8

А в кабаке «Стойло ржавого дракона» Дилль, рассчитавшись с нанятыми «покупателями» и четырьмя мальчишками, подсчитывал прибыль. Герон и Гунвальд изумлённо смотрели на горку золота — ну, ладно, каршарец — он до последнего не верил, что план Дилля сработает, а монах сам же принимал от торговца деньги, и тем не менее, всё равно выглядел удивлённым. Дилль сортировал монеты и сверялся со своим списком.

— … так, кто у нас тут ещё? Блеру мы должны золотой и один сребреник. Откладываем два и два. Эрстану — десять золотых. Теокийцу с кудлатой бородой — никак не запомню его имя — шесть сребреников. Итак, у нас получается, за минусом оплаты нашим наёмникам, мальчишкам, хозяину кабака за лошадь, беспокойство, за помощь и за то, что он сейчас выгнал остальных посетителей… — Дилль сосредоточенно перекладывал монеты из одной кучки в другую, и вскоре на столе высились две горки монет: большая и маленькая. Ну, совсем маленькая. — Проклятье!

Монах и варвар озадаченно переглянулись.

— Может, я чего-то не понимаю, — протянул Гунвальд, — но мне кажется, что барыш у нас невелик.

— Невелик, — шмыгнув носом, подтвердил Дилль. — Извиняюсь, друзья, немного не рассчитал. Надо было нанимать меньше покупателей. Или если бы Герон сторговал эликсир по два сребреника, а не по полтора…

— Вот и шёл бы сам уламывать этого прощелыгу! — надулся монах.

— Не обижайся, Герон, ты справился отлично — я бы так не смог! — уверил монаха Дилль, ещё раз посмотрел в список и вздохнул. — Получается, мы наварились от силы на золотой. Это мой просчёт. Я верну вам затраченные…

— Тебе в какой глаз дать: правый или левый? — осведомился варвар. — Это же надо «вернёт он»! Да я не знаю сколько тебе должен за то, что ты этого вонючего хорька наказал!

— Дилль, я был лучшего мнения о твоих мыслительных способностях, — поддержал каршарца монах.

— Ну, хорошо, тогда пойдём, отдадим долги, — Дилль сгрёб монеты со стола в мешок и отдал его Гунвальду — у каршарца деньги будут под надёжным присмотром. — Эх, и чего я раньше в Тирогис не перебрался? Как здесь, оказывается, легко заработать деньги…

Друзья покинули кабак и отправились в пажеские казармы. Не успели они пройти и квартала, как им встретился маг Эрстан, спешивший куда-то с сосредоточенным видом.

— Вот и наш первый кредитор! Эрстан… — позвал его Дилль, вспомнил, что он с магом не наедине и поправился: — То есть, господин маг! Не могли бы вы принять от нас долг?

С этими словами Дилль высыпал в руку ошалевшего мага десять золотых.

— С ума сошёл, прямо на улице показывать такие деньжищи? — спросил Эрстан, разглядывая золотые кругляши. — Значит, твоё дельце выгорело?

— Выгорело, — ухмыльнулся Дилль. — Зло наказано, долги идём возвращать. Мы даже не остались без прибыли, хотя она могла бы быть и побольше. Да и ладно — без пяти минут покойникам деньги ведь всё равно не нужны.

— Это да, — хмуро сказал маг. — Погоди, ты зачем мне дал десять оксов?

— Брали пять, отдаём десять, как договаривались.

— Я же сказал, вдвойне можешь не возвращать, — маг вернул пять монет Диллю.

Дилль не стал протестовать, сгрёб золотые и предложил немедленно отпраздновать удачно провёрнутое дело. Маг покачал головой.

— Спасибо, но мне нужно попасть в Академию до вечерней зари. А вы не задерживайтесь, если не хотите пострадать. Завтра в полдень к нам в казарму придут высшие маги из Академии и граф Бореол — лорд-наместник короля в Неонине. Они скажут краткую воодушевляющую речь, после чего отряд уйдёт на марш.

Друзья проводили взглядами ушедшего мага. Гунвальд сердито махнул рукой.

— Ну вот, только у нас золотые зазвенели, как он испортил настроение. А я уж думал в «Стойло дракона» вернуться.

Дилль и Герон синхронно вздохнули — действительно, какая может быть гулянка, если каждую минуту будешь думать о том, как бы не опоздать в казарму. Вдруг рядом послышалось негромкое покашливание.

