Минное оружие: вопросы минирования и разминирования

Часть 6

История возникновения «гуманитарного» разминирования и его сегодняшняя организация. — Компании, занимающиеся «гуманитарным» разминированием, и роль ООН. — Записки сапера: опыт работы в Боснии и Герцеговине, в Сербии и Черногории. — Вопросы преодоления минно-взрывных преград и ручное разминирование

Вопрос разминирования как политический впервые возник после окончания Второй мировой войны. Международный Комитет Красного Креста обратил внимание на проблему разминирования в начале 1950-х годов вследствие того, что правительства Великобритании, Франции и Голландии использовали военнопленных для разминирования собственных территорий.

Вот выдержки из книги Ю. Г. Веремеева «Мины вчера, сегодня, завтра», посвященные этому вопросу:

«…По свидетельству английского военного историка М. Кролла (Croll M. The History of Landmines), в этой стране (в Великобритании) основную опасность в послевоенные годы представляли не снаряды, бомбы и ракеты, которых упало на английскую землю относительно мало, а минные поля, установленные самими англичанами на южном побережье в 1940-43 гг. Их было около 2 тысяч, что дает в сумме до 350 тысяч мин.

Вследствие того, что в панические 1940-41 годы мины устанавливали бессистемно, часто просто безграмотно, документацию на них не вели, а также вследствие подвижности прибрежных песков установить точные границы полей и количество мин в каждом из них не представлялось возможным. Пришлось огораживать обширные пространства прибрежной полосы и вести поиск мин в основном грубыми методами, путем снятия слоя песка бульдозерами и последующего размывания песка мощными гидрантами.

Ввиду значительной опасности этих работ к ним привлекали в основном бежавших от Красной Армии украинских националистов, участников борьбы против большевиков, обещая взамен гарантию невыдачи их СССР, а также пленных немцев. И все же в 1945-49 гг. погибло около 155 и были ранены около 55 английских специалистов по разминированию. Число погибших во время этих работ украинцев и немецких военнопленных не опубликовано до сих пор. Требования Международного Красного Креста и резолюцию ООН о недопустимости использования пленных для разминирования (в соответствии с Женевской конвенцией 1929 г.) англичане отклоняли. Они ссылались на то, что в Конвенции нет прямого запрещения использовать военнопленных в разминировании, а есть лишь запрещение использовать пленных на опасных работах, к которым власти Великобритании с присущим им лицемерием разминирование не относили. В 1949 году была принята новая Женевская конвенция, которая прямо запретила участие пленных в разминировании.

Но по времени это совпало с окончанием массового разминирования, так что вопрос отпал сам собой. К концу 1949 года разминирование на британских берегах было закончено, лишь несколько сомнительных участков оставались закрытыми для доступа гражданским лицам до 1957 года.

Власти Франции привлекали к разминированию свыше 49 тысяч немецких военнопленных и около 3 тысяч французов, сотрудничавших в период оккупации с нацистами.

Условием их освобождения из плена была полная очистка Франции от мин. При разминировании, по различным оценкам, погибло от 8 до 15 % военнопленных, т. е. от 3920 до 7350 человек.

Однако, благодаря тому, что минированием на территории Франции занимался Вермахт, а отчетная документация минных полей составлялась с немецкой аккуратностью и тщательно сохранялась, разминирование французской территории было завершено уже к концу 1946 года. Всякий разминированный участок принимали местные власти и владельцы земли. Они заставляли немецких пленных в плотных шеренгах проходить по очищенному участку и только после этого подписывали акт о выполнении работ (не лишне было бы помнить об этом нынешним правозащитникам).

В Голландии первоначально разминированием занимались сами местные жители, как только фронт отодвинулся на восток. Понятно, что отсутствие квалификации и примитивность методов приводили к несчастным случаям. По свидетельству М. Кролла, голландцы потеряли погибшими 26 и ранеными 23 человека.

После этого союзники (конкретно канадцы) приказали командующему 25-й немецкой армии выделить на разминирование инженерную бригаду "Draeger" в количестве 104 офицеров и 3244 солдат. Эта бригада за 8 месяцев, потеряв погибшими 179 человек и ранеными 384 (16,8 % личного состава), очистила от мин всю территорию Голландии, сняв при этом 1 079 857 мин».

Новый всплеск внимания к минам относится к периоду после войн 1970-1980-х годов, когда, по данным ООН, было посеяно около 100 миллионов мин, как противопехотных, так и противотанковых, большой процент из которых составляли противопехотные нажимные мины фугасного действия. Насколько эти данные точны, вопрос сложный, т. к. иные специалисты ООН данные брали «с потолка». Тем не менее являлось фактом, что большое количество мин, измеряемое сотнями тысяч, находилось в Анголе, Мозамбике, Кампучии, Эфиопии, Афганистане, Сальвадоре, Никарагуа. В новых войнах 1990-х годов на территориях бывшей Югославии, Ирака, Эритреи и бывшего СССР была установлена еще пара десятков миллионов мин. Лидером тут была одна из республик бывшей Югославии — Босния и Герцеговина, где по приблизительным данным находилось около 3 миллионов мин.

Предтечей так называемого «гуманитарного» разминирования, как это обычно бывает, стала серия правовых актов международного уровня.

В первую очередь это была Конвенция 1980 года о запрещении или ограничении применения конкретных видов обычного оружия, которые могут считаться наносящими чрезмерные повреждения или имеющими неизбирательное действие — CCW (Convention on Prohibitions and Restrictions on the Use of Certain Conventional Weapons which May be Deemed to be Excessively Injurious or to have Indiscriminate Effects). К данной Конвенции был приложен «Протокол II», который предусматривал запрещение или ограничение применения мин, мин-ловушек и других устройств и который вместе с конвенцией был подписан СССР 10 апреля 1981 года.

Впоследствии в 1995 году по решению 48-й сессии Генеральной ассамблеи ООН был подготовлен новый текст протокола Конвенции 1980 года — «дополненный Протокол II», который был одобрен 3 мая 1996 года в Женеве на второй сессии государств — участников Конвенции 1980 года. Этот «дополненный Протокол II», вступивший в силу в декабре 1998 года (с 9-летним переходным периодом), запрещает применение необнаруживаемых мин, а также мин, срабатывающих от воздействия миноискателей, вводит новые требования для дистанционно устанавливаемых мин, ограничивает экспорт мин и в силу наличия механизма периодического (раз в 5 лет) его пересмотра обеспечивает достижение полного запрещения противопехотных мин.

Вопросы разминирования в конце 1980-х — начале 1990-х годов оказались в ведении Департамента ООН по гуманитарным вопросам — UNDHA (Department of Humanitarian Affairs), ныне Представительства ООН по координации гуманитарной деятельности (Office for the Coordination of Humanitarian Affairs). Согласно «Руководству по вопросам противоминной деятельности» Женевского центра гуманитарного разминирования, данная структура не смогла осуществить эффективный контроль над деятельностью по разминированию вследствие недостатка специалистов и финансов, хотя, согласно этому «Руководству», данная структура сыграла важную роль в программе разминирования в Афганистане и ключевую — в программе разминирования в Камбодже.

Первая организация по разминированию была создана в 1988 году офицером британской армии Колином Митчелом. Называлась она HALO Trust (Hazardous Area Life-Support Organization). В 1989 году другой британский офицер — Рей МакГрат, создал другую организацию — MAG (Mines Advisory Group), сразу же получившую заказ на работу в Афганистане.

Большую роль в становлении компаний по разминированию сыграл проект по разминированию Кувейта, шедший с 1991 по 1993 год под контролем ООН на арабские деньги. В рамках этого проекта свои первые контракты получили компании BACTEC, European Landmine Solutions, Mechem, MineTech, Royal Ordnance. В Камбодже «UN Advance Mission in Cambodia» — UNAMIC получила решением Совета Безопасности ООН задачи по разминированию. В 1992 году еще две гуманитарные организации — Handicap International и NPA (Norwegian People's Aid) — подключились к проекту ООН по разминированию Камбоджи.

В Мозамбике в 1992 году под контролем Департамента ООН по планированию миротворческих операций (Department for Peacekeeping Operations — UNDPKO) было начато планирование операций по разминированию. под руководством назначенных этим департаментом экспертов.

В Анголе, хотя планирование операций по разминированию началось весной 1993 года, а в 1994 году было создано местное подобие MAK (Central Mine Action Office) все дело настолько увязло в бюрократических интригах и попросту в коррупции, что даже в «Руководстве по вопросам противоминной деятельности» Женевского центра гуманитарного разминирования из ангольского опыта рекомендуется делать выводы лишь о том, как нельзя работать, а не как надо работать.

ООН в начале 1990-х годов запустила еще несколько проектов по разминированию, в частности в Лаосе — UXO LAO (Lao National Unexploded Ordnance Programme) и в Центральной Америке — PADCA (Mine Clearing Programme for Central America).

Однако главную пропагандистскую деятельность вели так называемые НГО (негосударственные организации), зарегистрированные, однако, на Западе. Началом пропагандистской кампании этих НГО по запрету противопехотных мин можно считать вышедшие в сентябре 1991 года в «азиатским» представительстве небезызвестных организаций «Наблюдения за правами человека» — HRW (Human Rights Watch) (Asia Watch) и «Врачи за права человека» — PHR (Physicians for Human Right) документ «Мины в Камбодже — трусливая война» («Land mines in Cambodia, The Coward's War»). Судя по названию, авторы, видимо, на практике все же не представляли, что такое установка мины в боевых условиях, но западным правозащитникам практические знания никогда и не были нужны.

В ноябре 1991 года к этой кампании подключились организации «Американский фонд ветеранов войны во Вьетнаме» — VVAF (Vietnam Veterans of America Foundation) со штаб-квартирой в Вашингтоне и «Медицинский интернационал» — MI (Medico International) со штаб-квартирой во Франкфурте-на-Майне. Затем к их деятельности присоединилась вышеупомянутая британская MAG (Mines Advisory Group), которую все-таки с трудом можно назвать НГО, а также французская организация Handicap International, которая хоть и являлась НГО, но, как и MAG, впоследствии выходила на коммерческие тендеры по разминированию.

Эти организации и провели первую Конференцию по вопросам запрета мин, разумеется, в Лондоне и с государственной поддержкой. На этой конференции и была основана организация «Международная кампания за запрет мин» — ICBL (International campaign to ban landmines), получившая со временем большие финансовые вливания от различных частных и государственных спонсоров, так что к 1999 году она насчитывала в своих рядах свыше 1300 НГО со всего мира и выпускала собственный «Минный монитор» (Landmine Monitor), а ее главный координатор Джоди Вильямс в 1997 году получила Нобелевскую премию мира.

Силами этих НГО (неправительственных организаций) при поддержке правительств Великобритании, Канады, Бельгии, Норвегии, ЮАР, Мексики и международных организаций — ООН, ОАЕ, ОАГ, ЮНИСЕФ, как и ряда общественных деятелей, таких как, например, принцесса Диана (Спенсер) и рок-музыкант Пол МакКартни, была начата политическая, пропагандистская и общественная деятельность по полному запрету всех противопехотных мин.

В 1994 году Резолюцией 48/79 Генеральной ассамблеи ООН была организована комиссия по подготовке Конференции по вопросам мин, куда было приглашено и руководство Международного Красного Креста, игравшего важную роль в кампании по запрету противопехотных мин.

Конференция была проведена в несколько сессий в Вене с октября 1995 года по май 1996 года. Хотя вопреки настояниям председателя МКК Корнелио Самарруги не было достигнуто решение о полном запрете противопехотных мин, однако эта конференция подготовила почву для новой конференции, прошедшей с 3 по 5 октября 1996 года в Оттаве. На ней при поддержке британской, австрийской и канадской дипломатии было решено подписать документы о полном запрете противопехотных мин. Согласно «Руководству по вопросам противоминной деятельности» Женевского центра гуманитарного разминирования, такое решение было полной неожиданностью для участников конференции, ибо его объявил министр иностранных дел Канады Ллойд Экскворзи, пригласив их в следующем году присоединиться к подписанию Конвенции о запрете противопехотных мин. Так что данная Конвенция — все же плод деятельности профессиональных дипломатов, а не «гуманитарных» организаций.

С 24 по 27 июля уже правительство Бельгии организовало аналогичную конференцию, на которой был обсужден третий, окончательный, вариант Конвенции, подготовленной правительством Австрии.

В ходе новой конференции, начавшейся 1 сентября 1997 года при прямой поддержке правительства Норвегии в Осло, 18 сентября усилия международной дипломатии увенчались успехом, и в тот же день «Конвенция о запрещении применения, накопления запасов, производства и передачи противопехотных мин и об их уничтожении», разработанная под руководством МИДа Австрии, была принята. Эта Конвенция, носившая название «Convention on the Prohibition of the Use, Stockpiling, Production and transfer of the Anti-Personnel Mines and on their Destruction», была подписана в Оттаве 3–4 декабря 1997 года, почему и получила название Оттавской.

Поразительно положение статьи № 1 Конвенции, в которой стороны обязуются не применять мины даже при угрозе неминуемого военного поражения. Возникает вопрос: раз осколочные мины запрещены Конвенцией, то почему бы не запретить осколочные снаряды, которыми тоже ведь уничтожается гражданское население? И, вероятно, следовало бы запретить и осколочные бомбы. В идеале было бы полезно запретить все боеприпасы, оставив армиям лишь холодное оружие, только не ясно, все ли страны мира присоединяться к такой Конвенции, и не окажутся ли армии, государства которых такую Конвенцию подписали, в заведомо проигрышном положении. Сами противопехотные нажимные мины фугасного действия — действительно варварское оружие, и его запрет действительно «цивилизовал» бы войны, однако отказ от осколочных мин как кругового, так и направленного действия нанесет большой ущерб способности армии к боевым действиям, тем более что осколочные СВУ как применялись, так и будут применяться в будущем различными партизанскими движениями.

Надо заметить, что роль так называемых IED (Improvised Explosive Devise), или СВУ (самодельных взрывных устройств), в войне в Ираке потому ныне окутана разными слухами, что в коалиционных войсках, как и в частных военных компаниях, с годами действия Конвенции остается все меньше специалистов с опытом применения минно-взрывных устройств, так что и примитивные СВУ становятся в таких условиях большой проблемой.

Хотелось бы оговориться, что те, кто видит в данном движении лишь один «коварный умысел американских империалистов», глубоко в этом ошибаются. В данном случае ключевую роль сыграли движения леволиберального толка, к которым принадлежит ныне большая часть западных элит, в том числе тогдашняя американская администрация Била Клинтона. Следует заметить, что западным левым либералам боевая мощь собственных армий была в лучшем случае неинтересна, и тех же сербов в 1995 году бомбили как раз во имя леволиберальных идей всеобщего «равенства и братства», а не ради завоевания новых колоний и «нового жизненного пространства».

Конвенцию на сегодняшний день подписали 135 государств, в том числе все члены НАТО, кроме США и Турции, с тем что крупнейшие страны — производители противопехотных мин (Россия, Китай, Индия, Пакистан, Иран, Египет, Израиль) этого не сделали. Конвенция установила для государств планы уничтожения всех запасов мин в течение 4 лет с момента ее ратификации и «очистки» всех заминированных на их территориях участков в течение 10 лет.

Как раз Босния и Герцеговина, вышедшая из гражданской войны в ноябре 1995 года, и послужила полем для экспериментов данного процесса. Сама пропагандистская кампания в бывшей Югославии оказалась в руках ряда «неправительственных организаций», из которых можно выделить британскую организацию MAT (Mines Awareness Trust), Центр гуманитарного разминирования из Женевы ГИСХД (International Center for Humanitarian Demining — GICHD), американскую организацию помощи жертвам мин ЛСН (Landmine Survivors Network), международные организации КАРЕ Интенатионал (CARE International) и СиМай (CMA — Cranfield Mine Action), однако в финансовой области главную роль в проведении этой программы сыграли Госдепартамент США (State Department) и британский Департамент международного развития (Department of International Development), как и органы ООН.

В 1995 году был создан Добровольный фонд доверия по противоминной деятельности — VTFMC (Voluntary Trust Fund for Mine Clearance), в который правительство США выделило 20 миллионов долларов (данные Женевского центра гуманитарного разминирования).

Во второй половине 1990-х годов была создана Служба ООН по противоминной деятельности (UNMAS — United Nations Mine Action Service) в рамках Департамента ООН по миротворческим операциям (DPKO — Department of Peacekeeping Operations). В дальнейшем было принято решение о постепенной передаче вопросов разминирования в рамках Программы развития ООН (UNDP — United Nations Development Programme) государственным органам стран, где данные программы разминирования и велись.

Помимо этого, в 1998 году Управление ООН по обслуживанию проектов (UNOPS — UN Office for Project Service) создало Бюро по противоминной деятельности (MAU — Mine Action Unit). Документы для него стал готовить по заказам главным образом Женевский центр гуманитарного разминирования (GICHD). Женевским центром в дальнейшем была разработана информационная система по управлению противоминной деятельностью — система IMSMA (Information Management System for Mine Action).

В Боснии и Герцеговине в 1998 году был создан под эгидой ООН отдельный комитет по проблемам разминирования — МАК (Mine Action Center — MAC) Боснии и Герцеговины. Предтеча МАК появилась еще в Афганистане в 1988 году, когда после ухода советских войск ООН выделила средства на разминирование и открыла здесь Агентство по разминированию и планированию — Mine Clearance and Planning Agency. Впоследствии ООН выделила средства и на программу разминирования в Камбодже, где в 1992 году и был создан первый МАК — Cambodian Mine Action Center. Схема подобной организации довольно проста. После того как специалисты ООН по разминированию собрали бы базу данных о существующих минах и минных полях (как путем опроса местного населения, так и сбора карт минных полей от местных военных командиров), МАК объявлял конкурс на разминирование. Компании должны в своей работе придерживаться правил ООН по разминированию. Первые такие правила ИМАС — IMAS (International Standards for Humanitarian Mine Clearance Operations) были изданы в 1997 году Службой ООН по противоминной деятельности (UNMAS). Следующее их издание вышло в 2003 году, где был учтен полученный опыт по разминированию.

Подобная схема из Боснии и Герцеговины распространилась по всему миру. В результате появилось большое количество частных фирм, занимающихся очисткой местности от мин, причем все они создавались из среды бывших военных, многие из которых себя до этого попробовали и в иных видах военного бизнеса.

Естественно, ключевую роль играли компании из США и Великобритании. Эти фирмы, заключив договора с ООН или с иными международными организациями, а также с местными правительствами (которые получают на разминирование на условиях ООН финансовые кредиты либо безвозмездную помощь от правительств США, Великобритании, Японии, Германии либо от Мирового банка, Евросообщества и иных международных организаций), приступали к работе.

Большую часть деминеров нанимали, естественно, на местах из числа бывших военнослужащих местных армий. Это обуславливается двумя причинами: во-первых, последние лучше знакомы с типами мин, способами их установки; во-вторых, оплата таких работников намного меньше, чем собственных служащих данных компаний. Тем не менее эти компании приглашали на работу специалистов из других стран, в первую очередь кинологов и инструкторов.

Первые опыты в отношении разминирования были проведены в Анголе и Мозамбике в середине 1990-х годов, однако именно бывшая Югославия стала тем благодатным полем, где это дело выросло в современную «индустрию» разминирования.

Ключевую же роль здесь сыграла Босния и Герцеговина, точнее, ее территория, находившаяся с 1996 года под международным протекторатом — под надзором Международной Контакт-группы (дипломатические представители США, Франции, Великобритании, России, Италии и Германии). Волю этой группы проводила канцелярия верховного представителя OHR, полновластного наместника Боснии и Герцеговины, опиравшегося на миротворческие войска АйФОР (IFOR), позднее переименованные в СФОР (SFOR), созданные на базе войск НАТО с выделением рядом других стран, в том числе и Россией, своих воинских контингентов в состав этих войск, а также на международную полицейскую миссию ООН АйПиТиэФ (IPTF — International Police Task Force). Финансовую поддержку обеспечивал Мировой банк, а политическую — представительство ООН в Боснии и Герцеговине, как и его «комиссариаты» и департаменты, в первую очередь UNHCR, занимавшийся вопросом возвращения беженцев в довоенные места проживания, и UNDP, занимавшийся вопросами «развития», в области ведения которого как раз и оказалось дело разминирования.

Помимо этого, на территории Боснии и Герцеговины, в отличие от Хорватии, шли более интенсивные боевые действия, и мин здесь было больше, и они отличались разнообразием образцов. Здесь шла, по сути, гражданская война, и мины устанавливали не только специалисты, но и люди, не имеющие соответствующей квалификации. Как следствие, иные минные поля устанавливались не только без правил, т. е. без привязки на карту, без обозначения, без соответствующих распорядков мин в минных полях, а порой вообще не указывались на картах. Нередко те, кто устанавливал мины, впоследствии погибали или уезжали из данной местности, и о минных полях узнавали только тогда, когда на минах кто-то подрывался.

Логично было бы предположить, что очисткой минных полей должны заниматься те, кто их устанавливал, т. е. местные армии (сербская ВРС, хорватская ХВО, мусульманская армия БиХ). Они имели специалистов, прошедших школу югославской народной армии и имеющих несколько лет боевого опыта, и располагали соответствующими техническими средствами, да и могли быть контролируемыми правовыми актами как за халатность в работе, так и за нарушение техники безопасности. Это означало не отказ от услуг частных компаний, а лишь использование ресурсов местных армий, которые могли бы обеспечить подобные компании своими группами саперов и имели бы более надежную социальную и медицинскую защиту, как и определенный правовой статус.

В данном случае на разминирование потребовалось бы меньше финансовых средств, и они распределялись бы более рационально, т. е. чистились бы непосредственно только минные поля, а не тысячи квадратных метров вокруг них. Ведь разминирование оплачивалось не по количеству уничтоженных мин, а по количеству квадратных метров очищенной территории.

Однако в данном случае было принято решение о том, что все работы по разминированию будут переданы частным компаниям.

В этой области сильные позиции были у американской фирмы РОНКО (RONCO), в первую очередь потому, что за ней стоял Государственный департамент США. Ведь не секрет, что американцы играли доминирующую роль во всех международных организациях ООН на территории бывшей Югославии, и, учитывая экономические интересы США, выглядит вполне закономерно, что организация работ по разминированию была основана на американских стандартах. Все это предусматривало и приоритетную роль американских фирм в обеспечении проекта разминирования Боснии и Герцеговины.

Американцы сделали первый ход летом 1996 года на территориях Республики Сербской и Мусульмано-Хорватской федерации (автономные области, на которые делилась Босния и Герцеговина), основав весной 1996 года филиалы компании РОНКО. Она имела свои отделения у сербов в селах Брус (недалеко от Пале) и Залужани (у Баня-Луки), у мусульман в Сараево и Тузле, а у хорватов в Мостаре. Местные работники, разделенные по «национальным» группам, занимались разминированием только на собственных территориях. Летом 1996 года фирма имела не больше 100 работников, из которых 10–15 человек были американцы и англичане, занимавшиеся административными обязанностями.

Все остальные были местными жителями. Персонал фирмы РОНКО делился на несколько категорий: санитары, кинологи, переводчики, командиры «тимов» и деминеры. «Тимы» были двух видов: разведывательные и деминерские. В обязанности разведывательных входила разведка минных полей и снятие мин, если их количество не превышало десятка, для чего в них имелось два-три деминера, один кинолог, один медработник и командир группы. Численность саперов в обычном деминерском «тиме» была около 6–7 человек, а кинологов до 2. Впоследствии все это постоянно менялось, и грань между «тимами» стиралась. Командир «тима» имел зарплату 950 долларов, рядовой деминер, переводчик и кинолог — по 750 долларов, медицинский работник — 650 долларов.

Первоначальной задачей РОНКО было обучение американским стандартам местного персонала. Далеко не все из них были профессиональными саперами, но так как зарплата по местным стандартам была большой\, то многие сюда внедрялись благодаря личным и родственным связям. Это отчасти компенсировалось тем, что характер работ был коллективный и несколько бывших фронтовых саперов были в состоянии первое время выполнять работу за всю группу, пока остальные набирались опыта.

К тому же до октября 1996 года РОНКО занималась чисто разведывательной деятельностью и ее работники ни одной мины снять не успели, зато смогли разбить несколько своих джипов «Чероки» и «Тойота-Крузер». Несколько джипов было также украдено «неизвестными лицами», хорошо, впрочем, известными местной полиции. Однако в сентябре 1996 года в работе РОНКО наступил определенный перелом.

Президент Клинтон одобрил отправку в Боснию и Герцеговину группы в 15 человек американских коммандос, известных как «зеленые береты», из состава 10-й группы специальных операций. Эта группа состояла из опытных сержантов и офицеров с большим сроком службы. Они получили задание провести обучение местного персонала. Первоначальное обучение началось в октябре в Баня-Луке. Для этого было принято 50 человек на должности командиров «тимов», деминеров, медработников из 600–700 кандидатов.

Экзаменующими были ранее принятые сербские работники. Большую часть вновь принятых составляли бывшие военнослужащие инженерных или разведывательно-диверсионных формирований Войска Республики Сербской (армии Республики Сербской), хотя и здесь нередко принимали по протекции и связям. К тому же надо учесть, что инженерные полки ВРС, из которых часто приходили новые кандидаты, нередко использовались как обычные пехотные формирования, и далеко не все их их состава были действительно саперами. Тем не менее в общем состав был достаточно хорошего качества.

Обучение началось на базе РОНКО, расположенной в селе Залужани под Баня-Лукой. Здесь раньше находилось государственное учреждение, которое было передано сербским правительством в аренду американцам. Это был огромный гараж, разделенный деревянными перегородками на отдельные кабинеты, здесь же располагались гараж для автомобилей фирмы и столовая. Находилась здесь одна частная сербская фирма, хозяин которой, Славнич, видимо, имел хорошие связи в правительстве. За гаражом был небольшой лес с несколькими полянами, на которых проходили практические занятия.

Предыдущая группа персонала, принятая за пару месяцев до этого в Пале, была размещена по частным квартирам, оплату за которые осуществляла фирма РОНКО. Члены новой группы, в которой был и я, проживали в основном в Баня-Луки или близлежащих районах и потому на работу ездили из дома.

Руководство РОНКО на территории Республики Сербской осуществлял ветеран Вьетнама по имени Джим, возраста где-то 45 лет, довольно полный, склонный к чудноватым американским шуткам, общительный, любивший хорошее застолье, благодаря чему у него установились хорошие отношения со Славничем, который тем самым постоянно обеспечивал фронт работ для своей фирмы. Помощником Джима был Ричард, также американец, которого звали Рич. Фирма прибрела собак для минно-розыскной работы, а из США был прислан специалист по этому вопросу по имени Терри. До этого Терри успел поработать в Анголе и других странах мира, и из Африки он привез белую девушку по имени Шерри.

Первые четыре недели вновь прибывшая группа из Баня-Луки находилась в полном распоряжении американских военных инструкторов, а группа из Пале, принятая ранее, была в распоряжении Джима и Ричи, занимаясь разведкой новых полей.

Первый день занятий был посвящен знакомству с новыми инструкторами. Американский капитан, командир группы, светловолосый человек крепкого телосложения, представил себя и своих подчиненных и в краткой речи сказал, что они прибыли в Боснию и Герцеговину по указанию Клинтона для помощи в разминировании. Заранее извинялся за то, что ненароком кто-то из них может оскорбить религиозные и национальные чувства учащихся. После него выступил Джим, который поздравил нас с началом занятий, а далее стандартно сказал о духе коллективизма и профессионализма. Занятие началось с ознакомления с минами. Преподавание вели двое сержантов: один был высокий, лысоватый сапер, явно с большим стажем работы, а второй — сержант Хирш, по происхождению болгарин. В кратком выступлении они сказали, что хорошо понимают, что большинство слушателей с изучаемыми минами знакомы уже несколько лет, но они хотели бы, чтобы учащиеся отнеслись к занятиям так, будто ранее ничего о минах не знали, потому что каждая мелочь в данной работе важна.

Американцы были хорошо обеспечены литературой всевозможного характера, учебниками по инженерному делу, изданными в Форт-Бреге, справочниками по минам «восточного производства». Справочники были достаточно хорошие, но нередко не имели полной информации о минах, особенно советского и югославского производства, а иногда данная информация была просто неточной. Так, сведения о противопехотной мине ПМА-3 содержали в себе неточную информацию о том, что эта мина не может разоружаться, хотя ее достаточно было взять осторожно двумя пальцами со стороны и, вытащив ее из земли, вывернуть из нижней части заглушку, вытряхнув взрыватель в руку. Недостаточная информация была и о противопехотной выпрыгивающей мине ПРОМ-1, и о противотанковой ТМРП-6 со щупом. Остальные мины американцам были хорошо знакомы.

Преподавание шло легко и особых трудностей у них не вызывало. Также среди учащихся было достаточно саперов, которые устанавливали минные поля или же этому научились в бывшей Югославской народной армии. Среди учащихся было не менее десятка офицеров инженерных войск и несколько подрывников. В группе, однако, были и люди, которые большого опыта по борьбе с минами не имели. Для тех, кто находился во время войны в разведывательных и штурмовых подразделениях, обучение особого труда не представляло, но для тех, кто войну особо-то и не ощутил, лекции американцев были довольно скучны. Учебные курсы служили семинаром для самих сербов, на котором они получили возможность обменяться боевым опытом и познакомиться с учебной литературой по минам. Это же можно отнести и к американским инструкторам. По их признанию, уже в первые дни занятий они узнали несравненно больше вещей как о самих минах и взрывателях, так и о тактике их употребления, чем могли бы почерпнуть только из книг.

Следующий урок вел американский сержант по имени Кевин, ответственный за средства связи. Он довольно хорошо говорил по-русски и лекцию начал вести на русском языке, несмотря на наличие рядом с ним сербского переводчика, что несколько озадачило сербов, но позднее он воспользовался услугами сербского переводчика. Его задача состояла в знакомстве обучаемых с переносными радиостанциями «Моторола», находящимися в каждом из джипов. После нескольких занятий его миссия была закончена, и в остальное время он каждое утро занимался установлением связи с американской базой в Тузле. В последующие дни все продолжалось в обычном ритме. К урокам по минному делу, бывшим основной частью программы, прибавились занятия по оказанию первой медицинской помощи, которые вел плотный широкий американец, по происхождению румын. На его занятиях учащиеся обучались оказанию первой медицинской помощи в случае остановки дыхания, электрошока, кровотечения, контузии. Набор упражнений был стандартным для любой армии: остановка жгутом кровотечения, перевязка раны, с тем чтобы узел был на противоположной стороне раны, искусственное дыхание, массаж сердца и грудной клетки, транспортировка раненого.

