно просили позвонить через "две недельки", потом еще через две... А тем временем я узнавал, что на вакантную должность принято лицо без "пятого пункта"!

Таким образом, выяснилось, что Советская Родина, за которую я кровь проливал, будучи ротным придурком, не очень-то во мне и нуждается. Но, тем не менее, я не сдавался, настаивая на путешествии по матушке-Волге. Я даже написал об этом Миле в Хайфу, еще раз пообещав ему свое содействие в случае, если он захочет вернуться.

...А спустя некоторое время он получил от меня еще одно письмо, от которого, по его словам, чуть не схватил инфаркт: в этом письме я просил его выслать нам вызов! Он ответил мне просьбой, чтобы я еще раз это подтвердил, предупредив, что приезжающим в Израиль приходится иметь дело с трудностями, о которых мы не имеем представления, и в частности с ужасным бюрократизмом. Некоторые, мол, разочаровались, но лично он счастлив, и особенно Люся, его жена, которая не желала ехать в Израиль и чуть было с ним не развелась на этой почве...

Я подтвердил. Миля впоследствии рассказывал: "Я решил, что что-то в Союзе стряслось, раз Лев сразу на сто восемьдесят градусов повернул!"

Но что в Союзе может стрястись? Все идет по плану, коммунизм строится, борьба за мир ширится...

Стряслось в Мюнхене, во время Олимпийских игр. 5 сентября 1972 года на XX Олимпиаде в Мюнхене произошла чудовищная трагедия. Террористы из организации "Черный сентябрь" убили 11 спортсменов израильской команды. Гибель израильских спортсменов от рук террористов нанесла последний удар по моей обороне.

Опять у меня в груди шевельнулось какое-то неведомое чувство. Тогда я сказал себе: "Поеду назло врагам! Хватит быть придурком при великом русском народе!"

Трагедия в Мюнхене явилась переломным моментом в моем сознании, но для окончательного решения потребовалось еще полгода. Вот так проходил подспудный процесс пробуждения дремавшего во мне еврея.

Когда я объявил на семейном совете, что Волга-матушка отменяется и курс берем на Израиль, домашним показалось, будто я их разыгрываю. Как водится в подобных случаях, жена вдруг шарахнулась в обратную сторону: "Подожди, надо еще раз подумать, надо все еще раз взвесить". Теперь она стала мои же доводы приводить: "осадное положение" и т. п.

Но я, отбросив колебания, отправился на улицу Архипова к московской синагоге, чтобы сдаться в плен к сионистам. И по иронии судьбы капитуляцию мою принимал тот самый Витя, с которым мы когда-то поспорили в море. Он сразу меня узнал:

- Что, опять спорить пришел?

- Нет, сдаюсь! - ответил я, подняв руки вверх.

Я не знал, как мне быть с моим партбилетом, и меня направили к инструктору-общественнику по вопросам партучета, принимавшему здесь же, у синагоги, в толпе евреев, в которой шныряли стукачи в штатском и оперы, переодетые в форму милиционеров (невидимый фронт работал как машина). Но, невзирая на славных чекистов, у синагоги шла своя еврейская жизнь. Здесь можно было получить консультацию по любому вопросу, связанному с отъездом в Государство Израиль, и даже по международному положению.

Инструктор-общественник оказался похожим на друга моего детства и покровителя Карла Маркса! Та же борода, тот же лоб, но вместо старомодного сюртука на марксообразном инструкторе-общественнике красовалась модная импортная куртка на молнии. "Маркс" быстро усек суть моего вопроса.

- Во-первых, вы должны сняться с учета в вашей идеологической парторганизации. Иначе над вами показательный суд устроят и затаскают по всем партинстанциям, что может сильно затянуть ваш отъезд, - сказал он.

- Но мне некуда сниматься...

- Неважно, снимайтесь куда-нибудь. Лишь бы вашу учетную карточку отослали в какой-нибудь другой райком, а это будет означать, что вы выбыли из списков парторганизации.

- Но ведь ее вернут обратно, когда обман раскроется?

- Совершенно правильно! Но на вас уже всем будет начхать, поскольку ваше исключение не портит показателей партбюро, раз вы выбыли из его списков. Вас постараются исключить в рабочем порядке без всякого аутодафе, - объяснил "Маркс". - Социализм - это учет, как сказал Ленин, запомните: в КПСС главное не идейность, а отчетность.