— Кхе, кхе, здравствуйте, уважаемые! Драконоборцы, если не ошибаюсь?

Говоривший оказался невысоким мужчиной с куцей бородёнкой и пухлыми щеками. Дилль нахмурился, отметив крупную брошь в виде паука на груди незнакомца — принадлежность к почтенной гильдии ростовщиков и заимодавцев. Паук был из золота, значит, человек принадлежал к самой верхушке гильдии. Коротко говоря, тот ещё кровосос. Монах тоже скривился — без сомнения, заметил брошь. А Гунвальд, как истинный варвар, плюнул под ноги ростовщику и отвернулся. Ничуть не смущаясь столь откровенным пренебрежением, незнакомец продолжил:

— Меня зовут Рикнер Златолюбивый. Знаю, знаю, вы думаете, если я ростовщик, значит только и мечтаю, как бы обмануть несчастных. Но я веду свои дела честно — это, кроме великого множества горожан, засвидетельствует вам брат Хисм. А он не просто монах, он — личный причётник герцогини Отморской. Правда, говорить он не может, поскольку дал обет молчания в честь избавления герцогини от чёрной чумы, но его личная печать всегда подтвердит мою правоту.

Дилль только сейчас заметил, что рядом с ростовщиком стоит ещё кто-то. Брат Хисм оказался ещё меньше ростом, чем Рикнер — он, наверное, мог бы выступать в бродячем цирке в роли карлика. Ни лица монаха, ни его телосложения нельзя было разглядеть — серая ряса из толстой серой ткани надёжно скрывала фигуру, а низко надвинутый капюшон оставлял для обзора только русую бороду. Монах молча поклонился драконоборцам, вертя в руках столбик с личной монашеской печатью.

— Пусть вас не обманывает моё прозвище, — продолжал вещать ростовщик, — я, конечно, люблю золото, но я также ценю и своё слово. И слово моё крепче камня!

— Я видел мягкие камни в Стангерде, — буркнул Гунвальд. — Рассыпаются прямо в руках, стоит только сжать.

— Каршарский юмор известен всем, — сверкнул белыми зубами ростовщик. — Но давайте перейдём к делу. Я случайно услышал ваш разговор с уважаемым магом Эрстаном, а потому рискнул побеспокоить…

— Короче, чего тебе надо? — на сей раз варварской манерой общения блеснул Герон. — Говори и проваливай!

— У вас есть деньги, которые, увы, вам могут и не понадобиться, — с делано-сокрушённым видом сказал ростовщик. — Я предлагаю вам отличную сделку: за каждый золотой я готов дать двадцать, когда вы вернётесь с победой из Неонина.

— А если мы не вернёмся? — поинтересовался Дилль. В принципе, ответ он и так знал, но хотелось услышать от ростовщика.

— Тогда эти деньги будут потрачены на нужды столицы. Я передам их в королевскую казну, оставив себе только десятую часть. Как видите, я рискую многократно, надеясь получить лишь малую часть…

— Ну ты и жлоб! — не удержался Дилль. — Ты же ничем не рискуешь — из Неонина ещё никто с победой не вернулся! У тому же, тебе никто не помешает просто прикарманить наши деньги и никуда их не передавать.

— Брат Хисм будет гарантом того, что я выполню все договорённости, — замахал руками Рикнер. — В противном случае меня постигнет месть Единого, а от этого, как вы знаете, не спасают даже контрзаговоры магистров из академии.

— Покажи печать, — Герон повернулся к крошечному монаху.

Тот послушно поднял печать вверх. Краткая вспышка ярко-жёлтого света блеснула на столбике, высветив какие-то буквы. Герон пожал плечами и отступил на шаг.

— Вроде настоящая. Но что-то не верю я хитрой роже этого паука.

— А мне кажется, он дело говорит, — прогудел каршарец. — Не знаю, как вы, а я собираюсь вернуться в Тирогис, став победителем дракона. И деньги мне пригодятся.

Дилль, который в своё возвращение, тем более триумфальное, не очень-то верил, тем не менее задумался. В конце концов, а чем он рискует? В случае успеха у него будут деньги, а если погибнет, то какая разница, что будет с золотом, которое он доверит этому пухлощёкому ростовщику? К тому же, даже в случае собственной гибели можно позаботиться не только о себе.

