Миниатюры

Дрянь

Поганенький я все-таки человечишко. Прихожу в ресторан за пятнадцать минут до закрытия — обслужат. Вот уже и гриль унесли, а я сижу со своим недопитым вином, и только воробей по соседнему столу прыгает, сволочь лупоглазая.

И мыслей великих — никаких. Только о том, как подешевле уложиться на сувениры, как в порядке исключения и в целях всеобщего катарсиса некоторых не только можно, а нужно пускать в ресторан в плавках, и еще о том, из-за кого я даже в отпуске не сплю с воскресенья по вторник, дай Ему бог здоровья. Сегодня среда, пережили, и, как бы сказала Анжелка, посрать. И ни капли жалости к кубинским детям. Попрошайничать надо как-то элегантнее, я тоже денег не печатаю, а жаль.

Хорошо бы найти перламутровую ракушку. А лучше две — себе и Анжелке. Кубинские дети ненавидят нас, наблюдая, как мы часами копаемся в песке. Конечно, не за то, что мы летели десятки тысяч километров, чтобы ворошить их драгоценный песок, а за то, сколько мы перед этим заплатили. Если бы я могла объяснить, что, живя, как они, я не заработала бы даже на песок, это было бы похоже на оправдание кубинского ребенка в том, что он родился там, где всегда тепло: кто мешал мне уехать из страны вечного холода не в страну вечного холода, а чуть дальше? Надо только дойти до косы, впрочем, судя по цвету загара и тяжести пакетиков в руках у встречных дам, явно более опытных в деле поиска ракушек, там уже мало на что можно рассчитывать. Но ведь шторм, а дамы к тому же озабочены демонстрацией обнаженного бюста кавалерам — мне легче, я волевым усилием спасаю внешний мир от такого рода провокации, по молчаливой договоренности с самой собой позволяя эту вольность только под зонтом.

У кубинских детей есть хотя бы цель — построить, скажем, коммунизм. Завидую им, потому что дрянь — но не стала бы такой, наверное, если бы не была постоянно вынуждена казаться хорошей. Кто-нибудь упрекнет Галю-корректора за вселенскую скорбь на рабочем месте, злобное шипение и хлопанье дверьми? Нет, ее эмоциональным проявлениям давно и впрок подписано оправдание: что с нее взять, она же дура. А ты, бедняга, выслушивай ценные советы, сложив пальцы кукишем за спиной, ты же умница, делай вид, что забыла, кто тебе сколько должен, ты же интеллигентный человек, внимай, борясь со сном, откровениям, ты же настоящий друг. А не пошел бы ты, мил человек? Душу тут мне выплескиваешь на своем поганом диалекте, готов от горшка, почасово расписанного, оторваться и со мной кислятиной, для пищеварения неполезной, укушиваться, вот и заветный аргумент в ход пошел, посильнее, чем «Фауст» Гете и мои потертые шорты, приобретенные по случаю незапланированного похудания пять лет назад на распродаже и ставшие теперь вдруг особо эротичными, повиснув на бедрах, невъебенный, как сказала бы Анжелка, аргумент: сварщик такого класса, что в старые федеральные земли приглашают. Ну зачем мне, нежной, все это? Меня, между прочим, муж бросил, три года назад. Что ж молчу-то вежливо, улыбаюсь, как положено, когда принимаешь комплименты? Вроде и воспитанием излишним не отягощена, и происхождением — из самой приличной пролетарски-антисемитской семьи. Так ведь ищу оправдания в собственной неспособности — господи, прости иностранку — к диалектам, а ведь послать бы без суеты и отправиться сочинять законы: не пускать саксонцев в приличное общество (99 % электората — «за», 1 % — саксонцы и сторонники праворадикальных партий) и вменить в обязанность поволжским арийцам говорить между собой по-русски, а не сбиваться на «шац, дас айс шмект гут… или дер? А что он на ней не женился, так это коррект, в ее дорфе он со своим беруфом больше штуки nicht bekommen kann.»

Опять за пивом. Впрочем, такую фигуру пивом не испортишь. Этот тоже ничего, жалко, грудь волосатая. Мой нынешний любовник покрыт волосами с головы до ног, а что делать, тридцать пять и Берлин не Зажопинск, положено иметь любовника из приличных. А, посрать, как сказала бы Анжелка.

Мои ночные друзья похожи на кубинских детей. Мы наш, мы новый… — знают они, провозгласившие меня товарищем Че в их достойной борьбе за торжество. Внеочередной «изм» победит, к чему пошлая повседневность, все решит лидер, гуру, фюрер, на то он и фюрер, которому главное — напомнить, что он велик и каждой строчке его замерли в готовности рукоплескать ладони, только дай строчку-то, вымученную делением мозга на сектора! Помилуйте, все лишь борьба за выживание и половой инстинкт и немного идеологии. И думаю я не о великом, а о том, что хочу много любовников, секса и денег, и чтобы тот, из-за кого я не сплю с воскресенья по вторник, отвел меня в пустую комнату, увешанную воздушными шариками, и чтобы никогда не завидовать Гале-корректору, дура все ж таки. Ну не дрянь ли я после этого, когда мир ждет великого, а я читаю Ерофеева и Сорокина, и мне ведь нравится, о чем нельзя сказать в приличном обществе, и совсем не испытываю жалости к кубинским детям? Что это — расплата за грехи мифической прабабки-графини или той, другой, из еврейского местечка под Оршей, или просто потому что нельзя быть на свете красивой такой? Милый, ты — заслуженный саксонский сварщик, а я — столичная штучка, русский мыслитель из породы Митеньки Карамазова, и мне не нужна компания, чтобы выпить сухого испанского, которое к тому же при ближайшем рассмотрении даже в супермаркете стоит пять баксов.

Вы, конечно, из Баварии? — Как вы хорошо говорите по-русски! Догадались по акценту? — Полноте, какой акцент! Только баварский миллионер позволит себе выйти к ужину в семейных трусах haute cauture зажопинский вещевой рынок.

Моветон. Прабабки не простили бы.

Как глазки-то бегают. Сработал старый испытанный метод — отправиться изучать быт кубинских детей и в связи с этим не появиться на пляже. Но каким простым решением проблемы оказывается аллергия: рекомендую прятаться дальше за чемоданным укрытием, обсыпавшие морду прыщи нельзя компенсировать фигурой. — Я могу увидеть вас в Германии? — Конечно. По средам в бассейне Шенеберг и по субботам на танцевальных вечерах в Оперном кафе. Не банальничайте, да не банальны будете.

Какая дрянь. Насколько легче дать доллар и без того сытому официанту и распевать революционные песни с заранее облагодетельствованными валютным вспомоществованием рыночными торговцами, чем, после семи потов и внутренней дрожи и прятанья за пальмой, сунуть в десятки раз скомканную футболку в руку старушки, которую в силу возраста или политических взглядов не допускают в свободно конвертируемый мир. Осуждать полнокровных господ, на хорошем немецком разобравших по косточкам сначала мою английскую чопорность, а потом попросивших your pensil попользовать fьr ein Moment please? Как можно — они ведь фиксировали адреса кубинских детей, чтобы, перелистывая отпускной альбом, никогда не вспомнить о содержании записки.

Пусть только они уйдут, и я сделаю то же самое. И в борьбе за победу честного «изма» во всем мире меня поддержит Папа Римский, которого здесь зовут революционным именем Хуан Паблос. А кому не нравится неинтеллигентный ход моей мысли, советую обратиться к Анжелке.