Милость Императора

ГЛАВА 17

РОСС вышел на наблюдательную площадку командного пункта. За ним следовала группа штабных офицеров, так близко, что они буквально наступали ему на пятки.

Командный бункер был построен у основания крепостных стен Мантиллы, и окружен кольцом траншей, как паутина, изрезавших землю вокруг. Уродливое сборное строение, укрепленное досками и мешками с песком, оно напоминало пузатую урну, наполненную мешками с песком и маскировочными сетями. Но все же его наблюдательный пункт предоставлял достаточно хороший обзор поля боя.

Местность была холмистой и лишенной растительности. Те немногие растения, которые могли прорасти в этой песчаной почве, были смешаны с землей огнем артиллерии. Город окружали имперские траншеи, укрепленные проволочными заграждениями общей протяженностью 12 километров, танковыми ловушками и орудийными окопами. Напротив, почти пересекаясь с ними, располагались траншеи войск Великого Врага. С тактической точки зрения, противник был в более выгодном положении, удерживая более высокие холмы. Имперские войска оказались в неудачном положении, так как артиллерия Броненосцев могла обстреливать их позиции с этих холмов почти прямой наводкой.

— Это ужасно, — сказал Росс. – Абсолютно неприемлемо.

— Какое право вы имеете говорить так? – прорычал один из офицеров.

Человеком, который сказал это, был генерал-майор Сихан Кабалес, командующий войсками, защищавшими Мантиллу. Он враждебно относился к Россу с того самого момента, как инквизитор высадился в городе. Кабалес был высоким джентльменом в возрасте за семьдесят, впечатляющей внешности, с широкими плечами, растягивавшими его кавалерийский мундир.

— Генерал-майор, почему, если не в результате глупой ошибки, противнику было позволено овладеть теми высотами?

Кабалес подошел к Россу на краю площадки, укрепленной мешками с песком. Поле боя перед ними дымилось, словно сама земля впитала жар снарядов, перепахивавших ее.

— Потому, — начал генерал, — что эти люди – самые деморализованные и опустившиеся солдаты, которых я когда-либо видел. Они абсолютно бесполезны.

— Генерал, войны проигрывают не солдаты, а офицеры. Я не военный, но даже я это знаю, — сказал Росс. Инквизитор не мог сдержаться, он понимал, что ведет себя слишком высокомерно, но генерала надо было как-то расшевелить.

— Тогда вы сделайте это, — хищно ухмыльнулся Кабалес. – Вы можете принять командование над той секцией траншей Магдалы.

Генерал щелкнул пальцами, и к ним подошел молодой лейтенант, поднеся генералу табакерку и стопку свернутых карт. Кабалес взял из стопки одну карту и развернул ее.

— Вот предгорья Магдалы. Если вы думаете, что сможете взять одну из тех высот, возьмите эту.

Росс нашел высоты на карте, затем посмотрел на них в телескоп. Это было явно плохое место. Приблизив масштаб, он всмотрелся в избитую снарядами полосу унылой каменистой земли. Сеть траншей покрывала большую часть низины. Это само по себе было военной ошибкой.

Хуже того, противник перед их фронтом удерживал высоты Магдалы. Они возвышались в полукилометре дальше, ряд горбатых холмов, изрезанных трещинами, расщелинами и естественными укрытиями в виде камней и зарослей утесника. На вершинах холмов противник оборудовал артиллерийские позиции и обстреливал отлично видимые ему имперские траншеи в низменности. По мнению Росса это было наихудшее из возможных тактических положений.

— Вы примете командование? – спросил Кабалес достаточно громко, чтобы это слышали собравшиеся офицеры.

Конечно, это была хитрость со стороны Кабалеса, чтобы восстановить лицо и поставить на место молодого выскочку-инквизитора. Кабалес знал это. Росс знал это. Более опытный и осторожный инквизитор, ветеран, не стремившийся что-то доказать, решил бы, что это глупый поступок. Росс слышал голос своего учителя, инквизитора Листа, упрекающего его. Но он уже принял решение.