— Гунвальд прав, — поддержал он каршарца. — Я, пожалуй, тоже согласен вверить этому честному торговцу наше золото, но с одним условием: деньги получит любой из нас троих, кто вернётся в Тирогис.

— Не просто вернётся, а вернётся победителем дракона, — поправил его Рикнер. — Разумеется, я согласен.

Герон лишь пожал плечами.

— Делайте, как считаете нужным. Я с вами.

Дилль быстро отсчитал четыре золотых окса ростовщику из тех, что ему вернул маг. Рикнер проводил взглядом оставшийся золотой, который Дилль спрятал в свой кошель.

— Пять оксов превратятся в ровную сотню, — на всякий случай сказал он.

— Ты нас совсем без денег хочешь оставить? — возмутился Дилль. — Пусть будут неровные восемьдесят монет.

— Ну, как знаете, — проскрипел ростовщик. — Брат Хисм, скрепи наш договор своей печатью.

Маленький монах достал два свёрнутых в трубку листа, походную чернильницу и перо, быстро нацарапал текст и приложил к каждой бумаге печать. Столбик дважды сверкнул, а на толстой бумаге остались коричневые подпалины в виде замысловатой надписи «Брат Хисм».

— Итак, жду вашего возвращения, господа драконоборцы, а засим позвольте откланяться, — ростовщик действительно сделал низкий поклон и удалился. Маленький монах засеменил вслед за ним.

— Эх, и чего я раньше в Тирогис не перебрался? — повторил Дилль, глядя вслед ростовщику. — Здесь ведь даже напрягаться не надо — богатые болваны сами деньги готовы отдать. А потом выручку можно в рост пустить и жить припеваючи.

— Знаешь, Дилль, говорят, что сделка с ростовщиком — это когда и ты, и он уверены, что обманули друг друга. Только чаще оказывается, что в дураках остаются вовсе не ростовщики. Вот я и не пойму: или мы заключили действительно выгодную сделку, или нас развели, как последних варваров? — проворчал Герон. — Ой, Гунвальд, я тебя не имел в виду!

— Да, ладно, я не обижаюсь! — отмахнулся каршарец. — Зато благодаря Диллю у тебя будет шанс получить всю сумму. Молодец, парень, ты всё-таки придумал, как наказать этого скрягу!

— Почему именно у меня? — удивился Герон. — Дилль же высказал условие, что деньги может забрать любой…

— Кто выживет, — закончил Гунвальд. — А поскольку у тебя нет амулета с проклятьем, которые есть у нас с Диллем, то тебя никто не может заставить лезть в пасть к дракону. Поэтому мы можем и не вернуться, а у тебя есть шанс.

— То есть, ты хочешь сказать, что я буду где-то отсиживаться и смотреть, как гибнут мои друзья? — прошипел Герон. — А потом вернусь и сграбастаю денежки? Так что ли, каршарец?

— Нет… я подумал… да не кипятись ты! — Гунвальд стушевался, глядя на рассерженного монаха.

Дилль счёл нужным вмешаться, пока разговор на повышенных тонах не перешёл в настоящую ссору.

— Герон, Гунвальд прав. Мы не думаем, что ты будешь прятаться за нашими спинами, но у тебя действительно есть шанс вернуться. Пообещай нам, что если мы убьём дракона, но сами останемся там, в Неонине, то ты вернёшься сюда и вытрясешь из ростовщика все деньги до последнего гроша. А потом распорядишься ими, как пожелаешь: можешь купить себе золотой топор, отдать деньги своему настоятелю, чтобы он помолился за наши души перед Единым, или раздать местным бродягам, чтобы выпили за наш с Гунвальдом упокой. Главное, забери золотые у Рикнера, чтобы он в следующий раз трижды подумал, прежде чем нажиться на чужой беде. А станет артачиться — найдёшь этого брата Хисма, и уж тогда от церковного проклятья ростовщику точно не поздоровится.

Герон несколько раз глубоко вздохнул и кивнул.

— Ладно, если сам выживу. Ну так что будем делать: вернёмся в «Стойло ржавого дракона» или пойдём в казармы? У нас есть почти два золотых.

— В кабак!

— В казармы!

Гунвальд и Дилль ответили одновременно и посмотрели друг на друга долгим взглядом. Каршарец сдался первым.

— Ладно, в казармы. Но давайте хотя бы с собой вина купим.

