Мистер Кон исследует "русский дух"

ГЛАВА 4 СВЯЗЬ ИСТОРИИ С ПОЛИТИКОЙ В СОВРЕМЕННОМ МИРЕ

Попытаемся понять, что же произошло с Гансом Коном? Почему он переписал заново всю историю России? В силу каких причин под его пером царство империализма превратилось в свободный мир, Октябрьская революция — в контрреволюцию, социальный прогресс России — в регресс? Что заставило его именовать борьбу народов Востока за политическое и социальное освобождение против империализма борьбой "тоталитарных" монгольских наций против "Европы", выдавать процесс приобщения народов Востока к единой общечеловеческой культуре за процесс их отпадения от этой культуры?

Хотя Кон, как и большинство ренегатов, не вспоминает о своих прежних воззрениях, однако по его нынешним трудам можно заключить, что причины их пересмотра он объясняет тем, что накопился новый "опыт". "Написание истории всегда избирательно, — пишет он в своей последней книге "Дух Германии". — Ударение и акцент определяются опытом нашего поколения и нашими собственными суждениями о событиях. Задача каждого поколения, которое было свидетелем великих исторических сдвигов, состоит в том, чтобы заново переосмысливать историю"[189].

Конечно, можно, а иногда и должно пересматривать старые оценки в свете последующих событий. Но есть факты и выводы, отменить которые не могут никакие последующие события. Таков, например, тот факт, что первую мировую войну развязали империалисты, а первым покончил с ней русский революционный пролетариат. Таковы, например, выводы о реакционности колониализма, о народном характере социалистической революции в России. Но именно такие факты и выводы пересматривает софистически Г. Кон. Результат его последних работ выражается в одной простой формуле, ее "обоснование" — в одном простом приеме. Вся история России начиная с Октября 1917 г. сводится исключительно к ошибкам, связанным с культом личности И. В. Сталина, вся история России до Октября трактуется как "подготовка" этого культа. Объявив самокритику коммунистов за свидетельство "кризиса коммунизма", буржуазная пропаганда попыталась скрыть реальный кризис буржуазной политики и идеологии, "бросить тень на великие идеи марксизма-ленинизма, подорвать доверие трудящихся к первой в мире стране социализма — СССР, внести замешательство в ряды международного коммунистического и рабочего движения"[190]. Осью всей антисоветской пропаганды в последние годы и в том числе буржуазной историографии СССР сделалось заведомо лживое положение о том, что культ личности был порожден якобы самим советским строем, явился "логическим развитием" марксизма-ленинизма и был фатально предопределен всей предшествующей историей России. Все средства были брошены на то, чтобы выдать ошибки коммунистов за существо коммунизма. Всеми силами коны стараются скрыть ту истину, что ошибки, связанные с культом личности, были порождены не теорией и практикой коммунизма, а именно отступлением от этой теории и практики, отступлением от указаний Маркса, ленинских принципов демократизма, что коммунисты сами вскрыли эти ошибки и сами их ликвидируют. Не было и не могло быть фатальной неизбежности этих ошибок. Возможность культа далеко не обязательно должна была превратиться в действительность. Вывод, к которому неизбежно приходят люди, гласит: какой же внутренней силой должен обладать коммунизм, если, несмотря на ошибки и вопреки им, он сумел развиться в такую гигантскую силу! Какие же ни с чем не сравнимые, неисчерпаемые возможности развития открывает он при правильной политике! Все попытки Кона "облагородить" свою смену позиций, выдать себя за "глубоко разочаровавшегося" в социализме "искателя истины" — это не что иное, как маскировка ренегата.

Подлинный характер взглядов Кона вскрывает сравнение его теорий с делами и словами ведущих политиков буржуазного Запада. И здесь и там мы находим одно и то же: апологетику капитализма и клевету на социализм, противопоставление "свободного" Запада "тоталитарному" Востоку, отождествление внешней и внутренней политики России царской и России Советской, фашистских режимов и советской демократии, линию на раскол между народом Советского Союза и партией, между Советским Союзом и странами народной демократии, спекуляцию на ошибках, связанных с культом личности, защиту колониализма и осуждение национально-освободительного движения народов, расчеты на военные блоки и крестовые походы и, наконец, освящение всего этого именем божьим. То, что делал Даллес или Никсон, повторял и повторяет Кон. Политика с позиций силы подкрепляется идеологией с позиций лжи. Политика — приказывает, "наука" — исполняет, исполняет охотно и добровольно. Все научные "выводы" Кона, это не выводы, а точное исполнение задания. Он доказывает то и только то, "что и требовалось доказать". Кон рабски воспроизводит все движения и жесты своих хозяев, он превратился в Strohpuppe — марионетку, выражаясь его собственной терминологией 20-х годов.

Если искажение фактов истории в последних трудах Кона предопределялось его идеалистической методологией, то мы теперь видим, как эта сама "методология" предопределена его нынешними социальными позициями. Изменились социальные позиции Кона, изменилось и его отношение к науке.

Конечно, нельзя в каждом ошибающемся видеть фальсификатора и корыстолюбца. Из того положения, что прежде всего и главным образом важна объективная роль, которую играет в обществе та или иная теория, — отнюдь не следует пренебрежение к субъективной стороне. Наоборот, только установив, скажем, объективно ошибочный и вредный смысл данной теории и можно переубедить человека, если у него были действительно хорошие намерения. Ничто так не действует на субъективно честного, но серьезного ошибающегося человека, как доказательство объективного вреда его деятельности, как убеждение его в том, что он игрушка в руках антинародных партий и классов. Если вся история — это не тротуар Невского проспекта, то это относится и к науке, к тем трудным путям, которыми идут ученые. Таким ученым обязательно надо помочь разрешить те, казалось бы, безнадежные противоречия, в которых они запутались, в их теориях обязательно следует искать, находить и взращивать те зерна истины, которые там имеются. Именно так поступали всегда Маркс, Энгельс, Ленин, отделяя сознательных фальсификаторов от ошибающихся людей, разоблачая первых, но и непримиримо критикуя ошибки последних. Вспомним, как Маркс, обоснованно отвергнув ошибки Рикардо, писал в то же время, что это — муж науки, что ему была присуща научная добросовестность, что его рассуждения носят характер "стоический, объективный, научный"[191].

Но есть и другая категория "исследователей" — люди не заблудшие, а превратившие науку в предмет корыстных спекуляций. Именно об этой категории Маркс говорил: "Человека же, стремящегося приспособить науку к такой точке зрения, которая не почерпнута из нее самой, — как бы при этом она ошибочна ни была, — а взята извне, из чуждых ей внешних интересов, я называю "низким"…" Это "не муж науки, а наемный адвокат"[192]. Ганс Кон — поистине классический образчик именно такого типа буржуазных ученых. У него нет никаких противоречий между субъективными целями его работ и теми объективными результатами, к которым ведет их появление в буржуазном мире. Ганс Кон прекрасно знает, что он делает и кому служит.