Я последовал его совету, и действительно все получилось "по Марксу"...

Итак, подытожу свои отношения с родимой партией. Почему-то бытует мнение, что члену единолично правящей в лагере мира и демократии КПСС живется легко и привольно. В то же время жизнь коммуниста при многопартийной системе в стане империалистических поджигателей войны невыносима и чревата тюремным заключением. Это не совсем так. Жизнь рядового члена первичной парторганизации КПСС (или первичного партпридурка) - тоже не сахар.

Помню, как в шестидесятые годы на партсобрании одного из московских издательств, где я состоял на партийном учете, будучи внештатником-надомником, обсуждался вопрос о борьбе за мир. Когда докладчик сообщил, что в странах капитала цинизм тюремщиков дошел до такой степени, что товарища Куньяла, генсека португальской компартии, лишили туалетной бумаги, в зале наступило замешательство. (Наша промышленность в то время еще не освоила эту продукцию, а импортная распределялась по закрытым лимитам.)

В порядке ведения собрания боец взвода охраны, ударник коммунистического труда Чухров задал докладчику вопрос:

- Насчет той бумаги как понимать? Курева, что ли, суки заграничные наших людей лишают?

На что редактор индийской редакции Рухимович заметил:

- А что, интересно, наши советские газеты хуже их туалетной бумаги?

В словах Рухимовича был известный резон. Я, к примеру, все 28 лет своего пребывания в партии пользовался исключительно "Правдой".

Интереса ради я подсчитал, что, будучи ротным придурком, за четыре года отсидел на "губе" в общей сложности 17 суток. А вот за 28 лет пребывания в КПСС отсидел 165 суток только на партсобраниях и в сети партпросвещения! И еще 170 суток отбыл на принудработах, в порядке партпоручений: в колхозах, на плодоовощных базах, на встречах зарубежных делегаций и т. д. Таким образом установил, что мой 28-летний партстаж в КПСС автоматически обошелся мне почти в год лишения свободы.

Когда же, перелистывая партбилет, я уточнил еще и финансовые отношения с родной партией, то у меня даже давление подскочило. Оказалось, что за 28 лет я внес в партийную кассу около четырех тысяч рублей! Поскольку эта сумма примерно равнялась моему полугодовому заработку художника-графика, то к указанному выше году заключения нужно прибавить еще и 6 месяцев принудработ с удержанием 100 процентов заработка (или 12, с удержанием 50 процентов).

Но я не хочу, чтобы у читателей сложилось впечатление, будто для "первичных придурков" пребывание в КПСС - сущая каторга, будто они там подобно галерным рабам, прикованным цепями к веслам, только и знают что на собраниях машут по команде партбилетами.

Нет, были у нашего брата и свои светлые минуты, помогавшие преодолевать трудности, связанные с переходом от социализма к коммунизму. Я подсчитал, что за 165 суток, отсиженных на партсобраниях и в сети партпросвещения, сыграл в общей сложности не менее двух тысяч партий в крестики-нолики и морской бой, решил около восьмисот кроссвордов и чайнвордов, сто пятьдесят раз слегка пофлиртовал с соседками, чтобы время скоротать, выслушал не менее семи тысяч похабных анекдотов. Жаль, что я их не записывал: вполне мог бы, по образному выражению Маяковского, "поднять как большевистский партбилет все сто томов"... этих анекдотов.

Однако не на каждом партсобрании на повестке дня стояли решения Пленума ЦК по сельскому хозяйству или идеологическим вопросам, когда первичные партпридурки в ожидании принятия спущенных райкомом резолюций коротали время как могли.

Иной раз стояли персональные вопросы, при обсуждении коих активность коммунистов настолько возрастала, что было уже не до крестиков-ноликов. Страсти иногда достигали такого накала, какой бывал лишь в самые критические моменты истории партии - к примеру, на II съезде РСДРП, когда произошел исторический раскол на большевиков и меньшевиков, или когда Ленин в Смольном произнес пророческие слова: "Есть такая партия!"

