Многоликая Индия

ЗЕМЛЯ КРАСОК И КРАСОТЫ

Огромная часть поборов шла а Раджастхане на возведение и содержание крепостей, дворцов и храмов. Надо сказать, что. все они производят совершенно незабываемое впечатление. Раджастханцы даже на фоне всех других индийских народов — бесконечно, неизмеримо талантливых народов — выделяются своей художественной одаренностью.

Князю и богам жители страны должны были отдавать почти все, чем владели. И талант своих рук тоже.

Дворцы — это причудливое сочетание бесчисленных залов, резных колонн, внутренних двориков, павильонов, фонтанов, балконов и решеток, решеток, решеток без конца. Мрамор — богатство этой страны — украшает собою все: им облицованы полы, лестницы и стены, из него вырезано тончайшее кружево, которым отделаны окна и двери и из которого иногда состоят стены бесконечно длинных галерей. Изнутри весь мир виден сквозь узор резных решеток.

Особенно густым мраморным кружевом бывают затянуты женские покои. Оно пропускает свет и дыхание ветра, но за него не может проникнуть ничей нескромный взор — раны и махараны неусыпно стерегли целомудрие своих жен.

Я с удивлением увидела, как в одном из дворцов устроен зал для уроков музыки. В центре зала должен был сидеть учитель, объяснявший приемы игры женщинам дворца, которых здесь, возле него, нс было и которых он вообще не видел во время урока. Они размещались за решетками на хорах, откуда наблюдали за движениями пальцев учителя и слушали его пояснения. Он на слух исправлял их ошибки, не зная, кому он объясняет и кто из его-учениц талантливей других.

Стены высотой в 15–20 метров окружали дворы, где жены гуляли по мраморным плитам, покрывающим землю, или плескались в бассейнах.

Системы внутридворцовых бассейнов — это настоящее чудо архитектурного искусства. Вода в них все время пребывает в движении — уклон их дна рассчитан так, что она сбегает, сбегает, льется из одного в другой, пропадает в стенах, вытекает из стен, охладившись в их каменной толще, бежит дальше, растекается по каналам в полу, собирается в водоемы, и так с этажа на этаж, по всем залам и покоям, по всем внутренним дворам и садам, а им и числа нет.

Вода, сквозняки, решетки, преграждающие доступ прямым солнечным лучам, и камень, камень, всюду камень — вот то, что раньше заменяло собою установки по кондиционированию воздуха. Мне иногда становилось даже холодно в глубине каменных покоев, и я с удовольствием выходила на пару минут на раскаленные плиты двориков погреться.

Как мало еще изучены секреты индийской архитектуры! Как оригинально, например, устроено вентиляционное устройство дворцов и крепостей! При постройке этих грандиозных ансамблей в стенах, начиная с подземных помещений, выкладывались узкие и широкие, круглые и квадратные, маленькие, как щели, и достигавшие иногда высоты почти в рост человека вентиляционные трубы, которые соединялись под определенными углами, разветвлялись, вновь сходились и так пронизывали всю толщу стен и всю глубину горы, в которую уходили покои, чтобы повсюду обеспечить приток свежего и охлажденного о камень воздуха.

Помню, какое огромное впечатление произвело на всех присутствующих объяснение гида о Гвалиорском форте, когда он показал нам вентиляционные трубы в зале для самосожжения раджпуток и сказал, что эти трубы направлены так, чтобы сильный ветер из них мог мгновенно раздуть костер. Этот костер раскладывался на полу в круглом углублении диаметром метра в три. Копоть на потолке и на колонках вокруг этого углубления держится до сих пор. Ее мрачный покров молча свидетельствует о бесчисленных трагедиях далекого прошлого.

В форту Гвалиора как-то особенно ясно и близко чувствуешь минувшее. Он не совсем обычен, этот форт. Он занимает всю плоскую вершину обширного холма, возвышающегося над городом. Она обнесена стенами, которые уходят отвесно вниз, охватывая собою, как каменная облицовка, срезанные склоны вершины. Дворец возвышается над землей на два этажа, а основная масса его помещении устроена под землей, в толще холма. Холм был весь изрыт подземными ходами, и, говорят, отсюда был ход даже в Агру — город, до которого сейчас на машине надо ехать от Гвалиора часа два.

