Все детство Карен и ее братья слышали, как их отец насиловал Катрину. Он всегда флиртовал со всеми женщинами и гулял на стороне. Его один раз уволили с работы за домогательства. Для него женщины были лишь объектами сексуального удовлетворения.
Карен принесла мне запись беседы ее матери с отцом, сделанную Катриной, перед тем как вынесли приговор для ее отца. Мне было интересно ее послушать. Мать Карен сделала эту запись на диктофон, как предположили я и Карен, чтобы снять с себя вину за растление племянницы Карен, Нины, и к тому же за изнасилование Карен. Она прослушала часть пленки, но ее переполняло отвращение. С ее слов, она слышала подобные разговоры всю свою жизнь, и больше ей не хотелось это слышать.
В конце дня, перед тем как пойти домой, я включил диктофон.
Пленка начала воспроизводить разговор не с самого начала:
Отец: Ложись здесь.
Мать: Нет, не буду.
Отец: Просто ляг сюда на пару минут, хорошо? Я не просил тебя трахнуть меня или что-то в этом роде. Тут нет ничего противоестественного, но я не просил тебя.
Мать: Заткнись! Хватит с меня твоей похабщины. Ты всегда так со мной разговаривал.
Отец: Может, ты устала. Но мы всегда этим занимались. И тут внезапно для тебя стало чем-то ужасным отсосать у меня...
Мать: Да заткнись!
Отец: Или поцеловать его.
Мать: Нет, я не делала это! Ты извращенец...
Отец: В этом нет ничего противоестественного!
Мать: Это ты так считаешь! Козел!
Отец: Ну, твой гребаный муж собирается скоро либо умереть, либо сгнить в тюрьме!
Мать: Если ты и умрешь, то это вопрос времени! Я буду строить свои собственные планы!
Отец: Тебе бы следовало сказать: «Мой муженек умирает, поэтому я не выживу без его крепкого члена». И тебе бы стоило позаботиться о моем члене, потому что я умираю. Ты мне не можешь дать немного ласки?
Мать: Нет, я ухожу!
Отец: Хорошо, но не уходи сейчас. Ты могла бы лечь рядом и поговорить со мной. Я не хочу разговаривать с твоей спиной. Будь милосердной. Если я прошу тебя заняться со мной сексом, сделать мне минет, поцеловать мой член, ну... в этом нет ничего такого. Это нормально. Поцеловать его недолго... тебе даже не хочется это сделать и долю секунды? Почему? Это не отвратительно. Почему бы тебе просто не отсосать у меня?
Мать: Ты только и об этом можешь говорить?
Отец: Ну, да, но, Трина...
Мать: Никто не выдержит это!
Отец (мягко): Ты слишком груба со мной
Мать (крича): Ты слишком груб со мной!
Отец: Трина, тише, ты будешь нежной со мной?
Мать: Ты даже изнасиловал меня.
Отец: Нет, нет, нет, нет, черт, ты лжешь! Ты лживая стерва!
Мать: Я лживая стерва?
Отец: Грязная лживая сука. Ты не даришь мне свою теплоту. У тебя нет ни капли уважения ко мне. Потому что у меня нет денег. У меня нет денег.
Мать (крича): Потому что я не могу тебя больше выносить! Твой рот...
Отец: Не, дело не в этом.
Мать: У тебя на уме...
Отец: Трина...
Мать: ...один лишь секс!
Отец: Пошла в жопу! Давай, будь грубой сукой! Но, Трина, ты будешь страдать. Ты будешь страдать, потому что ты мне причиняешь боль. Мы - части единого целого. Давай, веселись. Ты хочешь даже прикоснуться ко мне. Я не ожидал, что ты меня трахнешь.
Мать: Мерзкая кобелина!
Отец: В этом нет ничего отвратительного, ничего ужасного! Я разговариваю со своей женой, а не с незнакомой женщиной. Я прошу свою жену подойти ко мне, составить мне компанию.
Я слушал, отчасти с отвращением, отчасти с интригой, поскольку Мартин все продолжал склонять Катрину к выполнению того, что он считал обязанностями жены, называя ее грязной сукой, когда она отказывалась. Мартин поочередно властный и упрашивающий, а Катрина крикливая и своенравная. Чем больше она отказывалась, тем сильнее он настаивал.
Отец (снова, мягко говоря, почти шепотом): Заниматься любовью не отвратительно, это естественно. Трахаться - нормально. Дай мне потрогать у тебя между ног... Трина, ты фригидная, ты фригидная. Ну же, будь моей женой и дай мне прикоснуться к твоим бедрам, поцеловать твое тело... Почему для тебя это ужасно, грязно и пошло? Ну же, сними свою одежду. Устраивайся поудобнее. Тебе будет неудобно в одежде... Не кори себя за то, что я прошу тебя прикоснуться ко мне. Не кори себя за то, что я прошу тебя заняться любовью со мной. Расслабься, делай это искренне. У меня не встает, когда я смотрю на голых девушек. У меня встает только на тебя. Когда я прикасаюсь к тебе... Не думаю, что я прошу о многом.
Мать: Я не хочу заниматься с тобой сексом. Ты больше ни о чем другом не думаешь.
Я сидел, завлеченный болезненностью постоянного вожделения отца Карен и, как я думал, притворного гнева ее матери. Она знала, что шла запись и хотела показать эту его сторону во всей красе, при этом выставив себя жертвой после того как его приговорили. Подобные разговоры Карен не только слышала на протяжении всей своей жизни, но и была непосредственной участницей.
7.
Растущая заинтересованность
В конце февраля Карен вошла в мой кабинет с более явным выражением нежелания, чем обычно. Пока я ждал, что она начнет говорить, она поерзала на стуле и в итоге выдавила из себя:
- У меня есть несколько вопросов... Есть кое-что, о чем мне бы хотелось знать.
- Спрашивайте, - Карен открыла свою сумочку и извлекла оттуда листочек бумаги.
- Я их записала, - с этими словами она протянула листик мне. Я взглянул на него и принялся читать вслух:
1. Когда Ваш День Рождения?
2. Опишите своих родителей.
3. Есть ли у Вас братья или сестры?
4. Какой Вы национальности?
5. Вас насиловали?
6. Вас когда-либо проходили психиатрическое лечение?
7. Вам когда-нибудь хотелось покончить с собой?
8. У Вас есть какие-либо заболевания?
9. Почему Вы решили стать психотерапевтом?
10. Это правда, что Вы научились не испытывать какие-либо чувства к пациентам?
11. Каково это - быть любимым?
12. Как Вы относитесь к эвтаназии?
Интересные вопросы. Мне понятно желание Карен узнать эти вещи - всем пациентам хочется узнать о личной жизни их врача. Мои родители, как и родители Карен, сформировались в послевоенные 50е годы. Они поженились в конце 40х, а моя сестра родилась в 1950 году. Затем я - в 1952 и потом мой младший брат - в 1957.
После того как разорилась кровельная фирма моего отца, он продавал кухонные буфеты и много путешествовал. Он стал все больше времени проводить вдали от дома, но не страдал от одиночества - мои родители развелись, когда мне исполнилось восемь. Следующие три года были тяжелыми для моей матери. Ей было тяжело растить трех маленьких детей (чеки по 50 долларов от моего отца приходили поздно и к тому же непокрытыми).
Когда я учился в пятом и шестом классах, моя мать днем работала секретарем на небольшом заводе, а вечером в магазине продавала пальто. Неоднократно нам отключали электричество, и я помню, как искал на дне ее сумочки или в глубине карманов ее зимней одежды монетки, чтобы купить себе хлеб для бутербродов в школу. За три года после развода моя мать заработала гипертонию, язву и базедову болезнь - всё из-за стресса.
Полный сил, я прошел тестирование и был зачислен на дневную программу обучения для одаренных детей. Всего нас было двенадцать из всех начальных школ нашего района, и это были благословенные часы отдыха от монотонности утренних занятий. Специальное расписание включало изучения тем, которые интересовали нас, а затем выступали с докладами в классе. Моя мать мной очень гордилась, особенно учитывая, что ничем другим она похвастать не могла, и я ей был полностью предан.
Моя мать снова вышла замуж летом, перед тем как я пошел в седьмой класс, и хотя мы не особо ладили с отчимом, мы переехали, и жизнь начала налаживаться. Наше финансовое положение начало выправляться, но через три или четыре года второй брак моей матери начал разваливаться. Я продолжал штурмовать новые высоты, а она, как и прежде, мной гордилась. В средней школе, в старших классах, колледже, медицинском училище я лепил из себя мужчину сам, не имея достойного примера в лице отца.
Когда я поступил в колледж, мой младший брат остался единственным мужчиной подле моей матери и пробивал свой путь в старших классах. Он едва помнил нашего отца. Хотя мы навещали его (он жил в Пенсильвании) раз или два в год, мой брат жаждал иметь нормальные отношения с отцом, которые я пытался ему дать, но не мог. Он переехал жить к нему в начале десятого класса. Он был счастлив, но одной ночью, спустя полгода после переезда, с новенькими водительскими правами, он въехал в мачту освещения и мгновенно погиб.
Моя мать так и не смогла оправиться от этой трагедии. С самого начала она не хотела отпускать его к отцу. И через несколько лет моя дорогая, любящая, хрупкая мать пристрастилась к алкоголю. Армия сиделок не смогла ее спасти.
Конечно, я ничего не рассказал Карен. Я привык избегать подобных вопросов, которые возникают в ходе лечения. Важно понять, что ее вопросы показывают, что ей хочется лучше меня узнать и она заинтересована в терапии. Но также это означает, что пациент хочет получать одобрение, как в дружбе. А нечто подобное всегда губительно сказывается на эффективности лечения.
Если я начну ее хвалить, то она перестанет говорить и исследовать, и будет стремиться получить мое одобрение. Вся штука заключается в том, что надо ответить на эти вопросы таким образом, чтобы удовлетворить любопытство пациента, излишне не раскрывая личную информацию.
- Я рад, что Вы подготовили эти вопросы, Карен, - начал я. - Но прежде, чем я отвечу на некоторые из них, я бы хотел узнать, что подтолкнуло Вас их написать. Вы их хотели задать раньше?
- Некоторые, да, - ответила она. Я заметил ее смущение из-за того, что она взяла на себя смелость спросить прямо о таких вещах.
Мы смотрели друг на друга в полном молчании.
- Мне всегда хотелось узнать именно это: какая у Вас жизнь вне кабинета, какая у Вас семья, почему Вы этим занимаетесь... - к концу ее голос стал едва слышимым.
- Если Вы давно хотели об этом узнать, то почему решили выяснить это сейчас?
Пора откинуться в кресле и снова ждать. Неважно, что скажет Карен, пусть нечто, не относящееся к нашему разговору, - это будет ответ. Важно сейчас мне замолчать.
Когда пациент молчит, худшее, что может сделать врач - нарушить молчание своим замечанием или другим вопросом. Причина, по которой я посчитал, что мой вопрос был важным, заключалась в том, что теперь Карен всерьез заинтересована в лечении и хотела окончательно уяснить для себя, достоин ли я сопровождать ее в этом ужасном путешествии. Мне было любопытно, что скажет Карен.
- Мне просто хотелось знать, - начала она неуверенно. - Вдруг это займет много времени?
Карен посмотрела на меня, ожидая поддержки.
- Вы имеете в виду, останусь ли я с Вами до конца?
- Да, будете ли Вы со мной... даже если..., - ее голос снова затихает.
- Если?
- Ну, не знаю, если..., - она боролась сама с собой, но я не мог вмешиваться.
- Если Вам не понравится то, что я расскажу, - в итоге сказала Карен.
- Вы боитесь, что можете рассказать нечто, что меня заденет или заставит меня отказаться от Вас?
- Да, - ответила она тихо, тем самым дав понять, что у нее есть секреты и пострашнее.
Получив такое признание, я почувствовал, что должен был ее поддержать.
- Вы можете говорить здесь обо всем. Мы ведь и так разговариваем. Мы не предпринимаем какие-либо действия, мы общаемся. Общение не наносит никакого вреда. То, что Вы говорите, не причинит мне никакого вреда. Только действия могут навредить. Вы можете рассказать о своем желании умереть - в этом нет ничего страшного. Но пытаясь покончить с собой - совсем другое дело, - Карен выслушала меня и медленно кивнула.
- Ваши вопросы очень интересны, - сказал я, внимательно их прочитав. - Некоторые из них вполне обыденные, например, когда у меня день рождения, есть ли у меня братья и сестры, но этот. «Насиловали ли меня?» Мне хотелось бы узнать, Вы интересуетесь этим, чтобы узнать, если ли у меня опыт, который помог бы мне услышать и понять то, что Вы собираетесь мне рассказать?
Мне казалось, что именно этот вопрос относился к опасению Карен, что ее секреты могут меня отпугнуть от нее.
- Мне важно услышать от Вас все, что Вам хочется рассказать по поводу издевательств над Вами.
Карен посмотрела на меня и снова медленно кивнула. Я пошел дальше по списку.
- Проходил ли я когда-то лечение у психиатра? Да, я посещал психоаналитика около восьми лет. Он был замечательным человеком, который многому меня научил. Он был преподавателем на кафедре психоанализа в институте, в котором я учился, - после моих слов глаза Карен округлились.
Я рассказал ей это по двум причинам. Во-первых, чтобы она поняла, что моя подготовка в качестве психотерапевта заключалась в том, чтобы почувствовать на себе, каково это быть пациентом. Во-вторых, дать ей понять, что я не понаслышке знаком с длительным лечением, которое подсознательно она считает необходимым.
- Итак... Есть ли у меня какие-либо заболевания? Нет, насколько мне известно, - еще один вопрос из области «останусь ли я с ней до конца», то есть, проживу ли я достаточно долго.
Я подошел к следующему пункту ее списка.
- Почему я стал психотерапевтом? Потому что для меня это самая интересная область в медицине. Нет ничего более увлекательного, чем понять переживания другого человека и помочь ему.
На самом деле я не лукавил, и я сказал это Карен, чтобы она почувствовала, что я заинтересован в ее выздоровлении.
- Правда, что я научился не испытывать никаких чувств к своим пациентам?