Накал страстей на историческом II съезде казался легким обменом колкостей по сравнению с тем, что поднялось на одном нашем партсобрании при обсуждении аморального поведения кандидата философских наук Быкова (заведующего испанской редакцией, а в прошлом - первого секретаря советского посольства в Аргентине), сожительствовавшего с техническим персоналом своей редакции. Учитывая долгую и безупречную службу Быкова в Органах и его чин полковника госбезопасности, партбюро предложило ограничиться вынесением славному чекисту выговора без занесения в личное дело. Страсти разыгрались после того, как стрелок охраны Чухров заявил, что Быков - обрезанный еврей. Собрание продолжалось до часу ночи и кончилось тем, что Быков был исключен из партии за сионистскую деятельность (однако райком это решение не утвердил).

К слову, расскажу и о своем последнем собрании, на котором меня исключили из партии в связи с выездом в Государство Израиль. К тому времени я состоял в придурках уже не при заскорузлой батальонной политчасти во главе с замполитом Дубиной, а можно сказать, при целой идеологической дивизии, которой многие годы командовал генерал-майор Чувиков, подчинявшийся непосредственно идеологическому отделу ЦК. Это было издательство, выпускавшее литературу на иностранных языках для зарубежных стран, то есть действовавшее на переднем крае идеологической борьбы с империализмом и сионизмом.

Ничего хорошего, как понимает читатель, мое намерение дезертировать на историческую родину мне сулить не могло. Правда, в моем распоряжении была "Инструкция для коммунистов, отъезжающих на постоянное место жительства в Государство Израиль", составленная зав. секцией игрушек универмага "Детский мир" Розалией Гершович, членом КПСС с 1972 года. Инструкция включала "Примерный план поведения исключаемого" и 14 типовых вопросов к нему. Главным из них был: "С какой целью вы покидаете свою Родину и уезжаете в сионистское Государство Израиль?" На этот скользкий вопрос рекомендовался следующий ответ: "Выезжаю в Государство Израиль с целью вступления в ряды братской компартии, руководимой верным ленинцем товарищем Вильнером".

Поскольку мое исключение переносилось с собрания на собрание, в моем распоряжении оказалось два месяца, которые я использовал для тщательной репетиции своих ответов в домашнем кругу.

Наконец настал роковой день.

За все 28 лет подобного собрания я не помнил: оно продолжалось шесть с половиной часов. И если я уцелел, то обязан этим лишь двум лицам: председателю Мао и нашему вечно бухому партактивисту Чухрову. Первому - за то, что благодаря ему и всему руководству Коммунистической партии Китая, продавшемуся американским империалистам, собрание обсуждало закрытое письмо ЦК КПСС по китайскому вопросу в течение шести часов. Таким образом, удар, предназначавшийся мне, приняли на себя презренные маоисты, за спинами которых мне и удалось укрыться. А второму - за то, что он с еще двумя коммунистами задержался в туалете, где они давили последнюю поллитровку. Председательствующий объявил, что вторым вопросом в повестке дня стоит персональное дело коммуниста Ларского.

Было зачитано мое слезное заявление с просьбой об исключении из рядов в связи с выездом на постоянное жительство в Государство Израиль.

- Вопросы будут?

Тут, конечно, выскочил Вайнштейн из периодики:

- А с какой, собственно, целью вы покидаете нашу любимую советскую Родину и едете к сионистам?

Я был готов к этому на все сто.

- С целью продолжения борьбы за мир во всем мире в рядах компартии, руководимой верным ленинцем товарищем Вильнером.

- Не муди! Этот номер у тебя не пройдет! - крикнул подоспевший из туалета бухой стрелок охраны.

Но на этот раз роковая реплика Чухрова повисла в воздухе, часы показывали без пяти час ночи. Все бросились к выходу, спеша на последний автобус.

Вот так бесславно закончилась моя карьера "первичного придурка" в рядах КПСС.

Зато исключение моей старшей дочки из ленинского комсомола не так гладко прошло, поскольку она и без того автоматически выбыла из рядов (не платила членские взносы).

И эту ярую сионистку заставили вновь вступить в комсомол, чтобы затем с треском исключить, иначе не выдавали характеристику для ОВИРа.

Ее вторично принимали как раз перед тем, как меня исключали из рядов КПСС, и я еще успел дать ей рекомендацию, иначе кто бы согласился ее рекомендовать?

Должен отметить, что после подачи заявления в ОВИР меня не уволили и не понизили в должности, поскольку я никаких штатных должностей не занимал, являясь внештатником-надомником. Я даже не попал в черный список лиц, которым в издательствах запрещалось давать работу.

