Младшие современники Шекспира

Как вы богаты! Не сыскать, пожалуй,

Во всей Италии купца, что мог бы

Сравниться с вами.

Каждый год платить

По десять тысяч золотых дукатов

Я королю испанскому могу[189].

Любая пошлина мне по карману.

Что мне голландцы![190] Да супруги всех

Моих агентов разодеты в бархат,

А стряпчие мои, разбогатев,

В дворцах живут, любуясь с галереи

Игрой фонтанов. На море ни разу

Я не терпел убытка. Уж поверьте,

В партнеры набиваются ко мне,

Да я разборчив, и в делах торговых

Я, как в беспроигрышной лотерее,

Играю, можете не сомневаться,

Наверняка.

А что синьор Баптиста?

Вы с ним дела имели?

С этим нищим?!

Да там от силы тысяч пятьдесят.

Немало.

Ну уж! С двадцати трех лет

Потеть не знамо как, чтоб в шестьдесят

С трудом полсотни тысяч накопить!

Гроши, конечно, против тех богатств,

Что к вам текут рекой.

Да, весь мой дом

Захламлен был бы серебром, когда б я

В Ост-Индию[191] его не отсылал:

Лорд Контарино!

Кажется, поклонник

Сестрицы вашей?

Да, мой друг, но я,

Скажу вам по секрету, планы их

Расстрою.

Вас, должно быть, сбили с толку!

В Италии, клянусь вам, не сыскать

Синьора благородней и знатнее.

Далась вам эта знать, ей-богу! Рухлядь

На нашу шею, будь она неладна!

У этого синьора за душой

Лишь то, чем был он предками одарен

И что спустить он рад. К нам зачастил

Он неспроста: землею, вишь, торгует,

А сам бы рад отторговать сестру

И втрое взять.

Да просто он влюблен.

И есть во что влюбиться!

Тут вы правы.

С таким приданым, будь ты хоть горбунья.

Тебе от благородных нет отбоя.

Смотри же, благородный дуралей,

Пока ты ловишь золотую рыбку,

Не заглоти крючок.

Я вас оставлю.

Я закладную вам послал на земли,

К продаже предназначенные.

Верно.

Ее вы изучили?

Еще нет.

Вы часом в путешествие, милорд,

Не собираетесь?

Да нет.

Напрасно.

Оно облагораживает.

Разве?

Я слышал, стоит Альпы пересечь,

Как добродетелям конец[192].

Оставьте,

Нет выше радости для сильных духом,

Чем действовать. Коль в нас вложили душу,

Сложнейший этот механизм, где столько

Чудных и чудных ходит шестеренок,

То ей, душе, простаивать не след.

Всем добродетель свой надел дает:

Окоп — солдату, тихий кабинет —

Ученому, а нам, купцам, все море;

Бери, возделывай, покуда честь

Не даст хороших всходов... так какой же

У вас там замечательный проект,

Что столько запросили вы?

Ах, сэр,

Едва мне львиной доли этих денег

Достанет погасить мои долги.

Остаток же послужит мне залогом

Великих уз.

Не понял.

Это к свадьбе

Подарок мой.

Вы женитесь, милорд?

Да, сэр. Я перед вами виноват,

От вас сокрыв характер предприятья,

Имеющего к вам, сказать по правде,

Касательство прямое, пусть утайка

И не такое уж большое зло,

Как действия противно вашей воле.

К тому ж я обнародовать не смел,

Во избежанье кривотолков, суммы,

За каковой я в путь пустился, прежде

Решив войти в свои права.

Туманно.

Рассею я туман. С сестрою вашей

Мы обручились. Дело, сэр, за малым:

Благословите вы и ваша мать

Сей брак — тогда, упрочив дружбу нашу,

Ее мы сможем завещать потомкам.

Скажите, как вы смотрите на это?

О сэр, как на колонны, без которых

Дом рухнет. Вы нам делаете честь,

А честь — залог богатства. Я польщен.

Ведь, породнившись с вами, вознесется

Племянник выше дяди, приближенье

Дочурки-крошки к материнской спальне

Отныне будет возвещать герольд!

Простите, что сдержать я не умею

Своих восторгов, бьющих через край:

Ведь этой чести мы, простые люди,

Так жаждем, особливо же когда

Нет ни гроша за ней, что, правда, редкость.

Вот мой ответ. Как видите, милорд,

Я искренно...

На ваше предложенье

Плевать хотел!

И мать, конечно, тоже.

Счастлив слышать.

Ромелио, я вижу, человек

Весьма достойный, разве что заносчив

Чрезмерно. Так, ну что ж, теперь осталось

Согласьем Леоноры заручиться.

Простая горожанка по рожденью,

Ни в яствах, ни в нарядах, ни в речах

Не искушенная, она, однако,

Подчас вельможнее придворных дам.

Я как-то видел у нее алмаз —

За этот камешек иным особам

Отдать не жалко все свои наряды

С собой впридачу.

Вот она идет!

Какой-то мне прием сейчас окажут...

О дочери ее — пока ни слова.

Добро пожаловать. Для вашей чести

В любое время дня и ночи двери

Распахнуты.

В долгу я перед вами,

Вы так любезны.

Ваше благородство

Известно всем.

Легко ему вдвойне

Здесь воспарить от вашего дыханья.

Вы редкий гость у нас. Не потому ли

Что мы за стол садимся слишком поздно:

Ведь мы живем по биржевым часам[193].

Аристократки не у нас ли взяли

Обычай долго нежиться в постели?

Они живут по собственным часам.

Их будит колокольчик модных лавок,

Они встают затем, чтобы узнать,

Что нынче носят. У меня к вам просьба.

Все что угодно. Можете считать,

Она уж выполнена.

Вы так щедры.

Мне б вашу копию...[194]

Ах, что вы, сэр,

Ведь тень желанна только летом, я же

Вступаю в осень.

Славная пора:

Сродни весне, но строже, благодатней,

Чем этот первоцвет, когда кукушка

Поет в лесу и молодой олень

Рогами обзаводится.

Пожалуй.

Я в зеркало пока смотрюсь без страха,

А ведь оно не лжет. Портрет вам нужен?

Я был бы вам признателен. Он станет

Моей реликвией.

Меня подвергнуть

Хотите испытанию? У женщин

Меняется лицо, когда они

Позируют, Кто в жизни любит делать

Рот бантиком, кто губки поджимать,

Та расхихикается, эта щечки

Втянула, чтобы ямочки виднелись.

Но вот взялись позировать — и вмиг

Их не узнать. Еще бывает так:

И часу не прошло — а все лицо

Облезло.

Это как же?

В жаркий полдень,

Не ровен час, румяна вдруг растают[195],

И, значит, переписывать портрет

Придется горемыке. Если кто-то

Захочет, чтоб я вышла, как живая,

Он схватит образ как бы между прочим,

В тот миг, когда в молитве я склонюсь

И неземною красотой лицо

Вдруг высветлит душа.

Великолепно!

Вы преподали красоте урок:

Как оберечь себя. Сужденья ваши

Так глубоки!

Милорд, ведь, я вдова,

Примите во внимание мой опыт:

Перенимая у мужчин его,

Мы зорче видим. Сэр, скажите мне,

Вы сыну моему продать хотите

Свои владенья?

Да.

Зачем дворянам

От родовых имений отрекаться

И ездить в город по таким делам?

Нельзя, милорд, господские дома

И, главное, господские угодья

Так разбазаривать; уже и церковь

Теряет замки к радости мирян,

Спят сорок тысяч крон в моей шкатулке,

Скажите, слово — и они проснутся,

Вы к ужину останетесь у нас?

Прошу простить покорно — не могу.

Не продавайте дом, придайте лучше

Ему блестящий вид. Надеюсь, сэр,

Вы поняли мои слова. Прощайте.

Напал на золотую жилу! "Сэр,

Вы поняли мои слова", "надеюсь".

Умна-то как! Смекнула, что жениться

Хочу на дочке, стоило портрет

Ее самой мне попросить, в виду

Имея Иоленту. Вот письмо,

В котором та мне пишет, чтобы я

К полуночи явился.

Поговорить нам надо о делах,

Касающихся нас обоих.

Мне неспокойно. Ваша Иолента.

Я что-то не пойму: каких делах?

Не передумала бы. Поспешу.

Все женщины, увы, непостоянны, —

Как пчелы над цветочною поляной...

Поторопись, сестра, пора портнихе

Шить свадебный наряд.

Для гроба мерку

Пора снимать.

Для гроба? Что за вздор!

Тебе тут пишет сам король испанский.

Ты что, к суду меня привлек?

К суду?

Да ты шутница.

Что это тогда?

Его Величества благоволенье:

Он этого достойного синьора

Тебе в мужья дает.

Какая честь!

Хотя мой долг — ему повиноваться,

Но, верю, он мне зла не причинит.

О чем ты? Он его здесь называет...

Что? Соблазнителем?

Да ты рехнулась!

Синьором благородным.

Королям

Видна лишь внешность. А скажи, письмо

Он сам доставил?

Что все это значит?

А то, что мог он выклянчить его

У короля, и в общем то напрасно:

Достойному синьору взять бы надо

Достойнее жену. А эти письма...

Я слышала, их в университет

Шлют сотни, для детей ища протекций.

Письмо рекомендательное я

Хочу вернуть. С таким письмом наш рыцарь

Вдову подцепит, ту, что спит и видит

Себя придворной дамой.

Поверьте, несравненная, письмо

От короля испанского не только

Мне по заслугам воздает, о чем

Судите сами, но вверяет также

До тридцати галер мне. Все богатство

Я был бы счастлив с вами разделить.

Ваш брат все подтвердит вам.

Посуди,

Какая здесь корысть мне?

Ты мой брат.

А коли так, изволь к моим советам

Прислушаться. В таких делах, как брак,

Где надо взвесить все до мелочей,

Нельзя без руководства. А милорд...

Так мало я принадлежу себе,

Что не могу принадлежать другому.

Ну хватит, не упрямься! Мишурой

Ослеплена ты. Дался этот титул!

Не хочешь ли геральдикой заняться?

Достанем знатока. Иль антикварий

Милее сердцу твоему?

Довольно! Вы мне, сударь, нанесли

Такое оскорбление, какого

Не видел свет.

Но, сэр...

О нашем браке

Мне говоря как о решенном деле,

О нем вы растрезвонили повсюду,

Вы даже наняли законоведов,

Чтоб всем, чем я богат, жена владела.

Вы сделали посмешищем меня

В глазах как недругов, так и друзей!

Я ухожу, но мы еще сочтемся

За эту низость.

Ах, милорд, постойте!

Не ровен час, мне глотку перережет.

Повремени чуть-чуть, и ты увидишь,

Как я рассею эти бредни, этот

Туман высокородства, чтобы явь

Вконец ее сразила.

Выходи

За лорда Контарино.

Контарино?

Да он пять тысяч сряду проиграл

Намедни в кости, а затем, в ответ

На ставку в тридцать тысяч, он поставил

Свое именье.

И его спустил.

Затем отвез, чин чином, в экипаже

Счастливчика к нотариусу, где

Все и оформили. Хорош, не правда ль?

Ну да, они в кредит играть привыкли,

А как продуются, как их за глотку

Возьмут, — тут уж плати. Подумать только,

Мечтает о каком-то жалком лорде,

Когда пред нею доблестный Эрколе!

Неблагодарная! Я столько лет

Вам, детям, отдавала всю себя

И ради вас, ты слышишь, ради вас

Не вышла замуж снова. Ты вглядись-ка:

Богат, и знатен, и хорош собой,

А главное, как любит! Между прочим,

Ему идти на турок, так что нам

Контракт бы надо заключить немедля.

Контракт? А я о нем и знать не знала!

Вы б дали зелья мне... Сойдя с ума,

Скорей бы я в бреду дала согласье

На все.

Да ты и так сошла с ума.

И разум твой, клянусь, не просветлеет,

Пока не назовешь его супругом.

Сударыня, я вас хочу оставить

Наедине с душою вашей, пусть

Она свой выбор сделает.

Слова

Достойные.

Милорд, не торопитесь.

О, если предпочтешь ты Контарино,

Пускай вся тяжесть моего проклятья

Обрушится на голову твою![196]

Ну что вы, встаньте, небеса едва ли

Суровость вашу смогут разделить.

Отныне, как клеймо, на мне проклятье!

Не бойтесь. Руку вашу...

Нет.

А ну-ка.

Какое полотно рукою этой

Соткать ты можешь! А какие звуки

Ты извлекаешь из виолы!.. Нынче

Освой искусство новое.

О дьявол!

Не сердцем, так рукою заставляешь

Скрепить союз?

Целуйте же ее,

А слезы? Если верить им, невинность

Заплесневеет. Слезы, что роса

Апрельским утром.

Ну, смелей, синьор!

Ну! Куклы ждут — подергайте за нитку.

Толкните-ка ослицу[197].

Стало модным

Пред свадьбой плакать.

Может, впрямь она

Так безутешна?

Показная скромность!

Ах, матушка! В делах и посерьезней

Такие церемонии не редкость:

Вон, прежде чем епархию принять,

Отказываться дважды надо[198].

Боже!

Все! Ключ от этой двери вам вручен,

Как исстари вручался феодалам[199].

Пусть поцелуй осушит слез поток,

Должна быть сладкой роза и росных каплях.

Горька, как желчь!

Уж эти мне девицы!

Сама — фитюлька, желчи в ней — фонтан.

У вас, у женщин, унции на две

Печенка больше мозга. Между прочим,

Вы замечали, сколько тратим сил

Мы на взаимовыгодные сделки?

Казалось бы, выигрывают все, —

Ан нет!