Я посмотрел на Карен, понимая, что для нее это очень важно. Недостаточно просто понять ее, ей хотелось знать, способен ли я заботиться о ней. И как мне ответить?
- Нет, это не правда. Невозможно не испытывать никаких чувств, - Карен немного расслабилась. - Но я научился пытаться анализировать эти чувства, чтобы в дальнейшем они не слишком мешали ходу лечения моих пациентов.
Я посмотрел на остальные вопросы.
- Эти вопросы также важны, но важно отметить в первую очередь, что этот список вопросов показывает Вашу растущую заинтересованность и вовлеченность в нашу совместную работу в моем кабинете. И чем больше Вы раскрываетесь, тем сильнее Вы хотите знать, что я останусь, чтобы помочь Вам.
- У меня есть еще один вопрос, - Карен отвернулась, прикусив нижнюю губу.
- Я слушаю.
Она выдержала театральную паузу.
- Что со мной не так? - на миг она посмотрела на меня, а затем откинулась на спинку стула.
Хорошо, она высказалась. Теперь она будет сидеть и ждать.
Секунду я обдумывал, что ей ответить. Мне не хотелось ее напугать.
- Мне ясно, что Вы страдаете от депрессии, - начал я. - и она была вызвана болью, причиной которой стало рождение Сары, но, если копнуть поглубже, то причиной являлись и являются отношения, которые приносят Вам только страдания на протяжении всей Вашей жизни.
Легкая часть пройдена.
Депрессию мы открыто обсуждали на наших сеансах.
- Вы также страдаете от так называемого расстройства личности, - продолжил я. - то есть, нарушена Ваша целостная структура личности, которая выражается в выключении из реальности в моменты стрессовых ситуаций. Оно стало следствием мучительных отношений с матерью и отцом и в меньшей степени с Вашим дедушкой.
Я осознавал, что говорил расплывчато, но я говорил это уверенно. Какое именно нарушение личности я не учитывал. Я не знал, по крайней мере, точно. Но, как мне показалось, она приняла мое объяснение.
Почему я не сказал ей, что у нее диссоциативное расстройство личности? Потому что я трус. Я не знал, как она на это отреагировала бы, в особенности, я боялся ее расстроить, что могло окончательно подтолкнуть ее к самоубийству. Я был уверен, что, когда она будет готова, Карен сама заострит на этом внимание.
Следующий сеанс был знаменателен тем, что Карен впервые за три года сделала укладку, перед тем как прийти ко мне. Кто-то мог посчитать это незначительной деталью, но в действительности это невероятное событие. Она была более оживленной и рассказала, что начала работать по ночам продавцом в аптеке рядом с ее домом. Она надеялась тем самым стать более независимой в финансовом плане от своего мужа. Карен еще рассказала мне сон, который ей приснился прошлой ночью.
- Мне снилось, что я была в больнице и я была в коме. Мне только что ампутировали ноги, и я умирала. Меня подключили к системе жизнеобеспечения. Врач сказал, что я не выкарабкаюсь и умру. Затем пришли Вы и попросили всех остальных выйти. Вы начали разговаривать со мной, перечисляя причины жить. Я слышала Вас, но не могла ответить или пошевелиться. Я осознавала, что была не совсем в коме. Мне будто бы выключили. Я не хотела жить. Затем Вы взяли меня за руку и сказали мне сжать ее, если я Вас слышу. Я сжала ее.
- Вы сжали мою руку? - удивился я.
- Да.
Карен откинулась нас спинку стула и отвлеклась на другие мысли.
- Что с Вами случилось, что было отражено в Вашем сне?
- В одиннадцать лет у меня была пневмония, и врачи сказали, что я не выживу, но я была уверена, что это не так. Я была в коме две или три недели, - ее голос с каждым словом становился все тише и тише.
Я не был уверен, что Карен был на самом деле в коме две или три недели. Возможно, это был еще один случай расстройства личности, но это не имело значения. Так она запомнила те дни.
- Что-нибудь еще? - интересуюсь я.
Карен задумалась и потом продолжила:
- Недавно у меня начали болеть ноги в тех местах, где мои ноги были ампутированы во сне. Не знаю, что вызвало боль. Не думаю, что у меня проблемы с ногами.
- Вы были в коме, но прекрасно знали, что в комнате были еще люди?
- Да, - ответила она. - Я была без сознания, но могла слышать, что происходило вокруг меня.
- Мне кажется, что кома во сне напоминает Ваши эпизоды выключения из реальной жизни, - предположил я.
- Да. Я могла слышать, но меня на самом деле там не было.
- И после того, как, по моей просьбе, все люди вышли из комнаты, я убеждал Вас бороться за жизнь, и Вы, несмотря на кому, услышали меня и сжали мою руку.
- Ага.
Мне хотелось закончить наш сеанс именно на этом моменте, поскольку он наиболее ярко демонстрировал ее привязанность ко мне, тому, кто старался, чтобы она жила. Структура терапии Карен на данный момент была очень хрупкой, что я старался преумножить число положительных эмоциональных нитей между нами, чтобы выткать из них нечто более прочное. Это было необходимо для того, чтобы обезопасить их от пагубного влияния людей в жизни Карен или же от разрушительности ее собственных переживаний.
8.
Детские кошмары
- Не думаю, что смогу это сделать доктор Байер, - сказала Карен, разбитая и опустошенная, затем она упала на стул и замерла.
- Расскажите, что произошло, - Карен всегда в отчаянии, а это мой обычный ответ.
Карен что-то мучило. Я ждал.
- Я ужасный человек, - произнесла она в итоге.
Я держал паузу, думая, что она продолжит.
- Что заставило Вас так думать? - прервал молчание я.
Каждый новый сеанс я неустанно выпытывал у Карен любые мелочи, любое убеждение или воспоминание, которые относились к мантре «Я хочу умереть», чтобы мы могли преодолеть это препятствие и работать над чем-то другим.
Карен покачала головой, но продолжила:
- Уже слишком, - пауза. - Мне так стыдно.
- Из-за чего? - вмешался я.
- Меня надо наказать.
- За что? - не унимался я.
Карен, приняв еще более страдальческий вид, ответила:
- За воровство.
Я был удивлен. Карен так боялась порицания, что всегда вела себя порядочно.
- За воровство? - спросил я. Она кивает. Этого недостаточно, поэтому я снова замолкаю и жду.
- Мой отец заставлял нас воровать, - я едва кивнул, чтобы дать ей знак, что я готов слушать, но не собирался вмешиваться в ее монолог. Сцена была в ее полном распоряжении.
- Мой отец всегда воровал мелкие вещи, умещавшиеся в кармане,- пауза. - Он всегда говорил, что у него везде скидка.
Карен снова замолчала. Я мог видеть, как она всеми силами сглатывала отвращение.
- Среди них были конфеты, мятные леденцы или еда. Он говорил, что полиция не может нас арестовать, если нас поймают с краденым ценой ниже десяти долларов, - она поморщилась. - Он также воровал женские трусики и бюстгальтеры.
Карен посмотрела на меня, но я ничего не ответил. Я просто дал ей возможность излить все накопившееся.
- Я помню, как мы всей семьей пошли поесть пиццы. Моему сыну было около десяти месяцев.
Мой отец предложил понести его за меня и отдал мне сумку для подгузников, которую он нес. Когда мы подошли к машине, я заметила, что сумку не помешало бы облегчить, на что мой отец рассмеялся в голос. Мой отец положил украденные вещи внутрь сумки: кувшин для вина, два бокала и четыре серебряных столовых прибора. Он утверждал, что возместил ущерб оставленными чаевыми. Мой отец всегда воровал, когда мы ели не дома. Солонки, перечницы, стаканы, столовые приборы - ящики дома были забиты этим хламом. Казалось, словно он не мог пойти в ресторан и не взять что-то оттуда. Он использовал нас: моих братьев и меня, рассовывая вещи по нашим карманам или указывая, что взять. Я не хотела этим заниматься, но боялась, что он меня ударит, если я не послушаюсь, поэтому и я в этом участвовала.
Карен погрузилась в молчание, пропитанное стыдом за мелкое воровство, которое было обычным явлением в ее семье.
- Вы считаете себя воровкой, как Ваш отец? - я использовал именно это слово, потому что мне показалось оно самым подходящим.
Она кивнула, ее губы скривились от боли, а из глаз потекли слезы.
- Участвуя в воровстве Вашего отца, Вы тоже чувствуете себя преступницей? - Карен снова кивнула.
- Но если бы Вы отказались, то он бы сделал Вам больно? - задал я риторический вопрос.
В этот раз Карен кивнула более решительно, не сдерживая слезы.
- А что Вам оставалось делать? - Карен необходимо было посмотреть на эту ситуацию глазами взрослого человека.
Она пожала плечами, плача еще сильнее. Я замолчал, дав ей возможность переварить эти вопросы. Я видел, что она хотела сбросить с себя бремя этих воспоминаний.
- Вам сложно осознать, что Вы отличаетесь от своего отца. В этом кроется причина Вашего желания умереть, - Карен не кивнула в ответ, а лишь заплакала еще сильнее.
В марте 1993 года Карен рассказала мне, что ее мать названивала ей и просила деньги. Она дала ей немного на прошлой неделе, надеясь, что та перестанет звонить, но расценив этот жест как слабость Карен, она стала звонить еще чаще. Она дала послушать мне ее сообщения - каждое последующее было резче предыдущего:
«Карен, позвони своей матери. Мне надо поговорить с тобой» (звуковой сигнал).
«Позвони мне! У меня к тебе дело. После всего того, что я для тебя сделала, ты мне обязана! Перезвони! Не будь гребаной мерзкой сукой!» (звуковой сигнал).
«Это твоя мать! Позвони мне! Какого хрена! Меньшее, что ты можешь сделать - перезвонить мне. Ты должна мне те деньги, которые я тратила на тебя всю твою жизнь! Позвони мне, иначе ты мне больше не дочь!» (звуковой сигнал).
«Ты жирная мразь! Попробуй только попросить у меня хоть один жалкий цент. Если ты не можешь мне помочь, иди в жопу!» (звуковой сигнал).
«Я звоню твоему драгоценному доктору Байеру и рассказываю, какой ты ни на что не годный кусок дерьма. Как же я хотела, чтобы ты родилась мертвой! Пошла к черту и чтоб тебя не раз вертели!» (звуковой сигнал).
Я посмотрел на Карен. Она посмотрела на меня взглядом, полным столь знакомой боли от унижения. «Пошла к черту и чтоб тебя не раз вертели»... Боже мой.
- Я всегда давала ей деньги, надеясь, что она начнет ко мне лучше относиться, но она просила все чаще и чаще. Она всё обещает их мне вернуть, но так и не возвращает. Все просят у меня денег: вся семья и друзья. У меня их нет, но я не могу им отказать.
- Вы отказывали своей матери? - поинтересовался я.
- Да, поэтому она и злится.
- Если Вы дадите ей то, что она просит, - продолжил я. - она перестанет требовать еще?
Пришло время снова проанализировать сложившуюся ситуацию.
- Нет, - ответила Карен, не раздумывая. - Она просто не будет звонить пару дней.
- Если Вы одолжите ей денег, полюбит ли она Вас? - не унимался я, сделав акцент на второй части вопроса.
- Может быть... - ответила Карен, прекрасно зная, что это не так. Ей было больно признавать это.
- Нет, - сказала она.
Я выждал некоторое время.
- Когда Вы даете ей деньги, и, несмотря на это, она не меняет свое отношение к Вам, что Вы чувствуете?
- Я хочу поранить себя, - ответила Карен мягко.
- И что Вы должны сделать?
- Ничего, - она неуверенно посмотрела на меня.
- Так Вы всегда считали, - возразил я. - Вы можете сказать нет.
- Она не отступится, - Карен, похоже, смирилась со своей участью.
- Ей придется.
- Нет.
- Вы уже взрослая женщина, - заметил я.
Мне не удалось убедить Карен - все это продолжалось слишком долго. Пока пусть все остается как есть. Можно открыть пациенту глаза на реальное положение вещей, но невозможно заставить его в это поверить. Карен придется все это самой обдумать.
Карен не оплатила вовремя счета за наши сеансы. Я отдавал себе отчет, что бы с ней стало, если бы я указал ей на это. Мать и ещё я, требующий оплату. Я угодил в тупиковую ситуацию. Если бы я постоянно просил ее оплачивать счета вовремя, то она считала бы меня ни чем не отличающимся от ее матери. Если же я умолчал бы об этом, ее долг бы рос, и в какой-то момент мне пришлось бы ей сказать, и в таком случае мне пришлось бы говорить о более крупной сумме, чем она располагает (в точности, как ее мать). Существуют действенные терапевтические методы решения подобных проблем, только я никогда не был в них силен. Поэтому, стараясь не показаться скрягой и пытаясь не запустить ситуацию, я, в конечном счете, обрисовал сложившееся положение несколько сеансов спустя.
- Кажется, Вы немного запоздали с оплатой, - сказал я, передавая ей счет за три месяца.
Карен вся побледнела и начала плакать.
- Я дала деньги матери. Я всегда вынуждена платить за своих друзей. Моя мать всегда говорит, что я ей должна. Теперь я и Вам должна.
- Вот, что кроется за этим, - произнес я, стараясь сохранить голос спокойным и не выдать свое раздражение по поводу того, что она пустила свои деньги на ветер. - Поэтому Вы сейчас думаете, что я не отличаюсь от Вашей матери.
Карен на мгновение задумалась.
- Я могу поставить себя на Ваше место: Ваша мать взяла Ваши деньги - у Вашей матери мои деньги. Нам обоим это не нравится, но мы ничего не можем с этим поделать.
Карен посмотрела на меня и едва улыбнулась. Ей стало легче от мысли, что мы с ней в одной лодке и что я оказался не лучше ее матери. Затем она снова погрустнела.
- Это для Вас всего лишь работа. Вот и все, - она, безусловно, намекала на то, что я не заботился о ней, а только о ее деньгах.
- Это не просто работа. Это особенная работа.
Не знаю, поверила ли она мне. На секунду она задумалась, но, кажется, ей от моих слов не полегчало. Дальше мы спорили по этому поводу.