— Я принимаю, — Росс пожал плечами. – Проводите меня к секции Магдалы и давайте посмотрим на этих ребят.

ОБОРОНИТЕЛЬНЫЕ позиции у предгорий Магдалы солдаты называли «западней» не без причины.

Потери здесь доходили до сорока процентов. О частях 9-го и 16-го пехотных полков, 7-го полка легкой кавалерии и 22-го уланского товарищи говорили, что они «вытянули плохую соломинку».

Росс спустился в траншеи, и его сапоги немедленно увязли в липкой грязи. Это была мерзкая смесь размокшей земли, дождевой воды, человеческих испражнений и немалого количества крови. Он прошел по траншеям в сопровождении Прадала и группы унтер-офицеров.

Здесь было сыро, влажность вцеплялась в его ноздри, как зловонная пленка. Температура свыше тридцати градусов не способствовала сохранению трупов, многие из которых были уложены штабелями вместе с мешками с песком и досками, укреплявшими стенки траншеи.

Росс шел осторожно, сопротивляясь желанию зажать рукой нос и рот. Это не произвело бы хорошего впечатления на солдат, которыми ему предстояло командовать. Инквизитор шел среди них, кивая им, когда они смотрели на него. Но лишь немногие поднимали взгляд. Большинство гвардейцев сидели, глядя перед собой тусклым, неподвижным взглядом, остекленевшим от предельной усталости и шока из-за постоянных обстрелов.

В общем, это действительно были самые деморализованные солдаты, которых Росс когда-либо видел. Они сняли свои щегольские коричневые мундиры, оставшись в бриджах и подтяжках. Они сидели на ящиках, мрачно шептались и курили. Многие были в противогазах, потому что угроза газовой атаки была постоянной.

Возможно, это была не слишком заметная деталь, но Росса больше всего обеспокоило то, как они держали свои лазганы. Оценить боевой дух и обученность солдат можно по тому, как они держат свое оружие. Хорошо обученные солдаты с соответствующей стрелковой подготовкой держат пальцы на цевье, всегда готовые открыть огонь, или носят оружие на плече. Другие держат его в обеих руках, близко к груди. Вариантов много, но намерения одни и те же – оружие всегда готово к бою, всегда готово открыть огонь и разить врага.

Солдаты на позициях Магдалы держали свои лазганы как костыли, опираясь на них с усталой отрешенностью. Казалось, они оставили всякие мысли о бое и лишь хотели, чтобы это все скорее кончилось.

Росс присел рядом с бородатым солдатом, строгающим палочку штык-ножом. Инквизитор не мог определить какого он звания – пояс со знаками различия был испачкан грязью и кровью так, что ничего нельзя было различить.

— Солдат, где нам найти полковника Паустуса?

Солдат не ответил. Росс повторил вопрос дважды, прежде чем понял, что гвардеец оглох от постоянных обстрелов.

Капитан Прадал привлек внимание солдата, взявшись рукой за его штык-нож. Солдат поднял глаза, и капитан Прадал обменялся с ним серией полевых сигналов, чтобы выяснить, где полковник.

Солдат заговорил, его голос был неестественно громким.

— Полковник убит. Вчера из миномета… Сейчас командует майор Арвуст. Он у станции связи, если его еще не убили.

Прадал знаком подтвердил, что он понял сказанное, и они с Россом пошли дальше, пытаясь ступать по доскам, положенным над особо топкими местами жидкой грязи.

Майора Арвуста они нашли в траншее первой линии на импровизированном командном пункте. На ящики из-под боеприпасов была установлена вокс-станция, и сверху растянута пластиковая пленка, чтобы уберечь аппаратуру от дождя. Майор сидел у вокс-станции, неподвижно уставившись на дымящуюся сигарету в руке.

