Я остановился возле двери своего кабинета с ключом в руке, потом бесшумно подошел к другой двери — той, которую никогда не запираю, — и прислушался. Возможно, в приемной меня уже ожидала Орфамей в новых раскосых очках, с маленьким влажным ртом, жаждущим поцелуев. Я сообщу ей жестокую новость и она навсегда исчезнет из моей жизни.
Не уловив никаких звуков, я отпер кабинет и вошел. С собой я захватил почту и свалил ее на письменный стол, но в ней не оказалось ничего интересного. Я выглянул в приемную — никого. На полу у моих ног лежал сложенный листок бумаги. Очевидно, его подсунули под дверь. Я поднял его и развернул.
«Пожалуйста, позвоните мне домой. Это очень важно. Нам нужно увидеться».
Записка была подписана буквой «Д».
Я набрал номер коммутатора Шато Берси и попросил соединить меня с мисс Гонзалес.
— Кто ее спрашивает? Минутку, мистер Марлоу.
— Алло, — сказала Долорес.
— Сегодня акцент заметней, чем вчера.
— Ах, это вы, амиго! Я так долго ждала в вашей забавной конторе. Вы можете приехать и поговорить со мной?
— Нет, я жду звонка.
— Так, может быть, мне приехать?
— А в чем дело?
— Это не телефонный разговор.
— Приезжайте.
Я положил трубку и стал ждать звонка, но телефон молчал. Я подошел к окну. На бульваре бурлила толпа. Из соседнего магазина доносился запах кофе. Я снова уселся за стол. Время шло, а я так и сидел, ссутулившись и держась рукой за подбородок. Я смотрел на стену и мысленно видел перед собой умирающего Оррина Куэста с коротким ножом в руке. Голливуду удается то, что не под силу никому на свете. Один он может сделать блестящую кинозвезду из вульгарной шлюхи и сексуального героя-любовника из верзилы шофера. Полуграмотную буфетчицу он превращает в международную куртизанку, до того пресытившуюся мужьями-миллионерами, что для разнообразия она отдается грузчику в пропахшей потом рубашке.
Голливуд сумел даже за несколько месяцев превратить провинциального педанта, каким был Оррин Куэст, в убийцу-садиста.
Долорес приехала через десять минут. Услышав стук двери, я вышел в приемную: там была она, американская Гардения. Выглядела она ошеломляюще.
Как и вчера, она была вся в черном, но на этот раз не в бриджах, а в строгом черном костюме и шляпе из черной соломки. Под жакетом была белая шелковая блузка, на фоне которой ее шея казалась особенно смуглой и нежной. Губы Долорес были алые, как новенькая пожарная машина.
— Я долго прождала вас и не успела позавтракать, — заявила она.
— А я уже позавтракал, — ответил я. — Цианидом. Очень питательно. Я только что перестал синеть.
— Мне сегодня не до шуток, амиго.
— А я и не шучу. Прошу в кабинет.
Мы вошли и сели.
— Вы всегда носите черное? — поинтересовался я.
— Да. Это составляет волнующий контраст, когда я раздеваюсь.
— Неужели вы всегда говорите, как шлюха?
— Вы плохо знаете шлюх, амиго. Они, как правило, распектабельны, за исключением, конечно, самых дешевых.
— Спасибо за информацию, — сказал я. — Итак, о каком неотложном деле вы хотели со мной поговорить? Отправиться с вами в постель — не такое уж неотложное дело. Оно может подождать.
— Вы сегодня в плохом настроении?
— Да.
Долорес вынула из сумочки длинную коричневую сигарету, зажала ее в золотых щипчиках и ждала, что я дам ей огня. Я этого не сделал, и она сама прикурила от золотой зажигалки.
Держа сигарету рукой в длинной черной перчатке, она серьезно смотрела на меня бездонными черными глазами.
— Вам бы хотелось лечь со мной в постель?
— Большинству мужчин хотелось бы. Впрочем, оставим секс в покое.
— Я не провожу резкую границу между сексом и бизнесом, — спокойно заявила она. — Вам не удастся задеть меня. Секс — это сеть, в которую я ловлю простаков. Некоторые из них полезны и щедры. А один даже оказался опасным.
