Мишин самоцвет

Мурзинский аметист

«Всё в Мурзинке есть, а если нет чего, значит, ещё просто не дорылись», — говорят местные жители. И аметисты, и топазы, и рубины, и сапфиры. И всего лишь в каких-то ста километрах от Мишиного города. Теперь Миша знает, где прячутся камни. В «занорышах» они прячутся. В толще твёрдого камня, пегматита, пещерки такие есть. В них, в мокрой глине, и лежат драгоценные камни. За этими занорышами опытные люди сквозь камень пробиваются. Тут и динамит помогает — уж очень твёрдый камень этот пегматит.

А место, где добываются драгоценные камни, называется копь.

Теперь Мишу в первых попавшихся отвалах ковыряться не заставишь. Недаром он вместе со всем кружком готовится к экспедиции в Мурзинку. Геологи всего света мечтали бы попасть в эту экспедицию. Вот какая на Урале Мурзинка!

Только вот беда! Утром ехать, а температура 38,6. Вроде бы июнь, лето, а вот простудился где-то Миша Похлёбкин. Ангина.

С этим невеселым известием прибыл Миша Крюков прибыл на сборный пункт к Дому пионеров. Похлёбкинский рюкзак заперли в опустевшей комнате кружка. Мурзинская экспедиция лишилась одного участника.　

Вскоре подошёл автобус, и началась кутерьма. Несколько минут ушло на ёрзанье по скамейкам. потом все прильнули к окнам. Провожающие, отъезжающие — все закивали головами, и автобус тронулся.　

Миша приплюснул нос к стеклу и старался не мигать, чтобы не пропустить чего-нибудь интересного.　

А интересно было всё. Машина шла мимо сиреневых гор, покрытых стройными уральскими елями, мимо бескрайних голубых озёр, где близ берега чернели над водой спины огромных валунов, похожих на стадо окаменевших животных.　

Проезжали маленькие города и большие деревни.　

С ровного асфальта свернули на просёлок. Автобус, как корабль, качало на ухабах. Иногда ели скребли его по бокам своими лапами. Иногда ветка бросалась в окно, и все с хохотом отшатывались от стекол. Рюкзаки и палатки тоже пришли в движение и отправились ползком в проход между скамейками. Визг Смех. И вдруг — стоп! Приехали! Мурзинка!　

Автобус остановился на бугре возле разрушенной церкви. Серые крыши села сползали вниз к небольшой речке.

— Это река Нейва, — сказала Лидия Сергеевна. — А вон на том берегу — гора Тальян. Там наши геологи сейчас работают. Аметисты ищут.

Миша посмотрел — гора не гора, просто холм, в другое время и внимания не обратил бы.

После короткого совещания кружковцы решили с дороги не отдыхать, а сразу ехать на Тальян разыскивать главного геолога — Аркадия Петровича Похлёбкина.

Все снова расселись по местам, и автобус, осторожно покачиваясь, стал пробираться между низенькими домами.　

Из березника навстречу ребятам вышел папа Похлёбкин. Он был в брезентовом комбинезоне и резиновых сапогах. Новая борода, намного короче прежней, теснилась на его худых щеках.　

— Ну, с приездом! Не укачало вас? Про сына знаю — звонили вчера из города. Жаль, конечно, да что поделаешь! Попозже «газик» за ним пошлю, когда поправится.　

Потом Аркадий Петрович увидел в толпе кружковцев Мишу, шагнул к нему и поздоровался за руку:　

— Здравствуй, сосед!　

Была на лице Аркадия Петровича его прежняя широкая улыбка, но глаза смотрели на Мишу грустно.　

Потом он повернулся к Лидии Сергеевне, но спросил как бы у всех:　

— Ну, потомки, хотите в шахту сейчас, пока обед у рабочих?　

