Мгла над Гретли

5

Приблизительно в десять часов я позвонил на завод Белтон-Смита и попросил позвать Олни. Мне сказали, что Олни до сих пор нет и он, по-видимому, заболел.

Так как я был без шляпы и пальто, то взял такси и направился на Раглан-стрит, 15. У дома я попросил шофёра подождать меня. К счастью, хозяйка оказалась дома. Но в это утро она выглядела гораздо более встревоженной, чем вчера.

— Я хочу совершать только правильные поступки, — робко сказала она, когда я следовал за ней в гостиную.

— Что вы имеете в виду, миссис Вилкинсон?

Она нерешительно посмотрела на меня. Потом сказала:

— Вам надо подняться к нему наверх.

Я, конечно, подумал о том, что Олни предупредил её о моём визите. И хотя её смущённый вид казался мне довольно подозрительным, я сразу же пошёл наверх, не произнеся ни слова.

В комнате Олни сидел огромный рыжий мужчина. На столе лежали мои шляпа и пальто.

— О, — воскликнул я в растерянности, — а где же Олни?

— А зачем он вам? — спросил тот хмуро.

— Потому что я хочу видеть его. Я должен был встретиться с ним вчера, но он не пришёл.

— А вы приходили, а? Сюда, а?

— Да, мы встретились с Олни вчера на заводе, и он попросил меня прийти сюда в половине десятого.

Великан кивнул головой.

— Само собой понятно. Пальто и шляпа ваши?

— Да.

— Я так и знал, что не его. Слишком велики. Так это вы вчера вечером выскочили отсюда в окно?

— Я.

— Глупо. Зачем вы это сделали?

— Потому что мне не понравился ваш сержант. Не хотелось объяснять ему, почему я здесь.

— Мой сержант?

— Да, — ответил я с улыбкой. — Если вы не связаны с местной полицией, значит наблюдательность мне на этот раз изменила.

— Так, — произнёс он медленно.

Всё в нём было какое-то тяжеловесное, но он не походил на тупицу. Мне он понравился, хотя я и предпочёл бы не видеть его здесь.

— Да, ваша наблюдательность, как это вы называете, в полном порядке. Я полицейский инспектор Хэмп. А вы кто?

— Хамфри Ниланд.

— Американец?

— Нет, канадец. Между прочим, меня ждёт такси внизу. Если мы собираемся побыть здесь ещё, то мне лучше расплатиться с ним.

— Нет, мистер Ниланд. Я думаю, нам лучше попросить подвезти нас ко мне в управление, — сказал инспектор, медленно поднимаясь. В нём, должно быть, было около двухсот сорока фунтов весу. — Вы можете надеть свою шляпу и пальто.

В такси он не проронил ни слова. Я ещё не решил, насколько следует быть с ним откровенным. Ведь рано или поздно нам приходится прибегать к услугам местной полиции.

— Такси нанимали вы, — сказал инспектор, ухмыляясь, когда мы подъехали к полицейскому управлению.

Конечно, — ответил я и расплатился с шофёром.

— Ну, мистер Ниланд, — начал инспектор в кабинете — Мне бы хотелось узнать у вас некоторые детали. Давно вы в Гретли и что вы здесь делаете?

Я рассказал ему, что ищу работу и уже побывал в электрической компании Чатэрза и на заводе Белтон-Смита.

— Так, — заметил он, — а с Олни вы были знакомы прежде?

— Нет, вчера днём я встретился с ним впервые, и он пригласил меня к себе. Я ведь уже объяснял вам.

— Совершенно верно. Но что побудило его пригласить вас к себе?

— Нам нужно было поговорить об одном личном деле.

— О каком деле?

— Об очень важном деле. Мне необходимо срочно встретиться с Олни.

— Он мёртв, — сказал инспектор медленно. — Вчера, во время затемнения, его сбил автомобиль.

— С тех пор как я прибыл сюда, я был уверен, что произойдёт нечто ужасное из-за этого затемнения! — воскликнул я. — Так и случилось! Бедняга Олни! Он мне понравился. Это был мастер своего дела.

— Вы упомянули, что он был мастер своего дела, — сказал инспектор после паузы. — А какое же дело было у него?

Я сделал удивлённое лицо.

— Как какое дело? Вы же знаете, он работал на заводе Белтон-Смита. Мастером.

— Если он был только мастером, значит погиб случайно из-за этого затемнения, — произнёс инспектор, и удивление моё на этот раз было непритворным.

— Что вы имеете в виду? — спросил я.

— Вы что-то знаете, и мне кое-что известно. Если вы сообщите мне, что знаете вы, я тоже поделюсь с вами кое-чем известным мне. Обещаю вам.

— Идёт, — ответил я. — Мне известно, что Олни, или как там его настоящее имя, являлся членом специального отдела и работал в Гретли под видом служащего завода Белтон-Смита. Я вчера побывал там с целью связаться с ним, и мне это удалось.

— Так, — сказал он. — По правде говоря, всё, что вы только что сказали, подтверждает письменное донесение, которое я держу в руках. А теперь скажите, какое отношение к этому всему имеете вы, мистер Ниланд.

Я взял записную книжку, лежащую на его столе, и написал два номера. Один — телефонный номер лондонского абонента, другой — просто номер.

— Если вы позвоните по этому номеру, то легко свяжетесь с Лондоном. Сообщите этот второй номер, и сможете проверить достоверность моих слов.

— Это именно то, что я собираюсь сделать, — ответил он и набрал номер. — Шпионов выслеживаете, а?

— Да, но, на мой взгляд, контрразведка звучит лучше.

Тут его соединили с Лондоном, а я занялся своей трубкой.

— Итак, инспектор, — сказал я, когда он кончил говорить по телефону, — вам известно, что знаю я. Теперь ваша очередь.

— В этом деле нам дважды повезло, начал он медленно. — Сначала это было похоже на обыкновенный несчастный случай, которых у нас бывают сотни с тех пор, как в Гретли ввели затемнение. Но я случайно заметил на его пальто кусочки глины, тогда как поблизости от места происшествия глины нет. Только сегодня утром я вспомнил, где есть такая глина. Я и двое моих сотрудников отправились туда, с тем чтобы внимательно всё осмотреть, и нашли маленькую записную книжку. Вероятно, он отбросил её прежде, чем потерял сознание. Затем его погрузили в машину, которая сбила его, и сбросили там, где тело было найдено. Это произошло без четверти десять наверху Маркет-стрит. Одним словом, сходства с обыкновенным несчастным случаем я не вижу.

— Что вы обнаружили в его карманах?

— Вот полюбуйтесь, — сказал инспектор, доставая список. — Обыкновеннейшие вещи. Мелочь. Пять фунтов и десять шиллингов в бумажнике. Удостоверение личности и так далее. Ручка. Карандаш. Нож. Сигареты. Спички.

— А зажигалка? — спросил я быстро.

Он взглянул на меня с удивлением:

— Нет. Зажигалки не было.