Она замолчала.
— Вы ждете, чтобы я сказал вам, что знаю, о ком идет речь? Извольте; знаю.
— Вы можете доказать, кто он такой на самом деле?
— Вероятно, нет. Во всяком случае, копы не смогут.
— Копы не всегда выдают все, что им известно, — презрительно заметила она. — И не всегда доказывают то, что могут доказать. Полагаю, вы знаете, что он в феврале сидел в тюрьме?
— Знаю.
— Вас не удивило, что он не пожелал освободиться под залог?
— Я не знаю, в чем его обвиняли. Если его арестовали как свидетеля…
— Вам не кажется, что при желании он мог бы изменить обвинение на другое, при котором можно освободиться под залог?
— Я не задумывался над этим, — солгал я. — Я незнаком с этим человеком.
— Вы никогда не встречались с ним? — небрежно спросила она, слишком небрежно.
Я не ответил. Она коротко рассмеялась.
— Вчера вечером, амиго. У подъезда дома Мэвис Уэльд. Я сидела в машине на другой стороне улицы и все видела.
— Это тот самый парень? Я случайно натолкнулся на него.
— Вам меня не провести.
— Ладно. Мисс Уэльд разговаривала со мной крайне резко. Я вышел в раздраженном состоянии и наскочил на этого парня с ее ключом в руке. Я выхватил у него ключ и швырнул в кусты. Потом, извинившись, я нашел ключ и вернул ему. Он произвел на меня очень приятное впечатление.
— О-о-очень, — протянула Долорес. — Он был моим любовником.
— Может быть, вам покажется странным, — проворчал я, — но меня нисколько не интересуют ваши любовные дела, мисс Гонзалес. Полагаю, вам есть что рассказать о ваших друзьях — от Стейна до Стилгрейва.
— Стейна? — спросила она. — Кто такой этот Стейн?
— Один кливлендский гангстер, которого в феврале застрелили недалеко от вашего дома. Он тоже жил там. Я подумал, что вы могли быть знакомы.
— Амиго, я знакома далеко не со всеми мужчинами Лос-Анджелеса и даже Шато Берси.
— В отчетах сообщалось, что его застрелили в двух, кварталах от Шато Берси, — сказал я. — Лично я предпочел бы, чтобы это произошло прямо перед вашим домом. И вы бы в это время выглядывали из окна, заметили убегавшего убийцу и узнали в нем Стилгрейва.
Долорес засмеялась.
— Конечно, вам бы это больше понравилось, — промурлыкала она.
— Так мы смогли бы больше заработать.
— Но ведь Стилгрейв в это время сидел в тюрьме, — улыбнулась она. — И даже если бы он не сидел там, разве не опасно было бы его шантажировать? Предположим, что я случайно знакома с неким доктором Чалмерсом, в то время тюремным врачом. Предположим, он рассказал мне в один интимный момент, что в этот день он дал Стилгрейву пропуск, чтобы сходить к зубному врачу, под конвоем конечно. Даже если бы это было правдой, разве не опасно шантажировать такого человека, как Стилгрейв?
— Я не люблю громких слов, — ответил я. — Но я не боюсь Стилгрейва, не испугаюсь даже десятка таких.
— А я боюсь, амиго. Быть свидетелем гангстерского убийства — не очень безопасно в этой стране. Нет, мы не станем шантажировать Стилгрейва. И не будем говорить о мистере Стейне, которого я могла знать, а могла и не знать. С нас вполне достаточно того, что Мэвис Уэльд является любовницей известного гангстера и появляется с ним в общественных местах.
— Но сначала нужно доказать, что он известный гангстер, — заметил я.
— А разве мы не сможем этого сделать?
— Каким образом?
Долорес состроила разочарованную гримасу:
— Я думала, что именно этим вы занимались последние два дня.
— Почему вы хотите этого?
— У меня есть на то личные причины.
— Пока они лично ваши, меня они не интересуют.
Долорес положила в пепельницу коричневый окурок. Я наклонился и придавил его концом карандаша. Она коснулась моей руки пальчиком в перчатке, потом откинулась на спинку кресла, положив ногу на ногу, и улыбнулась. В ее глазах заплясали чертики. Она не могла выдержать столь долгой паузы между заигрываниями.