В Московском горкоме художников книги не поверили слухам, что я решил уехать в Израиль. Там еще какой-то художник Ларский числился в списках в качестве "мертвой души", не плативший членские взносы. А я взносы регулярно платил до самого отъезда - видимо, поэтому профсоюзные боссы и решили, что тот Ларский уезжает к сионистам, а не я.

Меня даже исключить не успели из "школы коммунизма", так я и уехал членом профсоюза работников культуры...

Как видят читатели, демобилизация бывшего придурка из рядов советских граждан в сионистское Государство Израиль проходила без особых осложнений, если не считать того, что я оказался так завален работой, что мне просто некогда стало отъездом заниматься, и все хлопоты свалились на мою жену. Мог ли я отказываться от заказов, когда такая прорва денег потребовалась? Даже за "отказ" от советского гражданства полагалось платить! Вот и пришлось стоять на трудовой вахте до самого конца...

Читатели ни за что бы не догадались, чем я занимался в знаменательный день своего отъезда из СССР на историческую родину. Буквально за несколько часов до отъезда я сдал большой и очень ответственный заказ для Государственного комитета стандартов - серию плакатов по новым ГОСТам.

Чтобы уложиться в сроки, я создал "бригаду коммунистического труда", взяв себе в ассистенты ожидавшего разрешения на выезд в Израиль Шуру Друка, по специальности инженера-электронщика, но мастера на все руки. Его-то, конечно, выгнали с работы, как только он подал заявление в ОВИР, но Шура временно у меня трудоустроился в качестве придурка при внештатнике-надомнике.

Думаю, что если бы все строители коммунизма так вкалывали, как мы с ним, то светлое будущее давным-давно было бы уже построено. Но, разумеется, нас не соцобязательства вдохновляли, а лишь деньги, которые пошли на покрытие наших долгов, и в частности долга, образовавшегося у меня из-за уплаты довольно крупной суммы за так называемый отказ членов моей семьи от советского гражданства.

Между прочим, мне предлагали иной путь улаживания финансовых дел: разменять нашу шикарную трехкомнатную квартиру типа люкс на жилплощадь похуже, но с приплатой. Имелся даже некий полковник, занимавший генеральскую должность, - естественно, горячий патриот советской Родины, который готов был пойти на такую сделку с "сионистами", чтобы улучшить жилищные условия своего семейства. Но я не стал на путь попрания советских законов, чтобы меня потом в Израиле не мучила совесть. (Впоследствии я об этом горько сожалел, когда кредиторы брали меня за горло - я уехал на историческую родину с долгом в несколько тысяч рублей, которые обязался вернуть в местной валюте.)

С прежней своей суровой Родиной я хотел распрощаться по-хорошему, без ненужных ссор. Друзьями, конечно, мы не могли расстаться, ибо она от меня с презрением отвернулась. Но я еще с детства привык чувствовать себя всегда виноватым перед ней...

Мы не запрятали в багаж никаких драгоценностей и никакого серебра. Не вывозили тайком никаких неразрешенных предметов - в том числе и мои боевые награды, хотя они были дороги мне как память. Раз Родина сказала "нельзя" - значит, нельзя.

А правительственные награды меня опять подвели.

...Дело было во время посещения голландского посольства, где я в числе прочих евреев, получивших разрешение на выезд, должен был пройти некоторые процедуры. Разумеется, когда моя очередь подошла, наступил обеденный перерыв. Нам предложили ровно час прогуляться по столице нашей бывшей Родины городу-герою Москве.

Я пошел куда глаза глядят и оказался на углу Калининского проспекта, у приемной Президиума Верховного Совета СССР.

Давай, думаю, зайду. Во-первых, делать все равно нечего, а во-вторых, я ведь тут ни разу не был за все пятьдесят лет своего пребывания в рядах советских граждан. (Знай я, в какую копеечку мне это праздное любопытство выгорит, я бы лучше в пивную зашел.)

...Конечно, я не надеялся тогдашнему Председателю Президиума Верховного Совета товарищу Подгорному прощальный визит нанести. Я обратился к "референту по общим вопросам", оказавшемуся весьма приятной дамой, сидевшей за окошечком в громадном пустом зале.