— Мы срочно должны вернуться к нему в комнату! — крикнул я, вскакивая. — Пока мы тут с вами разговариваем, кто-нибудь, наверное, уже роется в его вещах!

— Не думаю, прежде чем он сможет это сделать, ему пришлось бы заняться громадным констеблем, которого я оставил вместо себя. Не заметили? Ну, не всё ж вам замечать. А в чём дело с этой зажигалкой?

— Каждому сотруднику нашего отдела выдаётся специальная зажигалка. Для того чтобы он мог устанавливать связь с другими работниками. Кроме того, есть определённые слова.

— Всякие пароли, — ухмыльнулся инспектор. — Честное слово, это напоминает школьную игру.

— А кого напоминал Олни, когда вы нашли его тело? Это тоже была школьная игра?

— Сдаюсь, — сказал Хэмп сухо. — Что ж, я простой полицейский. В тонкостях ничего не смыслю.

Я вынул изо рта трубку и ткнул ею инспектора в грудь.

— Вы меня вынудили раскрыть карты, и только потому, что мне нужно было знать об Олни всё. Я не хотел бы работать вместе с полицией: слишком много людей. Но я был бы рад с нынешнего дня работать с вами.

— Я тоже буду очень рад, мистер Ниланд, — он широко улыбнулся.

— Прекрасно. Но прежде чем мы начнём, нужно выяснить кое-что. То, что мы делаем, непохоже на игру настолько, как вы думаете. Нацистские агенты убили моего друга и его жену. Поэтому я и стал работать в контрразведке. Я уверен, что беднягу Олни тоже убил агент нацистов здесь у вас в городе, под самым носом. Игра! Поверьте мне, такая игра не хуже танков и самолётов помогла нацистам утвердиться в Норвегии, в Голландии, в Бельгии, во Франции. И такая же игра помогает японцам раздирать на части Дальний Восток.

— Наверное, вы правы, мистер Ниланд, — сказал Хэмп, как всегда медленно и задумчиво. — Да, наверное, вы правы, но я простой полицейский. И только. Я ничего не понимаю в этом шпионаже. В действиях “пятой колонны”.

— Вы не должны забывать, что теперешняя война — сложная война. Официальная точка зрения здесь, в Англии, которую, например, подносят на митингах в Неделю воздушного флота, не слишком умна. У нас пытаются внушить людям, будто это воина — последняя война. Но действительность никогда не укладывается ни в какие схемы. Нельзя объяснить такую войну как обыкновенную. Нельзя рассматривать эту войну просто как войну различных национальных флагов, национальных гимнов. Нам пришлось посадить за решётку некоторых англичан, потому что они желают Гитлеру победы. В то же время на нашей стороне некоторые немцы, которые делают всё, что в их силах, помогая нам.

— Правильно, — согласился он, подмигивая мне. Прежде чем вы продолжите, я хочу сообщить вам, что в это время мы обычно пьём чай. Не хотите ли чашку?

Я согласился.

— Мои взгляды на войну таковы, — продолжал я. — Пускай миллионы воюющих на каждой стороне считают, что воюют за своё правительство. Но настоящая борьба ведётся между теми, кто верит в народ и любит простых людей, и между теми, кто верит в фашистскую идею.

— Совершенно согласен с вами, — сказал инспектор, поднимаясь, чтобы взять принесённый констеблем чай. — А сейчас давайте выпьем по чашке чаю, но, пожалуйста, продолжайте. Мне хочется знать о другой стороне, о фашистах.

— Я часто думал, откуда они берутся, ведь моя работа в том, чтобы их ловить. Многие немцы работают на Гитлера, потому что объединяют его с понятием “Германия”. Но удивительно не это. Удивительно другое. Почему люди других наций, не немцы, становятся на сторону Гитлера? Вот в чём загадка. Иногда они делают это ради денег, но платят им не много. В других случаях они подвергаются шантажу, и это заставляет их работать. Шантаж — излюбленный приём гестапо. Они находят что-нибудь порочащее вас и, угрожая, вынуждают на них работать. И вы уже не смеете остановиться… Но, разумеется, самый трудный и самый опасный случаи тот, когда люди продаются, потому что верят в фашистскую идею. Иногда — так случилось во Франции — эти люди поддерживают нацистов потому, что думают, будто это единственная сила, которая поможет им удержать деньги или власть. Или то и другое вместе. Некоторым из них обещают высокие посты, если они помогут победе нацизма. Я уверен, что и вам случалось сидеть за одним столом с людьми, которые только и мечтают о том, как расправились бы с нами, если бы стали гаулейтерами. Некоторые — думаю, Гитлер один из них — одержимы идеей мести. Все они ненавидят идеи демократии и презирают простых честных людей. Таких-то людей и выявляем мы, работники Отдела. Не следует забывать, что частенько такие люди разыгрывают из себя сверхпатриотов, распевают “Правь, Британия!” и с ног до головы увешаны национальными флагами.

— И вы думаете, такие есть у нас в Гретли?

— Нам известно, что врагу из Гретли поступает ценная информация. Нам известно — думаю, и вы об этом знаете, — именно в Гретли бывают случаи саботажа. Не исключено, что Гретли является одним из провинциальных опорных пунктов шпионажа. Наверное, Олни удалось кое-что разузнать. Поэтому-то его и прикончили.

Инспектор Хэмп кивнул, шумно допил свой чай и встал.

— Я собираюсь этим делом заняться, — сказал он мрачно — Разумеется, мы начнём расследование, но вряд ли оно к чему-нибудь приведёт.

Он достал маленькую записную книжку и показал мне.

— Вот его записная книжка. Думаю, она вам будет нужна, но сегодня она понадобится и мне самому. А сейчас, как вы сами сказали, нам нужно вернуться в комнату Олни. Пойдёмте.

В коридоре мы встретили сержанта с массивным подбородком. Вероятно, он очень удивился, увидев меня с инспектором.

— Сержант, — резко обратился к нему Хэмп.

— Да, сэр.

— Этого человека зовут мистер Ниланд. Он мой друг.

— Сержант Бойд.

Мы посмотрели друг на друга, обменявшись кивками. Говорить вроде бы было не о чем. В то время как инспектор отдавал сержанту какие-то приказы, я прошёл вперёд.

— Вы не возражаете против того, чтобы я снял комнату Олни? — спросил я инспектора, когда мы уже шли по слякотной улице. — Нет? Тогда, пожалуйста, замолвите за меня словечко хозяйке квартиры миссис Вилкинсон.

— Славная старушка, — отвечал он. — Лучшего места в Гретли, пожалуй, и не найти. Кроме того, я смогу заходить к вам туда, не привлекая внимания.

— Я тоже об этом подумал. А кроме того, если вас это не затруднит, наведите для меня некоторые справки. Это сэкономило бы мне уйму времени.

— Затруднит? Нисколько! — отвечал он с явной иронией.