После нескольких дней, проведенных в учебной аудитории, инструкторы и учащиеся большую часть своего учебного времени стали проводить на большой поляне, находящейся в 200–300 м в стороне от учебного корпуса. Фирма РОНКО приобрела в Баня-Луки и в Пале учебные мины разных типов. В первый день группу разделили на две части — первая отправилась в лес за поляной, где местность была разделена белым шпагатом на 5–6 секторов. Разделившись, первая группа установила учебные мины, как противотанковые, так и противопехотные, теми способами, которые использовались во время войны. На сами мины были поставлены сигнальные патроны для того, чтобы, если кто-нибудь из второй подгруппы наступит на мину, пошел бы густой красный дым. После этого в лес направилась вторая подгруппа, разделившись между секторами, с ними были американские инструкторы, которые внимательно наблюдали за процессами установки и поиска мин. Большая часть мин, в первую очередь растяжки ПМР-2, была найдена с помощью ножей и саперных щупов (по-сербски «пипалиц»). Особой сложности это не составляло, т. к. мины можно было найти по утоптанной траве и остаткам свежей земли. Тем не менее один из учащихся умудрился зацепить растяжку, и повалил густой красный дым. Однако занятие прошло, в общем, успешно. Следующий урок был по топографии, ничего сложного для учащихся не представляющий, т. к. слушатели были достаточно информированы о методах чтения карт и ориентировки на местности. Притом все это было в рамках программы югославской средней школы и для многих, по крайней мере для тех, кто в этих школах учился, все это казалось простым и доступным.

На следующей неделе внимание учащихся было сконцентрировано на занятиях по разминированию. Все были разделены по «тимам» — группам в количества шести человек, руководством фирмы были выбраны командиры «тимов», по мнению одних — из числа наиболее подготовленных, по мнению других — обладающих хорошими связями в местной власти. Командиры «тимов» имели дополнительную программу обучения, где им преподавались методы обозначения очищенных минных полей и нанесения их на карту, а также руководства людьми. Отдельную программу имели и медики, на их практических занятиях отрабатывались также методы выноса раненых и погибших.

По методу фирмы РОНКО деминер должен был очистить перед собой пространство шириной 120 см (1 м составляла собственно рабочая полоса, а по 10 см добавлялось с каждой стороны для страховки) щупом и миноискателем. Затем очищенное пространство он обязан промаркировать с правой и левой сторон белыми полиэтиленовыми лентами с надписями «мины». На расстоянии 25 м за ним следовал его напарник, номер второй, маркируя очищенную деминером № 1 полосу 30-сантиметровыми деревянными колышками с красным верхом. Белая лента обвязывалась вокруг колышка, деминер № 3 находился вместе с командиром и медиком на командном пункте. В случае если деминер № 1 будет ранен или убит, деминер № 2 отправлялся за медиком и проводил его по очищенному пространству к пострадавшему. Затем деминер № 2, если это было необходимо, проверял пространство вокруг пострадавшего и при помощи деминера № 3 укладывал его на носилки, после чего пострадавший выносился на командный пункт, или перевозился джипом до ближайшей больницы, или командир «тима» вызывал через основную базу вертолет СФОР, по крайней мере, так обещало руководство фирмы.

В процессе практических занятий у деминеров сразу же возникли вопросы о том, что делать с пострадавшими в случае, если их будет двое, а также если пострадавший упадет на неочищенное пространство. Пока № 2 будет его проверять, пострадавший истечет кровью. В сущности, выяснилось, что ничего особенного нам предложить не могли. Принцип был один — вытаскивай как хочешь и вези в госпиталь или больницу. На дальнейших занятиях по минному делу американские военные инструкторы провели несколько тестов по знанию мин, и так как многие деминеры с этими минами были хорошо знакомы, то, естественно, каждый профессиональный сапер считал нужным сделать замечание по поводу формулировки вопроса. На практических занятиях произошло знакомство с защитным кевларовым обмундированием, представлявшим собою пару длинных рукавов, закрывающих руки, бронежилет с высоким воротником и фартуком, закрывавшим пах, длинные штаны, закрывавшие полностью ноги. В комплект входил и шлем со стеклом, защищавшим от осколков, но не было защитных ботинок, хотя именно это тогда больше всего волновало учащихся. Те, кто имел действительный опыт работы с минами, прекрасно понимали, что если человек заденет растяжку ПРОМ, то в 80–90 % случаев на расстоянии 10 м осколки от ПРОМ пробьют панцирь (так по-сербски назывался бронежилет), и куда лучшей защитой от растяжек было внимание, осторожность и аккуратность в движениях, чему 30-килограммовое снаряжение просто мешало. Ботинки многим тогда казались необходимостью, хотя на практике их никто потом так и не использовал.

Учащиеся получили миноискатели фирмы «Шибел» (Shiebel AN-19/2), а также различные инструменты: большие ножницы для резки травы и кустарника, небольшие лопатки, пилы. В ручной мастерской сербской фирмы, которой принадлежал объект, были сделаны щупы — с тяжелыми ручками, весом 500 г и легко ломающимися наконечниками. Эти щупы были прямой противоположностью щупам-«пипалицам» бывшей Югославской народной армии, которые были легкими, разборными и значительно превосходили это кустарное произведение. В ходе учебы многие учащиеся приносили из дома использовавшиеся ими во время войны для работы с минами свои ножи от АКМ и «пипалицы». С данным снаряжением обучение шло на поляне. Как правило, половина «тимов» устанавливала мины, а другая — их отыскивала. При работе с миноискателем сразу же возникали сложности. На поляне в земле находилось немало металлических предметов: гвоздей, болтов, кусков проволоки и тому подобного, поэтому прибор часто подавал сигналы, в некоторых местах работалось легче с «пипалицами». Также миноискатель иногда не мог найти мину ПМА-3, в которой количество металла на взрывателе измерялось несколькими граммами, если земля давала сильный «фон».

При работе с «пипалицей» возникли другие проблемы, ибо если необходимо было искать противопехотные мины ПМА-2, то землю приходилось проверять с частотой 2–3 см под углом 30 градусов на глубину 10 см, и нажим мог быть чрезмерно сильным, однако при уменьшении угла увеличивалась глубина, на которую надо было погрузить щуп, и соответственно, и сила нажима вначале была значительной. В силу этого рациональнее оказалось работать с ножом от АКМ, которым можно было просто сбрасывать пластами верхний слой грунта.

К тому же если учесть, что проверять было необходимо и участки вне ленты по 10–15 см с обеих сторон, то для очистки 1 м² человеку со щупом требовалось до получаса, особенно если земля была полна металла. Так как эта работа требовала максимальной осторожности, то минер № 1 после получасового нахождения в защитной одежде был мокрый с головы до ног, особенно при жаркой погоде. Поляна была разделена шпагатом на несколько линий, в соответствии с которыми учащиеся должны были находить одну мину за другой. В первые дни многие учащиеся стали искать мины самостоятельно, не соблюдая последовательности, но позднее все вошло в нормальное русло. Особо тяжелыми занятия не были, американские инструкторы заканчивали занятия в 1–2 часа. Единственной помехой был Джим, неодобрительно воспринимавший нарушение дисциплины, однако американцы стремились установить более дружеские отношения с учащимися, что им удалось в полной мере. Американцы явно удивлялись относительно высокому образовательному уровню учащихся, хотя, разумеется, это относилось далеко не ко всем. Сербской средой они были удовлетворены. По их словам, в Турции, где они находились до этого, местные власти и народ были к ним не так гостеприимны, не давали возможности порой прогуляться по городу.

К мусульманам иные из них относились с предубеждением даже не столько из-за арабских террористов, сколько из-за своих негров, принявших ислам. Однако куда в большей степени их, как и большинство американцев, интересовала возможность хорошо провести время, познакомиться с женщинами и послушать музыку. Многие из них рассказывали о своей предыдущей службе, оказалось, что только некоторые были из них участниками операции «Буря в пустыне», а Кевин — связист — рассказывал, что принимал участие в операции по освобождению американских заложников в Иране в 1979 году. Впрочем, особого энтузиазма эти воспоминания у него не вызывали.

Что касается Джима, то однажды он решил показать метод работы РОНКО. Во время планового обучения одного из «тимов» из Пале учащимся был продемонстрирован наглядный пример сего метода. Сначала был пущен пес, затем, когда он сел перед найденной миной, к нему отправился деминер № 1, молодой парень Воислав Пандурович, который маркировал найденное место после того, как кинолог Сержан вывел пса с минного поля с помощью небольшого красного мячика, служащего наградой для пса. После этого Воислав приступил к извлечению мины. Неожиданно к нему из-за спины подошел Джим, видимо, решивший внести свежую струю в рутинную работу, и с криком «Бум!» толкнул Воислава, стоящего на коленях, на землю. Воислав упал с таким искусством, каким не обладали и герои югославских фильмов о войне. Сразу же с серьезным выражением лица к нему по очищенной дорожке отправился медик его «тима» Драгаш и вместе с деминером № 2 и деминером № 3 перенес его в автомобиль. На этом демонстрация американского метода закончилась. Джим, надо отдать ему должное, перед окончанием занятий посоветовался с учащимися о наиболее оптимальных методах работы. Все единогласно отказались идти за псом, но в дальнейшем за псом все-таки шли, но, как правило, только тогда, когда знали, что на данном минном поле нети противопехотных мин нажимного действия. Защитные ботинки, по словам Джима, по их технологии просто не нужны, т. к. деминер, когда работает со щупом, находится в положении «на коленях», но все это звучало как-то неубедительно.

В конце обучения 23 октября 1996 года был организован выпускной вечер. Сначала американские инструкторы выдали дипломы об окончании курсов всем деминерам и медикам. Были выданы декоративные памятные доски с символами спецназа «зеленых беретов» Джиму, Славничу, работникам кухни и переводчикам. Каждый деминер получил по два диплома: один — от командования вооруженных сил США в Европе; второй — от командования 10-й группы специального назначения США.

После этого учащимся был дан перерыв на 2 часа, во время которого желающие могли посмотреть голливудский фильм о полицейском взрывнике, борющимся с ирландским террористом, а затем начался праздничный вечер, на котором было много пива, коньяка, мяса и других яств, приготовленных в ресторане Славнича, который его успел открыть за время учебных курсов. После того, как домой увезли последних пьяных, курс обучения закончился.

После окончания курса учащиеся получили половину обещанной зарплаты, и им было объяснено, что с 1 ноября они отправляются в сербскую часть Сараево. Так называемое Сербское Сараево представляло собой пригород Сараево Луковицу с прилегающими селами и двумя олимпийскими микрорайонами — Добриня-1 и Добриня-4. В результате заключения Дейтонского договора о мире сербы потеряли 13 общин в западной части республики и почти все Сербское Сараево, в котором проживало свыше 120 000 сербов. Так как линии фронта в этих районах не менялись до сентября — октября 1995 года, то, следовательно, вместе с этими территориями Мусульмано-Хорватская федерация получила значительную часть минных полей. Если к этому прибавить число минных полей, установленных обеими сторонами в войне между мусульманами и хорватами Боснии и Герцеговины в 1993–1994 годах, то выходило, что большая часть минных полей находилась в Мусульмано-Хорватской федерации.

Однако все и у сербов остались значительные минные поля, прежде всего свои около Добоя, Бырчко, Беляны, Сербского Сараево, Требинье и ряда других городов, а также минные поля, оставленные противником на позициях в Горажде, Сребренице, Жепе, на горном массиве Маняча и около Баня-Луки. Так что работы было тогда предостаточно. В Сербское Сараево группа отправилась на джипах. Часть двинулась по короткому пути через Мусульмано-Хорватскую федерацию. Часть, не захотевшая следовать по некогда вражеской территории, к чему прислушивалось руководство фирмы, отправилась через сербские города Бырчко, Беляну, Соколац. База находилась на полпути между Луковицей и Пале около чела Брус и представляла бывшую базу отдыха «промышленного банка».

Приехав на базу, мы были размещены по 7–8 человек, а то и по 10, т. к. места всем не хватало, и было очень тесно. Тем, кто жил недалеко, разрешено было жить дома, для некоторых был выделен транспорт для доставки на работу. Из-за неудачного планирования работ рабочее время проводили около базы, занимаясь плановой тренировкой. Так как у руководства фирмы времени проверять нас не было, а у сербских командиров отсутствовало желание «капать на мозги» своим же коллегам, картина была такой. Каждый «тим» выходил в близлежащий лесок, прихватив снаряжение и несколько учебных мин, выделяя одного дежурного, чья задача была находиться в защитном снаряжении около часа, потом его сменяли, остальная группа искала удобный овраг, где могла без помехи поговорить и отдохнуть. К минам, закопанным в землю, были протянуты веревки с завязанным на их конце крюком. Как только мимо учащихся проезжал джип с кем-то из начальства, дежурный начинал тянуть шпагат, тренируясь, таким образом, в вытаскивании мины. Остальная часть группы, скрывшись, грелась у костра. После 10–15 дней подобного безделья наконец была получена работа на Добрине-4. Сербский микрорайон Добриня-4 был отделен от мусульманского микрорайона Добриня-3 одной улицей, по которой и проходила во время войны линия фронта. Весь олимпийский микрорайон был застроен пятиэтажными домами новой планировки, достаточно хорошо сохранившимися, несмотря на войну.

Несмотря на уверения местных жителей, что на Добрине стоит огромное количество мин, ситуация оказалась не столь страшной: видимо, многие мины уже сняли местные саперы, да и поставлено их было не так много, как говорилось. Мы должны были снимать мины на газонах около зданий, перед подземным гаражом и на большой поляне шириной в полкилометра, разделявшей микрорайоны Добриню-4 и Добриню-1. Схем минных полей не было, единственной ориентировкой для нас были здания на мусульманской стороне справа и православная церковь на сербской стороне слева от нас. Ровная и открытая местность была идеальным полем для работы инженерных машин, тем более что 99 % всех мин составляли противопехотные нажимного действия. Ни 200 г тротила в мине ПМА-1, ни 100 г тротила в ПМА-2, ни 35 г тротила в ПМА-3 никакой угрозы для бронированной машины не представляли.

Но мы были представителями частной фирмы, и таких машин у нас не было.

Единственными нашими орудиями были щуп и нож, а так как у американцев на контроль за нами времени не было, то все руководство осуществляли сербские командиры «тимов». Необходимо заметить, что руководство по разминированию было возложено на сербских командиров, ибо Джим назначил себе и Ричи по сербскому заместителю. Заместителем Джима стал Жельо (бывший полицейский из сербской армии Сербской Краины); заместителем Рича стал Радэ (офицер бывшей ЮНА и Войска Республики Сербской). Позднее к ним еще прибавился уже новый заместитель Жельо Томо — «Цвийо», бывший офицер Войска Республики Сербской.

Именно на них и лежала большая часть административной и хозяйственной работы, а главное — составление бесконечных докладов на бумаге в центральный офис РОНКО в Сараево, а также связь с местными чиновниками. Каждый из них, как Джим и Рич, имел позывные «Браво — 1, 2, 3, 4, 5». Каждый «тим», которых было шесть, имел позывные «Танго-Браво — 1, 2, 3, 4, 5, 6».

Кроме того, в канцелярии фирмы находились три переводчицы: «Боба» и две Снежаны, плюс начальник медслужбы Драгаш. Проблемой было и то, что командир «тима» не был обязан работать деминером. Конечно, кто-то из командиров, как, например, мой друг Драган, мог поработать как деминер, особенно когда рядом не было начальства. Но подобная организация позднее породила в компаниях по разминированию то, что нередко командирами «тимов» стали ставить людей малознакомых с минерской специальностью, в первую очередь в организациях, в которых не было нормы выработки. Привилегированное положение, относительная безопасность, плюс большая на 200 долларов, чем у деминера, зарплата, делали место командира «тима» предметом вожделения многих.

Босния и Герцеговина отличается от всей Югославии силами родовых связей, и, как следствие, «хорошие» места командиров «тимов» и в канцелярии часто получались благодаря связям, а не уровню знаний, тем более что на этих просторах настоящая работа ценилась куда меньше, чем следовало, за то амбиций было хоть отбавляй.

Не только в данной работе, но и в других областях хорошие работники здесь годами находились на второстепенных ролях. Эта традиция отчасти была перенесена и в РОНКО. Однако в каждом «тиме» находились несколько человек, умеющих работать и ради спортивного интереса, а не только ради денег. Они добровольно выходили в минные поля без всякой защитной одежды, ограничивающей движения, и с помощью своего опыта и чутья определяли приблизительное, а порой и точное расположение мин. Остальным оставалось лишь посечь траву, кустарники и ветви деревьев на своем пути и маркировать пройденное пространство. Однако и это для некоторых из последних было тяжело, и каждое утро подобные идиоты портили настроение всем остальным. А ведь хорошие нервы — залог отличной саперской работы.

Само разминирование на Добрини выглядело не слишком впечатляющим, моя группа за десяток дней так и не нашла ни одной мины. Работа не была сложной. Работая по полчаса каждый, восемь деминеров смогли перекопать половину земли перед подземным гаражом, где, по словам местных, должны находится три мины ПМА-3. Единственной проблемой был дождь со снегом, но Ричи настаивал на работе при плохой погоде. Все это было терпимо, т. к. рядом находилось несколько сербских кафе, где всегда можно было выпить горячий кофе, опасаясь только внезапного приезда начальства.

Два других «тима», работавших с нами на Добрини, также ничего не нашли, кроме нескольких «тромблонов» (винтовочных гранат югославского производства), застрявших в земле.

Через несколько дней все наши «тимы» перебросили из Добрини на Крупац (гора в горном массиве Игман). Здесь минные поля находились между разрушенными домами в одном из сел, где мы нашли всего несколько мин ПМА-3. Тогда для нас была непонятна причина нашего внезапного отъезда из Добрини, где мы так и не закончили работу. Лишь позднее мы увидели, что во всех хитросплетениях в отношениях между РОНКО и сербским правительством очистка мин занимает одно из последних мест. После Крупца нас возвратили на базу, где мы провели несколько дней, шатаясь по окрестным лесам, ничем конкретно не занимаясь. Единственными работниками были кинологи. Как мы узнали от них, пес должен тренироваться хотя бы раз в несколько дней, иначе у него пропадет нюх на мины. Тренировка заключалась в том, что он должен был находить закопанные по указанию инструктора Терри мины без взрывателей, отрабатывать поведение на минном поле, что предусматривало неторопливое движение пса по нему в той полосе, которую ему указал кинолог, и, разумеется, полное послушание своему кинологу.

Сам кинолог, по указанию Терри, должен был держать пса, идущего вровень с ним, как при передвижениях прямо, так и при поворотах. Мы с интересом наблюдали, как вновь принятые кинологи под предводительством старшего вышагивали строем по поляне недалеко от базы, периодически выкрикивая команды на голландском языке (псы были из Голландии), не имея рядом с собой собак, — такая у них была строевая подготовка. Из контактов с кинологами мы узнали, что пес находит далеко не каждую мину, все зависит от его настроения, силы ветра, наличия чужих запахов в земле, например бензина, высоты травы. Никого это особо не обрадовало.

К концу ноября около Сараево пошел снег, а так как наши минные поля находились в горах, то все они оказались под 10-сантиметровым слоем снега, и для работы не было никаких условий. Вследствие это руководство решило нас перебросить в Герцеговину, где снега почти никогда не было, а точнее, в общину Требинье. Все мы с облегчением услышали эту весть. Нахождение в отеле, вокруг которого были в основном горы и леса, нам порядком надоело, да и обслуживание было на низком уровне, питание оставляло желать лучшего, отопление включали не всегда. Людей в комнатах было набито как селедок в бочке. Если прибавить к этому периодически вспыхивавшие ссоры между людьми, то все это просто надоело. Но, с другой стороны, ожидать многого не приходилось, ибо местные функционеры считали, что 750 долларов для нас были достаточной наградой, и не скрывали этого в переговорах с представителями РОНКО, первое время хотевшими нам предложить значительно большую зарплату.

В Требинье мы опять отправились на джипах, к тому времени фирма получила из США три грузовика для перевозки снаряжения. Колонна из двух десятков джипов и трех грузовиков двинулась в Требинье дорогой через Мусульмано-Хорватскую федерацию. Миновав аэродром, мы проехали бывшие (до договора о мире) сербские районы Илиджи и Хаджичи и двинулись на Кониц, бывший мусульманским с самого начала войны. Многие сербы с опасением поглядывали вокруг. Были нередки случаи, когда мусульманская полиция арестовывала сербов, работающих в международных организациях, если они оказывались на их территории, под предлогом совершения ими военных преступлений. Из Кониц мы последовали за Мостар, в окрестностях хорватской части которого, в селе Буна, находилась еще одна база РОНКО. Здесь мы ненадолго остановились, пока руководство переговорило со своими представителями в хорватской базе, и затем продолжили наш путь.

К тому времени в руководстве произошла смена. Джим отправился в Техас, а новым шефом стал Стив — англичанин, бывший офицер специальных сил Великобритании. У Стива было чисто английское поведение, видимо, поэтому он производил на сербов такое впечатление, словно деминеры для него не существуют. В сущности же, работу он вел хорошо и к деминерам на практике относился лучше, чем их последующие руководители в других компаниях из числа местных кадров. Данное обстоятельство тогда мне было неизвестно, и я и не мог предположить, что как раз «свои», в данном случае сербы, руководители будут к сербам относиться хуже, чем иностранные кадры. Впрочем, учитывая характер кадровой политики, которая велась в этой стране, ничего другого ожидать и не приходилось.

В Требинье нас разместили в отеле, который находился в 15 км от города, его директором был функционер местной власти. Это вполне «оправдывало» то, что половина наших людей была поселена в одной большой комнате, бывшем ресторанном зале, а вторая половина, куда вошли женщины-переводчицы и медсестры, кинологи, командиры «тимов», а также деминеры старше 1969 года рождения, была размещена в двухместные номера по 5 человек в каждом. Горячей воды, как и на Брусе, систематически не было, хотя в подвале отеля находился паровой котел. Однако по сравнению с Брусом, если учесть хорошее питание в ресторане, плюс небольшое озеро поблизости, это было значительным улучшением. К тому времени в фирме произошла реорганизация, и мы имели уже 7 «тимов», из которых 3 были разведывательные и 4 деминерские. Причем каждый «тим» получал 1–2 кинолога с собакой. К сожалению, один из командиров «тима» был уволен по инициативе Джима. А произошло это так. Когда командиры «тимов» во главе с Джимом отправились на разведку минных полей на Крупац, упомянутый командир «тима» находился в туалете, и группа уехала без него. Джим, когда обнаружил его отсутствие, сразу же подписал приказ о его увольнении, объяснив, что если бы парень самостоятельно добрался на Крупац, то этого бы не произошло. Таким образом, он подстегнул инициативу деминеров перед своим отъездом.

После того как мы разместились на базе и получили спальные мешки американского производства, подушки, простыни, мы на следующий день отправились на новое место работы. Фирма взяла себе несколько районов минных полей для работы, один из которых находился рядом с хорватской границей. Со следующей хорватской горы был виден Дубровник. Другой район находился в Поповом поле — большой многокилометровой долине в горах на линии разделения сербов с хорватами Боснии и Герцеговины.

Первое минное поле, как и три других, находилось в селе, недалеко от хорватской границы. Во время войны, после того как ЮНА ушла из Боснии и Герцеговины, в селе располагался передовой командный пункт сербской армии, с трех сторон огороженный минными полями. Узкая дорога, ведущая в село, была идеальным местом для установления противотанковой мины ТМРП-6. Наше минное поле находилось слева от въезда в село. Мы сразу увидели преимущества работы в горах. Земля была усыпана большими камнями и глыбами, переходя с одной глыбы на другую и очищая путь от колючего кустарника, мы дошли до места, где, судя по карте минного поля, должно было находиться около двух десятков ПМА-2 — «паштетов». Сам путь представлял собой своего рода овечий загон, загороженный с обоих сторон каменистыми стенками из булыжника. После первого дня проверки миноискателем сомнительных мест мы подошли к небольшой лужайке, поросшей плотной травой, где и должны были находиться мины. По данным, полученным нами от местного сапера, нанятого фирмой РОНКО за 40 немецких марок в день, на этом месте наступил на мину сербский доброволец из Воеводины, который, возвращаясь на позиции, заблудился в лесу. Это было неудивительно: колючий кустарник, низкие деревья с густыми ветвями образовывали что-то вроде джунглей, где продвигаться свободно можно было лишь по открытым каменным пластам и небольшим лужайкам. Несмотря на протесты некоторых членов нашего «тима», двое — Зоран «Клошо» и Желько «Шойка» (саперы из бывшей сербской бригады, действовавшей под Бихачем) — прошли по каменным стенам и вошли в середину минного поля, очищая перед собой землю ножами. Я и Милэ (бывший командир инженерной роты из Катор-Вароша), вооруженные миноискателями и щупами, пошли к ним навстречу. Наш санитар Энджи остался на командном пункте на случай внезапного прихода какого-нибудь начальства. Он должен был подать нам сигнал, по которому все, кроме одного, обязаны были тот час же выйти из минного поля, т. к. никто из нас не имел на себе защитной одежды. Четверо остальных ребят — Синиша из Баня-Луки, Шурлина из Залужана, беженец из Западной Славонии, Свето из Баня-Луки и Мирослав «Пикси» из Челинца — должны были нас сменить по необходимости. Драган, наш командир, был с нами. Работа так увлекла, что смены никто и не просил, тем более что дороги до командного пункта было не менее 300–400 м, и вряд ли тот же Ричи, или Рич, как мы стали его звать, ответственный за контроль за нами, решился бы такое расстояние идти пешком по камням. Радэ и Жельо «опасности» не представляли.

За несколько часов работы Зоран и Шойка нашли и извлекли больше десятка мин ПМА-2. Я и Милэ, когда дошли до мин, поставленных в три линии, также извлекли несколько штук. Позднее к нам присоединились Свето и Пикси, которые извлекли еще несколько мин. Мины были поставлены на расстоянии 1 м, и по мягкой земле было работать одно удовольствие. «Звездочку» наверху мины легче было обнаружить рукой, т. к. сверху она была покрыта слоем опавших листьев. Уже к часу, а работу мы начинали в 7:30, мы нашли 19 мин из 20 имевшихся, согласно полученной нами информации, Сомнительной миной оказалась последняя, хотя мы и видели яму в земле глубиной 15 см и диаметром около метра. После обеда для перестраховки Драган вызвал кинолога с собакой. Пес походил по минному полю, перед этим чуть не укусив Зорана, и, в конце концов, сел в трех метрах от найденных нами мин. Зоран перевернул весь верхний слой земли и ничего там не нашел. Кинолог Шилэ объяснил, что у Берты (так звали собаку) такое случалось не раз: не найдя мину, а желая получить награду, она порой садилась там, где мин не было, впрочем, это относилось и ко всем остальным собакам. Передав в канцелярию по радио количество вытащенных мин и количество очищенных квадратных метров, мы вернулись на КПП. Работа в этот день для нас была закончена. Между тем, по требованию РОНКО очищенное место мы должны были обозначить в форме четырехугольника для удобства нанесения на карту. Углы четырехугольника мы были обязаны маркировать высокими метровыми кольями, воткнув рядом с ними в землю большие железные гвозди, углы справа налево замерить GPS, американским военным спутниковым навигатором.

На следующий день я и еще двое человек на работу не пошли, оставшись на базе, т. к. смысла не было. Местность с левой и правой сторон, попадавшая в наш четырехугольник, была заведомо чиста и разминировать ее не было необходимости, и только для формальности туда был пущен кинолог с псом. Но и пес из-за большого нагромождения валунов и частого кустарника не везде мог пройти.

На следующий день мы получили новое минное поле в нескольких километрах от предыдущего. Данное поле представляло собой начало цепи из небольших минных полей по 10–15 мин, поставленных по лужайкам и лесным дорожкам вокруг всего села. Общее количество мин было невелико, максимум 10 ПМА-2 и одна-две ПРОМ-1. Пройдя сквозь кусты до точки, где должно было начаться минное поле, мы сразу увидели кости коровы и дикого кабана. Было ясно, что все десять мин мы не найдем. Первую мину нашел Шойко, встав на камень и подняв череп коровы, под которым и была мина ПМА-2, после этого мы здесь же нашли еще 2 мины, на рогах коровы обнаружили натяжную проволоку от ПРОМ-1.

Зоран, Милэ и Шойко отправились вперед в поисках донышка от ПРОМ-1, а мы, меняясь, начали перекапывать лужайку. До обеда ничего найдено не было. За один день мин было обнаружено достаточно, и мы решили передохнуть. Торопиться не было необходимости, ибо чем больше ты работал, тем больше на тебя нагружали, никак не поощряя.

Наш «тим» не имел даже джипа, и на рабочее место мы отправлялись в машинах других «тимов». В то же время другие «тимы», порой находившие по 2–3 мины, имели по два джипа. Конечно, мелочи, но некоторым было обидно.

На следующий день мы продолжали копать, впрочем, работал тот, кому это нравилось. После обеда, когда все легли отдохнуть, я ушел в минное поле. Став на камень, я начал ощупывать траву на краю лужайки. Работа увенчалась успехом — я вытащил сначала одну, потом и вторую мину. Драган с несколькими ребятами встали, и общими усилиями мы нашли еще несколько мин. В следующие дни все продолжалось по-старому. Я и Синиша перекапывали лужайку, меняясь с остальными. Зоран, потеряв терпение, т. к. мин мы не находили, на свой страх и риск перешел на другую поляну, где нашел две мины ПМА-2, перевернутые на другую сторону. Осмотрел их, мы обнаружили кабаньи следы — видимо, дикие животные, рыв землю, находили мину и грызли ее пластиковый корпус, «звездочку» и корпус вплоть до заряда. Наверное, один кабан, ткнув носом в нажимную «звездочку», таким образом и подорвался, легши неподалеку костьми. После некоторых дней работы было ясно, что мин мы больше здесь не найдем, т. к. все было пройдено несколько раз вдоль и поперек. Закончив работу в этом поле, мы получили другое.

Оно находилось сразу же перед въездом в село, точной информации о нахождении мин мы еще не имели, и люди неуверенно переминались у кромки дороги — единственного надежного места. Наконец пришел Драган, и мы двинулись вперед со всем своим снаряжением. Пройдя бывшее командное место местного подразделения, мы вышли на небольшую лужайку, за которой находилась большая поляна.

Защитную одежду одевать не стали. Зоран начал проверять землю, потом он, не выдержав, пошел вперед со словами, что «мин здесь все равно нет, что он это чувствует как сапер». Кто-то из ребят заметил, что так можно остаться без ноги, а Шойко добавил, что таковы, мол, правила игры. Наконец, мы прошли поляну и проследовали по каменистому, поросшему густым кустарником месту. Выйдя на группу больших валунов, мы разместили здесь командный пункт. На следующий день кто-то из командиров «тимов» привел местного минера, который показал, что минное поле находится прямо перед нами — на большой поляне и на лесной дорожке.

Я и еще несколько человек начали «чистить» поляну с самого начала. Драган с другими минерами прошел по краю поляны, заканчивающейся обрывом высотой 1,5 м, и продвигался еще по одной лесной дорожке, ведущей к той поляне, где на расстоянии полукилометра работал пятый «тим». По данным Драгана, там находилась пара мин. Ребята быстро сняли эти мины и возвратились назад.