- Видите ли, я выезжаю на постоянное жительство в Государство Израиль, - представился я даме-референту. - В связи с этим у меня возник вопрос: могу ли я взять с собой награды, полученные в период Великой Отечественной войны? - спросил я.

- Если у вас имеются соответствующие документы, вы имеете право вывезти правительственные награды, - любезно ответила дама-референт, с любопытством меня разглядывая. Видимо, подобный вопрос ей задавали впервые.

"Вот бы и в райкоме так со мной разговаривали! И ОВИРу не мешало бы у Президиума Верховного Совета поучиться", - невольно подумал я.

- Впрочем, дайте вашу орденскую книжку и обождите пять минут... Я поднимусь к руководству, - приветливо сказала она, - проконсультируюсь.

Делать нечего, я ей вручил орденскую книжку.

Прошло пять минут, десять, двадцать, полчаса, а дамы-референта нет и нет... Присев на скамейку, я с нетерпением ждал, когда откроется ее окошко.

Тем временем зал наполнился публикой - насколько я понял, это были граждане цыганской национальности, явившиеся в приемную Президиума Верховного Совета СССР с жалобой на органы милиции. Цыгане шумною толпой отрезали меня от окошка...

Я начал волноваться: черт меня дернул орденскую книжку отдавать, небось эта дамочка под видом консультации с руководством на свидание отправилась, а я тут сижу как болван, очередь в посольстве пропускаю.

Наконец окошко открылось, и я ринулся к нему, пробиваясь сквозь толпу кочевников. Не знаю, где эта дама битый час пропадала вместо пяти минут, но приветливой, а тем более любезной ее уже никак нельзя было назвать. Личико было в красных пятнах, она зашипела на меня словно змея:

- Правительственные награды и орденскую книжку сдадите в военкомат, иначе отберем визу!..

- Как это понимать? Что Президиум Верховного Совета лишил меня наград? - оторопел я.

- Много чести! - окрысилась дама-референт, бросая мне орденскую книжку прямо в лицо. Видимо, она от руководства большую взбучку получила за любезное отношение к агентам мирового сионизма.

Насилу выбравшись из шумной толпы цыган, я побежал в посольство. Только там я обнаружил, что в приемной Президиума Верховного Совета СССР у меня украли 150 рублей вместе с кошельком, новые кожаные перчатки, авторучку, записную книжку! Слава богу, что до документов цыгане не добрались... И орденская книжка чудом сохранилась, потому что я ее в руке зажал.

Откровенно говоря, после этого случая мне расхотелось брать правительственные награды в Израиль. "Возьмите вы все золото, все почести назад", - думаю как в песне "Среди долины ровныя..."

Понес в военкомат, как мне было сказано, а военкомат никакой расписки не дает: вы, мол, белобилетник, на воинском учете не состоите.

Принес в ОВИР, и в ОВИРе не взяли. "Это нас не касается", - говорят.

Я разволновался.

- Мне в Президиуме Верховного Совета разъяснили, что, ежели я награды не сдам, мои визы аннулируют!

- Мы не Президиуму Верховного Совета подчиняемся, а Органам, пусть он не в свое дело не суется, - заявили в ОВИРе.

У меня гора с плеч свалилась: я ведь и вправду перепугался, что визы могут отобрать. Даже сон потерял...

А моей собаке больше повезло с наградами: ее золотые медали, полученные на Всесоюзных и республиканских выставках, разрешили вывезти без всяких препятствий. Мне же пришлось свои боевые правительственные награды, полученные на фронтах Великой Отечественной войны, раздарить друзьям в качестве памятных сувениров...

Но продолжу рассказ с расставания со страной, где я родился в те времена, когда ее называли "отечеством мирового пролетариата". Минуя багажную эпопею, перейду к заключительному этапу на таможне.

Вместо дочкиного рояля фирмы "Блютнер", который не разрешалось вывозить, мы повезли отечественный "Красный Октябрь", необходимый для продолжения музыкального образования. Почему тащили этот "гроб с музыкой", а не более легкое пианино, как все? Из-за запаса прочности: пианино студенты разбивают за семестр, а рояль может год продержаться, а то и два. (Действительно, в Израиле этот рояль у нас два раза роняли, и он остался цел!)