Наконец мы вновь оказались на Раглан-стрит, и мне подумалось, что бедная миссис Вилкинсон, возможно, ещё и не знает о смерти своего квартиранта. Я спросил инспектора, и он ответил, что ей сообщили об этом ещё прошлой ночью.

Инспектор принялся тщательно осматривать комнату. Я усердно помогал ему, но зажигалку так и не удалось обнаружить. Впрочем, я и не рассчитывал найти её в комнате. Ведь даже если мы не пользуемся зажигалкой, то всё равно должны носить её с собой.

Что ж, меня это не удивляет, — сказал я. — Ставлю десять против одного, что она находилась при нём… Ставлю столько же за то, что сейчас она принадлежит одному из жителей Гретли… Взгляните на мою. Постарайтесь запомнить. У Олни была точно такая же.

Инспектор внимательно осмотрел мою зажигалку и сказал, что, если ему случится когда-нибудь увидеть подобную, он узнает её сразу.— Я думаю, — продолжал он, — вам не терпится познакомиться с записной книжкой Олни. Пожалуй, я заскочу сюда около девяти часов вечера и принесу её, а? Отлично. А теперь за работу. Сегодня у меня её более чем предостаточно. Особенно в связи с убийством Олни. Всё-таки я постараюсь помочь вам получить информацию о людях, которые вас интересуют. Напишите их имена на листке.

— Очень кстати! — И я тут же записал десяток имён на обратной стороне старого конверта.

Он взглянул на список, кивнул и молча вышел из комнаты.

Как только я остался один, мне стало грустно. Я вновь начал думать о судьбе бедняги Олни, вспомнил, как он глядел на меня сквозь дешёвые очки в металлической оправе. Сначала было жалко его, а потом я пришёл в ярость. Я решил, что отдам все силы своей работе. В скверном настроении я вернулся в отель, собрал свои вещи, позавтракал, уплатил по счёту и снова отправился на Раглан-стрит.

На смену мелкому дождю и слякоти явился прямо-таки зимний туман. Я опять вышел на улицу, чтобы разыскать дом Бауэрнштерн. В ближайшем почтовом отделении я узнал её адрес по телефонной книге. Доктор Маргарет Бауэрнштерн, Шервуд-авеню, 87. Пожилая прислуга, с виду иностранка и, возможно, австриячка, открыла мне дверь и недружелюбно объявила, что в это время доктор Бауэрнштерн принимает только пациентов.

— В таком случае, — сказал я, — перед вами пациент, проводите меня в кабинет.

Кроме меня, пациентов не оказалось. Похоже было на то, что у доктора Бауэрнштерн не слишком блестящая практика. Я вошёл в маленький чистый кабинет.

В первый момент доктор Бауэрнштерн не узнала меня, да и мне она показалась непохожей на ту женщину, которую я видел вчера у Олни. В белом халате, с гладко зачёсанными тёмно-коричневыми волосами, она сидела в своём кабинете с серьёзным и деловитым видом, как и подобает врачу. Должен признаться, она мне очень понравилась.

Я заметил, что у неё хорошая фигура и широкие плечи, которые с недавних пор появились у всех наших женщин. Вот только лицо было измученным, это особенно бросалось в глаза в свете ярких ламп. Стоило ей узнать меня, как на её лице появилось сердитое выражение. Вслед за этим она сделала вид, что видит меня впервые.

— Здравствуйте. На что жалуетесь?

Я подумал, что раз уж попал к врачу, стоит выяснить причины моей подавленности.

— Это, конечно, пустяки, — начал я невозмутимым тоном, — не могу сказать, что чем-нибудь серьёзно болен, но я всё время нахожусь в состоянии какой-то подавленности, плохо сплю, потерял аппетит.

— Покажите язык.

Я показал ей язык и, надо сказать, сделал это с удовольствием.

— На мой взгляд, вы слишком много курите и мало бываете на воздухе. Когда вы в последний раз были у зубного врача?

— Давно, очень давно, — ответил я и покачал головой. — Видите ли, я очень занят. Не стоит сейчас заниматься моими зубами. Дайте мне какое-нибудь средство, которое бы встряхнуло меня и привело в норму. Вы знаете, что я имею в виду.

У парадной двери, которая была не более чем в двух метрах от кабинета, раздался резкий звонок.

Было слышно, как служанка долго открывала её, а затем послышался чей-то резкий голос.

Через секунду служанка постучала в кабинет и что-то быстро и испуганно затараторила по-немецки. Доктор поспешила к ней. Едва она вышла, как я прильнул к небольшому окошку. У двери стоял полицейский. Не знаю, по какому делу он пришёл, но пробыл он недолго. Приход полицейского положил конец той маленькой комедии, которую мы разыгрывали. Когда она вернулась, на лице её было то самое выражение, что я видел прошлой ночью. В её блестящих глазах отражались тревога и скрытый страх. Она прикрыла за собой дверь, но вперёд не пошла.

— Как всё это глупо! — сказала она сердито. — Что вам от меня нужно, зачем вы сюда явились?

— Я пришёл сюда, чтобы сказать вам кое-что, — ответил я серьёзно. — Ваша служанка заявила, будто вы принимаете только пациентов, и мне не оставалось ничего другого, как тут же заболеть.

На лице её появилось нечто отдалённо напоминающее улыбку.

— Так вы пришли рассказать мне о чём-то?

— А также кое о чём вас спросить. И то и другое очень важно, — прибавил я. — Может быть, выберем другое, не столь мрачное место для нашего разговора?

— А мне показалось, что мрачность — предмет вашей гордости.

Я уставился на неё. Было ли это неожиданное замечание намеренным ходом, цель которого показать мне, что она видит меня насквозь?

— Хорошо, — продолжала она, — можно побеседовать и в другом месте. По четвергам я пью вечерний чай рано, потому что к пяти мне нужно успеть в детскую лечебницу.

Когда мы проходили через переднюю, она приказала служанке поставить чай. В глазах служанки я заметил тревогу и предупреждение. Просто удивительно, насколько эти две женщины выдавали себя с головой.

В гостиной доктор Бауэрнштерн сняла свой белый халат. На ней было тёмно-бордовое платье, которое очень шло ей, хотя и подчёркивало её широкие скулы и запавшие щёки. Эта женщина, с суровым и одновременно беззащитным взглядом, всё-таки была красива. Она не знала, как себя держать со мной, это сковывало её и раздражало, а мне, разумеется, было на руку.

— Я хотел поговорить о вашем пациенте Олни, — начал я, пристально глядя на неё.

— А что с ним?

— Он мёртв.

Доктор Бауэрнштерн была плохой актрисой. Стало ясно: она не знала о смерти Олни. А я и пришёл сюда, чтобы убедиться в этом.

В нескольких словах я рассказал ей о происшествии, но, разумеется, ни словом не обмолвился о том, что труп втащили в машину и сбросили в другом конце города. Доктору Бауэрнштерн не следовало знать, что это убийство, а не несчастный случай.

— Перейдём к следующему вопросу, — сказал я. — У вашего пациента действительно было слабое сердце?