В это время пришел Радо и привел кинолога Ташо с его псом. На средней поляне должны были находиться три мины ПРОМ-1, поставленные на растяжку. Ташо пустил своего пса, который долго ходил взад и вперед, пока мордой не запутался в кусках проволоки, оставшейся от взорвавшейся мины, и только тогда он остановился. Все три мины взорвались ранее, среагировав на каких-то животных, видимо, все тех же кабанов, и от этих взрывов остались небольшие ямы.

В следующие несколько дней мы занимались проверкой поляны. Несколько мин должны были находиться на краю поляны перед началом лесной тропы. Никто не верил, что они сохранились, потому что земля была так изрыта дикими кабанами, что многие посчитали, что мины спрятаны на самой лесной тропе, тем более что карта была очень неточной. Все же мы решили проделать к лесной тропе полностью безопасную дорожку, чтобы войти в середину минного поля. Меняясь, мы вскапывали ножами землю, Зоран и Шойко к этому времени, прокопав пару мест для двух шагов, проскочили уже вы лес и там, сидя на камнях, под слоем старых листьев нашли еще несколько мин. Когда это увидел заменивший меня Милэ, он встал и, сказав, что мы «занимаемся ерундой, копая землю», прошел к этим двум парням. Следующие два дня мы двигались вперед по лесной тропе, однако мин мы больше не находили, хотя план указывал на наличие 18 мин. Все пройденные нами поляны были «очищены» с помощью псов за пару часов, маркированы и занесены в бумаги как очищенные минные поля. Между тем, ко многим стало закрадываться сомнение, а не пропустили ли мы мины на поляне. Взяв нож, я начал проверять землю на правой стороне поляны. Пришедший в это время Цвийо сказал, что «на поляне все равно мин нет, и не стоит заниматься бесполезной работой».

Через час мы решили поискать с левой стороны. В самом конце поляны, рядом с началом лесной тропы, как раз там, где работал пес, да где и Зоран и Шойко прошли несколько раз, неожиданно нож Пикси наткнулся на мину, и это случилось на самой границе дорожки, которую мы обозначили как 100 % «чистую» и которую Милэ так неосторожно прошел. Сразу же после этого Синиша и Зоран нашли еще по одной мине, на одной из них была сломана «звездочка», это мог сделать кабан или кто-то из нас. Поднимать шум, конечно, никто не стал, т. к. наказали бы и кинолога, и командира. Это были последние мины на этом поле. Пройдя на следующую поляну, с которой Зоран в прошлый раз стащил 2 мины, мы, ничего не найдя, маркировали ее как «очищенную». Единственное, что мы нашли, так это неразорвавшийся снаряд от танковой пушки, который из леса притащил Зоран. Рич и Радэ тут же прибежали, и весь день мы должны были провести в защитной одежде, так что приход Рича нас нисколько не обрадовал. Рич решил уничтожить этот снаряд вместе с «Золей» (югославский вариант РПГ-18 «Муха»), найденной пятым «тимом». Под обрывом была вырыта полуметровая яма, куда были сложены снаряд и «Золя», сверху на них было положено полкилограмма пластита (пластиковой взрывчатки), который должен был взрывом прижать их к земле и вызвать их детонацию. Так как поднялась сильная суматоха вокруг этого, Зоран сказал, что в следующий раз если он даже оперативно-тактическую ракету «Луну» найдет, то не обратит на нее внимания. Рич не только заставил нас выйти на дорогу, но и приказал еще удалить джипы на пару километров.

После привычной маркировки мы ожидали получить новое минное поле, но этого не случилось, т. к. наступали рождественские праздники, которые у американцев начинались 25 декабря, и они их отправились праздновать в Италию. Сербы свое православное рождество отмечали 7 января, и, чтобы состыковать каким-то образом эти праздники, командиры «тимов» предложили продлить рабочее время на один час (время в пути в рабочее время не входило, это было наше «свободное время»). Кроме того, работали мы и по воскресеньям, далеко не все были довольны нововведениями, т. к. при Джиме рабочее время составляло от 8 до 16 часов, сюда же входило и время на дорогу. Но все же благодаря этому мы получили 15 дней отдыха — с 25 декабря по 7 января.

Январь 1997 года начался в привычном ритме, одно минное поле, состоявшее из 20 растяжек ПМР-2 было очень легким, растяжки были выставлены в две линии на расстоянии 10–15 м между собой. Минное поле находилось на вершине горы, покрытой валунами и густым кустарником. В первый же день мины были нами найдены, и Свето с Синишей повыкручивали из них взрыватели, после этого мы решили не торопясь ежедневно проходить по 200–300 м², единственной работой оставалось сечь кустарник. Никто из «тима» спешить не хотел, тем более что другие «тимы» сняли куда меньше мин, чем мы, и многие неодобрительно смотрели на нашу чересчур успешную работу.

В феврале мы начали работать в долине Попово поле. Местные сербские части держали свои позиции там, куда в 1992 году отступила ЮНА. Здесь же и прошла пограничная линия между Республикой Сербской и Мусульмано-Хорватской федерацией. Линия фронта здесь практически не менялась. Для тех ребят, кто войну провел в Босанской Краине, было удивительно, что на всей 2-километровой линии фронта, пересекавшей поперек минное полене было ни одного серьезного укрепления, кроме 2–3 укрытий для танков и 2 для минометов. Линий траншей не существовало. Траншеи и укрытия были лишь в селе Марево Лют (или Мухарево Лют), находившемся на горе слева от нас, где в ходе войны оборону держали добровольцы из, Сербии. С хорватской стороны в 1992 году было предпринято одно нападение, правда неудачное, в котором главную роль сыграли бывшие французские легионеры, также добровольцы, но воевавшие на хорватской стороне.

Справа от нас на дороге в город Столац, из которого хорваты выгнали большинство мусульман, находилось всего несколько огневых позиций из камня — «бункеров», достаточно низкого качества. По сравнению с фронтами, проходившими около Бихача, Добоя, Озрена, Сараево, где на каждый 20–30 м приходилось по одному земляному блиндажу-«бункеру» с траншеей, все это выглядело не слишком впечатляюще.

Как мы потом узнали, боевые позиции в Герцеговине создавались по верхам гор. Сплошных линий обороны нигде не было. Посмотрев карту нашего минного поля, мы убедились в этом. Слева по обоим берегам реки Требишница перед мостом находилось по 5 противотанковых мин, которые, по словам местного военного командира, были сняты сразу же после окончания войны, но за это он все-таки поручиться не мог. Отверстия от пяти мин мы нашли. Относительно густо мины были поставлены перед селом Марево Лют, разделенным Дейтонским мирным договором между сербами и хорватами. Однако в связи с тем, что в селе жила только одна сербская семья, нашими задачами ни село, ни мост не были. Задачи же всегда указывала местная «общинная» («община» — территориальная единица в бывшей СФРЮ) власть.

Нашей задачей было очистить долину Попово поле, засаженную виноградом, впрочем, давно уже усохшим. В первый же день, едва выйдя из джипа, Зоран обнаружил одну ПМР-2, стоящую справа от дороги, ведущей в виноградник (по карте мы должны снять десять противотанковых ТМА-3 и 120 растяжек ПМР-2; нам было сообщено, что сербское войско уже успело скинуть все противотанковые мины и 60–70 растяжек). На мине не было проволоки, но по траве было видно, что ее здесь кто-то поджигал. Милэ, отойдя вправо, обнаружил еще одну мину ПМР-2. Мы обозначили знаками найденные мины у начала минного поля. В последующие несколько дней мы разделились на две подгруппы. Одна должна была повернуть направо, очищая грунтовую дорогу и обочину слева от нее, засаженную рядом тополей, под которыми должны были находиться растяжки ПМР-2, почти до перекрестка с автодорогой Требинье — Столац. Вторая подгруппа направилась в сторону Требишницы, куда шла линия из ПМР-2. На 20 м вперед, судя по линии на карте, параллельно проходила вторая линия ПМР-2, пересекавшая к тому же группы мин ТМА-3, находившихся прямо перед нами. Я был во второй подгруппе, и мы отправились налево. На левой стороне мин мы не нашли, за исключением колышков от мин. Просчитав дистанции и сверив данные с картой, мы убедились, что слева мин нет. Справа вторая группа обнаружила 2–3 мины и груду из 20–30 колышков. В один из дней мы увидели, что какой-то человек жжет траву, некоторые из нас предположили провокацию со стороны хорватов. Драган и я пошли к нему, и по дороге на краю виноградника Драган обнаружил на земле 5 вытащенных мин ПМР-2. Человек, жегший траву, оказался сербом, который жил в селе Марево Лют и являлся родственником Воислава Шешеля — руководителя известной в Сербии радикальной партии.

Я и Шойко решили проверить виноградник. Проходя между виноградными рядами, я неожиданно увидел мину, будто выскочившую из земли. Пройдя этим рядом, через 100 м я обнаружил еще 2 мины ПМР-2/АС (с сигнальным патроном). Это было хорошим началом. Подошедшие к нам Драган и Зоран вместе с нами решили, что ряд идет через виноградник, а дальше он сворачивает вправо до реки Требишница, текущей по середине Попова поля. Интересно, что, когда Шойко решил еще раз пройти обследованные наши виноградные ряды шириной в полтора метра, между 2 найденными мною минами он нашел еще 2 мины, закрытые травой, хотя мы уже проходили здесь в полуметре от них. Ничего страшного здесь не было, т. к. мы, глядя под ноги, искали проволоку, хотя порою случалось, что ее могли и не заметить. На следующий день я и Зоран, дойдя до конца нашего ряда, решили пройти до конца минного поля. Оно заканчивалось в хорватской части Попова поля, и Зорану было очень неуютно, так что он решил возвратиться, а я пошел дальше. Через 200 м я нашел одну мину, а затем вторую, после этого мы с Зораном и Драганом нашли еще 10 мин. Но лишь на некоторых из них была проволока. Проволока не выдержала многолетнего испытания и под воздействием коррозии ломалась. В лесу она тоже долго не жила и под тяжестью веток и травы ложилась на землю.

Мы подумали, что наша работа закончилась, предполагая, что здесь есть еще мины, но с ними торопиться мы не хотели. Развернув белую ленту, мы стали каждый день подавать на базу данные на 200–300 м², очищенных без всякого труда. Лишь иногда, чтобы оправдать большое количество квадратных метров, вводили в работу минно-розыскных собак. Они нас раз сильно выручили.

Разворачивая ленты от перекрестка до начала виноградного ряда, мы протянули их по короткому пути через то место, где раньше находились противотанковые мины, от них виднелись 10 отверстий, хотя в происхождении одного из них мы сомневались. Для перестраховки мы решили еще раз проверить данное место, а пес сразу же нашел противотанковую мину. Перекопав все вокруг, мы за два дня нашли еще две мины ТМА-3, а через несколько шагов я обнаружил взрыватель от ТМА-3. Трагедией это не было, потому что мины взрывались отвеса 120 кг, а таких тяжеловесов у нас не было, но дело было в том, что пару раз наш джип, разворачиваясь, заезжал как раз на этот участок. Тут могли быть проблемы у командира «тима», если бы об этом узнало руководство. Это еще раз нас убедило в том, что надеяться на кого-то в нашем деле нельзя. В дальнейшем мы загорали и шатались по Попову полю. Иногда к нам в гости заходил местный Шешель. Радом местные нередко пасли овец. Одна старая женщина лет 65-ти подошла к нам, у нее на шее висел бинокль, и она двусмысленно спросила: «Не могли бы мы легче зарабатывать деньги?» Зоран поинтересовался у нее, есть ли мины здесь, на что она утвердительно ответила. Мы ей показали место, где нашли противотанковые мины и сказали, что здесь было 12 мин. Помолчав немного, она ответила: «Нет, сынки, я там только 4 сняла». Удивившись, мы поинтересовались, не приходилось ли ей еще снимать мины. На что она ответила, что сняла еще с десяток мин на колышках, прибавив, что сын показал ей, как выкручивается взрыватель. Мы были поражены. Эта женщина сняла больше мин, чем многие наши коллеги, которые за все время работы не скинули вообще ни одной мины.

В один из дней неожиданно вдалеке раздался взрыв, хотя по плану в тот день уничтожения мин не предусматривалось (мины уничтожались Цвийо и Радэ), и все встревожились. Мы услышали переговоры по радио о том, что в одном из разведывательных «тимов» двое пострадавших. А к концу рабочего дня мы узнали, что Радко (серб из Какня, оказавшийся с началом войны в Сербском Сараево) и Желько (из Сербского Сараево) находятся в Требинье в больнице. Вскоре там собрались все группы. Нам стало известно, что Ратко потерял ногу до колена, а у Желько осколками камней пробило мышцу ноги.

Их разведывательный «тим» получил самый сложный участок, на котором находились противопехотные нажимные мины фугасного действия ПМА-2. Саперов из армии в их «тиме» не было. Сами же они торопились побыстрее закончить с этим минным полем, и кто был конкретно виноват, определить было сложно. На минном поле работают несколько деминеров, сменяя друг друга, и из-за ошибки одного мог пострадать другой, тем более что без ошибок в этой работе не обойтись. Все же Ратко повезло, его быстро вытащили с минного поля коллеги, санитарка «тима» Лиля сработала хорошо, за что позднее получила благодарность от фирмы. Ратко отделался сравнительно легко, тем более что при взрыве нажимной мины сосуды на раненой ноге просто сжимаются и большого кровотечения в таких случаях почти никогда не бывает. Как нам потом рассказал Цвийо, проверявший это поле при помощи вновь сформированного контрольного «тима», работавшие пропустили за собой 5 мин ПМА-2, а взорвавшаяся мина, вероятно, была под камнем. Сам Стив по отношению к ребятам повел себя порядочно, поделив между ними 1000 марок, оставшихся от суммы, выделенной на питание, плюс каждый из нас скинулся по 20 марок. Ратко через месяц или два получил страховку в размере 100 000 долларов, Желько же нет, т. к. не являлся инвалидом, по мнению высших шефов.

Больше ничего примечательного не случилось, если не считать того, что ограбили нашу канцелярию. Отель «Ластва», где мы находились, расположен был у дороги из Требинье в Черногорию, и окна канцелярии выходили на эту дорогу. В одну из ночей кто-то вошел в коридор, из которого одна дверь вела в комнату, где спали наши 20–30 человек, а вторая — в канцелярию, и, открыв ключом дверь, вошел туда, разрезал петли на железном шкафу и вытащил оттуда ручной несгораемый сейф со 110 000 марок. На наше счастье наша зарплата еще не пришла, а в сейфе находились деньги на текущие расходы, а также 20 000 долларов сбережений Стива и его секретарши Маши. Из-за этого несколько дней мы провели без работы. Местная полиция так ничего и не узнала, а может, и не хотела узнать, тем более что это был не первый случай.

До этого у нас в Требинье два раза исчезало по джипу, а сторож ничего не слышал и не видел. После этого Стив пытался на 5–6 дней задержать зарплату, стремясь узнать, кто способствовал преступлению, но это привело лишь к массовому возмущению, едва не переросшему в погром. На упреки Стива многие отвечали, что в Англии не только сейфы, но и поезда грабят, и это не является поводом для задержки зарплаты, после чего деньги были все же выплачены, и все возвратились на рабочие места.

Заканчивался март, и мы все начали готовится к возвращению в Баня-Луку. Один «тим», правда, перебросили на Добриню, ибо там, откуда нас сорвали, как раз на газонах, где мы начинали работать, кто-то из местных жителей подорвался на противопехотной нажимной мине.

Расстояние от жилых домов до минного поля было несколько десятков метров. Старшими туда отправились Жельо и Ричи. Через несколько дней мы узнали, что Жельо с работы уволен приказом главного управления РОНКО в Баня-Луки, но причины остались нам неизвестны.

Сама должность командира «тима» была довольно рискована. Еще когда мы были на Брусе, один командир «тима» из Пале Нешо был уволен потому, что, находясь в Пале, на джипе отправился в один из ресторанов. Другой командир «тима», Сава, получил отказ в Требинье потому, что Ричи, делая свой контрольный обход, увидел, как он курит, сидя в джипе, и слушает музыку. Эти случаи далеко не всем в коллективе понравились, однако изменить никто ничего не мог. Да и далеко не все здесь зависело от иностранцев, многое исходило от самих же сербов, подсиживавших друг друга, хотя между иностранцами отношения тоже оставляли желать лучшего. Все это иногда порождало не слишком доверительные отношения в фирме. Так, когда на Добрине людей заставили работать по тонкому слою снега, идя при этом за псом, то кинолог Дарко чудом не наступил на нажимную мину, став рядом с ней на расстоянии 10 см.

Все же многим понравилось в Требинье — красивом старом городе, а множество уютных кафе и ресторанов не давали людям скучать. Правда, скученность в отеле и сопутствующие этому дрязги стали поводом для двух групповых драк между нашими работниками. В первой, разделившись по региональному признаку, участвовали несколько ребят из Пале и кое-кто из Баня-Луки, и некоторые достали даже пистолеты. В другой драке принимали уже участие командиры «тимов».

Многие из-за этого такси или автобусами уезжали в Требинье и проводили время там, хотя нередко этим и злоупотребляли, возвращаясь на базу в 2–3 часа ночи, будучи довольно сильно навеселе. Лишь благодаря нашей организации работ, где редко кого заставляли работать, это сходило с рук. Нормы для «тимов» и для каждого в «тиме» не было. Если существовал план минного поля, то поступали следующим образом: вперед, на заведомо неочищенную территорию, выходили несколько добровольцев и находили мины. Обнаружив мины, эти люди делали главную часть работы. Все остальное заключалось лишь в растягивании двух белых лент на ширину 1,5 м и глубину на 20–30 м, максимально на 50, а иногда на 100 м, с лишь формальной чисткой внутри обозначенного участка. Времени для этого требовалось немного, особенно если были мины ПМР-2. Да и сложных полей РОНКО много не брал, тем более что местная власть давала запросы на очистку самых необходимых участков, а бывшие линии фронта, проходившие по горам и ставшие границей, таковыми не являлись.

Поэтому-то некоторые особенно подгулявшие ребята могли отоспаться где-нибудь в траве. Меня поражал мой сосед по комнате, серб из мусульманского Какня «Антенна». Почти каждое утро он возвращался в 5 часов и, поспав час, тут же вставал на завтрак. Потом он шел на работу, где его «тимлидер» по кличке Бомба, бывший спецназовец МВД Республики Сербской, хвалил, хотя Антенна ни к МВД, ни к армии никакого отношения не имел. Антенна, будучи глубоко гражданской личностью, имел какой-то врожденный нюх на мины, находя их там, где иные наши ветераны войн и разминирования эти мины пропускали.

По приезду в Баня-Луку мы получили несколько выходных, после которых было назначено новое место работы — Босанска Градишка. В нее мы должны были ездить каждый день из Баня-Луки на джипах. Хорошая автодорога требовала лишь час езды. Нашей задачей было очистить от мин берег реки Сава, отделяющей Республику Сербскую и Боснию и Герцеговину от Хорватии. До 1995 года территория Хорватии на этом участке находилась под контролем сербов из Республики Сербской Краины. Когда в мае 1995 года хорватская армия и полиция захватила Западную Славонию (так называлась соседняя часть сербской территории в Хорватии), откуда бежали все тамошние сербы, то Войско Республики Сербской было вынуждено поставить минные поля по всему протяжению реки Савы против возможного десанта «амфибий». После привычной неразберихи в первый день работ мой «тим» получил участок сначала на перекрестке главной дороги с дорогой, шедшей вдоль Савы, а затем Радэ сказал, что мы должны работать двумя-тремя километрами левее. Мы поставили свой КП около дома одного серба, жившего за дорогой, в ста метрах от реки. Обязаны мы были разминировать небольшую лодочную пристань, находящуюся перед домом. По нашим данным, здесь было 20 противотанковых мин ТМА-3, а хозяин дома нам сообщил, что в прошлом году на поляне через дорогу перед лодочной пристанью он нашел противопехотную ПМА-3, лежащую на траве. Однако надо было учесть, что Сава в половодье широко разливалась и могла вынести что угодно, в том числе и легкие противопехотные мины ПМА-3.

Первые несколько дней особых результатов не принесли. Спустившись с дороги в очищаемую нами линию, пересекавшую поляну, мы ничего не нашли. Работали мы в две подгруппы. В первой — я, Зоран, Шойко, во второй на расстоянии 30 метров работали Свето, Милэ, Синиша.

Пикси и Шурлина в ходе реорганизации были переведены в другой «тим», а Драган с увольнением Жельо перешел в «менеджмент». Новым командиром «тима» к нам был поставлен Вучко, бывший деминер «тима» № 7. Он во время войны жил и воевал в Западной Славонии, и ему сейчас была предоставлена возможность наблюдать в бинокль, как хорваты выносят какое-то имущество из бывших сербских домов на противоположном берегу реки, где находилась Нова Градишка.

На этом участке работ я столкнулся с характерным сербским поведением, когда ради личного «эго» не хотели принимать чью-то помощь или чей-то совет.

Я был вынужден отправиться к хозяину дома и расспросить его о нахождении мин. Конечно, точного ответа он дать не мог, но сказал, что мины приблизительно перед железным мостиком. Впрочем, это нам мало помогло, т. к. впоследствии оказалось, что за два года на берег Савой было нанесено столько земли, что изменилась конфигурация берега. Мы ничего не могли найти несколько дней, и люди начали нервничать, тем более что некоторые, противясь Вучкиному руководству, стали из принципа вытаскивать из земли всякий железный хлам. Ни щупы, ни миноискатели нам не могли помочь. Миноискатели на самом берегу давали сигнал на каждом шагу. Мы решили использовать собак, но первый день работы также ничего не дал, кроме перевороченной земли, на второй день мы опять продырявили всю землю щупами, т. к. отверстия в земле облегчали работу псу, делая для него более доступным запах взрывчатки.

Наконец, один пес нашел мину, и пришлось копать яму до 30 см глубиной, а по схеме мины были поставлены в два ряда на расстоянии 2 м друг от друга. Я попробовал копать щупом, забивая его по рукоятку в землю. И вот под кустом раздался характерный стук (можно было отличить скрежет о камень от стука об мину, правда, далеко не всегда это было легко сделать). Раскопав землю на полметра в глубину, я нашел еще одну мину. После меня в другом ряду обнаружил мину Зоран, а следующую нашел опять я. К тому времени мы фактически ходили по минам, но те никакой опасности на полуметровой глубине не представляли. После этого Вучко нашел еще три мины, хотя сам же противился самостоятельной работе, не желая, чтобы руководство видело, что мы работаем не по правилам. У нас, впрочем, сложилось впечатление, что руководство интересуют не методы, а результат, и некоторые ограничения исходили, скорее, от сербских заместителей.

Вучко и нам троим пришлось повозиться, зря выкопав несколько глубоких ям. Ряды мин шли в этом месте под углом в 45 градусов, после этого работа была простой, соседняя подгруппа с помощью псов вышла на один уровень с нами. Мы все вместе выкосили и вырубили всю росшую между двумя линиями растительность, придав месту очищенный вид, пройдя для страховки еще с псами, а в некоторых местах и с миноискателем.

На следующий день мы двинулись влево с миноискателем, хотя с ним работать было невозможно из-за находящейся под землей железной трубы. Милэ и Шойко нашли здесь одну мину ТМА-3 щупами. Через пару дней, когда вроде работы не было и сидеть было скучно, да и надоели комары, я попытался пройти с миноискателем. Установив его на предельную чувствительность, я смог найти еще 5–6 мин. После чего работа была простой формальностью. Каждый день мы давали данные на 2–3 мины и пару десятков квадратных метров, сами же проводили время, загорая или купаясь в Саве. Некоторые рыбачили, а Свето даже додумался кинуть в реку ручную гранату.

В начале мая некоторые наши «тимы» получили работу по очистке одной телевизионной вышки от мин направленного действия МРУД, но ничего не нашли, т. к. все они были унесены по домам местными военными.

У РОНКО к тому времени возникли проблемы, т. к. сербское правительство не желало подписывать с компанией новый договор, для чего поводом использовало происшедший несчастный случай. По решению американского правительства вся наша техника и снаряжение передавались сербскому правительству в рамках кредита Мирового банка. Не сложно было предположить, что сербское правительство передало все это в пользование «своей» фирме УНИПАК, о которой через несколько лет американские и британские газеты будут писать как о компании, участвовавшей в финансировании Радована Караджича и сети его помощников.

К этому времени финансирование осуществлял Мировой банк, а подписание договора на разминирование в Республике Сербской зависело от местного сербского правительства. На конкурсе новый договор был подписан с фирмой МАЙНТЕК («Minetech») из Зимбабве. Ее владельцем был бывший командир спецназа Южной Родезии полковник фон Дайк, плавно поменявший свою должность на должность командира «президентской гвардии» Мугабе в Зимбабве. Затем он открыл компанию МАЙНТЕК («Minetech») для работы в рудниках Зимбабве. Заручившись поддержкой в «международном сообществе», он получил и контракты на ниве разминирования в Мозамбике и позднее зарегистрировал свою фирму в Англии. Однако тут началась кампания по разминированию в Боснии, и британское правительство привлекло именно компанию Дайка, который и подписал договор с сербской компанией УНИПАК о совместной работе по разминированию.

Проще говоря британцы потеснили своих американских союзников в деле разминирования. На данном тендере РОНКО из игры на сербской территории вышла, оставшись на территории Мусульмано-Хорватской федерации. После того как шеф УНИПАК Коич отвез все снаряжение из Баня-Луки в Пале, Стив приказал предварительно даже горючее извлечь из резервуаров, до того он был зол. Было ясно, что наша работа в РОНКО закончилась, хотя впоследствии многие деминеры жалели об этом. Лучших условий работы уже никогда не было, т. к. иные местные дельцы сделали все, чтобы работа деминера стала максимально тяжелой, а ее качество минимально приемлемым.

Тем не менее большинство наших людей в июне 1997 года без дела не осталось, т. к. все были приняты на работу в МАЙНТЕК, да и желающих работать деминерами тогда было не так уж много. Кроме того, некоторые мои бывшие коллеги решились продолжить работу с РОНКО, перейдя на работу сначала в сербский Добой (ездили на приграничную с ними территорию Мусульмано-Хорватской федерации), а потом и в хорватский город Ливне, работая только с хорватами.

В 1997–1998 годах в Боснию и Герцеговину полились рекой деньги из международных источников. Прямой или косвенный контроль над большинством, а вероятно, и над всем этим потоком осуществлял в 1997 году Мировой банк, точнее, его представительство в Сараево (в 1996 году это был британец Эдди Бэнкс).

Первоначально деньги выделялись через представительства местных правительств — Республики Сербской и Мусульмано-Хорватской федерации, под контролем комиссии по разминированию при центральном правительстве Боснии и Герцеговины, но потом, когда в 1998 году был создан МАК (MAC — Mine Action Center) при поддержке ООН в Нью-Йорке, то международные дотации пошли и через него. Как эти дотации выделялись, каким образом и по какому принципу распределялись, информация была закрытая, тем более что разминирование было освобождено от налогов.

МАК осуществлял контроль всех организаций по разминированию. Самим разминированием во второй половине 1990-х годов в Боснии и Герцеговине занимались несколько десятков организаций, причем для некоторых из них разминирование не было основной сферой деятельности.

В основном это были частные фирмы: американские RONCO, UXB, GCI и CARE, английские DSL, Bactec, ELS, Mine Action Services Limited, Greenfield, Minetech, немецкие HELP, Roehll Umwelt Koncern, Demira, южноафриканская Mechem, греческая IMI, итальянские InterSOS и ABC, французская Handicap, хорватская Mungos и норвежская NPA и компании из Боснии и Герцеговины — сербские (Stop Mines, Medekom, UNIPAK, Detector), мусульманские (Oktol, Amfibija, BH Demining, Si Company, Cum Call, UG ZOM), хорватские (Pro-Vita, Vilacol, DECOP, IVSA, Tehnoelektro).

Были тут и просто незарегистрированные шабашники, снимавшие мины по договору не с местными властями, из которых деньги без автомата было не вытащить, а с международным военным командованием IFOR-SFOR, предпочитавшим в некоторых случаях разминирование вести чужими руками.

Под Добоем в 1996 году таким образом было ранено двое шабашников — сапер и его несовершеннолетний помощник. После нескольких подобных случаев разминирование оказалось под более или менее плотным контролем МАК, выдававшим разрешение на работу и деминерам, и фирмам.

В меньшей степени разминированием занимались силы СФОР, которые использовали для этого своих специалистов и свою технику, а иногда и местных жителей. Местные армии также участвовали в деле разминирования, сначала совместно со СФОР, это так называемый «лифтинг», в ходе которого снимались мины, чье нахождение было заранее известно, однако после этого «лифтинга» данные участки все равно «чистились», и там нередко находили немало мин.

Впоследствии в составе армии были созданы деминерские подразделения, работавшие под контролем МАК и при дополнительном финансировании, но к этому времени местные частные компании уже твердо контролировали дело разминирования.

Позднее, в 1999 году, эту работу начала и еще одна госорганизация — местная Гражданская оборона как Республики Сербской, так и Мусульмано-Хорватской федерации, выведенная по требованию «международных организаций» из состава своих министерств обороны и финансируемая и контролируемая через немецкую фирму ХЕЛП (HELP) представителями Евросообщества.

Через пару лет к финансированию разминирования подключились и словенцы. Известие об этом вызвало в Боснии и Герцеговине у многих поначалу удивление. Однако все вскоре разъяснилось, ибо ITF (International Trust Fund) лишь находился в Словении, а финансировался США при условии, что на один доллар помощи США словенцы получат из других источников еще один доллар.

Помимо этого Евросообщество самостоятельно начало выполнять программу по разминированию в рамках более широкого проекта по реконструкции и строительству по всей бывшей Югославии. Следует заметить, что без местных компаний работа большинства иностранных фирм значительно бы осложнилась.

Поначалу и сам МАК занялся было разминированием силами нескольких им набранных групп разминирования и даже потерял сначала одного человека раненым (ему оторвало ногу) в районе Требинье по направлению на Дубровник, а затем еще одного убитым и одного раненым (как раз моего бывшего тимлидера Драгана Милетича) в ходе разведки минного поля в районе Шамца. Драган тогда остался без пальцев на ноге и получил тяжелое повреждение глаза от взрыва мины ПРОМ, а его напарник погиб. Однако затем МАК занялся контролем работы других фирм и разведкой минных полей.

Разведчиками были те же деминеры, которые из разговоров с местными жителями и на основе полученных от местных и международных войск карт (согласно Дейтонскому договору все стороны были обязаны сдать командованию IFOR карты минных полей) получали более или менее точную информацию о минных полях. По возможности, найдя хотя бы одну мину, они приблизительно ограждали предполагаемое минное поле и замеряли его координаты приборами GPS. Полученная информация собиралась канцеляриями МАК (сначала единого, потом разделившегося на на два МАК [Республики Сербской и Федерации], а затем ставшего опять единым) в компьютерные базы данных и служила основой для создания множества карт, украшавших многие канцелярии.