Легко ль сойтись двум гордецам?

...Изобразив притом восторг на лицах.

От них, положим, этого не ждут.

Кто над толпой вознесся, тот причуду

Себе позволить может, — пусть толпа

Расходится, трезвонит — ведь на свадьбе

Немотствует язык колоколов![200]

Один с причудой... Ну а если оба?

Тут кровь кипит!

Да-да! Не поспевают

Детей рожать. От многих докторов

Я это слышал. Сэр, все это шутки.

Вы скоро их оцените, надеюсь.

Я вас оставлю, госпожа моя,

И вместе с вами оставляю сердце,

Как мне ни жаль расстаться с ним, но если

Вы позовете, — пусть придется ждать,

Как ждет школяр, пока получит степень,

За сердцем я вернусь. Скажу, прощаясь,

Что я охотнее простился б с жизнью,

Доказывая преданность свою.

Благодарю. Я помолюсь за вас.

Молись, молись, на то он и супруг твой,

Чтоб за него молиться.

Что? Супруг?!

Я дождалась счастливейшего часа.

Супруг, супруг! Хотя б улыбкой, плакса,

Меня за все труды ты одарила.

Насилие, конечно, тяжкий труд...

Я тоже хороша — как воск, размякла!

Но ты не думай, что твоя взяла.

А ну-ка, прачка, подойди.

Синьор?

Коль жизнью ты и местом дорожишь,

Глаз не своди с хозяйки. Чтобы мышь к ней

Не проскочила! Знаю этих сводней,

Понавезут из-за границы тканей

Да побрякушек — и сейчас же к даме,

А в рукаве записочка. Другие

Гадать возьмутся или мозоль отпарить, —

Гони их в шею, так же как торговок

Заморскими заедками, и плутов

С их дынями и мускусным орехом,

Шотландцев с их волынками, танцоров,

Гораздых только пыль пускать в глаза,

И кучеров, особенно французов.

А что случилось?

Не пускать и все!

Чтоб пудинг из мозгов ни у кого

Не покупала: в них порой с начинкой

Такое сунут... Труд тебе по силам?

Чего я только не переносила.

Скорей — кого, когда была брюхата.

А может быть, оно как раз и лучше:

Недаром, говорят, всего ревнивей

От вора и охотников до дичи

Оберегает заповедник тот,

Кто смолоду в разбойниках ходил,

А там, глядишь, перебесился.

Мною

Вы смело можете располагать.

Избави бог! Не то опять тебе

Ходить, бедняжка, с брюхом. Я шучу,

Уинфрид, ну а шутка, что девица:

Все подмывает перейти границы.

Ох, госпожа, как жаль мне вас, хоть плачь,

Ну да слезами горю не поможешь.

Удумали, гляди-ка, выдавать

Насильно замуж, супротив природы

И нашей прародительницы Евы!

Да это ж перед господом кощунство,

Почище огораживаний...[201]

Хватит!

Твоя, Уинфрид, песня так стара,

Что никакими новыми словами

Ее не подновить.

К вам гость, он вам

И пособит.

Моя любовь в слезах?

Когда вы плачете, сама печаль,

Дурнушка, расцветает на глазах.

Могу ли я узнать у вас причину

Такой печали?

Подайте мне шкатулку. Я хочу

Все перебрать, что дорого мне было.

Но для чего?

Чтоб сделать вам подарок.

Вы — мой подарок.

Так-то оно так,

Но стань меж вами дьявол, вам придется

Делиться с ним.

О, дьявольские козни!

Да вы о чем?

Меня неволят выйти

За нелюбимого. Судите сами,

Не дьявол ли вершит моей судьбой?

Одно мне остается утешенье:

С постылой жизнью счеты поскорей

Свести достойно.

Но кто, скажите; кто все так подстроил,

Чтоб у меня похитить вас?

Синьор Эрколе, мать моя и брат.

Эрколе? Свадебный его наряд

Для похорон... сойдет.

Его казня,

Уврачевать свою вы рану тщитесь,

Но будет только хуже. Полюбите

Ради меня достойного Эрколе,

Который так сочувствовал мне в горе.

Когда б вы только видели, как он

Со мной держался!

Ах ты, вертихвостка!

Уже забыла, как ты на коленках

Сидела, как он баловал тебя.

А я-то, дура, любовалась ими,

Разиня рот. Мартышка, право слово:

Ластилась к этому, теперь — к другому.

Попробуй кто им ласки запретить,

Они б того сожрали с потрохами.

Ну что ж, коль вел себя он так достойно,

Обиды на него я не держу.

Он жалок — замахнуться на такое

Богатство! Знаю, ваша добродетель

Зло матери искупит. Что до брата,

То лучше уж подделывать бумаги,

Чем в дружбе клясться, а потом предать,

Я только ради вас его прощаю:

Да вы дрожите! Полноте, не надо,

Он больше докучать не станет вам.

О, сэр, я как в горячке, и, хотя

Уже мне легче, страх берет при мысли,

Что завтра приступ повторится снова.

Но он уплыл!

Не ровен час, вернется.

Ну, так поженимся без лишних слов!

В постель бы вам без лишних слов забраться,

И все дела. Любой законник скажет

Вам то же самое.

Ну что ты мелешь!

Ступай-ка с богом.

Сядьте, наконец.

Сначала поклянитесь, что вы зла

Не держите.

Клянусь вам.

Слово чести?

Могу ли зло держать я на Эрколе?

Он благородно вел себя. На брата?

Одной вы крови. На плутовку мать?

Я женщинам не мщу. Мы завтра с вами

Поженимся, и, как бы нам сейчас

Ни досаждали, ни плели интриги,

Заветная возвышенная цель

Уже близка, и надо верить нам:

Как вспыхивает золото на черном,

Воспрянем мы, пройдя по тропам торным.

Сюда, в Неаполь, страх меня привел

За сына — он живет здесь не по средствам.

Отчасти так, но есть еще резон,

И поважнее этого.

Урезать содержание ему

Я и не думал.

Вы серьезно?

Да.

Я не могу и мысли допустить,

Чтоб сын мой, как бы он ни развлекался,

Такое же изведал наслажденье,

Как я, приумножая капитал.

А коли так, пусть этот расточитель

До нитки спустит все, чем я владею,

Пускай он пустит по миру меня,

Я глазом не моргну.

Уже забыли вы, какого пота

Успех вам стоил? Как учили право,

Просиживая сутки напролет

За Совесть, не за звонкую монету;

И как потом с рассвета дотемна

Докучливых клиентов вразумляли;

И бредили средь бела дня, молитвы

Ко сну приберегая? Может, голос

Вы не срывали, громко оглашая

Дни заседаний или приговоры?

Забыли видно, как я вас волок

Среди других собратьев очумелый,

Когда вы, ваша честь, лишались чувств

От слишком пылкой речи иль от мысли,

Что ляпнули не то... Щучу, шучу.

Валяй.

Да вы и есть не ели толком,

Глотали, как удав, чтобы потом

Часами переваривать.

Да, да!

Ах, добрый друг, какое было время!

Договорились!

Сын меня поймет,

Когда освоит право...

Право щупать.

Игра, знакомая всем адвокатам,

Как, скажем, карты.

Щупать, говоришь?

А если это кончится болезнью?

Нет, разве лен наощупь иль тафта,

Холеный пальчик или грудь... приятней,

Чем гонорар, который на столе

Расставлен аккуратными столбцами?

Спросить не спросишь, только глаз скосишь:

Мол, что за столбики? не маловаты? —

И шапочку снимаешь (знак клиенту,

Что дело сделано).

Ну, а забава

Со сворой гончих? Ведь господский нюх

Развиться может только на охоте.

Держать собак? В моей приемной, сударь,

Весь день толкутся люди. Этот шум

Милее мне, чем лай всех гончих мира.

А вздумай сын ваш строить дом себе?

Недвижимость? Ну что же, это дело.

Пусть строит, я и слова не скажу.

Да только все там будет с гулькин нос:

В Испании и Франции сейчас

За моду взяли украшать фасады,

В самом же доме повернуться негде.

Сквалыги!

Труб на крыше два десятка,

А дымоходов и пяти не будет.

У этих выжиг все не по-людски.

Такие шельмы, чтоб им пусто было!

И не берись перечислять соблазны.

Ни женщины, ни яства, ни вино,

Ни тряпки иль иные наслажденья —

Приманки дьявола, чтоб нас сравнять,

Ему с собой, — не могут дать мне счастья

Сродни тому, что дал я сам себе.

Коль сын удачливей — иди все прахом!

А вот и он. Скажи, что с ним за люди?

Вон тот, что с ним беседует, купец

Ромелио.

Ромелио? Занятно.

Глядит орлом и весел... Я знавал

Отца его и у него жил в доме,

Сыночка еще не было на свете.

Понес убытки он сейчас на море,

Да, видно, не слыхал о том.

А этот,

В чулках, такой подвижный... уж не он ли

Сегодня утром был у вас?

Он самый.

Хотя, конечно, неказист он с виду,

Но адвокат!.. Такой на мировую

Пойти заставит двух врагов заклятых

И кончит свару до начала тяжбы.

Он адвокат?

О да, причем дает

Советы даром — платы ни за что

Не примет и о нем легенды ходят.

Законы знает вдоль и поперек.

Мечтает быть судьей!

Рассудок, я надеюсь, перед смертью

Ему не отказал, и я — наследник?

Оставить блуд, пока еще не поздно.

Эк с места да в карьер! Оставить блуд?

Вы невоздержанны! Господь за это

Жестоко покарает вас.

Да ну?

Впервые слышу, чтоб срамной болезнью

Болели боевые петухи.

Есть смысл ее надеть. Учтите, сударь,

Земля клиента часто к адвокату

Его отходит, а поместный дом

От дворянина может перейти

К его портному.

То есть как — к портному?

Давайте отойдем в сторонку,

Я должен нечто важное сказать

По поводу ост-индских ваших дел,

К услугам вашим, сударь.

Заждались

Меня, наверно? Выпьем на прощанье,

Друзья мои! Мне на галерах быть

Давно пора.

Синьор Эрколе, ветер

Мне был союзником, мешая вам

Отплыть.

Я, сударь, вас не понимаю.

Любовь, милорд... она всему виной.

Я должен был застать вас до отплытья,

Чтоб с вами передать письмо на Мальту,

Но так как написать я не успел,

То мысль направлю прямо в ваше сердце.

Друзья, оставьте нас.

Давайте сядем.

Моя приязнь к вам, сэр, мне говорила,

Что вашим словом движет благородство,

Оно же вам диктует и поступки.

Я не хотел бы обмануться в вас.

Мы вместе в Падуе учились, всем

Пример являя дружбы бескорыстной.

Скажите, вы тогда не притворялись?

Ничуть.

Увы, я вижу, как я в вас

Обманывался. Что ж, пусть худший грех

На свете, ваша злоба, сей же час

Во лжи изобличит вас; в вашем сердце

Нет ничего святого. Не жестоко ль

Двух любящих насильно разлучить?

Да, сэр, насильно! Как могли вы, зная,

Что я имею виды и давно

На несравненнейшую Иоленту,

В нее влюбиться сами?!

Я молод, а она красива... вот вам

И вся разгадка. Вспыхнула любовь

Сама собой.

Судьба, сказать хотите?

Ну что ж, тогда вам не судьба отплыть.

Кто властью вас облек такою?

Небо!

Вам не похитить то, чем я владею

По праву. Жаль, конечно, видит бог,

Что молодость свою загубит кто-то,

Но я клянусь невинностью самой,

Не измышлял я погубить вас, словно

Какой-нибудь злодей, что своему

Сопернику перерезает глотку,

И глазом не моргнув.

Вы благородны.

Рассейте, сэр, одно мое сомненье.

С готовностью.

Речь вот о чем. Скажите,

Не брат ли Иоленты был зачинщик

В истории с женитьбой вашей?

Правде

Вы не поверите.

А все ж?

Извольте,

Хотя мне вас не переубедить.

Скажи я вам, что брат здесь ни при чем,

Вы станете меня подозревать, —

Мол, в эту распрю втягивать его

Я не хочу, предпочитая лучше

Скрыть истину. Ну, коли непременно

Вам надо шпагу с кем-нибудь скрестить,

Ваш враг — мать Иоленты.

Это ложь!

Первейший враг мой — вы, и драться должно

Мне с вами!

Как угодно!

Сей же час.

Пусть так, готов я следовать за вами.

Ответ достойный. Если бы алмаз,

Что нам обоим дорог, камнем был,

Который можно разделить, — поверьте,

Я б отдал вам немедля половину.

Но нам друзьями быть не суждено,

Один из нас умрет, чтоб дать другому

Дорогу.

Вам не кажется, что наша

Беседа стала мирной?

Мирной?

Да.

Ну где ваш гнев? О нем вы, как ученый,

Так трезво говорите.

За словами

Таится буря. Доблесть спит в ножнах,

Но, извлеченная, разит смертельно.

К чему пощечины иль хитроумность,

Которые лишь портят поединок,

Как примесь портит вина; если можно

Вложить всю ярость в острие клинка!

У вас не хватит крови, чтоб во мне

Такую ярость утолить.

Посмотрим.

Кто секунданты?

Да без них спокойней.

Длина оружья?

По пути обсудим.

Смерть суждена иль жизнь нам, но держаться

Достойно будем, как и подобает

Сынам Италии.

Я обниму вас!

Вы слишком близко подошли ко мне!

От итальянца можно ждать всего[204].

Вы, обнимая, верно, проверяли,

Не защищен ли я?

Милорд, я знаю,

Что ваша честь вас защищает лучше

Любой брони, и, смею вас заверить,

Одет я так же: вся моя защита —

Простой камзол.

