Моцарт (картины из жизни)

4 Завистники

Директор итальянского оперного театра в Вене синьор Аффлиджио взволнованно шагал по своему богато, но неряшливо обставленному кабинету. В первый раз в своей жизни он был в затруднении, из которого не мог сразу найти выхода.

— Вы посудите, — говорил он, обращаясь к сидевшим на плюшевом с позолоченной спинкой диване двум посетителям, — вы посудите, многочтимые господа, как могу я отказаться от постановки оперы Моцарта, если она написана по заказу самого императора, который вызвал Моцарта в Вену? Ведь это скандал!

— Дорогой Аффлиджио, скандалом будет не ваш отказ от этой, с позволения сказать, оперы, а ее постановка в вашем театре.

Аффлиджио вопросительно посмотрел на того, кто произнес эту фразу.

— Да, да, не удивляйтесь, — продолжал свою речь сидевший на диване господин. — Неужели вы думаете, что наши артисты, наши оркестранты согласятся петь и играть под управлением двенадцатилетнего мальчугана?.. А публика? Ведь она будет оскорблена, когда увидит в качестве дирижера этого молокососа!

— Но, говорят, майн герр, что опера «Притворная простушка», написанная Моцартом, блещет всеми достоинствами настоящего музыкального произведения. Ее слушали в придворных кругах, у графа Кауница, у герцога Браганцкого, — и всюду, как говорят, она имела колоссальный успех.

Собеседник Аффлиджио поднялся с дивана и, подойдя ближе к директору, обнял его за талию.

— Ну, мой милый, разве вы не знаете, что об опере будут говорить то, что захотим мы, постоянные посетители вашего театра? Суждения публики делаем мы, музыканты и профессора музыки! Нам этот гениальный мальчик надоел… С ним надо покончить, и теперь для этого самый подходящий случай. Граф Кауниц и герцог Браганцкий не очень-то заинтересованы в Моцарте. Они охотно слушают его, но палец о палец не ударят, чтобы поддержать его. А нам нужно раз навсегда покончить с этой сказкой о гениальности Моцарта.

— Да, но император… — произнес все еще колеблющийся директор.

— Император скажет то, что скажем ему мы — знатоки музыки. Мальчик двенадцати лет не справился с порученной ему задачей — вот и все. Это ведь так похоже на истину… Ведь вы знаете, что за последнее время только и разговоров о том, что все сочинения маленького Моцарта написаны не им, а его отцом. Он и выдает их за сочинения своего сына, чтобы сделать ему карьеру…

Аффлиджио недоверчиво посмотрел на говорившего.

— Да, да, и чтобы вы были убеждены в этом, я привел к вам своего друга, господина Думме, только что приехавшего из Зальцбурга, пусть он вам расскажет… Позвольте представить вам: синьор Аффлиджио — господин Думме.

Сидевший до сих пор молча на диване надменный зальцбуржец привстал и поклонился директору.

— Могу вас заверить, синьор Аффлиджио, что семейство Моцарта — спекулянты и мошенники. Это в Зальцбурге давно всем известно, и, я не сомневаюсь, скоро дойдет и до Вены. Нам доподлинно известно, что опера «Притворная простушка» — произведение отца Моцарта, но старик идет на все, лишь бы зашибить деньгу. И я самолично явился сюда, чтобы рассеять ложь и восстановить истину.

Синьор Аффлиджио прекрасно понимал всю ложь и гнусность этих выдумок, которые изобретали враги Моцарта с одной лишь целью — устранить юного гения со своего пути. Живя неподалеку от Моцартов, Аффлиджио не раз был свидетелем того, с каким упорством Вольфганг работал над своей оперой, сколько дней и ночей он проводил над нотной бумагой для того, чтобы достигнуть совершенства… Но для почтенного директора имело значение только одно — деньги, и всякое рискованное предприятие было ему не по душе.

Постановка оперы Моцарта при недоброжелательном отношении к ней венских музыкантов была именно таким рискованным предприятием, — и он в глубине души решил отказаться от нее.

Сделав вид, что доводы гостей его вполне убедили, он протянул им обе руки и горячо произнес:

— Вы правы, друзья мои, я не могу давать место в моем театре всяким проходимцам. Опера Моцарта не будет поставлена. Очень, очень благодарен вам за дружеский совет.

Гости и хозяин, любезно простившись, расстались, довольные результатами своей беседы.

Не прошло и получаса, как в двери кабинета Аффлиджио раздался громкий стук, и вслед за ним на пороге выросла крупная фигура Леопольда Моцарта.

— Ну, господин директор, дадите вы мне, наконец, ответ, когда будет поставлена опера моего сына? Мы не можем больше ждать здесь, наши средства подходят к концу.

— Успокойтесь, успокойтесь, дорогой господин Моцарт! Ведь если бы от меня что-нибудь зависело, опера вашего гениального сына уж давно была бы поставлена… Но вы понимаете, опера еще не закончена, артисты не разучили партий, оркестр не подготовлен. Я прямо замучился… Но я обещаю вам..

— Довольно обещаний, — резко прервал его Леопольд. — Либо вы назначите день постановки, либо я обращусь с жалобой к самому императору…

Синьор Аффлиджио понял, что дальше изворачиваться нет смысла. Он быстро повернулся к Моцарту и многозначительно произнес:

— Извольте, господин Моцарт, если вы хотите опозорить вашего сына, я берусь поставить эту оперу, но я же ее и провалю!

Моцарт остолбенел от удивления и гнева. Придя в себя, он тихо сказал:

— На этот раз вы выиграли. Я не хочу рисковать репутацией моего сына… Но мы еще посмотрим!

Возмущенный и оскорбленный, Леопольд побрел в гостиницу, где остановился с Вольфгангом. Мальчик сидел за клавесином и играл. Увидя отца, он тотчас же по его лицу понял, в чем дело, и когда отец мрачно сказал ему:

— Все композиторы и пианисты Вены в заговоре против тебя… Надо победить или умереть!.. — Вольфганг ласково стал утешать его:

— Не горюй, отец! Вот скоро состоится мой концерт в Сиротском доме. Этому уже никто не помешает, только что был у меня директор и предупредил, что этим концертом буду дирижировать я сам и что весь двор вместе с императором Иосифом будет на этом концерте. Я уже закончил его. Хочешь, я сыграю тебе?..

Весь остаток дня отец и сын провели вместе у клавесина.

— Мы все же победим! — воскликнул Леопольд, прослушав игру сына.

Когда через два дня при громадном стечении публики маленький Моцарт дирижировал своим новым концертом, восторгу собравшихся не было предела. Осыпанный похвалами и подарками, Вольфганг сошел с дирижерского пульта и радостно бросился к своему отцу. В эту минуту к ним подошел один из злейших врагов Моцарта, венский профессор музыки, и дрожащим голосом произнес:

— Как честный человек, я должен сказать, что этот ребенок — самый великий человек настоящего времени. Я прежде не мог этому верить.