Американский историк Фредерик Шуман недавно сделал ценные признания насчет того, какого рода измышлениями руководствовалась последние годы официальная американская политика "холодной войны" и какого рода "объяснение" давали своему народу сторонники этой политики. "Это объяснение, — писал Шуман, — которое доведено до самого крайнего упрощенчества, сводится к тому, что Россией и Китаем, увы, управляют коммунисты, что все коммунисты — нехорошие люди, а все антикоммунисты — добродетельные люди; что коммунисты — это злые безбожники, а американцы молятся богу и даже имеют государственного секретаря, который непосредственно общается с богом; что коммунисты, как и фашисты 20 лет назад, стремятся к завоеванию и порабощению мира и что наш долг как патриотов и христиан заключается в том, чтобы сопротивляться этому гнусному наступлению на цивилизацию, идя на любой риск, любой ценой, и даже в случае необходимости ценой термоядерного истребления человечества… Такое объяснение наших проблем страдает одним недостатком: оно не имеет никакого отношения к реальной действительности современного мира… Все эти и десятки других официальных американских взглядов на Россию и Китай были и есть просто мифами и баснями, выдуманными на высшем уровне в качестве основы внешней политики"[193].

Но именно такого рода мифами и баснями, а не реальными фактами истории руководствовался Кон в своих последних трудах.

Раньше Кон полагался больше всего на свои собственные суждения о фактах. В его прежних работах о "смысле и судьбе" Октябрьской революции в России можно найти оригинальность и глубину, убеждение и страсть. "Все, что буревестники и провидцы, пророки и художники создали в мыслях, образах, ритме слов, — писал Кон, — пытается вступить в царство действительности в штурмах народных масс. Крепко бьет то, что было ранее воздушной игрой ума, отвратительным и беспорядочным кажется то, что было до того прекрасным и стройным. Но как бы ни были отвратительны, неловки, неуклюжи члены молодого тела, оно неведомым путем растет. Достойная удивления красота окружает этих людей, которые обретают достоинство граждан — законодателей свободного строя… Победа еще не обеспечена.

Могут быть многие кажущиеся поражения. Но все бесстрашнее и стремительнее убегает к далекому берегу дуга моста, устремляется навстречу будущему. А на расширяющуюся колею вступают все новые люди, все большие массы… Над опасными пропастями лежит их путь, грозят обвалы, бездна тьмы подстерегает внизу. Но будущее манит, страстная мечта зовет вперед. Новые, более молодые выходят в путь, созидают и творят…"[194].Какие прекрасные, человеческие слова! И сравните с ними язык и мысли того же самого Кона в последние годы: Запад, вспоминая о колониализме, "незаслуженно страдает от мук совести", ему "нечего краснеть"! Какая глубина падения! Какой цинизм! Несколько раз читаешь и сравниваешь одни слова с другими и все равно не веришь, что их написала рука одного и того же человека!

Талант историка превратился в свою противоположность, бескорыстные поиски истины уступили место расчету, анализ фактов заменен распространением самых грязных и пошлых домыслов. Но некоторую оригинальность взамен утраченной Кон все-таки приобрел. В своем последнем труде "Двадцатый век. Вызов Западу и его ответ" он пишет, к примеру, что "беспрецедентный кризис", охватывающий все стороны жизни капитализма, — это вовсе не кризис, а…"трудности юношеского возраста!"[195].Этот ответ корифея американской историографии, принявшего старческий маразм за недуг юноши, несомненно, войдет в историю как классический образчик предельно тупой защиты капитализма.

И таким же рекордом непревзойденного профессорского тупоумия останется другой вывод Кона, сделанный им в "Основах" русской истории. В 1957 г. — году величайших успехов Советского Союза, профессор выразил надежду на то, что "возобновление" его современной истории заключается в… возрождении того самого "полного партнерства с Европой", о котором кадеты мечтали полвека тому назад и о "благодетельных" плодах которого сам же Кон в своих прежних книгах писал: "Россия была (в 1917 г. — Авт.) типичным образчиком не столько современного национального государства, сколько почти колониальной страной, эксплуатируемой западным капитализмом при поддержке ее собственного правительства и высших классов"[196].

На нет, как говорится, и суда нет. Однако не будем в объяснении коновских откровений уподобляться самому Кону, который объяснял коренные факты русской истории недомыслием или возрастными особенностями интеллекта русских монархов. Тупость, а точнее отупение массы буржуазных ученых — явление не физиологического, а социального порядка. Их оболванивает официальный стандарт, запрет думать сверх предписанного, сама та задача, за которую они взялись: опровергнуть неопровержимое, доказать недоказуемое. Способности "великого американского социолога" расцветали в эпоху маккартизма, когда верноподданная профессура занималась не наукой, а подтверждением своей лояльности, думала не об истине, а о карьере[197]. Кон вовремя почуял, какие блестящие перспективы сулит ему бизнес антикоммунизма. Заслужить в эти годы признание официального американского историка и сохранить уважение к объективным фактам было просто невозможно, и карьера Кона подтверждает, что это именно так. Далеко не всякому американскому историку выпадает честь именоваться "американским специалистом в области политики и истории", но Кон эту "честь" заслужил ценой фальсификации истории.

Профессор свидетельствует в своих трудах, что у истоков "западного национализма", в древнегреческом полисе граждане называли человека, стоящего вне политики, idioticos в противоположность politicos — человеку, занятому политикой. На примере самого Ганса Кона мы убеждаемся лишний раз, что в пору зрелости того же "западного национализма" для современного буржуазного "западного" общества характерно, пожалуй, совмещение этих понятий…

Связь между теми или иными общественными идеями и соответствующей политикой вообще неустранима в классовом обществе, установить ее всегда необходимо. Дело лишь в том, какие идеи с какой политикой связаны и какова форма этой связи. Эта форма может быть самой различной, иногда обнаружить такую связь очень трудно — настолько она скрыта — сознательно или бессознательно, иногда же ее обнаружить очень просто и легко.

"Великий" историк современности Ганс Кон любит сравнивать себя с великим историком прошлого Франсуа Гизо. Для такого сравнения действительно имеется одно основание. Общее у Кона и Гизо — тесная и совершенно откровенная связь политики и истории, их неразрывное единство. Но, признавая в данном отношении Кона продолжателем традиций Гизо, сделаем существенное дополнение. Связь между политикой и историей может быть двоякой. Одно дело — связь между прогрессивной политикой и историей, совершенно другое дело — связь между реакционной политикой и историей. Первая является важным условием существования и развития исторической науки, вторая — губит ее. Эта непреложная истина видна и в малом и в великом. Ее мы видели в эволюции Ганса Кона. Ее подтверждает история падения Франсуа Гизо.

Цель исторических работ Гизо, какой бы этап его деятельности мы ни брали, была всегда одна и та же: он обращался к фактам прошлого, чтобы помочь утверждению определенных политических идей и учреждений в настоящем. Но если молодой историк Гизо видел в фактах прошлого средство борьбы за традиции революции 1789 г., то старый Гизо — средство борьбы против этих традиций.