Важно, что Карен начала защищаться от тех, кто c ней плохо обращался, даже если она не могла отдалиться от них физически. Хотя временами она выглядит как еле держащийся на ногах боксер без судьи поблизости, который мог бы остановить бой, она начала искать лазейки для самозащиты.
Она начала фильтровать звонки своей матери. Когда ее мать оставляла оскорбительные сообщения, Карен сразу удаляла их, не прослушивая их. Она начала придумывать различные предлоги, например, что ей надо было ехать в школу за детьми, когда ее мать просила ее куда-то подвезти. Она начала планировать какие-либо занятия с детьми вне дома в то время, когда ее муж приходил с работы, открывал пиво, пил и затем отключался.
Эти действия еще лишь робкие попытки, которые не всегда удаются. Поэтому чаще она мыслила, как забитая девочка перед лицом своих истязателей: подчинись или умри. Если мучения невыносимы и она больше не могла их выносить, то она хотела покончить с собой. У нее был скудный арсенал взрослых способов действия, которые она могла применить по отношению к жестоким родителям или мужу: отстаивание своих прав, установка границ или просто уход.
Эти варианты не подходили Карен, она сама говорила, что это не в ее силах. Моя задача заключалась в том, чтобы она смогла их применить. Несмотря на внешние негативные воздействия, она становилась сильнее. Когда она начала доверять мне еще больше, она начала рассказывать больше.
В сентябре 1993 года Карен вошла в мой кабинет, вся дрожа от первых осенних заморозков.
- Не знаю, что со мной произошло прошлым вечером, - начала Карен. Я видел, что ей было неловко.
- Что Вы хотели мне рассказать?
- Я пошла вчера к врачу. По крайней мере, я так думаю. Я не помню сам осмотр, но я нашла у себя кое-какие лекарства - вагинальные свечи. Я пыталась следовать инструкции, когда мои руки начали трястись. Меня охватила паника и подступила тошнота. Я засунула одну свечу, и после этого меня вырвало. Не знаю, почему у меня была такая реакция на них.
- Есть какие-нибудь предположения на этот счет?
- Было ощущение, похожее на то, когда надо мной издевались на вечеринках моих родителей... Я хочу Вам об это рассказать, но не могу, - она замолчала и спряталась в свою скорлупу.
- Вы могли бы надиктовать Ваши мысли на диктофон? - я пытался найти выход для Карен, чтобы она могла рассказать мне все, что ей хотелось, потому что у нас было недостаточно времени, чтобы ждать ее откровений за время сеанса.
- Думаю, да.
На следующей неделе Карен принесла мне кассету. Я принес ее домой и прослушал после ужина. На ней был следующий рассказ Карен, разбитый на части.
Отец Карен, Мартин, работая мастером на машиностроительном заводе, подошел к Гарри, разбиравшимся с прессом.
- Какой дебил сказал тебе заняться этим? - Мартин пытался перекричать грохот станков. - Она потерпит до следующей недели. Черт, Гарри, я начинаю жалеть, что нанял тебя.
- Прости, Мартин. Стэн начал и попросил меня его запустить. Мартин знал, в чем было дело, они обсуждали это на планерке утром.
- Черт! Ну, раз начал, то заканчивай с ним.
- Извини, Мартин. Сжалься, мне нужна эта работа. Больше это не повторится.
- Ну, Гарри, ты знаешь, что никто больше тебя бы не нанял, чертового пьяницу, уволенного с военной службы за недостойное поведение. Если бы не я, то ты бы остался на улице. Теперь у тебя хорошая работа. Ты мне должен. По-крупному.
- Прости, Мартин. Пожалуйста, не злись на меня, - Гарри рассматривал пол.
- Черт с ним, ты не так уж и плох. Почему бы тебе не заглянуть сегодня вечером ко мне домой? У нас будет вечеринка. Будет весело.
- Хорошо... Черт, Мартин, спасибо. Так, ты не злишься?
- Нее, приходи к восьми и захвати с собой пивка.
Когда Гарри зашел в дом в полдевятого вечера, он услышал смех и вскрик женщины. В гостиной свет был потушен, слышно было жужжание проектора и можно было различить его отблески. На экране один мужчина вошел в женщину сзади, пока та делала минет другому, стоящему перед ней. Гарри увидел Мартина, смотревшего фильм. Были и две другие пары. Двое мужчин заигрывали с женщиной с обнаженной грудью.
- Гарри, заходи! Садись тут, - с пивом в одной руке Мартин указал новоприбывшему на свободное место рядом с хозяином дома.
Гарри не верил, что все в комнате происходило на самом деле. Он сел рядом с отцом Карен, но его глаза продолжали бегать по комнате. Его взгляд в итоге остановился на обнаженной женщине.
- Тоже хочешь? - спросил Мартин.
Гарри посмотрел на него неуверенно и удивленно.
- Для тебя у меня есть кое-что особенное. Но за это надо заплатить, - отец Карен знал, что была пятница, поэтому у Гарри с собой была получка.
Гарри открыл банку пива и начал смотреть порнофильм, но продолжал не спускать глаз с женщины, с которой заигрывали двое мужчин. Была и еще одна женщина, которая сидела подле тех мужчин, но по ее виду можно было сказать, что ей было скучно и она злилась. Мужчина, который сидел с ней рядом, чьи руки уже блуждали в трусиках женщины с обнаженной грудью, положил свою руку ей на бедро.
- Не трогай меня! - возмутилась она, но мужчина продолжить гладить кожу на ее бедре.
Она продолжала дуться, но больше не протестовала, сделав лишь еще один глоток из пивной банки. Мартин поймал голодный взгляд Гарри.
- С тебя пятьдесят баксов, и я организую тебе развлечение, - сказал он на ухо своему работнику.
- Ну, не знаю...
- Не будь долбаным педиком. Тебе не нравятся девочки? Ты гомик?
- Ладно, согласен, - Гарри смотрел на женщину, которую обрабатывали двое мужчин, пока тянулся за своим кошельком. Он подумал, что было бы неплохо с ней тоже пошалить.
- Следуй за мной, - Мартин направился к коридору. Гарри пошел за ним, оглядываясь на обнаженную женщину, которая через ткань брюк массировала член одного из мужчин.
- Жди здесь, - приказал отец Карен. Гарри сел на кровать в ожидании того, что к нему приведут женщину из гостиной.
Карен спала на двуспальной кровати со своими двумя младшими братьями. Ей одиннадцать. Мартин открыл виниловую дверь-гармошку и дотронулся до плеча Карен. Она проснулась от испуга.
- Вставай! - Мартин рывком поднял ее за руку и потащил в свою спальню.
Гарри поднял глаза, удивленный тем, что перед ним стояла девочка. Он перевел взгляд на отца Карен и по выражению его лица осознал, что он только что заплатил за секс с его дочерью.
- Раздевайся, - приказал Мартин Карен, которую всю охватил ужас. Она быстро сняла пижаму.
- Теперь, Мартин, я не думаю... - начал было Гарри.
- Ты заплатил за это, - ответил Мартин. - Не хочу, чтобы на меня работали педики.
Гарри, испугавшийся отца Карен, посмотрел на его дочь.
- Дотронься до нее - она это любит, - сказал хозяин дома.
Хотя Гарри весь дрожал и был в растерянности, но все же он робко погладил бедро Карен...
Я слушал еще две минуты, затем выключил проигрыватель и откинулся в столе. Сердце у меня колотилось. Этот рассказ был своего рода коллажем из образов, мыслей и воскрешенных ощущений. Сложно представить, что все, что было на пленке, произошло на самом деле. Какую травму получила Карен от таких родителей, которые должны были быть для нее примером? Кем она себя ощущает, будучи невольной участницей мерзких жизней ее родителей? Неудивительно, что ей хотелось умереть. Невероятно, что она до сих пор держалась.
Моя жена готовила детей ко сну. Я хотел пойти и помочь ей, вернуться к своей обычной жизни, увидеть улыбающиеся лица своих детей, когда они пищали и плескались в ванной, и отвлечься от этого кошмара. Мне стоило отложить проигрыватель и послушать историю Карен в другой раз, но часть меня была настроена продолжать, и она одержала верх.
Было лето и Карен, которой уже двенадцать, одетая в футболку и шорты, шла по гостиной в кухню, чтобы пойти выйти поиграть на улице. Ее родители сидели за кухонным столом и ругались.
- Меня здесь не уважают. Я не чувствую уважения, которое заслуживает муж от своей жены! - Мартин буравил взглядом Катрину, а затем обратил внимание на Карен, когда та вошла в кухню.
- Я говорила, что неплохо было бы присмотреть новую квартиру...- Катрина не унималась.
- Ты куда собралась? - прокричал Мартин своей дочери и быстрым движением руки схватил левый сосок Карен и притянул ее к себе.
Мать Карен отвернулась. Лицо Карен искривилось от боли, но она не издала ни звука.
- Ты куда собралась? Ты что оглохла? - Мартин не отпускал ее.
- К Донне, - ответила Карен.
Мартин отпустил ее. Рука его дочери машинально легла на грудь, но отец ударом скинул ее.
- Посмотрите-ка на эти сисечки! - произнес он, уставившись на грудь Карен. - Какой у них размер? Такой? Он сложил свои ладони в форме двух небольших чашек.
- Давай посмотрим, - Мартин положил руки на ее грудь и сильно сжал ее.
- Они не маленькие? Если так, то овчинка не стоит выделки, - Он рассмеялся над своей собственной шуткой.
Карен медленно шла по проходу между своим и соседским домами, потирая сосок, за который ее схватил отец. Оно прошла половину квартала к похоронному бюро «Панкратц и сыновья», где жила ее подруга Донна. Донне было девять, на три года меньше, чем Карен. Гараж был открыт, в нем подруга Карен играла со своими куклами. Гараж был большим, в нем хватило бы места для трех машин, но внутри стоял только один катафалк.
Карен зашла внутрь и подошла к Донне, игравшей на ступеньках, которые вели в подвал, где проводилось бальзамирование.
У Донны были две куклы: большая и маленькая.
- Привет, - сказала Карен, сев рядом с подругой.
- Привет, - ответила та, не отвлекаясь от своих кукол.
Она играла так, будто большая кукла нянчила маленькую.
- Бетти грустно, - произнесла Донна, имея в виду маленькую куклу.
Карен сидела и смотрела, как Донна гладила голову Бетти рукой большой куклы.
- Давай поиграем, что они пьют чай с печеньем, - предложила Карен.
- Думаю, мой чайный набор внутри, - сказала Донна, осмотрев гараж.
Именно в этот момент большой серый катафалк наполовину въехал задом в гараж. Карен и Донна смотрели, как трое мужчин выбрались из автомобиля: отец Донны, мистер Панкратц, друг отца Карен, и двое других мужчин, которые помогали ему забирать умерших. Они обошли машину, открыли дверь багажника и вытащили носилки, на которых лежало тело в мешке. Мистер Панкратц посмотрел на своих помощников, ухмыльнулся и подмигнул им, а затем расстегнул молнию мешка. Он упал на пол и обнажил тело сухого старика с возбужденным пенисом. Карен открыла рот от изумления, а Донна закричала. Трое мужчин разразились смехом, а отец Донны подошел к ним, встав между ними и открытой дверью гаража.
- Ну же, девочки, хотите посмотреть на крепкий, как фруктовый лед, член? Хотите снять одежду, сесть на него и почувствовать его ледяную свежесть?
Мистер Панкратц начал приближаться к девочкам, заставляя их пятиться к катафалку. Его помощники усмехались, а отец Донны продолжал толкать их к бездыханному телу мистера Станковски. Карен и Донна одновременно стремглав выбежали из гаража. Снаружи Донна остановилась и начала плакать. Карен села рядом с ней и начала гладить ее по голове. Они сидели так несколько минут.
Карен услышала звук закрывшегося багажника катафалка, и увидела, как один из помощников мистера Панкратца направился к ним с обувной коробкой в руках. Донна не подняла глаза, а Карен с опаской смотрела на мужчину. Он подошел к ним, сел на корточки и показал девочкам содержимое коробки. В ней на боку тяжело дыша лежал белый голубь. Мужчина взял птицу и протянул ее Донне, которая взяла его нежно и начала нянчить на руках. Дыхание голубя стало более ровным, и он не пытался вырваться.
- Мы нашли его в больнице на парковке. Он не шевелился, наверное, он ранен.
Он взял птицу у Донны и передал ее Карен, которая начала его гладить, чувствуя мягкость его перьев и быстрое, но едва ощутимое дыхание.
- Может, нам удастся его выходить, - сказала Карен, посмотрев на мужчину, державшего птицу.
Она увидела смесь радости и злобы. Он поднялся, обменялся взглядами с отцом Донны и вторым помощником, которые сидели теперь на капоте катафалка, посмеиваясь, наблюдая сцену с голубем.
- Конечно, мы его выходим, - сказал помощник мистера Панкратца, улыбаясь, возвращаясь обратно к гаражу.
- Вот, может, он взлетит! - мужчина подбросил птицу в воздух. Карен наклонилась.
- Нет! - крикнула она и прыгнула, чтобы подхватить голубя, но не успела - он упал раньше на забетонированную подъездную дорожку.
- Прости, прости, - Карен плакала. - Прости, что не поймала тебя.
Слушая запись, я был поражен болью, звучавшей в голосе Карен, словно она знала, что была в силах его спасти. Сложно также поверить, что взрослые мужчины могли быть столь незрелыми и жестокими, пытая птицу, чтобы поиздеваться над девочками. Я не знал, почему меня это удивляло, ведь есть люди, ничем не отличавшиеся от них. Тем не менее все эти эпизоды описывают такую невообразимую степень варварского садизма, что в голове не укладывалось. Я снова вернулся к плёнке.
В час тридцать ночи зазвонил телефон. Мартин не спал в ожидании звонка. Он говорил кратко, кивая в знак согласия, и положил трубку. Катрина спала в спальне. Мартин пошел в спальню Карен, где она спала со своими братьями, и разбудил ее.