Своды подземных ходов давно обрушились, и посетители должны верить на слово, что все это было. Впрочем, поверить не трудно, когда видишь всю грандиозность и четкую планировку подземных построек.

А вот здесь, — объяснял гид, — раджпутки ждали исхода сражений. Взгляните сквозь эту решетку в окне, видите? Там флаг. Когда враг врывался в крепость, он прежде всего срывал флаг раджпутов и поднимал свой. И вот тогда женщины сразу спускались в зал костра. Вот через эту дверь — видите? (Вниз, прямо в толщу стены и в темноту уходили крутые каменные ступени.) А вот эта дверь, взгляните, пожалуйста, была единственной, через которую можно было попасть в женские покои. Видите, она узкая и низкая. И в какой толстой стене она проделана! Сюда войти можно было только по одному и наклонившись. Вот так. (Тут гид вышел в соседнюю комнату и вошел обратно. Его голова появилась из-под низкого свода двери раньше его самого.) Голову вошедшего женщины немедленно срубали мечом. Вот здесь, у двери, они стояли по очереди, держа поднятым отточенный меч.

Он рассказывал обо всем этом так, словно сам бывал здесь в ту кровавую эпоху. В его голосе слышались гордость и восхищение мужеством раджпуток.

Позже я его спросила, из какой он касты.

— Я раджпут, — ответил он, — студент. Я зарабатываю на жизнь здесь, в форту. Я знаю все это очень хорошо. В нашей семье знают даже все имена тех, кто погибал в этой крепости. II подробности всех наших побед.

Он так и сказал — «наших».

Люден Запада стала за последнее время очень тревожить проблема «короткой памяти».

В Индии же благодаря прежде всего кастовой системе и строгому наследованию профессии внутри каждой касты весь опыт отцов передавался конкретно внутри каждой семьи от поколения к поколению. И в том числе навыки и опыт войн. Поэтому и раджпуты помнят, именно помнят, то, что переживали их деды, и прадеды, и многие поколения предков на протяжении столетий. Видимо, с разрушением каст и соответственно преемственности традиций и в Индии может появиться проблема «короткой памяти». А пока еще, когда они говорят «мы», в это понятие часто входит жизнь семьи и в XX, и в XV или даже XII веках…

Точно так же дело обстоит и с навыками в ремеслах и любых художественных профессиях. И снова иллюстрацией тому может служить Раджастхан Особенно его города.

Удивительно красив, например, город Удайпур. Он так хорош, что кажется выдуманным. Он лежит между холмов как белая окаменевшая пена. Здесь почти все дома белые. Владычные махараны Удайпура построили здесь беломраморные дворцы и окружили их белыми стенами.

Здесь рыжие холмы отражаются в гладкой воде большого искусственного озера.

Страшно себе представить, как создавалось это озеро, как тысячи согнанных сюда подданных махараны вручную разбивали, разрыхляли, растаскивали в корзинах запекшуюся горячую землю, создавая ложе для этой спокойной легкой воды. Сухая земля выпила их пот, вода смыла следы их босых израненных ног, и как вечный памятник их труду осталась для многих грядущих поколений вот эта чаша, полная прохладной влаги, в кольце сухих гор.

К озеру каждый вечер выходят жители Удайпура на прогулку. Тихие лодки легко скользят по его поверхности. Вода отражает темнеющее небо, храм на вершине одной горы, белый дворец на вершине другой и совсем белоснежный — на островке посреди озера. Один вид воды приносит несказанное облегчение.

Меня тоже повезли кататься на лодке.

Спускаешь руку в воду, она мягко струится между пальцами, весла плещут неторопливо, на берегу начинают зажигаться огни. Ах, как приятно погружать руку в воду все глубже и глубже! Как прохладно!

— Осторожно, мадам. Здесь есть крокодилы!

— О!

— Я не хотел испугать вас, простите. Но все же лучше руку в воду не опускать. Ведь бывают всякие случаи…

— Тогда лучше поедем в отель.

