Меня зовут Сол

Мяса в куропатке оказалось немного, и я отдала большую часть Пеппе. Хотя было вкусно — мы его посолили и поджарили на камнях. Мы прошли всю пустошь, поднялись на другую горку и вернулись, обойдя Магна Бра. Больше мы никого не поймали, но заметили коршунов и гусей. Зато машин и вертолетов не видели. За день мы прошли больше четырех миль. Вернувшись, мы набрали дров и приготовили куропатку.

Вечером я рассказывала Пеппе о Ковенантском движении в Шотландии. Эти люди не хотели, чтобы на нашу землю пришла религия английского короля и его епископы, и они встречались по ночам на пустошах и холмах Эршира и Галлоуэя. У них были проповедники, которые носили маски и рассказывали им о Боге на тайных встречах. А потом, в тысяча шестьсот восьмидесятом году, король отправил сюда солдат, которые убивали ковенантеров и тысячами изгоняли их в Ирландию. Это длилось восемь лет и называлось Временем убийств. Была одна женщина по имени Маргарет Уилсон, которая не стала отказываться от своей религии, и ее привязали к столбу в заливе Солуэй-Ферт во время отлива. Ей и еще нескольким людям дали шанс сказать, что они любят короля и пойдут в церковь, но она не стала этого делать, ее накрыло приливом, и она утонула.

— А почему она просто не сказала, чего они хотели? — спросила Пеппа.

— Не знаю.

Я правда не знала. Я бы сказала. Какая разница, в какую церковь ходить. Мы никогда не посещали церковь, но в школе были уроки религии, а на Рождество и Пасху приходил священник и рассказывал про Иисуса. Даже Пеппа сказала, что призналась бы в чем угодно, а ее отец был католик.

Я прочитала про Ковенантское движение в «Википедии», когда искала что-нибудь про Галлоуэй и увидела слова «время убийства». Я погуглила и там нашла про Маргарет Уилсон и про резню.

Утром мы постирали трусы, носки и футболки в ручье, и я сделала сушилку, растянув паракорд над костром на двух шестах. Я сказала Пеппе, что нужно мыться, а то мы можем подхватить вшей или инфекцию. Пеппа согласилась:

— Нельзя, чтобы от письки пахло.

— Ага.

Мы разожгли большой костер, вскипятили чайник и намочили полотенце горячей водой. Пеппа разделась, вся помылась и долго еще дрожала, прыгала и вопила, пока я промывала и выжимала полотенце. Она надела сухую футболку и скакала у костра, пока не согрелась и не обсохла, а уже потом оделась полностью. Мы еще раз вскипятили чайник, и тогда разделась я. Пеппа сидела на бревне и смотрела на меня. Спереди было тепло от огня, но спина и задница мерзли на северном ветру.

— У тебя волосы на письке растут, — сказала Пеппа.

— Ага.

— Я так не хочу.

— Все равно вырастут.

— Ну, у меня они хоть рыжие будут?

Я засмеялась. Иногда она меня вот так смешит, непонятно чем. И очень злится, когда я смеюсь.

— Ну и ладно. У меня будет рыжая писька, и меня будут звать Рыжей писькой.

— Кто?

— Парни.

— Не-а. Они твою письку не увидят.

— Ага, но все равно все поймут, потому что на голове волосы тоже рыжие.

— Пеппа, а ты будешь красавицей, — сказала я.

Она сгорбилась и свела плечи, чтобы на груди хоть что-то появилось.

— А у меня будут сиськи, как у Мо?

— Не знаю. У меня вот нет.

— Они еще растут, Сол.

Мои сиськи пока походили на прыщи, и мне не нужен был лифчик. Я не хотела бы большие сиськи, как у Мо. Роберт на них вечно смотрел и хватал. У меня еще не начались месячные, хотя иногда мне казалось, что они уже начинаются, когда живот болел и надувался. Я знала, что делать, если они начнутся, и припасла в рюкзаке прокладки и салфетки без отдушки. А еще ибупрофен с кодеином, если вдруг будет больно.

Кроликов в силках не было, так что мы их сняли и унесли подальше, к другим норам, за зарослями папоротников и дубовой рощицей, ближе к озеру. Поставили там три штуки. Вернулись к шалашу и поискали еще дров. Сухостоя рядом с нами уже не осталось, так что дрова приходилось таскать от ручья или из глубины леса. Я срезала еще несколько еловых лап для крыши шалаша и для стенок — местами брезент не доставал до земли.

Рыбы и мяса у нас сегодня не было, так что мы поели вишневого кекса, орехов и изюма.

Ветер переменился и потеплел. Теперь он дул с запада. Мы лежали в шалаше, смотрели на костер и слышали шипение огня и стук дождевых капель. Снег таял, и мягкие комья шлепались с деревьев. Примерно через час или около того костер почти потух, дрова промокли, и мы услышали, как волнуется и бурлит ручей из-за всей этой новой воды. Я заранее спрятала немного дров в шалаш и теперь радовалась. Шалаш воду не пропускал, и мы заснули, слушая, как барабанят по крыше струи дождя.

