Митридат. Отважный воин, блестящий стратег, зловещий отравитель. 120–63 гг. до н. э.

Глава 13. Цари-изменники

Когда мы последний раз видели Митридата, его смела отчаянная толпа, убегающая прочь из Кабиры. Древние источники говорят о том, что произошло дальше, но чувства царя мы можем себе лишь представить. Без сомнения, он раз за разом просматривал в своем воображении мучительную панораму его поражений на суше и на море. Беспокойство за товарищей и за свое царство смешивалось с картинами смерти, которой он лично повелел предать свою семью, царицу, любовниц, детей. Но, вне всякого сомнения, Митридат также заставлял себя думать дальше, просчитывать возможности на выживание. Если бы у него только была лошадь… Внезапно он слышит знакомый голос, зовущий его по имени, обращающийся к нему как к царю. Сквозь море беглецов он замечает Птолемея, одного из его советников-евнухов, и других друзей верхом на лошадях, ведущих мулов, нагруженных царскими сокровищами. Евнух предлагает царю сесть на его лошадь. Обменявшись поспешными словами, Митридат и его спутники направляют лошадей к Комане. Римская конница преследует их по пятам.

Их настигает передовой отряд галатов Лукулла. Кажется, это конец для неуловимого противника Рима. Но Митридат выхватывает кинжал и наклоняется, чтобы разрезать сумки на спине ближайшего мула. Водопад золотых монет устремляется вниз. Пока ссорящиеся друг с другом галаты собирают с земли золотой след царя, Митридат исчезает.

Эти жадные воины лишили Лукулла его добычи, великого врага, которого римляне преследовали почти двадцать лет, наполненных невзгодами и опасностью. Историю о том, как Митридат осуществил свой трудный побег, ослепив своих преследователей золотом, часто пересказывали в Риме. Это происшествие, казалось, подтвердило ощущение того, что кампания Лукулла была направлена скорее на то, чтобы завладеть сокровищами Митридата, чем на сокрушение смертельного врага Рима. В сенате Цицерон сравнил уловку царя с разбросанным золотом и знаменитый побег ведьмы Медеи, разбросавшей разрубленные конечности своих жертв, чтобы отвлечь преследователей.

И еще одна группа легионеров нарушила приказ Лукулла — привезти живым личного секретаря Митридата. Каллистрат нес с собой личные бумаги Митридата, невероятно желанный приз. Римские воины действительно захватили Каллистрата, но затем убили его в схватке, произошедшей из-за его пояса с деньгами, набитого пятью сотнями золотых монет. Окровавленные личные бумаги царя были бездумно отброшены прочь, и впоследствии их так и не нашли (был ли среди них секрет формулы митридатия?)[435].

Тем временем беженцы из Кабиры достигли Команы, Храма любви, где так давно Митридат останавливался с Дорилаем и его друзьями. К ним присоединилась конница из примерно 2 тысяч всадников. Маленькая компания Митридата включала ключевых игроков: полководца Таксила и других военачальников, полевого медика Тимофея и шаманов-агров. Пополнив запасы, беглецы поехали к Талавре, где Митридат укрыл фамильные ценности и золото. Затем они направились через горные проходы к Армении[436].

Поскольку понтийский флот уже не господствовал на Черном море, а армия Митридата была уничтожена, поскольку все больше и больше людей дезертировало, он должен был ожидать, что его сын Махар заключит соглашение с римлянами. Единственная его надежда на собственное спасение была связана с Тиграном, который, разумеется, укрыл бы своего тестя. Но мог ли Митридат также каким-то образом убедить Тиграна — ныне самую серьезную защиту против римского владычества на Востоке — помочь ему вернуть свое царство?

Лукулл и его армия прибыли к Талавре четырьмя днями позже. Слишком поздно! Римский полководец получил удручающие известия. Его добыча вновь ускользнула. Митридат с 2 тысячами всадников уже проскользнул через границу в Армению, где правил всемогущий Тигран и его варварские орды.

В 70 г. до н. э. Лукулл окончательно потерял след своей цели. Когда он узнал, что Митридат также лишил его возможности захватить живыми членов царской семьи, Лукулл выразил сожаление по поводу потери невинных жизней. Историки изображают Лукулла человечным, но он сожалел и о потере трофеев, которыми можно было бы похвастаться в Риме. Отныне задача захватить или убить Митридата становилась недостающей кульминацией его миссии. Лукулл отправил невозмутимого молодого командира по имени Аппий для того, чтобы тот потребовал от Тиграна передать им беглого военного преступника.

Лукулл продолжил захват понтийских крепостей и осаду городов, оставшихся верными Митридату. Дед историка Страбона был местным понтийским лидером, контролировавшим пятнадцать крепостей. Но из-за того, что Митридат казнил некоторых его родственников за измену, дед Страбона решил сдать крепости Лукуллу. Это было ошибкой, как сообщает Страбон: римляне не только отказали в обещанной награде, но и после того, как Лукулл вернулся в Рим, его преемник Помпей арестовал деда Страбона и других родственников как вражеских военных.

Благодаря противоосадным орудиям Каллимаха Амис мог долгое время отбиваться от римлян. В конце концов Каллимах поджег город, прежде чем сбежать по морю. Пока пламя взбиралось по стенам, Лукулл безуспешно умолял войска спасти прекрасный город, прежде чем разграбить его. Но легионеры перекричали его, стуча щитами и копьями, требуя добычи. Они предавались мародерству и резне всю ночь, устраивая еще больше поджогов с помощью факелов. Лишь перед рассветом проливной дождь погасил пожары. Но разрушение было тотальным. Во время дневного привала Лукулл осмотрел руины и не смог сдержать слез. Каллимах лишил его возможности совершить великий жест милосердия. Лукулл принялся отстраивать Амис. Александр Великий восстановил демократию в городе, когда освободил его от власти Персии, и Митридат не был единственным лидером, пытавшимся следовать его примеру. Лукулл, будучи филэллином, намеренно напомнил о жесте Александра, заявляя, что он «освободил» разрушенный город от Митридата[437].

В Синопе Митридат оставил главными евнуха и пирата. Они были необычной парой: Бакхид спас царских жен от участи худшей, чем смерть, а Селевк из Сицилии спас Митридата во время шторма. Они решительно противостояли римлянам (хотя в какой-то момент Селевк рассматривал возможность истребить горожан и сдать город Лукуллу за вознаграждение). Когда стало очевидно, что Синопа падет, Бакхид и Селевк сожгли все свои военные корабли, набили сокровищем несколько пиратских суден и отправились в Колхиду.

Лукулл смог спасти Синопу от полного разрушения своими жаждущими трофеев людьми, но они убили более 8 тысяч синопцев. Лукулл лично разграбил самое ценное из собственности Митридата, включая его великолепную библиотеку, произведения искусства и научные приспособления. Два выдающихся трофея были отмечены Страбоном. Одним была статуя основателя города, аргонавта Автолика (синопцы пытались защитить ее, закутав ее в лен, но римляне обнаружили сверток, брошенный на морском берегу). Другим трофеем была вещь, взятая из дворца Митридата, «глобус Биллара». Этот астрономический «глобус», или «сфера» (термины, использовавшиеся для механических планетариев), не был описан Страбоном, но есть причины полагать, что это было известное изобретение. Митридат весьма интересовался технологией и собирал ценные предметы[438].

Итальянский историк Аттилио Мастрочинкве выдвинул любопытную теорию. Могли глобус Биллара быть таинственным антикитерским механизмом, старейшим сложным научным приспособлением, которое когда-либо было найдено? Этот сложный бронзовый механизм с зубчатым приводом — первый компьютер в мире — был найден в 1901 г. водолазами на затонувшем римском корабле недалеко от Антикитеры, острова к северу от Крита. Трехсоттонный корабль затонул между 70 и 60 гг. до н. э. на пути к Италии, полный награбленного в Третьей Митридатовой войне. Водолазы также вытащили великолепные мраморные и бронзовые статуи, датированные монеты и украшенный орнаментом бронзовый трон — все сокровища, добытые из побежденных анатолийских городов, союзных Митридату, возможно включая Синопу. Странный бронзовый механизм, видимо, принадлежал Митридату или кому-либо из его окружения.