Юные геологи подняли такой крик, что спугнули с соседнего дерева сороку. А Похлёбкин-старший уже шагал вверх, о чем-то разговаривая с Лидией Сергеевной　

Ребята окружили их и всей толпой — двадцать человек — и двинулись по склону, густо заросшему мелколесьем Они перешагивали какие-то трубы, обходили бочки с горючим, пробирались сквозь густой кустарник и наконец оказались на краю довольно глубокого оврага. Только края у этого оврага были не глиняные, как обычно у оврагов, а гранитные.

— Человеческих рук дело! Вот уж лет триста на Тальяне ковыряемся. Морщин ему, бедному, понаделали. А он только хитрее становится. Вот пошли — покажу одну его загадочку.　

Аркадий Петрович, легко прыгая с камня на камень, спустился в овраг. Юные геологи ссыпались за ним.　

— Фонарики с собой? — вдруг спросил папа Похлёбкин.

Фонарики были у всех.　

Ребята стояли у дощатого настила. Рядом темнел квадрат входа. Ручная лебёдка протянула свой трос куда-то вглубь. Лестница из толстых жердей почти отвесно вела под землю. Ребят разделили на три группы и начали спуск. Миша попал в первую очередь.　

— Смелее, смелее, — подбадривал снизу Аркадии Петрович.　

Дневной свет стал слабеть. Сделалось прохладно. Вот и дно, наконец! По стенам шахты заходили жёлтые круги электрических фонариков.　

— Ну, все? Вот, смотрите и слушайте! — Фонарик лизнул мокрые стены небольшой каменной ниши. Главный геолог нагнулся и шагнул в глубь выработки. Он подобрал с пола железную каёлку[5] и стукнул сначала по камню просто, не глядя, наугад. Железо со звоном отскочило от гранита. Потом Аркадии Петрович осветил фонариком какое-то, видно, хорошо ему знакомое место и трижды ударил по нему остриём.

Неизвестная пустота гулко отозвалась в глубине камня. В шахте стало тихо-тихо.　

— Вот вам и загадка Тальяна! Кроме него, никто не знает, что там. Судя по звуку, полость большая. Это может оказаться крупным занорышем, тогда мы добудем много аметиста. А может, мы на старую копь наткнулись. Тоже ничего удивительного — ими вся гора прошита. Но так или иначе, завтра будем взрывать — узна́ем.　

Опять наступила тишина. Пора было подниматься наверх.

Вдруг из дальнего угла выработки раздался Мишин голос:

— Скажите, пожалуйста, а это не занорыш?

Мальчик сидел на корточках и держал свой фонарь у самого пола. Там, под каменным уступом, все увидели красное пятнышко глины. Аркадий Петрович нагнулся, ковырнул глину каёлкой и, выпрямившись, сказал:

— Занорыш! Ай да Миша! Мал, да удал! Все мы проглядели, а он увидел. Хороший признак! Крошечный, правда, занорыш, но… всё может быть. Ну, пытай своё геологическое счастье!

Он протянул Мише каёлку. Ребята притиснулись друг к другу плечами, навели свои фонарики на занорыш, и Миша начал работать.

Каёлкой и щепочкой, а иногда и пальцами вынимал он из пещерки мокрую холодную глину, разминал подолгу в руках и откладывал в сторону. Минуту спустя палец ткнулся во что-то твёрдое в глубине занорыша. Каёлка полетела в сторону, на помощь пришла вторая рука. Но отверстие было так узко, так неудобно был расположен сам занорыш. что Миша долго ещё возился возле него, пыхтел и менял позы. Наконец на ладошку выковырнулся тяжёлый, как гайка, предмет, покрытый липкой красной глиной. Миша провёл по нему пальцем, и палец ощутил под слоем глины холодную чёткую грань кристалла.

Только час спустя в речке Нейве отмыл Миша свой аметист — тёмно-фиолетовый с краснотцой, настоящий мурзинский. Юные геологи, участники многих походов и экскурсий, стояли вокруг него и с восторгом рассматривали кристалл, который переходил из рук в руки. Наконец аметист вернулся к Мише. Прозрачные лучики прорезали его фиолетовый бок и осветили камень изнутри.