Утром я развела маленький костерок прямо перед входом в шалаш и вскипятила чайник. Пока рассветало, я начала волноваться из-за еды. Я все еще не могла сообразить, сколько дней мы здесь провели и какой сейчас был день недели. Я прикинула, что если мы убежали в среду, то вертолет увидели в воскресенье, то есть через пять дней после побега, но я не могла вспомнить, что мы делали каждый день или сколько вечеров подряд я засыпала, рассказывая Пеппе всякую ерунду. Мы поймали двух кроликов, потому что у нас было две шкурки, два дня мы ели рыбу и один день куропатку. Если как следует подумать и посчитать, выходило, что наступила среда или четверг.

У нас заканчивалась еда. Если мы не поймаем еще кролика или рыбу, то доедим последний изюм и булочки, а потом нам придется голодать. Я могу голодать, а Пеппа нет, и я этого допускать не собиралась. Я пыталась понять, сколько еды мы взяли с собой, чтобы ее хватило до того времени, как мы начали охотиться. Мне не нравилась эта мысль, но, возможно, мы не могли питаться только тем, что поймали или нашли в лесу, и нам нужна была еще еда.

У меня уйдет целый день, чтобы добраться до города и добыть нам еды еще на неделю. Пеппу придется оставить здесь, потому что искать должны были нас двоих, и у них наверняка были наши описания и даже видео с камеры на вокзале. Может быть, они даже узнали, что мы замаскировались. В рюкзаке у меня оставалось сто пять фунтов. Представив, что придется оставить Пеппу, я впала в панику.

— Сол, а чай есть? — спросила Пеппа из спальника.

Я сказала, что есть, и приготовила ей чай из пакетика с молоком и сахаром. На завтрак я дала ей три булочки, и она съела их прямо в постели, пока солнце поднималось над лесом. Дождь почти закончился, но теплый влажный ветер все еще дул с запада.

— Сол, снег растаял. Вся стирка мокрая.

Так оно и было. Одежда так и висела на веревке, и с нее капало.

— Пеппа, мне придется сходить за едой, — сказала я, — а тебе нельзя, а то нас поймают. Меня не будет целый день, а ты оставайся тут и сиди в шалаше.

Она подумала чуток и спросила:

— А ты мне книгу принесешь?

— Ага.

— А оставишь мне нож и винтовку?

Я согласилась. Накачала и зарядила винтовку, но велела Пеппе не стрелять, если на нее никто не нападает.

— Мне будет страшно, Сол, — пожаловалась она.

Я сказала, что понимаю, обняла ее и прошептала:

— Сиди в шалаше и никуда не выходи. Все будет хорошо, я вернусь до темноты.

— А если я захочу писать?

— Ну тогда можешь сходить в уборную, но сразу возвращайся, забирайся в спальник и жди меня в тепле.

— А можно я разрежу шкурку и сделаю шапку? Я умею шить!

Я согласилась, хотя и подумала, что она все испортит. Попросила ее быть осторожнее с ножом и всегда резать от себя, разложив шкурку на камне. Отдала ей швейный набор и вдела в большую иглу очень прочную нитку. Сняла кроличьи шкурки с обручей, смахнула с них золу и листья, помяла их и потерла, чтобы они стали помягче. Дала ей нож и велела держать его в ножнах, когда не режешь, потому что он затачивается об ножны изнутри.

Я оставила ей булочки и горячую воду в чайнике и велела надеть теплый свитер и флиску. Она уже оставалась раньше одна в квартире, когда я уходила за вещами или едой, а Мо и Роберт торчали в пабе или где-то в городе, но тогда у нее был телик.

Я взяла маленький рюкзак, карту, компас и деньги. Пеппа села в шалаше и резала шкурку. Я не стала долго прощаться и разводить церемонии, просто повернулась и ушла. Первую милю я ровно дышала, смотрела прямо перед собой и слушала, как ставлю ноги на листья, веточки и коричневые иголки лиственницы.

Я была во флиске, кроссовках и непромокаемых штанах, с рюкзачком, а волосы убрала под шапку. Наверное, я была похожа на мальчишку, который пошел в поход. Если меня кто-то увидел, то подумал бы, что я мальчик-скаут, например.

Я прошла по лесу, пересекла вересковую пустошь и пошагала вдоль края лесопосадок, к подножию холма. За холмом была следующая долина и просека в лесопосадке.

Я больше не волновалась о Пеппе. Теперь я думала об Иэне Леки.