В отеле все было залито электричеством. Как почти все отели в индийских княжествах, это был бывший дворец махараны. Мраморные лестницы, мрамором устланные полы, из мрамора узорные решетки окон, балконов галерей.

Не зажигая в своем номере света, я вышла на балкон и долго смотрела сквозь решетку на Удайпур, блестевший огнями под горой, на игру отражений в темном озере, на блеск миллионов огромных ярких звезд над горами. Под балконом тихо переговаривались садовники, поливавшие цветы. В траве свиристели цикады, где-то в саду плескался фонтан.

Этими решетками, этими звуками был ограничен еще совсем недавно вечерний мир раджпутских принцесс, живших здесь до того, как княжества были слиты с Индией. А это свершилось в 1956 году. Совсем, кажется, недавно, а как много черт старой жизни ушло навеки. Была эта жизнь одновременно гордой и алчной, красивой и напыщенной, утонченной и жестокой. Была она вся в плену древних и порой невыносимо тяжких традиций, а считалась независимой.

После 1956 года правительство страны стало выплачивать князьям пенсии — огромные, к слову сказать, до самых недавних пор, свои дворцы они теперь чаще всего сдают под отели, а принцессы учатся в колледжах и сами водят автомобили.

Наконец-то и здесь кончился феодализм. Но остались его пережитки. Остались еще тени прошлого на стенах дворцов, крепостей, храмов.

В старом дворце Удайпура прошедшая жизнь еще таится по всем углам, прячется за все повороты ходов и галерей. Здесь несчетное множество покоев, залов, каморок — и проходных, и спрятанных в толще стен, и обширных, маленьких как камеры. Здесь уходят в стены низкие коридоры и узкие лестницы с крутыми ступенями. Здесь своды комнат украшены мелкой резьбой по камню, и в нее вправлены бесчисленные кусочки выпуклого цветного стекла и зеркал. Это, как мне кажется, чисто раджпутский способ украшать жилище. Решетки окон разбивают свет и рассеивают его повсюду, и он загорается в глубине синих, оранжевых, фиолетовых стеклянных линз, как в драгоценных камнях.

В этом дворце сквозь решетчатые железные двери, запертые на тяжелые замки, вам покажут большое изображение солнца, отлитое из чистого золота, — это образ покровителя рода удайпурских правителей — Солнца, к которому этот род возводит свое происхождение.

(Этот образ удивительно похож на изображение солнца в нашем народном орнаменте — брови, глаза, улыбка на его лице, волнистые лучи — все совершенно такое же. Или как на тереме князя Владимира в декорациях Федоровского к «Руслану и Людмиле».)

Туристы смотрят на светлое лицо солнца и спрашивают, правда ли, что оно из чистого золота. Гидом здесь работает какой-то прежний служитель дворца. Он весь преисполнен почтения к своему махаране и наполнен до краев памятью о жизни обитателей этого дворца.

— Да, из чистого золота, — со сдержанной гордостью отвечает он.

За краткостью этого ответа слышны его воспоминания о богатствах Солнечного рода, о тех богатствах, которые трудно охватить умом и невозможно описать словами. В его словах все время сквозило снисходительное презрение к этим туристам, которые и во сне не смогут увидеть того, что он видел наяву.

— А слоны здесь есть?

— Остался только один. Хотите взглянуть?

Одинокий слон грустно топтался на соломе в полумраке своего высокого стойла. Двор был пустым, опустелым. Я заплатила гиду и простилась с ним.

На торговых улицах города кипела жизнь. Кто-то сновал по лавкам, кто-то звонко стучал молоточками в мастерских, торговался с продавцами, жевал что-то возле дымных жаровен, приценивался к тканям.

Вот, расстелив на длинном столе сари, молодой ремесленник набивает на нем узор деревянными штампами. С поразительной быстротой он меняет штампы, ударяет ими сначала по подушкам с краской, а потом с меткостью снайпера четко впечатывает один элемент узора в другой, создавая на ткани многоцветный орнамент.

