Мы приоткрыли лишь одну страницу книги, которая называется "современная буржуазная наука". Но и за этой страницей нетрудно угадать, представить себе, что такое "свободное западное общество" с его борьбой противоречивых тенденций, с его добром и злом, с его правдой и ложью.
Каковы коны в жизни — официальной и повседневной, что они думают и чувствуют, когда ставят свои отточия, пишут свои книги, любуются блестящей обложкой своего очередного "труда", читают хвалебные отзывы и рецензии и получают гонорары, когда поднимаются по карьеристской лестнице, увенчиваются званиями докторов и профессоров, академиков и президентов научных обществ? С какими подлинными мыслями и чувствами читают они лекции студентам? Что говорят о себе при людях и что думают и знают о себе наедине? Каковы они, когда лгут сегодня там, где вчера говорили правду? Как относятся к людям? Как подводят итоги своей жизни? Во что верят, о чем мечтают, что сделали бы они в мире, будь на то их полная воля? Когда и как произошло их первое грехопадение в науке? Вопросов таких масса. Они очень интересны и очень важны. Однако здесь кончается область общественной науки и начинается область искусства и литературы. Здесь кончается область социологии и начинается область психологии. Цельная картина жизни буржуазной интеллигенции, ее плоть и дух давно и прекрасно изображены и изображаются в художественной литературе. Имеется немало замечательных произведений, в образах которых явственно проступают многие черточки Кона, его покровителей, сторонников и противников. Вспомним хотя бы два романа, принадлежащих американским авторам: "Живи с молнией" Митчелла Уилсона и "Крупная игра" Джей Дайса. Герои этих романов Эрик Горин и Хауэлл Уинсли решали тот же вопрос, который встает так или иначе перед любым интеллигентом в буржуазном мире: можно ли совместить страсть к науке с подчинением ее реакционной политике и бизнесу?
Возможно, детали, подробности ренегатства Ганса Кона останутся тайной, известной только ему самому. Сущность его, общий характер художники уловили и изобразили давным-давно. Но искусство и общественная наука — два пути познания одного и того же предмета, жизни общества. Поэтому вполне закономерно, что точный научный анализ деятельности Ганса Кона дает и общественная наука — марксизм.
Марксизм для Кона и его коллег давно и безнадежно "устарел". Буржуазный историк не был бы самим собой, если бы не произнес этих традиционных слов, приступая вопреки всякой логике к тысяча первому опровержению "мертвого" врага и расчетливо предпочитая, как всегда, воевать не с самим марксизмом, а со своими измышлениями о нем. Нет такой стороны в марксизме-ленинизме, которую сумел хотя бы понять профессор Кон. И нет такой стороны в творчестве профессора, которая не получила бы исчерпывающей научной характеристики в трудах классиков марксизма. Они давным-давно, еще до рождения своего критика, нарисовали его точный портрет.
"Факты — упрямая вещь, говорит английская пословица, — писал Ленин. — Эта пословица особенно часто вспоминается, когда видишь, как иной писатель соловьем разливается по вопросу о величии "принципа национальности" в его разных значениях и соотношениях, причем применяется этот "принцип" по большей части столь же удачно, как удачны и уместны были восклицания известного героя народной сказки: "таскать вам не перетаскать" при виде похоронной процессии.
Точные факты, бесспорные факты — вот что особенно невыносимо для этого рода писателей и вот что особенно необходимо, если хотеть серьезно разобраться в сложном и трудном вопросе, сплошь да рядом умышленно запутываемом… В области явлений общественных нет приема более распространенного и более несостоятельного, как выхватывание отдельных фактиков, игра в примеры. Подобрать примеры вообще — не стоит никакого труда, но и значения это не имеет никакого, или чисто отрицательное, ибо все дело в исторической конкретной обстановке отдельных случаев. Факты, если взять их в их целом, в их связи, не только "упрямая", но и безусловно доказательная вещь. Фактики, если они берутся вне целого, вне связи, если они отрывочны и произвольны, являются именно только игрушкой или кое-чем еще похуже. Например, когда писатель, бывший в прежние времена серьезным и желающий, чтобы его считали таковым, берет факт монгольского ига и выставляет его как пример в пояснение некоторых событий в Европе XX века, можно ли это считать только игрой, или правильнее отнести это к политическому шарлатанству? Монгольское иго есть исторический факт, несомненно связанный с национальным вопросом, как и в Европе XX века наблюдается ряд фактов, столь же несомненно связанных с этим вопросом. Однако немного найдется людей — типа тех, кого французы зовут "национальными клоунами", — способных претендовать на серьезность и оперировать для иллюстрации происходящего в Европе в XX веке с "фактом" монгольского ига"[211].