В 2008 г. с помощью передовых технологий удалось дешифровать сложный принцип работы антикитерского механизма и обнаружить надписи. Технологическое совершенство механизма поражает: он рассчитывал точные передвижения небесных тел (особенно интересные для магов и Митридата). Заново обнаруженная надпись предполагает, что механизм был создан в 150–100 гг. до н. э. в Сиракузах или в Александрии (по крайней мере, как предполагают ученые), местах, связанных с известным ученым Архимедом. Похожий, но более старый «небесный глобус», изобретенный самим Архимедом, был выкраден из Сиракуз римлянами в 212 г. до н. э.

Исследователи, изучающие антикитерский механизм, в недоумении: каким образом это невероятное устройство, выполненное в традиции изобретений Архимеда, оказалось среди сокровищ Митридата, захваченных римлянами? Они предполагают, что механизм принадлежал проримскому греку, жившему в Родосе. Но идея Мастрочинкве о том, кто антикитерский механизм мог быть потерянным глобусом Биллара, взятым Лукуллом из Синопа, довольно убедительна. Насколько мы знаем, Митридат водил дружбу с лучшими учеными и интересовался изобретениями. Мастрочинкве утверждает, что сфера Биллара была астрономическим приспособлением, и обращает внимание на то, что после Страбона она ни разу не упоминалась. Было бы удивительным совпадением, если два редких и важных «небесных глобуса» оказались бы потерянными в один и тот же период времени. Не будет неразумным предположить, что сфера Биллара из Синопы находилась на римском корабле с сокровищами, потерянном в море возле Антикитеры. Если Мастрочинкве прав, Митридат, с его страстью к изобретениям, Лукулл, набивший себе руку на грабеже редчайших ценностей, и удача водолаза все вместе дали нам уникальный шанс увидеть одну из вершин развития древней науки[439].

После падения Синопы сын Митридата Махар, наместник царя Боспора и Скифии, отправил Лукуллу золотую корону стоимостью в 1 тысячу золотых монет — это с полной ясностью говорило о том, что Махар желает быть официальным «другом Рима». Согласно Плутарху, именно этот момент убедил Лукулла, что он решительно завершил войну с Митридатом[440].

Однако Лукуллу было совершенно нечего делать, пока его человек, Аппий, не вернется с Митридатом на привязи. Лукулл пустил слух о своем намерении реорганизовать Понт как одну из римских провинций в Азии. Как мы видели, военный штраф Суллы в 20 тысяч талантов обернулся «невообразимыми и невероятными несчастьями», претворяемыми в жизнь сборщиками налогов, которые пытали и порабощали должников. Даже несмотря на то, что анатолийцы уже выплатили более 40 тысяч талантов ростовщикам, из-за завышенных процентов от налога невыплаченный публичный долг теперь равнялся 120 тысячам талантов, ошеломляющему количеству серебра. Все римские источники восславляют Лукулла за его честные попытки облегчить налоговый гнет и установить порядок в Анатолии[441].

В 69 г. до н. э. от Аппия все еще не было слышно ни слова. Несмотря на это, Лукулл отметил свою победу над Митридатом празднествами, гладиаторскими состязаниями и жертвами. Единственным недостающим звеном был покоренный Митридат в цепях, царь, совершивший столь много преступлений против Рима и его союзников. Больше полутора лет прошло с тех пор, как Митридат и поисковый отряд Аппия исчезли в Армении. Где они могли быть?

Хитроумные советники Тиграна обещали отвести Аппия в Антиохию в Сирии. В течение многих месяцев они вели римлян обходными путями. Наконец бывший сирийский раб из команды Аппия указал прямой путь на Антиохию. Там Аппию было приказано ожидать царя царей, который был занят подчинением Финикии. Пока он ждал — целый год, — Аппий встретился со многими вассалами Тиграна. Они потчевали его различными историями о захватывающих дух богатствах и величайшем могуществе повелителя, который побеждал огромные нации и перемещал различные народы по всей территории Ближнего Востока.

В конце концов шахиншах Тигран явился в блеске своей славы, облаченный в красно-белую тунику, пурпурную мантию с позолоченными звездами и усеянную кометами тиару, верхом на белом коне с четырьмя вассалами, скачущими по сторонам. Пока его охранники заняли места на помосте со скрещенными на груди руками, монарх устроился на великолепном троне. Аппия призвали в большую залу. Это была первая встреча Тиграна с римским легатом. Не впечатленный всей этой пышностью и особой повелителя, Аппий грубо вручил ему письмо от Лукулла и на простом — и довольно неделикатном — (вероятно, греческом) языке пересказал суть своей миссии. «Приветствую, Тигран. Лукулл, император римской армии и правитель провинции Азии, послал меня, чтобы я позаботился о Митридате, который должен быть доставлен в Рим в качестве пленника в знак нашего триумфа. Сдайте Митридата сейчас же. Если вы этого не сделаете, Рим объявит вам войну».

Забавно описывает это Плутарх: «Возможно, в двадцать пять последних лет с его величеством никто не разговаривал при дворе так грубо. Тиграну пришлось сделать усилие, чтобы сохранить благостное выражение лица во время речи Аппия». Но все присутствующие содрогнулись, когда надменный римлянин не обратился к Тиграну как к царю царей. Каждый ощущал гнев Тиграна. Но Тигран спокойно ответил: «Я не выдам Митридата. Если Рим начнет войну, царь царей сможет защититься. Вы можете быть свободны».

Аппий готовился к отъезду. Его прервали слуги Тиграна, сгибавшиеся под тяжестью дивных прощальных даров. Аппий отказался от них. Прибыли другие. Аппий выбрал одну простую серебряную чашу и «со всей скоростью поспешил присоединиться к императору Лукуллу».

Когда Аппий вернулся с одной лишь пустой серебряной чашей, Лукулл почувствовал необходимость поспешить с резким ультиматумом. По словам Плутарха, война, которая была объявлена против Митридата и началась в далеком 88 г. до н. э., — война, которую Лукулл дважды объявлял и выиграл, — внезапно перешла в «бездумную атаку на гигантскую территорию». Ведомый гордостью и жаждой славы, Лукулл решил бросить все силы на участие в бескрайней войне на неведомых землях, простирающихся от Кавказа до Красного моря, от Антиохии до Селевкии, против дикой местности — глубоких рек и безымянных пустынь, и непроходимых гор, покрытых вечным снегом, защищенных «несказанными тысячами воинов-кочевников родом из бесчестных воинственных племен». Воины Лукулла, непокорные в лучшие времена, были на грани восстания, когда услышали приказ о выдвижении против империи Тиграна. Еще раньше Лукулл сыграл на страхе своих людей перед варварскими армиями Тиграна. Более того, как знали Тигран и Митридат, у Лукулла не было власти и полномочий, чтобы организовать кампанию, которая должна была проходить уже за Евфратом. В Риме в то время был мощный протест в сенате: популяры обвиняли Лукулла в осознанном продлении бессмысленной войны с целью увеличить личную власть и прибыль. Лукулл был явным агрессором в этой новой кампании.

Оставив два наименее надежных легиона (дерзких фимбрианцев) занять Понт, Лукулл направился в Армению с 12 тысячами пехотинцев и около 3 тысяч конницы для сражения с Тиграном и ареста Митридата, чье местонахождение оставалось неизвестным[442].

Мы оставили Митридата, когда он скакал в Армению с 2 тысячами всадников. Тигран организовал для Митридата возможность остаться в одном из своих охотничьих владений и приказал местным предоставить все необходимое и развлечения — поваров, актеров, музыкантов, хорошее армянское вино и танцовщиц. Учитывая всем известную любовь Митридата к истории и литературе, вероятно, греческая классическая литература также была под рукой. Это долгое промедление — год и восемь месяцев, если быть точным, — в Армении было необходимой передышкой[443].

