Метаморфоза

12 МАРИ

Погрузившись в глубокую ванну, я задумалась, сколько подобных владений было у семьи Фаусти. Сколько яхт. Сколько машин. Сколько самолетов. Я не думала, что яхты, машины или самолеты - это большой секрет, но что насчет таких секретных мест, как это? Чувствовала, что за это знание придется заплатить высокую цену, и не в виде денег. Эти места, вероятно, были похожи на все затонувшие сокровища под водой - они существовали, но знание об их местонахождении могло стоить вам жизни.

Я понятия не имела, что Капо делал для семьи Фаусти, но могла бы это выяснить, захоти я поиграть в эту игру. Мне было все равно.

Было легко заметить, что Капо и Рокко были чем-то похожи, и Рокко мне очень нравился. Его жена, Розария? Что насчет нее? Не особо. Она всегда была дружелюбна ко мне, но иногда я видела осуждение в ее глазах. Как будто она сравнивала нас и задавалась вопросом, почему он женился на мне, а не на ней. И потом то, как она смотрела на моего мужа.

Она хотела его. И ее сестра тоже.

Огонь, не имеющий ничего общего с температурой воды, сжигал меня изнутри. Я не ревновала к Розарии, но ее откровенный пристальный взгляд выводил меня из себя. Это было грубо, и я почувствовала облегчение, когда они покинули это место.

Но фотография, которую она сделала, вызвала улыбку на моем лице. Я собиралась вставить ее в рамку. Уже обдумывала, куда повесить ее в нашем доме в Нью-Йорке, когда снова заиграла песня, которую я слушала на яхте. Я перестала тереть кожу намыленной мочалкой и слегка наклонилась в сторону.

Капо принял душ и стоял перед зеркалом с полотенцем на талии, зачесывая волосы назад.

Улыбка, которую я не могла сдержать, расплылась по моему лицу. Ранее все его мысли и внимание были где-то в другом месте, и я подумала, что это связано с неожиданным появлением Розарии. Но перед купанием он сказал мне кое-что, что дало ответ на загадку после того, как я собрала все подсказки вместе.

— Почему кто-то желает жить вечно? — спросил он меня.

Мои пальцы замерли на крючке бюстгальтера. Я как раз собиралась его снять. Встретилась с Капо взглядом в зеркале.

— Эм... потому что жизнь настолько хороша, что это кажется хорошей идеей?

— Хорошая идея, — повторил Капо, в его голосе прозвучала интригующая нотка.

Казалось, эта мысль даже не приходила ему в голову - что кто-то может не хотеть умирать. Или что принять смерть так же просто, как принять тот факт, что мы все должны дышать, чтобы жить. Это просто часть жизни. То есть, я знала, что смерть - это часть жизни, и я никогда даже не думала о том, что хотела бы жить вечно, но в последнее время... я могла понять, почему кто-то может этого хотеть.

— Да, — сказала я, снимая лифчик. — Может быть, если ты найдешь что-то или кого-то, ради кого стоит жить... разве ты бы захотел, чтобы твоя жизнь оборвалась?

— Смерть неизбежна, — сказал Капо. — И жить вечно было бы крайне утомительно. Вместо того чтобы хотеть жить вечно, кто-то может посчитать более разумным умереть прямо перед тем, ради кого он так или иначе живет. Тогда не пройдет и секунды, как им придется ощутить эту потерю.

— Что? — Я едва слышно выдохнула. Не потому, что его логика не имела смысла, или что Капо сказал это в романтической манере, но правдивость его слов поразила меня в самое сердце.

Мой муж пожал плечами.

— Для меня это имеет больше смысла.

— Ты думал об этом?

Капо кивнул.

— С тех пор, как ты впервые поставила эту песню. Тебе нравится размышлять над словами.

Он оставил меня стоять там, а сам направился в душ. Я же так и не нашлась, что ответить. Пока не пустила воду в ванной, я не поняла, почему он думал об этом - о тексте песни - и именно поэтому он был так задумчив весь день. Капо пытался понять, как я понимаю историю, лежащую в основе песни.