Каждую строку, каждое слово этой блестящей характеристики можно с полным правом отнести и к нашему "законодателю теории национализма". Ведь это именно он, Г. Кон, бывший в прежние времена серьезным и желающий, чтобы его считали таковым, превратился ныне в "национального клоуна", политического шарлатана, играющего в примерчики, выхватывающего отдельные фактики, иллюстрирующего события в России XX в. "фактами" монгольского ига.
А разве не подтверждают все последние "научные" открытия профессора слова Энгельса о тяжеловозе обыденного буржуазного рассудка, застрявшем перед рвом, "…отделяющим сущность от явления, причину от следствия?"[212]
И не относится ли к Кону целиком и полностью указание В. И. Ленина насчет того, что "изгнание законов из науки есть на деле лишь протаскивание законов религии"[213].
Когда Маркс писал о том, что в буржуазной общественной науке бескорыстные поиски истины сменились сражениями наемных писак, когда он говорил о падении Гизо, лишившегося всякого исторического разума, в том числе и разумения своих собственных поступков, когда Маркс восклицал: да не только короли уходят, но также и таланты буржуазии уходят[214], то ведь это было сказано и о нем, о Гансе Коне.
"Буржуазия все превращает в товар, а, следовательно, также и историю, — писал Энгельс. — В силу самой ее природы, в силу условий ее существования ей свойственно фальсифицировать всякий товар: фальсифицировала она также и историю. Ведь лучше всего оплачивается то сочинение, в котором фальсификация истории наиболее соответствует интересам буржуазии"[215]. Но разве история, как она пишется Коном, — это не тот же фальсифицированный товар?
Подобных характеристик можно привести еще очень много, но и приведенных вполне достаточно, чтобы перед нами, как живой, предстал Ганс Кон. Да, все это сказано о Гансе Коне, но не только о нем. Многие его коллеги узнают себя в этих характеристиках. И самое замечательное в том, что Маркс, Энгельс и Ленин обрисовали облик Ганса Кона, не зная его лично, но зная конов как социальное явление. Вот почему они "раскусили" всех прошлых, настоящих и будущих конов, обнажили их методологию, их отношение к фактам, предвидели их научную карьеру, показали причины вырождения науки в буржуазном обществе, где перед всяким ученым рано или поздно встает дилемма: либо рвать безоговорочно с интересами буржуазии, либо продаваться. Вот почему возникло такое, на первый взгляд парадоксальное, явление: "опровергнутые" Коном Маркс, Энгельс и Ленин давным-давно, до рождения своего "критика", нарисовали его точный портрет, а с другой стороны, Г. Кон желающий опровергнуть марксизм-ленинизм, на деле подтверждает его истину. Сможет ли когда-либо Ганс Кон понять этот парадокс?
"В науке нет широкой столбовой дороги, и только тот может достигнуть ее сияющих вершин, кто, не страшась усталости, карабкается по ее каменистым тропам", — писал о судьбе ученого Карл Маркс[216]. Ганс Кон в пору своей молодости "тоже" отважился на штурм этих сияющих вершин. По проторенной тропе он взобрался на первый уступ, а затем, испугавшись собственного безрассудства, стал подумывать о безопасном спуске. Весь остаток жизни он тоже "карабкался" по каменистым тропам, но уже не вверх, а вниз, пока не очутился в болоте, откуда и пытается теперь забросать грязью те сияющие вершины, которых ему так и не суждено было покорить…