Мгла над Гретли

3

С Хичэмом, управляющим электрической компании Чатэрза, я должен был встретиться только днём и поэтому всё утро бродил по городу. В переулке я увидел маленький театр-варьете, который назывался “Ипподром”. Там давали представление под названием “Спасибо вам, ребята” дважды в вечер. Программа состояла из следующих номеров: “Ваш любимый комик Гэс Джимбол”, “Радиопевица Маргарита Гросвенер”, “Весёлые Леонард и Лори” и “Звезда двух континентов мадемуазель Фифин”. На фотоснимках у входа в театр мадемуазель Фифин занимала почётное место. Она была изображена в различных позах. Это была молодая женщина могучего телосложения с широким лицом, очень похожая на актрис французских бродячих цирков. Она призывала зрителей вести счёт её петлям и пируэтам, и я решил откликнуться на её призыв на этой же неделе. Возвращаясь назад к площади, я наткнулся на лавку, которой раньше не приметил. Она выделялась среди прочих своим нарядным видом. Крупными выпуклыми буквами по зелёному полю красовалось: “Магазин подарков Пру”, а в витринах по обе стороны двери были выставлены букетики неживых цветов из мягкой кожи и сукна, художественная керамика, бронзовые безделушки, красочные календари и тому подобные штучки. Сквозь витрину я увидел полку с книгами, вероятно, здесь выдавали книги на дом. Я воспользовался этим предлогом и зашёл. Сильно простуженная девушка в ярком халатике, что производило странное впечатление, помогала какой-то старой покупательнице выбирать маленькие деревянные игрушки. Я продефилировал к шкафу о углу и обнаружил, что выбор книг отнюдь не плох. Даже людям моей профессии иной раз хочется почитать. Вскоре я выбрал две книги, которые давно хотел прочесть. Однако я их не отложил, а сделал вид, что никак не решусь сделать выбор. Дело в том, что меня заинтересовала высокая женщина в зелёном халате, которая только что вошла в лавку через боковую дверь. С минуту или две она помогала девушке в жёлтом халате, затем подошла ко мне.

— Могу ли я чем-нибудь помочь?

Я взглянул на неё с любопытством. Сначала она показалась подростком, почти девчонкой, только очень высокой, хорошо сложённой и красивой, но, когда подошла, я увидел, что она приблизительно моих лет. У неё была широкая белая шея без единой морщины, бледно-голубые холодные глаза. Толстые золотистые косы обвивали её голову. Вблизи можно было заметить на лице сетку мелких морщин, возвращавших её к своему настоящему возрасту. Говорила она чистым и сдержанным голосом.

Я сказал ей, что зашёл выбрать две-три книги, и спросил об условиях. Она ответила и, в свою очередь, спросила, долго ли я собираюсь пробыть в городе.

— Я ещё не знаю, — сказал я, с радостью входя в роль. — Я, видите ли, инженер из Канады и собираюсь устроиться в электрическую компанию Чатэрза.

— А если вы получите работу, тогда останетесь?

— Конечно, но вряд ли я её получу, — ответил я с улыбкой. — Так что, думаю, мне не стоит брать абонемент, но, конечно, я оставлю за книги залог.

Она кивнула и поинтересовалась, где я остановился. Пока я отвечал, она выписывала квитанцию. Потом она записала названия книг, которые я выбрал, и моё имя.

— Кстати, — спросил я, — извините за любопытство, вы и есть мисс Пру?

— Нет, — отвечала она с едва заметной улыбкой. — Никакой Пру вообще нет.

— Но если бы она была, то это были бы вы?

— Вы имеете в виду хозяйку лавки? Да, я хозяйка.

— Вы, наверное, здесь недавно?

— Да, — ответила она. — Я здесь всего четыре месяца. И пока дела идут совсем недурно. Даже в таком месте, как Гретли, люди умеют ценить красивые вещи. Я приехала сюда без особой надежды на успех, но лавка мне досталась почти за бесценок, и на отделку её ушло совсем немного денег. И право же, пока что дела идут отлично. Конечно, очень трудно с товаром.

— Это, конечно, из-за войны.

— Да, война.

Я посмотрел на неё внимательно и тихо сказал:

— Между нами говоря, мне до чёртиков надоела эта проклятая война. Не вижу в ней никакого смысла.

— И тем не менее вы приехали из Канады, чтобы способствовать ей?

Она говорила почти с укором.

— Я приехал из Канады для того, чтобы найти работу по специальности. Я гражданский инженер-строитель. Я думал, может быть, здесь я смогу подзаработать немножко денег. Вот так обстоят дела, мисс… э-э-э…

— Акстон. Мисс Акстон.

— Благодарю вас, мисс Акстон.

Тут я улыбнулся ей и сделал вид, что не решаюсь продолжать.

— Я понимаю, что, может быть, это бесцеремонно с моей стороны… но… сейчас война… и я в конце концов канадец и…

— И что же, мистер Ниланд?

— Дело в том, мисс Акстон, я думаю, возможно, вы поймёте меня. Я здесь не знаю ни души… и… возможно, вы согласились бы как-нибудь вечером пойти со мной в ресторан? В “Ягнёнке и шесте” кормят из рук вон скверно, но, кажется, есть ещё одно место рядом с Гретли — “Трефовая дама”, где, говорят, очень недурное вино и еда. Вы бывали там?

— Название знакомое…

— Ну и что вы ответите на моё предложение?

Тут она улыбнулась неожиданно приветливо.

— Мне оно нравится. И пожалуйста, никаких извинений. Я ведь сама только что сюда приехала. Но сегодня и завтра я занята.

