Метаморфоза

8 МАРИ

Капо сидел напротив меня, ближе к двери, в темноте. Я знала, что он не заснет.

Со своего места на кровати я представляла, как его электрические глаза будут первым, что я увижу, если он наклонится вперед - бодрствующими и кипящими энергией, когда казалось, что весь мир уже заснул. Прямо как татуировка волка на его руке, на которой эти же глаза выступали из черноты его меха.

Время от времени мне казалось, что я слышу его дыхание... вдох, вздох, даже зевок. Но я ничего не слышала. Капо был неподвижен, как призрак. Присутствие... Я знала, что он здесь, но чувствовала только потому, что его присутствие щекотало мне шею.

Может быть, я даже ощущала его в своих костях.

А может, и не призрак... Я не хотела думать о нем в таком ключе, не тогда, когда я понятия не имела, что произошло с его горлом. Я подумала о мозаике внутри пещеры, а вместо нее - вода. Капо мог быть настолько неподвижен, что становился отражением. В зависимости от того, как он смотрел на меня, я видела то, что видела в нем.

Внутри нашей каюты было жутко тихо. Стены казались звуконепроницаемыми, но я все равно представляла себе обычные шумы яхты. То, что я услышу, как только выйду из каюты.

С одной стороны, это нервировало меня, когда я знала, что по ту сторону нашей двери кипит жизнь, движется, шумит, а я понятия не имею, что происходит. С другой стороны, пребывание в тишине вместе с Капо давало мне ощущение покоя.

Возможно, это было похоже на разрыв между адом жизни и ее раем. Я могла ненадолго провалиться в сон, но то был неспокойный сон.

Я открыла рот, чтобы что-то сказать, но тут же закрыла его. Что тут можно было сказать? Капо не оправдывался за свои поступки и никогда не отрицал, что преступная деятельность - опасность - была частью его бизнеса. Я не знала всего, но он сказал мне, что работал на семью Фаусти, когда мы были на Сицилии. Прибавьте сюда яхту, капитана - который тоже был связан с ними - и вот он ответ. Капо, вероятно, уже обсудил с Рокко ситуацию. Я решила, что он был тем, с кем мой муж разговаривал по телефону.

Я не могла удержаться, чтобы не понаблюдать за Капо, пока Капитан отпивал глоток кофе. Хотя лицо Капо никак нельзя было назвать живым, с кучей эмоций и, соответственно, выражений, которые я могла бы легко идентифицировать, я знала, что он злился.

При этой мысли в моей груди разлилось тепло.

Это не имело никакого отношения к тому, что Капо злится на Рокко. Это имело отношение к причине, стоящей за этой злостью.

Из-за меня.

Он не хотел, чтобы я была вовлечена в происходящее.

Именно поэтому Капо стоял как часовой у двери, неся вахту, возможно, до утра или до того момента, когда корабли позади нас уйдут из нашего поля зрения.

Проклятье... неужели мы потопим их? Зная то, что я уже знала о семье Фаусти, я была уверена, что если корабли, сидящие у нас на хвосте, подойдут слишком близко, они станут затонувшими кораблями с сокровищами, обнаруженными через сотни лет.

Несмотря на эти мысли, в груди снова потеплело при мысли о том, что Капо защищает меня от всего мира, и я снова заснула в прохладной комнате, легко дыша.

Спустя несколько часов меня снова разбудило вовсе не солнце, заглядывающее в окна. Это была музыка. — Cuando Me Enamoro³, - пел чрезвычайно романтичный итальянский тенор, его голос доносился через аудиосистему, словно он сам пел мне серенаду.

Ухмылка, которую я не могла сдержать, появилась на моем лице, когда я услышала, как надтреснутый голос Капо с трудом выдавил «flores»⁴, когда запел это слово вместе с тенором. Flores по-испански означало «цветок», а еще это была моя девичья фамилия, которую мне дала моя приемная мать и человек, который был ее мужем до самой своей смерти. Несмотря на то, что голос Капо был напряжен, когда он пел куплет, я могла сказать, что он был увлечен этим занятием. Остальную часть песни он предоставил петь тенору.

Да чтоб меня. Эта песня была такой романтичной, но в бодрящем стиле.

Я глубоко вдохнула чистый воздух. Дверь каюты была открыта, впуская теплые солнечные лучи. На эту палубу никто не заходил, пока мы их не звали. И это хорошо, иначе они увидели бы меня голой, как в день моего рождения. Мне нравилось спать без одежды, тем более что простыни так хорошо прилегали к моей коже. Я сделала еще один вдох и почувствовала в воздухе запах... Капо. Запах пресной воды. Соли и моря. Если бы у голубого цвета был запах... так пах бы мой муж.

Схватив халат, я накинула его и увидела, что Капо стоит в ванной перед зеркалом. Он обмотал полотенце вокруг талии, капли воды стекали по его телу, и он прижимал бритву к своей челюсти. Это была одна из тех старых бритв - опасная на вид и нежная для кожи. Она скользила по его лицу медленными, но уверенными движениями, а потом он сбил крем для бритья с волосами в раковину.

От вида того, как бритва скользила по его коже, по моим рукам бегали мурашки. Я могла только представить, что случилось с его горлом, и от того, что что-то столь острое находилось так близко к шраму, мне становилось не по себе. А вдруг яхта накренится или еще что-нибудь?