В 20-х годах XIX в. при всей своей симпатии к конституционному монархизму молодой Гизо, бывший в оппозиции к контрреволюционному режиму во Франции, сказал в адрес дворянства замечательные слова: "Как вы требуете от нас забыть нашу историю, потому что ее итог против вас!"[198].Он глубоко проник в суть событий, он понял, что отношения собственности вызывают классовую борьбу и определяют ее ход. Революция, писал он, была "борьбой ужасной, но законной"[199].

Между тем развитие классовой борьбы поставило перед победившей буржуазией новые вопросы. Если буржуазия имела право на свою революцию против феодалов и если эта революция была законной и справедливой, то почему бы и пролетариату не заявить о своем праве на законную революцию против буржуа? Выходит, что буржуазия сама дала пример пролетариату?

И на эти новые вопросы Гизо, превратившийся к тому времени в реакционного буржуазного политика, министра и главу контрреволюционного правительства, дает "новые" ответы. Он "поумнел", у него "раскрылись глаза". Революции 1640–1649 и 1789–1793 гг. становятся для Гизо случайным "беспорядком", классовая борьба — "бичом и позором". "Славная революция" в Англии — вот теперь "образец" революций, на которые Гизо еще согласен, вот событие, законность и закономерность которого он еще не отрицает. Если мы бросим общий взгляд на путь Гизо от начала XIX в. до его середины, свидетельствует историк политических идей Французской буржуазной историографии XIX в., то "перед нами предстанут как бы два Гизо: Гизо — апологет революции 1789 г. и Гизо — убежденный ее противник; Гизо — защитник единства третьего сословия и Гизо — лютый враг пролетариата; Гизо — политический вождь буржуазии, сводившей последние счеты с дворянством, и Гизо — последовательный союзник дворянства; Гизо — идеолог буржуазии, создавший теорию классовой борьбы, и Гизо — целиком отвергнувший теорию классовой борьбы и объявивший ей войну"[200].

Именно в годы борьбы с революцией Гизо выдвинул тезис о незыблемости национальных традиций. Но, подхватывая вслед за Гизо этот тезис, Ганс Кон не говорит о том, что он был связан у старого Гизо с прямой фальсификацией исторических событий. Лучшее свидетельство тому — хотя бы "Введение" к I тому "Истории Английской революции", в котором знаменитый историк поменял на обратные все свои главные выводы и все свои принципиальные оценки. Из этой работы видно, писали Маркс и Энгельс, что "даже самые умные люди ancien regime, даже те, кому ни в коем случае нельзя отказать в своего рода таланте историка, до того сбиты с толку роковыми февральскими событиями, что утратили всякое понимание истории, даже понимание своих собственных прошлых поступков… Вся революция объясняется лишь злой волей и религиозным фанатизмом нескольких смутьянов, которые не захотели довольствоваться умеренной свободой… Там, где нити исторического развития Англии сходятся b один узел, которого г-н Гизо сам уже не может разрубить — хотя бы только для видимости — посредством чисто политической фразеологии, там он прибегает к религиозной фразеологии, к вооруженному вмешательству божества… От своей совести Гизо спасается при помощи бога, а от непосвященной публики — при помощи стиля"[201].

Гизо, как мы уже сказали, был не только историком, но и политиком. Он расправлялся с революцией не только на страницах своих книг, но и на улицах Парижа. И, подытоживая опыт своей теории и практики, он сказал в тех самых "Очерках по истории Франции", на которые ссылается Кон, известные слова: "Если история освещает политику, то политика в еще большей степени оказывает эту услугу истории. События настоящего проясняют факты прошлого"[202].

Но Гизо упустил в этой формуле одну "небольшую" деталь. Помочь освещению фактов прошлого действительно может политика прогрессивных восходящих классов, которых толкает к познанию истины их кровный интерес. Для старого Гизо, связавшего историческую науку с интересами отживающих реакционных сил, события настоящего только затемняли эти факты. И слова его стали своеобразным завещанием буржуазной исторической науке: фальсифицировать историю в угоду текущей политике.

Ганс Кон и его нынешние коллеги верны этому завещанию. Их "труды" подтверждают еще раз, что действительная потребность капитализма состоит не в науке, а в разработке собственных иллюзий, в извращении объективных представлений о мире, о своем противнике и о себе самом.

Требуется опровергнуть тот неумолимый факт, что развитие современного общества идет к социализму и коммунизму, и десятки томпкинсов, шульце, мейеров начинают развивать "теорию" противоположности исторических путей так называемого Запада и так называемого Востока. Требуется обосновать тезис о том, будто Россия Советская "подобна" царской России, что она является таким же "тоталитарным" государством, и баргурны, томпкинсы, коны и им подобные начинают выискивать "корни" русской государственности в самодержавии Ивана Грозного или Петра I, доказывать постоянство "русского духа", "единство национальных традиций" старого и нового Кремля. Требуется обосновать миф об "агрессивности русского коммунизма" и обнаружить "империалистическую политику" СССР — в ход идут "научные" хрестоматии по истории русского панславизма. Требуется представить ленинизм как специфически русскую религиозно-мистическую идеологию — и хейеры, филипы, чижевские превращают большевиков в наследников "славянофильства", находят уже у Хомякова, Достоевского и даже Иосифа Волоцкого "зародыши" ленинских идей. Требуется опорочить организационные принципы партии большевиков — и появляются труды раухов, даниельсов, шайбертов, шапиро, привязывающих к большевизму то "наследство" вроде нечаевщины или бакунизма, от которого он отказывался, и отказывающих ему в том наследстве, которое он развивал. Требуется отметить сорокалетие социалистической революции в России новой клеветой на социализм — и немедленно возрождается грязная провокаторская фальшивка о большевиках — агентах кайзеровской Германии, появляются иллюстрированные "фотодокументами" исследования мурхедов и земанов об Октябрьском перевороте, совершенном-де на "немецкие деньги".

Призванные извлечь "уроки прошлого", раскрыть "тайны" большевизма, десятки и сотни новейших специалистов по России оказались способными только на одно: повторение грязной веховской клеветы на большевиков, "расширенное воспроизводство" домыслов русской буржуазии о ходе событий, своем противнике и себе самой. Выводы реакционных историков о русской истории, за какую бы тему они ни брались, известны им до изучения реальных фактов, они носят априорный характер, определены заранее. У всех этих "специалистов по России" одни и те же заказчики, одни и те же теории, одна и та же методика, одни и те же источники. Все их "новейшие" исследования скроены на один и тот же надоевший фасон. Официальная буржуазная историография России, представленная Карповичами и леонтовичами, Томпкинсами и баргурнами, мурхедами и десятками их коллег, — это поистине безликая историография, где отсутствует всякое подобие самостоятельной мысли, где царит один и тот же серо-грязный угнетающий шаблон. То, что пишет Стюарт Рамсей Томпкинс в своем "Русском духе", повторяет в своем "Духе современной России" и Ганс Кон; все выводы и умозаключения курса русской истории Карповича воспроизводят и коновские "Основы истории современной России"; если вы прочли одно исследование, одного "выдающегося" специалиста, вам известны заранее и "цитатный материал", и "методология", и выводы десятков и сотен других.