- Надень обувь, мы выйдем прогуляться, - прошептал он, помогая ей надеть куртку. Карен еще не полностью проснулась, но не сопротивлялась. Ее будили таким образом много раз до этого. Карен механически шла через кухню в ботинках, пижаме и зимней куртке, немного впереди отца, подталкиваемая им. Она чувствовала холодный ветер на щеках, когда она отсутствующе спускалась по знакомым ступенькам. Они прошли по дорожке и зашли в открытый гараж похоронного бюро Панкратца. Карен слышала, как за ними закрылась дверь, едва они подошли к двери, ведущей в подвал, спускаясь, она несколько раз оступилась. Она старалась не открывать глаза, поскольку ее и так вели.
Они повернули и начали спускаться снова. Запах формальдегида усилился по мере спуска, как и звук голосов. Комната была слабо освещена несколькими свечами, и в ней уже ждали пять или шесть мужчин. На столах из нержавеющей стали лежали пустые пивные бутылки вместе с пластиковыми бутылками, стальными ножами и шлангами. В центре комнаты стояли два стола из нержавеющей стали, используемые для мытья, сушки, бальзамирования и одевания покойников. Мартин повел Карен к ближнему из них и снял с нее куртку.
- Снимай штаны, Карен, - сказал ее отец, - мы собираемся сделать тебе приятно. Его улыбка была хищной и холодной.
Он бросил куртку своей дочери в угол. Карен быстро сняла пижамные брюки. Она была обнажена ниже талии. Несколько мужчин подошли ближе и уставились на Карен, когда встала рядом со столом. Она мимолетно посмотрела на них и, увидев ни толики доброты, решила смотреть строго перед собой. Было видно, что эти мужчины посещали подобные собрания раньше.
- Забирайся на стол, Карен, - сказал Мартин. Карен вскарабкалась и села посередине стола для бальзамирования.
Ее отец повернулся к ней и начал расстегивать ее пижамную рубашку, снял ее и бросил в угол на куртку.
- Хочешь, чтобы мы тебя полюбили? - спросил Мартин, проводя рукой по ее груди и плечам.
Карен сидела молча и неподвижно, но с глазами, полными неподдельного ужаса.
- У тебя черные сердце и душа, - продолжал ее отец. - Ты испорченный товар. Все знают, что ты скверная.
Мартин отошел от стола, и другие мужчины подошли к Карен, начав гладить ее. Она была зажата между нежными и приятными прикосновениями мужчин и страхом, что к ней прикасаются. Ее отец вернулся с шестью иглами с белыми головками. Карен их не видела, потому что сидела с закрытыми глазами, окунувшаяся в страх и ощущения, вызванными прикосновениями.
Пока мужчины гладили Карен, Мартин быстро воткнул одну иглу ей в живот и так же быстро ее вытащил. Карен взвизгнула, напряглась и затем упала на спину. Она не шевелилась, стараясь справиться со страхом и болью. Ее отец воткнул ей иглы в живот во второй и третий раз. Карен старалась не издавать ни звука, но невольно дергалась от каждого укола.
- Чтобы тебя полюбили, надо, чтобы тебе сначала причинили боль, - сказал Мартин. - Тебе следует почувствовать боль, чтобы познать любовь. Ты не можешь познать любовь, не познав боли.
Карен напряженно старалась не двигаться и не открывала глаза.
- Может, следует привести сюда твоих младших братьев, и ты познаешь любовь, увидев их страдания?
Карен открыла глаза. Она помнила последний раз, когда ее отец бил ее братьев. Он говорил, что он бил по ее вине, что они были наказаны за ее грехи. Это было ужасно. Она поклялась, что больше не позволит бить их из-за того, что она плохая. Она будет паинькой, тем самым защитит их. Она будет их броней.
- Тебе следует благодарить нас за то, что мы тебя любим, - сказал Мартин, направляясь к ней с иглами в руке.
Карен надиктовала это на пленку прерывающимся, усталым голосом, явно неохотно. Казалось, что эти воспоминания вызывали у нее боль (я слышал страдание в ее голосе), но она все равно их рассказала. Я был потрясен тем, что подобные события могли иметь место в западном пригороде города. Кто были эти люди? Казалось маловероятным, что Карен сама придумала эти образы, что это были ее детские фантазии.
Они слишком жестокие и связаны с манипулированием. Не похоже на нее.
Осталась еще большая часть пленки, где-то около пятнадцати минут. Мои дети наверняка уже спали, убаюканные видом любящих родителей и безопасной теплой постелью, которая навевала им хорошие сны. Я молил Бога, чтобы мои дети не познали подобную жестокость. Мой разум метался между изображениями, реакциями, неверием, ужасом и тревогой. Я был слишком измотан мыслями о том, как помочь этой женщине, которая прошла через многое. Подобный вид издевательств именуется «казнью души», чтобы показать, как он уничтожает желание жить. Можно ли было еще спасти Карен? Я надел наушники и включил запись.
Карен посмотрела на часы. Ее мать ушла на работу около часа назад, а ее отец вернется домой через пару минут. Она осмотрела гостиную и кухню, что убедиться, что все убрано и лежит на своих местах. Она пошла в свою спальню, чтобы окончательно убедиться, что ее братья не устроили беспорядок в ее комнате, с тех пор как она убралась в ней полчаса назад. Ее братья играли на полу с игрушечными зелеными солдатиками. Карен подняла несколько игрушек, которые они вытащили, и пошла на кухню заниматься. Когда она села за стол, она услышала, что входная дверь открылась, и дом наполнился тяжелыми шагами ее отца.
- Вот ты где! - сказал он, не сводя глаз с Карен, которая сидела за столом с учебником. - В доме гребаный бардак! Какой от тебя прок?
Не знаю, зачем мы тебя держим. На тебя приходится лишь тратить деньги.
Карен пыталась принять жалкий вид. Мартин направился к холодильнику и открыл его дверцу. Он вынул оттуда пакет молока.
- Это молоко скисло! - воскликнул он и бросил пакет в раковину.
Он вытащил пиво и кусочек оставшейся пиццы. Затем он направился к шкафу, чтобы взять тарелку под него. Он вынул одну тарелку, затем другую.
- Эти тарелки грязные! - крикнул он, поворачиваясь к Карен. - Иди сюда и помой их. Что бы на них не было ни пятнышка!
Карен быстро подошла к раковине, а ее отец включил горячую воду. Она начала мыть первую тарелку, а Мартин стоял рядом, наблюдая. Над раковиной начал подниматься пар. Он схватил ее за запястья.
- Тебе нужна горячая вода, чтобы вымыть эти тарелки! - он подставил ее руки под кипяток. - Давай, мой их!
Карен морщилась, быстро моя тарелку и отчаянно стараясь не выронить ее, поскольку жжение становилось все невыносимее.
- Приходится учить тебя всему.
Она пыталась справиться со слезами и держать себя в руках, прекрасно зная, что жалобы лишь усугубят ее участь. Мартин выключил воду после того, как она вымыла вторую тарелку. Оборотные стороны ее ладоней пылали красным. Ее отец посмотрел на Карен, которая спрятала руки за спину.
- Почему ты носишь этот коричневый ремень? Разве я тебе не говорил, что коричневый - цвет ниггеров? Ты любишь ниггеров? Ты хочешь их трахать?
Лицо Мартина чуть ли не соприкасалось с лицом его дочери, не способной ни вымолвить ни слова ни пошевелиться.
- Ты ни на что не годная и тебя надо наказать. Пошла в свою комнату и марш в кровать!
В два часа ночи после того, как ее мать вернулась с работы и легла спать, отец Карен и ее дедушка пришли в ее комнату и разбудили ее. Отец держал в руках ее куртку.
- Вставай, Карен, мы идем за мороженым, - произнес он, надевая на нее куртку.
Карен села еще сонная, она не хотела просыпаться, но не сопротивлялась. Двое мужчин провели ее к лестнице, затем в машину дедушки. Они проехали десять минут до химического завода, где ее дедушка днем работал диспетчером.
В такой поздний час никто не работал. Карен ехала с закрытыми глазами. Ее уже раньше возили по этому маршруту. Дедушка оставил машину у заднего входа, где уже стояли другие машины. Дедушка Карен открыл дверь своим ключом. Свет едва горел, но его хватало, чтобы освещать им путь до грузового лифта. Они шли по ветхому деревянному полу мимо огромных чанов, часть из которых была открыта, со зловонными пурпурными пятнами на их боках. Они подошли к большой железной двери, которая открывалась горизонтально, из середины которой торчал черный кусок брезента, словно высунутый язык.
Дедушка Карен нажал на кнопку вызова лифта, и его внучка услышала гул мотора - лифт поднимался из подвала. Ее дедушка потянул за кусок материи и открыл дверь. Она пронзительно заскрипела. За ней была решетчатая дверь, открывавшаяся снизу. Мартин наклонился и потянул за полоску ткани. Все они вошли во вместительную темную кабину лифта.
Мартин держал Карен за руку, пока ее дедушка закрывал обе двери лифта с грохотом, который эхом отдавался по всему заводу.
Когда лифт начал спускаться, отец Карен снял с нее куртку и отдал ее дедушке Карен. Карен стояла безучастно. Он расстегнул ее пижамную рубашку и снял ее. То же самое он проделал с ее штанами. Ее дедушка накинул на нее ее куртку и запахнул ее на ней. Когда они добрались до подвала, Мартин открыл двери, а ее дедушка нажал на кнопку экстренного торможения, чтобы никто не вызвал его сверху.
Двое мужчин вошли в широкое подвальное помещение, ведя перед собой Карен. Помещение было освещено двенадцатью свечами. Там уже было около десяти человек. Трое или четверо были женщинами, две были обнаженными. Слышен был смех и громкие голоса, а затем и визг, когда один из мужчин схватил одну из обнаженных женщин. Когда Карен подвели к центру помещения, голоса стихли, и все взоры были обращены на нее. Лица присутствовавших на собрании было трудно различить в мерцающем свете, но Карен узнала большую часть из них. Карен распахнул ее куртку и отбросил в сторону. Она стояла обнаженная между двух мужчин, перед лицом остальных, которых отчасти скрывал свет свечей.
- Вот она, порочная сучка, - прокричал дедушка Карен. - Пришло время наказать ее, чтобы изгнать скверну из ее души! Ей следует преподать урок. Ее необходимо наказать. Пора!
Он подвел Карен к центру комнаты и отошел, оставив ее одну под прицелом взглядов остальных.
- Слово Божье привело нас сюда! - продолжил он. - Мир катится в бездну. Люди голодают, бездумно относятся к таким болезням, как чума и венерологические заболевания, а все из-за таких порочных детей, как она. Чтобы понять боль тех, кто страдает от голода, ты сам должен голодать. Чтобы понять боль невинных, ты должен страдать. Принесите мне нож!
Мужчина вышел из группы с небольшим фруктовым ножом.
- Вытяни руку! - приказал дедушка Карен.
С полузакрытыми глазами она подчинилась. Мужчина положил лезвие ей на ладонь, а затем закрыл пальцы так, что бы те обхватили лезвие. Он накрыл ее маленькую ладонь своей. Затем он начал сжимать свою ладонь. Карен начала морщиться и заплакала, а затем внезапно затихла, когда капли крови появились на рукоятке ножа.
- Дева Мария проделывала те же действия с младенцем Иисусом, что и мы сейчас, - продолжил дедушка Карен. - Это было необходимо сделать до того, как пришли мудрецы, и объявили ей, что он будет и дальше страдать. Он умер за твои грехи.
Дедушка кивнул мужчине, который ослабил свою хватку и убрал нож с ладони Карен. Она прижала руку к телу - с пальцев капала кровь.
Ее дедушка продолжал:
- Мы говорим, что ты должна быть наказана и должна наказывать себя всегда, пока ты на земле. Это слова Божьи. Если ты скажешь об этом непосвященным, ты должна покончить с собой после того, как убьешь человека, которому рассказала об этом.
Ты должна сделать это иначе зло всегда будет идти подле тебя. Ты должна убить любого, кто посмеет подружиться с тобой. Если ты предашь нас, ты будешь обречена на адские муки на земле и после смерти.
Дедушка Карен посмотрел на Мартина, а затем на длинный прямоугольный стол со складными ножками у стены. Отец Карен подошел к нему и начал тащить его в центр помещения. Его дочь подвели к столу, двое мужчин подхватили ее и посадили на стол. Она сидела там обнаженная, с закрытыми глазами. Сквозь веки она видела яркий свет и слышала шуршание 8-мм домашней кинокамеры.
- Все благодаря Богу, - произнес дедушка, начав говорить монотонной скороговоркой. - Мы можем делать все, что пожелаем, потому что нам так повелел Бог.
Карен положили на стол. Ее омовение записывалось на камеру. Ее отец и несколько других людей вошли в кадр. Карен оставалась неподвижной, с закрытыми глазами.
- Зла не существует, только ошибки, как эта, - ее дедушка продолжил свою речь.
Карен почувствовала, что ее тело начало неметь от шеи до желудка, словно ее выпотрошили. Ее грудь сдавили. Нечто большое, нет... огромное начало входить в нее. Затем она потеряла сознание.
- Доброе утро, Карен, - сказала ей мать, когда та вошла на кухню, одетая для школы.
Она терла голову, когда села за стол.
- Тебе сложно сказать «доброе утро»? - спросила Катрина с укором в ее голосе.
Карен сидела, продолжая тереть голову.
- В чем дело? - поинтересовалась ее мать
- У меня болит голова, - сказала Карен, в ее глазах читалась грусть и боль.
- Снова? У тебя снова был кошмар? Тебе снятся всякие ужасные вещи. Тебе не следует никому рассказывать об этих ужасных мыслях! - Катрина отвернулась, решив уделить внимание кухонной плите.
Карен начала есть хлопья. Ее мать заметила порез на ладони своей дочери.
- Что на этот раз ты с собой сделала? - спросила она сердито.
Карен ушла в себя и сползла со стула. Она взяла в охапку учебники и ушла. У нее болели рука, голова и внутренности, пока она шла шесть кварталов до школы.
Она ни с кем не разговаривала.
Эта часть записи позволила мне осознать ту глубину травмы, которая была у Карен. Она описывала эти события несвязно, вразнобой, словно они внезапно всплывали в ее памяти, и с обыденной усталостью в ее голосе. Я предполагал, что она не стала надиктовывать чувства, вызванные этими событиями, но ситуации, которые ей пришлось пережить, были столь экстремальными, ужасными и травмирующими. Я не знал, что и думать.