Инспекторы МАК были привилегированной категорией. Главная задача инспекторов состояла в открытии работ на участках, которые были одобрены через МАК местными властями либо различными международными организациями, и на что, самое главное, были найдены средства. На такие участки МАК составлял так называемые «цервени-фолдер» (на смешанном сербско-хорватско-английском сленге — стандартный перечень документов), а попросту — заводил папку красного цвета, в которую включали копии всех необходимых документов — от опросов разведчиков до военных схем и топографических карт.

С началом работ на данном участке инспекторы контролировали ход работ, теоретически беспристрастно, но нередко иным из них приходилось учитывать фактор личных интересов и интересов своих политических шефов. В таком случае, если одни группы саперов наказывались даже за отсутствие пластиковых шлемов на голове, то на действия других, работавших с косами и бензопилами, смотрели сквозь пальцы.

Впрочем, последнее не было местной спецификой. Как рассказывали деминеры МАЙНТЕК, некоторые фирмы в Мозамбике практиковали наем местного населения за незначительное вознаграждение для «деминирования в интересах ООН» с одними мачете в руках. В наших условиях до таких крайностей дело не доходило, ибо страна была маленькая, деминеров еще меньше, и все они, в том числе инспекторы МАК, меняя фирмы и курсы, так или иначе были знакомы между собой. Личный состав МАК закончил в начале 1998 года одномесячные международные курсы в тех же Залужанах под Баня-Лукой под руководством голландских инструкторов. Хотя я о приеме на эти курсы узнал слишком поздно, т. к. такие вещи старались скрывать, в том числе от «брата-руса», но и они не обошлись без русского — одного моего боевого товарища, Николая Петрикова из Кишинева.

Правда, лишь часть тех, кто закончил курс, оказались в МАК, а другая часть (среди которых был и Николай) перешла в норвежскую компанию НПА (NPA), которая непосредственно финансировалась норвежским правительством во всех проектах по всему миру. Так как НПА не зависела от коммерческих тендеров, проводившихся МАК ежегодно, а то и несколько раз в год, то за «квадратами» (квадратными метрами очищенного пространства) она не гналась, и поэтому ее разминирование было более «гуманитарным», хотя велось теми же ручными методами, как и коммерческое, и в редких исключениях использовались машины. Правда, в НПА сербских деминеров было меньшинство, около тридцати, зато мусульман и хорватов было раз в шесть больше, и даже один итальянец по имени Джованни, воевавший в годы войны на хорватской стороне. Столкновений на национальной почве практически не было, т. к. менеджеры NPA все это дело пресекали на корню, зато внутренних интриг было предостаточно. Все же стоит заметить, что за несколько лет работы в этой компании была всего пара погибших и раненых.

В 1997 году, когда мы начали работать в компании МАЙНТЕК, оперативными офицерами там были белые южноафриканцы и родезийцы (замещал Дайка во время его отсутствия родезиец Хью Моррис), деминерами — пара десятков негров из Зимбабве, а тимлидерами (командирами групп) были непальцы — ветераны британских частей гурков. Было, правда, несколько белых южноафриканцев кинологов, работавших с нами на минных полях. С одним из них, Францем Кампфером, я несколько подружился, но потом их заменили местные кинологи.

МАЙНТЕК была, безусловно, успешной фирмой и, пожалуй, больше всех очистила квадратных метров в Боснии и Герцеговине, за два или три контракта в 1997–1998 годах её деминеры сняли больше всего минно-взрывных устройств — около 5–6 тысяч. На все тендеры МАЙНТЕК выходила совместно с компанией УНИПАК. Впоследствии эта схема стала традиционной в Республике Сербской, где компания УНИПАК и несколько позднее созданная компания МЕДЕКОМ (MEDEKOM) были тесно связаны с тогдашними правительственными кругами, руководившими в течение военных и первых послевоенных лет политической жизнью местного сербского общества через свою партийную сеть СДС. Впрочем, и в Мусульмано-Хорватской федерации, представлявшей вторую половину Боснии и Герцеговины, такой же поддержкой «своих» чиновников пользовались несколько подобных компаний, как хорватских, так и мусульманских.

Жесткая конкуренция требовала от МАЙНТЕК большого количества очищенных «квадратов». В первом тендере они были обязаны где-то за полгода очистить полмиллиона квадратных метров и осмотреть еще миллион квадратных метров «сомнительных площадей», согласно терминологии МАК, и тут без знания планов минных полей и тем более без техники ничего добиться было нельзя.

Когда мы перешли в МАЙНТЕК после окончания работ в РОНКО, то наша группа в восемь человек в день выдавала 800–900 м², с тем что надо было еще выкосить все растения, кроме крупных деревьев. Тут уже начинала болеть рука от мачете, которыми мы секли растительность, и не будь миноискателей, мы бы не давали бы столько квадратов. Значительную роль в столь большой результативности играло то, что тем или иным образом находились люди, устанавливавшие минные поля либо знавшие порядок их установки.

В принципе, если бы власти отнеслись к разминированию всерьез, то с окончанием войны в каждой общине (административной единице) была бы группа саперов. Так как военная организация в годы войны была территориальная, то не представляло большого труда в первые 2 года очистить подавляющее число минных полей, используя, конечно, ручной, механизированный и дистанционный способы разминирования. Вместо этого была создана бюрократическая структура, постоянно реформируемая, места в которой часто занимали люди, не только не имевшие инженерно-саперного, но и военного образования и боевого опыта. Они были заинтересованы в выдумывании какого-то особого «гуманитарного» разминирования, которому ни военная техника, ни военные методы, ни, разумеется, военные специалисты нужны не были, тем более что политика ООН и требовала отсечения от денег международных организаций местных армий, чересчур «запятнавших» себя участием в боевых действиях.

Таким образом, вышло, что ручной способ разминирования стал считаться самым надежным. Сотни тысяч метров подлежащих разминированию территорий проходились, пробегались, а нередко проскакивались с бензопилами и косами. В силу коммерческого характера работ нужна была результативность.

То, что разминирование контролировалось МАК, не играло большой роли, ибо его инспекторы вряд ли бы могли за день проверить то, что «чистилось» месяцами. К тому же и разведка минных полей велась МАК методом опроса местных жителей, и, вероятно, армия, полиция и Гражданская оборона, тоже занявшаяся разминированием на деньги Евросообщества, быстрее, качественнее и дешевле проделали ту же самую работу.

Все же один координационный центр на правительственном уровне мог бы при наличии широких прав и денег направлять в нужном русле деятельность по разминированию, хотя, по идее, это прямая обязанность армейской инженерной службы, войсковых саперов, для которых это такая же нормальная боевая деятельность, как, скажем, для пограничников охрана границы.

При существовавшие же порядке иные местные «специалисты» по минным полям часто давали не совсем точные, а порой и полностью неточные сведения (местный народ приврать любил), и два первых несчастных случая, происшедшие в августе под Добоем, были следствием большой и весьма типичной для местных просторов самонадеянности, когда была пропущена сначала одна мина ПМА-2, а затем целое минное поле, в итоге чего подорвались двое местных сербов и один непалец. Причем непалец Сэм пострадал при эвакуации одного из этих сербов.

Поначалу это всех несколько тревожило, но потом люди свыклись. Я помню смерть деминера Радана Бакмаза, работавшего в нашей группе в начале деятельности МАЙНТЕК, но затем перешедшего в другую группу. Так как нас тогда неожиданно сняли с участка под Тесличем в связи с начавшимися беспорядками против сил IFOR в сербском городе Бырчко и перебросили под Чайниче, то спешка была приличная. Наша группа, работая на одном участке, была вынуждена, меняясь с группой Бакмаза, помогать еще одной группе, работавшей у дороги. Там стояли мины ПРОМ, уже успевшие зарасти травой и кустами. Времени, чтобы проверять землю щупом, не было, поэтому работали миноискателями и ножницами.

По большому счету, все это следовало бы просто сжечь. Можно было прямо на месте добавлять в бочку с бензином или керосином порошок, дабы получить напалм, который сжег бы всю растительность до земли, а для предотвращения распространения огня на лес достаточно было проделать несколько проходов по краям очищаемого участка и потом порубить на нем все деревья и установить в крайнем случае пару брандспойтов. Сжигание растительности — весьма практичная вещь и иногда применялась местными деминерами, особенно если не было рядом инспекторов МАК. В конце концов, и инспекторы МАК согласились внести сжигание растительности в СОП (SOP — Standard Operative Procedure), т. е. в перечень стандартных действий, но с условием, что пять дней после пожара нельзя начинать работы на минном поле. Последнее вызывало раздражение у многих оперативных офицеров, особенно «гуманитарных» фирм, и они этот весьма эффективный метод не поощряли, а то и прямо запрещали, хотя даже многие «селяки» (местные крестьяне) практиковали его, чаще всего не дождавшись деминеров.

В работе на том минном поле это помогло бы очень сильно, но тогда никто ответственности на себя брать не хотел, разве что наш непальский тимлидер (старший группы) Лили Мэн увеличил по моей просьбе дистанцию между нами (работали все, растянувшись в цепь) до двух-трех десятков метров. Ждать пришлось недолго, и вскоре мы, работая на своем участке, услышали довольно сильный взрыв и, прибыв на место, увидели только заплаканную переводчицу и пару человек на командном пункте. Оказалось, что Бакмаз, работая на месте, где я открыл рабочую полосу, пройдя вперед, зацепил ПРОМ, и все говорило о том, что зацепил он ее какой-то веткой или стеблем травы, плотно прикрывавшей землю. Нашего второго деминера Нешо, оказавшегося прямо за ним и только легко раненого, спасло тело Бакмаза, а в иных случаях ПРОМ мог убить несколько человек.

В МАЙНТЕК, впрочем, были хорошие миноискатели, лучшие из тех, какие здесь кто-либо имел, немецкой фирмы «Эбинджер» («Ebinger»), но и они, способные найти даже ПМА-3 с ее несколькими граммами металла в детонаторе (взрыватель был химический), при работе на грунте, полном железной руды или осколков, были бессильны.

Опять-таки в МАЙНТЕК меня и научили простой, но надежной работе с изогнутым мачете, разгребая землю под углом и параллельно предполагаемым растяжкам (если были). В общем-то, нажимные мины обнаруживались хорошо (мачете ударяло в бок мины), когда снимался весь слой земли, либо точно так же, снимая слой земли, приходилось работать ножом. Однако все это надо было скрывать от инспекторов МАК, запрещающих использовать мачете, т. к., по их мнению, это было рубящее оружие, а о ноже в их СОПе ничего не писалось. Поводом для запрета мачете была смерть двух деминеров, один из которых зацепил натяжную проволоку мачете, но с еще большей вероятностью он мог это сделать двуручными садовыми ножницами, ставшими здесь деминерским снаряжением.

Вообще-то, те местные деминеры, которые не избегали мин, а таких было немало, получили хорошую практику, и работавшие с нами деминеры МАЙНТЕК, люди с многолетним опытом, как и гурки, бывшие элитой британской армии, находились с нами на одном уровне в отношении быстроты и качества работы.

Но и гурки были не лыком шиты, и раз на военной базе сербской армии под Бырчко, где мы снимали местным же гарнизоном установленные мины, (ПМА-3, ПМР-2А и ПМР-2АС), наш командир группы из МАЙНТЕК Лили Мэн, дабы ускорить процесс снятия двух рядов ПМА-3, сам включился в работу. Мы с удивлением смотрели как из-под его рук вылетают земля и мины.

Впрочем, Лили Мэн человек был своеобразный. Самая его любимая история заключалась в том, что один его друг индус где-то в Кувейте решил постоять на противотанковой мине, и все было бы нормально, если бы он, имея 120 кг веса, не начал на ней прыгать, так что после этого Лили Мэн остался без своего друга.

В этом плане один наш деминер, мой старый знакомый Драган по прозвищу Антенна, был подходящим человеком для подобных шуток, т. к. весил он килограмм 50, а не каждую противопехотную мину с таким весом можно привести в действие, ибо тут играла роль и толщина слоя грунта над ней, уплотнившегося со временем.

Иные мины, особенно вблизи рек, вручную найти было вообще невозможно, и я потому не разделял оптимизма многих беженцев, возвращавшихся в свои родные места, относительно надежности проведенного разминирования. Один человек под Добоем, где мин было с избытком, понадеялся на бумагу, которую ему вручили в МАК и в которой свидетельствовалось, что его нива очищена деминерами. Хозяин земли решил вспахать поле на тракторе и погиб от взрыва мины ПРОМ. Так как МАК подписал акт о принятии участка от компании по разминированию, то ответственность легла на сам МАК, а он ее элегантно переложил на государство.

Интересно, что вышеупомянутый Нешо был единственным, кого я знал, имевшим два ранения на разминировании, ибо в следующем году он был ранен еще раз где-то в Герцеговине, когда пес задел проволоку от ПРОМ, тогда же погиб кинолог Драгиша Маркович из Сараево.

Так что и собаки были не очень надежны, но все кинологи оставались привилегированной категорией в сравнении с деминерами, а первый сербский деминер, ушедший работать за границу, Зоран Грачанин, был кинологом, и, уехав с МАЙНТЕК (Minetech), он потом работал в Азербайджане, Африке, Шри-Ланке и в некоторых других странах. Потом отправились еще несколько кинологов через УНИПАК на пару месяцев в Намибию, а кинологи Дарко С. и Зоран К., работавшие в РОНКО, отправились в Афганистан (в 2002 году).

Наши же деминеры за те семь лет единственно куда съездили, так это в соседние Сербию и Македонию через УНИПАК и СТОП МАЙН (StopMine), и лишь в 2003 году через греческую компанию ИМИ сербские (а также мусульманские) саперы отправились на работу в Ливан и Ирак. Впрочем, долго они там не пробыли, т. к. данная компания, бывшая фактически негосударственной общественной организацией, с падением социалистического правительства в Греции потеряла и государственную поддержку.

Деминеры, впрочем, сами были виноваты, не попытавшись объединиться в какое-то профессиональное объединение, в отличие от тех же деминеров в Хорватии, создавших собственный профсоюз.

Между тем, фон Дайк был поначалу заинтересован, чтобы пара местных групп выехала в Африку, но на деле туда отправилась всего пара человек. МАЙНТЕК перебрался в Косово и Метохию после войны 1999 года, где оказалось еще несколько компаний, но сербским деминерам путь туда был закрыт, т. к. албанцы тогда тамошних косовских сербов убивали и похищали десятками. Правда, Гражданская оборона Республики Сербской послала несколько своих групп под защитой международных войск КФОР, но пробыли они там недолго, и албанцы даже не успели догадаться, что речь идет о сербах, ибо представлялись они мусульманами из Сараево. Как только об этом стали догадываться, сербские деминеры, написав письмо директору, быстро оттуда уехали.

В Косово и Метохии повторилась организационная схема разминирования Боснии и Герцеговины, и иностранные фирмы использовали там местных деминеров, разве что российский «Эмерком демайнинг», созданный МЧС России, использовал там своих деминеров и тимлидеров. Но фронт работ «Эмерком» имел небольшой, ибо основную долю взяли себе западные компании, в том числе и из Швейцарии, где, может, минных полей и не было, зато банков было предостаточно. При этом «Эмерком» до года проработал в Боснии и Герцеговине с УНИПАК после отбытия МАЙНТЕК по уже опробованной схеме, и русских было человек десять — кинологи, менеджеры и старшие групп.

Местные армии также тогда стали заниматься разминированием, но так как международное сообщество выделяло им всего лишь «дневные коэффициенты», это около 30 марок, а зарплату их родная власть задерживала по полгода, то работали они без особого энтузиазма, в духе «гуманитарного» разминирования, делая десяток — другой квадратных метров в день.

Порядок работ по разминированию в Боснии и Герцеговине тогда определялся меморандумами Совета министров Боснии и Герцеговины от 30 октября 1997 года и от 1 января 1998 года, которыми была основана также Комиссия по разминированию при этом Совете министров. В дальнейшем, согласно принятому 12 февраля 2002 года в Скупштине (парламенте) Боснии и Герцеговины закону о разминировании, пунктом 7-м было определено, что существовавшая до этого Комиссия по разминированию участвует в заседаниях Совета спонсоров, в который входили представители UNDP, OHR и ряда других международных организаций. Комиссия проводит свою деятельность через МАК Боснии и Герцеговины с главным офисом в Сараево и вспомогательными офисами в регионах (в Баня-Луке, Пале, Бихаче и Мостаре). Комиссия осуществляет контроль деятельности МАК, тогда как сопредседателей Комиссии по разминированию назначает глава OHR. Совет спонсоров, согласно закону, будет существовать до тех пор, пока сами спонсоры будут считать это необходимым, с тем что в финансировании разминирования обязаны участвовать «энтитеты» (автономии) Республика Сербская и Федерация Босния и Герцеговина (Мусульмано-Хорватская федерация). Выделение участков работ должно было проводиться на открытых тендерах, с тем что разрешено было и целевое выделение тех или иных участков работ определенной компании по желанию спонсора или потенциального инвестора.

Еще одной компанией, работавшей по похожему гуманитарному принципу, была германская ХЕЛП (HELP), ставшая главным представителем Евросообщества во всей Боснии и Герцеговине. Она занималась и иными программами — от восстановления разрушенных домов до выдачи гуманитарной помощи. ХЕЛП начала сотрудничество с местными органами Гражданской обороны, выведенными по требованию Евросообщества из состава местных министерств обороны.

В феврале 1999 года были опять организованы курсы, которые я уже не пропустил, и мне опять пришлось жить в отеле «Язина», знакомом мне по РОНКО. В ХЕЛП я снова встретил южноафриканцев как инструкторов и менеджеров в Боснии и Герцеговине. Руководителем представительства ХЕЛП в Боснии и Герцеговине был Питер Сатсклифф, ветеран войны в Южной Родезии, а главным инструктором на курсах ХЕЛП — южноафриканец Ян де Бум. Встретил я тут и еще одного русского — Бориса Пичугина, который, после того как сербское командование уволило его из Войска Республики Сербской, решил стать деминером. После окончания курса он работал в сараевской (или точнее палянской) группе с центром в Пале, тогда как я попал в добойскую группу с центром в Добое.

Помимо четырех деминерских групп типа «Б» (восемь деминеров, водитель, медсестра и старший группы), в Республике Сербской ХЕЛП создал (а точнее получил их от британской компании БАКТЕК [Bactec], закончившей к этому времени свою работу) и четыре группы типа «А», ответственные за поиск и уничтожение невзорвавшихся боеприпасов (командир-оператор [сапер], оператор [сапер], водитель и медсестра).

В Федерации такие группы были созданы в каждом из восьми кантонов, так что в ХЕЛП и в двух ему подконтрольных организациях Гражданской обороны Республики Сербской и Федерации было 12 групп типа «Б» и 12 групп типа «А» — всего 180 человек и около 10 человек в управлении. Впоследствии управленческие структуры организаций Гражданской обороны росли, а количество деминеров падало, и должности водителей в группах типа «Б» были сокращены. Вначале во всем управлении Гражданской обороны РС (Цивильной защите) было пятеро управленцев — директор, снабженец, бухгалтер, переводчик и компьютерщик. Через полгода их там оказалось около 30 — директор с несколькими заместителями, водителем и секретаршей, несколько оперативных офицеров, несколько снабженцев, несколько бухгалтеров и так далее. Впрочем, в других «гуманитарных» организациях дело обстояло схожим образом.

Значительную часть контрактов ХЕЛП получал от УНХЦР на проекты по возвращению беженцев. Работу-то деминеры Гражданской обороны делали хорошо, только беженцы, возвращаясь в свои очищенные даже от несуществующих мин села, в восстановленные на международные дотации дома, не понимали, что в силу площадного разминирования фирмы очищали только заранее обозначенные и, естественно, оплаченные дворы и дороги, а поля и леса никто чистить и не собирался.

С началом весенних полевых работ начинался сезон подрывов. Дабы обеспечить место для работы полиции и вытащить мертвых (раненых, как правило, местные жители вытаскивали своими силами), вызывались группы разминирования Гражданской обороны, т. к. другие фирмы с этим связываться не хотели из-за большой возни и отсутствия выгоды.

Так как я в 1999 году перешел в Гражданскую оборону, то мне пришлось с десяток раз выезжать на такие случаи, в которых, помимо беженцев-возвращенцев, погибали охотники, рыбаки и чабаны. Последние свои отары вообще часто пасли на минных полях.

В районе Сараево под селом Хреша я и другой «рус» Борис, так же как и я работавший в Гражданской обороне, узнавали о минах из разговоров с местными чабанами и различными ветеранами этих бывших боевых позиций больше, чем от инспекторов МАК и многочисленных проверяющих из нашей фирмы. В результате мы, обойдя все местные позиции вдоль на пару километров, а в глубину на несколько сот метров, смогли собрать около сотни мин и найти несколько сотен неразорвавшихся боеприпасов.

А на участке, данном нам для работы, ничего, кроме одного «тромблона» (винтовочной гранаты), наша группа не нашла, порубив совершенно напрасно елки. В принципе, сам наш участок площадью 10–12 тыс. м² могли бы очистить за неделю. Треть участка, на котором находилась линия электропередач, была расположена в тылу сербских траншей, и мин там быть не могло, а на другой трети постоянно паслись овцы, и если там были бы мины, то они давно бы взорвались.

Вообще, большую часть снятых мною мин я находил вне пределов участков, которые чистила наша группа, хотя найденные мною мины шли, в общем-то, в дело повышения показателей группы.

Больше всего мин в одном месте я нашел у ограды сербской военной базы в Пале (в селении Яхоринский поток). Эта база находилась в глубоком тылу, и никто во время войны на нее нападать не собирался. Наше задание к тому времени было уже закончено, и опять мы ничего кроме десятка детонаторов и взрывателей из разбомбленного авиацией НАТО склада, не нашли, но деревьев порубили немало. Однако местный офицер, впоследствии сотрудник МАК, установил здесь сотни противопехотных нажимных мин ПМА-2, в три ряда с расстоянием между ними в щуп, ограждать их он не стал, а предупреждающие таблички повесил на ограду расположения части. Так как сами мины были установлены перед оградой, то, чтобы разобрать надпись на такой красной табличке, требовалось сначала прогуляться по «паштетам» (нажимным минам).

Это и сделал наш тогдашний старшина группы (из Гражданской обороны) Марко, взяв с собой Бориса, который, однако, не стал проявлять излишнего любопытства к надписям. Правда, подрыва не произошло, т. к. химический взрыватель ПМА-2, а часто и сам заряд, приходили в негодность от сырости и времени. Борис поначалу не понял ничего и, возвратившись с Марко, позвал меня посмотреть на табличку. Было несколько неприятно в первый момент и мне, и Борису, который привел меня сюда к табличке, обнаружить, что стоим мы в минном поле, хотя шли по протоптанной тропинке. На этой тропинке, протоптанной местными лесорубами, мы нашли потом немало «паштетов» со сломанными нажимными «звездочками» и проткнутыми капсюлями-воспламенителями. Так мы копались три дня, причем в последний день к нам присоединился еще один наш коллега — Янез.

Впрочем, во всем есть хорошие стороны — нам удалось сплавить около сотни выкопанных нами мин менеджеру российской группы Альфа-Б по три марки за штуку (для обучения собак поиску мин).

Основным средством «гуманитарного» разминирования были миноискатели, ибо, зная место расположение мины, нетрудно ее обезвредить и уничтожить. В общем-то, наиболее безопасным методом работы является уничтожение мин на месте обнаружения, но где бы я в Боснии и Герцеговине не работал, везде мины снимались вручную и потом, собранные в ямах, уничтожались. Этим отличались не только местные деминеры, но и южноафриканские, познакомившиеся со многими из югославских мин у себя дома в Африке.

В принципе, незнакомые мины уничтожать надо на месте, но многие местные деминеры отличались бесшабашностью, а то и безалаберностью, тем более что эти же мины они устанавливали во время войны десятками и сотнями и потеряли к ним должное уважение.

Мне самому приходилось испытывать такие чувства, и случались всякие вещи — вроде вытаскивания мины за вытяжную проволоку (чека, правда, тогда чересчур заржавела) или падения мины без чеки на асфальт (видимо, тут и ударная игла заржавела). Ничего хорошего в этом нет, но стоит помнить, что от деминеров, особенно коммерческих компаний, требовали только хорошую результативность.

К тому времени в ходе разминирования обнаружилось немало сложностей, т. к. совершенствование метода поиска мин за счет повышения чувствительности миноискателей к металлу быстро зашло в тупик. Конечно, в идеальных условиях той же песчаной пустыни Кувейта или в земле, не засоренной мелкими металлическими осколками и прочими предметами, подобный метод был бы перспективен. Однако в бывшей Югославии большинство минных полей были в той или иной мере засорены осколками (что естественно, ведь минные поля устанавливались перед боевыми позициями и среди различного хлама, в том числе среди сожженных и разрушенных домов, что опять-таки вполне нормально для фронта) или заполнены рудами различных металлов, широко распространенных в этой стране, где горы занимают большую часть территории.

В речных же долинах возникла другая проблема — занос мин песком, и мины уже на глубине 10 см найти даже самыми наилучшими детекторами было нередко почти невозможно. Увеличение чувствительности вызывало реагирование на наименьшие частицы металла, что особенно заметно проявлялось после дождя или по росе.

Касаясь миноискателей, следует заметить, что в подходе к их разработке существует определенная системная ошибка, заключающаяся в требовании обнаружения мин на глубине 10–15 см. Между тем, при работе в густых зарослях приходилось сначала с большими трудностями и риском, используя садовые ножницы и кусачки, удалять растительность и лишь затем можно было в эти заросли всунуть миноискатель, дабы попытаться им обнаружить наличие мины типа ПРОМ или ПМР.

Конечно, это помогало довольно сильно, но все равно расстояние, с которого можно было обнаружить даже такую мину, невелико — не более полуметра, и всегда оставалась опасность того, что деминер ножницами заденет натяжную проволоку. Это явилось причиной некоторых несчастных случаев, и в одном из них погиб деминер хорватской государственной компании «Мунгос» (Mungos). Работая в колючках Герцеговины, он задел ножницами мину ПРОМ.

МАК, естественно, в своем «Поуке» (наставлении, распространяемым по всем компаниям) обвинил во всем деминера, не ощупывавшего землю рукой. Но не было ни одного деминера (а об инспекторах МАК не стоит и вспоминать), который ощупывал бы руками всю поверхность, за исключением случаев, когда он уже был твердо убежден, что она «где-то тут», для чего сначала было необходимо выявить наличие минного ряда, а МАК требовал равномерной очистки вне зависимости от анализа обстановки деминерами. Это было тяжело из-за неизбежных травм рук деминеров (порезы травой, кустарником, ушибы о пни и камни) не только в Боснии, но и на каменистой земле Герцеговины.

Из всего этого можно сделать вывод, что ферромагнитный принцип работы миноискателей был хотя и достаточно надежен в самой работе (бесспорно, им можно было находить мины без ошибок), но очень ограничен в возможностях.

К тому же многие югославские как противопехотные мины (ПМА-1, ПМА-2, ПМА-3), так и противотанковые (ТМА-1, ТМА-2, ТМА-3, ТМА-4, ТМА-5, ТМА-5А) кроме взрывателей иных металлических деталей не имеют, причем ПМА-1, ПМА-2, ПМА-3, ТМА-3, ТМА-4 оснащены химическими взрывателями, в которых лишь детонаторы содержат металл. Схожие технические решения используются в конструкциях многих иностранных мин, и поэтому особой перспективы способы обнаружения мин по наличию в них металла не имеют.

Если противотанковые мины еще можно было обнаружить, то поиск мин ПМА-2, а тем более ПМА-3, оказывался в условиях наносов часто невозможным, даже когда вся трава была скошена косами на высоту 5 см (иногда в нарушение всех инструкций ее предварительно скашивали, и один мой бывший коллега из RONCO, работая таким же образом в УНИПАК, зацепил мину «паштета» и был слегка оглушен и оцарапан взрывом).

Миноискатель же МД-8 (MD-8) особенно с большим сроком выработки, не мог иногда обнаружить ПМА-2 и на глубине 5 см, когда сигнал от нее глушился сигналами, которые давала загрязненная металлами или рудой земля.

Также надо учитывать, что и 5-сантиметровой чувствительности миноискателя было недостаточно. Детонатор химического взрывателя УПМАХ-2, бывший единственной металлической деталью мины ПМА-2, как раз и находился приблизительно на таком расстоянии от верха нажимной «звездочки». Следует учесть, что при густом слое опадавшей годами листвы, а также напитанном водой мягком грунте, этот детонатор оставался на большей глубине, нежели 5 см.

Несколько лучше работал миноискатель Шибел (Schiebel AN-19/2) австрийского производства, хотя он был несколько неудобнее, чем МД-8, в силу наличия коробки с батареями, которую приходилось завязывать вокруг ручки.

Немецкий миноискатель Vallon ML 1620 обладал высокой чувствительностью, плюс с ним легче было работать на грунте с повышенным содержанием минералов, т. к. он имел соответствующий режим работы, как и отдельные режимы работы по поиску мин с высоким и низким содержанием металла (чувствительность могла регулироваться в обоих режимах), а также ражим работы в районе сетей высокого напряжения. Однако недостатком для деминеров было то, что было тяжелее определить точный источник сигнала, если этот сигнал подавал небольшой металлический предмет и если требовалось удалять весь металл из грунта.

Несомненно, лучшим был миноискатель EBEX-420 PB германский компании «Ebinger Prüf und Ortungstechnik GmbH», поэтому и называвшийся «Эбинджер». Легкий и удобный в обращении, он мог с точностью в пару сантиметров определить источник сигнала.

Однако ПМА-3 даже металлодетектор «Эбинджер» обнаруживал лишь в чистом грунте на небольшой глубине. Детонатор УПМАХ-3 находился в середине мины ПМА-3, а вставлялся в мину снизу на расстоянии 2–3 см от ее верха. Нажимная поверхность у ПМА-3 была больше, чем у ПМА-2, и при этом она была одинаково боеспособна и при слабом нажатии с любого направления с верхней сферы. Вдобавок ПМА-3 была весьма опасна при работе с щупом, ибо чем больше делался угол наклона щупа, тем больше становилась сила давления на нажимную часть ПМА-3 (ПМА-2 была в этом случае менее опасной, ибо нажатие на ее корпус было безопасным, а «звездочка» была менее восприимчива к давлению), а чем меньше угол, тем больше приходится деминеру прилагать усилий к щупу, что опять-таки было опасно, в случае если мина оказывалась на начальном участке движения щупа, когда к нему приложена максимальная сила.

Правда, в последнем случае все же чаще щуп попадал в боковую часть мины, что относительно безопасно, однако если мина стоит на пригорке наклонно, щуп все равно может попасть на верхнюю поверхность мины с достаточно большим усилием.

