Мир в огне

Пламя двенадцатое Сила силе доказала

Ислуин смотрел сквозь зубцы стены на огороды и слободу мастеровых, которые раскинулись вокруг замка, и думал, что судьба любит пошутить. Сколько лет назад он точно также стоял вот здесь? И опять. Разве что сегодня дома и огороды полны работающих людей, а не испуганно замерли в ожидании нового штурма. Да и рядом вглядывается в даль не капитан гарнизона и не сам граф, а его жена.

Налетевший ветер сначала растрепал кончик толстой чёрной косы хозяйки замка, затем принялся расплетать волосы дальше. Женщина ничего не замечала, взгляд у неё был рассеянный, ушедший в себя. Тоже вспоминала. Тогда она уже смирилась, что навсегда останется старой девой: кто её возьмёт замуж в двадцать два? Ведь, несмотря на знатность и славу отца, решительная, независимая, имеющая своё мнение девушка была никому не нужна. Родители давно смотрели на дочь как на пустышку и неудачницу. Поэтому дозволяли ей многое из того, что другим леди не позволено. Например, вместе с отцом и братьями поехать засвидетельствовать графу Ланкарти своё почтение и заодно из первых рук вызнать все подробности осады… Именно здесь, на этом самом месте стены, будущий муж признался ей в любви и предложил сыграть свадьбу. Прошедшие годы стали невиданным счастьем. Подарили не только нежного и заботливого мужчину, но и сына с дочерью. А теперь всё это может рухнуть в любое мгновение.

Женщина оторвала взгляд от горизонта и повернулась к ожидавшему рядом магистру.

— Вчера мы: мой муж граф Ланкарти, отец Маркас, капитан Тедгар и я обсуждали приезд посланца мятежников барона Киркхоупа.

Ислуин внешне остался невозмутим, лишь вежливо кивнул, ожидая продолжения. Душу пьянила бешеная радость: на чьей стороне выступит тан[11] и ополчение, теперь можно не сомневаться.

— Завтра утром подъедут последние из баронов и крестьянских старейшин. В нынешней ситуации, когда брат может повернуться против брата, мы не можем принуждать людей. Пусть на собрании выскажутся обе стороны, и каждый решит за себя. Но тан поведёт ополчение на помощь законному императору Харелту.

Магистр снова вежливо кивнул и коротко поблагодарил, мысленно при этом усмехаясь. Хитроумие священника он оценил ещё в прошлый раз. Да и жена графу досталась та ещё лиса. Поэтому в решении «народной воли» тоже можно не сомневаться… И так даже лучше. Когда пойдут не по приказу и обязанности, а искренне считая, что сражаются восстанавливать справедливость.

Гостей пришлось принимать не в главной зале замка, а во дворе. Ведь кроме благородных дворян и их капитанов, в Ланкарти сегодня приехали старейшины деревень на несколько дней пути вокруг. После выворотня граф возродил старинный обычай, когда дружинники хозяина домена обучают владеть оружием тех из крестьян, кто захочет, а деревни в ответ складываются и покупают оружие. Следом также поступили многие из баронов. Ополчение выросло числом втрое… И само собой выходило, что тан созывает теперь под свои знамёна не только владельцев замков, но и старейшин.

Барон Киркхоуп стоял рядом с графом Ланкарти на крыльце донжона и смотрел на людское море внизу спокойным, чуть приветливым взглядом, в котором затесалась капелька суровости. Как и положено посланцу законной власти. Мясистое лицо не отражало и тени посторонних эмоций, хотя в душе у барона всё бурлило. Северные лорды почему-то предпочли удержать нейтралитет, хотя Мурхаг и пообещал им отдать бывшие провинции Лилий фактически в самовластное владение. А тем временем враги наследника подбили на мятеж отбросы из Тринадцатого и Четырнадцатого легиона. В отличие от многих, Киркхоуп считал себя реалистом и полностью был согласен с Эденом: раздавить бывших каторжников получится ценой изрядных потерь. И самое лучшее — если эти потери придутся на ополчение окрестных провинций. Пусть оно станет наковальней, о которую врага раздавит молот Золотого легиона и Чистых братьев.