— Ну что ж! Отложим на несколько дней, — сказал я добродушно. — Я зайду, и мы сговоримся. Но, может быть, у вас есть телефон?

Телефон был. Я записал номер. По-видимому, она жила этажом выше лавки. Мы обменялись какими-то незначительными фразами, и я вышел.

В двух шагах от “Пру” я обнаружил табачную лавку и решил в неё заглянуть. Я нарочно спросил сигареты той марки, которой и в Лондоне-то не сыщешь. Дело в том, что продавец, не располагающий нужным вам товаром, всегда готов с вами поболтать, как бы желая загладить свою вину.

— Да, дела ни к чёрту, — пожаловался лавочник, — иной день ну просто закрывай лавку, да и только. Ей-богу, я и жене то же самое говорю.

— Но зато вам не слишком много приходится платить за помещение?

— Не слишком много! — завопил он. — Да они нас просто раздевают. Да, просто раздевают. А как только с тебя уже нечего взять, изволь выметаться, и всё тут.

— Так, по-вашему, в Гретли держать лавку невыгодно?

— Сплошное разорение. Уж вы мне поверьте. Если вы за этим сюда пожаловали, то зря теряете время.

Он вовсе не хотел меня обидеть, просто это для него был больной вопрос. Мы дружески распрощались.

Конечно, бывают такие легковерные, неопытные женщины, которые находят цены приемлемыми, даже когда с них дерут втридорога. Именно такие женщины занимаются продажей безделушек. Но ведь потому-то меня и заинтересовала мисс Акстон, что она была не из таких женщин и тем не менее держала лавку.

Отдел, который всегда уделял внимание подобным мелочам, направил почтой ещё одно превосходное рекомендательное письмо непосредственно управляющему электрокомпании Хичэму, так что мне не пришлось долго дожидаться в приёмной. Я тут же вручил ему и то рекомендательное письмо , которое мне дали в Отделе, само собою разумеется, ни в одном из этих писем ни словом не упоминалось, что я связан с контрразведкой. В остальном всё соответствовало действительности. Моё настоящее имя, возраст, профессия, работа в Канаде и Южной Америке и т.д. По-моему, к лжи нужно прибегать только в исключительных случаях, а в остальном оперировать правдой. Добрая половина тех, кого мы поймали, попалась именно на лжи, поэтому я спокойно наблюдал, как Хичэм, которого охарактеризовали прошлой ночью как маленького, вечно беспокойного человека, знакомится с моими рекомендательными письмами. У него было лицо утомлённого, вечно недосыпающего, весь день находящегося в четырёх стенах человека.

— Знаете, какое у меня сложилось мнение, мистер Хичэм? — спросил я, чтобы положить конец затянувшемуся молчанию.

— Да?

— Я думаю, это чертовски трудная задача — управлять таким разношёрстным предприятием. Вы здесь все работаете как волы.

— Да, мистер Ниланд, некоторые из нас работают по четырнадцать часов в сутки, такое мне, поверьте, не снилось, и обиднее всего, что большая часть времени уходит на вещи, которые только тормозят нашу работу. Если бы только вы знали… — И в порыве отчаяния он принялся чесать то, что война оставила от его шевелюры.

Как я и рассчитывал, это маленькое вступление помогло нам найти общий язык.

— Видите ли, мистер Ниланд, — сказал он, поглядывая на мои письма, — конечно, два–три человека, имеющие организаторский опыт, были бы совсем не лишними на нашем заводе, и будь у вас хоть небольшой опыт в электротехнике, я наверняка смог бы подыскать для вас место. По ведь опыта-то у вас нет.

— Да, опыта нет.

Пока что всё шло по нашему плану.

— На мой взгляд, сейчас важен не столько технический опыт, сколько организаторский талант. Умение наладить работу в широком масштабе и тому подобное. А такой опыт у вас, очевидно, есть. Но вопрос о приёме на работу решаю не я, а правление.

Только этого я и хотел.

— Мистер Хичэм, — сказал я, — время терпит, и мне не хотелось бы вас затруднять. Всё, о чём я прошу, это предложить мою кандидатуру правлению и замолвить за меня словечко.

Он вздохнул с облегчением. Моё предложение явно расположило его в мою пользу. Я воспользовался этим, чтобы попросить у него рекомендательное письмо к директору авиационного завода Белтон-Смита.

— Возможно — сказал я, — у них найдётся какая-нибудь работёнка по моей специальности.

Он тут же вызвал секретаря и продиктовал ему письмо. Это только подтвердило то, о чём я неоднократно говорил в Отделе: если ты изъясняешься по-английски и не носишь на груди нацистский “железный крест”, ты можешь спокойно и обстоятельно осмотреть в Англии всё, что тебе угодно.

— В это время я обычно обхожу цеха — сказал Хичэм, кончив диктовать письмо. — Хотите взглянуть на нашу работу?

Он очень гордился своим предприятием и часа полтора водил меня из цеха в цех, объясняя что к чему и возмущаясь недостатками.

Директор приказал заготовить копии с рекомендательных писем, и, закончив осмотр, мы направились через двор к конторе. Но тут его остановил цеховой мастер. Я решил пройти вперёд и подождать его у входа в контору. Сержант полиции, который беседовал с кем-то у проходной, направился в мою сторону. Это был совсем молодой парень, этакий новоиспечённый сержант, преисполненный служебного рвения.

— Минутку, — сказал он таким тоном, как будто я пытался улизнуть. — Прошу предъявить пропуск.

— У меня нет пропуска, — ответил я ему вежливо.

— Находиться на территории завода без пропуска категорически запрещено, — выпалил он.