Да, — ответила она. — Вы, вероятно, хотите знать, насколько это усугубляло опасность при несчастном случае? Могу сказать вам со всей определённостью, это действительно могло сыграть решающую роль. Ужасно жалко его. Он мне нравился.

— Не сомневаюсь. Но меня интересует, многие ли знали, что у него больное сердце?

— Возможно, он кому и жаловался. Некоторые люди часто жалуются на свои болезни.

— Да, конечно. Такие часами способны докучать вам рассказами на медицинские темы. А не обращался ли Олни к какому-либо врачу до того, как вы приехали в город?

— Не имею ни малейшего представления, — холодно ответила она. — И вообще я не понимаю, какое вы имеете право допрашивать меня подобным образом?

Я усмехнулся.

— Абсолютно никакого, доктор Бауэрнштерн.

Подали чай. Как ни неприятно ей было моё общество, с появлением чая ей пришлось изменить тон.

— Всякий раз как меня называют “доктор Бауэрнштерн”, я чувствую себя самозванкой.

— Разве это не ваше настоящее имя?

— Это фамилия моего мужа. Видите ли, мой покойный муж был тем самым знаменитым доктором Бауэрнштерном. Возможно, вы ничего не слышали о нём, но он на самом деле был известен в медицине — лучший в Вене специалист по детским болезням. Он скончался два года назад. Я до сих пор не могу отделаться от чувства, что прикрываюсь именем человека, который знал в десять раз больше меня.

— Понимаю. Тогда почему же вы не хотите работать под своим собственным именем? Часто замужние женщины-врачи поступают именно так.

Она взглянула на меня гордо и вызывающе.

— Потому что многие могли бы подумать, что я стыжусь немецкой фамилии. Тогда как на самом деле я горжусь этим именем. Мой муж был великим человеком.

— Он был эмигрантом?

— Да, конечно. Когда нацисты захватили Австрию, он потерял всё, за исключением своего имени. Это было единственное, чего они не могли у него отнять, как ни пытались.

Всё это было сказано с глубокой горечью. Однако мне были известны многие случаи, когда люди, с не меньшей горечью говорившие о нацистах, были обучены этому на специальных шпионских курсах в Берлине.

У парадной двери кто-то позвонил, и неожиданно в гостиную с невозмутимым видом вошёл мистер Периго.

— Разве вы не обещали мне чашку чаю, если мне случится бывать в этой части города? — начал он со своей обычной аффектацией, простирая к хозяйке дома обе руки. — А, мистер Ниланд! Ну, мы хорошо знакомы, не так ли?

— Да, мы постоянно везде встречаемся, — сказал я довольно сухо.

Наша хозяйка разливала чай, и тут я впервые заметил несколько лишних чашек, свидетельствовавших о том, что она ждёт гостей. Как будто прочитав мои мысли, она вскользь заметила:

— “Четверги и воскресенья, кажется, единственные дни недели, когда я могу принимать гостей в нормальное время” — И затем обратилась к Периго:

— Не хотите ли чего-нибудь отведать?

— Нет, благодарю вас, — сказал Периго, показывая свои фарфоровые зубы. — Если не возражаете, я закурю… Так куда подевалась моя зажигалка? Превосходная зажигалка, — при этом он покосился на меня.

Я с нетерпением ждал, когда он достанет зажигалку, но так и не дождался.

— Должно быть, я куда-то её сунул, — сказал он, протягивая ко мне руку. — Нет, не беспокойтесь, доктор Бауэрнштерн, я уверен, что у мистера Ниланда найдётся зажигалка.

— Могу дать вам спичку, — сказал я, замечая, что наша хозяйка несколько недоумённо посматривает на нас, как если бы она догадывалась, что за этими словами кроется нечто большее.

Оставаться дольше не имело смысла, хотя каждому из них в отдельности я мог бы сказать многое. Мистер Периго не выразил желания уйти вместе со мной, хотя он, разумеется, знал, что у доктора Бауэрнштерн осталось совсем немного времени — ей пора было идти в детскую клинику. Очевидно, ему было необходимо поговорить с ней о чём-то важном. Она проводила меня до двери, чего я, по правде сказать, не ожидал, и тут мы на некоторое время задержались.

— Вам случайно не известно, — спросила она, — чем занимается мистер Периго?

— Нет, не известно. Судя по его словам, он проводит время в пустых разговорах.

— Я слышала то же самое. Но трудно поверить его словам, не так ли?

— На мой взгляд, трудно поверить всему, что говорит мистер Периго, — ответил я с готовностью. — Впрочем, не менее трудно поверить в некоторые вещи, которые говорите вы.

— Что вы имеете в виду? — сказала она более удивлённо, нежели сердито.

— Пока что это не совсем ясно, — сказал я и не солгал. — Спасибо за чай, это был чудесный вечер.

Я тут же направился на Раглан-стрит, предупредил миссис Вилкинсон, чтобы она не ждала меня к ужину, и поехал к магазину подарков, вернуть те две книжки, которые взял у мисс Акстон. Собственно, я успел прочесть только одну из них, но мне был необходим повод для визита к ней.

Мисс Акстон с улыбкой подошла ко мне.

— Знаете, о чём я думал всё это время? — спросил я. — Я думал о вас.

“Некоторая дерзость вреда не принесёт”, — решил я про себя.

— Я зашёл напомнить о вашем обещании на днях пообедать со мной. Что, если мы сделаем это завтра вечером, в “Трефовой даме”? Третьего дня нас там очень недурно угостили. Вряд ли мне удастся угостить вас так хорошо, как это сделала миссис Джесмонд. Но я всё же постараюсь. Кстати, я вас там видел в ту ночь. Позавчера.

— Да, я помню. Я с удовольствием пообедаю с вами завтра, но не раньше половины девятого. Я обещала присутствовать на митинге, который начнётся в семь часов. Это патриотический митинг, и, думаю, мне не следует уклоняться от участия. Нас, владельцев лавок, всегда приглашают на такие митинги. И кроме того, это полезно в деловом отношении, — закончила она, показывая мне пригласительный билет. В нём было сказано, что на митинге выступят местный член парламента и полковник Тарлингтон.

— Прекрасно. Может быть, я пойду вместе с вами, а как только митинг кончится, мы отправимся прямо в “Трефовую даму”.

— Отлично! — воскликнула она.

И я подумал, что никогда раньше не замечал, чтобы женщины говорили “отлично”. Не очень подходящее для женщин восклицание. Но я уже понял, что имею дело не с обыкновенной женщиной.

— Вы уже выбрали нужные книги? — спросила она минуту спустя.

— Нет ещё. Вы хотите, чтобы я скорее ушёл?

Она рассмеялась.

— Вовсе нет. — С минуту она колебалась, затем добавила почти шёпотом: — По правде говоря, мне хочется поскорей закрыть эту проклятую лавку. Сегодня выдался трудный день. Ведь вы, кажется, не спешите…

— Нет, совсем не спешу.