Опыт в перетягивании на свою сторону нужных людей у Киркхоупа был огромный. По первому впечатлению от встречи с таном обвести простофилю вокруг пальца казалось несложным. Да после нескольких бесед и щедрых обещаний граф Ланкарти должен был первым кинуться на помощь сыну покойного императора! Но вместо этого тан сначала уклонился от ответа, а потом зачем-то захотел устроить всенародное собрание… От размышлений барона отвлекла внезапно наступившая тишина. Скосив взгляд, Киркхоуп заметил подошедшего к крыльцу замкового священника и еле сдержался, чтобы не поморщиться. А этот-то чего не в своё дело лезет?

Тем временем отец Маркас заговорил. Негромко, но люди словно окаменели, боясь неловким шумом заглушить хоть слово.

— В трудные времена мы живём. И хоть негоже пастырю вмешиваться в дела мирские, по просьбе графа моего и тана нашего, должен сказать я.

Граф Ланкарти, соглашаясь, поднял руку, и добавил:

— Два года назад вы, благородные бароны и свободные крестьяне, решили, что должен я решать дело войны и мира. Но весть, что пришла из столицы — весть особая. И коснётся она не только воинского дела, но и совести, и души.

Киркхоуп растерянно оглянулся: да что тут творится? Тем временем снова заговорил священник.

— Страшные нынче пришли времена. Ибо поднял брат руку на брата. Ибо, вкусив гордыни, решили некоторые, что сравнялись они с Пророками и Единым, и могут своё слово поставить вместо Слова Божьего. Патриарх хранил закон небесный — но нет больше с нами его, пал он от руки отступников, назвавших себя Чистыми братьями. Император хранил закон мирской — но нет больше с нами его, пал он, защищая патриарха. Смута пришла на наши земли. И пришёл к нам вестник этой смуты, — гневный взгляд вдруг уткнулся в барона Киркхоупа. — И пришёл искушать нас выступить на стороне отступников, обещая все сокровища земные.

Едва отец Маркас закончил, граф Ланкарти вдруг достал из ножен меч и заговорил:

— Брат пошёл на брата. Поэтому не вправе я кому-то приказывать. В монастыре Сберегающих укрылся новый император Харелт. Клянусь своим мечом, что пока я жив — не оступлюсь, а до последней капли крови буду сражаться за императора Харелта и Святую Церковь! И пусть каждый решит, пойдёт ли он за мной до конца — или останется дома.

Толпа в ответ взревела: «Император Харелт! Смерть отступникам! Смерть Чистым!» Ислуин, стоявший вместе с домочадцами графа чуть в стороне от крыльца и от толпы, бросил на жену графа восхищённый взгляд. Сам он вряд ли сумел бы провернуть лучше. Тем временем толпа шумела всё сильнее, всё громче раздавались крики не только спешить на помощь, но и вздёрнуть посланца мятежников. Киркхоуп побелел от страха. Граф снова поднял руку, призывая к тишине.

— Не должно нам уподобляться отступникам, нарушая законы мирские и Божьи. Этот человек, — граф вытолкнул вперёд отступившего было к двери барона, — заслуживает смерти. Но он — посланник. И хотя отринул Единого, всё равно находится под защитой законов Его. Пусть едет обратно и передаст отступникам: трепещите!

Толпа снова взревела, теперь одобрительно. Графиня бросила на Ислуина обеспокоенный взгляд: муж у неё хороший воин и крепкий хозяин, но в политике не разбирается совершенно. И обещание отпустить дал необдуманно. Если посланник мятежников сообщит, что ополчение встало на сторону императора… Ислуин на это успокаивающе ответил взглядом и сделал резкий жест, будто что-то отрезал или наносил удар. Мол, я все понимаю — и никаких обещаний не давал. Как только барон Киркхоуп покинет замок, то бесследно пропадёт в окружающих лесах.