Что можно было на это возразить? Я объяснил ему, что поджидаю директора, с которым у меня деловое свидание.

— В чём дело, сержант? — прозвучал начальственный голос.

Обладатель этого голоса только что вышел из конторы. Это был неприступного вида, подтянутый мужчина лет под шестьдесят, с дряблым лицом, кустистыми бровями и аккуратными седыми усиками. Он походил на наших генералов времён прошлой войны. Хотя он был в штатском, чувствовалось, что он готов облачиться в мундир в любую минуту. Сержант вытянулся перед ним в струнку и отсалютовал. Эти двое были под стать один другому. Два сапога пара.

— Хотел проверить его пропуск, сэр, — отрапортовал сержант.

— Правильно, — гаркнул тот. — Только что приказал коменданту прислать человека на проходную. Распустили народ…

— Так точно, сэр!

Затем они оба сурово взглянули на меня. Таким людям необходимы подчинённые. Кто-нибудь, кого можно было бы наказывать и распекать. Иначе их существование теряет всякий смысл.

— Я уже объяснил, что я с мистером Хичэмом. Он только что водил меня по заводу. А впрочем, вот и он! Можете спросить его самого.

— Отлично, сержант. Можете быть свободны.

Сержант снова отсалютовал, но, прежде чем уйти, наградил меня долгим и выразительным взглядом за то, что я так подвёл его перед начальством. Хичэм подошёл и представил меня. Оказалось, что это не кто иной, как полковник Тарлингтон, тот самый, о котором прошлой ночью говорили в баре.

— В чём дело, Хичэм? — сказал полковник, едва кивнув в мою сторону. — Что я вижу? Опять этот Стопфорд в столовой комиссии.

— Да, — подтвердил Хичэм вяло.

— Как можно мириться с подобными вещами? Ведь он в чёрных списках. Ведь он коммунист.

— Мне это известно, — сказал Хичэм с ещё более озабоченным видом, чем обычно. — Но его выбрали рабочие, и, если они хотят его, не можем же мы им запретить…

— Не только можем, но и должны, — разозлился полковник. — Проще простого. Завтра же подниму этот вопрос на заседании правления. Вы знаете, как я на это смотрю, Хичэм. Завод выполняет секретные заказы, а у нас тут во всех комиссиях позасели коммунисты… По городу шныряют немецкие беженцы — в таком беспорядке сам чёрт ногу сломит. Предупреждаю вас: я собираюсь принять крутые меры. Не только здесь, на заводе, но и в городе… Да, крутые меры. — Он резко кивнул нам обоим и чеканным шагом пошёл прочь.

— Я уже слыхал о нём, — сказал я Хичэму, когда мы поднимались по лестнице.

— О ком? О Тарлингтоне?

— Да. Что он за человек?

— Видите ли, — начал Хичэм, как будто в чём-то извиняясь, — он тут важная шишка. Вообще-то он землевладелец, но, кроме того, и член правлення, и мировой судья, и… всего не перечислишь. Само собой разумеется, большой мастер на всякие там речи по случаю дня военно-морского флота и всё такое прочее. По только уж больно перегибает палку. Сейчас он помешался на немецких беженцах — считает, что все они шпионы, члены “пятой колонны”, добился даже того, что одного из них — отличного химика-металлурга из Австрии — выгнали с нашего завода.

— Волевой стиль руководства? — подсказал я.

— Куда как волевой, — вздохнул он. Может быть, почувствовав, что слишком далеко зашёл, он вдруг снова вернулся к своему обычному озабоченному тону.

Вот ваши письма, мистер Ниланд. Правлению я представлю копии. А вот письмо Робсону из Белтон-Смита. Но, пожалуйста, дайте мне знать, прежде чем принять их предложение. Нам, чёрт побери, самим нужны люди.

Сержант всё так же околачивался у проходной. Хотя он видел меня с начальством, я знал, что он относится ко мне с подозрением. Если бы он мог к чему-нибудь придраться, то, вероятно, с удовольствием отволок бы меня и отделение.

Бар открывался поздно, и делать в отеле было нечего. Я вспомнил о маленьком театре-варьете. Когда я добрался до театра, представление уже началось. Мне дали место в партере.

Гэс Джимбол, “наш любимый комик”, пожилой коротышка, работал в поте лица, меняя шляпы и костюмы и отпуская двусмысленные шуточки, которые заставляли женщин на балконе буквально выть от восторга. Гэс выполнял свою работу безукоризненно. Единственное, в чём его можно было упрекнуть, это то, что было не смешно. И всё же Гэс был гением по сравнению с Леонардом и Лори, исполнявшими свой номер, словно в каком-то заунывном бреду, а что касается радиопевицы, то это диво, увешанное бусами и браслетами общим весом килограммов на сто, просто-напросто внушала вам робость.

Но вот кончилось первое отделение, а мадемуазель Фифин, это здоровенное широколицее “чудо двух континентов”, чьи фотографии занимали столь почётное место на витрине, так и не появилась. Должно быть, она была гвоздём второго отделения. Когда зажёгся свет, я увидел справа от себя в передних рядах большую компанию, среди которой заметил знакомых мне людей. Там был мистер Периго, он сидел ближе всех ко мне, втиснутая между двумя молодыми офицерами Шила Каслсайд, а через одно кресло от неё восседала та длинношеяя дама, что сидела напротив меня в поезде, — миссис Джесмонд. Я тут же вспомнил о смуглолицем иностранном господине, который притворялся, что не знаком с ней, и в то же время обменивался понимающими взглядами. Не успел я подумать, куда он мог подеваться, как тут же увидел его. Он стоял, прислонившись к стене, у выхода, всего в двух шагах позади миссис Джесмонд. Я поднял воротник пальто и надвинул шляпу на глаза. В это время компания поднялась и направилась к выходу, — наверное, спешили в бар. Миссис Джесмонд шла впереди. Когда она проходила мимо нашего иностранного господина, то замедлила шаг, и я ручаюсь, что они перебросились парой слов. Потом она вышла, а за ней потянулась и вся компания.