— Любовь, пожалуй, бесцветное слово, — протянула она. — Странно, что такой богатый английский язык, со своим разнообразным амурным лексиконом, использует именно это слово. Когда я слышу его, мне представляются робкие, невинные девушки в платьях с оборками и в совершенно неподходящем белье.
Я промолчал. Без малейшего труда Долорес изменила тему и вернулась к делу.
— Сейчас Мэвис Уэльд получает за картину семьдесят пять тысяч долларов, а в скором времени, возможно, и сто пятьдесят. Она начала карабкаться на вершину, и ничто не остановит ее. Кроме большого скандала.
— Значит, ей нужно открыть глаза на Стилгрейва, — сказал я. — Почему бы вам не сделать этого? А между прочим, предположим, будто у нас есть доказательства, что Стилгрейв гангстер. Как он отнесется к тому, что мы будем шантажировать мисс Уэльд?
— Разве он об этом узнает? Вряд ли Мэвис расскажет ему. Думаю, она не посвящает его в свои дела. Но нас это не касается, раз в наших руках есть доказательство и ей это известно.
Долорес потянулась рукой в перчатке к черной сумочке, но, раздумав, постучала пальцами по краю стола и снова положила руку на колени. Она больше не смотрела на сумочку, я тоже.
— Вам никогда не приходило в голову, что у меня могут быть определенные обязательства перед мисс Уэльд? — вставая, спросил я.
Долорес улыбнулась.
— А поскольку это так, — продолжал я, — то не считаете ли вы, что вам пора убраться из моей конторы ко всем чертям?
Она привстала, опершись на ручку кресла и все еще улыбаясь. Воспользовавшись удобным моментом, я схватил ее сумочку. В глазах Долорес зажглось пламя ярости. Открыв сумочку, я порылся в ней и вынул оттуда белый конверт, показавшийся довольно знакомым. Из него я достал снимок, сделанный в «Танцорах». Он состоял из двух частей и был наклеен на листок бумаги.
Я закрыл сумочку и перебросил ее хозяйке. Она стояла молча.
— Любопытно, — сказал я, щелкнув пальцем по глянцевому снимку. — Если это не подделка. Это Стилгрейв?
Долорес рассмеялась.
— Вы такой забавный тип, амиго. Правда, забавный. Я не знала, что в наше время еще не перевелись подобные люди.
— Довоенное производство, — сыронизировал я. — С каждым днем нас становится все меньше и меньше. — И добавил: — Где вы взяли этот снимок?
Она протянула руку через стол:
— Отдайте его мне, пожалуйста.
— Я верну его Мэвис Уэльд. Сожалею, мисс Гонзалес, но из меня никогда не получится шантажиста. У меня просто не хватает для этого обаяния.
— Верните снимок! — крикнула она. — Если вы этого не сделаете…
Она осеклась, и на ее красивом лице появилось презрение.
— Прекрасно, я сама во всем виновата, — секунду спустя проговорила она. — Я приняла вас за умного человека, а вы оказались обычным дураком-сыщиком. Эта обшарпанная контора, — обвела она рукой комнату, — и ваша унылая жизнь должны были подсказать мне, с кем я имею дело.
— Ну теперь вы знаете, — заметил я.
Долорес медленно повернулась и направилась к двери. Я поспешил открыть ее. Долорес вышла, не оглянувшись. У нее была потрясающая походка.
Я вернулся к столу, и тут же зазвонил телефон. Подняв трубку, я услышал голос Кристи Френча:
— Марлоу? Мы хотим видеть тебя в полицейском управлении.
— Прямо сейчас?
— Если не раньше, — ответил он и положил трубку.
Я спрятал склеенный снимок в сейф к остальным, надел шляпу и закрыл окна. Ждать больше нельзя. Я посмотрел на часы: было десять минут пятого. Орфамей могла позвонить с минуты на минуту. Я снял пиджак и запер в стол плечевую кобуру с «люгером». Копы не любят, когда на их территорию приходят с оружием, даже если у вас есть право на ношение его. Им больше нравится, чтобы пред ними представали, смиренно сняв шляпу, и разговаривая почтительно и вежливо.