Нет, невозможно насмотреться!

Миша поднял голову и вздохнул. Свежий ветер от реки наполнил его ноздри небывалыми запахами. Высоко в небе стояло ослепительное кварцевое облако. Под ним кружили ласточки.

Неужели всё это происходит с ним, Мишей Крюковым!

Вот бы мама видела его сейчас! И бабушка! А Миша Похлёбкин! Ого! Что-то он скажет, когда увидит Мишину находку!

Следующие три дня пролетели так незаметно, что Миша решил, что это были, пожалуй, самые короткие дни в его жизни.

Юных геологов водил на «охоту за камнями» известный краевед и горный мастер Иван Иванович Котов. Ребята набили рюкзаки образцами шпата, турмалина, слюды. Найдены были аквамарин и два топаза. Миша ещё нашёл чёрный хрусталь — морион.

А геологи праздновали победу. Взрыв на тальянской копи обнажил богатейший занорыш с аметистом. Геологи шутили, что Миша принёс им счастье, и Миша не возражал. Его просто переполняло это счастье, и он был не против поделиться им со всеми.

• • •

Выздоровел, выздоровел Похлёбкин. Характер, правда, у него от болезни не изменился. Вот сейчас увидите:

— Ну-у… а я-то думал, и правда что-то особенное. На, забери свой аметист. Ничего камешек, для твоей коллекции сойдет.

Похлёбкин даже глаза белёсыми ресницами прикрыл: дескать, и смотреть-то тут особенно нечего. Отвернулся. Муху на одеяле прихлопнул. Зевнул. И глянул на Мишу насмешливо и снисходительно.

— Вот то-то, деточка!

А эти глупые слова для Миши почему-то обиднее всего на свете.

— Чего то́каешь-то! Чего! Да мне все геологи… Сам Аркадий Петрович обещал. Осенью в Горный музей с ним поедем! Дарить. С ручками оторвут! Понял? Вот он какой, этот камень! А ты фасонишь! Токаешь! Факт, завидно!

Отчего же вдруг замолчал Похлёбкин? Обычно у него с ответами задержки не бывает. Мише вдруг сделалось его жалко. Бедный Похлёбкин! Не ездил он со всеми в Мурзинку, не спал в палатке, не находил чудесного камня аметиста. Миша представил, как его друг, больной и беспомощный, валяется в этой душной комнате среди огромных подушек. Нет у Миши никакого зла на Похлёбкина. Никакой обиды! А у того давно нижняя губа вперёд полезла. Еле удерживается от слёз Похлёбкин. Скорее, скорее надо что-то сделать, что-нибудь сказать ему хорошее!

Миша пересел с табурета на тахту.

— Слушай, Миш.

Похлёбкин, не двигаясь, глядел в потолок.

— Миш, я что придумал! Давай я тебе этот аметист подарю. Вернее, половину подарю. То есть будет он у нас общий. А в музей повезём, надпись попросим сделать: «Дар Михаила Крюкова и Михаила Похлёбкина». А? Ты ведь тоже мог бы этот аметист найти, если бы не заболел.

— Ясно, мог бы! Может, даже быстрее, чем ты.

Похлёбкин приподнялся на локте. В глазах зажглись синие огоньки.

— Знаешь что, я тоже решил, вот к папке поеду в Мурзинку, найду там что-нибудь такое, тогда тоже вместе подпишемся и подарим. Это ты здорово придумал! Остальные — каждый от себя, а мы вместе! Ловко!

Потом ребята как будто спохватились, что сказали слов гораздо больше, чем полагается говорить уральцам, и принялись с азартом колотить с двух сторон огромную пуховую подушку. Подушка ухала и отдувалась. А над мальчишечьими головами в неистовой радости плясали тысячи светлых солнечных пылинок.