Я вышел следом. Проходя мимо толстяка-иностранца, я заглянул в его грустные маслянистые глаза, и мне показалось, что он меня узнаёт. Не то чтобы он меня узнал, но, вероятно, силился вспомнить, как это часто бывает с попутчиками в поездах. Впрочем, через минуту он снова погрузился в свои размышления. Ну конечно, это какой-нибудь старый поклонник мадемуазель Фифин, энтузиаст обоих континентов.

Бар оказался обширным, но и народу было много. Мистер Периго узнал меня и приветствовал. Сегодня он уже не заказывал вина, наверное, угощала миссис Джесмонд. Мистер Периго так обрадовался мне, что со стороны могло показаться, что мы старые друзья.

— Ну вот, милый юноша, — сказал он, похлопывая меня по плечу, мы снова встретились. Мне только что сказали, что вчера, после моего ухода, вам пришлось применить решительные меры по отношению к нашему другу Фрэнку. Нет, нет, не подумайте, что я вас осуждаю, ни в малейшей степени. Как вы смотрите на то, чтобы пропустить рюмку? А потом я представлю вас миссис Джесмонд. Очаровательная женщина! Просто не знаю, что бы мы тут без неё делали. Что будете пить? Может быть, мне удастся раздобыть для вас немного виски.

И он стал проталкиваться к стойке, оставив меня одного. Секунду спустя я был замечен Шилой, и вскоpe её нахальный носик уже пробивался ко мне сквозь толпу. Она была так же возбуждена, как и прошлой ночью, а поскольку не верилось, что она успела так рано накачаться, я заключил, что это её обычное состояние в компании.

— Послушайте, — сказала она без тени улыбки, — если вы думаете, что вчерашний случай вам сойдёт просто так, то вы ошибаетесь. А ну извиняйтесь!

— Ладно, — ответил я.

— Ну и что же дальше?

Но дальше ничего не было. Я стал набивать трубку, как будто Шилы не существовало вовсе.

— Я ничего не говорю: Фрэнк сам виноват, и я даже немного рада, что вы его проучили. На него иногда находит, хотя я уже не помню, когда это случилось в последний раз. Сейчас он грозится при первой же встрече сделать из вас отбивную. Но вы не беспокойтесь. Я случайно узнала, что ему придётся дежурить несколько дней подряд.

— Спасибо, что успокоили, — ответил я.

— Ну так вы сожалеете?

— О чём?

Она взяла меня за руку.

— О том, что по-хамски вели себя со мной. Разве не так?

Мистер Периго проталкивался к нам с рюмкой виски, улыбаясь фарфоровой своей улыбкой.

— Вот вам, милый юноша. Бармен божится, что это последняя капля виски. Что тут у вас происходит? Небось опять Шила вам докучает? Шила чудная девочка, но иногда невыносима, невыносимо надоедлива.

В этот момент мистер Периго бросил на меня многозначительный взгляд. Всё-таки он был очень не глуп.

— А сейчас я хочу вас представить миссис Джесмонд, — сказал он, — ведь сегодня она хозяйка вечера.

— Собственно, я уже встречался с миссис Джесмонд, — сказал я.

— Ещё бы, — сердито воскликнула Шила, — загадочных мужчин тянет к загадочным женщинам!

— Ну и ну! — протянула миссис Джесмонд, когда я поздоровался с ней и был представлен находившимся при ней лётчику и армейцу. — Ну не забавно ли вышло? Надеюсь, вы собирались мне позвонить, как мы договорились? А?

Я ответил (и это была правда), что собирался позвонить ей буквально на следующий день. Потом спросил, как ей нравится представление.

— Чудовищная вещь! — воскликнула она, улыбаясь своим кавалерам. — Никогда раньше не бывала в этой дыре. Но мистер Периго настаивал, а эти двое молодых людей поддержали его. Они утверждают, что здесь выступает какая-то великолепная акробатка.

— Потрясающая, — подтвердили “военно-воздушные силы”.

— Я слыхал о Фифин и раньше, — сказал мистер Периго с напускной серьёзностью. — И может быть, даже видел её в театре Медрано в Париже. — Трюк заключается в том, что надо хором считать её сальто.

— Нет, хорошее, хорошее представление! — сказала “армия”.

— Значит, опять придётся жаться в этих отвратительных креслах, — миссис Джесмонд улыбнулась своей обворожительной улыбкой. — Мистер Ниланд, сегодня я даю вечер, сама толком не пойму в честь чего. Мы собираемся отобедать в “Трефовой даме”. Не хотите ли присоединиться?

Я сказал, что с удовольствием присоединюсь, мы вернулись в партер, и скоро я был втиснут между Шилой и мистером Периго.

Толстый иностранец всё так же стоял, прислонившись к стене, но сейчас он не обращал на миссис Джесмонд ни малейшего внимания. В поезде я не смог хорошо разглядеть её. Сейчас я имел возможность убедиться, что она уже не молода, приблизительно моего возраста, что у неё отличная фигура и чистое и гладкое, как персик, лицо.

— Будьте осторожны, — прошептала Шила прямо мне в ухо, — это опасная женщина. Не знаю чем, но она опасна.