Майор Арвуст всю жизнь провел в Гвардии. Росс видел это по складу его челюсти и по тому как его указательный палец был все время согнут, словно готовясь нажать невидимый спусковой крючок. Он был жестким человеком, его лицо обладало некоей суровой красотой. На вид ему было за сорок, но Росс знал, что служба в Гвардии быстро старит людей. Скорее всего, Арвусту было не больше тридцати пяти лет.

— Сэр, капитан Прадал, офицер связи штаба Верховного Командования, — представился Прадал, четко отсалютовав.

Майор не отрывал взгляда от вокс-станции. Он махнул рукой в некоем отдаленном подобии салюта, хотя это было больше похоже на жест, которым отгоняют мух, и затянулся сигаретой.

— Генерал-майор Кабалес уже предупредил о вашем прибытии. Вы и инквизитор. Что вам здесь надо?

Арвуст говорил даже не глядя на них.

— Помочь командованию на этом участке фронта. Судя по тому, что мы слышали, потери офицерского состава очень велики, — сказал капитан Прадал.

Майор пожал плечами.

— Ну, добро пожаловать.

Росс шагнул вперед.

— Давайте сразу к делу, майор. Этот участок фронта медленно умирает. Я никогда не видел гвардейцев в таком скверном состоянии. Я не хочу наступать вам на пятки. Или вы поможете нам восстановить положение, или – можете уйти.

Удивленный прямотой Росса, майор Арвуст стряхнул пепел с сигареты, повернулся и посмотрел на инквизитора долгим оценивающим взглядом. Росс понял, что майор отличный офицер; хороший штурман на погибающем корабле.

— Я пытался. Штаб приказывает нам держать оборону и не двигаться с места. Мои руки связаны, — устало сказал майор.

Росс присел рядом с Арвустом и просмотрел заметки офицера и тактические карты.

— А мои руки не связаны. У меня есть полномочия командовать этим участком обороны так, как мы сочтем необходимым. Если, конечно, вы пожелаете оказать мне содействие.

— Посмотрим, — по угрюмому лицу майора скользнула искренняя улыбка. – Если вы решили делать то, что решили, полагаю, у вас есть какой-то план.

— Давайте посмотрим, что мы тут можем придумать, — сказал Росс, указывая на карту.

ПОМЕСТЬЕ Голиаса представляло собой четырехэтажную виллу, окрашенную в серовато-розовый цвет. Это была вилла типично холпешского дизайна, в высоту больше, чем в ширину, и абсолютно асимметричная. Она возвышалась над галереей с длинной спиральной лестницей, которая спускалась на пятьдесят метров вниз, в коммерческий район. Подъем в шестьсот с лишним ступеней был нелегким, и Мадлен пришлось прикладывать носовой платок к лицу, чтобы от пота не расплылась косметика. Расположенное так высоко на самых высоких уровнях Мантиллы, поместье Голиаса, окутанное атмосферой древности и высокомерия, несомненно, выглядело весьма впечатляюще.

— Это место просто чудесно! – воскликнула Селемина, поднимаясь по ступенькам. Она была одета в платье из льняной ткани кремового цвета и шарф с капюшоном из мягкой шерсти – Мадлен лично подобрала ей эту одежду. Селемина весело закружилась, длинные концы ее шарфа взвились в воздух. Трудный подъем, казалось, совсем не беспокоил ее.

Но он беспокоил Мадлен. Ступени были узкие, из неровного, истершегося за столетия камня, они уходили по спирали вниз, на головокружительную глубину. В туфлях на высоких каблуках она двигалась осторожно, ненадолго останавливаясь на каждой ступеньке. Как и Селемина, Мадлен нарядилась по такому случаю в платье-рубашку.

— Этот Хайэм Голиас, что он за тип? – спросил Селемина.