И все эти "специалисты" так же беззастенчиво фальсифицируют и препарируют факты, вырывают из закономерного развития явлений случайные примеры, ставят те же "отточия" на неугодных им событиях и делах, проводят такие же беспочвенные параллели и аналогии. У всех этих исследователей оказываются одни и те же источники: писания русских и зарубежных веховцев вроде Струве, Бердяева, Т. Масарика. И все они, по существу, руководствуются в исследовании "корней" большевистской революции словами своего духовного учителя веховца Бердяева из его книги "Русская идея": "Меня будет интересовать не столько вопрос о том, чем эмпирически была Россия, сколько вопрос о том, что замыслил творец (а точнее, сам Бердяев. — Авт.) о России… Эмпирически столь многое отталкивает в русской истории".

Ганс Кон и его коллеги точно следуют этой заповеди, и религия точно так же освящает их ложь. Конов эмпирически "отталкивает" преемственность коммунистов России с великой демократической и социалистической традицией Запада, и они приписывают Ленину то, что он никогда не говорил, извращают то, что он утверждал на самом деле. Их "отталкивают" достижения социализма, и они доходят до того, что вообще заканчивают историю современной России на 1917 г. Их "отталкивает" борьба колониальных народов за свое освобождение, и они готовы объявить "восточный национализм" нездоровым явлением. Их вообще "отталкивает" весь мир, который развивается не по их предписаниям, и вот они, будучи не в силах познать его законы, изменить ход вещей, создают в своих книгах другой, иллюзорный мир, по-своему перекраивают и перекрашивают его историю.

Подчеркнем еще и еще раз: нельзя думать, что вся современная буржуазная наука представлена только конами. Имеется немало буржуазных историков, защищающих капитализм не так примитивно, как Ганс Кон, отличающихся от Кона если не убедительностью, то изощренностью лжи. Есть и такие буржуазные ученые, которые не утратили уважения к фактам, в их трудах все заметнее становится расхождение между методологией и фактологией. Имеются, наконец, и такие, кто приходит к мысли об обреченности капитализма и несостоятельности буржуазного мировоззрения. Все больше представителей зарубежной исторической науки включаются в борьбу за мир. Несомненно, что за этими, последними, тенденциями — будущее.

Но пока еще они, коны, процветают и господствуют в официальной буржуазной науке. Эта наука и призвана разжигать ненависть между народами, поддерживать атмосферу "холодной войны", клеветать на коммунизм.

Воплощением этого слияния реакционной политики и лжеистории явились показательные эпизоды совсем недавнего прошлого. К визиту Н. С. Хрущева в США в сентябре 1959 г. одна из американских газет опубликовала выдержки из сочинения барона де Кюстина о России, написанного более 100 лет тому назад ("Россия в 1839 году"). Тогдашний вице-президент Никсон рекомендовал эту книгу американскому читателю в качестве руководства для понимания… современной России. Кто будет отрицать, что подобного рода "аргументы" доставляют реакционным американским политикам и столь же реакционной прессе "историки" вроде Кона, публикующего в своих хрестоматиях типа "Дух современной России" декюстиновские мемуары? Летом 1960 г. губернатор штата Нью-Йорк Рокфеллер "обнаружил" у Ленина и предал гласности в одной из своих речей следующие "характеризующие коммунистов" слова: "С помощью террора и аналогичных методов, измены, вероломства и отказа от всякой правды мы низведем человечество до покорного повиновения нашей власти". Разумеется, "ленинская цитата" оказалась на поверку жульнической подделкой, явив миру еще одно убедительное доказательство того, что на путь "отказа от всякой правды" встал отнюдь не коммунистический, а так называемый "свободный западный мир". Однако буржуазная печать нашла способ "спасти" пойманного с поличным губернатора, объявив, что хотя подлинность цитаты не установлена, она довольно точно воспроизводит "советский дух"! Но разве не пособия вроде коновского "Духа современной России" служили подспорьем Рокфеллеру и его подручным?

Построение разного рода беспочвенных исторических параллелей — любимое занятие официальной буржуазной "россики". Сравнивать исторические события разных эпох нисколько не запрещается. Сравнивать даже полезно для уяснения сути событий. Только сравнивать надо совсем не то и не так, как это делают Кон и его коллеги. Сравниваемые явления должны быть сопоставимы, должна иметься общая социальная основа для сравнений.

Так, убедительную историческую параллель можно провести между политикой прошлых и нынешних империалистов и эксплуататоров, например, между реакционной политикой царской России XIX в. и нынешней реакционной политикой США. Правда, здесь, как и во всякой параллели, помимо общего, есть и свои отличия: Россия была всего-навсего жандармом Европы, империалисты США претендуют на роль жандарма мира. Россия защищала умирающий феодализм, США защищают и умирающий капитализм и сгнившие полуфеодальные режимы. Но эти отличия ничуть не отменяют родства и сходства, оно существует не только в голове историка; но, как говорится, во плоти и во крови, — в виде реакционных союзов империалистической Америки с диктаторскими режимами, с политическим отребьем всего мира, вроде Франко, Трухильо, Чан Кайши… Даже Кон стал в последние годы сокрушаться насчет того, что "поддержка нами диктаторов в Испании и Латинской Америке ослабляет позиции Запада в борьбе с коммунизмом", разумеется, не желая признавать, что поддержка эта результат не только и не столько ошибок и просчетов, сколько выражение кровного родства реакции разных стран.

Дает определенные основания для сравнения политика нынешних западных колонизаторов и прежних русских крепостников. И те и другие столетиями угнетали и эксплуатировали одни "чужих", другие — "своих" рабов, русского закрепощенного мужика недаром сравнивали с черным африканским рабом. И колонизаторов и крепостников только революция или явная угроза революционного взрыва заставляла идти на "освобождение" рабов, и те и другие делали все, чтобы заменить старое, колониальное или крепостное, рабство новой кабалой. Русские крепостники, усвоив наконец-то принцип "лучше сверху, чем снизу", "освободили" в 1861 г. крестьян, "наделили" их землей. Но и полсотни лет спустя крестьяне не сумели выплатить свой "долг" благодетелям, а миллионы десятин лучшей земли по-прежнему оставались в помещичьих руках. А поскольку разоренное и ограбленное крестьянство продолжало борьбу, "освободители" стали кричать о его "черной неблагодарности", их идеологи создали специальные теории, согласно которым "чем более либеральным был самодержавный строй, тем более злобные инстинкты ан порождал". Но не аналогичным ли способом "освобождают" ныне "сверху" бельгийские или французские колонизаторы народы Алжира или Конго, не подобные ли теории разрабатывают ныне коны в своих "размышлениях" о колониализме? Разница лишь та, что русские крепостники сумели затянуть "освобождение" на добрые полсотни лет, их нынешним потомкам придется убираться из колониальных стран скорее: бывший африканский раб становится теперь демократом очень быстро, гораздо быстрее русского полукрепостного мужика, на его стороне поддержка могучих сил.

