Я так никогда и не узнал имени этого полицейского. Он был низковат и худощав для копа, но все же был копом. Он служил в полицейском управлении и носил пистолет в кобуре на поясе.
Говорил он мало, но у него был приятный голос и теплая улыбка.
— Вы артистически играете, — заметил я.
Мы играли в двойной «конфильд», вернее, он играл. Я просто сидел за столом и наблюдал за движениями его маленьких изящных рук. Я смотрел, как он берет карту, как кладет ее, — все это он делал точно и красиво. Во время игры он задумчиво поджимал губы или насвистывал.
Улыбнувшись, он положил девять красных карт на десять черных.
— Чем вы занимаетесь в свободное время? — спросил я.
— Играю на рояле, — ответил он. — У меня есть концертный «Стейнвей». Играю в основном Моцарта и Баха. У меня немного старомодные вкусы. Большинство людей считают такую музыку скучной, я же нет.
— Блестящая игра, — повторил я.
— Вы не представляете себе, как трудно играть некоторые вещи Моцарта, — сказал он. — На слух они кажутся простыми, особенно в хорошем исполнении.
— Кто хорошо играет Моцарта? — спросил я.
— Шнабель.
— А Рубинштейн?
Он покачал головой.
— Слишком эмоциональное исполнение, а Моцарта не следует играть, вкладывая что-то от себя.
— Держу пари, что вам удается добиться от многих признания, — сказал я. — Вам нравится ваша работа?
Он улыбнулся и переложил еще одну карту. Было видно, что человек с удовольствием проделывает эти незначительные движения, легкие, как лебяжий пух.
Моцарт? Да, мне было понятно его пристрастие.
Было около шести утра, и небо за окном начало светлеть. Я сидел в той же комнате, что и днем. Конторка в углу была закрыта. На краю длинного стола лежал кем-то поднятый карандаш Мэглашена. Стол, за которым днем сидел Кристи Френч, был засыпан пеплом. Из пепельницы торчал сигаретный окурок. Мотылек кружился над лампочкой в стеклянном колпачке.
— Устали? — спросил мой партнер.
— Одурел.
— Не надо ввязываться в такие запутанные дела. Нет в этом смысла.
— Нет смысла в том, что убит человек?
— Вы никогда никого не убивали.
— Почему вы в этом уверены?
— Так подсказывает мне здравый смысл и большой опыт общения с людьми.
— Наверно, вы любите свою работу, — сказал я.
— Она позволяет мне днем играть на рояле. Я работаю ночами, вижу много любопытного.
Он взял туза.
— Получаете много признаний?
— Я не получаю признаний, — ответил он. — Мое дело — создать настроение.
— Почему вы так откровенны со мной?
Он улыбнулся и постучал по столу краем карты:
— Мы уже давно составили о вас мнение.
— Зачем же тогда меня задержали?
Он не ответил, а повернулся и посмотрел на стенные часы.
— Думаю, сейчас нам дадут поесть.
Он встал, подошел к двери, приоткрыл ее и что-то тихо проговорил. Потом вернулся, сел и посмотрел на карты.
— Бесполезно, — сказал он. — Еще три карты, и мы блокированы. Хотите сыграть вторую партию?
— Нет, я не люблю карт. Предпочитаю шахматы.
Он бросил на меня быстрый взгляд.
— Что же вы сразу не сказали? Я тоже предпочел бы сыграть в шахматы.
— Еще больше я предпочел бы выпить горячего кофе.
— Сейчас выпьете. Правда, я не обещаю, что это будет такой кофе, к которому вы привыкли.
— Это неважно… Ну, а если не я застрелил Стилгрейва, тогда кто?
— Думаю, что именно этот вопрос и беспокоит моих коллег.
— Они должны радоваться, что кто-то отправил его на тот свет.
— Вероятно, они рады, — сказал он. — Но им не нравится способ, которым это сделано.
— Лично я считаю, что работа была очень чистая.
Он смотрел на меня, держа в руке колоду карт, потом пустил их веером в другую руку. Карты летели с легким треском, казалось, одной струей.
— Вот если бы вы так же ловко управлялись с пистолетом… — начал я.
Поток карт остановился. Вместо них в его руке оказался пистолет, причем я не заметил, как он достал его. Столь же быстро оружие исчезло, и его место снова заняли карты.
— Вам бы работать в Лас-Вегасе, — заметил я.
Он перетасовал колоду, подрезал ее и сдал мне королевский флеш пиками.
— Со «Стейнвеем» работать спокойнее, — ответил он.
Открылась дверь, и вошел сотрудник в форме с подносом.
Мы съели консервированное мясо и запили его горячим, но слабым кофе. К тому времени, когда мы кончили есть, совсем рассвело.
Четверть девятого в комнату вошел Кристи Френч. Шляпа сидела у него на затылке, а под глазами были темные круги.
Я перевел взгляд с него на маленького человечка за столом, но его там уже не было, карт тоже. Он исчез, словно растворился в воздухе. Остался только стул, аккуратно придвинутый к столу, и пустые тарелки на подносе. На секунду у меня проползли по спине мурашки.
Кристи Френч обошел стол, уселся, отодвинул кресло и подпер рукой подбородок. Он смотрел на меня холодными немигающими глазами. Я снова вернулся в город копов.