Он был отцом Мхари, присматривал за нами, когда мы были маленькие, и он меня любил. Он единственный не считал меня странной и не спрашивал: «На что ты там уставилась?» Он был старый, они жили рядом с берегом в настоящем доме с садом и сараем. Даже когда я перестала водиться с Мхари, я все равно приходила к нему, а он звал меня Бонни Сол. Иэн Леки научил меня ловить рыбу и вязать узлы и как-то раз взял нас с Мхари рыбачить с дамбы, и мы поймали треску и сайду. Он научил меня потрошить макрель. Мне понравилось, и это его развеселило. Он сказал: «Не многие девчонки справились бы, Сол».

В сарае у него хранились инструменты, банки с краской и лаком, и он сделал клетку для кролика Мхари. Он объяснил мне, почему фанера такая крепкая: ее делают из тонких листов дерева, которые склеивают друг с другом так, чтобы волокна шли крест-накрест, а потом спрессовывают. Он научил меня пилить и правильно держать при этом локоть, чтобы пила не сбилась, и объяснил, что днища рыбацких лодок обшивают медными полосами, чтобы на них не нарастали ракушки и водоросли — от меди получается электрический ток, который не дает им расти.

Когда я грустила из-за Мо, боялась Роберта или паниковала, я сразу думала об Иэне Леки, и мне становилось тепло и спокойно. Наверное, я любила его, как папу. Иэн совсем не пил и рассказывал, что не пьет уже двадцать два года, но до этого постоянно бухал, и его однажды арестовали за драку. Он ходил на специальные собрания людей, которые не хотят больше пить.

Однажды мы с Мо и Пеппой повстречали его по дороге с площадки. Пеппа сидела в коляске, а у Мо были с собой три бутылки сидра.

— Привет, Клэр. Как поживаешь, детка? — проговорил он.

Мо ответила, что нормально, и хотела идти дальше, но Иэн Леки положил ей руку на плечо и спросил:

— Точно все хорошо?

Мо сказала, что да и что она просто хочет пойти домой и выпить чаю.

Иэн Леки погладил меня по голове и сказал:

— А как моя красотка Сол? — а потом присел и ущипнул Пеппу за щеку.

— Поглядите-ка на маленькую Пеппу, какая красавица.

Она улыбнулась ему — у нее не было передних зубов, — он хлопнул в ладоши и надул щеки, так что она захихикала.

— Пока, Иэн. Сол, пошли, — сказала Мо.

Тогда Иэн Леки произнес:

— Я иду в субботу на дамбу ловить треску, вдруг Сол захочет со мной. Она умеет потрошить рыбу.

— Иэн, мы в субботу уедем. Поедем в Глазго к моей подруге Джо. Пошли, Сол. — И она направилась к дому. Я знала, что мы никуда не поедем в субботу и что у нее нет в Глазго никакой подруги по имени Джо. Мо хорошо умела врать. Мы пришли домой, и она взялась за сидр, а мы с Пеппой смотрели телик.

С тех пор, если я встречала Иэна Леки или ходила к нему в сарай, он спрашивал, как дела у Мо, а я отвечала, что хорошо. Потом он спрашивал, не бросила ли она пить, и я говорила, что нет. А он говорил, что пусть она приходит к нему за поддержкой.

Я ей этого не рассказывала. Она только злилась и кричала, если у нее не было выпивки, или если я прятала пиво, а она его находила, или если я просила ее не пить. Выпив, она сперва нормально себя вела, а потом распускала сопли и пыталась нас обнимать. Иногда она начинала плакать и звонить разным людям, тогда я делала Пеппе чай и укладывала ее спать. Если Мо засыпала беспробудно, я гасила ей сигарету, прикрывала ее спальником и сама ложилась в кровать или копалась в Интернете.

Когда Мо воровала бухло, она брала с собой меня и Пеппу в коляске. Крала она только вино и жестяные банки со всякой дрянью вроде сидра или крепкого пива, потому что на бутылки с водкой и виски вешают магнитные датчики, которые звенят на выходе из супермаркета. Мо заставляла меня высматривать камеры и следить, чтобы никто не прошел мимо, а сама хватала банки и клала их под Пеппу или вниз коляски и заваливала куртками. Для этого она брала с собой лишние куртки. Однажды она сунула мне под куртку две бутылки вина, и мне пришлось держать руку у груди, пока мы шли мимо кассы. Мо велела мне молчать и держаться ближе к ней.

Я спросила, арестуют ли нас с Пеппой, если арестуют ее, и она ответила:

— Нет. Но вас у меня заберут.

Я дошла до конца лесной дороги и вышла на парковку неподалеку от места, где мы закопали свои телефоны. Прошла по тропинке вдоль парковки до трассы и автобусной остановки. Думаю, я добралась досюда меньше чем за два часа, а автобус ходил каждый час.

На остановке была тетка с маленькой собачкой на поводке. Я встала подальше от нее и начала выглядывать автобус, чтобы она не смогла запомнить моего лица. Я чувствовала, что она на меня смотрит, а потом услышала:

— Приедет минут через десять, сынок. — Я подняла руку в знак благодарности и продолжила смотреть на дорогу.