Авангард растянувшейся на несколько километров колонны ополчения добрался до легионов ближе к полудню. День выдался жарким и душным, в прозрачной голубизне ни облачка, деревья и трава ощутимо парили, а на зубах скрипела поднятая тысячами ног, копыт и колёс пыль. Хотелось, едва показался ручей, из которого брали воду, пить не переставая, а потом окунуться в ледяную прохладу с головой, прямо в одежде… Не было времени даже смыть налипшую на лица дорожную грязь. Тан ополчения, два его заместителя и магистр поспешили в штабную палатку, не дожидаясь, пока вся армия прибудет на место, скинув обустройство отрядов на помощников. Ситуация менялась каждый день, и нужно было как можно скорее узнать, что произошло, пока магистр ездил в Ланкарти.

В штабной палатке как раз собрались легаты, патриарх, канцлер, глава Хранящих покой и командиры ополчения нескольких ближних городов, выстывших на стороне императора Харелта. А также магистр Манус, который возглавил членов Магической Гильдии, отказавшихся подчиняться распоряжениям архимага Уалана. Совещание только-только началось и, приветственно кивнув вошедшим, Раттрей продолжил докладывать обстановку.

— Сперва главная новость. Сержанту Дайви удалось воспользоваться своими знакомствами среди ночных отцов Турнейга. Сберегающие передали, что из ста двадцати, ушедших с сержантом, до резиденции Великого магистра добрались девяносто три человека. Этого вместе с инквизиторами достаточно удержать монастырь даже в случае штурма.

Все одобрительно негромко заголосили, потом замолкли, слушая продолжение.

— Новость вторая. Никогда не думал, что буду аплодировать паранойе прежнего лорда Кингасси, укрепившего свою пригородную резиденцию. Но его поместье не только с большим уроном отбило атаку мятежников, защитники сумели разомкнуть кольцо осады. Вчера вечером примчался гонец. Не знаю, чем воспользовался новый глава клана Кингасси, но он настоящий кудесник. Северные лорды полностью отвергли предложение графа Мурхага. И не просто выразили безоговорочную поддержку императору: через три-четыре недели их армия ударит по Турнейгу с севера.

В этот раз удивлённый гул стоял куда дольше. Всего поколение назад на севере подавили мятеж Лилий, бунты случались постоянно… Наверняка Эден Мурхаг посулил за помощь всё вплоть до возможности отделиться — но ему отказали.

Лорд Арденкейпл восхищённо добавил:

— После того как всё закончится, я первый, когда император начнёт формировать новый Канцлерский совет, внесу имя лорда Кингасси на должность вице-канцлера.

Раттрей кивнул и принялся рассказывать дальше.

— Ещё одно хорошее известие из Арнистона. Тамошние мастера выгребли всё не только из арсеналов, но и вычистили свои кладовые. Вооружили городское ополчение, а также отряды дворян и наёмников, кто присягнул на верность императору. Выбранный командовать Барабелл Макесик сообщил, что ведёт девять тысяч. С ними идут сохранившие верность центурии Седьмого легиона — это ещё три тысячи. Они будут самое большее через двенадцать дней. Ещё через неделю подойдут оставшиеся полки Тринадцатого и Четырнадцатого легионов.

Раттрей развернул на столе карту центральной Империи и принялся расставлять на ней деревянные кубики с обозначениями.

— Теперь плохие новости. Вот эти города, — поверх карты легли ещё несколько кубиков, — вместе с расположенными там центуриями Девятого и Десятого резервных легионов поддержали мятеж. Это означает, что Чистые теперь могут вооружить самое малое ещё один полный легион. Первый золотой тоже полностью на стороне графа Мурхага.

— Сколько всего? — тихо спросил за всех легат Булли.

— Семьдесят тысяч. В трёх, самое большее четырёх днях пути.

— А нас вместе с сегодняшним подкреплением меньше тридцати пяти. И дождаться помощи из Арнистона нам не дадут.

Канцлер вдруг решительным движением отодвинул все кубики в сторону и произнёс:

— Зато с нами — Единый.

И словно произнёс один человек, прозвучал ответ:

— За веру и императора!