— В таком случае вот что мы сделаем: я закрою лавку, пока не пришла одна из этих жутких покупательниц, и мы закончим разговор наверху. Там, кстати, можно и выпить. А кроме того, там вы сможете рассказать мне о своих терзаниях.— Чудесно, — ответил я с неподдельным энтузиазмом, потому что это было именно то, чего мне хотелось.

Маленькая гостиная наверху была интересна именно потому, что не носила никакого отпечатка личности своей владелицы. Она была безликой, как гостиная в отеле. И тем не менее мисс Акстон являлась, несомненно, незаурядной женщиной, хотя это и не бросалось в глаза с первого взгляда.

А вот комната, которую она сама обставила и в которой живёт уже четыре месяца, не имеет своего лица! Это не могло быть случайностью.

Выбор спиртного у мисс Акстон был поистине великолепен.

— Вот если бы у вас нашлась канадская водка, — сказал я, разыгрывая роль неотёсанного деревенского парня с Дикого Запада, — то это оказалось бы просто чудом.

— Да, она у меня есть, — ответила она сухо.

— Неужели? — заревел я, возможно, несколько переигрывая. — Я почти позабыл её вкус. И вы можете налить мне рюмку?

Она налила мне водки, а себе приготовила хорошую порцию джина с лимонным соком. Потом выключила верхний свет, оставив лишь небольшой торшер в углу. Мы стояли у камина со стаканами в руках, улыбаясь друг другу.

Мы подняли свои стаканы, и, когда чокались, наши руки соприкоснулись. Затем мы выпили, поставили стаканы на каминную полку, но всё так же продолжали стоять друг против друга.

Тут я понял, что она не рассердится на меня, если я её поцелую. А ведь это только поможет делу. Я обнял её насколько мог непринуждённо и спокойно поцеловал. Не забывайте — это была зрелая женщина, а не девчонка, как могло показаться издалека. Её реакция оказалась чрезвычайно любопытной. Она ответила мне долгим, умелым, почти страстным, но совершенно безличным поцелуем.

Мы сели. Она спросила, насколько продвинулись мои дела. Я ответил, что отсутствие опыта в электротехнике является моим минусом, но Хичэм обещал выдвинуть мою кандидатуру перед правлением.

— В тот же день я наткнулся на одного из директоров, — продолжал я, — и не думаю, чтобы он мог быть в восторге от моей кандидатуры.

— Кто это? — спросила она.

— Полковник Тарлингтон. Вы его знаете?

— Мы с ним здороваемся при встречах, — ответила она, — но не больше. Кто-то говорил мне, что он влиятельный в городе человек, и я решила на всякий случай приветливо ему улыбаться. Но он не в моём вкусе.

Я рассказал, что Хичэм провёл меня по всему заводу, и заметил вскользь, какое на меня произвели большое впечатление новые противотанковые орудия, которые они пускают в производство. Для большей правдоподобности я даже сообщил ей калибр этих орудий — разумеется, вымышленный.— Наверно, мне не следовало болтать об орудиях. Конечно, это строго между нами, — сказал я и подумал о том, сколько ослов, вероятно, сидят в эту самую секунду где-нибудь за выпивкой и произносят ту же самую фразу.

— Естественно, я не из болтливых.

— Я в этом не сомневаюсь, — поддакнул я, глядя на неё с обожанием.

— Хотите ещё выпить? — спросила она и улыбнулась.

Я почувствовал, что ей нужно меня спровадить, и отказался . Едва я встал, как она поднялась вслед за мной.

— Вам придётся выйти через чёрный ход, — сказала она. — Это несколько сложно, я провожу вас. Значит, до завтра.

Вместо того чтобы включить свет, она взяла карманный фонарик.

Я последовал за ней вниз по лестнице, через маленькую кладовую, к чёрному ходу. Отодвинув запор, она помедлила с минуту, прежде чем открыть дверь, придвинулась ближе и поцеловала меня, словно не в силах бороться с искушением. Она очень недурно играла свою роль, но меня это обмануть не могло.

Едва мы простились, как я вспомнил, что маленький театр-варьете находится в двух шагах отсюда, и вскоре стоял у входа в него.

Я спросил Лори. Мне сказали, что он на сцене, но скоро придёт переодеваться для финального номера, и провели в его уборную. Я решил ждать у открытой двери в надежде увидеть Фифин. Со сцены доносились голоса, однако звучали они так, как будто действие происходило за тысячу километров от меня. Тёмный, заброшенный коридор казался пустынным.

Вдруг вышла Фифин, закутанная во что-то яркое и крикливое.

Наверно, Лори сообщили, что его ждут: он буквально прибежал, едва успела исчезнуть Фифин.

— Я так и знал, что это вы, — сказал он, всё ещё задыхаясь и серьёзно посматривая на меня из-за своей шутовской маски. — Хотите пробраться в её уборную?

— Да, если удастся открыть дверь. Давайте сделаем вид, будто разговариваем, и станем около её двери.

Мы прошли дальше по коридору и остановились около её двери. Я стал спиной к двери, но так, чтобы можно было дотянуться до замочной скважины. Мне и раньше приходилось отмыкать двери без ключа — Отдел снабдил меня связкой отмычек, легко открывавших большинство замков.

— Прикрывайте меня, пока я не проникну в комнату, — прошептал я Лори. — А затем идите переодевайтесь, но оставьте свою дверь открытой, так чтобы вы могли предупредить меня.

Полминуты спустя я был в её уборной. На столе прямо перед зеркалом я увидел вещи, обычные в уборной актрисы: грим и тому подобное. Единственно, что привлекало внимание, была колода потрёпанных карт. Однако под столом я обнаружил скомканный лист бумаги, испещрённый колонками цифр, написанных карандашом. Поскольку бумажку выбросили, я взял её. Затем нашёл сумку, которая висела над меховым пальто на вешалке. В ней хранились самые обыкновенные предметы: зеркальце, несколько ключей, немного денег, но, к своему огорчению, я не нашёл там ни одного письма. Большинство женщин неделями таскают полученные письма в своих сумочках, но эта была не из таких. Тут я наткнулся на старое удостоверение, на обратной стороне которого были нацарапаны какие-то цифры — по-видимому, телефонные номера. Я переписал их, положил удостоверение снова в сумку и повесил её на вешалку. Больше найти ничего не удалось. Я вышел в коридор и закрыл за собой дверь по крайней мере за пять минут до того, как женщина должна была вернуться.

Лори, который не успел ещё полностью переодеться, повёл меня по коридору прочь от уборной Фифин.

— Всё в порядке? — прошептал он.

Я покачал головой с таким видом, как будто потерял напрасно время. Хотя Лори и помог мне, ему совсем не обязательно было всё знать.

Он расстроился.

— Так-таки и ничего не нашли?

— Нет, — ответил я, — возможно, тут и нечего искать. Не расстраивайтесь, я очень вам признателен. Надеюсь увидеть вас снова, прежде чем вы покинете город.