Ну что ж, я верю, сударь.

А где синьоры, знатный Контарино

И доблестный Эрколе?

Только что

Ушли, велев сказать вам, что вернутся

Чрез полчаса.

Вы встретили Эрколе?

Лишь дьявола с ужасными вестями!

Но что стряслось?

Я высыхаю, словно

Речное русло... я пропал, как щепка

В водовороте... Да, теперь все прахом!

А что Эрколе?

Только вы ушли,

Явился Контарино.

Контарино?

Он самый, и они уединились,

Нас попросив оставить их вдвоем.

Час от часу не легче! Это пахнет

Дуэлью.

Что? Дуэлью?!

Я прошу вас,

Поменьше слов, скорей найти их надо.

Тогда поищем в разных направленьях.

Боюсь, как бы они не повредили

Свои клинки во время поединка.

О господи, что с женщинами будет!

Так вы мне не уступите Иоленту?

Отвечу шпагой. Вы, милорд, готовы?

Пока мы не сошлись, я вам припомню

Всю недостойность ваших действий. Жаль,

Что вы последние четыре дня

Не провели в молитве покаянной.

Упорствуя во зле, свои грехи

Умножите вы.

В проповедях ваших

Нуждаюсь я сейчас примерно так же,

Как в ваших указаниях бесценных

По поводу того, как шпагу мне

Держать. Учту я ваши пожеланья.

Так вы готовы?

Помните о той,

Чья красота свела нас в поединке.

Я не забыл.

Вы ранены, я вижу.

Вы здесь зачем? Чтоб ставить мне диагноз

Иль драться до конца? Держитесь, сэр!

Ваш выпад... так... еще раз... Перед смертью

Вы б совесть облегчили, сняв с себя

Вину раскаяньем чистосердечным.

Смерть ее снимет с одного из нас.

Хороший выпад...

И ответ не хуже!

Болтать не надо, сударь, вы не в зале.

Так молод, а уже отжил свой век!

Не рано ль хоронить? Я, может быть,

Слаб для утех, но только не для боя.

Я чересчур открылся... Вашу шпагу!..

Ее отдам я смерти, а не вам.

Я вам дарую жизнь, коль вы меня

Попросите.

Не столь я глуп, чтоб вас

Просить о том, что дать вы мне не в силах.

Чуть опоздали мы, они мертвы.

К монастырю святого Себастьяна

Снесем тела.

Я шпаги... не отдам... его... его...

Он жив еще! Так... взяли... Осторожней,

Чтоб кровь не била из открытой раны.

Вот это, брат, влюбленные!

О чем вы?

Держусь того я мнения, любезный,

Что только тот, кто по уши влюблен,

Готов повеситься иль утопиться.

А эти ради пассии своей

Взялись друг другу глотки перерезать.

Орлы ребята, ничего не скажешь.

Как вам не совестно: равнять отвагу

С насилием и глупым безрассудством!

Пусть помнит каждый, кто вам вторить рад:

Уходит мстительность корнями в ад.

Потери ваши, спору нет, огромны.

Смириться надо.

Про мои потери

Я знаю, а вот вас не знаю я.

Мы незнакомы, верно, но я послан

К вам теми, кто желает вам добра,

Призвать, на опыт свой сославшись, вас

К смиренью.

Род занятий ваших, сударь?

Я адвокат.

Так вам сам бог велел

Учить, чтоб мы смиренно запасались

Терпением: весь христианский мир,

Когда б не ваше крючкотворство, мог бы

Черт знает до чего дойти. Я помню,

Вы Джулио учили жить. Смиреньем

Вы лечите?

Я им и сам спасаюсь.

А вы женаты?

Угадали, сэр.

Учил вас кто терпимости?

Конечно.

А вам жена рога не наставляла?

Рога?

Ну да. Без них терпимость ваша

Едва б достигла степени такой,

Что красной мантии достойна... Нет,

Вы бакалавр, но уж никак не доктор.

Да вы смеетесь!

Потерпите малость,

Мне впору плакать.

Нет, как смели вы

Свой дерзкий мне вопрос задать, ни разу

Моей жены не видя?

Он был задам

Затем, чтоб испытать терпимость вашу.

И вот вы сердитесь. Ваш гнев смешон.

Аж вздыбилась бородка! Вы ее

Не одолжили часом у кого-то?

Как это остроумно, но, увы,

Не в шутках ваше кроется спасенье.

Я здесь, чтоб вас на добрый путь наставить.

Слыхали мы такие наставленья!

Они уже вот здесь у нас! Учить

Горазды вы, а сами как живете?

До праведности ль вам, когда вы желчью

Насквозь пропитаны? Вас только тронь!

А если кто обскачет вас, живьем

Зажарите. Но, возвращаясь к делу, —

Я трех галер не досчитался.

Знаю.

У наших берегов они разбейся —

Так пряности, что забивали трюмы,

Залив бы в сыворотку превратили...

Все хворые бы лошади тогда

Заржали, радуясь потере вашей[205].

Вы тоже, сэр, шутник.

Зачем галеры

Назвали вы так странно, так нелепо,

Так дерзко? Вот, накликали беду.

Есть имена, сулящие несчастья?

Одна галера, кажется, была

"Гроза морей", другая — "Смерть штормам".

А третья как — "Левиафан"?

Как будто.

Все от лукавого! Печать проклятья

На них лежала с самого начала:

И на воду еще их не спустивши,

На гибель обрекли.

Вы суеверны.

Но дело обстоит куда серьезней:

Боюсь, из-за того, что в день отплытья

Пришло на пристань мало рогоносцев,

Галеры толком не благословили,

И те пошли ко дну от огорченья.

Так вы уж впредь скликайте всех...

Довольно!

Я к вам пришел затем, чтоб вас призвать

Смирить свою гордыню. Коль судьба

Еще сведет нас, я заставлю вас

От ярости зубами скрежетать!

Да-да, я слов на ветер не бросаю

Постойте, сэр! Куда же вы, ей-богу?

Откаркала ворона и — лететь?

Да что же это! Вон, как раззвонились!

Знать, умер кто-то из вельмож.

Да нет,

То горожан на рыночную площадь

Звонарь сзывает.

Что ж он так трезвонит

Под окнами?[206] От этих страшных звуков

Все в голове смешалось у меня.

О плачьте, плачьте... Горькое событье!

Вздохните и украдкой помяните

Тех, кто от церкви будет отлучен[207],

Синьоров знатных, чей предсмертный стон,

Увы, не облегчили ни молитвы,

Ни отпущение грехов. Их битвы

Не сможет им закон простить вовек:

Как сам себя ты губишь, человек!

Что за синьоры?

Доблестный Эрколе

И знатный Контарино. Оба пали

В смертельном поединке.

Горе, горе!

Не похоронят их по-христиански,

Ну так и что же? Шествие за гробом,

И плач, и лицемерность эпитафий,

Что гаже во сто крат, чем паутина,

Которая покроет их, — ужели

Все это облегчит посмертный путь?

Нисколько.

То-то же. А посему

Хочу я, сударь, поделиться с вами

Своими мыслями, покуда там,

В сторонке, моя мать печально четки

Перебирает.

Хранитель склепов и гробов,

Что лечат лучше докторов!

Клочка земли, как вам известно,

Довольно тем, кто пожил честно,

Но их тщеславье превзойдет

Размерами весь ваш приход.

Для нас — конец земной юдоли,

А драпировщикам раздолье —

И тем, кто только гроб везет!

Так повелось — в почете тот,

Кто церкви больше всех оставил,

Хотя бы он всю жизнь лукавил

И от него единый след,

Как в темноте гнилушки свет.

Последний акт хорош развязкой...

Смерть уж близка, и ты с опаской

Глядишь на будущий приют:

Ну как останки разгребут

И выбросят, забыв о чести,

Чтоб в аккурат на прежнем месте

Сарай построить или склад;

Все — и могилы — осквернят![208]

Как пишешь, не кривя душой, Ты:

Мол, "Здесь покоится такой-то..."?

А здесь давно уж не такой —

Смешали годы прах людской!

Где б я ни отдал богу душу,

В открытом море ли, на суше,

Но склепный смрад терпеть невмочь

И треск лампады день и ночь.

Где б ни засыпали землицей,

Мне в судный день, видать, не скрыться...

Идите с миром.

Вы, слыхать, в убытке?

Охотиться за крупной дичью можно

Лишь в диких и нехоженых лесах.

Презренная Фортуна торжествует,

Но худшее, я знаю, позади.

Сэр, жить, без страха значит без надежды.

Гордыня — это грех. Спаси вас, боже.

Бедняжка Иолента, вот так свадьба!

Что ей сказать? Зачахнет, как цветок,

Лежащий на могиле.

Что, Просперо?

Своей последней волей Контарино

Все завещал невесте, Иоленте.

Несчастный мертв?

Да нет, пока живой.

Живой! Вот уж некстати...

Некстати? Лучше вести быть не может,

Хотя она и прервала молитву.

Ты рада?

Жить он должен, чтоб предстать

Перед судом как мерзостный убийца

Поспеши к нему на помощь.

Я снадобье чудесное пошлю

От обмороков и земли щепотку

Из мест святых: она поможет кровь

Остановить. Кто пользует больного?

Светила наши.

Часты ль перевязки?

Одна была.

Я в этом знаю толк.

Вторая или третья нам покажут,

Есть ли надежда. Как бы я хотела

Быть с ним сейчас! Хотя бы кто сказал,

Мол, есть надежда.

Что тебе за дело?

Я ж говорю, он должен пред судом

Предстать: закон нарушил он.

И только?

И буду я счастливейшей из женщин.

Под маской доброты такая злобность!

О, сколько дум, одна другой страшнее!

Увидеть Контарино... чем не способ

Вернуть все то, что отдал преисподней

Я так нелепо... Только взвесь получше,

Чтобы твоих убытков чаша вновь

Не опустилась: зло судьба карает

Тех, кто на повышение играет.

Так ветер мачту главную крушит,

Так рушатся верхушки пирамид.

Сэр, ваше воскресение из мертвых,

Оно не без участья высших сил.

Уже вас бальзамировать хотели.

Мне стыдно вспомнить о моем поступке:

Быть злым и так упорствовать во зле!

Устами вашими вещает небо.

На то, за что я дрался, так же мало

Я прав имею, как душеприказчик

На деньги сироты. Но я решил:

Уж лучше вечной жизни я лишусь,

Зато мой нрав горячий все увидят!

Так объявите о моей кончине;

Поскольку здесь предать меня земле

Не допустила б церковь, вы скажите,

Что прах мой на галере отвезут

В Сицилию или на Мальту.

Полно,

Зачем вам нужен этот слух?

Как будто

Жив Контарино; пусть же он владеет

Тем, что ему принадлежит по праву, —

Прекрасной Иолентой. Если вдруг

Узнают, что я выжил, может кто-то

Их брак расстроить.

Да, но ваша смерть

Грозит ему судом, где он предстанет

Как ваш убийца.

У него есть козырь.

Его отец когда-то испросил

У императора для всей семьи

Большую привилегию: кого бы

Любой из них в открытом поединке

Ни уложил на месте, все ж он будет

Помилован; Карл Пятый даровал

Ту милость августейшим повеленьем

В тот день, когда родитель Контарино

Был послан им снести ответ на вызов,

Что бросил сгоряча король французский,

Назначивший дуэль в нейтральных водах,

На плоскодонке...[209] Верю, суд признает,

Что Контарино дрался благородно.

Ваш локоть... мне идти невмоготу.

Держитесь, сэр.

Во всем здесь виноват

Ромелио. Я слышал, у монашки

Ребенок от него.

В злодействах этих

Когда он не раскается, вовеки

Гореть ему в аду.

Мне жаль его.

Грех и раскаянье связала в узел

Прочнейшая из всех на свете нить.

Я должен этот узел разрубить!

Сдержите, сударь, ваше обещанье

И объясните, почему вы здесь

Инкогнито.

Меня король испанский

Послал разведать, где сбывает ваш

Купец Ромелио свои богатства,

Которые текут к нему рекой

Из копей золотых в Вест-Индии.

Король обеспокоен также тем,

Что женщины большую власть забрали.

О наших бедах, вижу, он наслышан.

Мужей супруги взяли в оборот:

Рассказывают, в Нидерландах жены

Расчеты в доме взяли на себя

И задурили головы мужьям

Так, что иной, трудясь над завещаньем,

Не ведает, кого как осчастливит,

Поскольку сам не знает, чем богат;

А нашим дамам волю дай — они ж

На важных птиц охотятся ночами,

Ища для фаворитов синекуры,

Подсиживают, злобствуют, хитрят,

До вице-короля свои интриги

Уже простерли; если так пойдет,

Они проникнут, и довольно скоро,

В военный наш совет.

Хоть я зарекся

Участвовать когда-нибудь в кортесах,

Пожалуй, вновь я место там займу,

Чтоб только обуздать бесстыдниц этих.

Не долго ж пустовать ему, надеюсь.

Хорош я в этом одеянье! Право,

Чем не еврей мальтийский?[210] Хоть сейчас

Перехитрю я собственную тень,

Сменю в минуту столько же обличий,

Как тот кристалл, в котором сто оттенков,

Плющом обвившись, удушу врага,

Проникну ртутью в кровь, по волоску

Повыдергаю бороду, а другу

Дам яду, от которого он будет

Лет девять угасать почти без боли,

Чтоб смерть его естественной сочли.

Подделать деньги, даму совратить,

Открыть ворота туркам иль поджечь

Весь христианский флот я нынче мог бы.

Я словно царедворца съел живьем[211],

Чья хитрость в кровь мою навек всосалась.