Я кивнул и сделал вид, что ужасно увлечён происходящим на сцене, где Леонард и Лори продолжали демонстрировать свои убийственные трюки. Я бы с удовольствием узнал от Шилы побольше о миссис Джесмонд, но рядом сидел мистер Периго и ничего не пропускал мимо ушей.

Он наблюдал за Леонардом и Лори, покачивая головой и восклицая: “Трогательно!” Я едва не сказал ему, что один из этих шутов очень напоминает его самого. Шила толкнула меня локтем, и я понял, что ей пришла в голову та же мысль.

Гэс, “наш любимый комик”, с удвоенным усердием снова принялся за работу, к большому удовольствию публики, включая офицеров и Шилу, которая смеялась над его плоскими шутками как сумасшедшая. Она смеялась тем же шуткам и в той же манере, что и фабричные девчонки на балконе. Мне многое стало понятным. Я поймал изучающий и холодный взгляд мистера Периго, обращённый на Шилу.

Мне не видно было миссис Джесмонд, она сидела через три кресла от меня, но по тому, что я ни разу не слышал её голоса, можно было судить, что она изрядно скучает. А я не скучал.

И уж совсем мне стало не до скуки, когда на сцене появилась Фифин. Она работала на кольцах и трапеции. Мощная, как молодая кобылица, она в то же время была чрезвычайно гибкой и проделывала со своим телом удивительнейшие вещи. Потом она предложила публике считать, сколько раз она повторит какой-нибудь сногсшибательный трюк, так что было слышно, как в зале бормочут: “Раз, два, три” и т.д. Один трюк она повторила семь раз, другой — одиннадцать, третий — шесть, следующий — пятнадцать и всякий раз сама повторяла общий результат. Она была неразговорчива, но мне почему-то подумалось, что она из Эльзаса.

— Взгляните на мистера Периго, — прошептала Шила, — теперь понятно, что ему нравится.

Он услыхал её слова, тут же повернулся, демонстрируя свою дежурную улыбку, впрочем, это не могло ввести меня в заблуждение, ведь мне уже случалось видеть совершенно другого мистера Периго. Не успела Фифин пробыть на сцене и двух минут, как я почувствовал, что мистер Периго вдруг застыл в напряжённом внимании. Не поворачивая головы, я покосился на него и увидел, что он не сводит сузившихся от напряжения глаз от извивающейся в свете рампы фигуры. И я услыхал, что он совершенно серьёзно, как если бы был её импресарио, ведёт счёт сальто.

— Вы очарованы, сознайтесь? — крикнула ему Шила, в то время как Фифин без особого восторга принимала наши бурные аплодисменты.

Но мистер Периго уже вернулся к своей обычной роли.

— Ещё бы, дорогая, — ответил он своим визгливым голосом, — глядя на неё, чувствуешь себя таким маленьким и слабым. Какие руки! Какие бёдра! И потом, видите ли, я забавлялся тем, что заключал сам с собою маленькие пари относительно числа сальто и сам у себя выиграл тридцать с половиной шиллингов. Понимаете? — добавил он, обращаясь ко мне.

— Да, конечно, — ответил я.

Покинув театр, наша компания разместилась в двух машинах. Я ехал вместе с Шилой, мистером Периго и армейским офицером, который был за рулём. Пока машина громыхала сквозь мрак и слякоть Гретли, мистер Периго хранил странное молчание. Я тоже молчал, но Шила и офицер без умолку болтали о пустяках. Я заскучал, что со мною часто случается после подобных спектаклей. К тому же я был голоден и не прочь выпить. Так я и заявил.

— Не волнуйтесь, дорогой, — крикнула мне Шила через плечо — мы получим чудный обед и выпивку! Сами увидите. Не знаю, где только миссис Джесмонд умудряется всё это доставать!

Машина остановилась у “Трефовой дамы”. Первое, что следовало сделать гостю, — это отправиться прямиком к бару. Бар пользовался популярностью не только потому, что там подавались коктейли, но и потому, что находился в руках Джо. В течение следующих десяти минут этот Джо был с единственной темой разговора. Он, по-видимому, считался главной фигурой в “Трефовой даме”. Драгоценная столичная штучка, эвакуированная в Гретли. В Лондоне он смешивал коктейли в ресторане “Борани”, и предполагалось, что жители Гретли должны быть бесконечно благодарны Джо за его появление в их провинциальном городишке. Надо ему отдать должное: он действительно понимал толк в спиртном и знал, где его раздобыть. Давно мне не приходилось пить такие отличные “мартини”, как те два, что он мне приготовил. Это был холёный, здоровый парень, выглядевший чисто и опрятно в своей белой куртке. Быстрый и обходительный, Джо забавлял компанию анекдотами, которые рассказывал с сильным американским акцентом. Чем-то он напоминал моряка, и было приятно смотреть, как он работает.

На обеде нас присутствовало восемь человек, мы сидели в столовой, служившей одновременно танцевальным залом и обставленной с гораздо большим вкусом, чем этого можно было ожидать от провинциального ресторана. Шила не ошиблась: миссис Джесмонд угощала нас на славу. Я никак не мог понять, почему миссис Джесмонд уделяет так много внимания моей персоне. Ведь я был отнюдь не в её вкусе, и к тому же прежде она приударяла за “военно-воздушными силами”, которые, кстати, были несколько озадачены таким поворотом дела.

Меня ожидал сюрприз. В глубине зала я увидел свою недавнюю знакомую из магазина безделушек — мисс Акстон. Она танцевала с командиром авиаэскадрилии. Она была восхитительна. Я вспомнил, как в разговоре с ней упомянул “Трефовую даму”, и она ни словом не обмолвилась о том, что собирается туда сегодня же вечером. Конечно, тогда она могла и не знать, что окажется здесь.