Честно говоря, я просто пыталась ее запомнить.

Я моргнула, когда Капо что-то сказал мне - он собирался лично проследить за тем, чтобы нам накрыли ужин. Я кивнула и посмотрела, как он уходит. Капо был уже одет, и от него тянулся тонкий шлейф одеколона, который все еще оставался в капельках водяного пара.

Он сменил песню, тоже на что-то более старое - куда более старое, чем он сам. I've Got a Crush on You.

Я погрузилась в ванну поглубже, нырнув под воду, позволяя воде смыть насыщенность событий этого дня. Было ощущение, что я покрылась коркой соли, и когда я всплыла обратно, ее кусочки плавали на поверхности. Я задерживала дыхание, но, хотя я и пробыла под водой чуть дольше обычного, я не собиралась в ближайшее время бить рекорды. Может быть, у меня была клаустрофобия, потому что, находясь под водой, я почти чувствовала панику, как будто доступ кислорода в мои легкие перекрывали, и я начинала задыхаться. Я всплыла, отплевываясь и вытирая волосы с лица. Мои легкие горели, и я глотала воздух.

Затем, когда я полностью открыла глаза, то увидела, что Капо стоит у стены и смотрит на меня. Прежде чем я успела понять, что он делает, он поднял меня из ванны, мокрую до нитки, и отнес в основную ванную комнату. Он взял полотенце с полотенцесушителя и укутал им меня, прежде чем усадить меня на пол.

— Не задерживай дыхание, когда меня нет рядом, — сказал он.

Я кивнула, не зная, что еще сказать или сделать. Я открыла рот, чтобы спросить об ужине, но Капо взял полотенце и притянул меня к себе. Наши тела столкнулись, губы тоже, и после этого все стало очень скользким. Я не была уверена, был ли пар на зеркалах от горячей ванны или он исходил от нашего горячего дыхания.

Капо оставил меня снова вымыться и сказал, что ужин был готов десять минут назад, но чтобы я не торопилась собираться.

Через тридцать минут макияж и прическа были готовы, и я была полностью готова. Когда я ходила по магазинам на Санторини, я выбрала два платья. Я искала только одно, для поездки в Афины, но мне приглянулось другое, и я не могла оставить его без внимания.

Это платье напомнило мне мое свадебное платье, но в более раскрепощенном его варианте. Я хотела шокировать Капо - не тем, как работает мой ум, или тем, что вылетает из моего рта, а своим телом.

Мое свадебное платье выглядело так, будто было сшито из крыльев бабочки, вены, проходящие через него, были так очевидны в дизайне платья. Это было то, что мы разделяли между собой - голубая бабочка имела для нас двоих особое значение.

Это платье...

Я провела по нему рукой, слегка вздохнув. Оно было белым и почти прозрачным, но вены бабочки были так заметны, окрашенные в насыщенный синий цвет Санторини. Линии были очень тонкими, но платье выглядело так, будто его собрали из мягких лоскутков материала.

Я решила сделать легкий макияж, позволив загару подчеркнуть цвет моих светло-коричневых глаз и черты лица. Волосы рассыпались вокруг меня волнами. Грудь упиралась в материал, соски были твердыми, несмотря на тепло, а глубокое V-образное декольте подчеркивал кулон Афродиты, который подарил мне Капо. Под мягким светом ванной комнаты рубин сверкал, как и кольца на безымянном пальце моей левой руки.

Материал приятно прижимался к телу, и, поскольку у нас был ужин в домашней обстановке, я решила не надевать сандалии и пойти босиком. Я взяла свои духи, чтобы побрызгаться перед выходом на улицу, но вместо этого схватила новый флакон. Он лежал там, когда я потянулась за лосьоном для тела. Лосьон был от дизайнера, о котором я слышала раньше, и флакон был таким же прекрасным, как и аромат, заключенный в нем. Он был голубым, как воды Сицилии и Греции, и пах цитрусовыми, лимонами и апельсинами, с нотками чего-то цветочного.