Подобная ситуация вызвала в 2001 году в районе Яхорины два несчастных случая в компании УНИПАК, причем один деминер пострадал очень серьезно, потеряв один глаз полностью, а второй глаз потерял зрение частично в результате взрыва мины перед его лицом во время работы щупом.

Следующий же несчастный случай привел лишь к легкому испугу деминеру, уже носившего защитное стекло на шлеме. Сами эти шлемы были бесполезны (кстати, деминеры МАЙНТЕК имели такие стекла, крепившиеся на голове без шлема), ибо мины наносят увечья в нижней и средней частях тела, а выпрыгивающие мины в силу большой мощности заряда и близости взрыва (все югославские мины имеют натяжные проволоки длиной 16 м, хотя они могут быть и короче при необходимости), за исключением разве что старых моделей вроде советских ОЗМ-3 (75 г ВВ), очень убойны, и от той же мины ПРОМ-1 никакой бронежилет не защитит.

Многие деминеры, уставшие от бесполезных пластиковых шлемов, чем от самой работы, не раз требовали себе такие защитные стекла («визиры»), но им руководители отказывали, объясняя это дороговизной (не знаю, как они там насчитали цену в 300 марок за переправку уже существующих «визиров») и рабочей дисциплиной. Впрочем, инспекторы МАК и мониторы прекрасно все это понимали и часто ранее предупреждали о своем приезде тимлидеров, чтобы деминеры успевали одеть каску.

Что касается использования специальной защитной обуви, то для разминирования больших площадей она была непригодна. Слишком много саперу приходилось ходить. Тем не менее в Афганистане подобная обувь после 2001 года все же использовалась. Так, поляки имели специальную противоминную обувь, представлявшую собой пластины из легкого полумягкого материала с креплениями для ботинок. Эта обувь распределяет вес деминера на значительную площадь, что позволяет значительно снизить вероятность подрыва на мине нажимного действия. В случае же подрыва, за счет того что нога деминера находится на некотором удалении от мины, снижается тяжесть и вероятность ранения ноги. Впервые подобные самодельные устройства появились у английских саперов еще в период Второй мировой войны. В послевоенные годы в комплекте имущества английских саперов имелись подобные противоминные ботинки. Были такие ботинки и у французских саперов в Боснии в 1995 году. Последние отзывались о них положительно. Однако широкого распространения у деминеров такая обувь не получила.

Что касается машин разминирования, то первые несколько лет они почти не использовались, и около тысячи деминеров долгое время ковырялись вручную в Боснии и Герцеговине, а танки с инженерным оборудованием простаивали в парках как якобы ненадежная техника. Лишь со временем несколько местных компаний создали на местных заводах машины по разминированию.

Постоянно говорилось и о грядущем завозе иностранных инженерных машин «гуманитарного» разминирования в Боснию и Герцеговину, якобы опять-таки работающих по каким-то особым принципам. На деле фирмы провели несколько испытаний таких машин, но решения об их закупке долгое время никто не принимал, разве что в Хорватии применялась словацкая машина разминирования, созданная на базе танка Т-55 и очищавшая 60 тыс. м² со скоростью 200–400 м²/ч (с тралом ударно-цепного типа) или 1890 м² (с ножевым тралом).

Все же позднее в Пале на фабрике «ФАМОС» (до войны здесь производили моторы для танков) было собрано несколько таких машин. Также благодаря компании ХЕЛП Гражданская оборона получила дополнительные средства из иных источников финансирования, включая договор о получении четырех машин (две роботизированные) из Японии.

Международная помощь нередко выражалась в поставках джипов, компьютеров, пропагандистских материалов, распространяемых совместно с Красным Крестом и Полумесяцем по школам, видеоклипов и приборов GPS (навигационные приборы). А вот закупить хотя бы один прибор MEDDS, созданный в ЮАР для разведки минных полей путем взятия проб воздуха, люди как-то не додумались, и поэтому многие так называемые «минные поля» представляли собой территории с парой уже неработоспособных мин на десяток тысяч квадратных метров, а то и вовсе без мин, ранее кем-то снятых, и даже территории, мин никогда не видевшие.

Вполне закономерны поэтому были случаи, когда искусственно создавалось задание по очистке железнодорожного полотка полосой шириной около 10 м, тогда как мины оставались в паре метров от насыпи вне границы этой полосы, ибо кто же будет противопехотные мины устанавливать на шпалах?

Конечно, Босния и Герцеговина — чудноватая страна, и мины в ней устанавливались тоже чудновато. Как-то раз под Добоем я по просьбе эстонских миротворцев снял в 3–4 м от дороги растяжку ПМР-2А, оказавшуюся лишь началом целого минного ряда, шедшего вдоль реки Босна и установленного сербами. Установка мин вдоль берега реки была вполне понятна, т. к. по ней проходила линия фронта, хотя мины можно было установить подальше от дороги, ибо сербы продолжали ею пользоваться.

Но и снимались мины тоже чудно. Те, кто руководил разминированием, считали вполне справедливым, что обычным деминерам, вытягивающим вручную все это разминирование, надо только грозить всевозможными наказаниями за нарушения дисциплины, в том числе за отсутствие на голове шлема, хотя он был пластиковым, державшим защитное стекло, даже если речь шла об одних растяжках, при работе с которыми стекло лишь мешало. А под конец в верхах додумались ввести в Закон о разминировании (как же без закона!) положение о штрафе в тысячу марок за подобный проступок.

Естественно, когда инспекторы МАК отбывали с участка, деминеры снимали не только шлемы, но и бронежилеты, и, оставив одну рабочую линию, огороженную колышками и лентами, для новой инспекции, начинали сечь вегетацию в оставшемся минном поле.

Между тем, цена за квадратный метр падала, в конечном итоге дошла до доллара за квадрат. Подобная цена вызвала необходимость как-то примирить невозможное — утвержденные МАК СОПы (Standard Operative Procedure) с его же нормами на ручное разминирование (надо же его сотрудникам чем-то заниматься) — от 6 (со щупом) до где-то 50 (со щупом и миноискателем) или 100 м², работая после прохода машины, с сотнями тысяч квадратных метров, «ударно» очищающихся в Боснии и Герцеговине.

В конечном счете, выход был найден в использовании собак, которые сами по себе работали хорошо, особенно при определении рядов мин, но полностью полагаться на них было, естественно, нельзя. Следует заметить, что использование собак более целесообразно при разведке минных полей, проверке маршрутов движения войск (в боевых условиях), проверке помещений (в ходе правоохранительных операций) и при проверке уже очищенной территории на наличие уже пропущенных мин. При работе же на плотных минных полях собаки нередко ошибаются, т. к. запахи, исходящие одновременно из нескольких мест, путают собаку, она нервничает и допускает ошибки. Кроме того, работоспособность собаки сильно зависит от состояния погоды и отвлекающих факторов (посторонние шумы, возбуждающие запахи мелких животных, а также горюче-смазочных материалов и т. п.).

Но, в общем, собаки в деле разминирования ценились, и здесь помимо нескольких западных компаний работала и российская компания Альфа-Б, успешно тренировавшая собак для британской компании ДСЛ (DSL).

Эта компания планировала открытие центра по подготовке собак под городком Требинье в селе Церовац, где жила семья медсестры нашего «тима» (группы) Гражданской обороны РС Требинье-Б. В ее доме остановились по моему совету пять «русов»-кинологов (Валера, Саша, Гена, Виктор и Женя, а позднее к ним присоединился Андрей — местный, оставшийся с военных дней «рус», окончивший курсы кинологов HELP).

Задумка с открытием центра подготовки собак была хорошая. Снега здесь не бывало, правовая база для такой работы была, а минно-взрывных устройств, нужных для тренировки собак, было предостаточно. К тому же в паре десятков километров находилось побережье Хорватии и Черногории, на котором 1 м² стоил около тысячи долларов. Такой центр позволил бы Альфе-Б быть в центре происходящего в деле разминирования. Но когда Альфа-Б попробовала самостоятельно заняться разминированием, ее, естественно, «зарубил» сербский МАК (одно время было два МАК — Республики Сербской и Федерации), отправив на пробу ее собак с кинологами на участок, находящийся между проезжей дорогой и сараевским аэродромом, где они работать, естественно, не могли.

Впрочем, позднее здесь центр подготовки собак был создан, но уже канадской фирмой ЦиАйДиСи (CIDC), ставшей их продавать или сдавать в аренду другим компаниям, причем инструкторами были местные сербы (в том числе один мой товарищ из Сараево — Жика). В России же такой центр появился лишь в 2008 году на базе воинской части в Дмитрове, где находился главный кинологический центр сначала советской, а затем российской армии.

Стоит заметить, что в бывшей Югославии собак часто использовали просто для приписок на бумаге «очищенных квадратов», после того как мины из уже известных рядов были сняты. Впрочем, собаки часто были не нужны, ибо все решалось на партийном уровне, и тут можно было очистить все что угодно не выходя из кабинета, как, впрочем, все что угодно и не чистить, и происходившие подрывы на очищенных полях не раз это подтверждали.

Как-то раз под Тесличем подорвались два инспектора МАК, которые решили вытащить противотанковую мину ТММ-1 (это мы определили потом по найденным нами на месте взрыва в воронке кускам металла), оставшуюся в земле после окончания работ компании УНИПАК. Возможно, инспекторы не хотели поднимать шум в канцеляриях, но подняли шум в горах, ибо когда один из них вытаскивал эту мину, установленную как управляемый по проводам фугас, из одной траншеи, она взорвалась (видимо, был установлен в мину дополнительный взрыватель сбоку или снизу, т. к. мина ТММ-1 имеет два гнезда для дополнительных взрывателей), и этому парню оторвало голову, а второго повалило прямо на бруствере. Так как фугас находился в полузаваленной траншее, то в итоге хозяин фирмы заявил, что у него договор на очистку на глубину до 20 см, а мина была установлена глубже, и дело было замято. Правда, так и осталось невыясненным, зачем инспектор МАК, который в ходе войны был на этом участке фронта, поторопился вытаскивать мину никого не оповестив. Впоследствии снятый с должности директор Гражданской обороны РС в интервью газете из Баня-Луки «Независне новины» обвинил нового директора Гражданской обороны РС в том, что якобы последний вместе с нашим тимлидером хотел шантажировать руководство компании УНИПАК этим фугасом, однако какое отношение ко всему этому имел наш «тим», было непонятно, тем более что мы быстро очистили место инцидента и вынесли тела погибших инспекторов МАК.

Вместе с тем любая работа с минами чревата несчастными случаями. Мины — это ведь не стрелковое оружие и взорваться могут в самый неожиданный момент, в том числе в руках у сапера. Наш деминер Марко из РОНКО рассказывал, как во время войны один сапер, передавая минное поле другому и показывая тому щупом, где мины, неожиданно потерял равновесие и ткнул щупом в противопехотную нажимную мину. Один мой знакомый сапер, переустанавливая мины в своем минном поле, встал на собственный «паштет» и, потеряв ногу, несколько часов пролежал под обстрелом противника. Другой мой знакомый командир роты, обходя вместе со мной установленное минное поле с растяжками ПМР-2 с целью измерения компасом и шагами координат, чуть не стал жертвой лисицы, прошмыгнувшей под проволокой растяжки, к счастью, поднятой на полметра. Немало саперов подрывалось в собственных минных полях, и все, кто работал с минами, понимали такой риск. Не понимали его, как правило, те, кто сам с боевыми минами никогда на практике не работал, ограничиваясь учебными образцами да минами на складах.

В боевой обстановке, я думаю, понятно, что далеко не всегда можно соблюдать правила безопасности под неприятельским огнем, либо под давлением приказа. Впрочем, некоторые вещи при работе с минами невозможно предотвратить, и тут дело не в каких-то нарушениях правил.

Однако и в деле «гуманитарного» разминирования вследствие гонки за как можно большими площадями деминерам не приходилось выбирать, и не раз происходили случаи, когда кто-то в «тиме» пропускал мину, занесенную листвой или землей, а то и начинал забивать деревянный колышек в закопанную противотанковую мину, пропущенную кем-то в рабочей линии. К тому же спешка в работе, а тут под вопросом были контракты компаний и, следовательно, зарплата деминеров, приводила к тому, что на скученном пространстве нередко собиралось по десятку человек, и тут собственный добросовестный труд не давал гарантии собственной безопасности.

Важную роль играл тут боевой опыт саперов, т. к. что бы кто ни говорил, но разминирование в боевых условиях ответственнее и тяжелее, нежели в мирных, ибо если в ходе прорыва траншеи саперы допустят ошибки, то риск срыва боевой операции все-таки тяжелее риска срыва выполнения задания по контракту гуманитарного разминирования. В силу этого здравый смысл опытного деминера был куда важнее иных правил.

Ничего сложного в работе с минами нет, главное, чтобы сапер имел чувство ответственности, был хладнокровен, упорен, обладал хорошей реакцией, а порой у него работало и «шестое чувство». В идеале неплохо было бы, если бы он в свободное от работы время стремился к знаниям, а не только, как многие мои коллеги, в походы по кабакам в поисках «приключений», сопровождавшихся алкогольными возлияниями, драками и любовными авантюрами.

Поэтому руководству следовало заставлять деминеров изучать принципы работы и устройство мин, ибо когда придет время встретиться с ними, то для объяснений времени не будет.

По общепринятому мнению деминеров, самый надежный метод, применявшийся на практике в том же «гуманитарном» разминировании, заключался в проверке более легких участков миноискателями и собаками при полном перекапывании ножами и мачете более тяжелых.

Однако самое печальное, что формализм иных местных бюрократов привел к тому, что мачете и саперные лопатки (здесь они могли складываться под 90 градусов, используясь как мотыги), «копачицы» (небольшие мотыжки) со временем были запрещены к использованию МАК, а ножи от АКМ руководство иных компаний также стало запрещать, зато совершенно бесполезная садовая лопатка, которую никто не использовал в работе, и абсолютно идиотское изобретение в виде стальной проволоки, которой деминер якобы должен проверять наличие натяжных проволок (как-то разумнее это было делать обнаженной рукой, более чувствительной к тонкой проволоке), требовались годами инспекторами МАК.

Перестраховка в плане запрета на прикосновение к минам деминеров достигала иногда абсурда, хотя сами мины со временем, подвергаясь коррозийным процессам, становились не дееспособными, а пресловутые электронные мины-сюрпризы, о которых любили разглагольствовать кабинетные специалисты, имели срок годности, равный сроку годности элементов питания. На практике подавляющая часть мин устанавливалась без всяких сюрпризов, хотя все-таки следовало рукой проверять наличие дополнительных взрывателей.

К тому же в годы войны в Боснии саперами практиковалось «обновление» минных полей, т. е. установка на месте взорванных мин новых мин, а также перезатягивание натяжной проволоки. Это было не только практикой Боснии. Начальник инженерной службы Западного и 1-го Украинского фронтов генерал-полковник И. П. Галицкий в своей книге «Дорогу открывали саперы» описывает подобную практику Красной Армии в годы Второй Мировой войны:

«…Вернувшись к себе в штаб, я узнал, что есть распоряжение штаба инженерных войск Красной Армии о перестановке всех минных полей с расчетом на зиму. Работа большая. Предстояло переставить более миллиона мин. А времени в обрез. Стояла суровая осень. До морозов оставались считанные дни. Нужно было торопиться. Я поручил Афанасьеву, Ястребову и Волкову немедленно подготовить указания начинжам армий о перестановке минных полей до 1 ноября. Они тут же приступили к делу. Я занялся решением других вопросов, но из головы не выходила эта перестановка мин. Как усложняет нам работу сезонность службы минных полей! Ведь что получается: мы летом устанавливаем мины в грунт. Теперь же с наступлением морозов они смерзнутся с ним и под давлением танка не сработают. А это значит, что весь передний край обороны может стать на всем протяжении фронта доступным для танков противника. Допустить подобное, конечно, нельзя. Вот и переставляем. Работа эта кропотливая и опасная. Мину извлекают из лунки, проверяют ее состояние, ставят рядом на открытую поверхность земли и маскируют сухой травой, а затем ее покроет снег, и она станет невидимой. Вроде бы хорошо. Но придет весна, и мины придется снова переставлять в грунт. Опять огромный труд тысяч людей. И потом, работать с миной не так уж безопасно. Мины, пролежавшие более шести месяцев во влажном грунте, деформируются, взрыватель коррозируется. Чуть тронешь — взорвется. Некоторые мины вообще уже невозможно будет извлечь. Тяжелая доля выпала саперу. А он, великий труженик войны, исправно делал свое дело.

Штаб постоянно контролировал ход перестановки минных полей, наши командиры выезжали на места, частенько заходили на узел связи фронта и получали от начальников инженерных войск армий информацию по телеграфу».

Вместе с тем надо понимать, что ручное снятие мин все-таки не отрицает соблюдения правил безопасности. Один мой знакомый, сапер из Латвии Александр Ядревскис, описал в нашей совместной статье «Кумулятивный эффект и эффект ударного ядра» примеры из собственного опыта:

«Конечно, если позволяет обстановка, следует производить подрыв найденных боеприпасов на месте зарядами ВВ или малыми кумулятивными зарядами. На вооружении инженерных войск имеются стандартные кумулятивные заряды, начиная от больших типов КЗУ, КЗК и КЗ, для подрыва различных фортификационных сооружений (мостов, бетонных стен и др.), заканчивая совсем маленькими (26-мм кумулятивный заряд, линейный Mk7, L5A1 и др.), предназначенные для нейтрализации мин и неразорвавшихся боеприпасов. Сами по себе эти малые кумулятивные заряды представляют цилиндрическую полость, заполненную зарядом ВВ, в которую вставлена (чаще всего медная) кумулятивная воронка. В комплекте также имеются металлические ножки (длиной примерно 20 см) и крепеж для детонатора. Полость заполняется пластиковой взрывчаткой перед проведением подрыва снаряда или мины.

При подобном методе нейтрализации кумулятивной струей пробивается стенка боеприпаса и происходит дефлаграция (выгорание) основного заряда. Разлет осколков сводится к минимуму за счет разлома корпуса на большие части и, как правило, не превышает 10 м.

Так же как для нейтрализации мин и боеприпасов, так и для резки небольших металлических конструкций (трубы, тросы и т. д.) применяют линейные кумулятивные заряды, они выглядят в виде удлиненной буквы М (в перевернутом виде), внутренняя часть которой заполняется также пластиковой взрывчаткой. заряд устанавливается либо на специальных ножках, входящих в комплект, либо они изготавливаются саперами из подручных средств. По величине заряды бывают разных размеров, все зависит от толщины и размеров объекта.

Необходимо знать устройство мин и особенности их взрывателей, как и принцип их работы, и без спешки соблюдать правила работы с ними.

Так, например, боеприпасы, использующие кумулятивный эффект, существуют в виде различных типов танковых и артиллерийских снарядов, противотанковых ракетных снарядов, гранатометных гранат, а также миномётных мин (большая редкость, но тоже встречаются). При нейтрализации подобных боеприпасов стоит ещё раз вспомнить их устройство. Для образования кумулятивного эффекта нужна полость для размещения заряда ВВ под нужным углом, причем детонация должна происходить с базы заряда (с задней стороны). В боеприпасах это может создаваться путём применения различных взрывателей. Контактный, который посылает струю на базовый взрыватель, а тот в свою очередь инициирует основной заряд. Пьезоэлектрический, который при контакте с целью, за счёт деформации пьезокристаллов, посылает электрический разряд на базовый взрыватель. Есть также базовые взрыватели, которые срабатывают за счёт инерции после удара боеприпаса о цель. Существуют меры безопасности при обезвреживании подобных боеприпасов, так, например, приближение к неразорвавшемуся боеприпасу происходит строго под углом 45 градусов от его базы (основания). Если произойдёт произвольный подрыв, то основная сила ВВ уйдёт на образование кумулятивной струи, а другая на разлом корпуса и образование осколков. Существует также правило о том, что при нейтрализации боеприпасов с пьезоэлектрическими взрывателями стоит выключить мобильные (сотовые) телефоны и другие средства связи, а также соблюдать заземление при его очистке (достаточно прикоснуться оголенной рукой к земле), хотя на практике такое, конечно, не случалось».

В Боснии и Герцеговине уничтожение неразорвавшихся мин практиковалось накладными зарядами, причем, как правило, использовали пластичную взрывчатку, нередко перед этим извлекаемую из найденных мин направленного действия МРУД. Подрывных машинок часто не хватало, и вместо них использовались батарейки из миноискателей, а то и аккумуляторы из машин.

Однажды при этой процедуре я чуть не подорвался, когда командир моей группы, растянувший электрокабель, плохо его закрепил изолентой на месте соединения с проводами ЭДК. Видимо, пока он дергал за кабель, один контакт отсоединился и, естественно, используя батарейки и аккумулятор, невозможно определить, что контакт разомкнут. Спустившись с ним вниз к заряду, я увидел, что в месте соединения контакт висит на нескольких проволоках, покачиваясь на ветру, хотя в проводах могло накопиться достаточно электричество для преодоления сопротивления одной ЭДК, если бы провод все-таки замкнул случайно соединение.

Причиной тут был не недостаток средств, а недостаток качества. Так, многие подрывные машинки, полученные деминерскими организациями в порядке «гуманитарной» помощи из Великобритании, часто ломались.

Впоследствии эти организации стали закупать подрывные машинки Сербии в Белграде. Там компанией «Трио» производилась электронно-конденсаторная подрывная машинка ЭКА-350 (EKA-350), которая приобреталась как компаниями по разминированию, так и армией Боснии и Герцеговины для вооружения инженерных подразделений, отправлявшихся посменно в Ирак с задачей уничтожения боеприпасов.

Данная машинка могла одновременно привести в действие до 100 электродетонаторов (при расчетном сопротивлении электродетонатора 2 Ом) при последовательном соединении и при общем сопротивлении цепи до 220 Ом. В качестве первичного источника питания в ней использовалась алкалиновая батарея напряжением 9 вольт, а накопление энергии происходило в электролитическом конденсаторе в течение 10 секунд после последнего включения. На выходе обеспечивается напряжение 350–380 вольт при токе 1,2 ампера. Одна батарея обеспечивала до 1000 взрывов.

Машинка была снабжена светоиндикаторным устройством, позволяющим проверять исправность электродетонаторов в цепи. Сенсорная кнопка была сделана в виде штекера, который устанавливается в контактное отверстие для проведения подрыва либо проверки работоспособности машинки.

Однако основной техникой было все-таки знание работы с миноискателем, чем более что, согласно правилам, все места, где миноискатель подавал сигнал, должны быть откопаны, а нередко требовалось и полное удаление металлических предметов, дававших сигнал из рабочей линии.

Я сам, хотя и практиковал самостоятельные «глубинные» выходы в минные поля с целью поиска мин, нередко за границами наших заданий, все-таки без миноискателя или хотя бы ножа в такие экспедиции предпочитал не отправляться. Впрочем, нередко куда большую роль играло знание языка. Местные, пусть и редкие, жители неплохо ориентировались в минной обстановке и вне зависимости от нации и религии показывали места, где стоят мины, а то и отдавали такие мины, если они ими были сняты до нас. Правда, известное число этих гражданских лиц, прежде всего охотников, рыбаков и чабанов, погибло или осталось без ног в минных полях.

В общем-то, все это было весьма просто, но, как и прочие столь же простые вещи, с трудом доходило до многих руководителей разминирования. В этом я убедился тогда, когда в составе Добойской группы Гражданской обороны был послан под Рогатицу на очередное спасение жертв «минного инцидента», а точнее, эвакуацию трупов.

В данном случае пострадали наши коллеги из сараевской группы (точнее группы Пале-Б) во время эвакуации тел двух рыбаков. Эти рыбаки, когда пошел дождь, спрятались в туннеле на шедшей рядом с рекой Прача заброшенной автодороге с покрытием из щебня (когда-то бывшей австро-венгерской железной дорогой). Эта дорога, как и река, пересекала линию фронта под городом Горажде и, естественно, была минирована обеими сторонами конфликта. Пара туннелей тоже была заминирована.

С мусульманской стороны многие мины установил серб, бывший майор ЮНА, оставшийся в мусульманской армии Боснии и Герцеговины, случайно убитый мусульманином же в Горажде в конце войны. Тогда же, в конце войны, на его минах случайно погибла пара мусульманских беженцев из Жепы. Потом, по слухам, в этих же туннелях погиб какой-то мотоциклист, чье тело так и не нашли. Сапер в силу особенности своей профессии имеет способность убивать и после своей собственной смерти.

Рыбаки зашли в один туннель и, как мы потом поняли, один из них сел недалеко от входа на камень прямо среди «паштетов» (ПМА-2), закопанных в щебне. Второй пошел дальше и, возможно, повернув назад, наступил на ПРОМ. Естественно, он погиб на месте, а первый, получивший свою порцию осколков, прополз немного к выходу и тоже умер. Тот, от кого сработала мина, упал еще на одну мину, точнее, закрыл ее своим телом.

Когда вызвали сараевскую группу, в которой тогда был Борис-«рус», то никто не позаботился не то что довести их до места происшествия, но даже не связался с мусульманской группой Гражданской обороны из Горажде, которая знала местонахождение туннеля и даже дошла до него, но была приказом сверху возвращена назад. Сараевская группа, проплутав по мелководной реке Прача, наконец нашла туннель, и Борис при помощи своего партнера Марко, светившего фонарем, проделал по центру туннеля проход шириной в метр до тел рыбаков.

Слева они увидели одну мину ПРОМ, но находившийся при каждой группе «супервизор» (здесь это был Бырко) и командир группы Божо Влашки были против снятия этой мины, а два снятых слева с неочищенного пространства «паштета» были записаны как якобы «найденные в линии».

Это было не так, ибо мусульмане, ставя мины во время войны, должны были себе оставить проход, да и рыбаки как-то прошли в туннель. Поэтому с самого начала положение двух найденных PMA-2 вызвало недоумение у Драгана, моего добейского командира группы.

Первого рыбака ребята из сараевской группы вытащили на руках. Божо, бывший до этого деминером, Бырко с полицейским, заведовавшим работой с минно-взрывными устройствами, Небойшой Фуртулой (второй полицейский остался недалеко от входа в туннель) и находившийся тут же представитель германской компании HELP (контролировавший Гражданскую оборону от лица Евросообщества), швед Бенгдт Олфсон (офицер инженерных войск шведской армии) согласились, что негуманно вытаскивать мертвого человека веревкой за ногу.

Когда стали поднимать труп второго рыбака, то ПРОМ, который был, вероятно, между рукой и телом погибшего рыбака, взорвался, убив Божу и Небойшу, перекладывавших тело на плащ-палатку, а заодно и Бенгдта, присевшего рядом со своим фотоаппаратом. Водитель Войо, стоявший чуть дальше, отделался тяжелым ранением, после которого остался инвалидом.

Бырко же повезло, он в этот момент пошел к Борису и Марко, отдыхавшим у входа в туннель, чтобы привлечь их к выносу тел, от чего Борис отказался. После взрыва началась суматоха, и члены группы — Борис, Марко, Бырко, Сержан, Давор, Дадо-Малац и Мики вместе с медсестрой Миляной — пронесли пару сотен метров раненого Войо по реке и затем джипом довезли до больницы. Начался тут большой шум, и посыпались заявления в прессу о «паучьих сетях» мин ПРОМ в туннеле и о минах-сюрпризах.

Однако когда к середине дня мы прибыли в Рогатицу, то оказалось, что в туннель никто еще даже не заходил. Хотя выдвигались всевозможные планы, вплоть до вызова вертолетов, но смысла куда-то спешить не было, ибо в туннеле оставались лишь четверо мертвецов.

В это время прибыла еще одна группа из Баня-Луки, и только тогда уже вспомнили о нас. К туннелю мы двинулись по шоссейной проезжей дороге джипами колонной за машинами с директором, согласно его приказу, с дистанцией между нами в 50 м, вероятно, чтобы не попасть в засаду к инспекторам МАК. Когда мы прибыли к заданной точке, откуда надо было двигаться уже по воде и где должны были остаться наши машины, то оказалось, что дальнейший путь нам предстоит проделать даже без резиновых сапог. Мы-то не знали, что идти придется по руслу реки, а начальство об этом подумать как-то не успело.

В конце концов, взвалив на плечи мешки (на рюкзаки у нашей компании денег не хватало), по колено, а то и по пояс в холодной воде мы отправились за Бырко, единственным человеком из сараевской группы, ожидавшим нас.

Группа из Баня-Луки осталась в резерве, но доктора своего они нам выделили, т. к. нашу медсестру Даниэлу по речке гнать мы не хотели. Сначала мы вообще хотели вытащить мертвых веревкой, но, в конце концов, нам было приказано чистить весь туннель.

Первоначально работали я и мой напарник Обрен, и пока один работал, другой держал фонарь. Потом в работу включились с правой стороны Чалэ, Йово и Бобо. Мы с Обреном порядочно продвинулись вперед, сняв с десяток «паштетов» и один ПРОМ. Работать приходилось руками, т. к. в крупном щебне щуп да и нож были бесполезны, а миноискатели на железных дорогах, даже бывших использовать невозможно (хотя это нередко можно видеть на фотографиях). Рукавицы наши были не слишком высокого качества. Пальцы мы сильно исцарапали, но самое неприятное было то, что на щебенке было много крови, кусков мяса и мозгов.

Наконец мы дошли до тел, обошли их, и с помощью каната, протянутого далеко за выход из туннеля, протянули каждое тело на уже полностью очищенный нами участок туннеля. Потом погрузили их на носилки, а дальше Митар, Белий и Далибор сплавили их по реке на надувной лодке. Никто из шефов не обременял нас своим присутствием, и работали мы без шлемов и бронежилетов.

Единственными, кто появился здесь, были главный менеджер ХЕЛП в Боснии и Герцеговине англичанин Питер Статсклиф и хозяин ХЕЛП немец Франц Ниерветберг. Они не побрезговали без резиновых сапог (к этому моменту сапог так никто и не доставил) пройти по воде и посмотреть нашу работу.

Все остальное было уже мелочью, разве что я, пройдя до входа во второй туннель, в паре десятков метров от туннеля, где мы работали, нашел там мину ПМА-2. Захватив ее с собой, я увеличил число найденных нами мин где-то до 20 штук, т. к. Чалэ, Йово и Бобо тоже нашли у правой стенки туннеля мины, которые, как мы поняли, были установлены зигзагом в один ряд у каждой стенки.

Шум тогда поднялся в газетах большой, а отец погибшего Небойши подал в суд на ХЕЛП, хотя по договору между ХЕЛП и Гражданской обороной ответственность на проведение работ несло руководство Гражданской обороны и отвечало тем самым за все несчастные случаи.

В конечном итоге виноватым сделали Бырко, хотя человек сделал все что мог. Прибывшая инспекция МАК, не которую я был приглашен единственным деминером, ничего не решила.