А разве нет определенного родства в старых и новых теориях противопоставления Запада Востоку? Внешне Кон и его коллеги выступают против самодержавного панславизма, отгораживавшего когда-то Восток от Запада. На деле они ближе всего к тем, от кого открещиваются. Есть действительно кое-что общее в постановке проблемы Восток — Запад прежде и теперь, но только совсем не в коновском смысле.

Лет 100–150 тому назад противопоставление Востока и Запада выражало противоречие между феодализмом и капитализмом. Призыв "Не идите по пути Запада" означал: "Не покушайтесь на феодализм". Ныне призыв "Не идите по пути Востока" означает: "Не покушайтесь на капитализм". Но как удивительно похожи в остальном старые и новые реакционеры. Гансы коны лишний раз подтверждают общий закон всякой реакции — ее стремление отгородить народы своей страны и других стран от дороги прогресса.

Но сколько бы ни старались коны отгородить Запад от Востока, все их старания напрасны и бесплодны. История идет мимо конов и вопреки конам. История не знает ни "западного", ни "восточного" пути. Она знает только один, общий для всех народов и стран путь закономерного социального прогресса, перехода от отживших общественных форм, к новым, высшим: от феодализма к капитализму, от капитализма к социализму и коммунизму.

"Что-то неладное происходит с нашей страной, — писал в своей книге "Война или мир" Д. Даллес — один из родоначальников "холодной войны" послевоенного периода. — Нам недостает истинной и динамичной веры, а без нее нам мало что поможет". В этой связи он и заговорил о необходимости создания "общей стратегии наступательной идеологической борьбы". Первым принципом этой стратегии стал лозунг "познай врага своего". Враг — это, разумеется, коммунизм вообще, и в особенности Советская Россия. "Понять советскую коммунистическую доктрину нелегко, — отмечал Даллес. — Она отличается сложностью и требует довольно тяжелой умственной гимнастики. Но она имеет могучую власть над миллионами людей во всем мире. Если другие смогли ее понять, то, без сомнения, это не непреодолимо для умственных способностей американцев… Часовой механизм взрывателя замедленного действия, может быть, и сложен. Но если такой механизм придан бомбе, которая своим взрывом может отправить нас к праотцам, то на его изучение стоит потратить время. Ведь эти часы отсчитывают минуты, которые нам осталось жить"[203].

Заботы Даллеса о "познании" врага своего понятны: неотвратимо съеживается, сжимается, исчезает с лица нашей планеты капиталистический мир — мир эксплуатации, войн, колониализма, мир самого грубого и утонченного насилия, самой изощренной и открытой лжи. Понятно и то, почему история России занимает особое внимание буржуазных идеологов: она была первой в мире страной, где в схватке с буржуазией победил пролетариат, эта первая победа пролетариата сыграла в истории капитализма роковую роль. Казалось бы, случайное недомогание капиталистической системы оказалось на поверку ее смертельной болезнью, "локальное" поражение, нанесенное белогвардейцам и интервентам на полях России, обернулось поражением империалистов на континентах Азии и Африки, Америки и Европы. Но Россия не только первой вырвалась из буржуазного рабства. Преодолев огромные трудности, она первой готовится и ко вступлению в коммунизм, к тому, чтобы в ближайшем будущем обогнать самые передовые буржуазные страны в экономическом отношении. А это гигантски увеличивает силу притяжения коммунистических идей среди народов мира.

Буржуазия хотела бы "исправить" ход истории, вырвать победу у коммунизма, хотела бы научиться избегать поражений, сохранить свою власть и богатства. Поэтому она не может не обращаться к прошлому, не может не изучать его. Но буржуазия в то же самое время и не может учиться урокам истории, ибо история учит обреченности капитализма, ибо история против нее.

Эту неопровержимую истину великолепно подтверждает развитие нынешней буржуазной "россики". Колоссальные силы и средства были затрачены в последние годы в странах "свободного Запада" — США, Великобритании, Западной Германии на ведение "психологической войны", развитие таких специальных исторических наук, как "Sovietstudies" и "Ostforschung". С помощью правительственных субсидий и фондов Рокфеллера и Форда, Дюпона и Карнеги, в тесном сотрудничестве с Госдепартаментом и Фориноффис были подготовлены сотни "специалистов" по России и Востоку. Им были обеспечены идеальные условия работы, открыты все возможности для публикации работ. Усилиями этих специалистов за самое короткое время была создана колоссальная литература, начиная от десятков монографий по отдельным проблемам "советоведения", сотен специальных статей в "научных" журналах и кончая тысячами публикаций в газетах и боевиках типа "Life" или "Time". Началось идеологическое "наступление" на коммунизм. "Специалисты" вступили в бой. Надо сказать, что они добились кое-каких количественных "результатов". Были изданы сотни и тысячи "пособий по коммунизму", десятки и сотни книг о Советской России. Был поднят невероятный шум о "победах". Появились тысячи похвальных рецензий. Последовали награды, повышения в чинах и званиях.

Но прошло немного времени, и стало ясно, что сознательный обман народа буржуазией превратился в самообман. Все успехи коммунистов оказались неожиданными для врагов. К изучению России добавилось исследование того, почему это "изучение" не приносит желаемых плодов? В буржуазной печати все явственнее зазвучал следующий мотив: мы планируем наступление против коммунизма, наступаем, кричим о наступлении и празднуем победы, но в конце концов обнаруживаем, что в результате мы снова проиграли, а коммунисты "выиграли". Бурный "расцвет" современной буржуазной "россики" обернулся полнейшим бесплодием ее результатов. "Никто не разбирается в русских делах, — признался с горечью и негодованием американский генерал Туайнинг в 1956 г. по возвращении из СССР. — Разница существует только в степени невежества"[204].

Это признание подтверждает, что реакционеры в науке могут выполнять социальный заказ реакционеров в политике, но оказать существенную помощь последним они органически не способны. Какие бы средства ни вкладывались в развитие этой науки, она оказывается способной только на одно: "научную" разработку "мифов и басен, культивируемых сверху" (Шуман), "обоснование" домыслов, нужных для оправдания все той же реакционной политики.

Генерал смотрит на вещи так, как и положено генералу: что было бы, если бы во время войны разведка систематически сообщала командованию заведомо ложные сообщения о противнике и на основе этих "сведений" разрабатывались планы операций? Что было бы, если бы корректировщики огня давали каждый раз неверные координаты, благодаря чему устанавливался неверный прицел? Итоги таких операций и результаты подобного огня известны, это — проигранные сражения и бесполезная трата боеприпасов. Если остается возможность, то виновных наказывают.

Но кого наказывать в случаях непрекращающихся политических и идеологических просчетов буржуазии? Подлинная самокритика для нее немыслима, это — самоубийство, потому что дело совсем не в ее "умственных способностях", как казалось Даллесу, а в способностях социальных.

Собственно говоря, уже сама даллесовская постановка задачи сразу же предполагала и решение, причем ложное решение следовало из ложной же постановки. С самого начала задача сводилась не к "познанию коммунизма", не к "исследованию" его, а к поискам или фабрикации "фактов", подтверждающих заранее заданные "выводы" о том, что коммунизм — абсолютное зло.