Я слышала, как она говорит с собакой. Это был маленький вест-хайленд-уайт-терьер, и тетка все время твердила ему сюсюкающим голосом, как ребенку:

— Автобус сейчас приедет, Лу-Лу.

Я покосилась на собаку. Она виляла хвостом и скакала вокруг хозяйки, счастливая. Тетка была старая, в больших очках, с короткими седыми волосами. Когда я посмотрела на ее псину, она улыбнулась и проговорила:

— Ей нравятся автобусы.

Я кивнула.

— Гулял по долине, сынок? — спросила она, подходя ближе.

— Ага, — буркнула я и уставилась себе под ноги.

— Ты скаут?

— Ага.

Про себя я подумала, что все идет отлично.

Тут мы услышали автобус, и она сказала:

— Ну, поехали.

Я купила билет в оба конца за четыре восемьдесят и села наверху, где никого не было. До города было девять миль, дорога шла вдоль реки, по дну долины.

Городок был совсем маленьким — одна главная улица и куча магазинов. Народу везде было до фига, на фермерском рынке продавали сыр и свечи, а рядом стоял фургончик с бургерами. Я вылезла из автобуса и пошла по улице, заглядывая во все магазины подряд. Там были большой супермаркет и книжный магазинчик с открытками и прочей ерундой.

На меня никто не смотрел. Я купила «Бельвиту», две буханки хлеба, четыре банки солонины и четыре банки фасоли, еще один рождественский кекс и один вишневый кекс, коробку чайных пакетиков и коробку сахара. Все было офигенно тяжелое, и я поняла, что еды на несколько недель или тем более месяцев не унесу. Может быть, мне придется и дальше приезжать сюда раз в неделю. Я купила большой стейк и кетчуп для Пеппы, а в магазине органической еды взяла кураги и орехов. Еще я купила для Пеппы большой пакет индийских чипсов, которые она очень любит. И еще мыло, шампунь и пластырь.

В книжном сидела молодая блондинка, которая спросила меня с английским акцентом:

— Ищете что-то конкретное?

Я сказала, что мне нужна книжка для десятилетней сестры. Она спросила, хорошо ли сестра читает, и я ответила, что да.

— А какие книги она любит?

Я объяснила, что она любит про индейцев, войны и приключения. Я не смотрела на продавщицу, пока говорила. В магазине очень хорошо пахло, вроде как ванилью и карамелью.

— Это не подойдет? — спросила продавщица и показала мне книжку «Остров сокровищ».

На обложке были пираты, сундук с сокровищами и пляж.

— Язык может показаться ей немного странным, но она привыкнет. Это классика.

— Она умная, — сказала я, — и слова любит.

Я не стала уточнять, какие слова.

Продавщица достала другую книжку, «Похищенный», со старой лодкой и двумя мужиками со шпагами на обложке.

— Это приключенческий роман того же автора.

Я взяла обе, заплатила девять девяносто восемь и сунула книги в рюкзак. Он стал совсем тяжелым, а мне еще оставалось пройти пять миль по лесу. Я старалась об этом не думать. В «Руководстве по выживанию» написано, что нужно ставить себе маленькие цели и выполнять их, а не задумываться о будущем. Это позволяет не падать духом в сложных ситуациях.

Так что я пошла в библиотеку и заплатила четыре фунта за час Интернета.

Я понимала, что буду это делать каждый раз, и понимала даже, что именно за этим приехала в город. Узнать, что случилось после нашего побега, как живет Мо и где нас ищут копы и опека.

Про нас в новостях была куча всего. Я ввела в поиск наши имена — Солмарина и Паула Браун.

Сначала я увидела заголовки — «Продолжаются поиски пропавших школьниц» и «Полиция расширяет район поисков».

Я посмотрела, что писали неделю назад. Нашла статьи — «Сестры пропали после убийства отчима» и «Отчаявшаяся мать умоляет девочек вернуться домой». Там были фотографии Мо с пресс-конференции (она плакала) и фотка Роберта. А еще моя старая фотка, где я в красной школьной толстовке, и фотка восьмилетней Пеппы. И еще одна, с телефона Мо: мы с Пеппой смотрим в камеру, на Пеппе черная флиска, а на мне белая футболка, и волосы у меня короткие.

Я прочитала текст о пресс-конференции и узнала, что Мо просила нас вернуться домой и что у нас все будет в порядке, а она просто хочет знать, что мы в безопасности. А какой-то коп сказал, что мы наверняка где-то рядом с домом, и нас кто-то прячет или удерживает, и он «очень беспокоится о безопасности Солмарины и Паулы».