Я вместе с нашим командиром группы Драганом, сопровождая ее и международных специалистов, еще немного очистил пространство до воронки, оставшейся на месте взрыва ПРОМ. Дабы людям служба медом не казалась, тем более что из-за них пришлось таскать на голове шлем, я вытащил из еще не очищенного пространства мину ПМА-2, показал ее проверяющим, отважно ждавшим у входа в туннель. Определенный психологический эффект был достигнут. Правда, мы с Драганом хоть и надели бронежилеты и шлемы, но работали рядом, т. к. кто-то должен был светить мне фонарем.

Один из наших шефов сказал, что «нет таких денег, которыми можно было бы вас вознаградить», и действительно, ни денег, ни наград мы так и не получили.

Когда же через два года в добойской группе, которую я уже тогда покинул, вспыхнуло возмущение в связи с тем, что нам, возвратившимся из отпусков, выплатили из положенных 500 марок отпускных всего 196 (вы же, мол, не работали во время отпуска), то самых активных зачинщиков — Миленко Белого, Йово, Далибора и Бобана Бобо — директор без громких слов просто уволил с работы.

Так что разминирование опасно не только из-за мин, но и из-за коллег, особенно из канцелярий, и люди тут держатся за работу из жизненной необходимости, а не «по долгу службы миру» или из «заботы о благе общества». Впрочем, страховка, кто бы что ни говорил, играла большую роль, и 220 тысяч марок, выплачиваемых по смерти деминера в Гражданской обороне (до 280 тысяч по полной инвалидности, причем была шкала расценок) были важным стимулом в работе, особенно по сравнению с иными коммерческими фирмами, где страховка едва достигала 60 тысяч, а деминеры, что снимали мины на основе личных договоров с какими-то частными предприятиями, и вовсе оказывались без страховки.

Так, около той же Рогатицы я, уже в составе сараевской группы, оказался на месте еще одного инцидента, обеспечивая место для работы полиции. Там подорвался на мине ПРОМ один местный серб, работавший в интересах какого-то лесхоза. Он остался без ноги и руки, причем всего в десятке метров от места, где во время войны в этом же ряду ПРОМ подорвался ветеран Афганистана подполковник Сливный, сапер из украинского миротворческого контингента.

В деле ручного разминирования даже высокий профессионализм не является гарантией успеха, ибо слишком много факторов, влияющих на человека и его психику, которые не могут быть проконтролированы. На курсах, конечно, говорится, что, мол, если деминер себя плохо чувствует, то ему лучше не работать. На деле же деминер вынужден работать в условиях постоянного психологического давления со всех сторон, не имея никакой уверенности, что завтра его фирму не закроют или что его самого не уволят.

Между тем, подобная нестабильность отрицательно сказывалась на профессиональном уровне саперов, т. к. не давала возможности вести постоянное повышение квалификации на тех или иных курсах. Сапер ведь должен уметь работать со всеми вилами боеприпасов, и вопрос мин нельзя выделять тут как отдельную проблему. Мины — это такие же боеприпасы, как и артиллерийские снаряды, ручные и винтовочные гранаты, авиабомбы, неуправляемые и управляемые ракеты, минометные мины и гранаты противотанковых гранатометов. В той же Боснии и Герцеговине в некоторых «минных полях» куда больше находилось невзорвавшихся боеприпасов, чем мин, а то мин и вообще там не оказывалось.

Такие поля можно было встретить не только в местах ожесточенных боев или там, где линии фронта долго не менялись, но и там, где склады боеприпасов (как правило, сербские) подвергались авиаударам (как правило, сил НАТО). Так, мне пришлось встречать боеприпасы, разбросанные по земле (а нередко уже и занесенные землей) в районах разбомбленных НАТО сербских складов казармы «Яхоринский поток» (Пале) и полевых складов сербской артиллерии под селом Хреша.

Саперу в идеале необходимо знание всех без исключения боеприпасов. Ведь встречавшиеся в бывшей Югославии неразорвавшиеся суббоеприпасы британского производства Mk1 (бывшие на вооружении и ВВС ЮНА) и американского производства BLU-97 (A/B и B/B) были подчас опаснее мин, ибо их пьезоэлектрический взрыватель годами способен вырабатывать ток для приведения в действие детонатора.

Похожую опасность представляют и артиллерийские боеприпасы с пьезоэлементами во взрывателях, как, например, гранаты (ракетные снаряды) югославского гранатомета М79 «Оса» (90 мм, вес 3,5 кг) и М80 «Золя» (64 мм, вес 3,1 кг с контейнером), управляемые ракеты (ракетные снаряды) ПТРК «Малютка», кумулятивные снаряды калибров 125 мм (КОП М88 со взрывателем УТ-Пе М87), 100 мм (М69) и 122 мм (М88 со взрывателем М87).

Очевидно, что как в мирных, так и в боевых условиях саперам придется иметь дело с разнообразными боеприпасами производства разных стран мира. Поэтому профессии сапера надо уделять больше внимания, нежели это делается ныне.

В той же Боснии и Герцеговине, где были дислоцированы войсковые контингенты нескольких десятков стран мира, приходилось убеждаться в больших недостатках в постановке саперного дела в войсках всех стран.

Цифры обезвреженных контингентами IFOR/SFOR боеприпасов не дают реальной картины, хотя нельзя отрицать труда саперов этих контингентов, не раз рисковавших жизнью и порой несших потери. Ведь знания местных условий и местных боеприпасов им не хватало, а кроме того, отрицательную роль играли частые смены личного состава, незнание ими местного языка (одно из основных условий успешной работы в инонациональной среде), перемены мест дислокаций различных контингентов, отсутствие свободы инициативы, да и просто отсутствие у многих из них морального стимула в такой работе.

Поэтому одни (те что побогаче) контингенты IFOR/SFOR просто нанимали местных саперов, и то в случаях крайней необходимости, а другие предпочитали вообще не браться за работу с боеприпасами, а получать их от местных армий за умеренную плату.

Правда, в силу «долга службы» всем контингентам приходилось участвовать в проводимых командованием IFOR/SFOR раз или два раза в год операциях «Hurvest» («Жатва») по сбору и изъятию оружия и боеприпасов в местной среде. Но в данном вопросе «сфоровцы» больше полагались на помощь, в особенности информацией, местного населения. Благодаря этой отнюдь небескорыстной помощи они и могли по сербским селам найти, к примеру, танк (Босанская Краина) или несколько тонн оружия, в том числе ПЗРК «Стрела-2» (на Озрене), или «случайно» обнаружить недалеко от мусульманской Тузлы сотню ручных и винтовочных гранат, кем-то «забытых» в придорожной канаве.

Иногда это приводило и к несчастным случаям, как, например, под Зворником, где ребенок лет 11–12 из числа мусульманских возвращенцев, собирая боеприпасы для американцев, подорвался в своем складе.

Впрочем, российский контингент IFOR/SFOR не слишком утруждал себя участием в операциях «Hurvest» и долго делил последние места, прежде всего со своими турецкими коллегами.

В принципе, операции «Харвест» не были столь уж благодетельными для Боснии и Герцеговины, как это представлялось «международным сообществом», ибо пока Босния и Герцеговина «разоружалась», соседние Косово, Метохия и Санджак весьма активно «вооружались» усилиями тамошних экстремистских мусульманских и албанских организаций.

Но служба есть служба, и когда командующему американского сектора (штаб в Тузле), в состав которого входил российский контингент (штаб в Углевике), надоело отлынивание от работы своих российских подчиненных, то последним не помогло и испытанное средство — совместное с американцами застолье. Пришлось тогда российским саперам и военным наблюдателям под общим командованием замкомбрига Андрея Рогова (российский контингент, несмотря на многочисленные сокращения, доведшие его численность до 350 человек, оставался по штату бригадой) по всем возможным каналам «вытаскивать» из местных властей и населения нужное количество оружия и боеприпасов. Мы, местные «руси», оказали им посильную помощь, и, как бы то ни было, наш скромный вклад помог российскому контингенту неожиданно для всех занять первое место во всем IFOR/SFOR, вызвав зависть всех своих коллег.

Не касаясь деталей этой операции, в которой приходилось рисковать не только при соборе боеприпасов (иные из них не имели при сдачи и предохранителей), но и при употреблении местных алкогольных напитков («устаканивая» дела), следует заметить, что были очевидны в «саперном деле» все те недостатки, что характерны для других контингентов, и оснований для оптимизма в отношении состояния дел по этому вопросу в российской армии нет, и не только в отношении саперного дела.

Одного саперного взвода явно не хватало, как и знания личным составом местных боеприпасов и порядка их применения. В связи с этим следует признать необходимость знания всем личным составом основных принципов работы боеприпасов, как, например, того, что современные артиллерийские снаряды взводятся при вылете из ствола под действием силы инерции, и следы прохода через ствол остаются на снаряде, похожим же образом взводятся и надкалиберные гранаты (ракетные снаряды) (вес 2,4 кг) югославского гранатомета М57 (44 мм) и прочих гранатометов и минометов.

Незнание подобного принципа порождало иногда ненужные страхи, но куда более тяжелые последствия могло принести (и приносило) незнание принципа устройства и действия боеприпасов с сердечником из обедненного урана, применявшихся авиацией НАТО для ударов по сербам в Республике Сербской в 1995 году, прежде всего по районам Хаджичи — Сербское Сараево («Ремонтный завод»), Хан — Пиеска («Главный штаб» и казарма Войска Республики Сербской, Добоя). Впоследствии эти боеприпасы применялись в Югославии в 1999 году, прежде всего по районам Вранье, Буяновица и Прешево, а также по югославским войскам, действовавшим в Косово и Метохии, прежде всего по району Джаковицы.

В Боснии и Герцеговине изучению последствий применения данных боеприпасов внимания долгое время не уделялось, что, исходя из вышеизложенного, понятно, но в Югославии были зафиксированы случаи заболеваний лиц, переживших удары с воздуха, причем командования НАТО и американских ВВС, естественно, не нашли времени сообщить югославской стороне, когда их авиация применяла боеприпасы с обедненным ураном. Международные органы власти в Косово и Метохии, действовавшие от имени ООН, вообще отвергли «существенную опасность» последствий применения данных боеприпасов.

Впрочем, что писать об обедненном уране, когда малоизученными остались даже ручные и винтовочные гранаты местного производства, тем более что и во время войны тяжело было найти в войсках наставление по боеприпасам, изданное еще в бывшей ЮНА, и многие солдаты и офицеры не знали особенностей их конструкции.

Как следствие, тромблоны (надкалиберные винтовочные гранаты) могли выстреливаться не только без снятия предохранителя и откручивания защитной крышки, что еще было терпимо, но и с использованием боевого патрона, что приводило нередко к разрыву осколочного тромблона прямо на стволе.

Между тем, ничего сложного в конструкции тромблонов не было. Взводились они силою инерции в воздухе, и взрыватель был головной у осколочного тромблона (вес 500 г, вес ВВ 60 г флегматизированного гексогена), причем М60 не имел предохранителя, а только защитную крышку, а М70П1 имел и предохранитель, и защитную крышку, и донный взрыватель у кумулятивного М60 (вес 600 г, вес ВВ 240 г флегматизированного гексогена), дымового М62 (вес 480 г, вес дымовой смеси 200 г) и осветительного М62 (вес 450 г, вес осветительной смеси 100 г). Учебный М68 (с корпусом из белого пластика) в предохранителе, естественно, не нуждался.

Не сложно было разобраться и в отношении ручных гранат. В бывшей Югославии имелись два варианта оборонительной ручной гранаты зеленого цвета в металлическом корпусе (изнутри нарезанный, толщиной 6 мм) весом от 490 до 580 г с зарядом тротила (100 г). Первая модификация — М50 — имела сваренный из двух половинок корпус, а вторая — М52 — цельный корпус. Эти модификации имели взрыватели времен Первой мировой войны с ударным капсюлем, который надлежало ударить о твердый предмет, и немедленно бросить гранату.

Такой же взрыватель (но с улучшенной воспламенительной смесью и с транспортным подковообразным предохранителем) был у модификаций М50Р и М52Р и у М50П1 и М52П1 (с пиротехническими элементами, объединенными в одной гильзе, и, вероятно, она и использовалась главным образом в войне из всех этих модификаций), и довольно неприятно было во время войны бросать такую гранату, тем более в ходе боя.

Больше мне понравились модификации (естественно, во время войны я их еще не знал по обозначениям) М50П2 и М52П2 с вытяжным клином, клинившим подпружиненный ударник, хотя шипела она (из-за выхода газов наружу) еще похлеще первой и иногда называлась в справочниках М69. Модификации М50П3 и М52П3 имели уже привычный взрыватель с предохранительным кольцом и рычагом. В бывшей СФРЮ взрыватели подобного типа имели еще общее название «Бушон» (Раденко Дмитриевич «Ручне бомбе»). Этот взрыватель имел наружный подпружиненный ударник, оттянутый в сторону и удерживаемый рычагом, и этот же взрыватель имела наступательная ручная граната М75 (пластиковый корпус черного цвета, в который было залито 3000 металлических шариков). Масса гранаты — 350 г, вес заряда — 35 г (пластит). Так же имелись химические (со слезоточивым газом CS) гранаты М79АФ1 (сферической формы) и М79АГ1 (цилиндрической формы). Что касается противотанковых гранат, то это были либо прямые копии гранат советской разработки (РПГ-6, РПГ-43), либо их модификации (М79 модификация РКГ-3).

Имевшиеся в производстве новые разработки освоены не были, но местное население и так запаслось в большом количестве ручными гранатами, чтобы отмечать праздники, глушить рыбу или выяснять отношения.

Таким образом, не оставались без работы ни соответствующие отделы местных СУП (управлений полиции), ни местные больницы и морги. Полиции нередко приходилось разбираться с хозяевами, использовавшими гранаты и мины для охраны дач или квартир (это часто происходило во время войны, дабы предотвратить грабеж своего имущества), либо, как, например, в районе Озрена для охраны растяжками кукурузного поля от диких свиней. Нередко применялись мины для подрыва конкурентов, но в первую очередь домов «возвращенцев» иной национальности. В последнем случае чаще в качестве мин использовались ручные гранаты.

Под Братунцем мы раз получили однодневное задание по очистке места подрыва со смертельным исходом одного мусульманского «возвращенца». В развалины его дома кто-то закопал в песок и битые кирпичи какое-то взрывное устройство, скорее всего, ручную гранату М75 без чеки, т. к. воронка была малоприметная, а я, сколько не переворачивал землю, ни крупных осколков, ни каких бы то ни было остатков мины или взрывателя не обнаружил. К тому же в соседних селах уже было найдено несколько ручных гранат, поставленных в качестве мин-ловушек, и произошла пара похожих подрывов, хотя местные сербы уверяли нас, что «возвращенцы» сами себя подрывают.

Каждый раз на место подобных «закладок» приезжали «сфоровцы» и представители международных организаций, долженствующих обеспечивать возвращение беженцев всех национальностей.

Наш «земляк» из Питера (в бывшей Югославии «земляками» оказались едва ли не все говорившие по-русски) Иван — российский член местного представительства IPTF (международная полицейская миссия), потом нам рассказал об одном таком случае. Прибывшие американские «сфоровцы» покрутились со своими зондами вокруг одной такой закладки, заключавшейся в ручной гранате без чеки, заложенной за кирпичи, а затем, заявив, что они тут ничего не могут сделать, уехали. Одна англичанка, местны представитель UNHCR, попыталась, правда, нас привлечь, но сделала ошибочный ход, обратившись в канцелярию Гражданской обороны, где ее сразу просили — кто за все это будет платить? Англичанка пошумела и уехала, а местные «возвращенцы» в дальнейшем сами разминировали свои дома, используя полученные в ходе боевых операций прошлой войны знания, тем более что как они, так и их сербские соседи уже изучили методы действий друг друга.

В дальнейшем, правда, произошло всего несколько подобных случаев, видимо, местное представительство IPTF все же повлияло на местную сербскую полицию.

Впрочем, Борису пришлось раз поработать в самом Братунце, где у одного его знакомого родственник прятал свои ручные гранаты в печке пустующей подсобки. Как-то раз его бабе и деду стало холодно, и они решили разогреть печку. На удивление, отделались они легкими ранениями. Борис втайне от руководства нашей канцелярии быстро потом собрал несколько обгоревших, но невзорвавшихся, несмотря на наличие взрывателей, гранат.

Интересно и то, что всякие хитроумные диверсионные средства не часто использовались и во время войны, а не то что после нее, хотя их было разработано в бывшей Югославии предостаточно. Падение уровня профессионализма в военном деле — видимо типичное ныне явление, и поэтому можно было встретить здесь иных российских специалистов, знающих «все и вся», но не умевших выкрутить взрыватель из ручной гранаты, а то и не знавших как он называется (очевидно, не «эта штука», а именно взрыватель).

Следует, правда, учесть очень важное обстоятельство: при нынешней чрезмерной бюрократизации военного дела в тех же бывших соцстранах, да и не только в них, как раз частная инициатива дает возможность проявить себя, а заодно и заработать людям с боевым опытом и хорошего профессионального уровня, чьи опыт и знания остаются часто невостребованными.

Впрочем, международная «миротворческая» система система давала не лучшие, а худшие примеры, и Босния и Герцеговина тут была весьма показательна, в том числе в отношении профессионализма. В данном случае привлечение частных компаний было необходимостью, т. к. они, по крайней мере, работали куда быстрее и эффективнее государственных структур под контролем тех или иных международных организаций.

В силу этого в коммерческих фирмах деминеры были в общем куда более работоспособны и опытны, нежели в государственных либо гуманитарных организациях, и делали такие объемы работ, которые в регулярной армии любой страны немыслимы. В данном случае деминеры из Боснии и Герцеговины, как сербские, так и хорватские и мусульманские, работали в силу суровой жизненной необходимости в условиях настоящего капитализма и действительно выполняли высокие нормы по очистке тяжелых участков с высокими спусками и подъемами, заросших зарослями и засоренных металлом и помимо этого еще находили и обезвреживали мины, хотя не раз и не два тут происходили промахи того или иного деминера.

Однако коммерческий характер такого разминирования приводил к тому, что при отсутствии социальной защиты происходила большая текучесть кадров. Помимо этого, как в коммерческих, так и в «гуманитарных» и государственных организациях отсутствовал постоянный учебный процесс, и в силу этого профессиональный уровень многих деминеров оставался низким.

Как результат, иные деминеры не знали принципов работы местных мин, таких хотя бы, как например, ПРОМ-1, которая, как они считали, может взорваться от снятия нагрузки (это неверно); ПМА-2, которую иные могли оставлять в неочищенном минном поле вдоль самой границы, сломав «звездочку», хотя и оставшейся части втулки при большом давлении было достаточно, чтобы сдавить капсюль-воспламенитель и привести мину к взрыву.

Немалую роль в спасении жизни местных деминеров сыграли и особенности конструкций взрывателей противопехотных нажимных мин югославского производства ПМА-1А, ПМА-2А, ПМА-3А (УПМАХ-1, УПМАХ-2 и УПМАХ-3 соответственно) и противотанковых нажимных мин ТМА-3 и ТМА-4 (УТМАХ-3 и УТМАХ-4 соответственно), имевших химическую воспламенительную смесь капсюля-воспламенителя, срабатывавшую при давлении на нее либо пластикового ударника (ПМА-2А, ТМА-3, ТМА-4), либо внутреннего ребра корпуса (ПМА-1А, ПМА-3А).

Не считая ПМА-1, эти мины были достаточно надежны в течение еще 5–6 лет после войны, но потом и они частенько начинали отказывать, и потому саперы стали терять ноги реже, несмотря на уход старых кадров и приход новых, нередко недостаточно подготовленных и работоспособных. Мина направленного действия МРУД, устанавливавшаяся в основном в управляемом варианте, угрозы не представляла, но вот противотанковые противогусеничные мины ТММ-1, ТМА-1, ТМА-2, ТМА-3, ТМА-4, ТМА-5 и ТМА-5А несколько раз подрывали саперов, имевших неосторожность заехать в необозначенные минные поля на машинах. Опасной для саперов (деминеров) была и противотанковая нажимно-штыревая мина ТМРП-6, а наличие штыря делало эту мину порою и противопехотной.

Между тем, механические взрыватели были гораздо опаснее. Так, мой болгарский коллега Найден Илиев рассказал мне о своем эксперименте с учебной противопехотной нажимной миной советской разработки ПМН, которую он оставил на полгода в земле. В результате наноса на крышку ветром земли, выпадения осадков, листвы и пыли крышка постепенно опустилась, воздействуя на шток и ударник оказался удерживаемым лишь самым краем боевого выступа. Когда после этого Найден попытался поднять мину, она «сработала» практически мгновенно.

В том же Ливане были широко распространены противопехотные нажимные мины Mi AP DV 59, имевшие не только химические взрыватели, но и пластиковые детонаторы. Тем самым обнаружение этих мин миноискателем оказывалось невозможным, а прилагающийся к мине обруч из металла, предназначенный как раз для того, чтобы мину было возможно обнаружить, мог и не устанавливаться в том хаосе гражданской войны, что шла в Ливане.

На практике же самой смертоносной для деминеров из всех мин была выпрыгивающая осколочная противопехотная мина ПРОМ-1, оснащенная натяжными проволоками длиной 16 м. Югославские осколочные мины ПМР-2, оснащенные такими же проволоками, перестали представлять реальную опасность для саперов сразу после войны, но вот ПРОМ-1, чей взрыватель имел и нажимное действие, оставались постоянной угрозой.

Стоит заметить, что нажатие на «звездочку» в верхней части взрывателя мины ПРОМ приводило в действие капсюль-воспламенитель, от которого начинал гореть пиротехнический замедлитель (1,5 секунды). Это давало жертве время сойти с глубоко закопанной мины, дабы последняя, вылетев под воздействием вышибного заряда, натянула проволоку и насадила детонатор на ударник. Шансов выжить после разрыва этой мины у сапера практически не было, если он наступал на нее, но и тут случались осечки.

Так, 7 октября 2007 года один сербский сапер тогдашней моей фирмы «Техноэлектро» Драгич Сретко по прозвищу Бырчи работал возле дороги в районе города Шамац (в Боснии). Так как тут было населенное место, то остановить зевак было невозможно. Один из них, какой-то дедок на велосипеде, стал убеждать Сретко, что мин здесь, мол, нет. Заговорив бедолагу, дедок уехал, а Сретко через десяток минут наступил на мину ПРОМ-1. Вообще-то, большая часть саперов на разминировании погибла от этой мины. При нажатии ноги человека на усики нажимного взрывателя или при натяжении проволоки мина практически всегда разрывалась, имея герметичный корпус. Сработала она и в этот раз, однако, т. к. Сретко, человек достаточно объемный, сдвинув ногу, остался стоять над ней, она забилась ему в ляжку, порвав ему, конечно, мышцы, но не разорвавшись. Потом Сретко вынесли в санитарку, отвезли в больницу, где инспекция пыталась обвинить его в нарушениях правил безопасности, что подразумевало невыплату страховки (хотя, с другой стороны, если каждый подрыв сапера — ошибка, так что же ему посмертно выговоры давать?). Но в итоге после всех перипетий и лечения в больнице страховая компания выплатила ему 3000 евро.

Российская мина направленного действия МОН-50. Фото А. Сухолеского

Разработанная в Германии противотанковая кумулятивная мина AT-2 («Jane's Mines and Mine Clearance 1999-00»)

Принцип работы лазерной ГСН авиационных боеприпасов. Рисунок из журнала «Нови гласник»

Принцип работы боевой части электромагнитной бомбы. Рисунок из журнала «Нови гласник»

Самодельное взрывное устройство на базе мобильного телефона, обнаруженное в Ираке. Фото с сайта www.militaryphotos.net

Дистанционные СВУ применяемые в Ираке. Фото с сайта www.militaryphotos.net

Схема чилийских осколочно-кумулятивных суббоеприпасов PM-1 и кассетных контейнеров CB-250K. Рисунок из наставления противоминного центра (МАК) Боснии и Герцеговины

Схема югославских осколочно-кумулятивных суббоеприпасов КБ-2 (KB-2). Рисунок из наставления противоминного центра (МАК) Боснии и Герцеговины

Схема югославской кассетной противотанковой противоднищевой мины КПОМ-2 («ORDATA-2»)

Французский кумулятивный суббоеприпас GR-66-AC. Фото с сайта www.militaryphotos.net

Невзорвавшийся кумулятивно-осколочный суббоеприпас № 1 британской разработки, состоявший на вооружении ВВС Югославии. Фото из архива автора

Израильский кумулятивно-осколочный суббоеприпас Bantam. Фото с сайта www.militaryphotos.net

Американский кумулятивный суббоеприпас BAT. Фото с сайта www.militaryphotos.net

Схема американских осколочных суббоеприпасов BLU-26/B, BLU-36/B, BLU-59/B («ORDATA-2»)

Схема кумулятивно-осколочно-зажигательного боеприпаса BLU-97 («ORDATA-2»)

Американская дистанционно устанавливаемая (с самолетов) кумулятивная противоднищевая мина BLU-45/B («ORDATA-2»)

Применявшиеся во время войны во Вьетнаме по целям в джунглях американские суббоеприпасы BLU-24 и BLU-66 различных модификаций «Bomb Live Unit (BLU) Recognition Guide» (Mines Advisory Group Lao PDR)

Американский кумулятивно-осколочный суббоеприпас M42/46 («ORDATA-2»)

Разрез осколочного суббоеприпаса M-74 США («ORDATA-2»)

Схема американской кассетной осколочной мины с натяжными датчиками цели BLU-92/B («ORDATA-2»)

Суббоеприпас LU-114/B. Фото из журнала «Нови гласник»

Графические схемы ударного ядра, разработанные в американском центре Livermore Laboratory. Рисунок из журнала «Войно-технички гласник»

Сапер компании «Эмерком» в Боснии. Фото Сергея Умнова (газета «Спасатель» МЧС России). Обратите внимание на экипировку деминера (защитный шлем со стеклом, предохраняющим лицо и глаза от поражения мелкими осколками, камнями и песком, бронежилет, миноискатель и в качестве вспомогательного средства обычный щуп) и особенно на характер маркировки очищенной полосы. Перед минером лежит шест заданной длины (1,5 м), окрашенный в красный цвет. На него намотаны две красные ленты. По мере проверки местности деминер перекатывает этот шест по местности, разматывая ленты. Таким образом, проверенная полоса местности обозначается четко, и всегда ясно, в каком месте прервана работа. По мере надобности ленты закрепляются на местности колышками.

Российская противобортовая мина ТМ-83, использующая эффект ударного ядра. Из архива Ю. Г. Веремеева

Бронеавтомобиль компании OMC «Kasspir» («Jane's Mines and Mine Clearance 1999-00»)

Роботизированная машина по поиску и уничтожению СВУ EL-Diablo. Фото с сайта www.militaryphotos.net

Югославская ручная граната М-50

Российская подрывная машинка ПМ-4

Сапер компании «Dok-Ing» (Хорватия) с применявшимся на поиске кассетных боеприпасов в Сербии детектором Shonsted. Фото Желько Дуловича

Уничтожение снаряда кумулятивным зарядом. Фото А. Волкова

Но такие случаи были редкостью. ПРОМ-1 была весьма смертоносной миной и не раз это демонстрировала. Так, 10 марта 2003 года в районе села Бырвник под Шамцем, когда группа местных сербских беженцев-«возвращенцев» начала чистить поле вокруг домов, один из них — Джордже Коич — зацепил натяжную проволоку ПРОМ-1. От взрыва мины на месте погибли его родители Милан и Гойа Коич, его дядя Йово Шкулетич, а сам Джордже и его бабушка Милева Шкулетич, умерли по дороге в больницу.

Насколько смертоносная мина ПРОМ-1, можно заключить и на основании статистики подрывов за период с конца июня 2007 и до середины марта 2008 года.

23 июня 2007 года в районе села Селяны в общине Рогатица на мине ПРОМ-1 подорвался со смертельным исходом местный пастух, пасший скот в этом районе, хотя было известно, что район минирован, и пастухи в своем большинстве знают о местах минных полей и нередко сами разоружают мины.

26 июня 2007 года в районах поселков Луковац и Пелагичево произошло два новых подрыва: в обоих случаях на выпрыгивающих заградительных минах осколочного действия ПРОМ-1 погибло по одному гражданскому лицу, которые занимались заготовкой дров. Такие случаи чаще всего происходили с беженцами, которые возвращались в свои довоенные дома. Эти люди в отличие от тех, кто здесь находился всю войну, не знали мест установки минных полей.

Гибли, естественно, и деминеры.

Так, 18 декабря 2007 года в районе сербского города Любинье (Восточная Герцеговина) на участке работ «Банчичи — кладбище Околиште» в результате подрыва мины ПРОМ-1 погибло двое мусульманских саперов компании IVSA из хорватского города Орашье.

16 марта 2008 года в районе сербского города Добой (Центральная Босния) на участке «Порин» погиб сербский сапер Горан Джурич из села Гория Пакленица. Подрыв произошел в ходе работ «тима» саперов Добой-Б Гражданской обороны Республики Сербской, когда сапер переступил поваленное дерево, за которым находилась мина ПРОМ-1.

17 марта 2008 года в районе Добоя (горный район Озрена) в результате подрыва мины ПРОМ-1 на участке работ «Спречанско поле — Карановац» погибли бошнякские саперы Фахрудин Ходжич из Тузлы (Центральная Босния) и Адмир Реджич из поселка Мрамор под Тузлой, а сапер Энвер Даутович из города Бырчко был тяжело ранен. Работы проводились германской деминерской организацией Демира. Подрыв произошел когда из-за начавшегося дождя саперы стали торопиться возвратиться в машины, находившиеся на командном месте. Вероятно, кто-то из них зашел в неочищенное пространство, случайно переступив сигнальную ленту.

22 марта 2008 года в общине Ново Горажде, в районе села Машичи, погибли двое полицейских — серб Радослав Чарапич и мусульманин Сульо Куртич и работник местной канцелярии Гражданской обороны Республики Сербской серб Ранко Симич. Они по вызову местного возвращенца Незира Машича отправились посмотреть найденную последним мину ПРОМ-1 и при попытке обозначить место, где была мина, подорвались на ней.

Сами несчастные случаи являлись неотъемлемой частью разминирования, и к сентябрю 2008 года, согласно данным МАК Боснии и Герцеговины, только в Боснии и Герцеговине подорвался 91 деминер, из которых погибли 37.

Гибли саперы не только от мин. Так, например, 14 июня 2007 года в Сараево, в районе поселка Вогоща, на территории фабрики «Unis», в ходе работ частной компании УГ-ЗОМ из Бихача произошел подрыв. В результате один мусульманский сапер этой компании Джемаль Абдинович из Бихача погиб, а его напарник, тоже мусульманин, Самир Чаушевич из Бихача был тяжело ранен. По данным МАК Боснии и Герцеговины, произошел подрыв кассетного осколочно-кумулятивного боеприпаса КБ-2.