Обе армии сошлись на равнине, с двух сторон огороженной невысокими, густо заросшими карликовым кустарником холмами. Ранним утром решающей битвы кирос Аластер смотрел на пока ещё пустое травяное поле, где через считанные часы, словно тысячерукие и многоглавые чудища встретятся в смертельных объятиях два войска. Куда-то вдаль, скрываясь в белом киселе, уходила дорога, рассекавшая обе линии холмов надвое. Патриарх вдруг подумал, что нити судьбы плетутся путями, непонятыми смертным: сегодня армии сойдутся совсем недалеко от места последнего из сражений эпохи основания Империи. Места, где когда-то в решающей битве нанесли поражение тем, кто открыто отвергал веру в Единого. Словно оживляя хроники, как и на другом поле где-то далеко в прошлом, сегодня струился туман, обтекая каждый камень, каждую былинку и каждое дерево. Ещё молочно-белый, но уже подкрашенный алым.

Туман рассеялся только к девяти часам утра, обнажая боевые порядки, выстроившиеся сразу вдоль холмов. Вражеского войска пока не разглядеть, чародеи обеих сторон постарались укрыть своих солдат от чужих глаз. Ворожба не самая сильная, и не простоит даже до первого столкновения — но пока, если посмотреть в дальнюю сторону, вместо блеска стали увидишь лишь серую дымку морока. Зато свои своих могли видеть хорошо. И потому сейчас каждый, от легионера до ополченца смотрел на пространство перед шеренгами передовых полков: там, словно проводя последний смотр, неторопливо ехал патриарх вместе с невестой императора. В вороной броне и белоснежной ризе, на чёрном и белом жеребцах, они смотрелись так, будто Единый выслал два своих отражения — войны и мира — благословить войско на победу. И солдаты, мимо которых шествовала пара, шумно начинали стучать мечами о щиты.

Линия войск раскинула свои крылья широко, и путь до середины боевых порядков у идущих шагом коней занял немало времени. Но вот кони остановились, кирос Аластер поднял руку. Гул и разговоры среди воинов смолки, а над полем раскатисто полетел голос патриарха, силой магии усиленный так, чтобы донестись не только до своих, но и до чужих:

— Много поколений назад наши прадеды вышли на это поле, чтобы защитить веру в Единого от поругания теми, кто продал душу ночным демонам. Прошли века — и вот снова призваны мы защитить Империю и веру. Поэтому сегодня за каждым из вас стоит сам Единый. Ведь каждый ваш меч будет разить не только предавшихся лживым посулам врагов, но и Тьму, которая стоит у них за спиной. За веру и императора!

Ислуин восхитился патриархом: короткой речью тот сейчас изрядно сравнял силы. Ведь свои теперь будут сражаться вдвое яростней. А среди врагов немало тех, кто пришёл на поле боя по приказу командиров, под влиянием обстоятельств. Нет, они, конечно, не отступят — но любая заминка, любая неуверенность в себе сейчас на руку сторонникам императора.

Словно продолжая мысли магистра, раздался стук мечей о щиты и ритмичный рёв легионеров:

— За веру и императора! Побеждай!

Сражение началось. Но первый бой повели сегодня не солдаты, а маги. Пусть архимаг Уалан не мог без помощи круга магистров получить доступ к самым опасным артефактам, остальное хранилище он наверняка выгреб дочиста. И сейчас готов воспользоваться — а каждая уничтоженная сотня уменьшает шанс на победу императорских войск. Поэтому на последнем совещании Ислуин вместе с Манусом и мастером фехтования Ренаном предложили попробовать вывести Уалана из игры. А для этого воспользоваться последним сохранившимся телепортом. Манус расширит портал и поможет дотянуться до архимага, а уж два лучших клинка Империи наверняка пробьются через охрану. После чего Манус тут же вытянет их обратно.

Обе ставки командующих располагались каждая на своём холме недалеко от дороги, Уалан же занял однин из холмов в стороне от остальных. Командовавшие легат Тевиш и легат Ранит Лотиан кивнули начинать… В это время кто-то из штабистов ещё раз взглянул в подзорную трубу и обеспокоенно сказал:

— Кажется, о нашем плане врагу откуда-то известно. Возле Уалана больше двух сотен телохранителей. Может, не стоит безрассудно рисковать?

Ислуин только покачал головой.

— Мы не можем. Иначе Уалан ударит по нашему строю. А при таком перевесе даже небольшая брешь станет фатальной. Манус, начинайте.