Но хватит разглагольствовать; смотри,

Вот этот дом, а жертва там, внутри.

Вы ищете кого-то, сударь?

Я слышал, вам поручено леченье

Синьора Контарино.

Правда ваша.

И делали мы все, что в наших силах,

Но он уж не жилец.

Неужто помер?

Хватил удар. Да что там говорить,

Затронуты все жизненные центры:

И вот, гнойник. Бессильны промыванья.

Ну а вскрывать нарыв... он слишком слаб,

Да сердце и не выдержит такого!

Что с завещаньем?

Он его составил.

В чью пользу? Иоленты?

Да.

А был

Здесь брат ее, Ромелио, чтоб вам

Своей рукою щедрой за труды

Воздать сполна?

Не приходил покуда.

Друзья мои, я не могу смотреть:

Вы бессеребренники, право слово!

Я подскажу, как надо поступить,

Чтоб часть того, что завещал милорд,

К вам перешла.

Но как? Ведь все в руках

Ромелио, а он прижимист, сударь.

Послушайте меня. Я тоже врач.

Врач, говорите? А откуда сами?

Из Рима.

Вот как? Практика большая?

Двадцатерых залечивал я насмерть

За месяц, по утрам лишь принимая.

Но шутки в сторону, теперь о деле.

Ближайший родич Контарино в Риме,

Прямой его наследник, поручил мне

Больного осмотреть и сделать все,

Что можно, для несчастного страдальца,

Как и для вас, его врачей.

Для нас??

Могу больных я с помощью экстракта,

Пусть дара речи лишены, пускай

Зрачки недвижны, пульс молчит, — вернуть

На время к жизни, дав способность мыслить

И даже говорить. Все это с ним

Мы и проделаем, не сомневайтесь.

Он снова продиктует завещанье,

Но в пользу родича, и вот тогда-то

Я выдам десять тысяч вам дукатов,

После чего из-под больного мы

Подушку вынем, и душа его

Безгрешная пусть отлетит спокойно.

Первый-лекарь

И мы тогда получим... десять тысяч?

Клянусь талмудом!

Что же, по рукам.

Вот пациент. Распоряжайтесь, сударь.

Похвально, сэр, вы честные врачи

И свято чтите клятву Гиппократа.

Хотел бы с глазу на глаз я...

Извольте.

И дверь плотней закройте.

Воля ваша.

Не нравится мне что-то иудей.

И мне, признаться, тоже. Хитрый, шельма.

Задумал же такое; полутруп

Расшевелить, чтоб вытянуть бумагу...

Тут что-то да не так. Подсмотрим в щелку.

Ну, вот и славно. Эти простаки

Задаром отдали мне то, на что я

Не пожалел бы средств. Смотри-ка, дышит.

Дыши, дыши... А я тебе сейчас

Припомню смерть Эсколе и попутно

Свой план осуществлю, чего б мне это

Не стоило. С какой, скажите, стати

Он будет жить и мять сестру в постели

Мне назло? Он ведь может завещанье

Менять то так, то эдак... Врешь, не сможешь!

Не допущу! Сверкни же, мой стилет,

Мой грозный друг, способный притаиться

У женщин в волосах, среди булавок,

Острей, чем бритва, тоньше, чем игла.

Такими на Бермудах испокон

Свиней валили[212] с одного удара,

Срази ж, металл презренный, человека,

Войди и выйди, метки не оставив!

Великий Цезарь выжил после ран

От пик, и дротиков, и от мечей,

И топора, и камня из пращи,

Но роковой удар сапожным шилом

Вмиг из него, как воздух из мехов,

Через отверстие с ушко иголки

Всю душу выпустил...[213] Уйми ты дрожь:

Собаке смерть собачья! Отчего же,

Произнеся суровый приговор,

Ты медлишь? Иль себя уверить хочешь,

Что в жизни б на такое не решился,

Когда бы не нужда... Вздор, он сказал бы

Тебе спасибо только: ты спасаешь

Его от эшафота и одним

Ударом исцелишь его. Вот так!

Теперь бежать.

Куда ты, иудей?

Ты весь взопрел, не утолишь ли жажду

Расплавленным свинцом?[214]

Постойте, я ведь

Христианин.

Уж лучше будь евреем.

Избави бог, чтобы подобный грех

Взял на душу христианин.

Я друг ваш,

Смотрите, я Ромелио.

Ромелио!

Да, друг, ты нам и вправду удружил.

Я так оделся, чтобы...

Легче было

Кинжал припрятать?

Этот человек

Мой враг, он должен, должен был погибнуть!

Погибнуть? Да ведь он и двух часов бы

Не протянул...

И умер неотмщенным?

Вот золото. Едва ль какой богач

Молчание своей жены сварливой

За столько покупал, как я сейчас.

Вот вам дукаты за сохранность тайны.

Сэр, если хорошенько поразмыслить,

В убийстве вас не обвинит никто.

С таким же я успехом мог ирландцу,

Пускавшему в пучине пузыри,

Влить виски в глотку. Разве это грех?

Так будете молчать вы?

Как могила.

Тогда скорее золото иссякнет

В Вест-Индии, но не у вас.

Звучит,

Как золотой ручей.

Чтоб так попасться!

Теперь два эти нищих, как вампиры,

Сосать меня начнут.

Вот так удача!

Считай, что все его богатства наши.

Так не садись за стол, пока не вложишь

Себе за щеку кость единорога[215].

О!

Застонал.

Скрипит еще телега?

Вот это да-а-а... иди-ка полюбуйся:

Он точно в рану лезвие вонзил,

Тем самым сняв закупорку сосудов.

А гной-то, гной-то... так, гляди, и хлещет!

Вот так история.

Смотри, он дышит

Уже ровнее.

Знать, была на это

Господня воля: чтобы душегуб

Пришел казнить — да взял и воскресил!

Подобное уже не раз случалось:

Кого-то Тауэр спас от подагры.

А мы спасем вот этого, тогда

Сосать мы примемся обеих маток.

Держать язык нам надо за зубами,

Пусть знать не знает ни о чем, и нас

Вознаградит сполна за исцеленье.

Ну, а теперь за дело поскорей:

Промой-ка рану и щипцы нагрей.

Довольно убиваться. Посмотри,

Бледна, как смерть; еще решат, что раньше

Ты красилась. И впрямь, как будто носишь

Посмертную ты маску Контарино.

О, умереть так рано!

Что блажишь?

Не век же мучиться! Тем хуже пьеса,

Чем дольше ждешь развязки.

К злым деяньям

Не прибавляй хулу. Он при дворе

Блистал, как редкий камень.

Не сердись.

Не спорю, при дворе хороший камень

Отполируют: двор что зеркало —

Смотри и охорашивайся. Но

Когда бы внешний блеск спасал и душу,

В раю б жил Люцифер[216]. Его гордыня...

Постой, куда ты?

А ну-ка сядь и хорошенько слушай,

Тут план задумал я, — всем планам план;

Коль выгорит, из смерти двух синьоров

Мы сможем возродиться, словно феникс

Из пепла...

На могиле ничего

Не выстроишь: гнилое основанье.

Да помолчи ты, выслушай сначала.

Тут, видишь, нужен обходной маневр,

Который очень часто в наши дни

Успех приносит. Вот какое дело:

Все земли Контарино отошли

К тебе; когда б под сердцем ты носила

Ребеночка Эрколе, мы б и эти

Прибрали земли быстренько к рукам.

Какой ребенок? Ты с ума сошел!

Я — девственница, а милорд — покойник.

В делах не смыслишь, а туда же, в крик.

Я так устрою, что в подлунном мире

Не хватит адвокатов расхлебать

Всю эту кашу. В ордене Сент-Клер[217]

Монашка есть — розанчик да и только.

Уже постригшись, поняла бабенка:

Ошиблась домом, — и, конечно, в слезы;

Тут я и появись на радость ей.

Ну, словом, зачастил я в монастырь,

И вот под монастырь подвел монашку:

Оставил с животом.

Придется, значит,

За дело повивальной бабке браться?

Я рад, сестра, что ты повеселела.

Так, значит, мы объявим, что прошло

С тех пор, как понесла ты от Эрколе,

Два месяца. Чтоб избежать злословья,

Оформим предварительный контракт

(Он брачное свидетельство заменит),

Мол, вы с ним — тайно — мужем н женой

Давно уж стали. За вознаграждение

Мне стряпчий задним бы числом составил

Бумагу эту...

То есть твой ублюдок

Потом моим ребенком станет?

Верно.

Когда ж моя монашка разродится,

Ори, как будто ты рожаешь.

Ловко,

Да только, не смогу я.

Почему?

Чем делать вид, как будто я рожаю,

Не лучше ль вправду мне родить: ведь я...

Беременна.

Да что ты? От кого?

От Контарино. Погоди, не хмурься:

Мы предварительный контракт составим,

А я найду священника... имей он

Хоть три прихода[218], лишь бы подтвердил,

Что поженил нас.

Вот так удружила!

Скажи, что твой ребенок от Эрколе!

Какая жалость — плод твоих усилий

Землей не разживется.

Грех монашки

Покрыть мне надо... так... А что, занятно!..

Допустим, та родит быстрее этой,

Тогда мы скроем первого ребенка,

Пока сестра не разрешится. Что ж,

Неплохо, а? Ты разрешишься двойней!

Ты, кажется, про сходство позабыл:

Ведь близнецы должны быть как две капли.

Нам все едино, лишь бы наш ублюдок

Владел землей... О горький жребий мой,

Мое девичество сковал ты зимней стужей,

Теперь же, после стольких унижений,

Ты вознамерился меня ославить.

Да ты ж сама ославила себя!

О нет, ведь я лгала, надеясь втайне

На чудо, сударь.

Что еще за чудо?

Твою любовь и страх за честь мою.

Узнав, что я грешна, ведь ты бы должен

Вонзить кинжал мне в сердце. Но, увы,

Мне суждена иная смерть: терзаться

И угасать как свечка.

Нет, шалишь...

Сам дьявол мне подсказывает выход:

Пусть это все чудовищная ложь,

Но грех ей не воспользоваться.

Слушай,

Я поделюсь с тобой ужасной мыслью,

Я содрогаюсь, думая об этом,

Сама природа мне велит молчать,

Покуда наша мать жива.

О чем ты?

Я не пойму куда ты клонишь?

Вспомни,

Как наша мать встречала Контарино,

Как таяла. А что на ваш союз

Обрушилась — она глаза хотела

Всем отвести, в душе не сомневаясь,

Что вступите вы очень скоро в брак.

Мать влюблена в милорда, и они

Задумали, что, на тебе женившись

И ставши жить втроем под этой крышей,

Он сможет — дыбом волосы встают! —

Иметь — какой же дьявольский расчет! —

Свободный доступ в спальню к ней.

Да-да,

Когда он ранен был, она, я помню,

У всех с утра до вечера справлялась,

Не лучше ли ему.

Подумать только,

Реликвию, нательный крест с камнями,

Который стоит тыщи крон, дарить

Тому, кто унесет его в могилу.

Постой, но если так любил он мать,

Зачем меня наследницей он сделал?

Он был твоим законным женихом,

К тому ж он сделал это до дуэли.

Что до дуэли? Как-то все нескладно;

Влюбился в мать — зачем же за меня

Он дрался на смерть...

Это дело чести.

У них, аристократов, с этим строго.

Эрколе был соперник, уступить

Не мог ему ни йоты Контарино.

Я, как и ты, всех тонкостей не знаю,

Но ясно: он спасал дуэлью имя.

Как ты-то раскопал всю эту грязь?

Сказал мне лекарь, сам же он подслушал,

Что тот шепнул духовнику за час

До смерти.

Я бы вздернула мерзавца

За разглашена исповеди, Боже,

Какой удар! Ужель все это правда?

Нет, это ложь, и, кстати, при дворе

Ей обучают. Ну, подумать только!

Дочь выдать, чтоб ее супругом всласть

Натешиться! А может, этот хлыщ

К тебе под юбку метил, а к мамаше

В шкатулку е. драгоценностями? Малый,

Видать, не промах был. Но полно, полно...

Оставим дьяволу всю эту мерзость! —

Не рвать же нам на части нашу мать.

О боже, я и верю и не верю,

Я, кажется, умру от этой пытки,

Все естество мое кричит, как будто

Сгораю я на медленном огне,

О, если правы чудаки, что нам

Твердят о жизни на луне, пусть небо

Зверей, замысливших прелюбодейство, —

Туда забросит. Будь он трижды проклят!

Отныне память честного Эрколе

Я буду чтить.

А если б Контарино

Остался жить?

Клянусь любой святыней,

Останься жив он, никакой закон,

Зовущий нас хранить друг другу верность,

Его не навязал бы мне. Раз мир

Со мной так лжив, и я с ним лжива буду.

Возьму я твоего ребенка.

Правда?

Пусть жажду мести утолит обман.

Вот-вот. И ты злорадно улыбнешься

При мысли, что присвоит титул лорда

И земли заодно тот, у кого

На все на это прав ничуть не больше,

Чем у скопца турецкого паши.

Теперь, я думаю, мое дыханье

Зловонным станет.

Отчего?

Ну как же,

Ведь ты меня в зловонное болото

Затягиваешь.

Полно тебе, полно.

К чему казниться так?

Врать и краснеть...

Да что я в самом деле, — всем вокруг

Оно не в тягость, ну а я чем лучше?

Как утка, переваливаться стану,

На дурноту ссылаться и чуть что —

Хлоп в обморок.

Овсянку ешь и фрукты

Зеленые, для бледности.

Пусть завтрак

В постель несут.

А выходя к столу,

Наращивай живот, бери подушки

Побольше...