Вот перед продавцом браслетов на корточках сидит молодая женщина, и продавец, раскатав в длинный жгут разогретую окрашенную смолу, разрезает его на куски и лепит из них браслеты прямо на руке женщины. Один, другой, третий, пятый, восьмой… Рука уже почти до локтя украшена браслетами. Но ведь их можно надеть до самого плеча, было бы только желание выглядеть красивой. И женщина, смеясь, протягивает продавцу другую руку.

Вот производится окраска тканей классическим местным способом «завяжи и окрась». На циновках, на полу мастерской сидят женщины в волнах тканей. У каждой на верхнюю фалангу безымянного пальца надето медное кольцо с тупым шипом, торчащим выше ногтя.

Подкалывая ткань этим шипом, мастерица пальцами другом руки плотно-плотно окручивает ниткой этот крохотный участок ткани. Когда вся ткань покрывается такими узелками, ее опускают в краску. Неокрашенными остаются места под нитками. С просушенной ткани нитки снимают, и вся ткань получается рябой и очень легком на вид от этой мельчайшей гофрировки.

Можно составлять из таких узелков разные узоры — что обычно и делается, — и постепенно окрашивать ткань в тона все большей интенсивности. Живость этой окраски и ее своеобразие создали ей широкую известность — по всей Индии продаются шарфы и сари «завяжи и окрась».

У раджастханцев яркий и своеобразный костюм. Их можно сразу отличить в любой лидийской толпе. Мужчины носят нижнюю рубаху с вырезом ворота под горло и верхнюю — с глубоким вырезом на груди. Она притянута в талии, застегивается на пуговицы и схвачена поясом, что придает мужчинам вид подтянутый и молодцеватый. Отличительным признаком является огромный тюрбан, на который идет до семи метров ткани. По всей Индии носят тюрбаны и всюду по-разному. Жители страны сразу определяют по тюрбану, откуда кто родом. А я, как ни старалась вникнуть в эту науку, часто ошибалась. Но раджастханцев отличить как будто даже я могла.

Их тюрбан уложен на голове крупной «витушкой» и весь обычно слегка сдвинут на одно ухо. А на другое ухо делается напуск, прикрывающий его плотным полукружием. В этой манере носить тюрбан есть какая-то лихость. В мочке уха обычно поблескивает маленькая золотая серьга-колечко.

К этому надо добавить необыкновенную яркость тканей, употребляемых на тюрбаны, и представить себе, как эти красные, шафранные, желтые или пестрые ткани сочетаются со смуглой кожей и завитками смоляных волос, и тогда сразу станет ясно, что раджастханцы — красивый народ.

А женщины носят широченные сборчатые «цыганские» юбки, кофты навыпуск и огромные квадратные шали, которые они накидывают на голову, заправляя углы за вырез кофты спереди и за пояс юбки.

Шали великолепно окрашены — яркие, пестрые и разнообразные, они, как большие цветные паруса, видны издалека и выделяются даже среди других, тоже ярких и пестрых, одеяний индийских женщин. Часто раджастханки носят так называемые шали-солнца, на середину которых нанесено большое красное или желтое круглое пятно. Все это придает особую красочность и нарядность уличной толпе в Радигастхане.

Судя по раджпутским миниатюрам и стенной росписи, женщины раньше чаще носили не кофты навыпуск, а коротенькие кофточки-лифчики, которые отличались от подобных им кофточек из других областей Индии тем, что прикрывали только верхнюю половину груди, а нижнюю оставляли открытой.

Я видела и сейчас такой костюм — он очень хорош для жары. Тем более, что юбка подвязывается ниже линии пупка, и таким образом весь торс женщины открыт малейшему дуновению ветерка. А от солнечных лучей укрывает шаль. Все очень хорошо продумано и предусмотрено. В эпоху, когда Великие Моголы заключали союзы с раджпутами, этот костюм даже вошел в моду при делийском дворе.

А роспись! А стенная роспись!

Альвар — одна из бывших столиц многих раджпутских княжеств. Дивный город, как все города в Раджастхане. В путанице шумных улиц повсюду вспыхивает на стенах домов многоцветная роспись — скачут на конях раджпуты с мечами и копьями, выезжают на украшенных слонах махараны в раззолоченных паланкинах, охотники сражаются с яростными тиграми, красавицы сидят на высоких балконах.

