Милая, вернись!

ЖЕНА

В парке на скамейке сидели двое. Один — худощавый, гладко выбритый, из-под берета на плечи падали пряди седых волос. Небрежно перекинутый через плечо длинный шарф и куцая трубка в зубах свидетельствовали о принадлежности его к клану художников. Второй, широкоплечий, сидел рядом, занимая две трети скамейки. Пальто из дорогого велюра, бобровый воротник и такая же шапка ничего не говорили о его профессии, однако всем своим видом он внушительно показывал, что жизнь свою прошагал отнюдь не в рядовых.

Бобровая шапка рассказывала, а трубочка молчала и слушала.

— Скоро будет тридцать лет, как мы с тобой не виделись, ну что ты скажешь… А кажется, только вчера оставили школьную парту… Эх, братец, сложная эта человеческая жизнь… Кажется, уже всего достиг и по работе продвинулся, квартиру из четырех комнат получил — живи и радуйся… Но радость жизни постепенно угасала… А сейчас я опять счастлив, как в молодости. Правду говорят, что молодость — это не возраст, а состояние. Вот я сейчас по уши в этом состоянии. Как там выводит пушкинский Германн: «Тоскливо жизнь моя текла, она явилась и зажгла…» И так зажгла, что до сих пор не могу прийти в себя… Если бы ты знал, какая это женщина… Я и не думал, что мое чувство может быть таким продолжительным и постоянным… Она никогда ничего от меня не требует, но я чувствую себя самым счастливым человеком на свете, когда могу ей что-нибудь подарить.

Как-то прогуливались с ней в Валакампяй, и она сказала: «На этих дубленках сейчас все женщины помешались». И, представь себе, от этих ее слов я сам помешался. Черт знает сколько бегал, пока эту дубленку раздобыл, но зато на ней — как влитая… Заплатил за нее, конечно, втридорога… Знаешь, когда я смотрю на нее, меня охватывает беспокойство, какое-то предчувствие трагической развязки, как будто возьмет и оставит она меня, улетит, как сказочная жар-птица…

— Кыш, наглец! — внезапно ругнулась бобровая шапка, спугнув голубя, пытавшегося сесть ему прямо на голову. — Разносчики болезней…

— Так вот… Я все время только и думаю, что бы еще приятного для нее сделать… Туристическую путевку по Средиземному морю выхлопотал… Вернулась загорелая, лицо как-то по-новому мечтательное… У других, гляди, и фигурка изящная и физиономия ничего, а вот тянет только к ней и все… Здесь и то и другое. Какой-то врожденной элегантностью светится… Кольцо с бриллиантом ей купил, так, думаешь, она и будет его повседневно носить? Нет, братец, только вечером, к черному платью — кольцо, и ничего больше. Я в этих вещах не очень, но кто понимает, говорит: это не женщина, а вершина тонкого вкуса. Красавицы иногда бывают и глуповаты, а эта — наоборот: острый ум, чувство юмора… Недавно едем в троллейбусе, сидим, болтаем, входит одноногий инвалид. Я поднимаюсь, место ему уступаю. А он и говорит: «Нет, нет, вы сидите, а эта молодая девушка может меня, старика, пожалеть… Что ей, такой лани, постоять!»

Так она сразу же отрезала: «Ну вот, придумал еще, жена будет стоять, а собственный муж сидеть, вытянув ходули».

Инвалид плюхнулся на мое место и как засмеется: «Правду говоришь, доченька. Если бы я такую жену имел, целый день на одной ноге согласился бы стоять. Как святой Иоанн на столбе в пустыне. Пусть твой старик стоит и на тебя, молодую, любуется».

Она с этим инвалидом полтроллейбуса рассмешила… Знаешь, братец, я сам себя иногда не понимаю: я, сувалькиец[3], уже три тысячи пятьсот семьдесят пять рублей и тридцать две копейки на ее наряды и украшения истратил, а чувствую себя самым счастливым гражданином в нашей республике. Все ее измерения наизусть выучил: и рук, и ног, и бедер, и талии… Еще не было случая, чтобы я купил какую-нибудь вещь и ей не подошла. Когда иду рядом с ней, все мужчины оборачиваются… Только и слышишь: «О-о! Помесь Афродиты с Кармен!»

Бобровая шапка вдруг замолкла и боязливо оглянулась.

— Смотри, вот идет… Это она, — сказал он своему приятелю. Тот даже трубочку выронил изо рта.

— О-йе-йе! — протянул он шепотом. — А мы-то в школе, признаться, тебя вислоухим олухом прозывали. Та-а-акая красавица жена у тебя…

Бобровая шапка с удивлением обернулась.

— Откуда ты взял, что она моя жена? Правильно, жена, да только не моя. А моя сейчас дома… может, вяжет, а может, паркет скоблит.