Его глаза встретились с моими в зеркале, и через секунду я поняла, что он смотрит на меня. Я моргнула, а затем улыбнулась ему. Когда Капо улыбнулся в ответ, его зубы были ярко-белыми на фоне загорелой кожи и темных волос. Это была всего лишь вспышка, но вспышка, от которой по моим венам пробежало электричество. Она разбудила меня, как хороший эспрессо.

— Мы все еще живы, — сказала я.

— Мы все еще живы.

— Они все еще преследуют нас?

Капо повернулся обратно к зеркалу, возвращаясь к своему ритуалу.

— Sì⁵. Но ненадолго. В следующем порту мы сойдем на берег, а сокровища перегрузят. — Легкий наклон головы, холодный металл проводит дорожку по челюсти, затем всплеск ароматного крема для бритья с волосами снова оказываются в раковине. — Мы скоро будем там.

Я кивнула, но на мгновение задумалась, не была ли эта ночь последней, которую увидят люди на тех кораблях. И утро тоже.

Эта мысль заставила меня замолчать, и я продолжала молча наблюдать за Капо, пока он брился. Еще один заход, и его глаза снова встретились с моими.

— Сделай это для меня.

Это был не вопрос. Я отрицательно покачала головой.

— Я не знаю как. Я не хочу...

— Ты не поранишь, — ответил он, прежде чем я успела закончить. — Я научу тебя.

Мой муж учил меня столь многому... тому, что значит жить по-настоящему, и столь многому о том, что такое романтика, даже если он и не собирался учить меня этому.

У меня перехватило дыхание, тем не менее, я сделала шаг ближе к стойке и встала перед ним. Он взял мою руку и вложил в нее ручку от опасной бритвы.

— Она выглядит старой, — сказала я, неуверенно оглядывая ее. — Не сама бритва, а ее стиль.

— Она принадлежала моему дедушке, — сказал Капо.

Я подняла на него глаза, чтобы встретиться с ним взглядом, а через секунду я снова взглянула на острую бритву.

— Ты собираешься отрастить усы?

Усы его деда были чисто белыми, и на фоне его оливковой кожи они смотрелись по-настоящему диковинно.

— Его лицо было создано для них. Часть того, кем он был.

— Твое тоже могло бы справиться с ними, — сказала я. Я подумала о том, каким прекрасным будет мой муж, даже когда время возьмет над ним верх. Эти голубые глаза на фоне загорелой кожи, черные волосы, которые светлели только на солнце, но были похожи на пролитые чернила, квадратная челюсть, брови, мужественные, но не заросшие, и нос, прямой и тонкий, но достаточно мужественный, чтобы соответствовать опасной вибрации темной ауры, которую он излучал. Капо был выточен с недостатками, которые только делали его еще более совершенным.

Его рука сомкнулась над моей.

— Разберись с этим. — Затем Капо положил два моих пальца на верхнюю часть лезвия, а двумя другими обхватил рукоятку, расположив ее между средним и безымянным пальцами. — Устойчивость. Если держать ее таким образом, она будет тебе в некотором роде обеспечена. Или... — он показал мне другой способ и сказал, чтобы я выбрала тот, который мне удобнее.

— Ты уверен, что я справлюсь с этим... — Я держала пальцы так, как он впервые научил меня, демонстративно двигая бритву вперед-назад.

Капо переместил мою руку на свою грудь и, прежде чем я поняла, что он делает, и успела отпрянуть, провел рукой линию над сердцем.

— Жизнь наносит нам шрамы, Бабочка. Но, по крайней мере, это сделано рукой, которая не желает мне зла... Пока что, — добавил он.

— Пока что? — Мои брови взлетели вверх.

— Просто дай время, — усмехнулся Капо. — У всех нас есть кинжалы, просто все зависит от того, против кого мы их используем. По моему опыту, те, кто ближе всего к нам, готовы воспользоваться ими первыми.

Как я могла ответить на это? Вместо этого я положила бритву на стойку и провела пальцем по порезу, который Капо сделал. Может быть, он так думал или чувствовал, но... я не хотела причинять ему боль. Я хотела защитить его. Эта мысль заставила меня вспомнить, что я думала о моем муже в сицилийской церкви, когда свет от витража падал на его лицо.

Он стал мозаикой - стеклом, сдерживающим прилив. Его горло. Кто-то пытался разрушить все его защитные механизмы. Кто бы это ни был, он разбил его вдребезги, чтобы он снова собрал себя по кусочкам. Жесткие линии, удерживающие стекло в целостности, были так очевидны на его лице, если бы у кого-то хватило смелости взглянуть.

Мне нужно исчезнуть, чтобы меня увидели.

Ti vedo⁶.

Я тебя вижу.

Я вижу прямо сквозь прекрасное голубое разбитое стекло. Я вижу жесткие линии, которые служат связующей нитью. У меня хватает смелости откинуть образ охотника, чтобы заглянуть в глаза человека, глаза, которые делают человека с бьющимся в его груди сердцем цельным.

Я вижу тебя, мой муж. Я вижу тебя, мой Капо. Я вижу тебя, мое сердце. Я вижу тебя, мое все.

Его рука легла на мою, и я поняла, что песня под названием «Cuando Me Enamoro» все еще играет. Должно быть, он поставил ее на повтор.

Мы не сказали друг другу ни слова, но он начал двигать меня по ванной в такт песне, и каким-то образом, без слов, его тело научило мое танцевать. Как не позволить ему вести. Потом я усадила его и побрила ему лицо. От мягкости моих прикосновений Капо охватила дрожь, которая, надеюсь, стерла воспоминания о ноже у его горла.