Нигде в Индии я не заметила такого неукротимого стремления к росписи стен, как в Раджастхане.

Я видела однажды, как раджастханцы превратили стену скучнейшего на свете здания — железнодорожного пакгауза — в истинное чудо искусства, покрыв ее во всю длину яркой росписью, представлявшей собою не то праздничную процессию с неизменным изображением во главе ее махараны на слоне, не то выезда на охоту, не то выхода раджпутского войска на войну. Мне не удалось рассмотреть ее во всех деталях — я видела ее с поезда, как только и можно было увидеть железнодорожный пакгауз, по не могу забыть чувства радостного удивления от этой длинной красочной ленты на фоне скучных казенных построек. И чувства благодарности к тем, кто подарил эту радость всем проезжающим мимо.

Почти возле каждой двери на степе жилого дома, даже бедного и малозаметного, можно увидеть какие-нибудь красочные изображения. По обычаю их наносят к дню свадьбы и потом время от времени освежают и дополняют.

Члены особой касты занимаются этой живописью профессионально и наследственно, пронося сквозь столетия традиционные изобразительные навыки. Глядя на эти картины, можно со значительной степенью достоверности узнать многое о жизни раджпутов средневековья. Их боевые уборы, оружие, сбруя коней, убранство слонов— все отражено в этой росписи подробнейшим образом.

Очень занятно выглядят попытки отразить в ней явления современной жизни. Иногда вдруг над воинами с кинжалами и копьями дорисовывается самолет, а перед ними стреляющая пушка. Все, что выходит за пределы унаследованных и развитых с детства знаний и навыков, обычно изображается беспомощно и немного смешно. Самолет подобен наивной модели, склеенной из бумаги, а пушки — вазе, почему-то лежащей на колесах, из которой вылетает огонь в виде букета красных цветов на красных стеблях. Теперь на этих картинах можно увидеть и современных солдат в форме, и огнестрельное оружие, и автомобили, но все это по своим художественным достоинствам не может идти ни в какое сравнение с тем, что изображается в привычной технике.

В Альваре есть и огромный дворец, пристроенный к горе. По его бесчисленным залам и коридорам медленно бродят экскурсанты, выходят на балконы, опять уплывают в полумрак и прохладу покоев. Перед главным фасадом дворца — сад, в его тишине цветут деревья. Возле дворца — пруд, облицованный каменными плитами. Вода в нем темно-зеленого цвета, как подкрашенная. К ней сходят широкие ступени, а по углам стоят крытые беседки с тонкими колоннами. Они отражаются в тихой изумрудной глубине.

Возле пруда большая платформа из каменных плит. На платформе, на многих-многих колоннах стоит сразу второй этаж под сводчатой каменной крышей. Там — библиотека. Под пей, между колоннами — мраморная низкая платформочка вроде скамеечки, а на ее поверхности высечены углубления в форме следов человеческих ног — пары мужских и пары женских. Это считается следами стоп махараны и его любимой махарани.

Люди приходят, сбрасывают у входа под колонны обувь, почтительно приближаются, сложив ладони, к этим следам, бросают на них лепестки цветов, сыплют красный порошок. Спросите у них: считают ли они махарану равным богу? Ответят, что нет, не считают. Любили ли они его, когда он правил здесь? Был ли он добр к ним? Нет, не был, но все же он правил ими, он был, значит, как отец им. Махарану надо было почитать, как же его забыть?!

Так создаются в Индии бесчисленные мелкие культы следов стоп реальных, мифических или обожествленных личностей. Их великое множество в стране, таких следов. К ним приходят на поклонение, даже не зная часто, кому их приписывают. Религиозное чувство народа издавна приняло такой характер, который позволяет одновременно почитать огромное множество богов и, больше того, прибавлять к этому множеству любое количество новых объектов почитания.

Так, в Гвалиоре (названия-то какие — Альвар, Гвалиор) есть храм матери махараны. Это настоящий храм, при котором есть и жрецы. В нем беломраморное изваяние сидящей женщины, которое воспринимается как изображение деви, то есть богини.