Здесь, в безопасности, Митридат мог оплакать свои ужасающие потери. Но из того, что известно о его характере, достижение душевного спокойствия не займет у него много времени. Необходимость укрыться в горной крепости могла пробудить в нем сладкие и одновременно печальные воспоминания о том, как он бродил по Понту со своими друзьями в тревожные годы после убийства его отца. Как в рассказах древности и мифах Греции и Персии, в которых герои преодолевали невозможные напасти, бедствия, думалось, закалили Митридата. Казалось, что Лукулл сейчас потерпел полный провал, но опасность оставалась — рано или поздно римляне возобновят войну. Как ему подготовиться? После бегства из Кабиры в 70 г. до н. э. Митридат вернулся к основам выживания, по сути дела это была более взрослая версия его юношеского изгнания, когда он вел бродячий образ жизни, нанося косвенные удары и избегая прямого конфликта. Что бы ни ждало его, поражение или победа, Митридат собирался остаться в движении до конца своих дней — это была его личная и военная стратегия.

В течение почти двух лет, проведенных в Армении, Митридат и его советники разработали новые тактики, которые будут определяющими на оставшемся этапе его грандиозной борьбы с Римом. На новый подход его отчасти вдохновила классическая история — рассказы Геродота и Ксенофонта о конфликтах между Персидской империей и Скифией и более поздние сообщения о реформировании конницы Александром в Афганистане. Югурта и Аристоник также применяли методы «асимметричного» ведения войны против римлян. В прошлом Митридат полагался на генеральные сражения, отправляя свои превосходящие числом войска гоплитов, выстроенные в жестком порядке, маршировать в долину для решающей битвы. В грядущих же столкновениях ключевыми станут атаки легкой подвижной кавалерии. С этого момента его военная стратегия будет такой же, как его дипломатические ходы: он будет искать слабые места, наносить ложные удары, делать резкие выпады и отходить, оставляя римлян в недоумении, вымотанными, без возможности ударить в ответ.

Как же еще проводили свой день беженцы из Понта, помимо изучения ошибок прошлого и планирования стратегий? Скорее всего, Митридат и его люди поддерживали превосходную физическую форму с помощью военных тренировок и соревнований атлетов. Другим времяпрепровождением могло быть посещение армянских храмов любви, похожих на храмы в Понте и Каппадокии. Разбросанные по Армении, эти идиллические святилища были временными спальнями для девушек, посвященных богине Анаитис (Анахит) в течение года до свадьбы. Многие из этих молодых женщин происходили из богатых семей. Согласно Страбону, они выбирали сексуальных партнеров соответствующего социального статуса и щедро одаривали мужчин. Энергичного царя Митридата, должно быть, встречали с распростертыми объятиями. В озерах и реках Армении водились бобры — возможно, их тестикулы были источником известной силы Митридата.

Пастбища Армении давали обильный корм для лошадей, а Митридат и его люди могли охотиться на оленей, кабанов, львов, рысей, медведей, снежных барсов и птицу. Высокогорные плато изобиловали травами и дикими цветами. В пору короткого лета горный воздух наполнялся ароматом шалфея, можжевельника и чертополоха, пахнущего жимолостью, который называли «цветами солнца», священными для зороастрийцев. Помимо сияющих желтизной ирисов, горные склоны были усыпаны ядовито-голубыми аконитами, загадочным наркотиком silphium и необычным паразитом полыни с лилово-малиновыми лилеобразными цветками. Другое интересное, крайне ядовитое растение несло свисающие гроздья темно-красных ягод на длинном стебле. Примерно 10 процентов из тысяч видов растений Армении признаны современными учеными лечебными. Митридат и его лекари, вероятно, знали их все и даже больше. Богатые жилы золотой руды и пурпурного армянского мышьяка залегали в горах. В течение года мы можем представить Митридата и его агров собирающими и испытывающими новые ингредиенты для противоядий[444].

Плутарх писал, что Тигран оскорбил Митридата тем, что выслал его в отдаленную негостеприимную землю. Но свидетельства указывают на то, что цари выказывали друг другу взаимное уважение и понимание[445]. Они оставались друзьями с тех пор, как заключили союз в 94 г. до н. э. На деле их политика, конечно, разнилась: царь Тигран, которому было около семидесяти, был настоящим автократом, плохо осознающим угрозу Рима, тогда как Митридат, в возрасте около шестидесяти пяти, перенял демократические традиции и уже несколько десятилетий имел дело с Римом. Они оба были наделены удивительной физической силой и живостью ума, сохранявшимися в течение всей их долгой жизни (не получал ли Тигран, как один из друзей царя, ежедневную дозу Митридатия?). Оба правителя воспитывались для отправления персидских огненных культов, и каждый верил в то, что божественная комета Митры благословила их правления. Несмотря на то что Митридат восторгался греческой культурой куда больше, чем Тигран, у них была общая персидская культура, они разделяли любовь к охоте, образованность и грандиозные амбиции. Более того, у них были общие цели, и каждый из них ненавидел Рим как некую темную силу, противостоящую справедливости. Другой крепкой связующей нитью была дочь Митридата Клеопатра — она была избранной женой Тиграна и советником, которую он ценил выше младших жен.

Верный военный союзник, готовый откликнуться на призыв, Тигран никогда не выражал особого энтузиазма по поводу Римских войн Митридата, предпочитая не привлекать к своей империи внимание Рима. Империя Митридата была удобным буфером. Вместо того чтобы отмахнуться от Митридата, Тигран позаботился о безопасности и удобстве Митридата на расстоянии, не вызывая гнева Рима. А затем просто вернулся к своим делам — пока Аппий не привез оскорбительное требование Лукулла.

Ультиматум Лукулла побудил Тиграна лично встретиться со своим тестем. Тигран сердечно принял Митридата у себя во дворце. Воссоединение с царицей Клеопатрой имело особое значение, учитывая судьбу многих детей Митридата. Два правителя провели вместе три дня наедине. Без переводчиков. Без свидетелей. Основываясь на документах, найденных после смерти Митридата, Плутарх предполагал, что их разговор вращался вокруг обвинения других. Он указал на случай с Метродором (Ненавистником Римлян), долгое время пользовавшимся благосклонностью Митридата, который был отправлен с просьбой о помощи к Тиграну. Тигран признался, что Метродор убедил его удовлетворить просьбу, но затем честно заявил, что это может быть не в интересах Армении. Философ таинственным образом погиб. Плутарх предположил, что Метродор, возможно, был убит Митридатом, чье изумительное чутье на предателей сохраняло ему жизнь больше полувека[446].

Два правителя, несомненно, обменивались сведениями о тех, кому можно доверять, но кроме этого они также говорили о практических, неотложных вопросах. Тигран щедро передал старому другу 10 тысяч лучших армянских всадников. С вновь обретенной надеждой Митридат собирался отправляться из охотничьего лагеря в Понт с новой армией. Тигран думал, что вопрос исчерпан.

Но именно тогда прибыл гонец, крича, что приближаются римляне. Прежде чем он успел перевести дух, царь царей отрубил ему голову за нарушение спокойствия. Как говорит Мак-Гинг, Тигран разумно предположил, что это сообщение было ложным; он был уверен в том, что Лукулл не имел полномочий для вторжения в Армению. Это было логичное умозаключение, но Лукулл следовал собственным абсурдным планам, яростно напав на Армению, потому что Тигран отказался выдать Митридата. После того как Тигран казнил гонца, никто больше не осмеливался оповестить царя о приближении Лукулла. Можно с уверенностью предположить, что никто не говорил и о сильном землетрясении, которое не так давно уничтожило несколько городов Сирии. Землетрясение убило 170 тысяч человек; предсказатели толковали его как знак того, что власть Тиграна над Сирией вскоре закончится. В отличие от Митридата, который всегда искал самых последних новостей, какими бы они ни были ужасными, царь царей, писал Плутарх, оставался в коконе «неведения, пока пламя войны пылало кругом»[447].