Она описывала небольшую слабо организованную группу постоянных людей, включая и женщин, которые с завидной регулярностью садистски пытали и психологически мучили детей из их собственного же окружения. «И в чем была суть всей этой псевдорелигиозной чуши?» - задался я вопросом.
Вопрос о правдивости всегда возникал у меня в голове, когда я слушал леденящие кровь описания Карен. Но она всегда рассказывала их в той манере, которой нельзя было не поверить: страдальчески, угнетенно и несчастно. Она никогда не рассказывала их по собственной воле, но делясь ими со мной, она всегда чувствовала риск, что каждая последующая из них будет слишком невыносимой для меня, что я в итоге прекращу проводить с ней сеансы. Я знал, что детей всегда истязали, но это было абстрактное знание, я никогда не общался с тем, кто пережил это в детстве. Пыталась ли она вводить меня в заблуждение или манипулировать мной, чтобы получить что-то от меня?
Пролечив ее четыре года, это, казалось, было бессмысленным. По меньшей мере, я не мог придумать причину, по которой можно было пойти на такой обман. Я предположил, что это могла быть проверка на прочность, выдержит ли мое желание продолжить ее лечение подобные отталкивающие рассказы, которые показывали, что она слишком больна, что бы ее можно было вылечить. Но если и так, почему именно сейчас, спустя четыре года терапии, ей понадобилось такое резкое и сбивающее с толку проявление доверия с моей стороны, особенно, с использованием обмана, то, что не было свойственно ее характеру. Да и при помощи средства, которые угрожали разрушить то доверие, которое между нами установилось?
Примерно в ноябре 1993 года она дала мне рисунок, на котором психиатр повернул рычаг, который открыл потайное отверстие в диване, сквозь которое провалился пациент. Подпись под картинкой гласила: «Следующий! Вы полнейший псих!»
- К чему это? - спросил я, держа этот рисунок.
Карен смущенно поерзала, и я увидел выражение сожаления на ее лице.
Она показала недюжинную смелость, передав мне рисунок, но она должна была понимать, что я попросил бы ее рассказать о нем поподробнее.
- Боюсь, что в какой-то момент Вы будете сыты по горло и скажете: «Я умываю руки». Часть меня думает, что Вы так не поступите, но другая по-настоящему напугана. Эти воспоминания пугают меня, как и то, что я Вам их рассказываю. Моя семья говорила мне, что даже самые близкие друзья предадут и унизят меня, - Карен всхлипнула, но собралась. - Вы первый, кому я когда-либо доверилась. Я так запуталась. Я не знаю, что с этим делать. Если бы нечто произошло на стороне, и Вы бы не смогли меня больше лечить из-за этого, то я бы поняла. Я серьезно. Но я не знаю, что бы я делала без Вас. Я просто боюсь лишиться Вашей поддержки.
Какое одновременно испытание и возможность для Карен, подумал я, узнать впервые, что такое доверие. Неудивительно, что она боялась.
Когда она это мне сказала, в наших отношениях начали маячить перемены. Я проходил собеседование на роль заведующего отделением психиатрии в трех из четырех клиниках в городе и его пригородах. Если бы я получил этот пост, то я бы продолжил проводить сеансы с Карен, но я не знал, в какой части города я бы их проводил, и я боялся того, как эти перемены отразились бы на ней.
Я не был уверен в своей затее пойти на эти собеседования, и я не стал ей ничего говорить до того момента, пока мои перспективы не стали ясными. Учитывая ее рассказы о том, что она «выключается» и о насилии в детстве, которое она пережила, я склонялся к версии, что Карен страдала от расстройства множественной личности (хотя та часть Карен, которая приходит ко мне на сеансы, могла об этом и не знать). Я задавался вопросом, могли ли другие дети, которых тоже истязали, о которых она вскользь упоминала, быть другими частями ее личности, но она сама их воспринимала как реально существовавших детей, со своими собственными переживаниями. Или могли эти воспоминания быть своего частью детских садомазохистских фантазий, обладавших правдивостью галлюцинаций, которые она приняла за реальные факты из ее жизни? Хотя я и не отрицал вероятность того, что она придумала эти истории (хотя я и не понимал, зачем ей было выдумывать такие извращения), но после записи на пленке мой скептицизм поколебался. Она пыталась как можно подробнее описать всё произошедшее, несмотря на страдания, которые эти события вызывали.
Я сказал Карен, что прослушал ее пленку и осознал всю глубину того, что с ней произошло в детстве. Я не просил ее поподробнее остановиться на каком-то отдельном аспекте, потому что не хотел показать, что меня в большей степени интересовала та или иная форма насилия, тем самым подталкивая ее к тому, чтобы она рассказывала мне все детали только о ней одной. Последнее, что я хотел делать, так это указывать ей конкретное направление. Я всегда старался, чтобы она вела меня.
К сожалению, после того, как она передала мне кассету, она постоянно хотела покончить с собой. Мы постоянно говорили друг с другом по телефону и тратили все время на сеансах, чтобы пресечь ее попытки самоубийства.
В какой-то момент меня осенило. Если то, что было на пленке, произошло на самом деле, то она могла думать не только о том, как покончить с собой, но и о том, как убить меня, того, кому она рассказала нечто, что нельзя было никому рассказывать.
- Вы думали о том, чтобы убить меня? - спросил я Карен на одном из наших сеансов.
Она выглядела испуганной, словно ее застали врасплох.
- Мне говорили, что я обязана была убить любого, кому рассказала бы о том, что происходило в подвале. Я помню, как мне это вбивали в голову, - говорила она, вся дрожа от страха. - Я боюсь говорить об этом всем.
Она замолчала, а затем добавила:
- На самом деле никогда. То есть я никогда всерьез не думала никого убить. Я всегда думала, что, если до этого и дойдет, то я убью себя, раз уж я все равно должна была умереть.
- Вы теперь взрослая, - напомнил я Карен. - Хотя эти ощущения кажутся недавними, но их вызвали события, которые произошли много лет назад. Они Вас убеждали в том, что Вам следует убить меня и себя только из-за того, что они не хотели быть пойманы, и это позволяло им делать втайне свои ужасные дела. Но делиться ими со мной безопасно, как и для меня, так и для Вас.
Карен подалась вперед, наклонила голову и начала плакать от облегчения.
ДРУГИЕ ЛИЧНОСТИ
Часть вторая
9.
Письмо Клэр
Начало октября 1993 года, свинцовые тучи закрыли солнце, отбрасывая тень на Лейк-Шор-Драйв и на немногие оставшиеся лодки в гавани Монро. Карен вошла в кабинет без особого воодушевления. Она подошла к своему стулу, даже не взглянув на меня. Мне показалось, что что-то стряслось. Ей потребовалось несколько минут прежде, чем начать говорить. В подобные моменты мне приходилось ждать особенно долго. Пытаясь ее разговорить, я бы только сбил ее. Она выглядела так, будто хотела мне что-то рассказать. Она было открыла рот, но потом передумала и смотрела в окно. В итоге, она выдавила из себя:
- У меня продолжаются эти... эпизоды... Я называю их «отключкой», - она ушла в себя, не спуская глаз с окна. Через некоторое время она продолжила. - Промежутки времени, разные по длине, от минут до месяцев, которые я не могу вспомнить.
Снова пауза.
- Например, я не помню... занималась ли я когда-либо любовью со своим мужем, - Она замолчала, покраснев от смущения, но при этом было видно, что это ее сильно беспокоило. - Я знаю, что занималась, иначе у меня не было бы двух детей, но у меня ничего не осталось в памяти.
Карен наконец-то посмотрела на меня:
- У меня не осталось никаких ощущений этого рода.
- Что происходит, когда Вы «отключаетесь»? - Я оживился, поскольку она сама затронула эту тему, но мне было необходимо, чтобы она рассказала все в своем темпе и своими словами.
- Ну, я теряю ход времени. Чувствую слабость на долю секунды, а затем просто ничего не помню некоторые время. Когда выхожу из этого состояния, чувствую себя уставшей и выжатой, как лимон, но потом и это проходит, и все возвращается в норму. Вот и всё.
Карен отделялась от себя или была в состоянии помрачения сознания. Это разные термины для объяснения состояния транса, близкого к гипнотическому, в ходе которого она не могла вспомнить, что с ней происходило. Вопрос заключался в том, что же она делала в это потерянное время? Я удивлен тем, что она не заостряла раньше на этих эпизодах внимание, поскольку они должны были причинять ей неудобства и очевидно приводить в замешательство. Но я подумал, что ей было необходимо достичь определенного уровня доверия ко мне. Казалось, Карен сама мало что знала об этих случаях, по меньшей мере, не больше того, что она мне уже рассказала. Однако она могла рассказать об этом больше, если я бы прибегнул к другим специальным методам.
К ноябрю Карен начала косвенно раскрывать секреты ее души. В письме от 7 ноября 1993 года она описала свой сон:
«Я разговаривала с Вами по телефону, и мы решили привести мою мать на один из наших сеансов. Когда мы вошли в лифт, я начала слышать голоса других людей. Они вошли в Ваш кабинет вместе со мной. Вы открыли дверь и пригласили войти мою мать и меня. Я не могла понять, зачем Вы дали остальным людям войти, но при этом не разговаривали с ними.
Вы затем начали разговаривать с моей матерью. Я не помню ни единого Вашего слова, потому что наблюдала за остальными людьми в комнате. Среди них был мальчик, который стоял рядом с Вами и показывал язык моей матери. Девочка устроилась на Ваших коленях и засыпала. Два подростка спорили по поводу того, кто будет с Вами говорить первым. На Вашем столе ползал ребенок. Была и женщина, которая называла мою мать сукой. Другая женщина сидела на столе, высмеивая все, что говорила моя мать, а еще одна наводила порядок в Вашем кабинете. Сеанс был очень суматошным. Прислушавшись к присутствующим, я поняла, что знаю их. Я была крайне удивлена тому, что Вы соблюдали спокойствие, и окружающий шум Вас совсем не беспокоил. Не помню, чем закончился сон, но я проснулась с чувством умиротворения, и мне хотелось смеяться».
- Какие у Вас ассоциации вызывает этот сон? - спросил я.
Карен пожала плечами и сказала, что не знает, но люди в кабинете показались ей смешными и в некоторой степени знакомыми.
- Думаю, люди в комнате олицетворяли собой разные стороны Вашей личности и различные переживания, которые Вы испытываете ко мне и своей матери, - я подозревал, что, когда Карен «теряет ход времени» или «отключается», то она переключается на другую личность.
Я не спешил озвучивать свои мысли, что люди в ее сне были на самом деле ее альтер-эго, и я полагал, что она страдала от синдрома множественной личности. Но я думал, что все шло к этому, потому что Карен сама привнесла эти образы и ассоциации в терапию. Только благодаря ней мы продвигались.
На следующий день я получил письмо. На нем был штемпель от 5 ноября 1993 года, за два дня до сна Карен. Я получил его седьмого. На конверте был написан обратный адрес Карен, а само письмо было написано карандашом на бумаге, вырванной из блокнота на спирали.
«Уважаемый доктор Байер,
Меня зовут Клэр. Мне 7 лет. Я живу внутри Карен. Я слушаю Вас всё время. Я хочу поговорить с Вами, но я не знаю как. Я играю с Джеймсом и Сарой. И ещё я пою. Я не хочу умирать. Вы мне не поможете завязать шнурки?
Клэр».
Я не стал сразу звонить Карен по поводу письма. Я подождал пару дней, обдумывая свои шаги, которые предприму, чтобы коснуться его. «Не станет ли это последней каплей? Она каждый день на грани самоубийства. Не сломит ее, сможет ли она с этим жить? Сколько их еще помимо Клэр?» Сотни вопросов витали у меня в голове, но их следовало отложить. Мне надо было сосредоточиться на Карен: ее реакции, вопросах, действиях и безопасности.
Я к тому моменту накопил материал по синдрому множественной личности: статьи, монографии, учебники и тезисы конференций. Я отвел для этого заболевания отдельную книжную полку. Одной из самых цитируемых книг была «Диагностика и лечение синдрома множественной личности», написанной Фрэнком Патнэмом. В ней он отмечал, что сексуальное насилие в детстве, особенно сопровождаемое неописуемым садизмом, изнасилованием различными предметами, связыванием, нанесением порезов и ожогов, а также участие в «Черных мессах» являлось наиболее распространенной причиной расстройства. Это подходило под случай Карен.
Суицидальные наклонности и нанесение порезов также описывались как общая черта синдрома множественной личности, включая головные боли, обмороки и признаки истерии: оцепенение, глухота, и, если вернуться к Карен, ощущение боли в тех местах ее ног, за которые ее связывали и по которым били. Существует общее мнение среди всех авторов, описывавших случаи и симптоматику расстройства. Патнэм также отмечал, что не все пациенты с данным заболеванием с готовностью раскрывают симптомы, опасаясь, что на них навесят ярлык «сумасшедший», но альтернативные личности могут проявиться иными способами, например, через письмо к психотерапевту. Он также добавлял, что важно не скрывать что бы то ни было от одной личности по просьбе другой. А письмо Клэр относилось к числу таких секретов.
Когда Карен пришла на следующий сеанс, я держал письмо наготове. Я решил показать ей письмо в начале нашей беседы, чтобы у нас было как можно больше времени для его анализа.
- Я обдумывал наш разговор, когда Вы мне рассказали о голосах, звучавших в Вашей голове, - начал я. - Особенно ночью перед сном. Я также думал о сне, в котором разные люди находились в моем кабинете вместе с Вами. Мне казалось, что в этом могла крыться некая более глубинная причина, чем мы предполагали.
Я пытался перейти к обсуждению ее письма как можно осторожнее, но Карен начала понимать, что что-то было не совсем обычным. Казалось, она начала чувствовать себя неуютно и предчувствовала недоброе, но я продолжил.
- Я получил письмо, которое хотел бы показать Вам. - Карен застыла и выглядела напряженной. - Думаю, нам стоит об этом поговорить.
Последние слова я произнес спокойно и передал ей письмо и конверт. Карен прочитала письмо и пробежалась по обратному адресу. Она побледнела, по ее лицу было видно, что к ее горлу подступила тошнота. По ее виду можно было подумать, что она вот-вот упадет в обморок.