Но вот семейную кинохронику ужасно жалко было оставлять. Пятнадцать лет жизни мы любительской камерой запечатлевали. Как дети росли... У нас целый мешок разных пленок собрался - двадцать две железные коробки по три фильма в каждой! Куда я только с этим мешком не таскался, чтобы получить разрешение на вывоз семейного архива! Главное таможенное управление посылало меня в аэропорт, аэропорт - в управление погранвойск, погранвойска - в Министерство кинематографии. Министерство кинематографии - в Министерство внешней торговли... Так ничего и не добившись, я сдал мешок в багаж, но таможенного инспектора, который проводил досмотр наших вещей, об этом на всякий случай предупредили, чтобы не было недоразумений. Тот воспринял это так, словно я бомбу подложил. Потребовал, чтобы я свои "шпионские фильмы" немедленно убрал из таможни.

Вообще таможенный инспектор очень неудачный попался. Попортил-таки нам крови напоследок. Во-первых, этот цветущий молодой человек, которого сотрудники таможни называли Вовой, был явно с "пятым пунктом". Меня это весьма насторожило: как это еврея взяли в таможню (а ведь не секрет, что таможня непосредственное отношение к Органам имеет) да еще поручили "своих" проверять? Не иначе как стукач! (Конечно, по паспорту Вова мог числиться русским, но это в принципе дела не меняло.)

Во-вторых, у меня абсолютная память на лица, а Вовино лицо мне очень напоминало физиономию одного автора, книжку которого я оформлял.

"Не сынок ли?" - подумал я и сказал ему:

- Вроде бы я с вашим папой был знаком?

- Вы не могли быть знакомы с моим папой! Мой папа ничего общего с такими, как вы, никогда не имел! - отрезал Вова, покраснев как рак. (Учуял, что его распознали!)

В-третьих, досматривал наш багаж он как-то странно. Одни вещи совершенно не проверял, другие потрошил так, что прямо перья летели. Причем все время хватался за свой лоб, будто от головной боли, куда-то убегал, оставляя нас одних у вещей, или ложился на скамеечку, делая вид, что дремлет. А сам-то, разумеется, в это время внимательно за нами наблюдал! (Помимо него за нами еще неотрывно вели наблюдение два опера в штатском с двух разных точек.)

Вдруг он сменил гнев на милость, стал с нами заговаривать - это с сионистами-то! Насчет серебра какой-то разговор затеял, чтоб усечь реакцию.

Но все эти психологические ухищрения стукачу Вове не помогли расколоть сионистов: багаж у нас был в полном порядке...

Глядя, как он из кожи вон лезет, стараясь оправдать доверие Органов, я невольно подумал: "Как хорошо, Вова, что я сейчас ничего общего не имею с твоим папой. А ведь не так давно я был таким же, как и он!" И еще подумал: "Как мне повезло, что я в твоем возрасте не оправдал доверия Органов! Какое счастье, что я все-таки не стал таким, как ты! И как хорошо, что евреи уезжают из этой страны: наша роль здесь и смешна, и ужасна".

И в-четвертых, Вова нам гадость все-таки подстроил: в самом конце рабочего дня он радостно сообщил мне, что рояль пропустить не может, так как документ о его покупке липовый: в гарантийном талоне значится не "рояль", а "пианино". (А дело-то в том, что магазин заполнял стандартную форму: поскольку рояли - продукция редкая, на них, видимо, специальных талонов не печатали.)

Хотя все номера совпадали, Вова вежливо попросил либо рояль забрать из багажа, либо до конца рабочего дня представить ему справочку от двух соседей, заверенную в ЖЭКе, подтверждающую, что этот рояль находился у нас не менее года...

Он точно рассчитал: до конца рабочего дня - считанные минуты, завтра суббота, выходной день, ЖЭК не работает. Но таможня завтра будет работать, и багаж досмотрят.

Для дочки это был страшный удар - как она в Израиле будет заниматься без инструмента?! Я все-таки послал ее на такси к Шуре Друку с запиской, понимая, что это безнадежно. На наше счастье, Вове пришлось задержаться: он не успел свою норму выполнить, а завтра другой инспектор должен был работу заканчивать.

Со справкой же все как по волшебству произошло. Дочка примчалась к Шуре, тот побежал к нашим соседям, но их не оказалось дома, и он какого-то пьяного в подъезде попросил расписаться, а за второго соседа подписал сам. Но ЖЭК уже был закрыт... На всякий случай Шура забежал в наш продмаг и успел застичь в винно-водочном отделе техника-смотрителя, у которого в кармане случайно оказалась печать ЖЭКа.