Я снова взглянул на часы и прислушался. В здании было тихо. Скоро жизнь здесь совсем замрет, и уборщица зашаркает по коридору.
Я надел пиджак, запер дверь в приемную и вышел в коридор. В этот момент раздался телефонный звонок. Я так рванулся к нему, что чуть было не сорвал дверь с петель. Это звонила Орфамей, но мне никогда не приходилось слышать такого голоса: он был не безжизненный и не детский, это был спокойный, холодный, уравновешенный, незнакомый мне голос. Я сразу понял почему.
— Я звоню вам, потому что обещала, — проговорила она. — Но можете ничего мне не рассказывать. Я ездила туда.
Я сжал трубку обеими руками.
— Понимаю, — ответил я. — Вы ездили туда. И что же?
— Я наняла машину, — сказала Орфамей, — и остановилась на другой стороне улицы. Вы не могли меня заметить, потому что там находится похоронное бюро и стояло много машин. Когда вы вышли из дома, я хотела последовать за вами, но не знала улиц и вскоре потеряла вас из виду. Тогда я вернулась к дому.
— Зачем?
— По правде говоря, не знаю. У вас был весьма странный вид, когда вы вышли. А может, просто у меня было предчувствие, ведь Оррин мой брат. Итак, я возвратилась и позвонила в дверь. Мне вдруг показалось необходимым во что бы то ни стало войти туда.
— Со мной тоже иногда так бывает, — заметил я.
— Я позвонила в полицию и заявила, что слышала в доме выстрелы, — продолжала она. — Приехали полицейские. Один из них влез в дом через окно, а потом впустил других. Через некоторое время они позволили войти и мне, но задержали меня там, так как пришлось рассказать им все: кто такой Оррин, и что я солгала насчет выстрелов, и о вас тоже.
— Все правильно. Я и сам рассказал бы им обо всем, при первой же с ними встрече, — произнес я.
— Я подвела вас, правда?
— Да.
— Они вас арестуют?
— Во всяком случае, могут.
— Вы оставили Оррина мертвого лежать на полу. Наверное, вы не могли поступить иначе.
— У меня были на то свои причины, — проговорил я. — Вряд ли они покажутся вам убедительными, но они у меня были. А для Оррина это уже не имело значения.
— О, разумеется, у вас были свои причины, — сказала Орфамей. — Вы очень ловкий человек, у вас на все найдутся причины. Что ж, вам придется объяснять их полиции.
— Необязательно.
— Нет, придется, — с непостижимым удовольствием промолвила она. — Обязательно придется. Они заставят вас.
— Не будем спорить на эту тему, — сказал я. — Человек моей профессии в первую очередь должен заботиться о своем клиенте. Иногда, помогая ему, он заходит слишком далеко… Сейчас со мной так и получилось. Я оказался в уязвимой позиции.
— Вы оставили Оррина лежать на полу, — повторила она, — и мне небезразлично, как они поступят с вами. Я буду даже рада, если вас бросят в тюрьму. Держу пари, что вас это нисколько не пугает.
— Конечно, — согласился я. — Встречу это с радостной улыбкой. Вы видели, что Оррин держал в руке?
— Он ничего не держал.
— Ну, может быть, рядом с его рукой что-нибудь лежало?
— Там ничего не лежало. О чем вы говорите?
— Раз нет, так нет. Это даже лучше, — ответил я. — Ну что ж, до свидания. Меня сейчас вызвали в полицейское управление. Желаю вам счастья на случай, если мы больше не увидимся.
— Лучше пожелайте счастья самому себе. Оно вам может пригодиться. Я в ваших пожеланиях не нуждаюсь.
— Я старался помочь вам, чем возможно, — сказал я. — Может быть, если бы вы с самого начала дали бы мне больше информации…
Она нажала на рычаг, не дослушав меня.
Я положил трубку осторожно, как новорожденного младенца, подошел к умывальнику и подставил лицо под холодную струю воды. Потом я сильно растер лицо и посмотрел на себя в зеркало.
«Ты все-таки съехал с отвесной горы», — подмигнул я своему отражению.