Раньше я влюблялась в аромат, потому что он заставлял меня почувствовать то, что я не имела возможности почувствовать в обычной жизни. На этот раз я влюбилась в него, потому что он заставил меня почувствовать себя женщиной. Я знала, что каждый раз, когда я его наношу, он заставляет меня думать о Капо и о нашем пребывании на Сицилии и в Греции.

Время, которое превращало девушку, которая всегда бежала от жизни, в женщину, которая принимала ее - ад и все вытекающие.

Дядя Тито говорил мне, что запахи обладают силой. Они обладают магией возвращать нас к людям и местам - к тому, кем мы были в прошлом и что чувствовали тогда. Я знала, что принюхиваясь к запаху этих духов, я буду думать о прохладном море, горячей коже, соли на губах; о купании голышом ночью под звездами; о походах в места, где растут только полевые цветы и пасутся козы; о том, как я ввалилась на чью-то свадьбу и танцевала до тех пор, пока мое лицо не стало выглядеть так, будто на нем навсегда застыла улыбка; о сплаве на плоту по горе Олимп; о сплаве на каяках по воде, настолько прозрачной, что ее поверхность напоминала стекло, а глубины были похожи на голубые и зеленые сокровища; о сексе в укромных бухтах; о пиратах; и еде, на употребление которой порой требовалось не дюжее мужество, например, салат из морских ежей (только что выловленных из моря) и баранины, и о сладком привкусе гранатов, задерживающемся на моем языке...

Будто этот флакон и жидкость в нем запечатлели все эти моменты и навсегда запечатлелись в моих чувствах. Я сказала Капо, что хочу взять с собой домой немного моря, чтобы запомнить эту поездку, но вместо этого он подарил мне нечто гораздо более мощное.

Воспоминания в бутылке.

Я никогда не чувствовала такого прекрасного запаха на своей коже. Он был легким, но оставался в воздухе даже после того, как я уходила. Этот аромат был дороже всех остальных, но это не имело значения. Он был бесценен для меня тем, что заставлял меня чувствовать.

То же самое чувство я испытала в церкви, когда Капо ждал меня в день нашей свадьбы, заставляя мои ноги двигаться, и я последовала на улицу под песню Фрэнка Синатры.

Мой муж ждал меня, наблюдая, как женщина и мужчина накрывают для нас стол. От дома - виллы? - к воде тянулся длинный пирс, на конце которого стоял стол. Над ним бугенвиллеи создавали своеобразный навес. В свете зажженных факелов, выстроившихся в ряд вдоль пирса, цветы казались неоново-розовыми на фоне пламени и заходящего солнца.

Когда мужчина и женщина начали возвращаться к дому, я встала чуть в стороне. Я не хотела, чтобы они увидели меня и выдали мое присутствие. Капо кивнул им, когда они приблизились, они кивнули в ответ, а затем исчезли через другую дверь, ведущую в другую часть дома.

Капо подошел к концу пирса и посмотрел на еду, затем на воду. Через минуту он обернулся.

Наши глаза встретились, и я слегка помахала рукой.

Капо встретил меня на полпути и взял мое запястье, его нос задержался на моем пульсе.

— Ты нюхаешь меня, Капо, — сказала я. Когда он посмотрел мне в глаза, я улыбнулась.

— Я бы вдохнул тебя всю, если бы мог, — сказал он.

— Такой голодный, да?

— Изголодался. — Он протянул мне руку, и мы прошли остаток пирса вместе.

Мне не хотелось благодарить его за новые духи, но я хотела, чтобы Капо знал, что они значат для меня, по-своему.

— Других духов, которые ты мне покупал до этого, было достаточно, ― сказала я. — Но эти... — Я подняла руку, чтобы Капо мог снова понюхать мое запястье. — Они... голубые.

Я усмехнулась, заметив, как слегка нахмурились его брови, а он прищурился.