— Оставайтесь на второе представление, — начал он. — Возможно…

— Не могу, — ответил я, — но если что-нибудь интересное случится, я вам непременно сообщу.

— Вы мне обещаете, мистер Ниланд? — Он вёл себя совсем как ребёнок.

— Конечно, — я потрепал его по плечу. — Ну, мне пора идти, пока мною не заинтересовались.

Я простился с ним и отправился на Раглан-стрит. Едва я успел выкурить трубку и обмозговать кое-что, подошёл инспектор.

— Я обещал принести вам записную книжку, — сказал он, доставая её из кармана, — вот она. Возможно, вы хотите ознакомиться с ней после моего ухода.

— Да, конечно. А вот кое-что для вас, — я протянул ему телефонные номера, которые списал в уборной Фифин. — У меня нет телефонной книги, тогда как вам будет легко выяснить, что это за номера.

Он бросил взгляд на список.

— Об одном из них я могу рассказать вам прямо сейчас. Вот этот, второй, телефон “Трефовой дамы”. Вы и сами знаете.

Да, я знал.

— Что до остальных, то вы получите сведения завтра утром. — Продолжал он. — Вас не удивляет, что “Трефовая дама” постоянно появляется на свет?

— Нисколько, но продолжайте.

— Так, во-первых, относительно передвижения Олни прошлой ночью. Когда он покидал завод, полковник Тарлингтон предложил подвезти его на своей машине. Всё это совершенно достоверно. Ездил он не по вашим секретным делам, а по делам завода. Полковник любит слушать свои собственные выступления и потому согласился на следующей неделе произнести речь по случаю Дня военного флота в столовой предприятия. Олни должен был встретиться с ним и поговорить по этому вопросу.

— Странно, почему этим занялся именно Олни.

— Ничего странного. Олни был членом столовой комиссии и собирался договориться с полковником Тарлингтоном о предстоящем выступлении. Я сам встретился с полковником, чтобы всё это проверить. Он-то и сказал мне, куда Олни отравился после того, как они переговорили о деле. В “Трефовую даму” — чего-нибудь выпить и перекусить.

— Вот это кажется мне странным, — заметил я. — Заводской мастер вряд ли пойдёт ужинать в место вроде “Трефовой дамы”. А Олни произвёл на меня впечатление человека, который строго придерживается раз избранной роли. Однако допустим, что это так. Куда же он последовал из “Трефовой дамы”?

— На своих двоих он далеко бы не ушёл. Я думаю, он был сбит менее чем в двухстах метрах от “Трефовой дамы”. Вам известно, что труп его был найден в трёх километрах от этого места. Но это передвижение произошло без его участия.

Тут миссис Вилкинсон подала чай, и мы молча сидели перед своими чашками до тех пор, пока она не вышла из комнаты.

Инспектор достал листок, на котором была изображена схема передвижений Олни в тот злосчастный вечер. Она выглядела весьма убедительно.

— Кто-нибудь из завсегдатаев “Трефовой дамы” видел его в тот вечер? — спросил я.

— Одна из официанток видела, как он беседовал с Джо, барменом, — говорят, забавный тип.

— Да, знаю, — ответил я.

— Я спрашивал этого малого, но он не помнил Олни. Олни запомнила девушка, подававшая ему пиво и сандвичи. Вот и всё, мистер Ниланд. Вполне ясная картина. Олни заезжает по делам завода к полковнику Тарлингтону. Здесь нет ничего подозрительного. Идёт потом в “Трефовую даму” перекусить и выпить. Оттуда направляется домой, чтобы встретиться с вами. Он подошёл к автобусной остановке, но потом, видимо, решил пройтись до следующей. Между этими пунктами, где мы нашли его записную книжку, его и сбивает машина. Она ехала по самому краю дороги — помните о, я говорил, что в том месте глина? — самое подходящее место наехать на человека: если кто и увидит, так подумает, что это несчастный случаи. Значит, из “Трефовой дамы” кто-то вышел вслед за Олни, сел в автомобиль, поехал вслед за ним и сшиб беднягу.

— Или дожидался его на дороге, зная, куда направился Олни.

— Верно, — согласился инспектор. — Теперь о времени. Официантка видела его в “Трефовой даме” в половине девятого. Автобус отходит с остановки без двадцати минут девять. Предположим, что Олни не успел на него. Следующий автобус проходит мимо того места, где был убит Олни, в самом начале десятого, но водитель не заметил ничего необычного на дороге. Было спокойно, когда он проезжал. Думаю, Олни убили не позже девяти. Теперь нужно узнать, чем занимались кое-какие люди в это время вчера.

— Например, Тарлингтон. Он знал, куда пошёл Олни.

— Но ведь он судья, председатель десятка всяких обществ и союзов и не такой человек, у которого можно требовать отчёта о том, где он бывает и что делает.

— Возможно и так, но я всё-таки хотел бы знать это, — ответил я резко.

— Не нужно кипятиться, Ниланд. Полковник сам говорил мне о том, что он делал после визита Олни. По собственному почину. Он хотел ехать в свой клуб конституционалистов, но был вынужден ожидать из Лондона важного телефонного звонка, а вызвали его только без четверти девять…

На всякий случай я проверил это, — понизив голос, сказал инспектор, словно стыдясь себя самого. — Оказывается, полковник долго разговаривал с министром снабжения: с четверти девятого и до девяти. — Инспектор улыбнулся. — Я проверил это специально для вас, мой дорогой. Вряд ли стоило терять на это время — никому не может прийти в голову подозревать полковника Тарлингтона.

— Конечно, — не моргнув глазом, согласился я. — А как с тем списком фамилий, который я оставил вам сегодня утром?

— Я узнал немного, хотя сделал всё что мог, мистер Ниланд. Мы ведь не гестапо! Итак, во-первых, миссис Джесмонд. Живёт в “Трефовой даме” за городом, но не всегда, так как частенько уезжает куда-то. Сюда приехала из Франции как раз перед тем, как французам пришлось собирать свои пожитки. Денег у неё куча. Большая охотница до молоденьких офицеров, как говорил мне кто-то из моих парней.

— Всё это мне известно, — заметил я. — Даже больше. Например, то, что “Трефовая дама” принадлежит ей.

Инспектор присвистнул:

— А я полагал, что владелец Сэтл…

— Нет, он просто управляющий. И настоящая его фамилия Фенкрест. Я встречал его раньше. Тёмная личность.

— Как по-вашему, чем они занимаются?

— Не знаю ещё, — честно ответил я. — Стоит последить за всей этой компанией. Несомненно, что миссис Джесмонд связана с “чёрным рынком” и вряд ли только лишь затем, чтобы доставать вина и продукты для своего ресторана. Скорее всего она вкладывает деньги в чужие спекуляции, если только не спекулирует сама. Я столкнулся у неё с типом, который называет себя Тимоном. Из Манчестера. Не мешает выяснить, что это за птица.

Хэмп сделал отметку в своей записной книжке.