- Это письмо может стать подсказкой к тому, что Вас все это время беспокоило, - я пытался убедить ее, что хочу понять это письмо вместе с ней. - Я некоторое время полагал, что Вы можете страдать от так называемого синдрома множественной личности.
Раз уж я это произнес, то с этого момента мне надо было говорить четко и недвусмысленно.
- Учитывая Ваши эпизоды «потери времени» и данное письмо, поскольку по Вашему выражению лица я могу судить, что Вы не помните, что писали его, я думаю, что это единственное объяснение.
Так, теперь мне надо замолчать и ждать реакции Карен.
Она дрожала, поглядывая на дверь, и, казалось, была готова в любой момент сбежать. Ее лицо было белым. На моих глазах она пережила целый спектр эмоций: от непонимания до ужаса и принятия. Постепенно она отходила от шока, и ее панический настрой вместе с отвращением уступили место грусти и смирению.
- Я не была к этому готова, - произнесла она в итоге.
- Я не знал, как Вас к этому подготовить, - сказал я. - Мне показалось, что письмо было настоящим признаком того, что какая-то часть Вас хотела поделиться этим.
- Я понимаю, - произнесла Карен. Я сидел и ждал.
- Я привыкла считать эти голоса своими выдуманными друзьями, - она замолчала и дальше говорила тише. - Иногда мне кажется, что я сама себе не важна.
Я не совсем понял, что она имела в виду.
- Вы когда-нибудь слышали об этом заболевании раньше? Вы смотрели фильм «Сибил»?
- Нет. Я слышала название, но всегда сторонилась таких фильмов, сама не знаю почему.
Карен выглядела, словно после вскрытия, когда все ее секреты представили на всеобщее обозрение. Она отвернулась от меня, поэтому я не видел ее лица. Она долго смотрела в окно, затем снова посмотрела на меня страдальчески и подавленно.
- Вы мне поможете или я безнадежна? - спросила она.
- Я очень хочу Вам помочь, - произнес я четко и решительно, как только мог. Карен закрыла глаза и тяжело вздохнула.
- У нас у всех есть разные стороны личности. Но в Вашем случае они отделены друг от друга, живут своей жизнью и не полностью знают о существовании друг друга.
Карен обдумала это и затем повернулась ко мне.
- Я всегда задавалась вопросом, почему я многого не чувствовала.
- Мы вполне можем выяснить, что является причиной. Это то, что мы можем сделать вместе.
Я старался делать упор на словах «мы», «нас» и «вместе» как можно чаще, чтобы внушить Карен, что она могла считать меня партнером и источником постоянной помощи.
- Я рада, что мы говорим об этом сейчас, - сказала она неуверенно.
Время сеанса подходило к концу, и меня не покидало беспокойство о том, как повлиял на нее наш сегодняшний разговор.
- С Вами всё будет в порядке, пока Вы будете добираться домой?
- Думаю, да.
Я попросил ее позвонить вечером. Меня волновало (даже сильнее обычного), что она могла причинить себе вред.
Карен, казалась, стала больше замечать проявления других личностей, особенно вечером и ночью. Она отмечала, что от случая к случаю ощущала, как другие ее части действовали за неё по-своему. Она ощущала, как её разум переключался, и могла теперь сидеть и наблюдать за тем, что происходило вокруг. С ее слов, это было совсем не страшно, только испытывала ужас та ее часть, которая хотела покончить с собой. Прошлой ночью она слышала или чувствовала голос мужчины, который советовал ей мне ничего не рассказывать, иначе он причинит ей боль. Когда она злилась, что случалось редко, она слышала тот же самый голос, который лишь разжигал ее ярость. Ночью она слышала разные голоса, обсуждавшие события дня, которые сама Карен могла не помнить. Это был своего рода способ общения ее альтер-эго.
- Когда я засыпаю, - пыталась объяснить Карен. - Другие части меня просыпаются. Даже рутинные вещи, как приготовить обед, убраться дома или отвезти детей в школу, казались чем-то новым, потому что за них отвечали другие части меня. Я знаю, что проделывала их тысячи раз, но ощущение, будто я ими никогда всецело не занималась.
Карен говорила быстро, наклонившись вперед, очень энергично - чувствовалось, ей стало легче от того, что она поделилась этим со мной.
- Что еще с Вами произошло?
- Я могу читать, смотреть телевизор и слушать музыку одновременно, поскольку разные части меня отвечают за разные вещи, - она замолчала и заметно погрустнела. - Иногда мне кажется, что все то насилие, о котором я Вам рассказывала, не происходило со мной. Я могу Вам о них рассказать, но чувства, связанные с ними принадлежат какой-то другой части меня.
Карен повернула голову в сторону окна и погрузилась в свои мысли.
- Как Вы себя чувствуете в последнее время?
Она вновь повернулась ко мне:
- В последнее время у меня сильно болели ноги, но не думаю, что с ними что-то не так, - Карен сделала паузу и наклонила голову так, словно к чему-то прислушивалась. - Детский плач внутри моей головы прекратился.
- Детский голос? Сколько голосов Вы слышите?
- Думаю, около шести.
- Почему Вы мне об этом не рассказали раньше? - спросил я, стараясь (но неудачно) скрыть свое раздражение.
- Я боялась, Вы подумаете, я совсем съехала с катушек, и бросите меня, - Карен сжалась в знак извинения и робко улыбнулась.
Шесть голосов. Кому они принадлежали? Я знал о пациентах с синдромом множественной личности с начала своего обучения. Эти случаи редкие, и Карен - первая, с кем я работал сам. Я отдавал себе отчет, что был взволнован, узнав, что мне предстоит лечить такого пациента, но мне нужно было сдерживать свои чувства и сконцентрироваться на продолжении правильного курса ее лечения. В противном случае я мог бы все испортить. На тот момент я не собирался ничего менять. Если у Карен было это расстройство, то это не значило, что мне следовало отказаться от стандартных психотерапевтических методов.
Что говорили ей голоса? Шесть! Их точно было только шесть?
Однажды, Карен спросила меня, что бы произошло, если бы она выключилась в ходе одного из наших сеансов, что позволило бы мне увидеть и поговорить с одной из ее личностей. Ее эта перспектива явно настораживала, но я был заинтригован, хотя и не знал, как в полной мере использовать эту возможность. Откровенно говоря, я немного боялся этого, потому что не знал, чего ожидать. Я читал о расстройстве множественной личности и посещал занятия по гипнозу, но я не применял его в терапии с пациентом с данным заболеванием. Карен по сути своей мягкая, вежливая, честная и неагрессивная. Я не был уверен, что другие ее личности были такими же тихими и управляемыми. До этого в ходе наших сеансов я следовал стандартной тактике ведения психотерапии, вводя некоторые элементы психоанализа.
Это позволяло мне исполнять роль реципиента всего, что говорила Карен, но не направлять ее ассоциации. Таким образом, все исходило только от нее самой, а я тем самым подбирался к истинным неосознанным процессам, которые лежали в основе ее мучений. Предоставленные самим себе пациенты всегда неосознанно указывают лучший путь к их выздоровлению. Я полагал, что благодаря этому мы добились таких успехов. Говорить с другими ее альтер-эго под гипнозом переводило наше лечение на новую ступень.
На следующем сеансе Карен передала мне список личностей, которые ей удалось самой выявить. Она точно не знала, как ей это удалось, но я ниже приведу то, что она написала. Все было написано крайне структурировано аккуратным почерком на трех листах желтой линованной бумаги:
«Клэр - Семь лет - Пол: женский.
Любит играть. Не умеет завязывать шнурки. Люби шоколадное молоко. Любит объятия. Боится темноты. Иногда ее успокаивает Холдон.
Холдон - Тридцать четыре года - Пол: мужской.
Защитник. Утешитель. Помогает удерживать «Обозленного». Принимает решения. Сильный. Высокий. Мужественный. Левша. Умеет водить автомобиль. Иногда играет в боулинг.
Кэтрин - Тридцать четыре года - Пол: женский.
Деловая, ведет всю хозяйственную деятельность. Любит читать. Любит классическую музыку. Оперу. Играет на кларнете. Записывает на прием Карен №3 и следит за этим.
Карен Бу - 21 месяц - Пол: женский.
Плачет. Не говорит по-английски, немного по-венгерски. Испытывает сильную боль. Сонная, грустная, не умеет ходить.
Джули - Тринадцать лет - Пол: женский.
Всегда испытывает боль, особенно в ногах. Боится мужчин и вида крови. Не может дышать, когда люди вокруг курят. Не может ходить.
«Обозленный» - Возраст неизвестен - Возможно, мужского пола.
Всех ненавидит. Режет, бьет, колет. Ненавидит быть в женском теле. Причиняет боль Карен №3, когда та наносит макияж и надевает красивые вещи. Каратель. Наказывает Карен №3, когда та рассказывает о ритуальном насилии.
Сидни - Пять лет - Пол: мужской.
Любит веселиться и воровать. Любит разыгрывать людей. Врет. Плачет. Любит причинять неприятности Карен №2 и Карен №3 в отношениях с мужем. Подвергался насилию.
Сэнди - Восемнадцать лет - Пол: женский.
Обжора. Ест фаст-фуд. Плохо видит. Любит смотреть в окна. Кажется, пребывает в шоковом состоянии. Склонна к самоубийству. Тратит деньги, которых у нее нет. Создает неприятности Карен №3. Тихая. Грустная.
Карен №1 - Десять лет - Пол: женский.
Очень чувствительная. Застенчивая. Ходила в католическую школу святого Христофора. Подверглась насилию. Хочет не вырастать. Мучается от головных болей. Ненавидит своего отца. Ненавидит свою мать. Одинока. Боится разных шумов. Ненавидит клоунов, ткань в горошек и кокосы. Всегда прикрывает свою грудь.
Карен №2 - Двадцать один год - Пол: женский.
Училась в колледже. Работала секретарем. Вышла замуж за Джоша. У нее двое детей: Джеймс и Сара. Не испытывает никакой боли, не страдает от головных болей. Счастлива. Любит людей. Жена и мать.
Карен №3 - Тридцать лет - Пол: женский.
Посещает доктора Байера. Подавлена. Склонна к самоубийству. Страдает от головных болей. Спала до рождения Сары»
Оказывается, Карен №3 посещала наши сеансы! Эта маленькая записка прояснила многое. По меньшей мере, я узнал, что существуют одиннадцать альтернативных личностей внутри Карен. У каждого из них есть свои имена, возраст, только им присущие черты характера и собственные истории их жизни. Также после того, как Карен увидела письмо Клэр, она начала лучше понимать и больше узнавать о своей внутренней разбитой внутренней системе, и я теперь мог с ней об этом говорить. За последние четыре года (нет, всю свою сознательную жизнь) она об этом даже и не подозревала, следовательно, и я оставался в неведении.
Я знал, что у нее было диссоциативное расстройство, и предполагал, что оно являлось проявлением синдрома множественной личности, но нам не хватало деталей, которые я сейчас получил. Карен начала осознавать наличие альтер-эго внутри себя. Это представляло для меня чрезвычайный интерес, но крайне важно, чтобы я не проявлял никаких признаков подобной заинтересованности, которые бы насторожили её или же дали толчок ей для продолжения подобной линии в нашей терапии. Мне необходимо было не изменять своей тактике и работать со всем, что Карен мне рассказывала. Но это настоящее психиатрическое приключение.
В декабре 1993 года Карен рассказала мне, что начала лучше видеть действия других частей себя. Она начала описывать, что происходило в её голове.
- Вы имеете в виду, что можете видеть их? - поинтересовался я.
- Типа того. - Карен указала на пространство перед собой. - Я не могу их видеть, но могу видеть то, что они делают и слышу то, что они говорят.
- Что Вы наблюдали?
- Ну, Клэр несколько дней плакала, - сказала она. - Холдон заботился о ней. Когда он ею занимается, то он не может водить машину, поэтому другая, неподходящая часть вступила вместо него, и мы не смогли куда бы то ни было выбраться.
На минуту Карен задумалась, её зрачки смотрели по диагонали налево.
- Мы «переключались» весь понедельник, и поэтому не могли действовать совсем. Я натолкнулась на женщину, которую не узнала, но она говорила со мной так, словно мы знаем друг друга уже много лет. Я могла только предположить, что она дружила с какой-то частью меня. Мы пошли в магазин, и Сидни стащил рождественское украшение, а Кэтрин затем заплатила за него. Это выматывает.
Я отметил, что она очень использовала местоимение «мы», словно она теперь считала себя неким собранием личностей.
- Все дети внутри меня хотят любви и внимания. Они хотят, чтобы их приласкали и обняли.
Последние были похожи на просьбу, чтобы я к ней «прикоснулся и обнял» ее, но я не мог этого допустить.
- Вы можете получить это, заботясь и обнимая своих детей? - спросил я.
- Клэр ничего не чувствует, когда я обнимаю своих детей, - ответила Карен.
Я подумал, что она так легко не сдастся.
- Что Вы чувствовали, когда между Вашим мужем и Вами была близость?
- Я чувствую, что мой муж женился на другой части меня. Мы годами не были близки.
Тогда я подумал, что придется отложить вопрос с объятиями на некоторое время, но в то же время мне хотелось побудить её рассказать больше о деятельности других её личностей.
- Думаю, будет полезно, если Вы узнаете больше других частях себя и продолжите за ними наблюдать, - отметил я.
- На самом деле я мало о них знаю, но чувствую, что некоторые из них достаточно хорошо знают остальных. Может, Вам надо не со мной разговаривать. Иногда я чувствую себя лишь сторонним наблюдателем своей собственной жизни.
Хотя Карен и чувствовала, что внутри нее есть и другие личности, которые могут рассказать мне больше, но я рассматривал Карен №3 как основную личность, с которой общался и которую лечил. Но у меня не было оснований полагать, что она была доминирующей или первичной личностью по сравнению с остальными. Карен №3 была единственной, с кем я был знаком.
В ходе нашего последнего сеанса в 1993 году, перед моим отпуском, Карен передала мне письмо от Холдона. У его автора был закругленный, угловатый и неровный. Тут я вспомнил, что Холдон - левша, поэтому я предположил, что Карен написала его левой рукой.