Пока Тигран со своей армией стоял лагерем в Таврических горах, Лукулл уговорил недовольные войска в 15–20 тысяч человек перейти через Евфрат в Армению. Его целью был Тигранакерт, где находились жены и прочие ценности Тиграна. Лукулл предполагал, что атака на город вынудила бы Тиграна на сражение и после его поражения он выдаст Митридата. А легионерам будет вдоволь добычи. Хотя город еще строился, стены Тигранакерта возвышались на 70 футов. Часть войска римлян расположилась для осады, Лукулл же встал лагерем в долине на другом берегу Тигра.

Наконец храбрый полководец Тиграна Митробарзан осмелился доложить его величеству о римском вторжении и угрозе, нависшей над Тигранакертом. Митридат, в охотничьем лагере, также получил невероятные вести от одного из своих шпионов. Митридат немедленно отказался от планов по восстановлению своего царства и с конницей повернул обратно на помощь Тиграну. Такое развитие событий было волнующим, если не пугающим — появился шанс разбить римлян, прибегнув к огромным силам Тиграна. Митридат отправил вперед письма и гонцов к Тиграну, предлагая замечательное решение, основанное на его собственных неудачах и новых идеях касательно противостояния легионам. «Не бей римлян в лоб, — предупредил он. — Измотай их и окружи конницей. Опустоши местность, чтобы изнеможение и голод сократили их численность». Митридат отправил вперед полководца Каксила с теми же словами: «Обороняйтесь! Избегайте прямых столкновений с непобедимыми римлянами».

Но Тигран решил атаковать в лоб. Решение не было безумным, если учесть численное превосходство его войск, но было бы лучше, последуй он мудрому совету Митридата: уж он-то знал, какой героизм способны проявить римляне, даже если уступают противнику числом. Согласно Плутарху и Аппиану, Тигран собрал войско примерно в 250 тысяч человек, в числе которых 20 тысяч лучников-кочевников и пращников и 55 тысяч конницы (17 тысяч из них — катафракты, конные воины в тяжелой кольчуге, несущие длинные копья, верхом на крупных нисейских лошадях в броне). Последними шло множество плотников, строителей дорог и мостов, носильщиков, конюхов, поваров, снабженцев и семей, всего 35 тысяч человек. Традиционно обученные гоплиты или же племенные воители (как яростные охотники за головами из Таврических гор), каждая группа в национальном доспехе, с традиционным оружием и сотней диалектов, — эта колоссальная варварская сила была собрана из Армении, Мидии, Сирии, Коммагены, Адиабены, Аравии, Парфии и Бактрии[448].

Внутри строящегося города находился еще один «бурлящий котел» населения Тигранакерта из каппадокян, евреев, греков, арабов, ассирийцев, жителей Адиабены и Кордуены (Гордиены) и прочих безымянных переселенных народов — в том числе значительное количество профессиональных актеров, — все они были переселены Тиграном и теперь находились в окружении римлян.

Тигран повел свою могучую армию к подножию Таврических гор. Царица Клеопатра была в безопасности в Артаксате, старой укрепленной столице Армении. Но, как и предполагал Лукулл, Тигран беспокоился о том, что римляне могут захватить его младшую жену Зосиму и остальной гарем в Тигранакерте. Митридат не смог защитить свой собственный гарем во время обороны Понта. Возможно, он или Таксил помог спланировать спасение гарема Тиграна на основе новой стратегии удара и отступления. Неожиданно 6 тысяч кочевников прорвали римское окружение, осадившее город. Всадники промчались к башне, грубо схватили жен Тиграна, детей и ценности и поскакали обратно.

С холма, возвышавшегося над рекой Тигр, Тигран и его старший сын (Тигран, от Клеопатры) смотрели на армию римлян, похожих на муравьев, на другом берегу реки. Они казались такими незначительными. Люди Тиграна отпускали колкие шутки о проклятых римлянах, пока его армянские, мидийские и адиабенские полководцы лениво прикидывали, как будут делить добычу. Знаменитая остроумная фраза Тиграна вошла в историю как парадоксальные последние слова: «Если это послы, то их много, если же враги, то их чересчур мало!»

Только Таксил, опытный полководец Митридата, с беспокойством глядел на римлян, облачающихся в сияющие шлемы и доспехи, поднимающих начищенные щиты и штандарты и выстраивающихся в боевой порядок. Где был Митридат? Он был в пути, но не видел необходимости торопиться, ведь он предполагал, что Лукулл будет приближаться осторожно, как он делал это в Вифинии и Понте. Никто не предполагал, что Лукулл спровоцирует сражение[449].

Однако стратегия Лукулла была полностью противоположна тому, чего ожидал Митридат. Серьезно уступая по численности войск, римляне прибегли к молниеносной атаке на громоздкую армию Тиграна. Для Лукулла, скачущего во главе своей армии, в красном плаще с золотыми кистями, в металлическом нагруднике, сияющем в лучах октябрьского солнца, это был звездный час. Наконец-то его люди были впечатлены. Спешившись, Лукулл поднял меч и закричал: «Этот день — наш, мои верные воины!» Он подал сигнал к атаке прежде, чем лучники Тиграна успели выстрелить, и приказал фракийской и галатской кавалерии нанести удар по вражеской тяжелой коннице с тыла, не оставляя ей времени для маневра.

Не веря в то, что такая ничтожная сила могла пойти в атаку, Тигран мог лишь выдавливать из себя одни и те же слова раз за разом: «Что?! Они действительно напали на нас!» Поражение было сокрушительным. Стена катафрактов Тиграна спешно развернулась и отступила, мчась по собственной же пехоте, растаптывая десятки и тысячи. Тяжелая конница Тиграна столкнулась с обозами. Смятение и ужас одолели людей. Римляне резали и преследовали бегущего противника до самой ночи. В кои-то веки легионеры Лукулла следовали командам и не останавливались ради добычи, миля за милей оставляя сияющие доспехи, оружие и украшения лежащими на земле.

Лишенный мечты о легкой победе, в ужасе от катастрофического поражения, Тигран с сыном и приближенными поспешил к предгорью. В порыве чувств царь царей снял свою тиару и передал ее сыну, настаивая на том, чтобы тот спасал свою жизнь. Не желая выделяться как член царской семьи, царевич доверил тиару на сохранение рабу. Отец и сын разными дорогами отступили в горы.

Лукулл потерял всего 100 человек ранеными и 5 убитыми, в то время как, по его утверждению, более чем 100 тысяч пехоты Тиграна и большая часть его кавалерии погибли. Многие сбежали, многие были взяты в плен. Среди пленных оказался раб, хранивший тиару Тиграна: его пленение объясняет то, что мы знаем о личной реакции Тиграна на результат битвы. Древние и современные историки восхищаются этим великолепным поражением, битвой, не знавшей равных. Никогда еще римляне не сражались с противником, настолько их превосходившим числом, и никогда еще они не выигрывали сражение столь уверенно, несмотря на чудовищный перевес. А. Дугган в 1950-х годах описал битву в расистско-колониальных терминах, сравнивая сирийских и месопотамских воинов с «немощным скотом» и замечая, что «пустынные арабы думают только о том, как бы присоединиться к сильной стороне». Дугган даже утверждал, что исход битвы был ярким примером превосходства Запада над «раболепными азиатами»[450].

И все же разномастная, нелепая армия Тиграна, напоминавшая великую многонациональную армию Ксеркса в 480 г. до н. э., до сих пор была невероятно успешна. Очевидно, однако, что многочисленные и многоязычные силы Тиграна страдали от проблем с логистикой, дисциплиной и командованием — очень похожих на те, с которыми столкнулся Ксеркс. Войска Тиграна были плохо подготовлены, стратегия «блицкрига» Лукулла и его опытные легионеры застали их врасплох. Действительно, историки отмечают военные успехи Лукулла: неспешно и осторожно изматывал быстрого как молния Митридата и теперь с помощью скорости и неожиданности разбил тяжелую военную машину Тиграна. И все же, несмотря на все его успехи в битвах, Лукуллу не удалось схватить Митридата или Тиграна и предупредить их возвращение с новыми силами.