— Не известно, как далеко она зашла, — продолжал я, — но ясно, что эта особа не честная гражданка и способна на всё ради денег и роскоши. Такая легко может продаться нацистам. Быть может, она завлекает молоденьких лётчиков не только ради собственного удовольствия…

— Что же делать с ней?

— Пока ничего. Предоставьте её мне. Ну, а миссис Каслсайд?

— Жена большого щёголя и светского человека, майора Лионэла Каслсайда. Он здесь уже полгода командует зенитной батареей. Женаты они недавно. Она была уже замужем где-то в Индии и успела овдоветь…

— Так она всем рассказывает, но это неправда. Она знает, что я не верю ей. Я видел её где-то раньше, но, конечно, не на похоронах её первого мужа в Индии… Она очень боится разоблачения. Такие — находка для гестапо… Все думают, что она пуста и легкомысленна, но это совсем не так… Она может многое узнать, а если её прижмёт гестапо, то она способна передать им всё.

— Ясно, — сказал инспектор. Его маленькие глаза заблестели. — Сдаётся, эта молодая особа большую часть своего времени и чужих денег оставляет именно в “Трефовой даме”.

— Да, это так. Думаю, что в ближайшее время я рискну поговорить с ней напрямик…

— Следующим в списке, — продолжил инспектор, — Периго… Несколько недель тому назад мне довелось беседовать с ним. Дело в том, что полковник Тарлингтон, которому не понравились то ли наружность, то ли разговор Периго, предложил моему начальнику “проверить” этого человека. Премерзкое занятие, скажу вам… Мне показалось, — добавил он хмуро, — что Периго красит щёки!

— Вам это не показалось, — рассмеялся я. — И вот что. Периго утверждает, что в Лондоне он продавал картины, а когда разбомбили его дом, то он, оставшись без дела, переехал в Гретли, где какой-то его друг уступил ему коттедж.

— Знаю, — почему-то рассердился инспектор. — И всё это чистая правда, чёрт возьми!..

— Я это предвидел. Периго достаточно умён, чтобы кормить людей баснями, которые легко проверить. Он так и пристаёт ко всем со своей этой историей. Мне сразу стало ясно, что она правдива и под неё не подкопаешься. Он утверждает, будто поселился здесь, чтобы развлечься. Если это так, то считайте, что я приехал за тем же, а Гретли — модный курорт. Одним словом, Периго — тёмная лошадка. И умён. К примеру, он сразу понял, что Фифин совсем не та, за кого себя выдаёт. Её акробатические трюки можете увидеть в “Ипподроме” всю эту неделю. Могучая женщина (в вашем вкусе, инспектор). Она проделывает удивительные фокусы на трапеции и предлагает зрителям вести им счёт. Весь зал считает. Публике это нравится, но, кроме публики, это удобно и ей и тем, кому она передаёт цифровым кодом сведения на глазах у многочисленных зрителей.

— Те-те-те! — воскликнул Хэмп. — Что-то чересчур уж мудрено.

Я выколотил трубку о каминную решётку.

— Списочек номеров телефонов я скопировал у Фифин в её уборной. А вот бумажка с некими цифрами, подобранная мною с пола там же. Наверное, она пользовалась ею прошлый раз. Я не думаю тратить время на расшифровку — ведь я не специалист! — просто-напросто пошлю эту бумажку нашим экспертам. Видите, как всё ловко: чтобы принять сообщение, нужно только сидеть в зале и считать вместе со всеми зрителями. Безопасно! Немцы применяют и другие методы, более тонкие, но и этот не плох. Между прочим, нашему приятелю Периго известно, кому нужна затея с подсчитыванием акробатических трюков. На представлении я сидел почти рядом с ним…

— Давайте срочно арестуем эту актрису! — воскликнул Хэмп.

— Тогда мы просто обезвредим одно звено — вот и всё. А два десятка других, более важных, уплыли бы из наших рук и стали бы недосягаемыми для возмездия. Нет, пока всё идёт как надо, и я не собирался утруждать вас просьбой проверить Фифин. Просто хотел показать вам, что мне известно кое-что о Периго. Ну, кто там ещё?

— Да… вот… мисс Акстон, хозяйка лавки подарков, — неохотно начал он. — Непонятно, зачем вы вписали её сюда.

— Просто хотелось узнать, что известно о ней полиции, — усмехаясь, ответил я. — Вот и всё. Вчера я провёл за стаканом вина прелестный вечер в её доме. Запас спиртного у неё удивительный по нынешним временам. Она вызвала во мне подозрение потому, что при первой же встрече со мной солгала. Вам известно, кто она?

— Племянница вице-адмирала сэра Джонсона Фрайнд-Тепли, — вычитал инспектор из своего блокнота. — У неё большие связи. Несколько лет перед войной жила за границей. В самом начале войны уехала в Америку и жила там до середины прошлого года, а потом вернулась и открыла в Гретли магазин подарков. Жена моя была пару раз у неё в магазине, но почему-то недолюбливает её. Считает мисс Акстон слишком высокомерной и вообще неприятной особой. Но вы же знаете, на женщин не угодишь.

Я снова разжёг трубку.

— Я хорошо понимаю, что имела в виду ваша жена, инспектор. Завтра вечером я обедаю с мисс Акстон и постараюсь разузнать о ней побольше. Правда, она кажется мне вполне благонадёжной.

— Конечно, так оно и есть. Вы напрасно теряете время, мистер Ниланд. Если только, — ухмыльнулся он, — стараетесь для дела, а не для себя.

Он выразительно постучал пальцем по блокноту, и лицо его вновь стало серьёзным.

— Что же до последней фамилии в списке…

— Вы говорите о докторе Бауэрнштерн?

— Да. Её фамилию я не хотел бы здесь видеть. Придётся, мистер Ниланд, мне раскрыть карты. Конечно, если вы хотите, то я буду говорить только как полицейский. Пожалуй, моя откровенность может причинить мне большие неприятности… — Он умолк в нерешительности.

— Послушайте, Хэмп, — ответил я. — Я вам абсолютно доверяю и хочу, чтобы и вы доверяли мне. Мне очень отрадно, Хэмп, видеть человека, с которым можно говорить откровенно. Ради бога, оставьте свой чин в покое и рассказывайте всё, что знаете, думаете и чувствуете.

— Идёт, — с заметным облегчением сказал инспектор. — Я не удивился, встретив её фамилию в списке, но был огорчён. Огорчился потому, что доктор Бауэрнштерн симпатична мне, и я считаю, что её напрасно обижают. Она прекрасный врач и, по-моему, славная женщина. Я слышал, она творила прямо чудеса с больными ребятишками в клинике.

— Она была замужем за австрийцем, — перебил я его, ибо то, что он говорил, было мне известно. — Считает его великим человеком, не желает менять фамилию, и живётся ей нелегко.