«Уважаемый доктор Байер,
Пожалуйста, помогите мне с детьми.
Хотя Вы можете это и не осознавать, но с тех пор, как Вы вмешались в нашу систему, детям Вы нужны больше, чем я. Можно ли как-нибудь будет им объяснить, что Вы будете делать на рождественские праздники? Внутри полный бедлам. Клэр плачет. Сид крадет всякую мелочь, Карен №2 пишет чеки, хотя у нее на счету нет денег, а Джули и Карен №1 хотят покончить с собой. «Озлобленный» пытается убедить Карен №3 убить нас всех. Ребенок спит. Кэтрин и Карен №2 пытаются держать все под контролем. Карен №2 занялась рождественскими украшениями и красиво упаковала подарки, которые купила Карен №1 и Карен №3. Я объявился, чтобы принять кое-какие решения, водить машину и постараться держать нас всех подальше от неприятностей. Вы можете нам помочь?
Холдон»
Я не знал, как на это реагировать. Как мне стоило поступить? В каком виде мне надо было передать свой ответ? Как я мог помочь?
До сих пор я не общался напрямую с альтернативными личностями Карен, а, если судить по письму Холдона, именно это мне и следовало сделать, чтобы ему помочь. Я перечитал снова ряд книг и статей из своего собрания про синдром множественной личности. В них всех говорилось, что я должен был установить непосредственный контакт со всеми альтер-эго Карен. Однако я всё ещё пребывал в нерешительности. В теории всё выглядело просто, а как быть на практике?
Моя голова была перегружена новыми подробностями состояния Карен и, казалось, что единственным верным решением было продолжить выяснять всё новые детали и найти способ пообщаться с Холдоном.
В начале января 1994 я увидел Карен измученной и уставшей. Она дрожала от холода и быстро прошла к своему стулу. На ней было тонкое пальто, которое она не застегнула. Я выжидающе смотрел на неё, и она поняла, что я ждал, когда она начнет говорить.
- Я потеряла много времени, - начала она. - Я могла сосуществовать вместе с некоторыми другими частями меня, особенно с Кэтрин, Сэнди и Холдоном.
Когда родственники приехали отпраздновать Рождество, я наблюдала за тем, как Кэтрин организовывала развлечения. Ночью мне снились события прошедшего дня, которые произошли, когда я «отключалась».
Это мог быть шагом вперед, подумал я, но я указал на порезы у неё на руках.
- Я не помню, как я их сделала, - сказала Карен. – «Озлобленный» поставил условие, что к Новому Году мы все должны были умереть. Я думаю, дело в этом.
Как-то раз Карен показала мне историю болезни своего отца. Хотя его признали виновным в изнасиловании племянницы Карен, я вспомнил, что его заключение было отсрочено из-за его болезни. В документе говорилось, что его лечили от рака печени, а не рака толстой кишки, и прогноз был не слишком многообещающим. Говорилось, что он умрет из-за этой опухоли достаточно скоро. Карен всё ещё надеялась, что он раскается за всё, что он сделал.
В это же время, мать Карен решила возобновить старые знакомства, некоторые из которых принимали участие в изнасиловании Карен, и она начала получать странные звонки. Она боялась, что они придут за ней из-за того, что она мне рассказала.
- Кто-то позвонил мне прошлой ночью, назвал мою девичью фамилию, рассмеялся и повесил трубку. Были и другие звонки. Они меня пугают. Кто-то угрожал мне, что поквитается со мной, если я продолжу посещать Вас. Мне страшно. Я боюсь, что они причинят вред моим детям.
Карен поёрзала на стуле. Меня беспокоило, действительно те люди, которые издевались над ней, все еще были в зоне досягаемости. Я полагал, что большинство из них умерло.
- Вам следует обязательно поговорить об этом с детективом Флаэрти, - посоветовал я.
- Хорошо.
Я покачал головой после того, как она вышла из моего кабинета. Чего нам не хватало, так это еще одной причины, из-за которой она боялась бы приходить ко мне.
20 апреля 1994 года я начал работать в качестве заместителя медицинского директора федеральной программы медицинской помощи престарелым. Для меня это было настоящим прорывом. Я несколько лет обдумывал стать управленцем в сфере медицины. Я рассматривал возможность стать заведующим отделением психиатрии в какой-нибудь клинике, но, будучи президентом «Психиатрического общества штата Иллинойс», я познакомился с медицинским директором федеральной программы медицинской помощи престарелым, врачом, который был на десять лет старше меня и который занимался административными вопросами практически всю свою жизнь. Он и попросил меня стать его заместителем. Меня охватило ощущение, что я снова вернулся в медицинский колледж. Эта работа не замыкалась только на психиатрию, а охватывала всю сферу здравоохранения.
Когда мне предложили эту должность, то я сразу отказался. Я ненавидел эту программу. Всё, что я знал о ней, так это то, что врачам мало платили. Но мы разговорились и хорошо поладили. Я еще раз всё хорошенько обдумал и пришёл к выводу, что этот пост еще лучше, чем заведующий отделением, поэтому я согласился.
На своей новой работе вместо заботы об отдельном пациенте я управлял целой системой медицинского обеспечения. Число пациентов, которыми я занимался, подскочило с сотни до 2,3 миллиона человек. Я их никогда лично не видел, но всё, что я делал, напрямую их касалось. Вместо лечения я придумывал регламент оказания медицинских услуг. Так началась следующая ступень моей карьеры.
С учетом занятости на новой работе я мог принимать пациентов только половину дня раз в неделю. Безусловно, Карен осталась среди тех пациентов, которых я продолжил лечить. С остальными пришлось расстаться, что было тяжело. С некоторыми я работал несколько лет, и было не совсем справедливо обрубать с ними отношения, несмотря на то, что я долго их всех готовил к неминуемому концу. Всё равно было грустно.
Мне не хватало моих пациентов. Раз или два в день я вспоминал о той трогательной и искренней связи с каким-либо пациентом, которая была важна для нас обоих. Обычно это был анализ внутренней острой борьбы, какого-то негативного переживания или действия, которое, как потом выяснялось, зародилось в нем давным-давно, вошло невольно в привычку, а затем не без моей помощи было понято.
Вместо этого, став ответственным за данную программу, я был вынужден постоянно учиться. Мне было необходимо быть в курсе последних медицинских технологий, чтобы решить, что она покроет локально, и я всегда изучал современную врачебную практику. Я надеялся, что мой новый пост будет меня только вдохновлять на новые подвиги.
Карен продолжала бесконтрольно «терять время», хотя обычно казалось, что это даже ей в некоторой степени не вредило. Из-за того, что её беспокоили пробелы в её жизни, я решил найти способ общения с другими ее личностями, которые оставались невыявленными. Обычно для этого использовался гипноз.
Сложно точно описать, что происходит в этом состоянии. Хотя гипнотический транс известен был с древнейших времен и врачи его применяли уже более ста лет, но до сих пор не существовало бы единого теста, который бы позволял с уверенностью сказать «да, она в трансе». Магнитно-резонансная томография (МРТ) и позитронно-эмиссионная томография (ПЭТ) не выявляли особых различий между гипнотическим трансом и тем, когда человек просто закрыл глаза и решил пофантазировать. Однако исследования показали, что человек под гипнозом действует по-другому. Интересен факт, что сам термин «гипноз», который ввел в обиход французский врач в 1820 году, с греческого переводится как «сон», но со сном не имеет ничего общего и к нему не относится. ЭЭГ-обследования показали, что пациенты в трансе на самом деле находятся в состоянии расслабленного бодрствования.
Их внимание может фокусироваться исключительно на словах гипнотизера или же на внутренних процессах, происходящих глубоко внутри, принадлежащих к области бессознательного, которые обычно недоступны им.
Подверженность гипнотическому воздействию можно измерить рядом психологических способов, и пациенты с синдромом множественной личности хорошо поддаются гипнозу. Но я всё равно сомневался использовать его на Карен. Иногда я думал, что это был страх перед неизведанным.
И возможно ещё опасения, что я не был достаточно опытным в этой сфере. Для пациента гипноз - это дар, а для врача - искусство. Гипноз также ставит с ног на голову наши отношения с Карен, которые я пытался сохранить. Я всегда давал Карен возможность управлять сеансами, чтобы не влиять на то, что ей хотелось мне рассказать. Но при гипнозе я брал бы дело в свои руки и руководил ею, пока она была в трансе, заставляя её сконцентрироваться на том, что я говорил. Я мог бы свести к минимуму свои рекомендации, но всё равно это было существенным изменением в нашей терапии.
Взвесив всё, я решил, что пора было попробовать. Я знал, что Карен была готова. Больше я беспокоился из-за себя. Был ли я готов?
Я предложил Карен начать с некоторых упражнений на расслабление, чтобы дать ей к этому привыкнуть и научить её проникать глубоко внутрь себя и соприкасаться с её подсознанием. Одна из техник введения в транс заключается в том, чтобы попросить пациента представить место, с которым у него были безопасные и приятные ассоциации, а затем поместить его туда. Карен выбрала место из своего детства: уголок, спрятанный листом гипсокартона, в задней части кладовой в гостиной. Её дедушка открыл это место под лестницей, когда он чинил трубу. Никто её никогда там не находил. Она хранила там самые дорогие ей куклы и игрушки. Туда мне следовало поместить Карен в ходе гипноза.
- Всё будет хорошо, - сказал я 21 апреля 1994 года, когда мы начали. - Не беспокойтесь, может потребоваться несколько попыток прежде, чем это сработает.
Зная о том, насколько хорошо поддаются гипнозу пациенты с расстройством множественной личности, я не сомневался, что смогу загипнотизировать Карен. Меня терзала неуверенность по поводу того, что произойдет после того, как я сделаю это.
- Сядьте поудобнее, - начал я. - и закройте глаза.
Карен слегка поменяла свое положение и начала расслабляться. Я не мог сказать точно, кто из нас был более напряжен. Думаю, я.
- Дышите медленно полной грудью... почувствуйте, как напряжение покидает Ваши ступни и кисти рук... теперь Ваши ноги и руки... всё напряжение утекает через пальцы Ваших рук и ног... Ваши плечи и шея расслаблены, а Ваше тело становится невесомым.
Я наблюдал за движениями тела Карен, чтобы убедиться, что она действительно слушала меня. Я давал команды только после того, как она расслаблялась. По мере того, как я повторял свои инструкции медленно и успокаивающе, я видел, как она осела на стуле.
- Почувствуйте, что Вы падаете глубоко внутрь себя... всё глубже и глубже... всё расслабленнее и расслабленнее... теперь Вы в своем маленьком безопасном убежище... где все предметы очень яркие... Вы можете различать цвета и окружение, и это Вас успокаивает. Ничто не может Вам там навредить, - я замолчал на пару секунд. - Вы там?
Карен медленно кивнула:
- Я здесь, - произнесла она, бормоча, словно во сне.
- Что Вы видите? - спросил я.
- Я вижу две свои куклы, Тряпичную Энн и Тряпичного Энди...
- Что еще?
- Моё одеяло и свои книжки, - я дал ей сделать небольшую передышку.
- Вы могли этого раньше и не замечать, - начал я, выстраивая основу для нынешнего и последующих бесед под гипнозом, - но там есть и другая дверь. Пройдя через неё, Вы сможете увидеть некоторые части себя. Вы видите дверь?
- Да, - сказала Карен медленно.
- Вы можете её описать?
- Она небольшая и с большим числом замков.
Замки, интересно.
- Вы можете открыть их, если бы захотели?
Карен замолчала, на её лице читалось выражение неуверенности.
- Думаю, да, - сказала она в итоге.
- Когда Вы будете готовы, подойдите к двери, откройте замки и приоткройте дверь. Скажите, что Вы видите.
Я всё это придумал ради того, чтобы у Карен появился способ общения с другими личностями внутри себя. Я сидел и ждал, чтобы Карен сделала всё необходимое, чтобы открыть дверь, если она вообще хотела это сделать. Моё сердце забилось сильнее из-за ожидания, но мой голос должен оставаться спокойным и тёплым. Казалось, что я прождал вечность.
- Я выглянула за дверь, - сказала Карен и замолчала.
- И что Вы видите?
- Вижу какие-то силуэты.
- Вы можете их описать?
- Они разные... разных размеров... Одни высокие, другие нет... Возможно, дети?
- Сколько их?
Повисла тишина. Карен их пересчитывала?
- Одиннадцать.
- Что ещё?
- Некоторые из них называют мне свои имена. Там есть высокий мужчина, которого зовут Холдон. Там же маленькая Клэр и Кэтрин. Она худая и выглядит старше. Есть мальчик, которого называют «Озлобленным», и совсем маленькая девочка в мальчишечьей одежде. Холдон прикрывает рот «Озлобленному».
Я буквально был заворожен тем, что происходило с Карен, но я заметил, что она начала немного ёрзать на стуле, словно она начинала чувствовать себя неуютно или просто уставать.
- Хотите ли Вы вернуться снова в Ваше маленькое убежище? - спросил я.
Карен кивнула.
- Почему бы Вам не попрощаться с ними и сказать, что Вы скоро вернётесь?
По лицу Карен я понял, что она выполнила это.
- Почему бы Вам не закрыть двери, запереть её на замок и не отдохнуть в Вашем убежище?
Карен расслабилась на стуле. Я не стал её торопить.
- Вы можете вернуться в мой кабинет, когда я досчитаю от пяти до одного. Пять... четыре... три... два... один.
Карен медленно открыла глаза, словно она проспала несколько часов. Она выглядела сбитой с толку и щурилась из-за яркого света в комнате. Также по ней было видно, что ей немного неловко.
Я улыбнулся.
- Что произошло? - спросила она робко.
- Вы что-нибудь помните?
- Я не знаю точно. Я помню, что смотрела на что-то, но не помню, на что именно.
- Думаю, всё прошло прекрасно. Вы смогли увидеть некоторые личности внутри себя, и Вы мне об этом сами же и сказали. В общем, они выглядели вполне дружелюбными.
Мне полегчало от того, как хорошо были воспитаны её альтер-эго и что Холдон контролировал «Озлобленного». Карен устало улыбнулась. Весь сеанс гипноза занял не более пятнадцати минут, но казалось, что прошло намного больше времени.
- Думаю, это хорошее начало, - сказал я.
