Месть моя, или сбежавший жених (СИ)

Глава 8

Доброкотов смягчился:

— Выпьем? У меня есть мартини «Rosato» — лучший напиток, в его вкусе чувствуются оттенки гвоздики и корицы. Ах, как я люблю корицу, запах из детства: яблочное варенье, открытые пироги.

— Красиво описа́л. Что ж, если нет «Шато д’Икем», жду твой розовый вермут.

Вадик не заметил иронии в моём голосе и на серебряном подносе в высоких фужерах принёс мартини, а потом аккуратно поставил на кофейный столик. В дворянское гнездо попала, не иначе, так и тянет сказать: «Какие чудные погоды стоят, Ваше благородие».

— А где поджаренные тосты с пастой из авокадо, ветчиной или мягкими сырами, канапе с овощами или красной рыбой, фруктовые нарезки, маслины?

Вадик пожал плечами и развёл руками: нет-с.

Вот так всегда. Только приготовишься к гламурной жизни, а тут то колготки порвались, то сахар закончится, то рыбу красную только-только кто-то съел.

Через какое-то время, изрядно захмелев, Вадик продолжил свой спич во славу семейной жизни: де жена хоть и старше, но он ею доволен: во всём слушается, как муж скажет, так и будет, деньгами распоряжается он, в офисе Доброкотов — первое лицо, без этого самого лица всё производство остановится. Дальше — больше: все от него в восторге, все ищут дружбы с ним, с мэром и даже губернатором на короткой ноге. В общем, чем дольше говорил, тем больше походил на известного героя «Ревизора».

Потом, обрадованный тем, что я усердно киваю в такт его словам, аки болванчик, неожиданно сказал:

— Если бы ты знала, как мне тебя не хватает, как я по тебе скучаю, как люблю своего Куклёнка. Веришь, иногда думаю: зачем мне это всё, если нет тебя. — Я по-прежнему молчала. — А помнишь, ту нашу первую ночь, когда это случилось впервые, ну на моём выпускном? — Я кивнула. О, да Вадюша поплыл — пить надо меньше. — Как это было трогательно, нежно, чувственно. — Вадик, Вадик, конечно, всё помню, ведь от того времени только память и осталась. — Именно в ту ночь я понял, как ты сильно меня любишь.

Только я раскрыла уши, чтобы услышать продолжение его спича: «Именно в ту ночь я понял, как сильно тебя люблю», прозвучало неожиданное:

— Знаешь, Куклёнок, всё-таки я поступил правильно, женившись на Ринке. Что бы это за жизнь у нас была? Нищета, а не жизнь. Ты должна оценить мой поступок и быть благодарна за него. Однако любить друг друга мы вполне можем. Тайно.

Когда я шла к Доброкотову в душе лелеяла надежду: а вдруг он понял, как сильно ошибся, оставив меня, вдруг по-прежнему любит?

Или хотя бы попросит прощения за тот поступок. Я бы тогда, честное слово, простила его и ушла, закрыв Ящик Пандоры навсегда.

Этот шаг к нему был проверкой и его, и моих чувств. Теперь я знала точно: от присутствия Вадика дыхание не учащалось, как бывало раньше — даже ещё день назад, и сердце больше не проваливалось в пятки. Хотелось реветь — было жутко как себя жаль.

И в этого мудака я когда-то влюбилась! Где были только мои глаза и уши?

Доброкотов помолчал, а потом, вытирая внезапно набежавшие пьяные слёзы, просипел:

— Хочу спросить: может, в твоей душе ещё сохранились чувства ко мне?

— О, Вадик, у меня столько к тебе чувств, ты не представляешь.

— Тогда чего мы сидим? — Я пожала плечами. — Надо быстрее в душ. Я первый.

Когда Вадюша, пьяно шатаясь, отправился в душевую комнату, я пошла в другую — хозяйскую спальню и, приподняв мочку уха, отцепила левую серьгу, осторожно положила под супружескую кровать, надеясь, что когда-нибудь сотрудники клининговой службы, проводя уборку, обязательно найдут эту вещицу, передадут хозяйке, а дальше — посмотрим, Вадюша, как решит проблему твоя супруга. И, открыв двери, тихо вышла из квартиры.

Вернувшись домой, я сразу встала под душ, преследовало стойкое ощущение, будто обляпалась навозом. Хотелось всё вокруг пинать и уничтожать. Фу! Мерзко как!

Любая женщина вообще — драматург, режиссер, актер, критик и зритель жизненного произведения. Так что, основной спектакль впереди.

Тогда я была уверена, что, мстя, поступаю правильно.

Но не бойся, Доброкотов, членовредительства не будет, я, будучи юристом, чту законы.