Не изучать коммунизм, а лгать о нем, не исследовать, а клеветать на него — так надо понимать завет Даллеса. Так он и был понят и претворен в жизнь исполнителями его указаний.

Две главные идеи были положены в основу антикоммунистической пропаганды: Советский Союз, во-первых, агрессивен, во-вторых, нищ, так как все средства тратит на "вооружения", стремясь "насилием" покорить весь мир. Но время подтвердило два неопровержимых факта. Во-первых, самое искреннее миролюбие СССР. Во-вторых, огромные достижения, а еще более — неисчерпаемые возможности, перспективы социализма в повышении благосостояния народа. Возникло и все более растет противоречие между тем, что говорили реакционные политики и идеологи народам капиталистических стран о социализме, и тем, что народы видят воочию.

Десятилетия коны твердили, что коммунизм "агрессивен". Но вот люди увидели, услышали, узнали, что коммунизм, став и в военном отношении сильнее капитализма, по-прежнему предлагает ему мирное сосуществование, всеобщее и полное разоружение. Десятки лет коны твердили, что социализм — это нищета, что если коммунисты и смогли развивать тяжелую индустрию, то только лишая свой народ всего необходимого. Но вот спустя всего 10–15 лет после самой разрушительной в истории России войны "рабы коммунизма" поставили ближайшую цель: ввести самый короткий в мире рабочий день, добиться самого высокого в мире жизненного уровня. И народы капиталистических стран узнали об этом сами, без посредников, без "специалистов по России", а вопреки этим "специалистам". Ложь стала рассеиваться, возникла реальная угроза поражения сторонников "холодной войны". В их стане появилась растерянность, наметились расхождения. Они оказались на распутье, они попытались маневрировать, они сделали под давлением общественности шаг вперед, к политике мирного сосуществования, и тут же в силу своих классовых интересов — два шага назад, к политике "холодной войны". Они согласились на обмен американскими и советскими выставками, чтобы народы СССР и США ближе узнали друг друга, и сами же приурочили к визиту Никсона в СССР знаменитую (больше всего своей примитивностью) резолюцию конгресса США о "рабах коммунизма".

Они приветствовали встречу Д. Эйзенхауэра и Н. С. Хрущева и сами же отравляли международную атмосферу воинственными речами и клеветой на коммунизм. Они предлагали взглянуть правде "в глаза" и тут же организовали новый поход лжи. Об этом свидетельствует программа Никсона по борьбе с коммунизмом и его "пророчество", согласно которому "холодная война" между США и СССР будет длиться еще не меньше 50 лет. Об этом говорит также статья председателя "Радио корпорейшн оф Америка" Д. Сарнова в американском журнале "Лайф" (1 августа 1960 г.). Статья называется "Как повернуть течение холодной войны в пользу Америки". И пост автора, и тема, и содержание статьи заслуживают внимания. Д. Сарнов уведомляет человечество, что "Америка твердо решила выиграть холодную войну и тем самым уничтожить разрушительную мощь коммунизма, основой которого является Советский Союз…" Он ополчается против "идеализма" и призывает вернуться к политике Даллеса: "По-моему, сейчас нужны не какие-то приготовленные на заказ новые установки, а возобновление понимания прежних установок…" Сарнов горячо поддержал "законопроект о создании "Академии свободы", где будут обучаться "специалисты по холодной войне". "Можно или нужно было бы, — предлагает Сарнов, — создать какое-то новое министерство (очевидно, по геббельсовскому образцу. — Авт.), глава которого пользовался бы правами министра — члена кабинета, чтобы планировать и координировать всю деятельность, связанную с холодной войной". В заключение Сарнов требует увеличения ассигнований не только на вооружение, но и на идеологическую борьбу, уверяя американский народ, что жертвы окупятся.

Перед нами — проявление одного из тех бешеных метаний буржуазии, о необходимости трезвого учета которых писал Ленин. Истерическая ставка на силу ныне особенно нереальна: сейчас и в военном отношении коммунизм сильнее капитализма. Что касается идеологической стороны дела, то свое бессилие, бессилие лжи перед правдой признал и сам Сарнов: "Самые большие успехи коммунизм одержал еще до того, как Советская Россия создала бомбу… Советские преимущества были не военными и техническими, а политическими и психологическими".

Мы не знаем, будет ли создана "Академия свободы" или "какое-то новое министерство", но нет сомнения в том, что в любом случае эта затея, как и все прежние, обречена на провал. Буржуазия органически неспособна создавать "истинную и динамичную веру", неспособна "познать врага своего", даже если сам Ганс Кон станет "академиком" упомянутой "Академии" или займет крупный пост в указанном "министерстве", напишет еще два десятка трудов, доказывающих, что Запад "цветет", а Восток "гниет". И даже если бы были созданы сотни сарновских министерств и академий, а на субсидирование конов была затрачена половина бюджета США, если бы армия этих "специалистов" превысила вооруженные силы страны и около каждого американца — идеал покойного сенатора Джона Маккарти — кроме шпиона, стоял бы еще и "специалист" по антикоммунизму, все равно их усилия пойдут прахом.

Современный капитализм, желающий, быть "единственным", "вечным" строем, сам торопится к своему концу. Буржуазия и ее идеологи обманывают не только народ, но и друг друга. Мало того, они сами знают об этом обмане. Конам и их хозяевам прекрасно известно, какой ценой еще удерживается капитализм от окончательного развала и чего стоят все коновские "открытия", тем не менее коны уверяют в своих "пособиях" буржуазию, будто она находится в "юношеском возрасте", а "омоложенная буржуазия" в свою очередь объявляет, что коны — "ведущие историки современности". Получается изумительная картина "расцвета" и капитализма, и его исторической "науки". И за каждым таким "расцветом" следует неминуемый очередной провал.

Между тем реальная история России могла бы многому научить современный буржуазный мир. Опыт мирового коммунизма, опыт русской социалистической революции — это действительно громадный и ни с чем не сравнимый по своей поучительности опыт.

Судьбы истории решают массы. Классы и партии, чей корыстный интерес противостоит интересам народа, рано или поздно сходят с исторической арены. Вся история побед социализма за последние десятилетия была и остается наглядным подтверждением этой старой и вечно новой истины.

Именно эту элементарную, не требующую никакой "тяжелой умственной гимнастики", истину старался донести до сознания американского народа еще в 20-е годы замечательный интернационалист и патриот, борец за правду Джон Рид. "Не компромиссами с господствующими классами или с другими политическими лидерами, не примирением со старым правительственным аппаратом, — писал Рид в своей знаменитой книге "10 дней, которые потрясли мир", — завоевали большевики власть. Но они сделали это и не путем организованного насилия маленькой клики… Единственная причина огромного успеха большевиков кроется в том, что они осуществили глубокие и простые стремления широчайших масс населения, призвав их к работе по разрушению и искоренению старого, чтобы потом вместе с ними возвести в пыли падающих развалин остов нового мира…"[205]

Именно ту же истину выразил, как мы видели, и Ганс Кон в своей ранней работе "Смысл и судьба революции", когда писал: "Большевики всего-навсего воплощали программу народа, в этом заключалась их сила и их призвание. Только они совершили революцию, если под революцией понимать осуществление народных стремлений"[206].