Спускаясь с гор в долину Тигра со своими 12 тысячами всадников, Митридат не знал, что битва была уже проиграна. Его сердце упало, когда он встретил первых воинов Тиграна, в панике бегущих прочь. Насчитав тысячи раненых беглецов, несущихся вверх по равнине, Митридат оценил масштаб катастрофы. Можно было бы ожидать, что в этот отчаянный момент Митридат, переживший волну личных несчастий и лишившийся надежды на возвращение даже его собственного Понтийского царства, упрекал Тиграна за его глупое высокомерие и желание спасти только самого себя. Но, как отмечает Плутарх, действия Митридата были в его духе и заслуживали похвалы: вместо того чтобы бросить Тиграна, он продолжил спускаться с гор в поисках своего старого друга.

Митридат нашел царя рыдающим в одиночестве на обочине дороги, несчастного и униженного, лишившегося тиары и подчиненных. Спустившись с лошади, Митридат обнял Тиграна, и они оплакали свои несчастья. Но Митридат быстро вернул себе самообладание и решительность. Покрыв плечи Тиграна своим плащом, он предложил ему свою лошадь. Он не переставал ободрять его, когда они повернули в сторону гор и поспешили в Артаксату. Митридат, вероятно, убедил Тиграна, что они все еще могут выполнить свои великие — и теперь переплетенные — предназначения. Результат этой битвы должен был убедить Митридата, что его новая стратегия непрямой войны была единственным способом противостоять римлянам[451].

Перед лицом ужасных потерь разгромленные цари начали вынашивать планы по созданию новой армии. Тигран любезно назначил Митридата командующим и стратегом их новых объединенных сил, отдавая должное мудрости своего старого друга и его опыту в борьбе с римлянами.

Когда Митридат и Тигран скрылись в Северной Армении, Лукулл остался на равнине, намереваясь осадить Тигранакерт. Впервые римляне столкнулись с необычным секретным оружием — горящей субстанцией, которая сжигала все: дерево, металл, кожу, лошадей и человеческую плоть. Это вещество, поражается Дион Кассий, «настолько горючее, что сжигает все, к чему прикасается, и его трудно потушить какой-либо жидкостью»[452].

Многие люди и машины были сожжены, но в конечном итоге Лукулл взял имперский город после того, как наемники Тиграна открыли ворота. Он захватил царские хранилища с 8 тысячами серебряных талантов, невообразимо дорогие одежды, украшения и другие драгоценности. Каждый легионер получил по 800 драхм (что равнялось более чем двухгодовому жалованью) и столько добычи, сколько он мог унести. Обнаружив группу актеров, спрятавшихся в театре, он приказал поставить спектакли, чтобы отпраздновать победу. Затем, приказав своим людям разрушить Тигранакерт до основания, римский полководец спас жен знатных людей от изнасилования и организовал возвращение выходцев из Каппадокии на родину. От Тигранакерта не осталось и следа. Его местонахождение неизвестно, хотя в 2006 г. армянские археологи объявили о захватывающей находке: рядом с Тигром они обнаружили стены огромного хорошо укрепленного эллинистического города[453].

Вдохновленный успехом, Лукулл решил не придавать значения тому, что Митридат и Тигран были свободны и скрывались на севере. Повернув к востоку, он атаковал Самосату, богатый город Коммагенского царства, небольшого государства на Евфрате. Будучи союзником Митридата и Тиграна, Самосата контролировала стратегически важные торговые пути из Азии на север в Понт. Но жители Самосаты использовали то же ужасающее оружие, что и защитники Тигранакерта: «воспламеняемую тину, так называемую мальту, которую извергают пруды в пустыне», как писал Плиний.

Защитники выливали на римлян мальту со стен. Она прилипает, как горящий мед, к каждому, кто пытается убежать, говорит Плиний, а вода только сильнее разжигает это пламя. Мальта уничтожила осадные машины Лукулла и расплавила оружие и плоть его бойцов. Зажигательные смеси были хорошо известны на Среднем Востоке почитателям Ахурамазды и Митры, но еще неизвестны Риму. Мальта была вязкой, легковоспламенимой нефтью, добывавшейся из нефтяных озер в пустынях Северного Ирака, Сирии и Восточной Турции.

Страх перед горящей мальтой заставил Лукулла отступить от Самосаты. Вступив в Кордуену, его армия пострадала от еще одной биохимической атаки. Лучники на лошадях внезапно набросились на войско, их стрелы летели даже тогда, когда они уже скакали прочь и исчезали в холмах. Лукулл потерял множество людей в этих стычках. Их раны были «очень опасны и неизлечимы», писал Дион Кассий. Кочевники не только обмакивали железные наконечники стрел в смертельный яд, но и сами эти наконечники были сделаны так, чтобы обламываться внутри раны[454]. Лукулл отступил к Тигру, его легионеры решительно протестовали против трудностей и отсутствия новой добычи. После первой волны побед и добычи кампания теперь казалась бесконечной и бесцельной. Почему они продолжали сражаться с новыми врагами-варварами в этих богом забытых землях, пока цари-изменники Митридат и Тигран спешили к Артаксате?

Если верить Плутарху, Лукулл убедил себя, что он уже нейтрализовал Митридата и Тиграна. Они были стариками, говорил себе Лукулл, недостойными более внимания. Как атлет в триатлоне, писал Плутарх, Лукулл мечтал теперь о покорении Большой тройки, величайших империй, известных миру. Сначала Митридат, затем Тигран, а теперь — Парфия! Военная сила Парфии неуклонно росла на территориях, где сейчас находятся Ирак и Пакистан. Связанный с Митридатом и Тиграном свободным договором, царь Парфии отказался пообещать, что сохранит нейтралитет. Использовав этот отказ, чтобы оправдать свое вторжение в Парфию, Лукулл отправил посланника в Понт с приказами для двух легионов — «паршивых овец», «фимбрианцев», — оставленных в царстве Митридата. Они должны были соединиться с ним в Месопотамии, чтобы помочь в завоевании Парфии.

Но два легиона «фимбрианцев» отказались подчиняться — они угрожали покинуть Понт. Известия об их мятеже достигли легионеров Лукулла на Тигре. Они бранили Лукулла за то, что он повел их на такое опасное и сумасбродное дело. Так внезапно Лукулл, несмотря на свой блистательный талант стратега, перестал быть полководцем римской армии на Востоке. Его авторитет испарился. Лукулл, который со всем своим мужеством и умом никогда не умел понять нужды простых воинов, был теперь никем посреди непокорной и изнуренной битвами толпы[455].

В 69 г. до н. э. Митридат и Тигран, действуя из своей базы в Артаксате, без устали прочесывали страну вдоль и поперек, чтобы собрать новые армии. Они наняли бойцов из Армении и воинственных племен Колхиды, Кавказа и закаспийских степей. Митридат, как главнокомандующий, лично отобрал 70 тысяч армян для формирования пехоты. Остальные были заняты в производстве оружия и доспехов. Таксил разделил новую армию на когорты римского типа и обучил их римским тактикам сражения: это было необходимо, чтобы выдворить римлян из Понта.

Но Митридат также серьезно относился к своему греко-персидскому наследию, опыту Дария и Александра. Он рассчитывал на маневренность небольших подвижных формирований, которые могли бы разбить римлян в Армении и восточных областях Понта, где продвижение кавалерии Лукулла было бы сковано неровностью местности. Митридат набрал необыкновенно многочисленную кавалерию, около 35 тысяч всадников и всадниц с Кавказа (между Черным и Каспийским морями) и закавказских регионов. У кочевников Кавказа и степей каждый мужчина и каждая женщина были потенциальными воинами, поскольку оба пола обучались верховой езде и стрельбе из лука (что повлияло на греческие и римские мифы об амазонках). Эта легковооруженная проворная кавалерия верхом на низкорослых лохматых лошадях должна была стать ударной силой новой армии Митридата.