...Когда дочка, запыхавшись, вбежала со справкой в руке, я не поверил своим глазам, а Вову прямо так и перекосило. Повертев справку, он пробормотал:

- Ладно, везите в свой Израиль...

"Погоди, и ты еще к нам когда-нибудь приедешь!" - подумал я, но пари с ним не стал заключать...

Назавтра произошел загадочный случай, который я до конца своих дней не забуду. Багаж наш досматривал другой инспектор, невзрачный человек без "пятого пункта". Он без дураков работал, тщательно просматривал и прощупывал каждую вещь. Сразу было видно: мастер своего дела!

Слава богу, что я не воспользовался советами других отъезжающих насчет того, как запрятать получше те или иные запрещенные к вывозу предметы, - такого ушлого все равно не удалось бы провести.

Сыпучие вещества он пересыпал из пакетиков и коробок в другую тару - вот ведь какой дотошный попался, не то что этот пижон Вова, занимавшийся провокациями. На нас он даже внимание не обращал, под конец лишь спросил для проформы, какие будут претензии к таможне. Я сказал: мол, одну вещь вчерашний инспектор не пропустил - наш семейный киноархив любительских 8-миллиметровых фильмов.

- Привозите, - вдруг сказал пожилой инспектор.

Не долго думая, я бросился к такси и через полчаса вернулся с фильмами. Но, к моему изумлению, инспектор не стал скрупулезно просматривать киноленты.

- Наблюдатели отошли, быстро кладите мешок в тумбу письменного стола! - сказал он мне.

А пока я дрожащими руками запихивал рассыпающиеся коробки в стол и закрывал их на ключ, инспектор стоял "на шухере"...

- Я просто не знаю, как вас отблагодарить! - робко сказал я инспектору, ожидая, что тот назовет солидную сумму. Но, как это ни странно, он не попросил "в лапу".

- Не стоит, желаю вам всего хорошего, - сказал он.

Кто бы мог подумать: даже на таможне оказалась светлая личность!!

...Дорогие читатели, поверьте мне, я далек от идеализации простого советского человека. Но не кажется ли вам, что любой народ, в котором еще встречаются подобные индивидуумы, по праву может считать себя великим?

"Если не взятка, то что же побудило этого службиста совершить должностное преступление?" - терялся я в догадках. Допустим, что кто-нибудь застукал бы нас, и когда славные чекисты стали бы просматривать фильмы, то вскрылось бы, что они содержат "шпионскую информацию". Ведь в кадры наших летних путешествий наверняка попали такие стратегические объекты, как каналы, дороги, мосты, шлюзы и т. д. (Вот тебе и готово "Дело о сионистском разведцентре"!)

"Но, может, инспектор вовсе не благоволит к евреям? Может, он в пику Вове фильмы пропустил?.. Мол, глядите, жиды, что вы все стоите по сравнению с широкой русской натурой!" - ненароком подумал я. Что бы там ни было, но это ЧП нас очень расстрогало. Мы оставляли суровую бывшую Родину, преисполненные признательности к таможенному инспектору и всем хорошим людям, не чинившим нам препятствий. (Увы, в нашу бочку меда, как читателям уже известно, оказалась вложена большая ложка дегтя...)

- Можно подумать, что вы не к сионистам отправлялись! Где же была местная советская общественность? Почему райисполком воспитательной работой вас не охватил, чтобы отвратить от преступного шага? Куда органы милиции смотрели? - возможно, спросят некоторые читатели.

Действительно, почему нас не убеждали взять обратно заявления из ОВИРа, как многих евреев?

Да потому, что боялись, что мы и вправду, чего доброго, передумаем ехать к израильским агрессорам. Ведь из-за нашей шикарной квартиры, которую мы должны были освободить, небось уже драка шла...

Правда, некоторая часть нашей совершенно ошарашенной семейной общественности выслала к нам парламентера с целью образумить. В этой роли выступил некий родич без "пятого пункта", ожидавший направления на работу в одну из братских арабских стран. Естественно, он был ужасно возмущен нашим "предательством", но возмущение его значительно снизилось, когда он узнал, что о нашем с ним родстве мы в ОВИР не сообщали. Все же он счел своим родственным долгом предупредить нас с женой о том, что в загнивающем капиталистическом мире нашим дочкам не останется ничего иного, кроме как идти на панель (сославшись на какую-то статью в газете "Комсомольская правда").