— Он здесь не самая важная фигура. Видите эти лавки и мастерские в торговом районе? Ему принадлежат лишь немногие из них.

— Угу. А как вы с ним познакомились?

— Ну… была история, — сказала Мадлен, не входя в подробности. Это была не ее вина, что ей пришлось два раза иметь дело с господином Голиасом, от него исходило столь высокомерное, холодное обаяние, что она не могла устоять. Пусть лучше Селемина сама с ним познакомится.

— И как действует эта сеть?

— Ну, торговлей артефактами занимаются энтузиасты. Историки, инвесторы, коллекционеры…

— Культисты? — добавила Селемина.

— Подозреваю, что да, если продается интересующая их вещь. Но все делается секретно – никто не задает вопросов и не отвечает на них. Весь этот бизнес основан на слове и репутации. Если ты не ведешь дела чисто, никто не будет сотрудничать с тобой.

— И что это значит? – спросила Селемина, преодолев три или четыре ступеньки одним прыжком.

— Тогда ты потеряешь свою сеть. Поставщиков, контрабандистов, посредников, клиентов. Там все тайно связаны. Это сообщество не пускает к себе нежелательных личностей.

— Кого вы имеете в виду под нежелательными личностями? – спросила Селемина, хотя уже знала ответ.

— Инквизицию, конечно, — засмеялась Мадлен.

ПРАЗДНОВАНИЕ уже началось к тому времени, как они добрались до виллы. Или, возможно, это еще не кончились празднества предыдущей ночи. Так или иначе, гости Голиаса уже гуляли по роскошному залу. У многих были вялые потные лица наркоманов, остальные были заметно пьяны. Они бродили почти раздетые, забывшись в беспамятстве потакания своим порокам.

Это было прискорбно, потому что сам зал был поразительно красивым. Сотканные вручную кантиканские ковры и подушки были разбросаны по полу. Стены обиты красным бархатом с цветочными узорами, вышитыми золотой нитью. Чучела экзотических животных, кошачьих хищников с других планет и рогатых травоядных были расставлены по углам зала, словно в неподвижной пантомиме, на их протянутых лапах гости развесили свое белье. «Это прекрасный дом, и как жаль, что его оскверняют те, кто не способен оценить его красоту», подумала Мадлен.

Когда они шли по залу, вялые сонные голоса звали их, приглашая присоединиться к оргии. Другие кричали тост мантилланской знати в эти дни:

— Они идут!

— Трахайте сами себя! – прошипела Селемина сквозь зубы.

Привратник в ливрее прислуги отвел их к накрытому столу. Вокруг мраморного стола были расставлены диваны, чтобы гости могли есть полулежа. На столе стояли блюда с сырыми моллюсками и другими морскими деликатесами, и желатиновые десерты. Несомненно, это были не те пайки, что предписывались гражданам правительством.

— Благодарю за гостеприимство, но мы не голодны. Не могли бы вы проводить меня к господину Голиасу? – спросила Мадлен.

— Господин Голиас сейчас занят. Пока вы немного подкрепитесь, он освободится и будет готов принять вас.

«Скажите ему, что если он не притащит Голиаса сюда сейчас же, эта маленькая пташка начнет стрелять из большого пистолета», телепатически сказала ей Селемина.

— У моего клиента назначена встреча с господином Голиасом, и леди очень спешит, — дипломатично заявила Мадлен.

— Потребовалось мое присутствие?

Они все обернулись и увидели, что из соседнего зала выходит Хайэм Голиас, его роскошный халат бесстыдно расстегнут. За ним с виноватым видом следовали две женщины, аристократки, судя по их увеличенным с помощью имплантантов губам и обилию косметики, одетые лишь в костяные корсеты.

— Господни Голиас, это я, профессор де Медичи, а это леди Фелис Селемина.

— Конечно, как я мог забыть такое прекрасное лицо! – рассмеялся Голиас, входя под свет люстр.