Потом я нашла видео, где обыскивали нашу квартиру и весь район до самого маяка и берег. На поиски вышла куча народу в куртках со светоотражателями. Я увидела Иэна Леки, Мхари и людей из нашего дома, Большого Криса и миссис Дагган с псом на поводке. Голос за кадром сказал: «Обеспокоенные соседи и друзья принимают участие в поисках пропавших девочек. Девочки исчезли из квартиры в Линлитгоу-хауз утром в среду. Полиция, которую вызвали соседи, обнаружила в квартире тело Роберта Мак-Колма, сожителя их матери. Установлено, что причиной смерти стали колотые раны. Мать девочек, двадцатидевятилетняя Клэр Браун, находилась в квартире во время исчезновения девочек. До сих пор не ясно, как именно тринадцатилетняя Солмарина и десятилетняя Паула покинули квартиру. Полиция установила, что они были в квартире вечером во вторник. Волонтеры обыскали весь район, парки и берег…»

Я промотала страницу вниз и увидела статьи — «Камеры наблюдения помогут найти пропавших сестер» и «Загадка школьной формы». На видео были видны мы с Пеппой на вокзале Глазго: я с большим рюкзаком, а Пеппа с маленьким, обе в школьной форме.

Тут я запаниковала, и сердце у меня забилось очень быстро, и мне показалось, что кто-то сжал мою грудь. Я все еще смотрела на экран, и видео расплывалось перед глазами. Я хотела набрать в легкие побольше воздуха, но не могла, а потом попыталась встать, но упала, и стул подо мной сложился.

Я смотрела на серый ковер и металлический стеллаж. Потом я увидела черные кожаные ботинки. Какой-то мужик сказал:

— Все в порядке, не волнуйтесь.

Он был старый. В синей рубашке с галстуком. Он присел рядом со мной, и я снова запаниковала. Я не свернула окно со статьей, и он мог увидеть, что я читаю. Но вместо этого он сидел рядом со мной и говорил:

— Вам плохо?

Я сначала сказала, что да, а потом, что я в порядке и просто упала.

Я пыталась заглянуть ему через плечо и посмотреть, видны ли еще мы на экране. Он заставил меня сесть, прижав голову к коленям, погладил меня по спине и все время повторял:

— Просто дышите. Все будет хорошо.

Я не хотела, чтобы он меня трогал, поэтому вывернулась из-под его руки и встала. Я никак не могла разглядеть экран.

— Я в порядке, мне нужно на улицу.

Он смотрел на меня и улыбался. У него было широкое лицо, седая борода и маленькие круглые очки.

— Да, здесь внутри довольно душно. Выйдите, подышите воздухом.

Он повернулся и увидел открытую страницу с видео с камеры. Там было мутное черно-белое изображение нас с Пеппой, дата, время и заголовок. Он постоял и ушел, улыбаясь.

Я закрыла страницу, стерла историю, закинула за спину рюкзак — банки звякнули — и вышла на улицу.

Я глубоко дышала, и мне очень хотелось есть. Может, поэтому я чуть в обморок не грохнулась? При мысли обо всех этих статьях и мужике, который меня увидел, у меня начинала болеть голова. Если кто-то узнает, на что я смотрела, он сможет догадаться, кто я. А еще я так и не узнала, что случилось с Мо. И вообще пора было возвращаться к Пеппе.

Чтобы успокоиться, я купила себе бургер с буйволятиной, картошку и банку колы. Села на скамейку у реки и все съела. Буйвол на вкус был как говядина. Мне стало тепло и хорошо — так всегда бывает, когда ты очень голодный, а потом поешь как следует, и прямо танцевать хочется. Я немного успокоилась и перестала паниковать. Голодные люди напрягаются, и тело выделяет адреналин и другие гормоны, которые заставляют думать о еде. Наверное, со мной это и было.

Я собиралась рискнуть и вернуться в библиотеку. Иногда, если результат неизвестен заранее, нужно прикинуть потенциальный ущерб и потенциальную выгоду. Так поступают хищные рыбы, когда охотятся. Щука, например. Она сначала вроде как оценивает, сколько сил уйдет на нападение, будет ли жертва сопротивляться, какова вероятность успеха… это зависит от расстояния до другой рыбы, вида этой рыбы и всяких других переменных вроде течения и температуры воды. Если выгода превышает потенциальные потери, щука нападет. Если подумать, это очень сложные вычисления, но щука справляется с ними за доли секунды, хотя у нее очень маленький мозг. Поэтому крупные щуки часто хватают очень большие блесны или блесны, которые дергаются достаточно сильно, чтобы быть похожими на большую рыбу.

Я подумала обо всем этом и вернулась в библиотеку. Бородатый по-прежнему сидел там, увидел меня и спросил:

— Вам лучше?

Я сказала, что да, лучше, и вернулась к компьютеру. Мне нравятся старики вроде этого или Иэна Леки.