Шила заметила, что я наблюдаю за мисс Акстон.

— Да ведь это та женщина, что торгует всякими ужасными безделушками.

— Неужели?! — поинтересовался я. — А я как раз хотел спросить, кто она такая.

— Так оно и есть, — сказала Шила, прищурившись. — И она намного старше, чем кажется издали. Уж вы мне поверьте! Не нравится она мне.

Я рассмеялся.

— А что же в ней плохого?

— Ну, во-первых, она слишком много о себе воображает, а во-вторых, она всё врёт.

Я знал, что она “всё врёт”. А что касается её “воображания”, то меня это нисколько не интересовало. Половина населения Англии упрекает вторую половину в снобизме.

— И это всё? — спросил я, стараясь казаться равнодушным.

— Нет, — Шила подумала с минуту, — есть в ней что-то недоброе. Вы только поглядите вблизи на её глазаа. Тут Шила повернулась и посмотрела мне в лицо. — Не принимайте меня за дурочку. Иной раз меня действительно принимают за дуру, по это не так. Я знаю жизнь, и знаю её лучше, чем все эти люди.

— Да, это мне известно, — сказал я и, в свою очередь, посмотрел ей в лицо. Когда я сделал это замечание, наигранная весёлая дерзость исчезла с лица Шилы и она побледнела.

Залпом допив своё вино, она сказала:

— Пойдёмте танцевать.

— Итак, — начал я, как только мы вошли в ритм танца.

— Вы хотите меня выдать? — прошептала она, и я почувствовал, как задрожали её пальцы, зажатые в моей ладони.

Я сделал удивлённое лицо, но на самом деле её вопрос меня ничуть не удивил.

— А что же, интересно, я могу выдать?

Очень многое, и вы прекрасно это знаете. Я ещё вчера вечером догадалась, что вы всё знаете. Я уверена, мы с вами где-то раньше встречались, но не могу припомнить где. Вот это и мучило меня всю ночь.

— А какое это имеет значение? — спросил я. — Что же касается вашего беспокойства, то хочу сообщить вам: мне и в голову не приходит, что именно я могу вас выдать. Да и кому? Лучше оставим этот разговор.

Она пристально посмотрела на меня, кивнула головой, и на её лице вновь появилась улыбка. Мы продолжали танцевать.

— Я никогда не думал, что в промышленных городах Англии имеются такие рестораны, — сказал я.

— Вы правы, это лишь нам в Гретли так повезло.

— Кому он принадлежит?

— Разве вы ещё не встречали владельца. Вон там… Тот мужчина небольшого роста и есть хозяин “Трефовой дамы” — мистер Сэтл. Трудно поверить, правда?

— Да уж никогда бы не поверил.

Танцуя, мы приблизились к мужчине, на которого указывала Шила, и я захотел увериться, тот ли это человек.

— Вы имеете в виду именно этого человека, да?

— Да, это и есть он. Мистер Сэтл, — повторила Шила.

Мистер Сэтл заметил её и с улыбкой поклонился. Но как только он увидел меня, от его улыбки не осталось и следа. Его фамилия была не Сэтл, и я мог держать пари на весь остаток моего годовою заработка, что он, возможно, управляющий этого ресторана, но никак не владелец. Я его встречал раньше в Глазго, это было в то время, когда мисс Джесмонд приметила меня там, но тогда его звали Фенкрест, и он вряд ли мог заплатить даже за ножи и вилки такого шикарного ресторана, не говоря уже обо всём остальном. Он не знал о моих связях с Отделом, не знал, вероятно, даже о его существовании, но в Глазго он один или два раза встречал меня в обществе офицеров полиции и, должно быть, думал, что я имею какое-то отношение к этой службе. Во всяком случае, улыбка с его лица исчезла, а через пару секунд он и сам исчез из зала. Да, не говоря уже о жареных утках и напитках, “Трефовая дама”, по всей вероятности, была прелюбопытным местечком!

— Вы, кажется, всем довольны, — сказала Шила.

— Да, я рад, что пришёл сюда. Со стороны миссис Джесмонд было очень мило пригласить меня.

— Время от времени ей нравится устраивать вечеринки, а в промежутках между этими вечеринками мы редко видимся с ней. Разумеется, когда я говорю “мы”, я не имею в виду “военно-воздушные силы” и этих армейских молодчиков, которых она тут обхаживает. Бог знает когда и как они встречаются с ней.

— Вот что, Шила, некрасиво говорить такие вещи о хозяйке, — сказал я ей. — Я вижу, наша компания уже, кажется, разошлась. Что будем делать?

— Давайте попросим у Джо два виски с содовой, — предложила Шила. — Всё-таки он душка, правда?

— Думаю, я тоже сумею полюбить его, — сказал я, в то же время недоумевая, куда могли деться миссис Джесмонд и мистер Периго. У стойки их не было. Должно быть, где-то поблизости была гостиная.

Джо забавлял компанию анекдотами о начальнике ПВО и молодой вдовушке. Когда очередной анекдот был рассказан, я получил своё виски и с большим удовольствием заметил, что Шила увлечённо беседует с двумя военными. Я передал ей её виски, выпил залпом собственное и решительными шагами направился к двери, хотя не знал толком, что буду делать дальше. В коридоре напротив гостиной висела табличка: “Посторонним вход воспрещён”. Я быстро распахнул дверь, крикнул “Извините!” и захлопнул её. Я думал, это кабинет управляющего, и ожидал увидеть Фенкреста, но его там не оказалось. Зато в комнате находился другой — тот самый толстяк иностранец, которого я уже видел в варьете.