Вероятно, именно во время набора войск Митридат встретил всадницу из кочевников по имени Гипсикратия («Сила гор»). Ее возраст неизвестен, но она могла быть лет на тридцать или сорок младше Митридата. Исходя из ее имени, можно предположить, что ее родиной был Кавказ. Гипсикратия сначала занимала должность царского конюха, ухаживая за его лошадьми; затем она стала его личной прислугой и любовницей. Они вместе наслаждались охотой и верховой ездой. Выносливость и смелость амазонки соперничали с царскими, а учитывая любовь Митридата к литературе, истории, искусству и образованным женщинам, можно также предположить, что она была под стать ему и по уму. Отдавая должное ее «мужественной натуре и необыкновенной смелости», он звал ее мужским вариантом ее имени — Гипсикрат. Отношения Митридата и Гипсикратии напоминают знаменитые мифические пары — Тесея и Антиопу, Ахилла и Пентесилею, Геркулеса и Ипполиту, — он знал также и историю об Александре и царице амазонок с Кавказа. Как мы увидим, Гипсикратия будет поддерживать Митридата в его авантюрах[456].

Митридат и Тигран собрали в хранилищах огромные запасы зерна и отправили послов в Парфию с просьбой прислать денег и войска. Личное письмо Митридата к парфянскому царю приводит римский историк Саллюстий. Написано ли это письмо рукой самого Митридата или нет — предмет спора историков, однако его содержание и стиль соответствуют другим его письмам и речам. Митридат сохранял копии своей переписки — они были обнаружены после его смерти — и действительно имел дружеские отношения с Парфянской царской династией в начале своего правления (они были включены в число его друзей на памятнике на острове Делос). Вот выдержка из письма 69 г. до н. э., демонстрирующего ненависть Митридата к Риму и дипломатию убеждения (так сильно отличающуюся от подхода Лукулла и Аппия)[457].

«Царь Митридат шлет привет царю Аршаку (начало письма). Все те, кого в счастливые для них времена просят принять участие в войне, должны подумать, будет ли им тогда дозволено сохранить мирные отношения, затем — достаточно ли справедливо, безопасно, достославно или же бесчестно то, что у них испрашивают. Что касается тебя, то если бы тебе было дозволено наслаждаться постоянным миром, если бы злейший враг не был вблизи твоих границ и если бы разгром римлян не должен был принести тебе необычайную славу, то я не осмелился бы просить тебя о союзе и понапрасну надеялся бы связать свои несчастья с твоими счастливыми обстоятельствами.

Ведь у римлян есть лишь одно, и притом давнее, основание для войн со всеми племенами, народами, царями — глубоко укоренившееся в них желание владычества и богатств. Или ты не знаешь, что римляне, после того как Океан преградил им дальнейшее продвижение на запад, обратили оружие в нашу сторону и что с начала их существования все, что У них есть, ими похищено — дом, жены, земли, власть, что они, некогда сброд без родины, без родителей, были созданы на погибель всему миру? Ведь им ни человеческие, ни божеские законы не запрещают ни предавать, ни истреблять союзников, друзей, людей, живущих вдали и вблизи, ни считать враждебным все, ими не порабощенное, а более всего — царства».

Митридат критикует лицемерие римлян и их предательство в отношении тех, кого они на словах считали друзьями. «Римляне ограбили Анатолию на 10 тысяч талантов, когда предали Антиоха Великого; они сделали рабом царя Пергама Эвмена; они подделали завещания Аттала III и Никомеда IV, чтобы взять власть над Анатолией». Затем Митридат описывает убийство римлянами трагического героя Аристоника, настоящего сына царя Аттала. То, что он вспоминает восстание Аристоника через более чем пятьдесят лет, говорит о том, что бунт «граждан солнца» все еще помнили на антиримском востоке вплоть до Парфии, места, где зародился персидский культ солнца.

«У тебя большие силы в виде людей, оружия и золота, поэтому я и стараюсь заключить с тобой союз, а римляне — тебя ограбить. Теперь, пожалуйста, и рассуди, что будет в случае нашего поражения: станешь ли ты сильнее, чтобы оказать сопротивление, или же, по-твоему, война окончится? Войне с римлянами нет конца. Они должны быть сокрушены».

Здесь Митридат делает свой выпад: «Заключи с нами союз. Мое намерение, раз царство Тиграна не затронуто войной, а мои солдаты искушены в военном деле, — закончить войну вдали от твоей страны, малыми твоими стараниями, при нашем личном участии; но в этой войне мы не можем ни победить, ни быть побеждены без опасности для тебя». Он заключает: «Нас же они ненавидят за то, что мы мстим за всех порабощенных ими. А ты, владеющий Селевкией, величайшим из городов, и Персидским царством с его знаменитыми богатствами, чего ждешь ты от римлян, если не коварства ныне и не войны в будущем? Больше всего ожесточены они против тех, победа над кем сулит им огромную военную добычу; дерзая, обманывая и переходя от одной войны к другой, они и стали великими. При таком образе действий они все уничтожат или падут».

Митридат потерял своего сильного союзника на Западе. Сертория. Спартак был мертв. Теперь он надеялся убедить Парфию, что Рим несет серьезную угрозу и что в интересах Парфии помочь Митридату и Тиграну. Однако в итоге царь Парфии, проведя переговоры и с Митридатом, и с Лукуллом, отказался помогать обеим сторонам.

Мятеж войск заставил Лукулла оставить мечту о подчинении Парфянской империи. Летом 68 г. до н. э. Лукулл вновь поставил перед собой давнюю цель — вырвать Митридата из-под защиты Тиграна (ведь пока Митридат был жив, он был угрозой для Рима). Легионеры Лукулла согласились отправиться в штаб Тиграна в Артаксате, спроектированной Ганнибалом. Лукулл любил называть Артаксату «Армянский Карфаген»[458].

На пути в Армению римляне, к своему удивлению, не нашли никакого провианта, несмотря на то что стояла середина лета. Высокое армянское плато от 4 до 7 тысяч футов (1,2–2,1 км) окружено заснеженными горными цепями высотой 10 тысяч футов (3 км). На таких высотах фрукты и зерно еще не успели созреть. Воинов постоянно беспокоили нападениями лучники верхом на лошадях. К великому ужасу легионеров, эти воины — мужчины и женщины — совершали набеги типичными для кочевников маленькими отрядами, нападали и разбегались. Римлянам этот способ сражаться казался трусливым. Но он был успешен: легионы находились под постоянным огнем, не имея возможности перевести дух.

Наконец огромное облако пыли возвестило о приближении Тиграна и Митридата. Два вражеских командира появились, окруженные с двух сторон кавалерией из Атропатены (Азербайджан), во главе настолько великолепной и мощной армии, что Лукулла внезапно охватил страх. Он развернулся, чтобы атаковать фланговые отряды из Атропатены, но они скрылись в холмах вместо того, чтобы встретить его лоб в лоб. Возможно, именно в этой битве македонские всадники Лукулла начали массово переходить на сторону Митридата[459].

Лукулл не мог вступить в сражение ни с Тиграном, ни с Митридатом. Они превратились в постоянно исчезающие тени. Лукулл, словно пес, шел за ними по пятам. Он захватил множество пленных и собрал большое количество экзотических трофеев. И все же каждая новая стычка не становилась решающей. Казалось, что Лукулл и его армия преследуют иллюзию. За мимолетными столкновениями следовала давящая тишина. Они ни разу не потерпели поражение по-настоящему, но и выиграть сражение никак не могли. К осени Лукулла завели на армянские высокогорья с золотисто-коричневой пожухлой травой и щелочными озерами. Плутарх пишет, что он все еще надеялся на решающее сражение, которое бы «окончательно сломило сопротивление врага».