Больше того, ценные признания о характере русской революции делали даже деятели русской буржуазии.

"Приходится, вообще, внести некоторую поправку в наше представление (т. е. представление буржуазных политиков. — Авт.) о пределах возможности для индивидуальной человеческой воли управлять такими массовыми явлениями, как народная революция… — писал вождь русского кадетизма Милюков в 1920 г., осмысливая уроки Октября и гражданской войны. — Если роль вождей (разумеется, вождей буржуазии. — Авт.) в событиях оказывается менее активной, то зато должно быть сильно исправлено и ходячее представление о пассивной роли инертной массы… Массы принимали от революции то, что соответствовало их желаниям… Отойдя на известное расстояние от событий, мы только теперь начинаем разбирать, пока еще в неясных очертаниях, что в этом поведении масс, инертных, невежественных, забитых, сказалась коллективная народная мудрость… Когда мы будем подводить актив и пассив громадного переворота, через который мы проходим, мы, весьма вероятно, увидим то же, что показало изучение великой французской революции. Разрушились целые классы, оборвалась традиция культурного слоя, но народ перешел в новую жизнь, обогащенный запасом нового опыта, решивший для себя свой главный жизненный вопрос — вопрос о земле".

Ту же мысль Милюков повторил и в 1929 г. в своей книге "Республика или монархия": "Когда мы теперь говорим, что народ сам решит свою политическую судьбу, — это не голая фраза, а признание факта, созданного двенадцатью годами непосредственного участия масс в народной революции".

Подчеркивая значение этих ценных признаний вождя русской буржуазии, сразу же оговоримся: Милюков остался врагом коммунизма. Он "прозрел" только тогда, когда все его открытые ставки на оружие и ложь оказались биты. Он только заигрывал с правдой в целях "новой тактики", он пытался придать хотя бы видимость защиты народных интересов своей слишком откровенной контрреволюционной программе. От признания буржуазным политиком народных интересов на словах целая пропасть до их признания на деле — и русский кадетизм этой пропасти никогда не переступал, на дне ее он нашел свою могилу.

Но, хотя буржуазия не изменила с тех пор своей природы, появились силы, которые могут заставить буржуазию там, где она находится еще у власти, уважать народный интерес. И в познании этой необходимости буржуазным политикам мог бы действительно помочь опыт русской революции, опыт не в том его виде, как он подается "специалистами по России" вроде Кона, а опыт реальный, доля которого нашла, хотя и чисто внешнее, отражение в послереволюционных милюковских статьях.

Больше того, значение этого опыта буквально удесятеряется в наши дни, когда мирное сосуществование двух различных систем, соревнование между ними встало на "повестку дня".

Вопрос о мире был одним из главных вопросов, которые решили исход борьбы между русской буржуазией и пролетариатом. Мир был самой настоятельной и неотложной необходимостью для России в роковой для русской буржуазии 1917 год. От установления мира зависела тогда судьба России, ее будущее, судьба народа и государства. И в этом решающем вопросе русская буржуазия пошла по стопам царизма, предала свой народ. Ее классовый интерес и связи с международным империализмом заставляли ее продолжать бессмысленную бойню, калечить и губить сотни тысяч и миллионы людей. Напротив, интересы народа в этом ключевом вопросе с самого начала мировой войны и до ее конца выражали большевики. Для них лозунг мира не был ни лозунгом момента, ни приспособлением к настроениям масс. За мир они стояли и тогда, когда массы были охвачены мелкобуржуазным оборонческим угаром, поддались уговорам буржуазных политиков, и большевикам пришлось некоторое время идти вопреки настроениям обманутых масс. За мир большевики были и тогда, когда массы освободились от оборонческого угара и стали поддерживать большевиков. За мир большевики были и после взятия власти в свои руки. Недаром первым докладом Председателя рабоче-крестьянского советского правительства Ленина был доклад о мире.

Теперь, 40 с лишним лет спустя, история в еще большем масштабе, чем тогда, и в еще более острых формах ставит перед народами и правительствами старый вопрос: мир или война. Этот вопрос стал теперь вопросом существования не нескольких государств, а всего мира, он стал на повестку дня не в ходе войны, а до нее, ибо гигантское развитие средств уничтожения лишает людей возможности раздумывать над ним в том случае, если реакционные силы развяжут новый конфликт. Гибель десятков и сотен миллионов людей, опустошение государств и целых континентов — вот что ждет народы в этом случае.

Буржуазные идеологи всегда и везде обвиняли пролетариат и коммунистические партии в том, что они знают только один путь, один способ свержения капитализма — путь кровавой насильственной революции, что они хотят навязать социализм штыками, войной.

Пролетариат и его партия считают, что история идет и к победе коммунизма и к социальной смерти капитализма. Строй, принесший человечеству кровавую эксплуатацию, бесчисленные войны и опустошения, обречен, победа коммунизма и поражение капитализма одинаково неизбежны. Сознание этой неодолимой закономерности входит, по-своему, даже в буржуазные умы, заставляя идеологов буржуазии подыскивать для своего гниющего общества новые, "свежие" слова: "свободное общество", "народный капитализм". Все это говорит не об изменении природы империализма, а о том, что он дожил до такого возраста, что боится взглянуть на себя.

Но прежде всего от самой буржуазии и ее политиков зависит то, каким путем — путем кровавым или бескровным, мирным или военным — произойдет в той или иной стране неизбежный революционный переворот. Когда большевистская партия в России взяла после Февраля курс на социалистическую революцию, Ленин говорил, что создалась "крайне редкая" в истории и "крайне ценная" возможность совершить в мирных формах этот переворот. Правда, эта возможность быстро исчезла: как только у буржуазии оказались в руках военные силы, она попыталась сломить революцию вооруженным путем и сама была свергнута в Октябре путем вооруженного восстания. Но, поскольку это пролетарское восстание было поддержано гигантским большинством народа, Октябрьская революция оказалась в то же время самой бескровной в истории революцией. Задачей большевиков было вовсе не физическое истребление своих противников "с помощью ЧК", как обычно описывают становление Советской власти нынешние "историки" вроде Кона, а мирное строительство новой экономики с привлечением к этому строительству буржуазных специалистов.

Кто же "выстрелил первым"? Кто начал гражданскую войну и интервенцию? Кто первым прибег к террору, как средству борьбы? Все это — исключительно и только дело рук российской и международной буржуазии, российской и международной реакции. Именно ее идеологам и политикам принадлежит известный лозунг "задушить революцию костлявой рукой голода", выброшенный накануне Октября, им же принадлежит другой известный призыв: "удушить большевизм в колыбели", поднятый после Октябрьской революции.