По левой стороне коридора был вход в безвкусно обставленную гостиную, где посетители, расположившись за маленькими столиками, пили вино и слушали радио. У входа я на секунду задержался: мистер Периго находится там в компании двух скучного вида дам и армейского офицера. Напротив входа, справа от коридора, я заметил лестницу, довольно узкую и плохо освещённую, по которой спускался Фенкрест, а ныне Сэтл. На этот раз ему было от меня не уйти.

— Привет, — сказал я, ухмыляясь

А-а, здравствуйте! Мистер Ниланд, если не ошибаюсь?

— Он самый. А вас как теперь величать прикажете?

— Пройдёмте в мой кабинет, — поспешно пригласил он, — пропустим по рюмочке.

Он привёл меня в ту самую комнату, в которую я заглядывал всего две минуты назад. Но толстяка иностранца там уже не оказалось, и я заметил в кабинете ещё одну дверь.

— Дело в том, мистер Ниланд, — начал Фенкрест со смущённым видом, — что во время нашей последней встречи у меня были неприятности с женой. Кстати, где мы с вами в последний раз виделись?

— В Глазго. И кроме того, у вас были неприятности с полицией.

— Там просто вышло недоразумение, — сказал он быстро, — но, как я вам уже говорил, у меня тогда произошёл конфликт с женой, и, когда я подыскал эту работу, то сменил имя в надежде, что она не найдёт меня здесь. Вот, собственно, и всё. Не хотите ли выпить, мистер Ниланд?

— Нет, спасибо. А почему вас принимают за владельца “Трефовой дамы”?

— А откуда вы знаете, что я не владелец?

— Но всё-таки кто же хозяин “Трефовой дамы”? — спросил я.

Он опасливо оглянулся, поёжился и почесал затылок. Было видно, что он чувствует себя чрезвычайно неловко. Я был рад этому.

— “Трефовая дама” принадлежит миссис Джесмонд, — пробормотал он. — Но только, пожалуйста, никому ни слова. Ведь вы, кажется, с ней сегодня обедали?

— Да. Отличный обед. А кто она такая?

— Я и сам не много о ней знаю. И это правда, мистер Ниланд. Поверьте. Насколько мне известно, она вдова. Раньше она роскошно жила на Ривьере, а в Англию вернулась незадолго до падения Франции. Должно быть, у неё уйма денег в Англии, потому что она приобрела “Трефовую даму” не из выгоды, а для своего удовольствия. Многие из тех, кто у неё служит, её старые знакомые. Например, повар, а также Джо.

— Она знала Джо, когда тот работал в “Борани”, а?

— Да, — ответил Фенкрест. — А после того как “Борани” был разрушен во время бомбардировки, Джо не знал, куда ему устроиться.

Это звучало весьма правдоподобно. Только не совпадали даты. Я случайно помнил, что ресторан “Борани” был разрушен в октябре 1940 года, а это значило, что Джо целый год прожил в Лондоне, прежде чем оказался здесь.

Раздался стук в дверь. Вошёл официант и вызвал Фенкреста. Как только они удалились, я бросился ко второй двери, через которую, вероятно, исчез иностранец. Она была не заперта и вела прямо на тёмную лестницу. Я закрыл дверь за собой, зажёг карманный фонарик и тихо пошёл вверх. Там я обнаружил ещё одну незапертую дверь, ведущую на маленькую площадку. Стоя на ней, можно было слышать голоса, доносившиеся из комнаты справа от меня. Я прижал ухо к двери, но мне не удалось разобрать ни слова.

На площадке было темным-темно. Лишь тусклый свет пробивался из-под двери, ведущей в главный коридор. Тут я услышал шорох: кто-то осторожно открывал эту дверь. Я отступил назад и прижался к стене так, чтобы свет из коридора не упал на меня. С того места, где я стоял, было видно, кто открывает дверь.

Это оказался мистер Периго. Едва я успел его разглядеть, как дверь за ним закрылась и снова стало темно. Так мы и стояли вдвоём на этой тёмной площадке. Я затаил дыхание. Я знал, что он делает. Он старался подслушать разговор в гостиной, стоя у двери в нескольких дюймах от меня. Разумеемся, это не могло продолжаться долго.

Неожиданно дверь распахнулась, и на площадку хлынул поток света. Забавная, должно быть, это была картина. Впереди стоял мистер Периго, а позади него — я, делая вид, что мы только что пришли вместе. В гостиной восседал жирный иностранец с маленьким кожаным чемоданом на коленях, а на пороге в непринуждённой позе сама миссис Джесмонд.Что и говорить, забавная получилась сценка!

— Прошу прощения, миссис Джесмонд, — начал я через плечо мистера Периго, — мы вас не побеспокоили? Мистер Сэтл сообщил нам, что вы здесь, но если вы заняты… Мы как раз…

— Мы как раз обсуждали с мистером Ниландом, — бодро перебил меня Периго, — следует ли вас беспокоить.

— Ну, разумеется, что за разговоры, — улыбнулась миссис Джесмонд. — Заходите. А что касается вас, мистер Тиман, то я уверена, что вы можете немного задержаться. Хотя он в общем-то очень занятой человек.

— Я не могу задерживаться здесь долго, — сказал мистер Тиман. — Я должен поспеть на ночной манчестерский поезд.

В жизни своей не встречал человека менее похожего на ланкаширца, и всё-таки он говорил с акцентом, который можно приобрести, лишь прожив долгие годы в Ланкашире. Гостиная, а которую мы вошли, была столь же необыкновенной, как мистер Тиман и тот обед, который нам подавали внизу. Отличная мебель, а что до картин, так они были значительно лучше мебели. Если бы мистер Периго действительно занимался продажей картин, он должен был бы наброситься на эти полотна с жадностью голодного пса, увидевшего добрый кусок сырого мяса. На стенах висели одна из лучших уличных сценок Утрилло, два или три Дёрена и розовый Пикассо, стоивший, видимо, не меньше всей “Трефовой дамы” с её содержимым.