— Ага, вы уже кое-что знаете о ней. Быстро же вы собираете сведения! Так вот, когда доктор Бауэрнштерн регистрировался, я и узнал его поближе. Какой он был врач! Просто чудотворец. Он вылечил мою племянницу, а лучшие специалисты в Лондоне говорили, что болезнь неизлечима. Вскоре он умер. Я думаю, она вышла за него замуж только потому, что преклонялась перед ним как перед врачом и человеком.

— У меня сложилось такое же впечатление после разговора с ней. Вчера вечером я впервые встретился с ней, и знаете где? Здесь, в комнате Олни. Она поджидала его, утверждая, что он её пациент. Сегодня я был у неё на приёме и приглашён на чай. Она немножко рассказала мне о себе и о муже. Потом появился Периго.

— Пе-ри-го? — Инспектор был неприятно удивлён.

— Да, он. Где я ни появлюсь, он тут как тут. Вряд ли они хорошо знакомы с доктором, но ведь всё-таки знакомы. Итак, что же дальше?

Казалось, инспектора что-то смутило.

— Ей жилось несладко после смерти мужа, — наконец начал он. — Фамилия у неё самая что ни на есть немецкая, и люди стали чесать языками, не имея на это оснований. А она очень гордая женщина, и винить её за это нельзя. И в довершение всего случилась ещё эта история с её деверем.

— Какая история? — Для меня это была настоящая новость.

— Младший брат её мужа тоже бежал от нацистов. Он металлург-химик, большой специалист в своём деле. После всяких мытарств Отто Бауэрнштерн поступил на службу в компанию Чатэрза прошлым летом. Там против него затеяли целую кампанию. В числе тех, кто требовал его уволить, был полковник Тарлингтон.

— Да, он тоже суёт всюду свой нос, — заметил я беспечно весёлым тоном.

— Я вам рассказывал, что полковник почётный человек, имеющий большое влияние здесь у нас. Только, говоря между нами, слишком уж носится со своим патриотизмом… С месяц назад Отто Бауэрнштерну было предложено уйти с завода и немедленно покинуть наш город. Он ушёл с завода, но затем исчез. До сих пор неизвестно, что с ним сталось.

— Он жил у невестки? — спросил я.

— Нет, но бывал у неё часто. Она возмущена, что с ним так поступили. Утверждает, что он хотел одного — помогать в нашей борьбе с нацистами, а его травили, как зверя, и не давали спокойно работать. Да, она очень озлоблена.

— Есть два варианта, — заметил я. — Или она настолько озлобилась, что какой-нибудь нацистский агент убедил её помочь великой германской расе, к которой принадлежал её муж… Или вся эта история — сплошная выдумка, и Бауэрнштерны никогда не были настоящими эмигрантами. Немцы часто посылали к нам своих агентов под видом беженцев. Некоторые из них даже показывали незажившие раны от побоев в концлагерях. Всё это они умеют проделывать ловко и обдуманно.

— Есть и третий вариант, Ниланд, — возразил инспектор, посмотрев на меня сурово. — Бауэрнштерн — просто честная и хорошая женщина, которой крепко не повезло в жизни. Это моё мнение. Я часто не могу глядеть ей в глаза от стыда за наших горожан. Поверьте, она стоит сотни некоторых из них.

— Ладно, — проворчал я. — Пусть она будет святой. Но ведёт она себя так, будто ей есть что скрывать. И вчера и сегодня при встрече со мной она выглядела испуганной, была всё время настороже. Как вы это объясните?

— Её преследовали, — ответил он сразу же.

Я покачал головой.

— Нет, здесь не только это. Скажите, а вы на самом деле хотите найти и арестовать этого парня, Отто?

— Нет, не хочу, — сказал он шёпотом, наклоняясь ко мне. — То есть не хочу, если он такой, каким я его представляю. А зачем вам это?

— Мне кажется, он спрятан в одной из комнат верхнего этажа дома вашей приятельницы и его невестки.

— Вы уверены в этом?

— Не совсем, но готов поставить ящик сигар против земляного ореха. Это написано на лицах обеих женщин, особенно на лице старой служанки. Теперь мне стало ясно, кого они прячут.

Инспектор хлопнул себя по коленям, потом встал. Лицо его выражало высшую степень неудовольствия.

— От всей души жалею о том, что вы рассказали мне об этом.

— Минуточку! И не думайте идти туда и арестовывать его.

— Если я знаю, где он, мне ничего другого не остаётся. Его будут судить за уклонение от регистрации.

— У меня есть полномочия, дающие мне право требовать от полиции всяческого содействия. Могу показать бумагу. Хотите убедиться своими глазами?

Он усмехнулся.

— Пожалуй, хочу, раз к слову пришлось. Ведь мне до сих пор не приходилось сталкиваться ни с кем из ваших.

Я показал инспектору удостоверение. Оно произвело нужное впечатление.

— Всё верно, — хмурясь, сказал он. — Итак, вы не хотите, чтобы с ордером на арест я отправился к Отто Бауэрнштерну?

— Нет, не хочу. Я настаиваю на том, чтобы Отто не имел дела с полицией. Ответственность беру на себя я.

Лицо инспектора мгновенно прояснилось.

— Это другое дело. Вы ошибаетесь. Готов поручиться своим жалованьем, что миссис Бауэрнштерн честный человек. Я неплохо разбираюсь в людях.

— Не сомневаюсь в этом, инспектор. Разрешите завтра утром зайти к вам и воспользоваться вашим телефоном. Спасибо, что навестили меня. А теперь я займусь записной книжкой бедняги Олни.

Когда инспектор простился, я взялся за записную книжку, с грустью разбирая эти каракули — всё, что осталось от человека. С первого взгляда она действительно производила впечатление записной книжки мастера любого авиационного завода: множество записей касалось работы в цехе. Но я искал другое. И действительно последние странички должны были заменить наш несостоявшийся разговор…

Сверху одной из страниц было написано “Трефовая дама” и стоял большой вопросительный знак. Ниже — кое-как сделанная диаграмма с таинственным “X” в центре кружка, изображавшего город, а от него во все стороны лучи. Под схемой — примечание: “Одна явка — в городе, другая — вне его”. Потом заметка: “Как насчёт окна?” Затем только два слова: “Наверное, Америка”. Дальше — ссылка на запись двухмесячной данности. Она состояла из фразы: “Оба утверждают, что на левой щеке глубокий шрам”. На другой страничке было три слова, которые я едва разобрал: “Проверить насчёт шрама”. В разных местах я нашёл ещё несколько отдельных слов. Из них “цветы” и “сладкое” были подчёркнуты. Больше в записной книжке ничего не было.

Я переписал все заметки Олни и попытался сопоставить их с теми немногими сведениями, которые удалось добыть мне. Мне стало ясно, что это не такой уж богатый и многообещающий материал. Но на его фоне выделялся один неумолимый факт — люди, которых мы выслеживаем, догадались, кто такой Олни, и успели нанести удар раньше, чем ему удалось что-либо предпринять. Меня встревожила пропажа зажигалки. Быть может, я — следующий на очереди.