Он весь из резного мрамора — белый в темной зелени парка. Люди приходят, молятся, платят жрецу, кладут к подножию изваяния цветочные гирлянды. Это тоже вполне реальный, сложившийся культ. И сколько таких культов!

Когда едешь по Раджастхану, всюду вспыхивают, как белые и розовые факелы, небольшие храмы из мрамора и песчаника. И беседки в парках при дворцах. И сами дворцы.

Как будто они сами собой возникли, подобно сталагмитам, из этой каменной земли. И стоят они всегда удивительно красиво — смотришь не насмотришься.

Каких только чудес из камня не создавали раджастханские труженики, работавшие под солнцем, прикрыв бедра лоскутом ткани и навернув на голову свои огромные тюрбаны! Ходили, ходили они из поколения в поколение взад-вперед, взад-вперед, нося на головах плоские корзины с землей, песком и камнями, сидели, скорчившись на земле, стучали молоточками, резали резцами по каменным плитам. Незаметным для окружающих, скромным и ненавязчивым был их труд, а в результате этого труда становились реальностью и навеки утверждали свою красоту строения такой гармонии, многообразия и выразительности, что теперь только немеешь, глядя на них…

Есть вблизи Альвара озеро, называемое Селнзер (так и вспоминается наш Селигер!). Приехали мы туда к ночи и остановились во дворце над озером, который по примеру других дворцов стал теперь отелем.

Как он стоит, как он смотрит, этот дворец, каков он небольшой, симметричный и вместе с тем разный в каждом уголке!

Чудесный образец раджпутской архитектуры!

Сквозь тонкие колонки его беседок над водой мы смотрели, как догорал закат за горами и умирал его отблеск в воде, потом пошли к табльдоту ужинать, а когда вышли опять на террасу, то все уже было охвачено ночью, глубокой, черной, звездной ночью, которая падает в Индии сразу, как только скрывается солнце. Воды совсем не было видно — ни отблеска, ни ряби, ничего, что выдает ее присутствие. Но зато в неровную впадину между горами были насыпаны звезды, сиявшие под нами в черной пустоте. И над нами, и под нами. Как в космосе. С той только разницей, что здесь, внизу, они были четко ограничены краями невидимого озера. Из окон дворца сквозь узорные решетки вырывался теплый свет, там смеялись, говорили, собирались ко сну. Весь он был в этой темноте как блестящее ювелирное изделие причудливых контуров. А вокруг была ночь и тишина.

— Пойдем прогуляемся по берегу. Очень уж красиво это озеро звезд.

— Хорошая мысль. Пошли.

Но не успели мы спуститься во двор, как нас остановили.

— Простите, выход из отеля запрещен.

— Как?!

— Пожалуйста, прочтите, что здесь написано.

На стене висело большое объявление, где было ясно сказано, что после наступления темноты просят не выходить из здания, так как сюда заходят тигры и администрация отеля не берет на себя ответственности за жизнь постояльцев, нарушивших этот запрет.

У нас как-то сразу пропало всякое желание пойти прогуляться.

Тигры. Они еще совсем недавно были истинными владыками этих низкорослых лесов на горах. Все, что написал Киплинг, правильно. И сейчас можно поехать на ночь в охотничий домик на том месте, где Маугли выслеживал Шер-хана. Говорят, что, если повезет, можно при свете луны увидеть, как тигры приходят к реке пить воду. Возможно, это и так, мы там не были.

Но в Раджастхане вы на каждом шагу столкнетесь с каким-нибудь упоминанием о тигре.

Наша русская преподавательница, учившая джайпурских студентов русскому языку, рассказывала мне, что один из ее студентов приезжал на уроки из пригородной деревин на велосипеде. И однажды, когда он ехал домой по темному шоссе, он увидел, что впереди что-то большое лежит на его пути. Сначала он подумал, что это павший вол или буйвол, и даже не встревожился. Когда же он подъехал почти вплотную и уже поздно было что-нибудь предпринимать, он увидел, что это тигр отдыхал на прохладном асфальте. От быстроты реакции и решения зависела жизнь этого студента Он сразу сообразил, что тормозить и медленно разворачиваться обратно мимо самых лап тигра не имеет смысла — это только пробудит подозрительность зверя. Тогда он нажал на педали и проехал чуть не по ушам тигра, который даже и головы не поднял, — так он был сыт и доволен жизнью. После этой встречи студент перестал приезжать на вечерние занятия.