С этим Дилль и Герон согласились — их только предупреждали не опаздывать, а про вино маг ничего не говорил. По пути они завернули в кабак и на все деньги накупили у хозяина лучшего вина, бочонок пива и две копчёные колбаски на закуску.

* * *

После того, как они раздали все долги товарищам по несчастью, друзья устроились в уголке казармы. Окружение из бутылок отличного эштигерского вина, коричневого мироттийского — качеством похуже, небольшого двухвёдерного бочонка пива, который каршарец зачем-то решил приобрести, и двух колбасок придавало облюбованному уголку казармы вид кабацкого зала.

— Слушай, Герон, всё-таки объясни нам, за каким демоном ты собираешься идти в Неонин? — спросил у монаха Дилль, когда первые пять бутылок опустели в результате общих усилий троицы.

— Да, — каршарец допил вино, занюхал колбаской и отложил кусочек в сторону для последующего употребления. — Что до меня, так я и не знал, во что вляпываюсь. Проклятый вербовщик наврал в три короба, я-то сначала думал, что предстоит охота на обычного дракона. И уже только здесь узнал, как меня провели — наш монстр оказался Великим драконом.

— Да ведь ты сам говорил, что сразиться с Великим драконом — это твоя заветная мечта, — не удержался от подколки Дилль.

— А что ещё оставалось? Но я не об этом. Герон, меня провели, Дилля тоже обманули. Но ты-то знаешь, что это дело безнадёжное.

Герон откупорил новую бутылку, посмотрел на свет сквозь тёмно-зелёное стекло и заговорил:

— Как вы уже слышали, я не всегда жил в Верхнем Станигеле. Лет десять назад я служил в таранном полку в южной армии — кстати, там я и познакомился с Эреком. Дослужился до десятника, и не случись мне повстречать графа Ликса, давно был бы сотником, а, может, и кем повыше. Но мне не повезло — здесь, в Тирогисе, я столкнулся с графом Ликсом, который развлекался тем, что с дружками по вечерам нападал на прохожих и заставлял бедолаг делать разные пренеприятные вещи. А потом платил символическую плату за унижение, чтобы королевское правосудие не посчитало его выходки преступлением. Как мне потом говорили, не будь в то время у короля отчаянной нужды в трех графских полках, расквартированных на границе с бунтующим Камелем, Ликса давно изгнали бы из столицы за такое времяпрепровождение. Но камельские бунты не прекращались, а потому Ликс продолжал развлекаться на улицах Тирогиса.

Герон отхлебнул из бутылки и передал её Диллю. Дилль в силу своего далеко не мощного телосложения уже чувствовал себя вполне «нагрузившимся» и не хотел свалиться посреди интересного рассказа монаха, а потому сразу же переадресовал посудину Гунвальду. Каршарец высосал содержимое бутылки так небрежно, словно это было не эштигерское пятнадцатилетней выдержки, а бурда из бочки «дядюшки Бру», потом рыгнул с довольным видом, нюхнул кусок колбаски и приготовился слушать дальше Герона. Монах, убедившись, что все слушатели снова в сборе, продолжил:

— Ну вот, откомандировали меня, как лучшего топорника, на ежегодные армейские соревнования, что проводятся в Тирогисе в начале лета. Приехал я сюда уже вечером, пока ругался со стражей на воротах, что меня пускать не хотела, уже совсем стемнело. До того я в столице ни разу не был, поэтому дорогу к арсенальной гостинице у прохожих спрашивал. Ну и в одном из закоулков нарвался на Ликса и его дружков аристократов. Хотел спросить, куда мне ехать, а эти мерзавцы взяли и пристрелили из арбалета моего коня. Просто так, для развлечения. Ещё они хотели заставить меня грязь есть, обещая в награду аж целый золотой. — Герон хмыкнул. — В общем, дело кончилось тем, что в Кожевенном переулке остались пять трупов. Наутро, конечно, королевские дознаватели быстро нашли меня, и вместо армейских состязаний я угодил в тюрьму. За убийство дворян из кланов Высокорожденных мне полагалась смертная казнь, но на моё счастье в тот день тюрьму посетил с обходом преподобный Гнесий — если кто не знает — это патриарх. Услышав мою историю, Гнесий проворчал, что графу Ликсу давно надо было башку отчекрыжить, и предложил мне своё покровительство. Само собой, я согласился.

— И стал монахом? — это было очевидно, но вопрос у Дилля вырвался сам собой.