У меня оставалось еще почти полчаса, но я ничего не нашла про Мо. Только статью из газеты про «Хаос в жизни пропавших сестер». Там были фотки нашей квартиры, и нас с Пеппой, когда мы были совсем мелкие, и Роберта. Потом я нашла текст про Роберта. «Убитый, Роберт Мак-Колм, тридцати одного года, в течение трех лет сожительствовал с Клэр Браун. Он хорошо известен полиции, провел некоторое время в тюрьме и неоднократно обвинялся в кражах и разбое. Наш источник в полиции подтвердил, что Мак-Колм скончался от колотых ран в области горла. Его нашли в спальне старшей девочки, Солмарины, в прошлую среду». Потом была фотка моей школы и слова директора: «Солмарина — очень умная и способная девочка, которая ходит в группу для уязвимых школьников и получает там поддержку».

Я прочитала все, что нашла, и снова запустила поиск по имени Мо. Потом подумала про твиттер. Люди часто твитят про убийства такое, чего не найдешь в новостях. Твитов оказалась целая куча, в основном от людей, которые знали Мо или говорили, что знают. Мхари все время писала что-то типа «Пусть боженька спасет их обеих». Тетка с ником «блондинистый ирис» написала: «Молюсь за девочек, пропавших семь дней назад».

Были твиты и про Роберта. Один от ГОРДОНА МАКА: «Роберт Мак-Колм был дерьмом, и он это заслужил. Если его убила девка, так это потому, что он ее насиловал». Это сто раз перепостили и все время комментировали. Что-то вроде «гребаный мудак, так ему и надо».

Потом я нашла вчерашний твит от ЭЛИСОН КЛУБ — «Клэр в приюте лечится от алкоголизма. Государство платит. В Эбби».

И комментарий к нему: «Эбби — лучшее для нее место, раз девочки пропали. Ей нужно лечиться». Это написал Иэн Леки.

Я поискала «эбби приют шотландия» и вправду нашла один. На сайте была фотка — большой каменный дом, лужайка перед ним, деревья, и все залито солнцем. Я прочитала, что они предлагают детокс для людей, страдающих от зависимостей, и работают по программе «Двенадцать шагов». А еще приют находился в Галлоуэе. Я нашла адрес и запустила поиск по Гугл-картам и Гугл «планета земля». Приют оказался в двадцати шести милях от заповедника, в стороне от дороги. Вот там и жила теперь Мо.

Когда я распечатала карту и страницу с сайта, мой час закончился. Я заплатила за распечатку и ушла.

Я вернулась на остановку на дороге в три часа. Мне оставалось пройти еще пять миль. Не было никаких шансов вернуться в лагерь до темноты, но я все равно двинулась вперед. На парковке стояли две машины, а в лесу мне повстречалась парочка в ветровках и туристических ботинках. Эти люди шли в сторону дороги. Они мне кивнули, но я смотрела в землю.

Вообще мне стало лучше. Я достала еды, Мо не в тюрьме, и, кажется, нас здесь не искали и вообще не представляли, где мы. Они узнали о школьной форме и о том, что мы были в Глазго, и все.

Рюкзак был тяжелый, я старалась идти медленно и ритмично, наклоняться вперед и размеренно дышать. Небо затянуло облаками, было пасмурно, но зато тепло, и снег растаял. Ветер все еще дул с запада. Я неспешно думала о своем.

Увидев фотку Роберта, я вспомнила, как убила его.

Я решилась на это перед Пасхой, когда хотела загородить дверь и не пустить его к себе, а он так ломился, что сдвинул комод. Я сидела на кровати, а он стоял надо мной и говорил:

— Я тебе что сказал, Сол? Если ты не будешь милой, я пойду к Пеппе.

— Не смей, сволочь.

Он рассмеялся и сказал:

— Она уже выросла.

— Если ты ее тронешь, я тебя убью. И она тебя убьет. И скажет Мо.

Он снова заржал и расстегнул штаны.

Потом он заснул у меня на кровати. Он всегда засыпал, если был пьяный, и мне приходилось пинать его и толкать, чтобы он свалил. Той ночью я сходила отмыться, а потом посмотрела на него и поняла, что могу его убить. И тут же придумала весь план. Купить замки и вставить их в двери. Убежать в лес и жить там, чтобы никто не смог обвинить Мо. Я читала про двух детей, которые убили женщину и ее дочь, и они били в горло, чтобы жертвы не кричали. У меня уже был нож Беара Гриллса, и я уже знала кучу всего про выживание в лесу.

На следующей неделе я купила замок, вставила его в дверь Пеппы, дала ей ключ и велела запираться на ночь, чтобы пьяный Роберт к ней не лез. Я тогда не сказала почему. Сказала позже, когда призналась, что хочу его убить.