И еще одна идея:

Слыхала я, беременные часто

Мужей бьют чем ни попадя; так, может,

И мне бы для порядка не мешало

Портного, скажем, бить по голове?

А после бы его вознаградили.

Найдем такого: вяленой трески

Сговорчивее будет.

Боже правый,

Ломаю здесь комедию в надежде

Стать на ноги! Увы, напрасный труд:

Когда толкает страсть к подобным шуткам,

Уймемся мы, лишь тронувшись рассудком.

Еще вчера ничто бы не смогло

Ее настроить против Контарино.

О ревность, ревность! ты из робкой лани

Способна сделать фурию в момент,

А сколько раз ты начинала тяжбу

И дьявола в союзники брала!

Ну что ж, теперь подкармливай исправно

Бесенка, что рассорит дочь и мать,

Води их за нос. Разыгравши фарс

О родах Иоленты, я внушу ей

В монахини постричься, Дав обет

Безбрачия, тогда ее именье

Отдали б под мою опеку... Кстати,

В Вест-Индию отправить лекаришек;

Небось, тропическая лихорадка,

А то и сифилис вмиг отобьют

У них охоту языком чесать.

Плохая весть... Представь... моя сестра

Беременна.

Готова я к тому,

Что надвигаются одни несчастья:

Ведь беды, как монахи-францисканцы,

Поодиночке не заходят в дом[219].

Что Контарино? Лучше ли ему?

Ты ведь сейчас оттуда.

Как легко

Твою печаль сменило любопытство.

Так вот, в отсутствие его врачей

По доброте душевной оказал я.

Страдальцу помощь, чтоб не ждать, пока

Врачи окажут: я убил его.

На двадцать лет состарил ты меня.

Как так?

Удар предательский нанес ты

Не только Контарино, но и мне.

Ну-ну. Сейчас я скорбь твою развею.

Ты испугалась, думая, что он

Отец ребенка нашей Иоленты,

Но та мне поклялась, что обрюхатил

Ее Эрколе. Ну, хитра сестрица:

Как замуж выходить, так ни в какую,

А как в постель, без уговоров — шмыг.

Голубка не уступит голубку,

Не пофорсив сперва.

Мне что-то дурно...

Всегда ты так, расстроишься, и сразу

Тебе не по себе.

Да, не по мне,

Что сын мой выродок.

Проведай дочку.

Сегодня у меня хлопот по горло.

Ты разве не оплачешь смерть милорда?

А как же, он нам столько завещал.

Смотри, ты у меня еще поплачешь!

О, я сойду с ума: самой послать

Того, кто мог бы жизнь его спасти

И погубил ее! Ужель он мертв?

Чума и та соперничать не в силах

С моим желаньем, ибо страсть меня

Чумною сделала. Конец, конец!

Уже не воскресить того, чьей жизнью

Давно жила я больше, чем своей.

Перемудрила... сразу бы открыться!

В истории примеров сколько хочешь

Того, как дамы в возрасте влюблялись

В юнцов и на себе женили их.

От этих мыслей можно обезуметь!

Как любим мы последнего ребенка,

Так на предмет последней нашей страсти

Мы смотрим и не можем наглядеться:

Он и желанен нам, и всем хорош...

Последний урожай, последний всплеск

Реки перед зимой. О нас, о вдовах,

Недаром говорят, что нам дороже

Не то шитье, которым все пленялись,

А то, последнее, что ждет на пяльцах.

Всего лишить меня... и кто? мой сын!

Ну, берегись. Грудь правую, которой

Кормила, отсеку, как амазонка,

Чтоб застрелить тебя верней[220]. Скорей

Я дам волчонку, что отстал в ночи

От стаи, эту грудь, чем своему

Зверенышу. А? Что вы говорите?

Нет, померещилось...[221] Иль злой мой гений

Меня зовет... Колокола звонят?

Мелькает все перед глазами... Сгиньте!

Дай, старость, желчи мне, как тем, кто счастье

Утратил безвозвратно... Дай мне власть

Превыше той, что сатана имеет...

Дай мне возненавидеть все, что юно...

Дай силы не робеть пред злом любым,

Каким бы мерзким ни было обличье...

Дай смерть мне, как той царственной особе,

Что отказалась от еды и сна,

Терзаясь, что казнен отважный граф,

Который мог бы жить на радость ей,

Когда б посредница не сплоховала...[222]

Дай мне укрыться так, чтоб обо мне

Никто не вспомнил...

Сэр, я подготовлю

Ее как исповедник. Обождите

Немного.

Мир вам, госпожа.

Кто здесь?

Удобно вам, надеюсь, в этой позе,

Располагающей к раздумьям: ложем

Земля вам служит, вечной темой — небо.

Молюсь я об убитом друге.

Вот как?

А я пришел сказать вам, что убитый

Дыханье вновь обрел.

Отец, о ком вы?

О том, кого вы пестовать хотели,

Как собственных детей.

Видать, господь

Меня услышал.

Был он бездыханный,

Но где уже бессильно врачеванье,

Возможно чудо.

Да продлится век ваш,

Святой отец, и да услышит паства

Ваш зов, вознаграждая за труды!

А сын-то мне сказал, что довершил

Он тяжкий грех Эрколе, прямо в сердце

Больного поразив.

Она решила,

Что выжил Контарино. То, что я

Сейчас услышал, может мне помочь.

Но где же он, мой несравненный, где?..

Он перед вами.

Вы? О, все погибло!

Я ожидала увидать героя,

А вижу смерть, укравшую его.

Не убивайтесь так. Ну да, вы ждали,

Что выйдет к вам отважный Контарино.

Поверьте, как никто другой, я знаю

Про все его заслуги. Если вы

Оплакивать сейчас его начнете,

Я рядом стану.

Искупите жизнью

Другой свой грех, чтоб злые языки

Дочь не ославили. Она ведь носит

Теперь под сердцем вашего ребенка.

Вот случай состраданье проявить!

Она ребенка ждет, отец же мертв.

Кто оградит бедняжку, как не я,

Ее любивший больше всех на свете,

От светского злословья? Дело чести

И совести моей — усыновить

Ее дитя, став мужем и отцом.

Ее супруг — покойный Контарино,

Хоть церковь и не обвенчала их.

Ну а теперь я за нее в ответе!

Синьора, я прошу вас передать ей,

Что ни один отец рожденью сына

Не радовался так, как я сейчас.

Я, разумеется, повременю с визитом,

Чтоб вы ее успели подготовить:

Когда я вас в смятение привел,

То при моем внезапном появленье

Она — с испугу ль, от конфуза — может

Лишиться драгоценного плода.

Скажите дочери, что предан ей

Эрколе. Мой поступок, видит бог,

Зачтется мне, ведь он совсем не плох.

Однако будьте же благоразумны,

И месть Ромелио, месть, о которой

Мать проболталась, — в памяти держите.

Какое благородство. Есть в нем что-то

От рыцарской манеры Контарино,

О, как смириться с мыслью, что он мертв!

Эй, где ты там?

А ну-ка принеси

Картину мне из спальни.

Я, похоже,

Сболтнула про недавний подвиг сына.

Ну ничего, оплошность я исправлю,

Ему я уготовлю худший жребий —

Мучительную медленную смерть.

Нашла? Повесь-ка там. Один знакомый,

Даря ее... тому уже лет сорок...

Сказал, чтоб я смотрела на нее

В печальные минуты. Посмеялась

Тогда я, а сейчас, сдается мне,

Нашла я в ней ответ, как злее жалить.

Благая мысль! Настал черед войти

В игру и мне. Недавний шторм на море

Сыночка разорил; отцовы земли —

Вот все его богатство. Что ж, закон

И их лишит его... Поди-ка ближе,

Уинфрид, что-то важное скажу,

Но только прежде, чем тебе откроюсь,

Клянись молчать до гробовой доски.

Ах, госпожа, вы только прикажите,

Чтоб я сейчас припомнила свой грех,

В каком самой себе признаться страшно, —

Тогда друг дружке мы заклеим рот.

Пожалуй что, придумано неплохо.

Твоя, Уинфрид, правда: наши планы,

Тем более когда они... с подвохом,

Осуществить нам легче с тем, чье рыльце

В пушку. Сообщникам, идя на дело,

Знать не мешает о грешках друг друга;

Сближает это больше, чем идея

И даже вера.

Бог не даст соврать.

Кому-кому, а вам-то уж худого

Я не чинила. Хороши б вы были,

Когда б ехидну выбрали себе

В советчицы.

Со мною прожила

Ты сорок лет, состарились мы вместе,

Как старятся служанка с госпожой,

Без лишних слов, а часто и без дел:

Одна забота — что надеть — из спячки

Нас выводила. Для тебя была я

Хозяйкою... не хуже знатной дамы:

Платила щедро добрыми словами.

Пора воздать сполна. Мой сын владеет

Шестью именьями.

Ну да.

Осталось

Дня три ему владеть.

Он что, отравлен?

Пока что нет, но яд уже готов.

Ну коли так, дадим ему тихонько.

Тихонько? Я ему в суде, при всех,

Дам яду, и проглотит он его

Перед судьей. Коль будет через сутки

Хотя бы крохотный надел иметь он,

Пусть в благородстве уличат меня!

Что ж, поживем — увидим.

План узнав мой,

Ты ахнешь. Но сначала мы пойдем

К отцу святому, чтоб дала ты клятву

Не выдавать меня, а уж тогда

Я посвящу тебя в такую хитрость,

Что вылезти не смогут из сетей

Пять адвокатов и пятьсот чертей.

Вам лучше адвоката не найти,

Язык подвешен у него прекрасно:

А почему? — да порошки глотает,

Чтобы дышалось легче, и кайенский

Ест перец, чтобы рот не закрывался.

Сэр, не возьмете ли вы дело этой

Невинно пострадавшей? Подготовил

Я резюме[223].

И это резюме?

Да здесь, поди, листов полсотни будет.

Еще б вы сыру завернули в них

Или инжир!

Вы, сэр, шутник, я вижу.

У нас доклад зовется резюме,

А тезисы мы на поля выносим.

Сдается мне, вы слишком многословны.

История невинно пострадавшей

Не требует пролога.

Он не в духе.

Что-что? Вот это да! Подобной грязи

Я в практике своей еще не видел...

А сами кто вы, плут ее наемный?

Ну что вы, сударь, я обычный клерк.

Мерзавец и сутяга, вот вы кто!

Вам мало, шлюх, позорящих приходы,

Опекунов, творящих произвол,

Дельцов, что водят за нос бедных вдов,

Разводов липовых и мерзких исков

По plus quam satis[224] (все интриги женщин)

Нет, вы свою соткать хотите сеть?!

Не зря твердит народная молва,

Что нету женской подлости предела.

Ваш гонорар...

Пусть черт его возьмет,

В таких делах он дока. Вы, я вижу,

В латыни не сильны. Небось, дружище,

Вы университетов не кончали?

Нет, сэр, но я прошел весь курс наук,

Просиживая за своей конторкой.

Весь курс наук? Да что вы говорите?!

Четыре года, сэр, не отлучался

Я с кафедры, внимая просьбам паствы.

Ах, с кафедры! Внимая просьбам паствы!

Да за одно такое богохульство

Я пасквиль разорву.

Сэр, я писал

Четыре ночи!

Лучше бы вы пили!

Без вас в суде дела быстрей бы шли.

Вы превышаете свои права!

Ах, вот как? Превышаю я права?

А вы не принижаете значенье

Высоких слов — таких, как Христианство

И Женственность? Якшаться с этим гнусом

И кляузником, с этим остолопом,

Способным расплодить лишь тараканов

Да залу выстудить, с лентяем этим,

Который в перерывах меж судами

Ножом, каким очинивают перья,

Привык срезать мозоли, а экзему

Вот этими чернилами выводит!

Вы, сударь, забываетесь! Полегче!

Синьора, да вы тронулись рассудком,

Не адвокат, а эскулап вам нужен:

Не скрыть меланхолическую бледность

Румянами. Вчинить подобный иск!

Ведь это вызов судьям, а защитник,

Прося за вас, замкнет в смятенье слух;

Из-за таких, как вы, судебный пристав

Натягивает на уши парик!

Молись, безумная, и бес, которым

Ты одержима, тотчас выйдет вон

Иль небеса твой смертный час ускорят!

Не судьи, а истцы наш суд позорят.

Ну и старик! Какой-то бесноватый!

Чтоб ревматизм его совсем скрутил!

Когда б, как он, бралась мы защищать

Порядочных, какой бы адвокат

Разбогател? Да, впрочем, вот синьор...

Достойный Контилупо. Этот малый

Иной закваски. Черновой набросок

Я дам ему.

У вас ко мне есть дело?

У этой дамы.

Я к услугам вашим.

С трудом вы разбираете мои

Каракули. Так вот вам горсть дукатов.

Теперь полегче?

Несравнимо легче.

Прочел, касатик? Повезло, считай.

Все — денежки! Что ни состряпай — мигом

Съедят, спасибо скажут.

Вот что значит

Vivere honeste![225]

Окститесь, сэр.

Коль встретите вы здесь хоть слово правды,

Вычеркивайте тут же.

Вот как? Ладно.

Где каллиграфии вы обучались?

У вас чудесный почерк, буква к букве.

Благодарю вас, сударь. Мне случалось

Бывать во Франции, так там я видел

Такую вязь!

Вы, право, молодец!

Попался б ты мне сразу, разлюбезный,

Так нет, связался с чертовым хрычом!

Клиентов поставляешь им, но что-то

Навару никакого.

Как вам дело?

Нет слов. Чтоб выдумать такое, надо

Иметь... святое сердце.

Сколько горя

Изведало оно!