Он был утонченным джентльменом, ему было уже далеко за семьдесят, но он отлично сохранился благодаря своему роскошному образу жизни и в немалой степени приему средств омоложения. Он был высоким и широкоплечим, с наращенными с помощью химических средств мышцами и длинной гривой серебряных волос. Его лицо было если не красивым, то слащаво самоуверенным, с высоким лбом и суровой линией челюсти. Хотя он не был бойцом, но испытывал типичное для аристократа восхищение риском и приключениями, и вытатуировал на животе эмблему некоего не слишком известного полка Имперской Гвардии. Конечно, Голиас никогда не служил в Гвардии, человек его положения не обязан был служить, но это определенно возбуждало интерес у женщин.

— Я удивлена, что вы помните меня, господин Голиас, — сказала Мадлен. Она чувствовала, что ненавидит его, но в то же время покраснела.

— Я удивлен, что вы могли решить, будто я вас забыл. А это, это Фелис? У нее такой прекрасный изгиб спины. Если бы все мои покупательницы были так сложены! – сказал Голиас. Он оценивал женщин, как антикварные проиведения искусства, или, может быть, как домашних животных на аукционе.

«Отвратительно. Невыносимо отвратительно».

Мадлен вздрогнула, в смущении приложив руку к покрасневшей щеке. Она не ожидала, что ее мысли будут столь очевидны. Столь откровенное поведение чрезвычайно нарушало нормы этикета.

«Все в порядке. Я понимаю, что вы хотите сказать. Если бы я не так сильно ненавидела его за его самоуверенность, его богатство, его низменные вкусы…»

Хлопнув в ладоши, Голиас дал знак гостям, что празднование окончено. Они выходили, нетвердо держась на ногах, направившись искать другие обители порока.

— Мы можем обсудить дела в более конфиденциальной обстановке? – застенчиво спросила Селемина, играя именно ту роль, которую Голиас ожидал от нее.

— Это зависит, миледи, от того, какие именно дела вы хотите обсудить, — Голиас рассмеялся пугающе вкрадчивым смехом.

РОСС и его офицеры работали день и ночь. Многое нужно было сделать. Планы операции создавались и забраковывались, координировалось время, и в пепельницах скапливались горы окурков. Росс никогда полностью не понимал тех мелочей и деталей, которые и составляли основу оперативного искусства, даже то, в каком порядке войска должны осуществлять марш.

Тройные солнца никогда не заходили на Холпеше, и время отмечалось регулярностью газовых атак.

Почти каждый час в траншеях раздавались сигналы оловянных свистков. Солдаты доставали из вещмешков неуклюжие противогазные маски и натягивали их на лица. Клубящиеся массы коричневато-желтого газа и ползущие по земле завитки горчичного цвета, накатываясь с востока, наполняли траншеи. Отравляющее вещество представляло собой концентрированный стернит, и движение только усиливало его действие. Вместо этого солдаты оставались на своих позициях, позволяя густым облакам газа осесть. Газовые атаки происходили так часто, что гвардейцы часто почти не обращали на них внимания, продолжая играть в карты или чистить оружие.

Разумеется, Россу было трудно разрабатывать тактические детали и обсуждать план операции, глядя на карту через мутные линзы противогаза, но он справился. Он справился, потому что знал, что надо делать, с той самой минуты, когда увидел, какие солдаты оказались под его командованием. Они были слишком деморализованы неподвижным сидением на позициях, погибая под вражеским огнем. Необходимо было наступление, удар всеми доступными силами по удерживаемым противником высотам Магдалы. Росс собирался дать им то, в чем им так долго отказывал слишком осторожный штаб Кабалеса. Он поведет их в бой. На личном уровне это было именно то, что ему нужно, чтобы занять мысли, пока остальные агенты его оперативной группы работают с подпольной сетью торговцев артефактами. Это дало ему цель после событий на Кантике.