...Незадолго до нашего отъезда ко мне заявилась делегация, но по другому поводу. Пронюхай она, что я, сын Ларского, собираюсь на постоянное жительство в сионистское Государство Израиль, наш отъезд не прошел бы так гладко (если бы он вообще когда-нибудь состоялся)...

Я струхнул не на шутку, когда неожиданно нагрянули убеленные сединами ветераны партии и ГУЛАГа. Это были боевые соратники моего покойного папы по революционной борьбе.

Они заявились не очень кстати. В квартире творилось такое, что трудно было не догадаться, куда ее обитатели собираются...

К моему счастью, делегация приняла сборы в дорогу за подготовку к ремонту. Видимо, плакаты, над которыми мы с Шурой в этот момент самоотверженно трудились, ввели их в заблуждение.

Разумеется, я оставил "последних из могикан" ленинской гвардии в этом заблуждении. Меня могут упрекнуть в трусости и малодушии, но разве мог я честно сказать этим старым и больным фанатикам, по двадцать лет просидевшим в ГУЛАГе, что мы не готовимся к ремонту квартиры, а собираемся уезжать к "классовому врагу"? Что бы я стал делать, если бы бедняги прямо на месте инфаркты получили?

Делегация явилась - ни больше ни меньше - от имени одесской группы литературной секции старых большевиков при Государственном музее Октябрьской революции.

- Лева, на общем собрании группы мы решили назначить тебя, сына Ларского, нашим наследником и завещать тебе рукописи наших воспоминаний. Мы скоро уйдем из жизни, но ты доживешь до лучших времен, когда восторжествует правда. И тогда ты передашь наши материалы потомкам как эстафету Истории, - торжественно объявили мне старцы.

К их ужасному огорчению, я вынужден был отказаться от такой высокой чести: не везти же мне в самом деле их рукописи в Израиль? (Теперь я сожалею о своем отказе - иерусалимский Институт истории европейского еврейства мог бы опубликовать эти материалы гораздо скорее, чем Политиздат. И потомки этих "последних могикан" революции смогли бы узнать правду.)

Но, конечно, мотивировал я свой отказ другими причинами. Старцы моих доводов не принимали, жаловались, что в книгах молодых авторов грубо искажаются исторические факты, не упоминаются подлинные участники событий. Что в своих воспоминаниях они пишут истинную правду, но издательства не желают ее печатать. И что же? В ЦК им в ответ на жалобы заявили: "Дорогие товарищи, нам не нужна правда фактов, нам нужна правда Истории, соответствующая политике КПСС!"

- Но разве фальсификация может быть "правдой Истории?" - вопрошали меня живые "экспонаты" музея Революции.

И у меня не хватило мужества категорически отрубить: "Нет, я не могу передать эстафету!"

- Лева, к сожалению, кроме тебя, нам некому передать эстафету Истории. Из наших детей только ты, сын Ларского, оказался этого достоин - коммунист, фронтовик и к тому же работаешь в печати... А наши дети либо пьяницы, либо беспартийные обыватели, - горько сетовали они. И сообщили мне ужасную новость: дочь одной старой большевички до того пала, что в Израиль едет, к сионистам. Как она могла додуматься до такого?!..

- Зачем тогда мы делали революцию? За что боролись?! - возмущались ветераны партии и ГУЛАГа. (Знали бы они, что у меня в кармане уже лежат выездные визы в Государство Израиль.)

В конце концов решили: я еще подумаю, прежде чем дать окончательный ответ. Дело ведь серьезное, ответственность перед Историей...

Дорогие читатели, в связи с отъездом на постоянное жительство в Израиль у меня не было времени подумать над этим вопросом. Однако впоследствии я свое обещание сдержал, задумался как-то на досуге: "Действительно, почему я не стал передавать эстафету?"

Думал, думал, а потом взял и свои мемуары написал. Если потомкам будет интересно - пусть читают...

"Ысторию делают не всякие там людовики-мудовики, Ысторию делают трудящие и служащие", - говаривал с кавказским акцентом (как у самого товарища Сталина!) наш школьный учитель М. И. Хухалов.