Ислуин и Ренан достали мечи, Манус сделал резкий пасс руками, активируя перемещение. На соседнем холме вдруг поднялся столб пламени — это сгорел атакованный архимагом телепорт. Уалана и телохранителей накрыла дымка блокирующего активную атакующую магию полога… Ислуин и Ренан остались на месте! Ислуин, не обращая внимания на ошарашенные взгляды, сделал десять шагов в сторону от остальных и звучно заговорил:

— Слушайте меня дети холода! Мне было дано обещание — и настал час исполнить клятву!

Несмотря на удушающую летнюю жару, трава вокруг магистра сразу заиндевела, потянуло стужей. Миг спустя вокруг уже кружился десяток снежных смерчиков.

— Мы помним, — загудела вьюга. — Требуй, чего пожелаешь.

— Я желаю отдать вам жизнь вон того человека, — Ислуин указал рукой на архимага. — И жизни всех, кто будет рядом с ним. После этого ваша клятва будет исполнена.

— Мы-ы-ы принима-а-ае-ем…

Фейри тут же ринулись к архимагу, на лету превращаясь в исполинских хрустальных птиц. Одна, вторая, десять, пятьдесят… Уалан попытался было разрушить антимагический полог, атаковать неожиданного врага чарами. Но не успел. Прозрачные птицы одна за другой падали вниз, превращаясь в ледяных и снежных медведей, волков, росомах. И становилось их всё больше. Наёмники пытались рубить фейри мечами, колоть копьями — но от лютого холода металл замерзал, крошился, а люди превращались в замёрзшие статуи, и каждое новое касание оборачивало трупы новой плёнкой льда. Если в глубине строя ещё кипело безнадёжное сражение, то снаружи причудливо расположились замёрзшие глыбы, внутри которых, словно мухи в янтаре, застыли люди.

— Ставлю, что они продержаться ещё пять минут! — весело произнёс Манус.

— Десять до того как замёрзнет Уалан, — ухватил протянутую руку Ислуин.

— Принято! — разбил рукопожатие Ренан. — Пари засвидетельствовано. Хотя, если позволите мнение далёкого от магии человека — я бы дал даже пятнадцать. Наёмники там отборные, и зачарованы доспехи и клинки на совесть.

Люди, находившиеся в ставке, наконец-то смогли сбросить оторопь и кто-то спросил:

— Так вы с самого начала задумали?..

— Конечно, — весело ответил Ренан, — мы же не самоубийцы. А расскажи мы заранее, сохранить всё втайне вряд ли бы удалось.

— Уалан спрятался бы среди солдат, а на всю армию мятежников моего обещания не хватит. Фейри конкретного человека в большой толпе могут и не найти, — добавил магистр. — А так господин архимаг настолько увлёкся идеей поймать меня и Ренана в ловушку, что даже любезно отрезал всем путь к отступлению.

— Ничья, — подвёл тем временем итог Манус. — Семь с половиной минут. Итак, господа. С магической частью покончено: без подходящих артефактов ломать защиту штатных магов когорт мы будем до завтра. Пришло время мечей.

Оба войска были похожи и доспехами, и оружием — лишь на свои знамёна Чистые братья одели бело-лиловые ленты. Да и боевой порядок граф Мурхаг и генерал Тарбет выстроили не в две, а в четыре линии. Так как не были уверены в воинских умениях фанатиков и больше надеялись на глубину строя, чем на выучку. Первыми начали стычки небольшие отряды лёгкой пехоты, которые выскакивали через проходы в своём строе, осыпали врага дротиками и тут же отбегали. Но вот ряды императорских войск сомкнулись и медленно двинулись вперёд.

Чистые остались неподвижны: Тарбет приказал ждать атаки противника, не двигаясь с места. Пусть захлебнётся первый бурный натиск неприятельской пехоты, пусть она вымотается пробежкой через всё поле. Только тогда его солдаты в сомкнутых рядах нападут на разрозненные неприятельские части. К тому же метательные копья и дротики причинят меньше вреда, если солдаты останутся в строю — чем если сами пойдут навстречу вражеским залпам. И как только основная часть императорских войск будут скованны сражением, гвардия и лучшие центурии Первого Золотого, расположившиеся на правом крыле вместе с большей частью конницы, станут тараном, который ударит во фланг и тыл. Опрокинут и окружат врага, пока тот увяз в плотной массе пехоты.

