Меня Зовут Красный

Я – ШЕКЮРЕ

– Моя черноглазая, красавица моя, счастье мое, я задержалась, потому что этот дармоед, мой муж Несим, никак не отпускал меня, – сказала Эстер. – Радуйся, что у тебя нет мужа-деспота.

Она вытащила письма. Взяв их, я повернулась спиной к Эстер, чтобы она не видела моего лица и прочла сначала письмо Кара. Подумав о доме повешенного иудея, невольно вздрогнула, но тут же успокоила себя: не пугайся, Шекюре, все будет хорошо, и стала читать второе письмо. Хасан был почти в бешенстве.

Я посмотрела на Эстер и ничего не сказала; она поняла, что ответного письма не будет, поднялась и ушла.

Я открыла Коран, прочитала в честь покойного мужа суру «Семейство Имран», где говорится, что те, кто погибает, сражаясь за Аллаха, отправляются в рай, и немного успокоилась; Показал ли отец Кара неоконченный портрет падишаха? Отец говорил, что изображение властителя будет столь правдивым, что каждому, кто взглянет на него, будет казаться, что падишах смотрит ему прямо в глаза, и человек в страхе отведет взор.

Я позвала Орхана, усадила на колени, обняла, поцеловала в щеки:

– Сейчас ты пойдешь к деду и отдашь Кара бумажку, понял?

– У меня зуб шатается.

– Когда вернешься, я его вырву, если хочешь. А сейчас иди к Кара, он удивится, обнимет тебя, и ты тихонько отдашь ему бумажку.

– Я боюсь.

– Бояться нечего. Если не Кара, знаешь, кто хочет быть твоим отцом? Дядя Хасан! Ты хочешь, чтобы дядя Хасан был твоим отцом?

– Не хочу.

– Тогда иди, иди, мой умный сын. Иначе я рассержусь, а будешь плакать – рассержусь еще больше.

Когда Орхан вернулся, я обняла его, а потом мы спустились в кухню, и я набила ему рот его любимым изюмом.

Кара еще не ушел. Если я сейчас наткнусь на отца, то скажу, что иду с детьми за рыбой. Я спустилась по лестнице неслышно, как кошка.

Осторожно открыла и тихонько закрыла за собой дверь. Неслышно пересекла двор, у калитки приостановилась, выглянула из-под покрывала: наш дом показался мне чужим.

На улице никого не было. Кружились редкие снежинки. С опаской я вошла в сад, в который никогда не заглядывало солнце. Сгнившие листья пахли влагой и смертью. Но как только я оказалась в доме повешенного иудея, мне стало спокойней. По слухам, ночью здесь собираются джинны, они разжигают очаг и веселятся. Жутковато было слышать собственные шаги в пустом доме: я остановилась и замерла. В саду послышался шорох, но тут же опять воцарилась тишина.

Я уже начала сожалеть, что пришла сюда.

Но тут дверь распахнулась, Кара перешагнул порог и остановился. Мне понравилось, как он молча смотрел мне в глаза.

– Замужество и материнство сделали тебя еще красивее. А лицо стало совсем другим.

Мы обнялись. Мне было так приятно, что я даже не чувствовала себя виноватой. Я забыла обо всем, отдавшись сладкому ощущению. Обняла его еще раз. Позволила поцеловать себя, сама его поцеловала. Мне хотелось, чтобы весь мир обнимался, как мы. Неужели ко мне снова пришла любовь? Я ощутила его язык у себя во рту. Мне было так хорошо, казалось, отныне ничего плохого со мной не случится.

Кара положил ладони мне на грудь. Это было так приятно, захотелось, чтобы он взял соски в рот. Но он этого не сделал. Он вообще плохо соображал. Желание распирало его. Когда мы слишком плотно прижались друг к другу, нам вдруг стало страшно и стыдно. Но сначала мне нравилось, что он крепко держит меня за бедра, а в живот мне упирается сильный твердый член; я не стеснялась, я даже подумала с гордостью, конечно, все правильно, раз тебя так обнимают. Потом, когда он спустил штаны, я хотела отвернуться, но не смогла.

Кара стал склонять меня совершить бесстыдство, на которое не всегда соглашались даже дурные женщины, рассказы о которых я слышала в бане. Но я с криком отпрянула от него.