— Голубой, — сказала я, — мой любимый цвет. Он... мне идет.

Его глаза пробежались по моему платью, и моя кожа стала такой же разгоряченной, как и пламя факелов.

— Марипоса⁷, — сказал он в своей очаровательной манере, — подходит тебе.

— И это тоже. Бабочка... — Я подняла руки и повернулась так, чтобы он мог разглядеть все платье. — Я всегда восхищалась вещами, за которые приходится бороться, чтобы найти красоту в жизни. Шрамы... — Я медленно провела пальцем по одной из светло-голубых вен. — Они делают бабочек еще краше для меня лично.

Затем я взглянула на шрам на его шее, прежде чем снова встретиться с ним взглядом.

— Ты уже обрела свои крылья, Марипоса?

Я пожала плечами.

— Не знаю. Я чувствую себя иначе, но при этом я... все еще я.

— Нет никого другого, кем бы я хотел, чтобы ты была. — Капо взял меня за руку и подвел к столу, где выдвинул мне стул. Я поблагодарила его по-итальянски, прежде чем он сел рядом со мной.

Это была красивая сервировка. Свечи в стекле. Столовое серебро с ручками, которые казались сделанными из перламутра. Тарелки, похожие на внутреннюю часть устричной раковины. Настоящие устрицы лежали на льду на стороне Капо в серебряном ведерке, а стол был заставлен едой, которую можно было есть руками. Я взяла оливку и рассматривала ее, пока между нами раздавался только шум волн, накатывающих на берег. Через минуту или две я повернулась и встретилась с его глазами. Я чувствовала, как он изучает мое лицо - мой профиль.

— Ты спросила меня во время нашей встречи: «Почему я?»

— О, — сказала я, когда поняла, о чем он говорит. — Почему ты выбрал меня для этого... — я показала между нами, — «соглашения»?

Он кивнул.

— И я ответил тебе.

И когда Капо повторил мне свои слова, сказанные им в тот день в кабинете Рокко, воспоминание ожило в моем сознании - такое же яркое, как цветы над нашими головами в темноте.

— Ты не похожа на остальных, — сказал Капо. — Ты выделяешься. Ты могла бы стать королевой на троне. Той, которую я счел бы за честь назвать своей женой. У тебя самое красивое лицо, какое я когда-либо видел. — Он сцепил пальцы, наблюдая за мной еще более пристально, почти изучая меня так, как я не привыкла: с благодарностью. — Человек сказал: «Вот кость от кости моей и плоть от плоти моей; она будет называться женщиной, ибо она произошла от человека». Для меня было бы честью назвать тебя костью от кости моей; плотью от плоти моей. Своей женой.

Капо смотрел на меня иначе, чем тогда - с той же благодарностью, но при этом увереннее... Я принадлежала ему. И когда он повторял слова, «кость моей кости», его рука обхватила мое запястье. Когда он произнес «плоть от плоти моей», он положил свою руку с бьющимся под кожей пульсом рядом с моей. Затем он приложил руку к сердцу, повторяя «моя женщина».

Слова Капо прозвучали не романтично и не с тоской. Он произносил холодную, жесткую правду. Несмотря на это, во мне поднялся тот же всплеск тепла, грозящий унести меня под воду. Но меня беспокоила не вероятность утопления. Я знала, где находится сокровище, и надеялась, что мой муж всегда приведет меня к нему. Это был он - кусочки его жизни, которыми он делился со мной.

— Сегодня у меня есть для тебя более простой ответ, — сказал он.

Я кивнула, сопротивляясь желанию раздавить между пальцами оливку, которая была прижата запястьем к его сердцу.

— Просто, — сказал он по-итальянски, — это не может быть никто другой. Ты была единственной, кто выбрал меня. — Затем, поднеся мою руку к своим губам, он съел мою оливку. — Я умираю с голоду, — продолжил он на том же языке. — Пора поесть.

Я не была уверена, что удовлетворило его больше - еда или я.