Только характер ожесточенного вооруженного сопротивления буржуазии определил невероятно острые, кровавые формы гражданской войны, принеся небывалые страдания русскому народу. Но эти формы и методы утверждения Советской власти в России явились в данном случае особенным, а не общим в международном опыте пролетариата, и В. И. Ленин десятки раз подчеркивал это положение, говоря, что "в том государстве, где буржуазия не окажет такого бешеного сопротивления, задачи Советской власти будут легче, она сможет работать без того насилия, без того кровавого пути, который нам навязали господа Керенские и империалисты"[207].

Для коммунистов вопрос о мирном пути социалистической революции — это вопрос не просто тактики, а всего их гуманистического мировоззрения. Как сказано в Декларации Совещания коммунистических и рабочих партий, "рабочий класс и его авангард — марксистско-ленинская партия стремятся осуществить социалистическую революцию мирным способом. Осуществление этой возможности соответствовало бы интересам рабочего класса и всего народа, общенациональным интересам страны". Что же касается другой возможности — немирного перехода к социализму, то "степень ожесточенности и формы классовой борьбы в этих условиях будут зависеть не столько от пролетариата, сколько от силы сопротивления реакционных кругов воле подавляющего большинства народа, от применения насилия этими кругами на том или ином этапе борьбы за социализм"[208]. Эти мысли подтверждены и в московском Заявлении Совещания коммунистических и рабочих партий.

Империализм своей природы не изменил. Однако изменилось соотношение сил между капитализмом и социализмом, что впервые создало возможность ограничить на международной арене агрессивные действия империалистов, навязать им мир. Империалистам волей-неволей приходится считаться с тем, что попытки уничтожить коммунизм, развязав новую мировую войну, приведут к их же собственной гибели.

И надо сказать, что первые проблески разума, того разума, которого были лишены вожди русской буржуазии или который посетил их слишком поздно, сейчас появляются у некоторых буржуазных деятелей Запада.

Среди них выявляются две тенденции, которые существуют объективно, независимо от того, что сами лица могут резко менять свои взгляды в ту или другую сторону. Представители первой тенденции, безраздельно господствовавшей в прошлом, господствующие, но находящиеся в явном кризисе теперь, стоят теперь за то, что нет иных путей борьбы с коммунизмом, кроме войны и лжи. Предельное выражение эта тенденция достигла в пресловутой политике с "позиций силы", уповании на мощь американского ядерного оружия, в столь бесславно провалившейся антикоммунистической истерии 1956–1957 гг. и срыве конференции "в верхах" в 1960 г.

Представители другой тенденции, не отказываясь от защиты капитализма и даже уверенные, что он, в конце концов, выстоит, признают правомерность и необходимость мирного сосуществования. Они учатся этой истине медленно и с великим трудом, учатся только под давлением народов.

Империалисты не упускают ни малейшей возможности, чтобы попытаться кровавым насилием подавить освободительное движение. Убийство национального героя Африки Патриса Лумумбы и его соратников, совершенное бельгийскими колонизаторами при активном содействии их партнеров по НАТО, расстрелы патриотов в Алжире, развязывание гражданской войны в Лаосе, попытки экспорта контрреволюции на Кубу — все это достаточно ясно свидетельствует о том, какое оружие применяет реакция, если ее не обуздать.

Вот почему, будучи твердо уверенными в конечном торжестве дела мира, демократии и социализма, мы знаем, что оно победит только в трудной борьбе, которая потребует максимального напряжения всех сил.

Мирное сосуществование разных социальных систем будет в то же время их мирным соревнованием. Всеобщее разоружение, которое предлагают коммунисты, не означает их идейного разоружения. Мирное сосуществование двух систем не тождественно свертыванию идеологической борьбы между капитализмом и социализмом, эта борьба еще более усилится в то время, когда, говоря словами Маркса, "критика оружием" будет окончательно заменена "оружием критики". Однако "оружие критики" коммунисты понимают не так, как идеологи "холодной войны". Объективность доводов, очевидность фактов, сила примера — вот наше оружие в идеологической борьбе. Нельзя отказаться от решения спорных вопросов оружием и одновременно сохранять в качестве главного идейного оружия ложь, которая как раз и разжигает страх и ненависть, т. е. ведет в конечном счете опять-таки к войне. Нельзя решать спорные вопросы ни при помощи оружия, ни при помощи лжи. Вот почему борьба за мирное сосуществование двуедина — это борьба и против войны, и против лжи.

Если "перековать мечи на орала", если произвести всеобщее и полное разоружение и все те колоссальные средства, которые тратятся на войны, использовать на мир — какой невиданный скачок вперед сможет сделать человечество, как быстро исчезнут с лица земли голод, нищета, болезни. Если выбить из рук идеологов "холодной войны" их оружие — ложь, если все средства, которые тратятся ныне на поточную фабрикацию клеветы о странах социализма, направить на изучение правды о них — как близко узнают народы друг друга, как обогатят они свою культуру!

И это — вовсе не пустые мечты, бесплодные пожелания, утопии. Это теперь лозунги, за которыми стоят реальные силы, за которыми пойдут народы всех стран. "Главная отличительная черта нашего времени, — говорится в Заявлении Совещания представителей коммунистических и рабочих партий, — состоит в том, что мировая социалистическая система превращается в решающий фактор развития человеческого общества… Наступило время, когда социалистические государства, образовав мировую систему, стали силой интернациональной, оказывающей могучее воздействие на мировое развитие. Появились реальные возможности решать важнейшие проблемы современности по-новому, в интересах мира, демократии и социализма"[209].

Борьба против войны и против лжи — эти две благородные задачи встают сейчас перед всеми мыслящими и честными людьми, ни один человек, чем бы он ни занимался, не может уйти от их решения. Беспробудным тупоумием или отвратительным фарисейством всегда были разглагольствования о "независимости" истории от политики, о том, что "истина" находится якобы "вне политики". Ведь политика ныне — это вопрос о существовании, о самой жизни сотен миллионов сегодняшних людей и неисчислимых миллиардов людей будущих. Как можно "не зависеть" от вопроса о жизни и смерти! Как может быть истина "вне" этого вопроса!

Вопрос всёх вопросов — это борьба за мир, мирное сосуществование стран социализма и капитализма. Здесь ныне проходит основной водораздел между различными социальными силами, тенденциями, направлениями. Здесь ныне главный критерий общественного и научного смысла трудов любого деятеля, в том числе и историка.

Вся история человечества, история любого народа — это сильнейший аргумент за мир, а не за воину, не за вражду, а за дружбу между народами. Советские историки — за открытую, безусловную, тесную связь прогрессивной политики и науки, политики мира и объективной истории. Они — против открытого или замаскированного подчинения исторической науки реакционной политике, против лжеистории, служащей "холодной войне"!

Дружба США и СССР нужна не только американскому и не только советскому народу, она нужна всем народам мира. Разоблачение конов — условие этой дружбы. "В Америке есть силы, которые действуют против нас, против ослабления напряженности, за сохранение "холодной войны", — говорил Н. С. Хрущев после своего визита в США в 1959 г. — Закрывать глаза на это значило бы проявить слабость в борьбе против этих злых сил, злых духов. Нет, их надо обнажить, их надо показать, их надо публично высечь, их надо поджарить, как чертей на сковородке"[210].