— Вы собрали великолепную коллекцию, — сказал я миссис Джесмонд.

— Да — с быстротой молнии подхватил Периго. — Я провёл перед этими полотнами часы с милостивого разрешения хозяйки, не правда ли?

Миссис Джесмонд подтвердила это кивком, и мистер Периго остался доволен собой, улыбнувшись так, словно знал, о чём я только что подумал. Мистер Тиман поспешно схватил свой чемодан и заявил, что не может больше оставаться ни одной минуты. Миссис Джесмонд проводила его к дверям и вышла за ним в коридор.

— Даже лучше, что мы пришли вместе, — прошептал Периго, — не так ли? Кстати, я только что вас разыскивал.

— Мы беседовали с мистером Сэтлом.

— Понятно. На мой взгляд, этот Сэтл самая заурядная личность. Трудно поверить, что он обладает капиталом, достаточным для содержания такого ресторана.

— Да, я и сам удивляюсь, — ответил я и ухмыльнулся.

Миссис Джесмонд, наконец, вернулась с приветливой улыбкой. Нельзя было не восхищаться этой женщиной. Теперь-то уж она наверняка знала, что Сэтл не направлял нас в её гостиную, что мы вломились без спроса. Тем не менее она и глазом не повела.

— Рассаживайтесь, пожалуйста, устраивайтесь поудобнее, — сказала она, направляясь к старинному креслу с высокой спинкой. — Как вам нравится война, мистер Ниланд?

Я сделал неопределённый жест.

— Ну, если на то пошло, она никому не по душе, — промямлил я.

— У мистера Ниланда есть манера, — мягко вставил Периго, — притвориться иной раз простачком.

Мне эта реплика не понравилась, но я продолжал в том же духе:

— Видите ли, я смотрю на это так. Я канадец и приехал сюда подработать. Пока я тут не обжился, мне лучше держать язык за зубами.

— Во всяком случае, здесь вы можете говорить обо всём открыто, — уверила меня миссис Джесмонд. — Не так ли, мистер Периго?

— Разумеется, — ответил тот, — но он-то об этом не знает. Что касается меня, то я не делаю секрета из своих взглядов. Разве лишь в присутствии таких ура-патриотов, как полковник Тарлингтон. Я думаю, что мир, в котором я живу и который люблю, вряд ли уцелеет, если мы будем продолжать эту войну. Даже если предположить, что мы сможем побить Гитлера — а пока совсем непохоже, что это так, — мы истощим себя в этой войне. И когда придёт так называемая победа, часть мира будет полностью под влиянием Америки, а другая — под влиянием Советской России. Безнадёжная перспектива, на мой взгляд. Поэтому — конечно, это строго между нами, мистер Ниланд, — я не вижу смысла в продолжении этой войны и думаю, что лучше бы нам договориться на разумных условиях с немцами. Не обязательно с самим Гитлером, но хотя бы с германским генеральным штабом.

— Я была того же мнения ещё прежде, чем Россия вступила в войну, — сказала миссис Джесмонд без тени улыбки. — А сейчас я просто уверена в этом.

— Уверены в чём? — спросил я.

— В том, что глупо продолжать войну. Тем более что мы воюем главным образом за большевиков. Выиграть мы ничего не выиграем, а проиграть можем многое.

Я взглянул на неё и подумал, что в первую весну этой войны, когда мы ещё не решались вступить в неё по-настоящему, в Париже, в апартаментах вроде этих, наверное, было немало женщин, похожих на миссис Джесмонд. Красивых женщин. Умных женщин. Образованных, утончённых, длинношеих, благоухающих, хитрых крыс. Миссис Джесмонд всё так же улыбалась мне. Затем она бросила быстрый взгляд на часы. Я понял намёк: вероятно, приближалось время свидания с одним из тех парней, что были там, внизу.

— Ну, мне пора, миссис Джесмонд, — сказал я, продолжая разыгрывать простачка. — Мне здесь очень понравилось. Если мне удастся получить работу в Гретли, надеюсь, вы позволите мне иногда бывать у вас.

— Не только позволю, но приказываю, — ответила она и выразительно пожала мне руку.

Мистер Периго ушёл вместе со мной.

— Боюсь, я слишком много болтал, — сказал он тихо, когда мы шли по коридору. — Миссис Джесмонд, и эта комната, и эти картины… Понимаете, они привели меня в возбуждение, у меня развязался язык. Но, разумеется, это бывает со мной, когда я среди друзей. Если бы мои слова стали известны обывателям Гретли, у меня обязательно были бы крупные неприятности. Впрочем, я уверен, что вы меня не поставите в трудное положение.

— За кого мы меня принимаете? Я сам привык говорить всё напрямик и считаю, что другие имеют на это такое же право, последняя фраза прозвучала просто по-идиотски.

Он пожал мне руку, и мы пошли по главной улице.

— Надеюсь, — сказал он, — мы снова скоро увидимся.

— Вы сейчас домой?

— Да, я изрядно утомился, а завтра утром мне нужно быть на заводе Белтон-Смита. У меня отличное рекомендательное письмо к ним. Поэтому хочу пораньше лечь, чтобы выспаться.

Мистер Периго показал мне остановку, и я поспел как раз в ту минуту, когда автобус отправлялся. Мне было над чем подумать по дороге домой.