О, этот казус,

Беспрецедентный в судопроизводстве,

Войдет в анналы. Нам бы выйти с ним

На сцену, при битком набитом зале,

А не келейно чтобы ваш пример

Всех женщин научил, как отстоять

Им правоту свою.

Так вы беретесь?

Синьора может жить себе спокойно,

Забыв о том, что мозг ее сверлило,

Что и в могиле спать ей не давало б

До страшного, суда.

Вот это да!

Чтобы судейский вдруг заговорил

Про страшный суд!

Весь гнев, всю желчь должны вы

Обрушить на него.

Не беспокойтесь.

Он вызван?

Да. И времени в обрез.

Процесс начнется через полчаса.

Вы речь свою продумали?

Не бойтесь.

Сюда, синьора. Можете считать,

Что дело выиграно.

Вы сядете отдельно, сударь?

Да.

Пройдите в ложу. Вас там не увидят,

А слышно все оттуда.

Что ж, отлично.

Вот вам за хлопоты.

Благодарю вас.

Ужель все так Ромелио устроил,

Что вас пошлют в Ост-Индию?

Увы.

И вы поедете?

Пустили слух, что Иолента носит

Ребенка достославного Эрколе,

Вот я и думаю: во что еще

Все это выльется? А ловкий братец

Уже просватал, говорят, ребенка:

Родится девочка — ее возьмет

Племянник герцога австрийского,

А мальчик — породнится со старинной

Фамилией Паллавичини. Да уж,

Хитер наш бес! Вот только непонятно,

Что с матерью они не поделили.

Судейские промеж себя толкуют,

Что, мол, ему конец.

Эй, как вас там,

Смотрите, чтобы близко на порог

Вы не пускали всяких борзописцев.

А как же?

Слышали, что я сказал?

О том, что будет здесь, нигде ни слова.

А пищу для стишков и гнусных сплетен

Я сам подкину вам. Вы подкрепились?

Нет, сударь.

И напрасно, ох, напрасно:

Ведь дело не на час и не на два.

Я кое-что с собою прихватил.

Достать?

А что это? Имбирный корень?

Не корень никакой и ни шалфей,

Однако боль заговорит любую

Не хуже, чем они.

Так что же это?

Чудесная мясная запеканка,

Которая в чести у всех судейских.

Да ну ее, мне нынче ничего

Не лезет в глотку!

Вздор! Она сгодится.

Иной раз мысли в голову не лезут,

И думаешь — пропал, а съешь кусочек —

И снова умный! Там, глядишь, и выплыл.

Престранный иск. Что, Леонора здесь?

Да, ваша честь. Сюда, сюда, синьора!

Откройте же лицо. Вы что, стыдитесь

Ответчика?

Ей дурно, ваша честь...

От дури лечат темнотой[227].

Ну что же,

Я говорил, что нас сведет судьба.

Попомните слова мои: и часу

Не минет, как вас ярость захлестнет.

Здесь ли Ромелио?

Да, ваша честь.

И заявляю свой протест, поскольку,

Увы, я не был ознакомлен с иском

И, в чем моя вина, до сей поры

Не знаю.

Налицо несоблюденье

Процессуальных норм. Я полагал,

Что адвокат истицы предъявил вам

Все обвинения.

Но кто, скажите,

Мой обвинитель?

Ваша мать, синьор.

Так, так... Она мне мстит за Контарино.

Ну ладно, коль решила засудить

Она родного сына, я ей выдам

По первое число.

Мы вам готовы

Пойти навстречу: обвиненье только

Сегодня огласим, а суд отсрочим

На две недели, чтобы адвоката

Могли найти вы.

Соглашайтесь, ну же!

У вас у всех безумие в крови —

Того гляди, сорветесь.

Кто вы, сударь?

Ваш гневный друг, готовый бескорыстно

Помочь вам. Я берусь вас защищать

Не из любви к вам и не ради денег.

Держитесь лучше от меня подальше,

А то еще...

В Ост-Индии торгуя,

Одну вы пряность вывезли — гордыню.

Я так уверен, сэр, что неповинен

В деяньях низких, даже в низких мыслях,

О матери ли речь, о всем ли мире, —

Что не страшусь хулы, а потому

Прошу лишь об одном: без проволочек,

Сию минуту слушанье начать,

В чем вижу беспристрастности залог.

Подумайте, вам есть чего бояться.

Бояться можно кораблекрушений,

Гроз, молний, извержения вулкана,

Но кто вознесся в помыслах своих,

Привык смотреть на страхи свысока.

Отлично сказано. Еще бы к месту...

Мы нашу просьбу удовлетворим,

Но если вас беспечность ваша сгубит,

Пеняйте на себя. Читайте иск.

Позвольте, уважаемые судьи,

Я изложу суть дела, между прочим

Столь редкого для практики судебной,

Что мы во всех томах гражданских дел

Едва ль найдем аналогичный случай.

Я представляю интересы дамы.

Весь гонорар мне выплачен. Хотя

Все, что скажу я, против подзащитной,

Ее я попытаюсь оправдать.

Итак, Ромелио стоит пред нами,

Я звания нарочно опускаю:

Прикрыл он наготу фальшивым блеском,

Что так же мертв, как отблеск светляка

И как огонь, изображенный кистью,

Как титул дворянина, что за взятку

Купить он может при своих деньжищах.

Но скоро, как Эзопова ворона,

Лишится он заемных ярких перьев

И голышом поскачет. Впрочем, к делу.

Уже, считайте, тридцать восемь лет

Ромелио в Неаполе слывет

Синьором важным. Он же, к высшей знати

Себя причислив, занял чье-то место

И, выскочка, день ото дня наглея,

Как гриб, который тем скорей растет,

Чем почва гнилостней, — затмить стремится

Всех Дориа, Фиесчи и Гримальди,

Цвет нашей знати, символ нашей мощи.

Он перед вами, сей плебей безродный,

Сей кукушонок, выросший в гнезде

У завирушки.

Это обо мне он?

О вас, о вас!

Язык попридержите:

Ишь, вылез!

А, вы в бешенстве? Прекрасно!

Начнете скоро скрежетать зубами.

Как мне назвать фальшивый этот камень?

Мне этот лицемер напоминает

Страшилу ярмарочного — цветную

Тряпицу на шесте. Она б сгодилась

Цыганам — развлекать честной народ,

А если сбыть ее за сто цехинов,

Считай, ты не в накладе.

Докатились:

Когда-то торговали кошенилью

И пряностями — нынче же торгуют

Самим, как чучелом.

Вам петь дуэтом

Сам бог велел.

Вы этого хотите?

Могли б вы краснобаю вместе с чертом

Подсказывать, когда он вдруг запнется.

Синьору Контилупо суд велит

Прервать поток грубейших оскорблений.

Нам суть важна.

Вы правы, ваша честь.

Не странно ли, что опытный юрист

Свел обвиненье к брани площадной?

Когда б, синьор, могли себя вы слышать

Со стороны, я больше чем уверен,

Была бы ваша речь куда скромней.

Поверьте, ваша честь, от предисловий

Я к делу перейду сейчас. Так вот:

Ромелио — бастард.

Бастард? Ну, мать,

Держитесь: он поджарить вас намерен.

Забылись вы, она — ваш обвинитель.

Ах да, конечно. Что ж, я был зачат,

Когда отец мой в жены взял себе

Другую?

Не по адресу вопрос.

Тогда спрошу я мать (не знаю, как мне

Отныне величать тебя), ответь:

Была ль ты моему отцу супругой?

Не знаю, как сказать... и да и нет.

Как так, вы не были женой Франциско?

Он был моим супругом, ваша честь,

Но не отцом Ромелио.

Когда

Позволит суд, я в нескольких словах

Загадку разрешу, чтоб не осталось

У вас сомнений, хоть, вы согласитесь,

Едва ль найдется аргумент весомей

Признанья матери...

Синьор, короче.

Где доказательства?

Вот в двух словах:

Женившись тридцать девять лет назад,

На этой женщине и с ней прожив

Недели две, Франциско, муж ее,

Ответчика отец, как все считали,

Во Францию и Нидерланды отбыл;

Одиннадцать он месяцев провел

Вдали от дома, не забудьте цифру,

Она важна здесь. Уезжая, муж

Оставил в доме у себя синьора,

Испанца знатного и, по словам

Всех дам, красавца писаного (кстати,

Не евнуха). Души не чаял в нем —

Франциско, но так в жизни выбывает,

Что тот, пред кем распахиваем двери,

Рога и наставляет нам. Короче,

Испанец наш, поправ гостеприимство,

Несчастную хозяйку обрюхатил...

Два месяца спустя вернулся муж.

Отлично. Не забудьте про овчинку.

Да-да.

Для памятки вас ущипну

За ягодицу.

Перестань болтать.

И что же муж, вы спросите? Учтите,

Франциско был простак в таких делах,

Они ведь толком и не жили вместе.

Так вот, вернувшись из далеких странствий,

Нашел жену он страшно домовитой:

Она велела прялки принести

И приказала нить сучить прислуге,

А льна там было — страсть, под потолок,

Вообразите, сколько о вышло пряжи,

Представить даже трудно.

Вы о чем?

О том, что у нее ума хватило

Не щебетать, что муж по возвращеньи

Живот ей нагулял. А как прошло

Семь месяцев и ей рожать приспело,

Дождавшись схваток, преданной служанке

Она велела — вроде бы случайно —

Поджечь весь лен; ну, ясно дело, крики,

Рыданья — и она, со страху будто,

От бремени возьми и разрешись, —

Не доносив два месяца ребенка.

Санитонелла (шепотом).

Вверните про овчинку.

Раздались тут,

Конечно, вопли повивальной бабки,

Не выживет дитя, мол! и — в овчинку

Скорей его, как под крыло птенца:

Лишь нос торчит, поди тут разберись.

Прижала сверток и кричит Франциско:

Крести давай, не то помрет как нехристь!

Ну, тот и окрестил, хотя его

Никак нельзя причислить к пуританам,

Которые кричат, что, дескать, может

Ребенка окрестить родной отец[228].

Довольно!

Ваша честь, таких речистых

Грех прерывать. Он за хороший куш

Разденет догола сестру родную.

Суть нам ясна. Итак, отлучку мужа

Одиннадцатью месяцами вы

Определили?

Да.

Со дня приезда

Семь месяцев прошло, когда родился

Ромелио, доношенным вполне?

Все так.

Откуда следует, что был он

Зачат в отсутствие того, кто сыном

Его назвал.

Все верно, ваша честь.

Да, странный случай. Я, признаться, вижу

Впервые, чтобы через сорок лет

Вот так, публично и без принужденья

Призналась женщина в своем позоре,

А тот, кто выступает адвокатом,

Старался бы ее изобличить,

И как! С таким ораторским искусством

Расписывать поступок, каковому

Нет оправдания... Да, странно, странно...

Зачем бы матери так, жалить ядом

Свое дитя? В согласии ли это

С законами природы? Нет, едва ли.

И там, где человеческий закон

Проводит грань меж низким и высоким,

Природа их готова уравнять,

Являя снисходительность и щедрость,

Подчас чрезмерные. Скажите, сударь,

Не доводилось ли уже однажды

Вам с матерью судиться?

Нет, ваша честь.

Делить имущество не собирались?

Да нет.

Быть может, ссорились друг с другом?

Да что-то не припомню, ваша честь.

И все-таки попахивает это

Обычной женской местью, разве что

Соединенной с дьявольским расчетом.

Синьора, что ж так долго вы молчали?

Страшилась я, пока был жив супруг.

А нынче-то зачем во всем признались?

Ах, ваша честь, да как с собой в могилу

Грех унести? Уж лучше я стерплю

Сейчас позор, сама себя ославив,

Но искуплю свой грех.

А что, синьора,

Для этого нужна вам непременно

Аудитория? И не простая,

А в зале для судебных заседаний?

Конечно, я могла бы все открыть

Духовнику, однако справедливость

Тогда бы, сэр, не восторжествовала.

К лицу ль теперь вам поминать, синьора,

О справедливости? Супруг ваш умер.

Есть высшая, поверьте, справедливость.

Пусть к дочери, наследнице законной,

Все земли отойдут.

Так вот в чем дело.

Прошу я суд учесть один момент:

Он как бастард отдать все земли должен,

Она ж как шлюха — вдовью часть[229] наследства.

Короче, им на пару побираться.

А кто же мне заплатит?

Спохватился!

Теперь вам, несравненная, понятно,

Что под собою вы рубили сук?

Когда б раскаяться чистосердечно

Она желала, делая признанье,

Я мог бы все снести, но, ваша честь,

Как верно вы сказали, ею движет

Одна лишь месть и дьявольский расчет,

А эти разговоры о душевных

Терзаньях и раскаянье скрывают,

Подобно лживым клятвам Гая Фокса,

Готовившего бунт пороховой[230],

Слепую ненависть. О, эти ведьмы!

Вы, женщины, в себе соединили

Весь ужас ада, злобность василиска,

Коварство приворотных трав.

Кипите?

Природа большей мерзости не знает.

Нет, с женщиной, гнуснейшей этой тварью,

Сравниться только женщина способна.

Она, как смерч, сметает все преграды,

Что на ее пути!

Сэр, тише, тише. Вы сорвете голос.

Не сердце в ней, а камень. Хоть пляши

На трупе...

...муженька, вооружившись

Его костями, чтоб на них всю пряжу

Наматывать.

И что я, в самом деле,

Взбесился? Ну, бастард! Как будто мало

Таких средь сильных мира, чье рожденье

Для всех окутано густым туманом

И чьих отцов давно утерян след.

Подумаешь — грязь отрясти с подошв.