Проблема была в том, что он всегда приходил в разное время, а мне надо было все подготовить и еще вставить замок в дверь Мо. Я попросила миссис Керр научить меня читать карты и пользоваться компасом, и она чуть не описалась от счастья. Все время говорила: «Как это чудесно, Сол, ты молодец». Я сказала, что хочу заняться ориентированием, и она показала мне, как читать координаты, рассказала про долготу и широту, научила, как искать север и брать азимут. Еще она рассказала о контурных горизонталях, об обозначениях уклона и о том, как различать разные виды лесных насаждений.

Роберт приходил не каждую ночь. Иногда он несколько недель меня не трогал. Даже когда они с Мо напивались, он не всегда шел ко мне. После появления Роберта Мо стала пить намного больше, и в квартире везде валялись бухло, трава и таблетки.

Но я даже не думала, что он когда-нибудь прекратит. Порой он бывал тихим, называл меня «солнышком», а в другой раз заходил, хватал меня и наматывал волосы на кулак. Он был очень сильным. Иногда он потом говорил что-то вроде: «Ты же понимаешь, как мне дорога», а бывало кидал меня на кровать и уходил. Я никогда не смотрела на него и не видела его глаз. Хотя они все равно вечно были полузакрыты.

Иногда он потом сидел рядом и грозил, чтобы я никому не смела рассказывать, иначе нас с Пеппой заберут и поселят в разные места, а иногда вел себя так, как будто все нормально, давал мне платок и говорил: «Я завтра поеду в Глазго по делам перетереть», как будто мне было до этого дело. Один раз он сел на мою кровать, заплакал и стал просить прощения. Он был совсем бухой и в результате заснул на полу.

У меня ушло несколько месяцев, чтобы достать все необходимое и посмотреть нужные ролики на «Ютубе». Я складывала вещи под кровать, и всегда первая ходила за почтой. Я завела примерно десять адресов, чтобы регистрировать аккаунты на «Амазоне», а паролей у меня было столько, что приходилось записывать их в блокнот, который лежал у меня в тумбочке. Я покупала орехи, изюм и булочки в герметичных пакетах, а еще кексы и печенье, которые долго хранятся.

В тот день, когда приехали кроссовки для Пеппы, рюкзак и непромокаемая куртка «Хелли Хансен», я велела ей положить все это под кровать и сказала, что собираюсь убить Роберта. «Тебя посадят», — заметила она, а я объяснила, что нет, и рассказала ей свой план убежать и жить в лесу. Ей понравилось. Потом я рассказала, что он делал со мной по ночам и что он обещал сделать это и с ней, и она затихла, а потом сказала: «Убей его, Сол».

Две недели Пеппа только и думала, что о побеге, и все время твердила заунывным голосом, как в рекламе фильма: «Нам предстоит выжить в лесу!» — пока я не велела ей заткнуться. Она стала смотреть на «Ютубе» Беара Гриллса и Рэя Мирса, а я показала ей карту, рассказала, как мы будем строить жилье и разводить костер. Потом я показала ей нож, и он ей понравился. Она заранее собрала свой рюкзак и держала его под кроватью. Я разрешила ей померить форму, а потом мы ее спрятали.

В субботу перед нашим побегом Мо и Роберт не вернулись домой. Утром я сделала Пеппе завтрак и отправила ее на гимнастику, а сама врезала замок в дверь Мо и убрала все стружки и опилки. Замок работал. Я спрятала ключ под мусоркой в коридоре. Мо с Робертом пришли днем, когда я смотрела «Ютуб». Мо села в гостиной пить сидр, а Роберт курил косяк перед теликом.

Ночью Роберт пришел ко мне. Он был злой и называл меня маленькой сучкой. Я хотела убить его прямо там, но была суббота, а убегать в воскресенье плохо. Я все расписания поездов и автобусов смотрела на будни.

Но я знала, что это скоро случится, потому что чувствовала себя очень спокойно, когда думала об этом, и вообще не паниковала. Еще не кончился октябрь, так что в лесу должны были быть листья, и рыбу еще можно было ловить. Судя по прогнозу погоду, неделя предстояла ясная и холодная.

Я сказала Пеппе, что мы уйдем на неделе, и в понедельник мы вели себя как обычно. Я разбудила ее, покормила завтраком, и мы пошли в школу. Мо днем ушла в клуб, а Роберт сидел дома и ни фига не делал. Когда вечером он ушел, я нашла в его ящике еще сорок фунтов и забрала их. Во вторник я начала выкидывать все карточки, ноутбук и телефоны, которыми пользовалась. Я вынула симки и выбросила их в море. Блокнот с паролями я тоже выбросила, потому что уже купила все нужное. По дороге домой я увидела Иэна Леки, и он спросил: «Как поживает моя красотка Сол?» Я ответила, что хорошо, и он спросил про Мо и дал мне десятку на чипсы нам с Пеппой.