Сам бой обещал быть очень тяжелым. По сведениям майора Арвуста, географические особенности, расположение противника и силы и средства кантиканцев не оставляли им слишком много возможностей выбора. Противник окопался в предгорьях, до его позиций предстояло преодолеть примерно четыреста метров по ничейной земле.

В магнокуляры Росс видел большое количество бронетехники на позициях противника: легкие танки, танкетки, бомбарды и «Василиски», в основном стоявшие в выкопанных укрытиях. Металлический блеск их башен под камуфляжными сетями напоминал железные гвозди, воткнутые в землю. Их будет трудно выбить оттуда, и Броненосцы едва ли ожидают, что осажденные имперские войска могут предпринять контратаку. Это предположение Росс и был намерен максимально использовать.

Эти машины могли вести огонь со смертоносной эффективностью со своих позиций на высотах, но Арвуст и Прадал были уверены, что они окажутся уязвимы для хорошо организованного наступления пехоты. Росс был склонен согласиться с ними хотя бы из-за одной их уверенности.

С этой целью Росс назначил для атаки объединенные роты 7-го полка легкой кавалерии и 22-го уланского, оставив части 9-го и 16-го пехотных полков в траншеях в резерве. Таким образом, в атаке должно было участвовать меньше четырех сотен гвардейцев – численное соотношение было не в их пользу. Но эти гвардейцы были элитой кантиканской кавалерии. Особенно высокую боевую репутацию имели уланы. Кантиканской Колониальной Гвардии не хватало бронетехники по сравнению с другими полками Имперской Гвардии, и уланы заполняли разрыв между пехотой и техникой. Главным назначением легкой кавалерии было сопровождение немногочисленных кантиканских танков в качестве мобильной пехоты, а уланы были ударными частями.

В частности, уланы носили на груди гранатные сумки, наполненные гранатами. На своих девятисоткилограммовых боевых конях они мчались на вражеские боевые порядки, осыпая противника градом гранат.

К несчастью, будучи отправленными в траншеи, кантиканские кавалеристы расстались со своими скакунами в Мантилле. Росс попытался вернуть столько коней, сколько смог. По вокс-связи он потребовал вернуть коней, но ему сообщили, что из нескольких тысяч хорошо обученных кавалерийских лошадей, оставшихся в Мантилле, сотни были забиты на мясо для празднеств аристократии. Росс встретил эти новости серией отборных ругательств и весьма серьезных угроз благополучию всей аристократии Мантиллы.

После того, как его гнев немного остыл, они пересмотрели план. Наступление на высоты Магдалы будет проводить смешанными силами пехоты и кавалерии. Под прикрытием дождя части 7-го и 22-го полков атакуют предгорья Магдалы, каждый солдат возьмет столько подрывных зарядов, сколько сможет нести. Их целями станет вкопанная бронетехника, те самые машины, которые обрушивали тонны снарядов на позиции кантиканцев прошлые месяцы. Вследствие нехватки соответствующего снаряжения многим гвардейцам пришлось импровизировать, создавая собственные средства для боя в траншеях с тем снаряжением, которое у них было в наличии.

Имея два дня на подготовку, кантиканцы проявили изобретательность в искусстве нести смерть. Ручные гранаты разряжались и утыкались гвоздями, превращаясь в дубинки, снаряды калибра .68 обвязывались узлами каната, и получались кистени. Самым простым оружием, которое увидел Росс во время последней проверки, был заточенный шанцевый инструмент. Даже тонкие металлические пластины для укрепления стрелковых ступеней в траншеях сбивались в подобия панцирных нагрудников. Процесс изготовления оружия и подготовки к бою наполнил кантиканцев энергией, которой они не чувствовали с самого начала войны.

Наступление будет прямым, фронтальным ударом. План был прост, хотя и далеко не безупречен. Но для гвардейцев это было лучше, чем ждать, сидя в траншее, когда на голову упадет снаряд.