У меня таких встреч не было. Была довольно своеобразная встреча с двумя леопардами, и о ней я сейчас расскажу.

Было это опять же в Раджастхане, в одном из дворцов-отелей, но я не могу вспомнить, в каком именно.

Помню, что был он очень велик и что только часть его была отведена под отель, а в другой части жили или приезжали иногда пожить его владельцы.

Спускался вечер, пора было идти обедать. Не представляя себе четко, как попасть в столовую, я наугад двинулась по коридорам и комнатам в том направлении, которое казалось мне правильным. Туристов было всего несколько семей, и никто из них мне не встретился, а прислуга, видимо, была где-то занята, — словом, спросить было как-то не у кого. По убранству комнат я понимала, что иду уже но жилой части дворца, но решительно не знала, как отсюда выбраться.

Тем более что в комнатах было уже полутемно и я шла почти наугад, как во сне. Открыв какую-то очередную дверь, я очутилась на обширной террасе и вдруг шагах в двадцати перед собой увидела двух леопардов. Один сидел на корявом толстом суку срубленного дерева и был четко виден на золотом фоне вечереющего неба, а другой, слегка теряясь в полутьме, стоял внизу на задних лапах и опирался передними о дерево.

Я не могу сказать, в какую именно долю секунды пролетели в моей памяти все рассказы о том, что махараны держат охотничьих леопардов и что иногда эти леопарды ненароком рвут также и людей. В следующую долю секунды мозг зафиксировал полную неподвижность зверей. В следующую он дал команду нервам успокоиться. Видимо, к концу первой секунды я ощутила, но еще не поняла, что это, возможно, чучела. Постояв на месте секунд двадцать, я уже поняла это и, остывая от страха, подошла к ним и посмотрела на них повнимательней.

Это было, без сомнения, произведение искусства. Напряженные позы леопардов, игра их мускулов, выразительность их движений — все было воспроизведено так живо и так точно, что, даже стоя вплотную к ним и уже ясно видя, что это всего лишь чучела, я не могла избавиться от ощущения опасности, затаившейся в их телах.

Живых же леопардов и тигров я видела только в делийском зоопарке.

Мы сознательно пренебрегли два раза возможностью встречи с ними в естественных условиях.

Один раз это было тогда, когда у машины пришлось менять колесо посреди заповедника, где запрещалась охота на этих зверей. Мы стояли возле нашей безногой машины, опирающейся на домкрат как на костыль, и тихо болтали, глядя, как за горами исчезает солнце. Стало темнеть. Из-за деревьев вышло стадо коз, которых торопливо гнали пастухи. Один из них подошел к нам и сказал:

— Вам не надо здесь задерживаться. Сейчас они придут.

— Кто они?!

— Тигры, леопарды. И пантеры здесь тоже есть. Видите, уже почти темно. Скорей уезжайте.

Тут его позвали другие пастухи, и они бегом погнали свое стадо к деревне.

Наши мужчины поспешили с ремонтом, и мы быстро уехали с этого места, куда почему-то «они» так любят приходить во мраке.

Правда, в километре от этого места мы увидели, как в свете фар вспыхнули при дороге чьи-то глаза и какая-то темная тень мягко отпрянула в сторону, но кто из «них» эго был, рассмотреть не удалось.

В другой раз мы остановились закусить на траве, возле небольшого деревенского пруда у подножия горы. Дело тоже было к ночи. Не успели мы дожевать свои бутерброды и бросить остатки шакалам, жалобно стоявшим невдалеке, как подошли крестьяне и тоже предложили нам поторапливаться, потому что с наступлением темноты к этому пруду приходят на водопой тигры.

И снова мы малодушно погрузились в машину и оставили это интересное место. Так по собственной вине мы «их» и не повидали.