Роберт и Мо куда-то ушли во вторник и вернулись только к одиннадцати. Они кричали и скандалили, а потом стало тихо. Я знала, что Мо отрубилась. Роберт включил телевизор, и я затаилась у себя в комнате. Потом телевизор замолчал, а Роберт пришел ко мне и сказал: «Ну что, детка, твоя мамка спит». Он был пьяный и обдолбанный, смотрел на меня и лыбился. Я отодвинулась на край кровати. От него воняло бухлом и хабариками, и еще индийскими палочками, которые они все время жгли. Он навалился на меня, не переставая лыбиться.

Потом он лежал на краю кровати и разговаривал сам с собой. Трусы он надел, а джинсы валялись на полу. Я пошла в ванную, умылась и вынула ключ из-под мусорки. Открыла дверь в комнату Мо — она лежала на кровати лицом вниз. Проверила, что ее телефон заряжен. Заперла ее и положила ключ перед дверью в коридоре.

Потом я вернулась к себе. Там было тихо и темно, горела только лампа на тумбочке. Роберт заснул и дышал тихо и размеренно. Я вытащила нож из-под кровати и встала над ним. Нож я держала в левой руке, у него над шеей. Я задышала медленнее, чтобы сконцентрироваться. Почувствовала, что дышу животом, спокойно.

Я ударила его три раза. Первый удар пришелся прямо в трахею, нож пробил шею и вошел в подушку. Роберт открыл глаза и странно булькнул. Вторым ударом я перерезала ему горло, кровь хлынула струей и залила стену, послышался шипящий звук. Третий удар был сильнее. Я почувствовала, что нож перерезал мышцы и задел кость — наверное, позвоночник. Кровь толчками лилась на кровать и на стену, и я увидела, что руки и лицо у меня тоже в крови.

Роберт открыл рот, и глаза у него тоже открылись, так что я видела желтые белки. В горле темнела большая черная дыра, и его голова откинулась назад. Он лежал тихо, а потом дернулся, и кровь выплеснулась из дыры в шее.

Я простояла там полных пять минут, считая про себя и добавляя слово «Миссисипи» после каждой цифры. Роберт снова булькнул и больше не двигался. Кровь залила всю кровать.

Я приняла душ, отмыла нож, вытерлась, кинула вещи в стиралку и вернулась в свою комнату за бельем и носками. Я не смотрела на Роберта и закрыла дверь, чтобы Пеппа ничего не увидела. Потом я постучалась к ней, и она вышла. Она была сонная, и я сказала, что мы уходим утром.

«Ты убила Роберта?» — спросила она. «Ага», — ответила я. — «Легко было?» — Я опять ответила: «Ага». Она спросила, как Мо, и я сказала, что она спит.

Я схватила рюкзак и проверила, все ли мы взяли. Пеппа тоже проверила свой рюкзачок, мы натянули колготки, школьные юбки и блузки, а потом Пеппа взяла свое одеяло и устроилась спать на диване. Я сидела и смотрела, как она спит. Будильник я поставила на полшестого утра.

Когда я добралась до нашего лесочка, уже стемнело, но между облаками, несущимися на восток, проглядывала луна. Я шла медленно, иногда останавливалась, скидывала рюкзак и растирала себе плечи. Потом луна поднялась выше, и все вокруг стало серо-серебряным. В лесопосадках заухала неясыть. Я лезла вверх по склону холма, когда три оленя выскочили из папоротников и помчались прочь. На луну наползло облако, и стало темно. Я пошла медленнее, пытаясь почувствовать, что впереди. До берез и сосен в нашей роще я добиралась очень долго. Рюкзак был тяжеленный, и я еле дышала.

Облака опять разошлись. Луна светила очень ярко, и я видела резкие тени деревьев, а на земле лежали серебристые ромбы лунного света. Деревья дрожали на ветру, и ромбы тоже дрожали и иногда исчезали. Листья шуршали, как будто кто-то тасовал колоду карт. Я слышала собственные шаги, а иногда под ногами у меня трещали ветки.

Запах дыма я почувствовала издалека. Подойдя ближе, я увидела слабый свет и полукруглые очертания шалаша. Пеппа весь день поддерживала огонь.

— Пеппа! — крикнула я.

— Сол! — отозвалась она, подбежала ко мне, и мы обнялись. Костер горел хорошо, и рядом с ним лежали новые дрова.

— Ты где была? Я испугалась.

— Я за тебя тоже боялась.

— Ты принесла мне книжку?

— А то. Две. И еще стейк.

Она пошевелила костер, чтобы он разгорелся сильнее, а я распаковала рюкзак. Я показала ей книжки, и она включила налобный фонарик, покрутила их и начала читать «Похищенного». Я поставила чайник.

— Ты как тут? — спросила я, — видела кого?

Она подняла глаза от книжки и сказала:

— Ага. Видела одну женщину. Она развела костер, потому что мой погас. Ее зовут Ингрид.