Плутарх, Аппиан и другие античные (и современные) историки подвергли критике «слабые» военные действия Митридата, Тиграна и их армии варваров, обвиняя их в «позорном» бегстве. Аппиан, например, заметил, что в течение всего лета и осени Лукулл не мог «вызвать Митридата на битву». Плутарх даже утверждал, что Митридат «с позором сбежал», поскольку «не могу выносить криков» и шума битвы. Варварские воины «не блистали в сражении», продолжает Плутарх, «даже в незначительной стычке с римской кавалерией они освобождали дорогу идущей вперед пехоте, рассыпаясь налево и направо». К великому раздражению римлян, атропатенские и гордиенские всадники неуклонно скакали прочь, вместо того чтобы «встретиться с римлянами в ближнем бою». «Преследование было продолжительным и утомительным. Римляне, — заключает Плутарх, — были измотаны»[460].

Именно так. Историки — и Лукулл — не смогли понять новую военную тактику, принятую Митридатом. Он перенял асимметричный стиль битвы, в котором его варварские воины не знали равных. Митридат и Тигран отступали в ближнем бою, избегая прямых конфликтов и поворачивая энергию врагов против них самих. В то время как римляне ощущали все большее раздражение и растерянность, варвары и их выносливые маленькие кони чувствовали себя дома в ландшафтах, становившихся суровыми по мере наступления зимы. Они точно знали, где найти провиант, воду, укрытие и место для засады. Они следили за передвижениями Лукулла и его людей, пока Лукулл не мог понять, где находится он сам, где прячется его враг и когда он нападет в следующий раз.

Митридат, сообразительный знаток истории, видимо, изучил рассуждения Ксенофонта о трудностях его греческой армии гоплитов в сражении с лучниками-всадниками из той же области, где сейчас находился Лукулл. Как было упомянуто выше, Митридат также знал о том, что Александр создал новую приспособленную к горным условиям легковооруженную и высокомобильную кавалерию, чтобы соответствовать высокой выносливости воинов, с которыми он столкнулся после вторжения в Афганистан (330 г. до н. э.). Тактика была похожа на ту, которую использовали Югурта и дунайские союзники Митридата против Лукулла в Понте.

Митридат мог также вспомнить, как кочевники в Скифии обвели вокруг пальца Дария и его персидскую армию в 512 г. до н. э. Как заметил греческий историк Геродот, кочевники «владеют искусством самосохранения лучше, чем кто бы то ни было… и никто не может их настичь, если только они сами не допустят этого». Заманивая Дария в глубину страны скифов, кочевники исчезали, как только Дарий пытался напасть на них. Дарий послал гневное письмо предводителю скифов: «Зачем ты все время убегаешь? Почему скитаешься по всей земле, пытаясь улизнуть? Если ты так слаб, сдавайся! Если ты считаешь себя в состоянии противиться моей силе, то остановись, прекрати свое скитание и сразись со мною!» Но, как отметил Геродот, стратегия скифов определялась не страхом и трусостью; она имела психологический и военный смысл. В результате того, что каждый раз, когда персы были готовы напасть, они бежали, а затем внезапно наносили удар и скрывались, Дарий был выведен из равновесия, а пути подвоза провианта растянулись до предела. «Снова и снова, — пишет Геродот, — минутная победа Дария оборачивалась затруднительным положением». Таким образом, кочевники провели Дария через всю скифскую территорию до самого Дуная, ни разу не вступив в бой[461].

В 68/67 г. до н. э. Митридат устроил так, что Лукулл оказался в том же затруднительном положении, в котором тогда находился Дарий. Римская армия, непривычная к погоде на таких высотах, устало шла — измотанная, голодная, протестующая. Где прятался враг? Как воздух мог быть таким холодным, когда солнце ярко светило на голубом небе? Неожиданно, намного раньше, чем ожидали римляне, началась зима. Снег покрыл землю; ветки сосен обросли сосульками; реки крепко замерзли. Солнечные лучи не давали тепла, а блеск снега слепил людей. Мороз кусал пальцы ног и рук, дыхание «застывало на усах и бородах, скоро превращаясь в сосульки, которые причиняли боль». Лед на темных реках ломался, когда лошади пытались пересечь их, и острые края резали им ноги. Закутанные в тонкие плащи, легионеры шли вперед единым строем через узкие ущелья и замерзшие болота. Они все время дрожали от холода, сбиваясь в кучи в промозглых палатках и растапливая лед для питья[462].

Недовольство легионеров вылилось в «шумные собрания» в их палатках по ночам и угрозы дезертировать. Пытаясь предотвратить еще один бунт, Лукулл убеждал их быть стойкими: вскоре они уничтожат город, построенный Ганнибалом, и захватят Митридата, торжествуя над двумя «самыми ненавистными врагами Рима». Но Плутарх сообщает, что воины заставили Лукулла оставить преследование царей-отступников. Он отвел свою армию вниз к Тигру, где царила мягкая зима.

Здесь Лукулл повел своих людей на штурм Нисибиса, принадлежавшего брату Тиграна Гурасу. Защищал этот город не кто иной, как инженер Митридата Каллимах, бывший, как мы видели, противником Лукулла в Амисосе. Гурас сдался; его оставили в живых для триумфа. Каллимаха доставили к Лукуллу. Он обещал показать, где находятся тайники со сказочными сокровищами Митридата, но Лукулл пытал Каллимаха до смерти за то, что тот сжег Амис, не дав греческому городу ни единого шанса на спасение. Когда Каллимах умер, знания о хитро спрятанных тайниках с золотом и драгоценностями было потеряно, — этот не замеченный римлянами клад, вероятно, до сих пор ждет своего открывателя[463].

Лукулл и его армия были истощены. Военачальники и легионеры ругали его за то, что он был высокомерен, равнодушен и думал только о том, как бы разбогатеть. С недовольством сравнивая своего командующего с Помпеем, который одержал победы в Испании и Италии и заботился о благополучии своих воинов, они игнорировали просьбы Лукулла возобновить преследование Митридата. В 67 г. до н. э. армия Лукулла встала лагерем в Нисибисе и отказалась идти дальше.

Митридат мог восстановить свое Понтийское царство. Тигран должен был прибыть позже, чтобы вернуть Каппадокию. Вернувшись вместе с аграми, Тимофеем, Гипсикратией, своим телохранителем Битуитом, римскими дезертирами и хорошо натренированной армией из 8 тысяч пехотинцев и конницы, Митридат был тепло принят его народом. Многие с охотой присоединились к его новой армии, когда он обошел старые крепости, расставляя гарнизоны[464].

Полный оптимизма, весной 67 г. до н. э. старый воин, которому теперь уже было около 67 лет, повел свою армию против двух фимбрийских легионов (около 12 тысяч человек), все еще занимавших Понт. Это были воины, отказавшиеся покинуть свою вялотекущую службу, чтобы присоединиться к Лукуллу в Месопотамии. Как заметил историк Евтропий, их небрежность и жадность дали Митридату шанс вернуть себе Понт. Захваченный врасплох, римский легат отчаянно пытался увеличить свои силы, вооружая рабов, которые были у «фимбрианцев». Мог ли он стать тем, кто наконец остановит Митридата Великого? Он привел свою армию рабов и легионеров на поле, где весь день продолжалось сражение. Римляне отступили, оставив за собой пятьсот человек мертвыми[465].

Хотя римская угроза все еще виднелась вдали, это была ободрившая всех победа. Восстав, словно феникс из пепла, Митридат вновь переживал взлет. Но во время сражения в первых рядах царь получил свое первое ранение. Стрела пробила его щеку, едва не задев глаз. Его пришлось унести с поля боя. Несколько дней войска в беспокойстве опасались за его жизнь, поскольку он оставался в критическом состоянии. Шаманы-агры вылечили рану от стрелы, использовав тайное средство: змеиный яд как коагулянт для остановки кровотечения. Митридат вернулся в седло как раз вовремя, чтобы несколько дней спустя отбить новое нападение римлян.