— И стал монахом, — Герон просто подтвердил сей факт, а не стал прохаживаться насчёт умственных способностей Дилля. — Родня убитых жаждала моей крови, и только постриг в монахи мог меня спасти от их мести — за убийство монаха полагается пожизненное проклятье, а с церковными проклятьями, сами знаете, никто связываться не хочет. Меня сослали в монастырь в Верхний Станигель с наказом минимум пять лет носа оттуда не высовывать, а к Тирогису запретили приближаться ближе, чем на сто лиг — только по высочайшему на то разрешению. Гунвальд, имей совесть!

Монах отобрал у каршарца бутылку. Гунвальд пожал плечами и взял другую.

— Короче, я похоронился в этом демонами забытом Станигеле — скукота там смертная. Единственное развлечение — монастырская библиотека. Если бы не книги, я бы в этом Станигеле совсем спился. Я все книги перечитал по два раза, и начал одолевать настоятеля, чтобы он вытребовал у патриархии новые. Надоел так, что он при виде меня рычать начал. К тому же, время от времени местные жители с жалобами на меня приходили…

— Ты им, наверное, проповедь задом наперёд прочёл? — предположил Дилль.

— Не, обычно жаловались, что кому-нибудь морду набил. Ну, ещё пару раз родители невинных девиц приходили. Но на самом деле, те девицы были уже давно не невинными…

— Подожди, подожди, — Дилль недоумённо развёл руками. — Разве монахам церкви Единого не воспрещены плотские утехи?

— Воспрещены, — кивнул Герон, — ибо, как говорит наш настоятель, если тратить силы на низменные человеческие наклонности, то Единый не услышит твоего голоса в хоре братьев, а потому всеобщая молитва может не исполниться. Но, — тут Герон хитро усмехнулся, — почему-то наши монахи не упускают возможности… гм… пообщаться с женской половиной человечества. Наверное поэтому Единый не всегда спешит исполнить наши смиренные просьбы.

— Предлагаю выпить за женскую половину, которая не даёт окончательно завянуть монахам! — провозгласил тост Дилль.

Гунвальд и Герон тост с воодушевлением поддержали, после чего монах закончил своё повествование:

— После того, как Дилль проехал через наш городишко, я начал к настоятелю приставать, чтобы он откомандировал меня в драконоборцы. Отец Симеон сначала, конечно, не соглашался, но как услышал, какое жалование полагается драконоборцу, мигом сообразил, что для монастыря эти деньги лишними не будут. Да и, наверное, надоело ему разбираться с моими еженедельными прегрешениями. Короче говоря, снабдил он меня сопроводительным письмом и отправил с глаз подальше. Вот так я и оказался здесь.

— То есть, ты вместо того, чтобы спокойно жить, собираешься на верную гибель? — спросил Гунвальд.

— Лучше погибнуть в битве с драконом, чем от скуки в монастыре, — с нетрезвой высокопарностью ответил достойный монах.

— Уважаю! — каршарец облапил Герона.

— Предлагаю выпить за храбреца, который боится лишь скуки! — провозгласил Дилль, которому, очевидно, в этот вечер предстояло быть тостующим.

Потом они выпили за Дилля, сразившего дракона «одной левой» — на сей раз тост произнёс Гунвальд, потому что Дилль из скромности промолчал. Потом за могучего варвара, который, как истинный каршарец не боится ничего на свете, кроме скалки в руках женщины. Потом вино закончилось, и троица плавно перешла на пиво, а вот дальнейшее как-то истёрлось из памяти Дилля. Нет, он, конечно, помнил, как Гунвальду их компания показалась слишком малочисленной, и каршарец пригласил к застолью ещё парочку драконоборцев. То, что они пить не желали никакой роли не играло — варвар оказался настойчивым, и один из приглашённых был макнут головой в бочонок с остатками пива. Поскольку голова Йуры, а именно он оказался жертвой, была не слишком чистая, пить пиво больше никто не захотел, и добрый варвар отдал бочонок пострадавшему. Что с ним сделал охотник, осталось для Дилля неизвестным — он заснул, сидя между Гунвальдом и Героном. Дилль сквозь алкогольную дрёму слышал, что варвар и монах ещё пели какие-то песни и, кажется, кто-то из драконоборцев даже пытался заткнуть певцов. Дилль подумал, что легче остановить бегущего бизонобыка, чем поющего каршарца, и окончательно провалился в сон.

Загрузка...