Согласно Закону Боснии и Герцеговины о разминировании 2002 года, была предусмотрена в случае смерти деминера страховка в 100 000 конвертабильных марок (50 000 евро), а в случае его инвалидности — в 200 000 конвертабильных марок (100 000 евро).

Парадоксально, но, несмотря на достаточно высокий риск, вопросы конструкции мин мало интересовали местных деминеров, даже когда их отправляли в Ливан, Ирак и Афганистан, а понятие семинара по обмену опытом и повышения квалификации в Боснии и Герцеговине отсутствовало, и мало кто об этом вообще думал.

Так, один сербский командир группы (тимлидер) Гражданской обороны, до войны закончивший курсы младшего командного состава инженерных войск бывшей ЮНА, на моих глазах дал указание своему же сербскому деминеру, и по сути земляку, разбить кувалдой мину ПМР-2А с уже удаленным взрывателем, дабы не тратить взрывчатку на ее уничтожение, хотя даже испорченная взрывчатка не застрахована от взрыва в результате подобного грубого обращения (наименее чувствительный из всех существующих взрывчаток тротил может детонировать под падающим грузом весом 2 кг с высоты 90 см).

Люди ведь встречались непредсказуемые, и если кто-то из местных жителей притаскивал мину ПРОМ-1 без предохранителя, вытащив ее из своего гаража, то ее тут же уничтожать было нельзя, а надо было нести в минное поле.

На подобные вопросы у иных деминеров всегда был готов ответ, что, мол, у меня есть командир группы, и только он может разоружать и уничтожать мины, но такая точка зрения ничего общего с профессионализмом не имеет. Тем более что командир группы — такой же деминер, в лучшем случае имеющий на один курс подготовки больше, а часто и вообще не прошедший этих курсов.

С другой стороны, дисциплина в работе нужна, в особенности в отношении новичков, и лишь опытные специалисты (но отнюдь не только командиры групп) имеют право на свободу инициативы в работе.

Глупость и самонадеянность людей неистребимы, и если случайно взрываются космические корабли, то что говорить о минах, предназначенных именно для взрыва. Впрочем, многие деминеры годами работали, не зная конструкций мин, т. к. им надо было только найти мину, а снимал ее тимлидер.

Многим местным деминерам повезло в силу специфики проводившихся работ, когда «вычищались» тысячи квадратных метров «минных полей», в которых мин не только уже, но и вообще никогда не было. В силу этого не то что гражданское специалисты, работавшие в организациях, занимавшихся разминированием, но и большинство военных, и даже некоторые деминеры, плохо зная мины в теории и не имея опыта обращения с ними, на практике испытывали к ним иррациональный страх.

К тому же к руководству процессами разминирования допускались нередко лица с отсутствием навыков работы с минами. В идеале же надо было сделать так, чтобы все без исключения люди, работающие в области разминирования, проходили бы курсы деминеров для того, чтобы иметь представление, с чем и как работает их компания.

В самой организации немалой проблемой было то, что командир не работал в качестве деминера. Удивительно было невнимание к хорошим работникам, которых у сербов было достаточно, и многие из них так и продолжили работать деминерами.

Также, кроме вышеперечисленного, подводило некоторых местных работников отсутствие привычки в местной среде читать книги в силу чрезмерных амбиций. В итоге наставления, подготовленные западными специалистами, стоявшими во главе дела разминирования в бывшей Югославии, стали здесь восприниматься как догма, и подобные догмы со временем местные кадры стали делать из собственных заключений, нередко совершенно абсурдных, вроде обязательных требований носить каску, иметь в комплекте садовую лопатку (с которой в лучшем случае можно было играть в песочнице) и удалять весь металл из земли, как, например, железные прутья на футбольном поле с покрытием из щебенки во дворе школы в Нише, под которым якобы могли быть кассетные бомбы на глубине до полуметра.

Впрочем, подобными манерами отличался и ряд российских специалистов в данной области, так и не удосужившись познакомиться с опытом собственной страны (имею в виду СССР) в данной области.

Между тем в Югославии в силу патриотического подъема, вызванного войнами, было отмечено появление авторов как во всей военной науке, так и в военно-инженерном деле мирового уровня. Такие авторы, как майор Родолюб Китанович, полковник Стоян Миланкович, Предраг Димич, Предраг Евтович, Джордже Кошутич, майор Бранко Бошкович, подполковник Жарко Баевич, подполковник Милан Радманович, полковник Душан Станижан, майор Александр Васкович, подполковник Владо Радич, П. Марьянович, Александр Лиякович, Слободан Мильакович, Анастас Полигорич, Златко Петрович, Милан Мицевски, Слободан Мильанович, Зоран Мильанович, Любинка Раякович, Драшко Милосавлевич, Милан Пайович, майор Младен Михайлович, подполковник Митар Драгутинович, капитан Ненад Тумара, Милосав Станоевич, Мирьяна Анжелькович-Лукич, Милош Рудич и другие, писавшие статьи на тему как военно-инженерных действий, так и применения боеприпасов и взрывчатых веществ, а также средств разминирования, создали весьма мощную теоретическую базу для развития военно-инженерного дела в Югославии; а некоторые статьи, как, например, Александра Лияковича, на тот момент являлись уникальными по свежести поднятых в них тем. Ведь Югославии в 1990-х годах первой пришлось столкнуться с полномасштабной гражданской войной, в которой на сотни километров протянулись линии фронта, как это было в ходе Первой и Второй мировых войн. Учитывая роль иностранного прямого и косвенного военного вмешательства в эту войну, своим размахом тогда она превосходила те войны, что вел СССР в Афганистане и Российская Федерация в Чечне, а по продолжительности она превосходит те военные операции, которые провели на тот момент США в Ираке и Сомали. Это была уже не война против партизан и не молниеносная воздушная операция, а настоящая фронтовая война, в которой применение МВУ было необходимостью. Наконец, авиационные удары НАТО при одновременных нападениях албанских партизан в Косово в 1999 году дали большой опыт по оценке самой мощи современных боеприпасов, что, в общем-то, лучше понимается людьми, когда они сами оказываются под ударом этих боеприпасов.

Был накоплен большой опыт «минной войны», а начальником Военно-инженерного управления Генштаба югославской армии стал генерал Душан Станижан, сам являвшийся автором ряда статей и участником боевых действий.

К сожалению на практике поддержки вопросу изучения практики и теории военно-инженерного дела государством оказано не было, хотя большие финансовые средства тратились на разнообразные «проекты» в области «безопасности, культуры, бизнеса и политики», правда, все как-то с отрицательным КПД. Показательно, что не уделялось внимания даже изданию книг на подобную тему, за исключением вышедшей в 1996 году в издании МВД «Военно-полицейской тактики» Момчило Лазовича, Властимира Стояновича, Мичо Цырнковича и в 2002 году, и то главным образом заслугою самих авторов, «Минско ратованье» («Минная война») Владо Н. Радича и «Ручне бомбе» («Ручные гранаты») Раденко Дмитриевича.

Американцы изучали советский и российский опыт войн в Афганистане и Чечне, вероятно, и россиянам надо бы было изучить опыт Югославии, тем более, что благодаря политическим и экономическим интересам югославского политического верха в отношении России российские военные специалисты беспрепятственно могли изучать югославский военный опыт. Вместо этого с удивлением можно обнаружить, что иные российские специалисты, долженствующие данным вопросом заниматься, по крайней мере собирать информацию, считают войну в бывшей Югославии войной «диких партизан», только и делавших, что резавших друг друга в согласии с какими-то древними законами кровной мести, которые по такой логике должны были хранить белобородые старцы в остроконечных шапках в каких-то таинственных горных пещерах.

По большому счету, все это было отговоркой, которая оправдывала нежелание брать на себя лишние заботы, когда и прямые обязанности многим военным специалистам невозможно было осуществлять в результате умелого государственного руководства в области политики и финансов.

Тем самым Россия, которая унаследовала мощную научную базу в данной области от СССР, осталась лишенной данного опыта. Если бы этого не произошло, может быть, и были бы разработаны какие-то новые оригинальные работы в данном направлении.

К тому же обнаружилась какая-то странная психология «всезнайства» у ряда российских «специалистов», которые не зная порою, кто в этой Боснии и воевал, а иногда и где она находилась, делали в Москве известные своей категоричностью «аналитические заключения» о разминировании. При этом нередко источником подобной информации для них служили такого рода «местные источники», что приходилось жалеть об отмене в демократическом обществе практики насильственного помещения в психиатрические больницы.

Когда я пытался донести до российских специалистов свой опыт хотя бы в отношении знания применявшихся МВУ, а также средств разминирования, то с удивлением обнаружил, что там уже есть какие-то специалисты в данной области, тогда как мой опыт «сомнительного» характера и смахивает на «терроризм».

Решив не отчаиваться, я занялся изучением темы, связанной с минами, разминированием и саперами. Толчком к этому послужил как раз первый в бывшей Югославии курс гуманитарного разминирования, организованный в сентябре 1996 года под Баня-Лукой. На этом курсе я вместе со своими сербскими коллегами получил не только диплом, но и (говорю за себя) несколько достаточно ценных книг, в том числе устав инженерных войск армии США FM 20–32.

Первым моим опытом стала статья «Записки сапера из Боснии и Герцеговины (опыт работы в американской компании RONCO в 1996-97 годах)», написанная летом 1997 года. Вскоре она оказалась на страницах 1 и 2 номеров журнала «Солдат удачи» за 1998 год, но особого внимания в России не привлекла. Дабы не «выйти из формы», я после работы читал и конспектировал различные справочники и наставления. Важную роль тут сыграл по сути первый в бывшей Югославии курс гуманитарного разминирования, организованный в сентябре 1996 года под Баня-Лукой. На этом курсе я вместе со своими сербскими коллегами получил не только диплом, но и (говорю за себя) несколько достаточно ценных книг, в том числе только вышедший тогда Устав инженерных войск армии США FM 20–32. В то время в Боснию и Герцеговину стремились лучшие профессионалы со всего мира. Большинство из тех, кто руководил практической работой, были все те же ветераны войн, причем большой процент их был из Южной Африки, так что я получал какие-то данные от них. Став деминером западных компаний, я смог куда легче устанавливать контакты с западными специалистами и таким образом получил редкий тогда электронный справочник «Jane Guide Mines 1999».

Смог получить я доступ и к югославской литературе в данной области, используя профессиональные контакты в данной среде в Белграде и дружеские связи. Часто приходилось сидеть в Народной библиотеке Сербии, находившейся в районе Врачара в Белграде, где я смог найти много полезных данных. Важную роль в моей работе сыграли и выпускавшиеся тогда Генеральным штабом югославской армии журналы «Нови гласник» и «Войно-технички гласник», а также журналы «Войска» и «Войно дело».

Со временем, изучая собираемую мною литературу, посвященную данным вопросам, я загорелся желанием создать работу, осветившую бы вопросы разминирования как в мирных, так и в боевых условиях.

Как я убедился в ходе своих визитов в Россию, западные справочники по данной тематике, привозимые мною, были здесь редкостью. Даже те немногие образцы западной литературы интересовали немногочисленных энтузиастов военного дела в бывшем СССР, тогда как многие армейские или бывшие специалисты считали, что в документах советской армии содержится все, что надо знать саперу, а на Западе в этом деле мало кто разбирается.

Между тем, как раз иные подобные всезнающие «специалисты» не имеют представления об истории инженерных войск в СССР, в том числе истории разминирования. А отказ от изучения иностранного военного опыта — дело показательное, доказывающее нежелание вообще чему-либо учиться. В силу этого я с удивлением обнаружил, что многие собранные мною материалы просто не знакомы в России, однако большим открытием для меня стала полная неосведомленность о самом деле разминирования, которое в то время было неплохо изучено в мире, а для Югославии было вещью обыденной и хорошо знакомой. 1990-е годы отбросили далеко назад теорию и практику «минной войны» в России, т. к. военная наука перестала получать средства, а следовательно, и возможность практиковаться, в том числе в деле руководства, в тех или иных областях минного дела.

Советская армия в конце 1980-х годов имела куда больший опыт и большие знания в отношении теории и практики «минной войны», нежели все тогдашние европейские страны НАТО. Дело тут в элементарной базе, наработанной в советской армии в годы Второй мировой войны, которая была в СССР в отличие от Германии сохранена.

Советская армия, перейдя в наступление, уже в ходе боевых действий столкнулась с проблемой разминирования, в том числе вызванной нехваткой саперов. В своей книге генерал-полковник И. П. Галицкий пишет:

«…Нас, инженеров, волновал в значительной степени такой вопрос: сумеем ли мы в ходе наступления своевременно разминировать минные поля, дороги, населенные пункты. Партизаны и разведчики докладывали, что за последние месяцы гитлеровцы, перейдя к обороне, заминировали все, что могли, чего не делали раньше. Значит, потребуется множество специалистов, умеющих разминировать. А где их взять? Саперов одних явно недостаточно. В этом мы уже убедились во время Ржевско-Сычевской и Ржевско-Вяземской наступательных операций. Так, например, начальник инженерных войск 33-й армии полковник Ф. П. Филатов докладывал, что пехотинцы и артиллеристы, наткнувшись на заминированные участки, не знали, что делать, кричали: "Дайте саперов". Одним посылаешь минеров, другим не хватает. Такое положение было и в других армиях. Это приводило к серьезным неувязкам и большим потерям времени.

Посоветовавшись в своем штабе, мы пришли к единому мнению: надо «осаперивать» пехоту, артиллерию, войска связи. При инженерных частях фронта и армий провести сборы по обучению стрелков, артиллеристов и связистов минно-взрывному делу. Нормы предлагались такие: по одному человеку на отделение и расчет и по отделению и расчету на каждую роту и батарею. Составили проект указания по сборам и программу обучения. Согласовали его с генералами Камерой и Покровским. Узнал об этом командующий бронетанковыми войсками фронта и попросил подключить к этому делу и танкистов.

Командующий войсками фронта генерал-полковник В. Д. Соколовский одобрил предложение. И вскоре сборы состоялись. Прошли они хорошо. Участники получили минимум знаний и практических навыков по разминированию. Теперь уже пехотинцы, артиллеристы, танкисты и связисты при необходимости могли сами проделывать для себя проходы в минных полях. И еще одна деталь: артиллеристы научились ставить мины для прикрытия своих огневых позиций. С этой целью создавался комплект противотанковых мин…

…Огромная работа была проведена и по снятию мин. С весны 1942 года инженерные войска фронта установили на своих оборонительных рубежах: противотанковых мин — 1004 тыс., противопехотных — 892 тыс. На территории, которую мы освободили от фашистов, противником было установлено тех и других мин около 1 млн. Значит, около 3 млн своих и немецких мин, и все поштучно, требовалось сеять. А если еще к этому добавить оставшиеся от боекомплектов на складах и огневых позициях снаряды, авиабомбы, которые надо обезвредить, то объем работы поистине огромен.

В штаб инженерных войск обратились товарищи из смоленского областного Осоавиахима с просьбой оказать помощь в подготовке инструкторов-минеров из местного населения. Мы пошли навстречу, организовали такие курсы, которые окончили многие граждане. Начальник инженерных войск Красной Армии генерал М. П. Воробьев одобрил нашу инициативу и рекомендовал начинжам всех фронтов поддержать ее. Одобрил он и инструкцию по разминированию городов и крупных населенных пунктов, которую мы подготовили и отпечатали типографским способом перед Смоленской наступательной операцией. Инструкцию разослали в войска для руководства. Она хорошо помогла саперам в их работе. Генерал Воробьев рекомендовал начинжам всех фронтов использовать ее в своей практике».

Упомянутые в тексте Галицкого курсы Осоавиахима (его наследником впоследствии стал ДОСААФ) и создали основу для разминирования на территории СССР. История разминирования силами Осоавиахима подробно освещалась журналом «За оборону», издававшимся в годы Второй мировой войны и несколько лет после нее силами Центрального совета Осоавиахима и Главного управления местной противовоздушной обороны МВД СССР.

Президиум Центрального Совета Осоавиахима установил порядок и организацию работы минеров. При каждом райсовете была сформирована команда минеров, состоявшая из одного или нескольких (до четырех, как правило) взводов. Каждый взвод имел три отделения по восемь минеров, включая командира отделения, также работавшего минером. Помимо командира взвода и 24 минеров во взводе имелся и один санитар.

От всех минеров требовалось обязательное знание всех типов мин и способов их установки и умение обезвреживать и уничтожать эти мины. Обязательна была подготовка минеров на учебных минных полях.

В первую очередь работы начинались там, где были случаи подрывов населения и домашних животных, во вторую очередь работы велись там, где были уже обозначены минные поля, и в последнюю очередь там, где предполагалось наличие минных полей. Планы разминирования составлялись на основе запросов сельсоветов и по согласованию с райисполкомами.

При каждом райсовете Осоавиахима учреждались должности уполномоченных для проведения опросов местного населения и руководства сельсоветов ради учета минных полей и невзорвавшихся боеприпасов.

Минеры набирались первичными организациями Осоавиахима из местного населения территорий, на которых предстояло работать, что обеспечивало хорошее знание местности, тем более что многие из них находились на данной территории и во время боевых действий. Подготовка велась в рамках программы «ворошиловских стрелков 2-й степени» с учебным объемом в 100 часов. Инструкторами были фронтовые саперы, переведенные в запас. Помимо этого при районных и городских советах Осоавиахима были организованы расширенные 250-часовые курсы минеров, на которых инструкторами были уже офицеры инженерных войск. В областях, краях и республиках проводились сборы командного состава минеров. В Москве был создан также учебный центр командного состава команд минеров областного и краевого подчинения. При этом инструкторы во многих случаях становились командирами подготовленных ими команд. Перед началом весенних работ проводились районные сборы минеров каждого райсовета, на которых происходили инструктаж и обмен опытом.

Работа осуществлялась в режиме разведки (поиска мин) и режима уничтожения. Режим разведки (поиска) делился на контрольную разведку и рабочую разведку. При контрольной разведке семь минеров разворачивались в строй цепью, в строй в шахматном порядке или в строй уступом с междуусобной дистанцией 25 или 50 м и двигались, осматривая местность визуально или с помощью миноискателей. При работе в лесу расстояние между ними нередко уменьшалось до 15 м, а в густом лесу и кустарнике до 5 м. Проверенная территория обозначалась знаками или флажками.

Особое внимание уделялось проверке дорог и прилегающей к ним 100 м территории, а также просекам и тропам в лесной местности.

В лесу сложность представляло то, что немцы нередко растяжки поднимали на высоту человеческого роста, что осложняло их обнаружение при густой растительности, как и то, что минировались завалы. В силу этого завалы нередко подрывались зарядами ВВ в 10–12 кг либо поджигались или растаскивались тракторами с помощью тросов.

Большие сложности представляла работа в болотистой местности, где также в ходе боевых действий устанавливались минные заграждения. В силу этого работа в болотистой местности велась, когда болота подсыхали.

После нахождения мин отделение разворачивалось в боевой порядок рабочей разведки.

При рабочей разведке существовали два варианта. В первом минеры, включая командира отделения, разворачивались уступом по парам. Расстояние между парами было 50 м, а между первым и вторым номерами — 25 м. Ширина обследуемой полосы составляла 2–2,5 м. Первый номер являлся старшим пары и двигался со щупом, а за ним полосу дополнительно просматривал второй номер с миноискателем. При этом обозначение пройденной полосы осуществлял номер второй вехами высотой 1–1,5 м через каждые 50-100 м.

При втором варианте пять минеров, вооруженные только щупами, разворачивались в шеренгу с междуусобным расстоянием 25 м, проверяя полосу шириной 2–2,5 м, а за ними территорию проверял минер с миноискателем, тогда как за ним следовал минер, обезвреживающий мины, и командир отделения, контролировавший ход работ.

При обнаружении минного поля осуществлялась проверка его границ, т. е. контура, путем устройства прохода шириной в 8-10 м с его обозначением. При обнаружении и обозначении минных полей работы велись в режиме уничтожения. В данном случае отделение делилось на два расчета по три минера, тогда как седьмой минер оказывал содействие командиру отделения в уничтожении найденных мин. Каждый расчет получал отдельный участок минного поля. Каждый участок отделялся от другого участка проходом шириной в 8-10 м. Расстояние между проходами составляло 80-100 м. Границы проходов ограждались флажками, ветками и проволокой. Практиковались также жердевые, проволочные заграждения и заграждения из рогаток.

Для обозначения минных полей применялись треугольные знаки красного цвета с надписью «мины», а для обозначения проходов — ромбовидные знаки с надписью «проход».

По правилам, первый номер следовал со щупом, проверяя полосу шириной 2–2,5 м, а за ним следовал второй номер с миноискателем и коротким щупом, дабы третий номер производил уничтожение мин. Впрочем, на практике нередко поиск мин осуществлял один минер, работая сначала со щупом, а затем перепроверяя участок миноискателем, а после приступая к уничтожению найденных мин.

Дойдя до границы минного поля, минер начинал новую полосу в противоположном направлении. Если минное поле было длиннее 100 м по глубине, то устанавливались дополнительные продольные проходы, дабы длина участков не превышала 100 м.

Сложным делом было сплошное разминирование старых оборонительных рубежей. Здесь нередко мины обнаруживали под брустверами траншей и под завалами, а эти рубежи часто уже успевали зарасти травой. Обязательным было определение предполагаемых рубежей обороны, как и приблизительное определение мест и границ минных полей. Линии обороны сторон нередко накладывались одна на другую. В таких случаях рекомендовалась разбивка минных полей для каждого минера индивидуально путем устройства полос шириной 10 м с заданным азимутом и огороженных кольями через каждые 50-100 м. При работе требовалось сделать 35–50 уколов на квадратный метр при угле наклона щупа в 30–45 градусов и глубине его погружения 15–20 см в землю.

Разведка блиндажей и дзотов осуществлялась с помощью шестов и кошек.

Особо ответственной была работа в противопехотных минных полях с нажимными минами фугасного действия. Сами противопехотные нажимные мины ПМД-6 и ПМД-7, как и немецкая нажимная мина «Shumine», нередко разлагались вследствие открытого корпуса и достаточно легко находились щупом при соблюдении нормального количества уколов. Тем не менее для работ в таких противопехотных полях часто привлекались отделения хорошо обученных, уже опытных минеров, которых вооружали трехзубым щупом с толщиной зубьев 4–5 мм и длиной зубьев 20 см. В таких случаях для каждого минера выделялся участок шириной до 50 м, количество уколов доводилось до 100 на один квадратный метр. При работе в таких минных полях, как и в противотанковых минных полях с минами ЯМД-5, движение рекомендовалось начинать с той стороны минного поля, которая была обращена к противнику, дабы минеру избежать риска ткнуть щупом в механический взрыватель.

Минеры чистили полосу шириной в 50–80 см. После этого осуществлялась перепроверка участка самими минерами. Производительность труда составляла в таких случаях 250–300 м². Для удаления растительности использовались ножи и серпы.

При работе в болотистой местности, где деревянные корпуса мин часто разлагались, рекомендовалось использование щупов с затупленными остриями. Сложной была работа со щупом с солончаках, где металлические корпуса мин часто окислялись и коррозировали.

При наличии выпрыгивающих мин «S» проволока снималась, а сами они приводились в безопасное состояние путем установки предохранителей.

Как правило, найденные мины обезвреживались самим минером, для чего минеры обязаны были иметь комплекты предохранителей и трубочек. При этом мину следовало сдвинуть или извлечь из лунки с помощью кошки. К обязательному уничтожению на месте предназначались лишь мины с элементами неизвлекаемости и мины с дефектом корпуса.

Найденные мины обозначались колышками или флажками. Найденные разбросанные боеприпасы минером собирались в одно место, обозначались и он докладывал об их обнаружении. Они уничтожались 200-граммовыми шашками тротила, взрываемыми зажигательными трубками.

При работе в минных полях, где имелись мины натяжного действия, для траления растяжек применялись кошки с тросом длиной 50 м. Кошки в данном случае нередко делались на основе корпуса малокалиберного снаряда либо из деревянной конической головки, к которой в форме веера прикреплялись металлические прутья. Также нередко применялись и самодельные тралы, созданные на основе металлических осовин с прикрепленными со стороны головками, сделанными из кружно расходящихся металлических прутьев, или на основе осовин с поперечно установленными вокруг них по всей площади металлических штырей или просто конусные тралы, в которых к головке прикреплялись расходящиеся под углом прутья.

Такие тралы протаскивались тросом либо из-за укрытий, либо из подвижных укрытий в виде окованных броней тележек. Применялись также тралы, созданные из мотков колючей проволоки, для траления противопехотных нажимных мин фугасного действия из подвижного укрытия. Иногда подобные тралы, сделанные из бревен, окованных таковыми гусеницами, использовались для приведения в действие противопехотных нажимных мин, протаскиваясь с помощью подвижных укрытий. Использовались для разминирования также окованные броней трактора, протаскивавшие на тросе тралы из танковых гусениц по заминированной территории.

Применялось уничтожение мин при создании проходов с помощью зарядов взрывчатки и с помощью удлиненных зарядов. При густой растительности применялся подрыв зарядов весом в 5-15 кг, подвешиваемых над минированной поверхностью на высоте 1–1,5 м на деревянных «журавлях». Однако в этих случаях повреждались мины, которые поэтому рекомендовалось уничтожать накладными зарядами.

Практиковался также поджог растительности в весеннее и осеннее время года.

Сдача разминированных территорий проводилась райсоветом Осоавиахима с составлением начальником команды акта об окончании работ. В данный акт входила карта масштаба 1 к 50 000, на которой зарисовывались разминированные территории с указанием условными знаками как обезвреженных и уничтоженных боеприпасов, так и боеприпасов складированных на данной территории, которые не были вывезены. Однако при наличии отдельных боеприпасов, разбросанных по территории, как и при наличии отдельных минных полей либо неразведанных отдельных участков, на которых могли находиться мины или невзорвавшиеся боеприпасы, данная территория, как правило территория отдельного сельсовета, не могла была быть провозглашена разминированной. При этом участки, разминированные до этого саперами Красной Армии, выделялись на карте особым цветом. Составлялась также отдельная справка начальниками команд с указанием всех разминированных участков и их площади, что подтверждал своей подписью председатель сельсовета. Помимо этого начальник команды составлял табель выхода на работу минеров и в зависимости от площади разминированной территории выдавал количество квадратных метров на человеко-день.

После этого начальник районной команды минеров докладывал о завершении работ председателю райсовета Осоавиахима и начинал составлять акт «об окончании работ по разминированию и сбору трофеев» на территории сельсовета совместно с председателем сельсовета и в присутствии представителя райвоенкомата или представителя районного отделения НКВД, обязанных данный акт также подписать.

После окончания работ и составления актов на территории всех сельсоветов района собиралась комиссия в составе председателя райисполкома, председателя райсовета Осоавиахима, инструктора областного совета Осоавиахима, заведующего военным делом ВКП(б) и представителя райвоенкомата, которая приступала к проверке актов и всех приложенных документов с выборочной проверкой двух процентов очищенной территории. При этом все случаи подрывов как минеров, так и гражданского населения учитывались в отдельных списках.

После окончания работы комиссии председатель райсовета Осоавиахима составлял отчет в произвольной форме, подаваемый в областной совет Осоавиахима.

Областной совет Осоавиахима также составлял подробный письменный доклад на основе районных отчетов и инспекторских отчетов инструкторов Осоавиахима, выезжавшими с проверками работ по разминированию.

Этот доклад вместе с картой разминированных территорий в области, справкой о количестве боеприпасов, трофейного вооружения и прочего имущества, сданного командами, со специальной ведомостью, подписанной председателем областного совета Осоавиахима и начальником инженерных войск военного округа, и с результатами контрольных проверок, как и районными отчетами, актами и картами, составленными райсоветами Осоавиахима, доставлялись государственной комиссии в составе семи представителей руководства области.

Данная комиссия и составляла конечный акт об окончании разминирования и сбора трофеев в области. По факту принятия данного акта председатель облсовета Осоавиахима делал доклад перед облисполкомом. Копия решения облисполкома высылалась в Центральный совет Осоавиахима в Москве.

Помимо этого, к сбору и уничтожению боеприпасов, в первую очередь авиабомб, были привлечены пиротехники (как они тогда назывались) Главного управления местной противовоздушной обороны МВД СССР.

Вероятно, и бывшая СФРЮ имела схожий послевоенный опыт, однако в силу гражданской войны, шедшей в Югославии, понятно, что этот опыт в работе 1990-х годов учтен не был. Ведь нельзя быть излишне строим к местным специалистам, многие из которых до войны были людьми сугубо мирных профессий, а на войне, не имея должной заботы и подготовки со стороны власти, были брошены на выполнение боевых задач. Как раз война из них сделала специалистов, и недостатки в их подготовке — вина их командиров времен войны.

В конце концов, и регулярные армии передовых в военном отношении государств в ходе выполнения миротворческих миссий в бывшей Югославии, особенно в Боснии и Герцеговине, несли потери от минно-взрывных устройств и во время войны, и после нее и при этом нередко прибегали к помощи местных специалистов.

Другое дело — почему не были организованы хотя бы ежегодные курсы при МАК Боснии и Герцеговины по повышению квалификации как деминеров, так и работников организаций, занимавшихся разминированием, но это уже вопрос иного плана.

Возможно, следовало бы создать и профессиональный союз всех подобных специалистов с учреждениями учебной подготовки и социальной защиты, а главное — именно государству играть главную роль в том же разминировании, с тем что и частную инициативу следовало бы использовать, но согласно ясным и четким правилам. Проблема разминирования не может решаться одной только частной инициативой, это приводит к погоне за прибылью вне зависимости от уровня подготовки специалистов. Государство также должно в этом принимать участие, и саперов, даже работающих в частных структурах, все-таки рассматривать как государственных служащих.

При этом в бывшем СССР существовал опробованный рецепт по борьбе с минами и прочими боеприпасами: при местных районных и областных администрациях в составе управления Гражданской обороны создавались группы саперов. На основе моего собственного опыта работы в Гражданской обороне Республики Сербской могу заметить, что существование в каждой общине представителя управления Гражданской обороны, собственно говоря, было практикой времен бывшей СФРЮ и значительно облегчало нам работу. Работа деминеров (саперов) по территориальному признаку способствовала куда лучшей разведке минных полей и невзорвавшихся боеприпасов и более быстрой реакции на вызовы в случае подрывов на минах местного населения.

В ходе работы саперов мне также часто приходилось задумываться о том, как и каким образом саперу лучше всего действовать в минном поле, в первую очередь в боевых условиях, если обстановка требовала бесшумно преодолеть установленное противником минное поле. Мой личный опыт, когда мне с парой коллег приходилось в нарушение всех правил двигаться по минным полям с помощью ножа и миноискателя, подтолкнул меня к написанию небольшой инструкции по данному вопросу, чему дополнительным стимулом послужила моя служба в Косово в ходе короткой войны весны — лета 1999 года.