Снова вмешалась природа, еще раз послав необычные погодные явления. Перед началом битвы, как писал Аппиан, начался странный ураган с завывающим ветром, «равных которому люди не помнят». Буря снесла палатки в обоих лагерях, бросая людей и вьючных животных в пропасть. Оба войска перегруппировались. Как оказалось, следующая битва стала решающей.

Римляне напали на Митридата ночью у Зелы. Надев шлем и доспехи, Митридат собирал своих людей. Они завели легионеров в траншеи, залитые дождевой водой и грязью, вскоре их заполнили мертвые римляне. Но в самом сердце битвы храбрый центурион вдруг поравнялся с лошадью Митридата и со всей силы вонзил свой меч в его бедро. Те, кто был рядом с Митридатом, — возможно, Битуит и Гипсикратия — немедленно порубили римлянина на куски, но Митридат был ранен и обильно истекал кровью. Вновь царя унесли с поля боя. Дух победы растаял в тревоге и отчаянии. Переживет ли их бесстрашный командир такое тяжелое ранение?

Воины толпились на поле, пытаясь хоть мельком взглянуть на лежавшего на грязной земле Митридата, которого обступили полевой врач Тимофей и шаманы агров. Второй раз за эту кампанию для медицины произошло историческое событие. Снова агры остановили поток крови, используя змеиный яд. Митридат пришел в себя. Все знали, что от такой же глубокой раны бедра страдал Александр, и помнили, как его врачи подняли его над македонской армией, убеждая воинов, что их любимый командир жив. Теперь врач Митридата Тимофей поднял его так, чтобы ликующие воины смогли его увидеть[466].

К позднему вечеру Митридат Непобедимый вновь был на коне, атакуя римский лагерь. Но лагерь был пуст: выжившие бежали в страхе, оставив мертвыми 7 тысяч человек. Осматривая поле боя, Митридат и его люди насчитали 24 трибуна и 150 центурионов — самое большое число военачальников, убитых за один раз в битве за историю Античности. Возвращение власти Митридата над Понтом в этой великой битве при Зеле в 67 г. до н. э. было одним из самых неожиданных и выдающихся триумфов в его долгой карьере. Он возвел огромный трофей победы на поле битвы в благодарность Зевсу Стратиоту.

Лукулл прибыл в Понт после разрушительного поражения в заполненных грязью траншеях. Он возглавил рассеянные фимбрийские отряды, но не организовал похороны для тел 7 тысяч римлян, разбросанных на поле боя. Это пренебрежение, если верить Плутарху, было последней каплей для его деморализованных легионеров.

А Митридата давно там не было. Верный своей новой стратегии, он ушел в Западную Армению, за пределы досягаемости. Тигран уже был в пути, чтобы помочь обеспечить безопасность его царства. Лукулл отдал приказ идти туда, где две эти великие армии должны были встретиться, надеясь разбить обоих непокорных царей раз и навсегда. Но уже потерпевшие поражение фимбрийцы покинули свои посты и бежали. Огонь мятежа начал распространяться по легионам Лукулла. В этот момент, пишет Плутарх, фортуна окончательно оставила Лукулла. «Его путь стал настолько несчастливым и беспорядочным, что Лукулл по своей собственной вине практически потерял все, чего достиг». Лукулл в слезах переходил от одной палатки к другой, умоляя воинов послушаться его. Легионеры насмехались над командиром, бросая к его ногам свои пустые кошельки и говоря ему, чтобы он сражался с врагами один, раз он один знает, как получить за это денег[467].

Лукулл беспомощно стоял рядом, пока Тигран Великий прошел по Каппадокии, подчинив ее в третий раз с тех пор, как начались Митридатовы войны. Остается только гадать, сообщил ли Лукулл что-то толпам бродячих каппадокийских беженцев, переселенных Тиграном в Тигранакерт, а теперь освобожденных Лукуллом и отправленных на родину — как раз к новому вторжению Тиграна.

В Риме популяры низложили Лукулла за затягивание войны и разграбление дворцов Митридата и Тиграна. Он потратил годы, деньги и жизни, как уверяли его критики, «заставляя своих воинов сопровождать повозки и верблюдов Лукулла, нагруженных золотыми чашами в драгоценных камнях», в то время как ему следовало уничтожить могущественного врага Рима. Лукулл уверил сенат, что он уже совершенно подчинил Митридата. Теперь из Рима прибыли должностные лица и наблюдали абсолютную анархию и провал его миссии, миссии, которую не удалось выполнить Сулле и которую Лукулл взялся завершить. Лукулл в 52 года был освобожден от своей должности, его легионеры были освобождены от службы. В 66 г. до н. э. Гней Помпей — получивший также прозвище Великий от своего патрона Суллы, который восхищался его жестокостью, — был назначен командующим в войне с Митридатом. В свои 40 лет Помпей уже отпраздновал два триумфа; к его заслугам причисляли (многие говорили, что несправедливо) поражение и Сертория, и Спартака.

Помпей и его старый враг Лукулл встретились в деревне в Галатии. Сжав зубы, они поздравили друг друга и перешли к словесной дуэли. Помпей унижал Лукулла, а Лукулл сравнивал Помпея с ленивым стервятником, который садится на жертвы, убитые другими. Он предупредил, что Митридат — неуловимый враг-призрак. Помпей отправил шестнадцать сотен легионеров сопровождать опозоренного командира в Рим. Остальные легионеры охотно перешли под командование Помпея[468].

Лукуллу, возвратившемуся в Италию с кораблями, груженными добычей, пленными и его драгоценными саженцами вишневых деревьев, было разрешено отпраздновать Триумф. Его шествие начинали одетые в броню парфянские воины, за ними следовали десять серпоносных колесниц Митридата. Злополучный брат Тиграна Гурас нес тиару Тиграна: они должны были замещать самого Тиграна. Отсутствие Митридата, разумеется, тоже бросалось в глаза. Его представляла его золотая статуя в полный рост и огромный бронзовый шит, украшенный драгоценными камнями. За статуей устало шла подавленная сестра Митридата Нисса, захваченная в плен в Кабире, и около шестидесяти военачальников и советников Митридата. Затем везли бронзовые носы 110 военных кораблей Митридата. На 50 коврах возвышались груды золота Митридата, 56 мулов везли более чем 2,5 миллиона серебряных монет — все награбленное Лукуллом в Понте и Тигранакерте[469].

Лукулл употребил эту военную добычу на жизнь с таким размахом, что вошел в историю как наиболее печально известный римский распутник и гурман, просиживая на роскошных виллах и устраивая шикарные пиры с экзотическими деликатесами (прилагательное «лукуллов» теперь используется для описания экстравагантного празднества). О возмутительном стиле жизни Лукулла ходили анекдоты в то время, как гурманы хвалили его за то, что он впервые привез в Италию вишню. Однако через несколько лет после передачи командования Помпею Лукулл начал сходить с ума. Он умер сумасшедшим в 57 г. до н. э., отравившись, как поговаривали некоторые, чрезмерной дозой любовного напитка[470].

Но все эти события были еще далеко в будущем. Митридату, приободрившемуся после успешного возвращения своего царства, пусть оно было и ослаблено, будущее казалось блестящим. Упорство и его новая тактика взяли свое. Он знал, что Помпей не мог себе позволить начать новую войну против него прямо сейчас. Рим и Помпей столкнулись с трудностями на море, и это нельзя было не принимать во внимание. В период войн пираты — более тысячи кораблей, оснащенных серебряными веслами, позолоченными парусами и навесами из пурпурного шелка, — заполонили все Средиземное море от Сицилии до Гибралтара, убивая, грабя и похищая сколько им было угодно[471]. Пока Помпей взял на себя задачу уничтожить пиратские логова по всему Средиземному морю, от Сицилии до Гибралтара, Митридат восстанавливал силы и богатства, сидя в своей штаб-квартире в Понте.