Несколько минут спустя Карен направилась к двери всё ещё несколько изумленной. Я плюхнулся в своё кресло не менее ошеломленный.
10.
Знакомство
На следующем сеансе я снова прибегнул к гипнозу, но не добился желаемого результата. Карен ёрзала на стуле и никак не могла устроиться поудобнее. Её лоб избороздили морщины из-за переживаний. Ей не удалось глубоко войти в транс, возможно, из-за того, что я её торопил. Она сказала, что Клэр хотела со мной поговорить, но она не появится. Я предположил, что моя нервозность была всему этому виной. Я уверил Карен, что Клэр может поговорить со мной в любое время и, если она опасается делать это сегодня, то у нас будет ещё много возможностей поболтать. Через пару минут я вывел Карен из транса. Мне было необходимо обеспечить Карен безопасной, тихой и надежной обстановкой для проведения сеансов гипноза. Я поклялся сделать всё от меня зависящее в ходе нашей следующей встречи.
В следующий раз Карен опоздала на десять минут вся в слезах. Она устремилась к стулу, осматриваясь, словно боялась, что попала не туда, сказав лишь, что не могла найти мой кабинет. Карен была на взводе и не могла понять почему. Я предложил поговорить с другими её личностями, чтобы выяснить причину. Она согласилась, удовлетворенная тем, что сможет отвлечься от своего текущего состояния. Я провёл ту же операцию, что и в первый раз, попросив её проникнуть глубоко внутрь себя. Полностью погрузившись в транс, выражения её лица сменялись с невероятной быстротой. Со стороны также казалось, что поочередно говорили разные голоса:
«Нам следует умереть, когда она умрет»,
«Другие появились и родились»,
«Боль пройдёт, когда ты умрёшь»,
«Он сказал, так повелел Господь»,
«Она хотела всю свою жизнь его смерти, поэтому ей надо покончить с собой».
Либо Карен разговаривала вслух сама с собой, либо другие её личности говорили со мной. Она попеременно вскрикивала, бубнила, предостерегала и предрекала.
У меня пробежали мурашки по коже. Я обратился к Карен, которая всё ещё была в трансе, и к кому бы то ни было, кто слушал меня, что ей не следует умирать. Я указал на то, что она может дать умереть своему отцу и продолжить жить без него. Это освободит её, и больше не придется бояться. Она не отвечала, но по её внешнему виду я мог сказать, что ей полегчало. Когда я её вывел из гипноза, её прежнее возбуждение прошло. Я не мог сказать, какая её личность первой объявилась в ходе нашего сеанса. Я был намерен продолжить наши сеансы гипноза, но этому помешали другие события. Её отец умер на следующей неделе.
После его смерти Карен начала мне писать письма.
Я сказал Карен, но подозревал, что они были написаны не только ею одной. Первое письмо, которое она мне передала, было написано округлыми буквами под наклоном и датировано четырнадцатым мая 1994 года.
«Уважаемый доктор Байер,
В день похорон своего отца я проснулась поздно и не поняла, где находилась. Я потеряла время во сне и после пробуждения - некоторые из моих частей никак не могли найти себе места. В церкви мне было плохо, и я никак не могла сосредоточиться на службе. Затем я дошла до кладбища и отключилась снова во время панихиды. Всё это время кто-то из нас появлялся, а затем уступал место другому, говоря что-то и наблюдая. Я не мешала этому и выбрала роль стороннего наблюдателя. Служба длилась минут пятнадцать и вот, что говорили другие части меня.
Карен Бу: «Зэрэтлек!» (Я люблю тебя!)
Клэр (Холдону): «Ты точно знаешь, что он там? Это не одна из его игр? Там, наверно, темно. Ты уверен, что нам не сделают больно? Мне всё ещё страшно».
Холдон: «Он больше не причинит нам вреда. Он умер, ушёл навсегда. Помнишь, что говорил доктор Байер, «призраков не существует».
«Озлобленный»: «Надеюсь, он сгниёт в аду. Давайте откроем гроб, чтобы убедиться, что он там».
Сидни: «Можно я возьму крест? Правда, что его защищает святая вода?».
Карен №1: «Я знаю, он всё ещё может мне сделать больно. Он никогда не извинялся. Почему он так и не извинился? Может, Господь не говорил ему, что надо делать. Может, я ошибаюсь».
Сэнди: «Так грустно. Грустно, грустно, грустно. Я так расстроена. Он всегда меня любил. Без него я не могу жить».
Джули: «Мне всё ещё больно. Я не чувствую свои ноги. Я не могу дышать. Я хочу умереть».
Карен №2: «Смерть - часть нашей жизни. Нам нужно двигаться дальше. У нас может быть прекрасное будущее, если мы попытаемся».
Кэтрин: «Печально, что он умер так. Не признав ни перед собой, ни перед другими свои ошибки. Он всё отрицал. Не думаю, что кто-либо любил его по-настоящему. Я не буду по нему скучать. Я займусь деталями. У меня мало времени. Мне пора идти, сделать кое-какие заметки».
Карен №3: «Почему я ничего не чувствую? Почему они плачут? Им от этого полегчает? Тут меньше двадцати человек. На самом деле всем плевать».
Это письмо вобрало в себя эмоции Карен, всех её частей, которые она испытывала после смерти её отца. Я не мог не отметить, что другие её личности действовали автономно, но их беспокойства в той или иной степени озвучивала сама Карен в ходе наших сеансов.
Два дня спустя я получил открытку от Карен с благодарностью за поддержку после смерти её отца. Она заканчивалась словами: «Чувствую, словно груз упал с моих плеч, но в то же время мне страшно. Я просто не знаю, как жить дальше. Пожалуйста, не бросайте меня».
Не только той Карен, которая посещала терапию, нужна была моя помощь. Я получил еще одно письмо, которое было отправлено за два дня до предыдущего письма.
«Дорогой доктор Байер,
Майлз говорит, чтобы я Вам ничего не говорила, потому что Вы причините нам вред и будете смеяться надо мной. Я родилась двадцать девятого октября 1967 года в день Первого причастия. Карен сделали больно. Тогда Карен умерла и родилась я.
Саре собирались сделать больно точно так же, потому что Господь сказал, что так надо сделать, если хочешь попасть в рай.
Вы можете остановить того мужчину?
Клэр».
Майлз? Кто такой Майлз? А Клэр всё ещё живёт прошлым, когда ужасный человек может причинить ей боль в любое время.
Смерть отца послужила толчком к тому, что разные личности Карен начали проявляться. У неё начались появляться необъяснимые симптомы. У неё наблюдались сыпь, которая то проявлялась, то исчезала, слабость, потливость и боль в ногах, которую скорее всего испытывали Джули, проходившая в течение пары минут. У неё постоянно болела голова, а её врач порекомендовал сделать ей МРТ, чтобы выявить причину. Сэнди говорила, что «у неё мозг распух».
Некоторые альтер-эго Карен, особенно Джули и Сэнди, были очень привязаны к своим родителям и были опустошены смертью отца и отъездом матери в Венгрию. У них появилось желание воссоздать боль и унижение, которые связывали их с родителями. Из-за этого Карен отмечала, что она намеренно дразнила своего мужа, чтобы он кричал на неё и бил. Её всегда говорили, что она должна страдать. Она обрела близость со своими родителями через боль. Теперь же, когда их не было рядом, другие её личности пытались истязать себя ещё сильнее, чтобы в какой-то мере воссоединиться с ними.
Я получил ещё одно письмо четырнадцатого июня, на этот раз от Кэтрин. Почерк снова был другим. Почерк был женским, каждая заглавная буква начиналась с завитушек, стилизованных под старину, которые не были свойственны Карен.
«11 июня 1994 года
Многоуважаемый доктор Байер,
Меня зовут Кэтрин. Я часть Карен. Я отвечаю за всех детей в нашей системе. Моя работа заключается в том, чтобы Карен продолжала жить. Ужасные вещи произошли со мной, с которыми я справляюсь, как могу. На моём пути встречались разные препятствия, и я не знаю почему. Это не были несправедливыми превратностями судьбы. Я была выбрана для этого. Я родилась, когда Карен исполнился год. Именно я убедила её уйти из дома, когда ей было семнадцать лет. Затем я работала секретарём. Шёл 1977 год.
В нашей системе семеро детей (Клэр - семь лет, Майлз - восемь лет, Сидни - пять лет, Карен Бу - два года, Джули - тринадцать лет и Карен №1 - десять лет). Холдону и мне удаётся держать их более-менее под контролем. Каждый из этих детей был серьёзно травмирован. Я хотела бы рассказать, как только умею, причину их существования.
Клэр (семь лет). Её возраст никогда не меняется. Она родилась в день Первого причастия Карен, когда отец Карен поместил крест ей во влагалище, читая молитвы и брызгая на неё святой водой, чтобы изгнать демона из неё. Карен не смогла справиться с болью, поэтому и появилась Клэр. Ей нужны ласка и забота.
Майлз (восемь лет). Майлз никому не доверяет, но проникся к Вам, доктор Байер. Майлз появился для того, чтобы сдерживать гнев. Он не хочет, чтобы кто-либо ещё узнал о нас. Ему всегда больно. Майлзу хотелось бы всех нас убить. Он родился в 1967 году, тогда ему было шесть лет, рос до 1969 года, дорос лишь до восьми лет, когда начались ритуальные изнасилования. Он родился мужского пола и ненавидит быть в женском теле. Если дать ему такую возможность, он может причинить Вам вред, особенно, если Вы сделаете это первым.
Сидни (пять лет). Ему нужно внимание. Он ворует, чтобы сделать другим приятное. Он врёт, чтобы уберечь Карен. Сидни разыгрывает остальных. Он любит веселиться, когда никто не смотрит. Он родился в 1962 году, когда Карен было три года от роду. Отец напугал её, и она обкакалась от страха. Тогда он взял её испражнения и заставил её съесть их.
Сидни родился, чтобы выгораживать Карен перед её отцом и делать вид, что он ничего не сделал.
Карен Бу (два года). Родилась в 1960 году в возрасте двух лет. Она не понимает по-английски, только по-венгерски. У неё жутко болят голова и ноги. Она забрала всю боль Карен, когда ей делали операцию по удалению опухоли и услышала, что её хотят отдать в приют. Карен сделала вид, что не понимает по-английски, так и появилась Карен Бу. Она же взяла всю ту боль, которую причинил ей отец, когда душил её и связал её ноги, руки и рот клейкой лентой, надеясь, что она умрёт. Карен Бу также швырнули об стену после операции. Она была страшной, с опухолью, никто её не любил, и всё смеялись над ней. Никто бы не обнял её.
Джули (тринадцать лет). Она родилась в возрасте тринадцати лет в 1970 году, когда отец Карен отдал её своих друзьям для секса. Карен тогда было одиннадцать лет. Джули не может пошевелить ногами из-за веса мужчин, под которыми она оказывалась. Она боится мужчин, темноты, и ей становится плохо при виде крови. У неё астма, и она не может дышать полной грудью. Она не может ходить.
Причина её существования - стереть эти кошмарные воспоминания из памяти Карен. Страдания Джули настолько сильные, что она умирает.
Карен №1 (десять лет) родилась 1969 году, когда Карен исполнилось десять лет. Карен были изнасилована и садистки замучена братом бабушки, Константином. Карен №1 взвалила на себя эту ношу. Она очень чувствительная и робкая, она не хочет вырастать. Она мучается от постоянных головных болей. Она чувствует себя одинокой и думает, что никто её не любит, включая Вас. Она завязала плотно тканью грудь Карен, вызывая тем самым немалую боль. Она до смерти боится шумов и часто пугается. Она ненавидит своего отца и его отца. Её дедушка использовал клоунские маски, чтобы пугать и насиловать Карен. Карен №1 не выносит клоунов и узор в горошек.
Надеюсь, часть того, что я написала, поможет Вам в лечении Карен. Хотя я абсолютно понимаю, что Вы ею воспользуетесь, и полностью доверяю Вам, но думаю, что сама Карен к этому не готова. Как-нибудь, когда-нибудь, надеюсь, нам удастся поговорить. Я слышу всё, что говорят Карен, но она не знает, что я думаю и делаю.
Искренне Ваша,
Кэтрин».
Я послушался совета Кэтрин и в этот раз не стал показывать Карен это письмо. В нём описывались события, от которых её отгораживали, и я не знал, когда она будет готова иметь с ними дело. Появление Майлза привело меня в замешательство. Казалось, он был опасен и непредсказуем. Были и личности, которые представляли собой вместилища боли, особенно Джули и Карен Бу. Мне трудно было представить знакомство с ними. То, что я узнавал о Карен, было одновременно и захватывающим, и пугающим.
В июле 1994 года Карен переключалась с одной личности на другую много раз в течение дня. Возможно, с ней это происходило всегда, но теперь она стала чаще это осознавать. У неё возникли проблемы с тем, чтобы держать себя в руках, слово эти периоды «потери времени» и весь беспорядок, с ними связанный, причинял ей боль. В конце июля наш сеанс завершился нескончаемым потоком слёз, сопровождаемых её причитания, что ей больно, у неё жуткие головные боли, она разбита и измотана тем, через что ей приходится проходить.
Два дня спустя я получил письмо, написанное почерком Кэтрин.
«Дорогой доктор Байер,
Мне искренне жаль, что я не написала Вам раньше, но я была занята. Понимаете, в нашей системе возникли большие проблемы, и я надеюсь, что с Вашей помощью их можно будет разрешить. Карен отчаянно нуждается в помощи и, слава Богу, снаружи есть кто-то, кто может нам помочь.
Работа в аптеке-закусочной ей не подходит. Я решила не помогать ей, поэтому там работают Майлз и Сидни. Они не способны выполнять подобную работу - Майлз неорганизованный, а Сидни ворует. Это должно прекратиться.
Вот, что происходит внутри. Майлз очень активен, он чаще стал завладевать телом Карен. Он старался изо всех сил прекратить Вашу терапию с ней. Он понимает, что не может бороться, и впервые успокоился. Я верю, что Вы начинаете ему нравиться. Продолжайте в том же духе.
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
Отборные классические книги
Классика
ВКОНТАКТЕБиблиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории
Любовные романы
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2
книги