Разумеется, самые циничные и ушлые из вас уже догадались: я проснулся в полночь и не смог устоять перед беззвучными нашептываниями беса сладострастия Астарота, вливавшего в мои уши смертельный яд. Я совершил эротический — или партизанский (ведь любовь — это вечная битва) — набег на свою комнату. Роза тоже не спала, и меня встретили ее распахнутые объятия и горячее, гибкое, юное тело. На самом деле между тем, что предлагали мне она и Эльза, не было такой уж огромной разницы, и теперь я не знал, что и думать обо всех этих жалобах на страх и беззащитность. Не знаю и того, что думала она о моих обещаниях оберегать ее и о том, что, дескать, она вечно будет для меня маленькой девочкой. Зато могу подтвердить, что уроки французского, о которых так беспокоилась Эльза, не пропали даром: семена знаний упали на плодородную почву. Для меня, все еще не изгнавшего из памяти картины пыток Годо, эта ночь смешала в себе в равных частях боль, наслаждение, чувство вины, раскаяние, искупление, развращенность, восторг… Не могу сказать, чтобы я гордился собой. Смутно, в подсознании, пытаясь оправдаться, я постоянно повторял себе, что такова жизнь. Живым — любить, мертвым — гнить, как говаривал Гарсиа. Черт побери, я был похож на глухонемой цветочек — эдакий анютин глазок.
— В Мадриде никогда не идет снег, — сказала в антракте Роза, далекая от моих забот, погруженная в свои переживания. — Помню, когда я была маленькой, я как-то проснулась, а вокруг все белое… Мне так нравилось играть со снегом… А потом давать ему растаять и пить… Я воображала, что это необыкновенно чистая вода…
— Это правда, — сказал я. — Не знаю, что творится с климатом. Но если что-то не ладится, нужно это исправить. Подожди!
Я вышел из комнаты и вернулся с бритвой.
— Не шевелись! — предупредил я.
Я чиркнул бритвой по подушке, в сантиметре от ее головы. Роза испуганно вскрикнула.
— Что ты делаешь? Ты сошел с ума?
— Но ты же хотела снега? Теперь у нас его сколько угодно!
Я схватил разорванную подушку, потряс ею, и по комнате полетели белые перышки, медленно приземлявшиеся на пол. Я растопырил руки и закружился, будто танцующий медведь или пугало. Роза хохотала как сумасшедшая. Я включил вентилятор, который месяцами помирал от скуки в углу комнаты, и перышки закружились, то взлетая, то падая, но не останавливаясь ни на мгновение. Мы занимались любовью среди снежной метели. Мои сомнения относительно будущей жены так и не разрешились. Моя любовная афера продолжала стремительно развиваться. И я не знал, то ли мне больше по вкусу блондинки, то ли мне следует жениться на смуглокожей брюнетке.