Один такой, без племени, без роду,

Не ведавший, откуда взялся он,

Пропащая душа, в суде, представьте,

Сам видел, прямо гоголем ходил.

Ну, хватит! Адвокатишке, поганцу,

Я глотку-то заткну. Беру я суд

И целый мир в свидетели, что чист я

Пред богом и людьми, с какой бы грязью

Ни смешивала мать меня. Пусть вам

Ее признанье правдой показалось,

Его я в грош не ставлю.

Что ж, обвиненье выдвинуто. Суд

Ждет доказательств. Как испанца звали,

Что соблазнил жену?

Дон Криспиано.

Откуда он был родом?

Из Кастильи.

Уж не папаша ль мой так расстарался?

Патрон мой?? Если так, не повезло ей.

Я с ним знаком. И если вы взаправду

Сын этого испанца, я скажу:

Вы — дворянин. В своих ниспроверженьях

Вы далеко зашли, сэр Контилупо.

Ну почему не стал мишенью вашей

Сын Карла Пятого Хуан Австрийский?[231]

Бастард, случалось, прославлял семью,

Где он родился. Впрочем, я отвлекся.

Когда Ромелио зачат был? В дате

Не ошибитесь.

Да, нашла коса

На камень.

Ваша честь, в семьдесят первом.

В семьдесят первом... Битва при Лепанто

Тогда случилась. Время испытаний.

Сэр, до утех ли было? Кто еще,

Помимо Леоноры, факт измены

Здесь подтвердил бы?

Старая служанка,

Которая жила тогда с синьорой.

Она в суде?

Скажите, чтобы стряпчий

Привел ее.

Дорогу саквояжу[232]

И содержимому!

Вот, ore tenus.[233]

Что вы имеете сказать суду?

Ах так, до места действия, короче.

Снять туфли вы ему не помогали?

Он сроду туфель не носил, милорд.

Допустим. Может, легкие сапожки?

Нет, ваша честь.

Так, значит, путешествовал босой он?

Сударыня, а сколько вам годков?

Да сорок шесть, милорд.

Семьдесят первый...

Ромелио же тридцать восемь... Значит, —

Вы сводней были в восемь лет. Однако

Не рановато ли?

Попалась пташка!

Неужто выплыла?

Матерый заяц,

Ишь, как следы-то заметает.

Дабы

Процесс не превратился в балаган,

Милорд, я вас прошу закончить пренья

И вынести свой приговор.

Последний

Вопрос к синьоре: мог ли Криспиано

Быть с вами близок раньше или позже,

Короче, не тогда, когда ваш муж

В отъезде был?

Не мог.

Вы не ошиблись?

Клянусь душой, что именно тогда.

Ну что ж, запомним, если что и было,

То это был... семьдесят первый год.

Постойте-ка, постойте... Я, синьора,

В те годы жил в Неаполе, и знал

Я дона Криспиано так же близко,

Как самого себя. Перед отъездом

Он вам оставил свой портрет, не так ли?

Боюсь, его не пощадило время.

Милорд, я сберегла его.

Он здесь?

Возможно ли? Он был мне очень дорог.

Сходи за ним.

Сейчас.

Нет-нет, постойте,

Сударыня, вы мне еще нужны.

Пора бы взять за горло негодяя.

Сказать, как он пырнул вас?

Нет, молчите.

А что? Ведь нынче принято толкать

Того, кто оступился.

Тише вы!

Как повернется, поглядим.

Синьоры,

Вот случай вам, когда забыта совесть.

Ведь сколько зла несет прелюбодейство!

Закон природы попран (это раз),

Запятнан дворянина славный герб,

Обман с наследством, оскверненье брака,

Клеймо на детях... Принесли, однако!

Повесьте-ка ее. Ну что же, все

Претензии к Ромелио мы знаем.

И вот мой приговор: я приговор

Не вправе выносить.

Как так — не вправе?

Я должен быть допрошен как свидетель.

Свидетель! Вот оно и началось!

Чем, интересно, кончится все это?

Согласно королевскому указу,

Синьору Ариосто надлежит

Занять вот это кресло. Дальше медлить

Уже нельзя. Достойнейший, дай бог вам

Так мудро поступать на этом месте,

Чтоб вас никто не проклял.

Это дело,

Боюсь, настолько неугодно богу,

Что трудно услужить и королю.

Как? Честного — судьей?! Он всех засудит

И пустит по миру таких, как я.

Я предлагаю вам свои услуги:

Так обстоятельства сложились, сударь,

Что вы остались вдруг без адвоката.

Я должен ясность сразу же внести.

Я безвозмездно взялся защищать

Ромелио — раз так, могу по праву

Я стать его судьей, не опасаясь

Быть обвиненным в присвоенье взятки.

Синьор, мы слушаем вас.

Всех прошу

Взглянуть попристальнее на картину.

Не может быть... Ведь это Криспиано!

Отец! Теперь мне будет на орехи!

Весь дьявольский расчет летит к чертям!

Я — выцветшая копия с картины.

Все возраст! Вы отбросьте сорок лет,

И перед вами этот, первоцвет.

Таким меня увидел живописец,

Да их полотна вроде эпитафий —

Они нам льстят и не жалеют красок.

Итак, я заявляю как свидетель:

В тот год, который назван был истицей

Не мог я с нею быть в любовной связи,

Поскольку четырьмя годами раньше

В Ост-Индию уехал и вернулся

В Европу в этом месяце. А так как

Она клянется, что не изменяла

Ни с кем другим, — скажите, что ей движет,

Как не желанье уничтожить сына?

Пусть суд, приняв все это во вниманье.

Ее накажет строго.

Всем нам крышка!

Клиентка оказалась честной дамой.

Что, сударь, станется теперь со мной?

Умоетесь слезами, исполняя

Павану под ударами хлыста[237].

Ну, как там наши тапочки, синьора?

И пунш — залить горящее нутро?

И обжиманья в уголку в надежде,

Что вы прикусите свой язычок?

Неопытная? В сорок пять-то лет?

Уж если я грех на душу взяла

И опорочить собственного сына

Не побоялась, то всему виной

Лорд Контарино.

Я? Вот это новость!

Избранник Иоленты? Вы, наверно,

Хотели, чтобы земли Контарино

Когда-нибудь достались вашей дочке?

Ни слова больше из меня клещами

Не вытяните. Я прошу, у всех

Прощенья.

Как и я у вас, синьор.

Ну с вами, расточитель и повеса,

Мы вскорости поговорим отдельно.

Поди сочтись с ним после стольких трат!

Синьоры, я решила наказать

Себя суровей, чем любые судьи.

В монастыре затворницей хочу

Я провести оставшиеся годы.

Все на меня свалить! Как повернулся

Язык у этой грешницы такое

Здесь говорить? Пора открыться мне.

Ну, наконец я распахнуть могу

Окно, чтоб свет пролить на это дело.

Он жив! О небо, вняло ты моим

Молитвам.

Не спешите выходить

Из скорлупы.

Синьоры, я — Эрколе.

Убийца Контарино! Взять под стражу.

Не склонен я противиться аресту.

Милорд, своим чудесным воскресеньем

Друзей вы радуете.

Я тебя,

Злодей, разоблачу. Пока лишь честь

Твоя была поставлена на карту;

Я ставлю жизнь твою. Синьоры, он

Добил своей рукою Контарино.

Откуда он узнал?

Все дело в том,

Что раны, нанесенные синьору,

Смертельны не были, но этот тать,

По завещанию душеприказчик,

Боясь, как бы не выжил Контарино

И не раздумал земли отказать

Его сестре, к нему прокрался в спальню

И заколол беднягу.

Лжешь, подлец!

У вас есть доказательства?

Да, есть.

В отчаянье, что умер Контарино,

Обмолвилась об этом Леонора.

В отчаяньи, что... Вот оно в чем дело!

Какой же страстью надо было ей

Пылать ко мне, чтоб сына изничтожить!

Что вы на это скажете, синьора?

Была я не в себе, я говорила

В бреду. А вам решать, была ли правда

В моих словах.

Я думаю, что нет.

Так ненавидя сына, лишний раз вы

Напраслину готовы возвести.

Сегодня все, что он имеет в жизни,

Отнять хотите, завтра — жизнь саму.

Прошу я суд мне и моей служанке

Позволить удалиться в монастырь.

Мы вас не держим.

Чем вам досадил

Ромелио?

Мне дорог Контарино.

Ну да, вы доказали это шпагой.

Милорд, я полюбил его, когда

Возненавидеть мог: друг друга кровью

В тот миг мы окропили, и мне стало

Обидно, что рискуем жизнью мы

Не на галерах, осаждая турка,

А для обогащенья негодяя.

Учтите, сэр, вы доказать не в силах,

Что он убил синьора, а не вы,

И спор ваш разрешить, пожалуй, может

Одна дуэль.

Готов поклясться жизнью,

Что говорит он правду, ваша честь.

Вот, стало быть, и третий дуэлянт.

Хоть двадцать третий! Я сражусь со всеми.

Я вас не знаю, сэр.

Вы что, забыли,

Как мы плечом к плечу стояли насмерть,

От турок защищая Мальту?

Как же,

Датчане все — рубаки хоть куда.

Хороший случай доказать отцу,

Что я чего-то стою.

Зря клялись вы,

Я б не дал и гроша за вашу клятву.

Вы, сударь, лжец, ничтожный, гнусный лжец!

Ах, если только суд позволит мне,

О, я обратно вам всю вашу ложь

Забью сейчас по самую печенку,

Чтобы потом в Кале или в Марселе

(Себе по вкусу выберите город!)

Вонзить вот эту шпагу[238] вам в живот

И внутренности лживые прочистить!

Ромелио, в убийстве обвиненный,

Равно как и Эрколе, будут оба

Взяты под стражу. Суд постановил,

Что спор их завтра, до восхода солнца,

Решится здесь же, в честном поединке[239].

Прошу я суд под стражу также взять

Мою сестру, дабы не дать ей скрыться

В монастыре. Милорд, она богата,

И, если захотят прибрать к рукам

Отцы святые все ее наследство,

Она не устоит.

Мы проследим.

А кто же, сэр, монашку обеспечит,

Которая от вас родит ребенка?

Не рано ль вы хороните меня?

Вот остужу свой жар в бою с Эрколе,

А там отвечу.

Вот в какой тупик

Все эти хитроумные интриги

Способны человека завести.

Людские устремления, как в капле

Воды, сегодня отразились здесь.

Стремясь к вершинам, истекаем кровью!

Долина — вот что нужно для здоровья.

Пойду в порядок приведу бумаги,

Чтоб случай этот сообщить французам.

Пусть видят, что еще один шажок —

И мы сравняемся по части склок.

Вот радость-то! Ну, как ты? Иногда

Мне кажется, что мы с тобой, две крохи,

Резвились лишь вчера и с той поры

Не поумнели.

Дорого пришлось мне

За это заплатить.

Зачем ты скрыла

Лицо вуалью?

Ах, когда грешна,

Легко ли, посуди, смотреть в глаза

Того, чьей дружбой с детства дорожишь!

Ого! Никак ты тяжела?

Как видишь.

А что, скажи, ты сразу догадалась,

Что понесла?

Ну, тут ума не надо.

Ведь ты сама попала в переплет.

Что, ходят слухи? Вот уж смех так смех.

Но воскресение Эрколе многих

Заставило забыть про мой живот.

А если честно, этот слух сама я

Пустила.

Чтоб с тобою поменяться,

Я все бы отдала.

Ты что? Глупышка!

Все отдавать за то, что мы, девицы,

Рискуем то и дело потерять.

Ну, не грусти! Девчонка или мальчик?

То в высшей власти.

Ставлю ожерелье.

Давай пари!

Не дам я и стекляшки.

Уже я прозакладывала честь.

Ты, верно, слышала, что завтра будет

Дуэль?

Да как не слышать? В ней сразятся

Мой брат и мой жених.

Боюсь, дружок мой

Живым не выйдет. Что же мне теперь,

Сестрица, делать?

То же, что и мне.

Раз мы не в силах помешать дуэли,

Бежим с тобой от этого кошмара

Как можно дальше.

Но куда?

Неважно.

Бежим и все.

Ну ладно, ладно, только

Не морем. Я ужасно волн боюсь.

Что, страшно снова на спину упасть?

Ну, не сердись. Отправимся мы сушей.

Твой сын отважным римлянином станет.

Так мы поедем в Рим?

Слуга!

Снеси-ка,

Эрколе письмецо. Ну что, сестрица,

В дорогу?

Я как тень: везде с тобой.

Оставьте нас, синьоры.

Зачем я так упорно не желаю

Себя назвать? Вот-вот прольется кровь,

И в этот раз она уж точно будет

На совести моей. Один вопрос,

И все решится.

Благородный брат мой,

Не разрешите ль вы мое сомненье:

Как вы, любя прекрасную Иоленту

И возжелав усыновить чужого

Ребенка, накануне вашей свадьбы

Бросаете вдруг вызов ее брату,

Грозя убить того, кто был доселе

Вам только другом?

Сэр, я вам отвечу.

Как я в суде недавно говорил,

Мне дорог Контарино, чьей кончины

Желал злодей. И то, о чем мне пишет

Иолента, подтверждает лишний раз:

Да, он достоин смерти.

Что ж в письме?

Я ей писал, прося ее ответить,

Кто истинный отец ее ребенка,

Она же, знай, одно — поносит брата,

Виновника позора своего.

Кровосмешенье? Вот злодей!

Вы правы.

А я хотел покрыть ее позор,

Сочтя отцом ребенка Контарино.

Теперь все ясно мне. Готовы ль шпаги?

Да, сэр.

Чтоб я хоть раз еще о ней

Подумал!

Вы о ком?