В условиях боевых действий в Косово мне было интересно на практике проверить, как в условиях партизанской войны правильно решать вопросы как с установкой, так и с преодолением минно-взрывных заграждений. К сожалению, как и всегда, решение было найдено, когда все войны в бывшей Югославии были уже закончены. Тем не менее было бы полезно в России изучить опыт Второй мировой войны.

В статье полковника А. Назарова «Саперное отделение в составе группы разграждения», опубликованной в годы войны в «Военно-инженерном журнале», приводится примерный образец действий саперов по преодолению минных полей противника:

«Противник заблаговременно укрепился, перед его окопами имеется проволочная сеть и два-три ряда кольев и перед нею минное поле. Нашей пехотой, находящейся на исходном положении для наступления, в 600–800 м от переднего края противника, вырыта сплошная исходная траншея, от которой в тыл идут ходы сообщения. Отдельными наблюдателями от пехоты и саперов ведется наблюдение за передним краем. Саперные наблюдательные посты уточняют расположение и назначение фортификационных построек, начертание проволочной сети и особенное внимание уделяют обнаружению признаков наличия минных полей и проходов в них. По ночам назначаются небольшие разведывательные партии саперов, которые пробираются в сторону противника, имея задачей определить наличие минного поля, его передний край и тип мин. Таким образом ко дню начала наступления и прорыва оборонительной полосы противника полковой инженер и командиры стрелковых рот будут иметь некоторые данные о характере минных заграждений.

Накануне дня, назначенного для атаки, действия происходят так. На некотором участке для наступления, занимаемом стрелковой ротой, назначено иметь определенное количество проходов. Если на ротном участке намечено сделать проход для танков, то им может воспользоваться и пехота. Однако лучше стремиться к тому, чтобы на роту, наступающую на фронте шириной до 350 метров, иметь по одному хотя бы узкому отдельному для пехоты проходу, так как это будет рассеивать внимание противника и приведет к уменьшению потерь.

Если же на данном участке предусматривается необходимость иметь проходы для танков, то количество проходов и их размеры определяются сообразно требованиям офицеров-танкистов…

Среднюю ширину прохода, допускающую пропуск танков и, конечно, пехоты, можно определить в 10–12 метров. На проделывание такого прохода в минном поле глубиной 100 и более метров в течение одной ночи следует назначать отделение саперов (8 человек) и несколько пехотинцев для помощи в работе и для прикрытия. Исходя из того, что при работе со щупом или миноискателем лежа сапер может очистить полосу шириной не более 1,25-1,50 метра, для проделывания прохода шириной в 10 метров требуется 8 искателей мин и обезвреживателей (саперов). Для обозначения на местности границ проделанного прохода требуются 2 пехотинца. Для прикрытия группы разграждения достаточно 2 человек (пехотинцы). Возглавляет всю группу командир отделения (сапер). Таким образом вся группа в количестве 13 человек составляется из 9 саперов и 4 пехотинцев. Снаряжение и вооружение определяются в соответствии с приемами работы и назначением отдельных лиц в группе.

Работа искателей и обезвреживателей, как показала практика, должна быть организована следующим образом. Искатели и обезвреживатели располагаются в одну шеренгу попарно. Искатель имеет миноискатель, а обезвреживатель — щуп. Здесь уместно отметить, что у посылаемых на такую работу саперов имеется не лишенная основания тенденция отказываться от миноискателей и вооружаться щупами. На практической проверке команда, будучи оснащена миноискателями и щупами, при ночной работе по своей инициативе не применила миноискатели, ограничившись лишь щупами, отлично расчистила проход, сняв в минном поле глубиной 100 метров 12 противотанковых металлических и деревянных мин и 8 противопехотных мин натяжного действия, снабженных сигнальными вспышками. Во время работы ни одна сигнальная вспышка не сработала вследствие рациональных приемов, примененных саперами. Все саперы вооружены автоматами, у четырех имеются миноискатели, а у остальных — щупы, кусачки-обжимы, пехотные лопатки и саперные ножи. Вместо миноискателей проще работать щупами. Первый и восьмой номера шеренги саперов имеют прикрепленный к поясу конец шнура или белого марлевого бинта, который они тянут за собой по мере продвижения вперед. Второй конец этого шнура находится в руках у двух бойцов, прикрывающих саперов и находящихся у начала минного поля…

От них через всю ширину минного поля протягиваются первым и восьмым номерами шнур, обозначающий границы прохода через все минное поле. Треугольные указатели позволяют пехоте и особенно водителям танков быстро отыскать направление движения к проходу. Треугольники окрашиваются со стороны, обращенной к противнику, в защитный цвет летом и в белый зимой, а со стороны атакующего, — в ярко-красный цвет зимой и в белый летом…

Построение всех восьми саперов в одну линию оправдало себя по следующим причинам:

а) саперы работают уверенно, чувствуя рядом товарища;

б) легко обеспечивается возможность строго выдерживать направление;

в) устраняется опасность расползтись в разные стороны и оставить непроверенные участки;

г) достигаются удобство и быстрота в обезвреживании мин натяжного действия, так как один из номеров, нащупавший рукой проволоку, накладывает руку соседа справа и слева на обнаруженную проволоку, а последующие в свою очередь передают ее соседям, находят ощупью мину и обезвреживают ее.

После того как все минное поле окажется пройденным, командир отделения и маркировщики по натянутым двум шнурам без риска зайти на неразминированный участок минного поля уходят к прикрытию и оттуда — в исходную траншею…

При проделывании проходов под огнем противника применяются те же технические средства, что и при проделывании проходов ночью. Однако надо решительно рекомендовать в данном случае два основных средства отыскания мин: натренированный глаз сапера и щуп. Ползать с миноискателем под огнем противника нерационально, так как сапер находится в полуприподнятом положении и является хорошей мишенью. Обнаружение мин глазом является далеко неплохим средством. К этому заключению пришли и наши враги. Например в отчете начальника инженерных войск 11-й немецкой армии, действовавшей весной 1942 года на Керченском полуострове, говорится: "Самым надежным средством обнаружения мин во время оказался натренированный глаз сапера"…

Состав группы зависит от назначения, числа и размеров проходов, на каждого сапера следует давать не более 1,5 метра по фронту. Для большего рассредоточения и уменьшения потерь построение искателей мин и обезвреживателей должно быть "уступное". Крайние номера тянут за собой шнуры для обозначения границ проходов. Маркировщики ползут на большем удалении, чем при построении цепочкой, и убирают мины за пределы проходов, они же заменяют выбывающих из строя искателей. Специально выделенных стрелков с группой прикрывающих от пехоты назначать не следует, так как вся пехота всей силой своего оружия должна обеспечить работу группы. Вооружение и снаряжение саперов такое же, как и в первом случае.

После проделывания проходов саперы остаются около них. После прохода через них пехоты саперы усовершенствуют проходы, расширяют их, обозначают хорошо видимыми указателями и огораживают.

Таковы проверенные на практике приемы, которые можно рекомендовать для применения».

В часто мной цитировавшейся книге «Инженерные войска в боях ха Советскую Родину» (А. Д. Цирлин, П. И. Бирюков, В. П. Истомин, Е. Н. Федосеев) приводятся примеры действий саперов советской армии в ходе освобождения Крыма:

«…Прорыв обороны противника в Крыму был осуществлен одновременно в нескольких местах. 476 проходов в минных полях, более 10 тыс. снятых и обезвреженных мин, 53 перехода и 5 мостов на противотанковых рвах, 200 переездов через траншеи, 37 блокированных и уничтоженных дотов — вот далеко не полный итог боевой деятельности саперов при прорыве перекопских, сивашских и керченских укрепленных полос.

В ходе штурма Севастополя из состава инженерных войск действовали 139 штурмовых групп, уничтоживших около 50 дотов противника. Более сотни групп разграждений обеспечивали продвижение наступающих войск. Они проделали 200 проходов в заграждениях и оборудовали 26 переездов через рвы. Саперы предупредили разрушение железнодорожных тоннелей. В ходе боев под Севастополем инженерные войска обезвредили более 30 тыс. мин и около 600 различных фугасов…»

А в ходе операции советских войск в Китае в 1945 году «…войска 1-го Дальневосточного фронта вели боевые действия соединениями 5-й армии в пограничненском, 1-й Краснознаменной — мишанском, 35-й армии — хутоусском и 25-й — дуннинском укрепленных районах. В состав штурмовых групп (отрядов) и групп разграждений первого эшелона армий при прорыве укрепленных районов выделялась значительная часть инженерных войск.

Характер действий штурмовых групп и находившихся в их составе саперных подразделений виден на примере штурма опорного пункта на высоте Северная, входившего в систему обороны пограничненского укрепленного района. Для инженерного обеспечения штурма укрепленного пункта каждому стрелковому батальону придавалось по взводу 130-го отдельного саперного батальона. В стрелковом батальоне создавалось по 3 штурмовые группы, из них 2 действующие и 1 в резерве. Всего в состав каждой штурмовой группы входило 12 саперов, 8 автоматчиков и 1–2 САУ-152. Из инженерных средств обеспечения штурма каждая штурмовая группа имела: щупов — 2, миноискателей — 1, кошек — 2, ножниц для резки колючей проволоки — 2, мешков для подноски взрывчатых веществ — 6, взрывчатых веществ — 500 кг, зажигательных трубок — 50.

Штурмовые группы разбивались на две подгруппы следующего состава: подгруппа разграждений — 4 сапера и отделение автоматчиков; подгруппа атаки — 2 сапера, в том числе командир саперного отделения; подгруппа обеспечения — 6 саперов. Кроме того, выделялась блокировочная подгруппа в составе отделения автоматчиков.

В ходе атаки под прикрытием огня артиллерии и минометов впереди двигались подгруппы разграждения, ведя разведку на наличие мин и проделывая проходы в проволочных заграждениях. За ними на самоходно-артиллерийских установках следовали подгруппы атаки и подгруппы обеспечения, имея в вещевых мешках взрывчатые вещества. Позади двигались блокировочные группы. Используя проделанные саперами проходы, самоходно-артиллерийские установки приближались к доту, сначала ведя огонь по амбразурам, а затем закрывая их. Автоматчики обходили дот и брали под наблюдение выходы, очищая от противников ходы сообщения. Подгруппы атаки под прикрытием огня автоматчиков, предварительно забросав амбразуры дота гранатами, закладывали в амбразуры взрывчатые вещества и по сигналу старших подгрупп производили взрыв. После этого подгруппа атаки устремлялась к месту взрыва для полного уничтожения гарнизона или повторения взрыва. Подгруппа разграждения после выполнения задачи по устройству проходов поступала в распоряжение командира группы обеспечения и вместе с ней подносила взрывчатые вещества. Выполнив задачу по захвату опорного пункта, саперы подрывали все захваченные боевые сооружения».

Однако в то время, когда я начинал работать сапером, рекомендаций по действиям самого сапера в боевых условиях найти было в литературных источниках тяжело, и я сам, написав несколько статей по данному вопросу, попытался выработать в них ряд простых советов в отношении ручного разминирования, бывших бы полезными для действий разведывательно-диверсионных и штурмовых групп. Ведь стоит заметить, что если в ходе подготовки к штурму саперы допустили ошибку и оставили одну мину, вся операция пойдет насмарку.

Первый минер должен двигаться с миноискателем и ножом или одним ножом, проверяя участки размером для одной-двух стоп, дополнительно проверяя обнаженной поверхностью руки наличие растяжек и осторожно осматривая и по возможности убирая ветки и камни с дороги. Разумеется, он при использовании миноискателя просматривает всю местность перед собою, но следующий за ним напарник встает только в очищенные им участки для стоп, перепроверяя тропу на полметра влево и вправо, используя миноискатель и обозначая очищенное пространство импровизированными колышками и загребая ногою грунт. За ним могли бы следовать номер третий и номер четвертый, осуществляющие обозначение очищенного участка сигнальными лентами или шпагатом. Так, по моему мнению, для обозначения проходов в минных полях можно использовать крепкий шпагат, растягивая его на катушке за спиной, закрепляя либо самодельными колышками, либо завязывая за местные предметы. При подрыве первого или второго номеров, номер третий осуществлял бы в случае необходимости огневое прикрытие раненых либо незаметно, не открывая огня, подбирался бы к ним, перепроверяя полосу, тогда как номер четвертый осуществлял бы его прикрытие и одновременно бы встречал санитаров, выносивших убитых и раненых.

Лучший метод, применявшийся на практике как в «гуманитарном» разминировании, так и в боевом, заключался в поиске минных полей и проверке их более легких участков миноискателями и собаками, при полном перекапывании ножами (а не помешало бы и мачете) на глубину до 10 см более сложных участков.

В работе с минами главное — знать устройство мины и в особенности взрывателя, а также принцип их работы и без спешки, соблюдая постоянно все правила, работать с ними. Знать их надо хотя бы в теории, т. к. когда придет время встретиться с ними, то никто обучать не будет. Если уж придется иметь с ними дело, то надо стараться выкручивать взрыватель очень осторожно, закатав рукава, а если он поврежден или без чеки, (такое тоже бывает, когда ударник удерживается коррозией), то выкручивать надо не взрыватель из мины, а мину из взрывателя, проверив рукой со всех сторон отсутствие ловушек. Ведь самой чувствительной частью мины является взрыватель, и потому стоит его оставлять в неподвижном состоянии, а с помощью напарника или самому «скручивать» с него боеприпас (если это позволяет его конструкция). Разумеется, есть взрыватели, срабатывающие при выкручивании, но вряд ли кто-то будет снаряжать ими мины.

Ведь преодолевая неприятельские позиции, глупо полагаться на стандартный совет из правил по уничтожению мин накладным зарядом или вытаскивать их кошкой.

Естественно, нажимные фугасные мины берутся только сбоку, хотя надо учесть возможность наличия в китайских минах такого типа электронных шариковых замыкателей (срабатывают при наклоне мины на угол 10–30 градусов), а в итальянских нажимных электронных минах (хотя их немного применялось) — ртутного замыкателя. Следует учитывать возможность установки на некоторые мины механических и электронных элементов необезвреживаемости, установки разгрузочных мин и взрывателей, как и мин с элементами неизвлекаемости с наклонными и вибрационными датчиками, ловушек на излучение миноискателя и противощупных ловушек.

При работе с осколочными минами с натяжной проволокой лучше отсоединить проволоку от чеки, придерживая ее пальцем, а перерезать ее лишь если она не натянута и это не обрывной датчик. Следует проверить пространство вдоль растяжки на наличие нажимных мин и оба конца растяжки (иногда мины стоят с двух сторон) и либо снять проволоку полностью, либо перерезать растяжку в 10–15 см от чеки, придерживая чеку и намотать прикрепленный к чеке кусок растяжки на корпус взрывателя, закрепив тем самым чеку.

В выпускавшемся в годы Второй мировой войны в Москве журнале «За оборону» я нашел ряд интервью минеров Осоавиахима, рассказывавших о том, как они лично обезвреживали мины вручную, вынимая взрыватели из противотанковых и противопехотных нажимных мин (интервью председателя Печенежского совета Осоавиахима Харьковской области Н. Кузнецова), а также осколочные противопехотные мины с натяжными взрывателями, либо прижав чеку рукой к взрывателю и перерезая проволоку, либо снимая ее с чеки (старший техник-лейтенант Г. Беляев).

Натяжные проволоки с датчиком цели при выполнении разведывательных заданий могут представлять большую опасность особенно в условиях пониженной видимости или при густой растительности. В последнем случае тяжело взглядом обнаружить сливающуюся с растительностью натяжную проволоку. При работе с миноискателем её можно легко привести в действие, особенно если сапёр двигается ускоренным темпом.

К тому же следует внимательно проверить как натянута проволока. Если она натянута туго то в ряде случаев это означает установку взрывателя на ослабление натяжения. В некоторых учебниках приводилась схема использования натяжной, соединённой с согнутым деревцем, тогда как выходу чеки препятствует другая проволока, пропущенная через чеку перпендикулярно первой и привязанная к двум колышкам. Однако такая и подобные ей схемы имеют один недостаток, заключающийся в том, что в природе существует такое погодное явление, как ветер, имеющий свойство раскачивать деревья.

Более реально использование взрывателей МУВ или схожей с ними конструкции с выступающим хвостовиком в качестве обрывного взрывателя. В этом варианте установка проволоки завязана за отверстие в хвостовике, а предохранитель и боевая чека удалены.

Для некоторых взрывателей (например, американский натяжной взрыватель M1) возможна замена боевой чеки натяжной проволокой, чьё перерезание ведёт к приведению взрывателя в действие.

Если есть возможность, то стоит погнать на минное поле стало овец или иных домашних животных, решив, разумеется, согласно конвенциям и законам, вопросы частной собственности и защиты животных.

Дополнительное средство доя обезвреживания мин, использовавшееся в Африке, — камень с завязанной бечевкой бросается вперед и затем из укрытия тянется назад, тогда как в Красной Армии в годы Второй мировой войны использовалась кошка. Тут следует быть осторожнее, чтобы не вытащить мину с чекой — и такое бывает, а возможно натолкнуться и на ловушку: мины, установленные на натяжение за предохранительную, а не боевую, чеку взрывателей МУВ-2 и МУВ-3. После выхода предохранительной чеки резак начинал резать металлоэлемент, так что взрыв происходил, когда сапер уже выходил из-за укрытия.

Иногда, впрочем не слишком часто (т. к. ловушки редко кто может устанавливать), могут использоваться ручные гранаты без предохранительного кольца либо в грунте рядом с колышком (предохранительный рычаг упирается в колышек), либо они могут просто закапываться в грунт, приводясь в действие щупом или ножом сапера. Для проверки земли при подготовке места для одной-двух остановок надо использовать нож, вскапывая всю землю под углом и не надавливая на него. Мина от удара ножа сбоку не взорвется, хотя надо быть осторожнее при работе на косогоре.

Проход сквозь минное поле можно сделать с собаками или пуская впереди овец, если местность бездорожная. Идти следует стопа в стопу, с закатанными рукавами, прощупывая растяжки, стараясь перепрыгивать с камня на камень или с бревна на бревно, а при необходимости вскапывая местно для одной-двух ступней. По возможности следует прощупывать грунт руками, особенно подозрительные места, желательно в «беспальцовых» перчатках, дабы не привести в действие взрыватель нажимного действия выпрыгивающей мины. При необходимости отдельные мины надо снимать вручную, но можно и просто их обезвреживать, дабы потом при штурме одновременно их подорвать.

На миноискатель не следует особенно полагаться, но его надо обязательно использовать, ибо нюх сапера — понятие относительное.

Вообще же главный источник сведения о минах — местные жители, которые их иногда и ставят, в том числе и женщины.

Следует помнить, что перед работой на минном поле надо выстрелами вспугнуть диких животных, если позволяет обстановка, которые могут выбежать в самое неподходящее время, а также отправить подальше лишних людей.

На дорогах следует избегать выбоин и луж, пешком передвигаться по обочине, осматривая дорогу и ближайшие к ней деревья.

В тылу врага следует передвигаться неприятельскими тропами — противник их редко минирует, т. к. сам не желает подрываться, тем более необходимо всегда осматривать насколько свежи следы. Некоторые тропы противник минирует, устанавливая соответствующие знаки на них, но в большинстве случаев, если эти тропы находятся вблизи противника или его населенных пунктов, он их не минирует, т. к. по ним движение происходит постоянно.

Минированная полоса узка, главное — ее найти и не торопясь преодолеть, и если необходимо — ползком, прощупывая руками землю перед собой, а выйдя в тыл врагу, можно ускорить темп движения.

Зимой, согласно опыту Второй мировой войны, также практикуется установка мин в утрамбованный снег, что требует от сапера делать более глубокие проколы в снегу, при необходимости простукивая смерзшую землю (если мина под ним, то раздается глухой звук), однако в данных условиях миноискатель обязателен, так как при работе только вручную руки саперов замерзнут.

Что касается средств дистанционного разминирования, то хотя в ходе разведывательно-диверсионных действий применять их нельзя, однако при прорыве неприятельской обороны их использование желательно. Интересен британский заряд RAMBS, выстреливаемый с помощью стрелкового оружия — он может пригодиться в случае нужды в неожиданном штурме позиций противника. Возможно осуществлять их применение на максимально близкой дистанции, дабы накрыть и сами неприятельские позиции. Для этих целей подходят, прежде всего, переносные удлинённые заряды, как, например, советские УЗП-83 (с установкой УР-83П) и ЗРП-2 «Тропа», американский APOBS, египетский Fateh-1, израильский POMINS (Portable Mine Neutralization Systems), южноафриканский Plofadder (150AP, 70AP, 50AP), китайский Тип 84, британский ARMINS.

Подготавливая место будущего прорыва собственного отряда штурмовых войск, одна разведывательно-диверсионная группа в состоянии стать гарантией успеха, растянув вручную на участке неприятельского минного поля, если, конечно, позволяют рельеф и растительность, несколько удлиненных зарядов типа советского ЗРП-2.

В ходе Второй мировой войны стороны для прорыва заграждений противника использовали заряды ВВ, укрепляемые на длинном штыре, осторожно устанавливаемом на минном поле либо под проволочным заграждением.

Подобный заряд американская армия называла «бангалор-торпеда» (Bangalore Torpedo) и применяла его в ходе войн в Корее и во Вьетнаме. Эта «Bangalore Torpedo» (или боеприпас M-1) состояла из десяти секций длиной по 1,5 м (в виде трубок), наполненных зарядом ВВ (9 фунтов — ок. 4 кг) общим весом 13 фунтов (ок. 5,7 кг) каждая. Этот заряд был предназначен для проделывания прохода в проволочных заграждениях. Со временем он стал применяться и для разминирования минных полей.

В Испании компания «EXPALSA» для армии Испании производила такую же «Bangalore Torpedo», состоявшую из пяти секций, каждая из которых была наполнена 2,7 кг аматола.

Израильская армия до сих пор применяет подобный заряд № 21 производства израильской компании «Israel Military Industries Limited» длиной 110 см и весом 4 кг (вес заряда тротила 3,3 кг), а также заряд № 30, состоящий из 26 зарядных секций с весом каждой из них 8,5 кг (заряд 3 кг Composition B), длиной 2162 мм и четырёх детонирующих секций весом 1,5 кг (0,5 кг Composition B) и длиной 380 мм, а также двух лыжных направляющих.

На основе того, что данные заряды до сих пор находятся на вооружении (или, по крайней мере, на складах) этих двух часто воюющих армий, очевидно, что они вполне боеспособны.

Таким образом, разведывательная группа, подготавливая направление будущего прорыва, вполне может вручную разместить на неприятельском минном поле несколько удлинённых зарядов. Передвигаясь согласно вышеописанной схеме на закрытых от наблюдения участках либо в периоды пониженной видимости, разведчики растягивают несколько таких зарядов. Здесь нет смысла соблюдать прямолинейное движение, а надо двигаться по маршруту наивыгоднейшему для броска пехоты (в данном случае речь идёт на прорывах на труднопроходимых участках, тогда как на открытой, равнинной местности прорывы должны вестись под прикрытием брони с использованием средств дистанционного разминирования).

При обилии боеприпасов и если необходимо достигнуть большей скрытности, можно просто по всему маршруту на границах рабочей полосы укопать противотанковые мины, дабы их перед началом штурма траншей одновременно подорвать, расширив проход. Расстояния между минами должны равняться двум радиусам бризантного действия зарядов данных мин. В принципе, и радиус фугасного действия обеспечивает приведение в действие мин, но в данном случае возможен выброс отдельных мин (прежде всего с пневматическим предохранителем) в воздух.

В отдельных случаях можно производить поверхностную закладку зарядов на расстояниях в один радиус бризантного действия. Это не требует соединения зарядов детонирующим шнуром, и для страховки можно в заряды устанавливать капсюли-детонаторы открытыми концами в сторону соседнего заряда.

Конечно, нельзя отрицать: ручное разминирование — вещь весьма рискованная. Однако опыт войны в Югославии свидетельствует о тысячах примеров его необходимости, а также это подтверждает и опыт Великой Отечественной войны. Мины должны сниматься вручную для скрытой подготовки прорывов неприятельской обороны, а также для проверки состояния и при необходимости замены мин и фугасов в собственной обороне. Риск тут есть и риск немалый, и потому многие саперы подрывались в минных полях собственной обороны. Но иного метода не было.

Практика ведения боевых действий в бывшей Югославии с ручным обезвреживанием мин и их нередким последующим повторным использованием отнюдь не является признаком дилетантства. Удивляет ограниченность многих авторов инструкций по разминированию, требовавших обязательного подрыва найденной мины на месте. Что в таких случаях надо бы было делать, согласно таким инструкциям, если бы мина была найдена под мостом или на железной дороге — взрывать мост или дорогу? Вот отрывок из книги И. Г. Старинова «Мины замедленного действия: размышления партизана-диверсанта»:

«Для поиска поездных мин на железных дорогах использовались различные способы. В Запорожье, например, впервые на Южном фронте было применено поддомкрачивание верхнего строения пути. Для этого назначалась команда в составе 4–6 человек, которая с помощью домкратов поднимала путь на 15–20 см. После этого постель под шпалой тщательно осматривалась и прощупывалась. Противотанковые мины, поставленные под шпалу, обнаруживались без особых трудностей. Как только шпала приподнималась, минеры легко замечали головку взрывателя или деревянную плашку посредника. Но этим они не удовлетворялись и тщательно осматривали всю площадь основания под шпалой и при обнаружении любого нарушения балластного слоя осторожно производили его раскопку. Этот способ оказался весьма эффективным и был рекомендован "Инструкцией по технике минирования и разминирования железных дорог".

Разминирование бригадных участков начиналось "с головы" или на широком фронте в зависимости от темпов освобождения участков, оперативной обстановки и других условий. Чаще применялся метод работы на широком фронте, обеспечивающий более высокий темп разминирования. Метод работы "с головы" применялся сравнительно редко, например, при малых темпах наступления наших войск. При любом из этих способов стремились назначить для разминирования по возможности тот участок, который выделялся его батальону для восстановления».

В статье «Саперы» подполковника Д. Зайцева, опубликованной в номере 13–14 журнала «За оборону» за 1944 год, описывались примеры работы сапера Куликова, снявшего ночью под огнем противника 160 мин, и сапера Полонского, снявшего за полчаса 48 противотанковых мин.

Таким образом, то, что саперы во время войны вручную снимали мины, было следствием естественной практики, хотя и опасной. К тому же в войне применялись настолько небольшие по весу мины, что использовать для их уничтожения ВВ было бы просто нерационально.

Чеченские боевики в своих наставлениях уделяли внимание вопросу преодоления минных полей — в захваченных у них документах описывается способ преодоления минного поля: «…"привидение": используется в заминированной местности, оружие на спине, глаза в сторону врага, руками, перед тем как ползти, прощупываешь пространство перед собой в поисках мины, растяжки».

В Югославии в ходе войны не раз случалось, что иные бойцы с помощью одного ножа проходили минные поля противника.

Разумеется, одного метода, гарантирующего 100 % безопасность и качество, не существует. Везде надо было комбинировать разные методы. В ходе боевых действий разведка и обозначение минных полей является важнейшей задачей разведподразделений, «прокладывающих» маршрут для движения войск. Доверяться картам, и в особенности показаниям местных жителей, не следует, в виду того, что саперы, устанавливавшие мины, часто забывают, где они находятся не то что через полгода, но и через три дня, особенно если они не обозначены.

В силу характера современных войн возникает необходимость иметь саперов в каждом подразделении. Срок обучения саперов не столь уж долог, если кандидатов отбирать из солдат с боевым опытом. Если каждое отделение обеспечить одним-двумя квалифицированными саперами, то за месяц они смогут сделать это отделение боеспособным, и главное тут — наличие большого числа учебных макетов. Эти макеты ежедневно должны устанавливаться на полигоне для того, чтобы у учащихся закрепился боевой навык и проявилось чутье.

Работе с щупами, ножами и миноискателями обучить вполне можно за месяц, так же как и подготовить уже опытных механиков-водителей к работе на машинах разграждения.

Дольше готовятся кинологи, тем более что подготовка минно-разыскных собак требует не менее полугода. Эти собаки очень важны прежде всего для разведки минных полей, т. к. реагируют на главную опасность мин — взрывчатку — и вероятность ошибок по сравнению с миноискателями, основанными на поиске металла, значительно ниже.

Опыт прошедших войн говорит о нужности своевременной подготовки профессионального состава саперов, для чего необходимы тщательный отбор, и то не только на курсах, но и в ходе самой работы. Лица, для которых работа с минами не является основной, часто оказываются не в состоянии использовать имеющиеся знания, которые к тому же устаревают из-за отсутствия интереса к ним.

В статье «Опыт инженерного обеспечения боевых действий в гражданской войне в Хорватии» (журнал «Войно дело», № 1 за 1995 год) полковники Душан Станижан, Милосав Станоевич и майор Бранко Бошкович пишут, что подготовка к инженерному делу в войсках в ходе боевых действий в Хорватии в 1991–1992 годах проводилась плохо, и в результате солдаты боялись и собственных мин, отказываясь их устанавливать либо устанавливали их неправильно, а командиры подразделений отказывались выделять своих бойцов для выполнения задач по установке минных полей.

Минные поля нередко не прикрывались огнем и не обозначались на карте, так что становились помехой собственным войскам (так это случилось под Вуковаром: на левом берегу реки Босут и на участке между селами Миковци и Немци). Разведка минных полей велась неудовлетворительно, так что они нередко обнаруживались после первых потерь.

Подобный опыт обязательно надо учитывать, а не полагаться на то, что «все написано в уставе», ибо пока еще ни одна война не велась только «по уставу». Как правило, самые ярые критики чужих ошибок их не делают потому, что они не делают вообще ничего.

Наличие в каждом подразделении ранга хотя бы роты нескольких профессиональных саперов может решить многие эти вопросы, в том числе в области подготовки личного состава.

По сути, как писал в нашей совместной статье латвийский сапер Александр Ядревскис (Волков), «самым простым способом защиты является проведение в войсках элементарных занятий по идентификации минного оружия. Достаточно, чтобы боец мог опознать предмет и знал, какое действие необходимо для приведение его в действие. Солдат, умеющий правильно идентифицировать предмет, не только сохранит жизнь себе и своим товарищам, но и во многом облегчит работу саперам, которые уже примерно смогут понять, с чем имеют дело».

Мины должны изучаться до уровня знания их составных частей и принципов работы, и тогда число ненужных и вредных страхов значительно сократится. Боевой опыт — лучшая школа. Дабы знать, как снимать мины — надо знать, как их устанавливать, т. е. знать тактику их применения.

Ничего сверхъестественного в разминировании нет, надо лишь постоянно учиться в теории и на практике и избегать лишних эмоций, да иногда Богу молиться, по крайней мере тем из саперов, которые считают себя верующими. Однако, как верующим, так и неверующим саперам надо понимать, что работа с минами требует упорства и чувства ответственности как за выполнение задания, так и за своих товарищей по работе, ибо сапер работает, как правило, в коллективе. Все это может появиться лишь в результате упорной работы сапера над собой, в том числе в деле профессиональной подготовки, а также убежденности в нужности своей работы.