Императорские легионы стремительно бросились вперёд и вдруг на полпути остановились для передышки. Затем снова побежали. Строй Чистых братьев засыпали копья и дротики, выучки одновременно закрываться щитами и метать в ответ, как и опасался генерал, им не хватило. Вот легионеры обнажили мечи, два строя с ужасающим шумом столкнулись, по всей линии фронта началась свалка. Сверху, с холма, где стоял Ислуин, было хорошо видно, как одна за другой рвутся и тают под ударами закалённых ветеранов сотни из вчерашних горожан и крестьян, как истончается первая линия. Но вот сражение дотянулось до второй линии, которая по большей части состояла уже из солдат Первого золотого, Девятого и Десятого легионов. Они выдержали атаку, затем пустили в ход свои копья и взялись за мечи. В ответ загудели дудки и забили барабаны, Ранит Лотиан командовал отход. Сражение покатилось в обратную сторону.

В это время двинулась вперёд находившаяся на фланге конница Тарбета, за ней гвардейцы. Наперехват кинулись всадники ополчения — но, после недолгой сшибки, под натиском врага стали отходить. Гвардия кинулась преследовать, пехота не отставала от конников. Ещё немного, ещё чуть-чуть! Вот мчащиеся будто на параде стройные шеренги всадников отогнали ополченцев, который в страхе умчались куда-то далеко за спины своей пехоты, вот, блистая начищенными доспехами и сбруей коней, Золотые развернулись ударить в спины второй линии и смять фланг императорских легионеров…

Внезапно вместо спин и незащищённого бока гвардейцев встретили густой дождь стрел и ровная стена щитов! А спрятавшиеся до этого в засаде отборные сотни вдруг появились словно из ниоткуда и начали прижимать прорвавшихся всадников и пехоту навстречу строю второй линии! Истошно ржали беспощадно нахлёстываемые кони, кричали люди, пытаясь вырваться из ловушки. Каждый старался выскользнуть в узкий оставшийся свободным проход. Стройные ряды в мгновение ока смешались, сотни одна за другой превращались в охваченную паникой толпу. И не имело значения, что попавших в окружение столько же, сколько врагов снаружи — сражаться могли только те, кто стоял по периметру кровавого мешка. Оказавшимся внутри оставалось только кричать, молить о пощаде и плакать.

Тем временем первая линия замерла, а вторая линия разделилась пополам. Одна половина продолжила истребление гвардейцев и мешала любой попытке прийти им на помощь, а другая вместе с конницей, промчавшейся за спинами пехоты, начала наступление на соседнем фланге. Тарбет пытался было парировать атаку, перебрасывая подкрепления из глубины… Но лишившись конницы, он не мог помешать вражеским всадникам стаей волков кружить вокруг его фланга, рушить его порядок — чтобы неумолимо двигавшаяся следом пехота втаптывала в землю превративших в толпу вражеских солдат. Вот порвалась вторая линия из кадровых военных, вот начали рассыпаться составленные из новобранцев третья и четвёртая…

Довершил всё зазвучавший сигнал к отступлению: Тарбет пытался спасти хотя бы часть войска. Тогда, пользуясь тем, что через холмы можно перебраться только по дороге, можно остановить движение врага на столицу. Неопытные новобранцы восприняли отступление как сигнал, что всё кончено, битва проиграна! Армия мгновенно превратилась в обезумевшее стадо.

У гражданской войны свои людоедские законы. Кто-то из Чистых братьев пытался спастись, бросив оружие и продираясь через плотные заросли кустарника на холмах. Но основная масса кинулась к широкой дороге… И тут на её пути внезапно встали несколько сотен из Первого легиона. Может, они примкнули к мятежу, опасаясь расправы, может, решили вовремя переметнуться и тем сохранить себе жизнь. Это не имело значения. Теперь, сорвав со знамён бело-лиловые ленты, они встали поперёк дороги непреодолимой затычкой, отрезая Чистым братьям путь к спасению. Сражение окончательно превратилось в бойню: сохранившие верность императору пленных не брали.