Я говорю

О матери своей. Пойдемте, сударь.

И вы так любите меня?

Ей-богу!

И женитесь?

Да, я на все готов.

Хоть, как известно, принято у нас

Сначала женщин развратить, а после

На них жениться, я решил иначе:

Сначала сделаю тебя я честной,

Потом женюсь.

Что значит "честной"? Объяснитесь, сударь.

А то, что завралась ты на суде,

Покрыв себя позором. Если хочешь

Отмыться добела, придется честной

Побыть разок.

А что должна я сделать?

Пойди сейчас и госпоже своей

Скажи: мол, жив, синьора, Контарино.

Как жив?

А так. Как живы мы с тобой.

Я не могу сказать ей.

Что    так?

Клятву

Я давеча дала, что с ней ни разу

Я не заговорю о нем.

Тогда

Судье все скажешь, Ариосто.

Что вы!!

Единожды совравши, кто тебе

Поверит? Не сходить ли к капуцину?

Сходи, сходи. А юной госпоже,

Тебя подбившей, как ты мне сказала,

Бежать с ней, можешь смело подыграть.

А сам напялю я наряд, в котором

Изображал Ромелио еврея,

И, шум подняв, что вор меня ограбил,

Вернуть назад заставлю пассажиров,

А там откроюсь — и, глядишь, испугом

Безумье вылечу. Ишь, разбежалась!

Вот в чувство-то ее и приведем.

Ну, к капуцину ты идешь?

Да, сударь.

Вот дурья-то башка!

На кой же черт, ему я бросил вызов?

Послушайте, а если не прийти?

Вас назовут, синьор, лжецом и трусом.

Датчанин вас велит забить в колодки

При всем честном народе, а не то

Привяжет вас к хвосту своей кобылы:

Извольте нюхать...

Нет, благодарю.

Уж лучше драться. Пан или пропал.

Ромелио, набить желая руку,

Стал фехтовать с каким-то виртуозом

И чуть не порешил его!

Возможно.

Поскольку речь зашла о фехтованье,

Вы знаете историю с валлийцем,

Что все моря избороздил бесстрашно,

А как приехал в Рим...

Ну-ну?

Учиться

Стал фехтованью, ну и осрамился.

А что ж случилось?

Ему: "Ваш выпад, сэр!" — а он, как рак,

Все пятится назад, и не заставишь"

Его атаковать. Но вот однажды

Учитель видит, как вояка этот

Набрасывается на пармский сыр.

Наутро шишечку на острие рапиры

Он запекает в сыр, и нате вам! —

Валлийца не узнать[241].

Забавный случай.

А мэтр не знал, куда потом деваться:

Валлиец так бросался на него,

Как будто всю дорогу в Рим постился.

Ну да, Когда ты чуешь носом запах,

Рот сам собой откроешь, даже если

При этом шпагу заглотнешь.

Вы правы.

А что, передохнуть в дуэли можно?

Ну, что вы!

А попить?

Ни в коем разе.

О черт, ведь ярость страшно сушит глотку.

Хотели вы сказать, наверно, страх?

От страха можно только обмочиться.

Попав под дождь?

Нет, в деревенский пруд,

Куда бранчливых окунают женщин,

К горшку их привязав.

Да, тут промокнешь.

Служанка Леоноры сообщила

Мне странное известие о том,

Что Контарино жив. Заставлю я

Ромелио покаяться, а после

Открою всем я тайну, чтоб покончить.

С неразберихой этой.

Мир вам, сударь.

Синьоры, не оставите ль вы нас?

Не вы, синьор. Вы можете остаться.

Помолимся вдвоем?

Еще не время.

Сначала счеты с миром я сведу.

Быть может, помолиться мне за вас?

Молитесь на здоровье! Мне-то что?

Одумайтесь, пред вами тяжкий путь.

Я сам себе и проводник и путник.

А вы, святой отец, займитесь делом.

Вы думали когда-нибудь о смерти?

Еще чего! А впрочем, думал как-то,

Когда лежал в горячке. Но сейчас

Я думаю о жизни, да, о жизни!

Толедская, скажите, крепче сталь

Или миланская?

Со сталью дела

Я не имею.

Ну, а мне иметь

С ней дело скоро.

Я б на вашем месте

На собственную тень смотрел с опаской.

Будь я на вашем, я б на тень свою

Не мог смотреть без смеха. Кто вас нанял,

Чтоб труса, сделать из меня?

Я вас

Христианином сделаю.

Тому,

Кто в жизни отличается бесстрашьем,

Негоже отступать, как вам негоже

Служить не господу, а Эскулапу[242].

Вам только волю дай, и сразу стану

К утру я сонной мухою; такую

Прихлопнут, а она и не проснется.

Вы правда закололи Контарино?

Какой коварный выпад!

Почему?

Вопрос духовника или шпиона?

Того, кто хочет дьявола из вас

Изгнать.

Вы немощны для этой роли.

Он опытный боец и многим шею

Свернул.

Но чтобы поразить его,

Мощь не нужна.

Пусть будет все как есть.

Я голоден. У вас не разживусь я

Какой-нибудь едой?

Вот ваша пища.

А, жвачка! Но ведь я не богослов.

Отец, духовной пищей сыт не будешь.

Мне драться надо, драться, вам понятно?

Само собой, не на пустой желудок.

Есть, думая о смерти?!

Разве смерть

Не утоляет голод? А могила

Не пожирает все живое? То-то!

Знавал синьора я, ему на плаху,

А он решил приняться за еду,

Все для того, чтоб храбрости набраться

И с блеском перед смертью речь держать...

А мне ведь не болтать.

Вы так спокойны,

Так верите вы в правоту свою...

А как же: тем возвышеннее смерть,

Чем тверже дух. Недаром же герои

Последними уходят с поля боя

Под градом пуль. И что такое смерть?

Надежная траншея, чтоб укрыться

От выстрелов судьбы. Бояться смерти —

Ведь это значит быть трусливей бабы,

Которая, рожая, во сто крат

Сильнее мучается.

Страшно мне.

Какие страсти в вас сейчас клокочут,

Какая буря! Ваша вера шатка,

Вы не умели жить — и умереть

Не можете достойно, по-людски,

Но я сюрприз вам приготовил, сударь.

Как знать, не приоткроет ли он бездну,

Лежащую пред вами.

Что ж, поглядим, я ко всему готов.

Какой наряд! А главное, из моды

Вовек не выйдет. Я готов смириться.

Цветы весенние, отец,

Украсят скорый наш конец,

И человек, он что цветок:

Ему отпущен малый срок.

Нерасторжима круговерть:

Рожденье, возмужанье, смерть.

Прощайте, игры и пиры,

Безудержные до поры,

Дни нашей жизни отлетят,

Как тонкий вешний аромат!

На солнце набежала мгла,

И с ним весь мир заволокла,

Все символы людской тщеты:

Дворцы, трофейные щиты,

Которым суждено истлеть...

Мы только ветер ловим в сеть!

Святой отец, вы. совершили чудо —

Кремень стал воском. С помощью нехитрой

Мистерии меня склонили вы

К раскаянью.

Я рад преображенью.

Простить я должен зло, что причинила

Мне мать, тогда мне многое простится

В ином миру. Напомнил саван мне,

Как близко мы в минуту торжества

Стоим к могиле! Вот что, мать, пойдем

В ту комнату, я расскажу тебе

О деле первой важности; покуда

Дуэль не началась.

Прекрасный шарфик

Для виселицы. Все предусмотрели:

И гроб есть и удавка!

Чудно, чудно.

Теперь, когда готовы к смерти вы,

Низринуты почти что до могилы,

Я подниму вас, окрылю надеждой,

Чтоб вы преображенными явились...

К дуэли? Индульгенцию хотите

Нам дать? Вы так добры. Пройдите тоже

В ту комнату, там Требник на столе,

А рядом лист бумаги. Ждет вас мать.

А я сейчас.

Ну вот, воркуйте вместе.

Что вы наделали?

Как что? Закрыл

В одной из самых дальних башен замка,

Чтоб не совал он нос куда не след.

Пускай, открыв окно, взывает к морю,

Как лоцман, — на три мили ни души!

Вы не устали от нравоучений?

О да, будь здесь песочные часы,

Уж я бы, сударь, тряс их в нетерпенье.

Постойте, вы ведь заперли и мать?

Я думаю, что так оно спокойней:

Не будет выть над бездыханным телом.

Стучится, слышите? Он вне себя.

Пусть лоб он расшибет об эти двери.

Он там кричит, что Контарино жив.

Сказать он хочет: был бы жив — оставил

Монастырю все земли. Спит и видит

Он эти земли. Гляньте, рассвело.

Нас с вами скоро позовут к дуэли.

Эх, одного я не успел.

Чего?

Балладу написать. Теперь уж поздно.

Со шпагой в животе, боюсь, хороших

Стихов я не сложу. Не перешел бы

Он от духовных наставлений к плотским,

Пока они вдвоем! Случись такое,

Сидеть им за решеткой; ну а там

Истории бывают и похлеще.

Нас ждут. Пора!

Так Контарино жив?

Да, жив и секундантом у Эрколе.

Зачем он запер нас?

Его злой демон

Толкает к гибели. Мы в этой башне

Отрезаны от мира. Так случилось,

Упрямство ли его тому виной.

Иль перст судьбы, но мы спасти не в силах

Жизнь этому безумцу.

Бог с ним, с сыном.

Но Контарино! Что ж вы не кричите?

Нас не услышат.

Вниз тогда я брошусь.

Хотя бы мертвая смогу, быть может,

Дуэли помешать.

Не вниз, а вверх

Смотрите: там спасенье их. О небо,

Что наши помыслы в твоей игре!

Он, убивая Контарино, стал

Его спасителем, а я, желая

Спасти, все погубил. Злодею часто

Сопутствует удача, а другой —

Как ни молись, хорошего не жди.

Воистину, когда стремишься к свету,

Тебе от сатаны прохода нету.

Спаси их, господи! Ужель никто

Нас не услышит? То окно на город

Выходит? Так откройте!

Да, синьора.

Трубите сбор участникам дуэли.

Прошу ответить: есть ли основанья

Для переноса поединка?

Дуэлянты

Нет.

Измерено и взвешено оружье?

Да, ваша честь.

Тогда прошу начать.

Пусть небо невиновного укажет.

Постойте! Может всякое случиться.

Не худо бы позвать отца святого —

На крайний случай. Вот, возьмите ключ.

Я в башне замка запер капуцина

И мать свою. Скорей их отоприте,

Скорей же, ну, не то они застанут

Холодный труп.

Ну, а теперь — Victoire a ceux qui ont droit!

Остановите их, остановите!

Кто смеет поединок прерывать?

Под стражу их! Держать их взаперти!

Мы взаперти и так уже сидели.

Опомнитесь, ведь Контарино жив!

Он жив?

Конечно. Вот он перед вами.

Вы были другом мне — отныне будьте

Мне братом.

Чтобы быть в его объять?

Я все бы отдала.

За вас, синьора,

Готов я жизнь отдать.

Я тоже счастлив,

Коль это все не сон.

Кругом обман!

Чтоб так куражиться над правосудьем!!

А это еще кто?

Две редких птицы, что в мои силки

Попались. Эта, белая монашка,

Из ордена Сент-Клер, а та откуда,

Чернющая, не знаю.

Да, черна.

Как знать, где зло, а где добро?

Черно у ворона перо,

А тронешь — бархатно без меры,

Как мушка на щеке Венеры.

Я в этой маске неспроста,

Душа по-прежнему чиста:

Я не жалела жженой пробки,

Но взгляд, он все такой же робкий,

И кожа пусть черна моя —

По-прежнему безгрешна я.

Кто чище здесь, моя ль подружка,

Что образом светлей, чем стружка,

Иль та; на ком нет ни пятна,

Хотя лицом черным-черна?

Я душу бережно лелею —

Что красотой сравнится с нею!

Синьора? Вы? К чему такой театр?

Милорд, поймите, я подальше скрыться

Надеялась от звона ваших шпаг,

А заодно от ложных слухов, будто

Меня склонил к прелюбодейству брат.

Пусть суд закроет дело. Вот бумаги,

В которых эти все перипетии

Отражены.

Довольно! Суд выносит

Свое решение. Столкнулись мы

Со странным и головоломным делом,

Тем тщательнее надо взвесить все

Пред тем, как объявить вердикт, и, так как

Обман невинен, не карать сурово.

Итак: Ромелио (начнем с него)

Исполнит обязательства свои

По отношенью к секунданту, пусть же

Он возместит ему ущерб моральный.

С готовностью, милорд.

Благодарю. Хочу я выйти в море

С пиратами сразиться: хорошо бы

Под музыку, под небольшой оркестрик,

Который, если я осатанею,

Сыграет мне "Orlando Furioso"[244].

Чтоб этих скрипунов завербовать,

Сулить им надо золотые горы.

Второе. Обвенчаетесь с монашкой.

Хоть завтра.

Долго же мне ждать пришлось.

Одна надежда, что другим девицам

Мой стыд послужит навсегда уроком:

Заманчив рай, но грех давать обет,

Когда его исполнить мочи нет.

Эрколе, Контарино и Ромелио

Снабжать семь лет галеры против турок,

По две на каждого. Анджиолелле,

Иоленте, Леоноре, оскорбившим

Святую церковь, на постройку храма

Дать деньги. Ну, а лекарям, сокрывшим

Выздоровленье Контарино, суд

Вменяет год — бесплатно — на галерах

Лечить команду. С этим вы идите

И постарайтесь для себя извлечь

Уроки из случившегося. В жизни —

Решайте миром все, а не судом:

На зыбкой почве не построить дом.