Моцарт (картины из жизни)

7. В расцвете славы

— Констанца, моя милая Констанца, теперь я свободен, свободен, как птица! Ты понимаешь, что это значит? Я не завишу ни от архиепископа, ни от графа Арко, я могу писать и играть когда мне угодно, идти куда хочу, даже в Пратер,[2] в мой любимый кабачок «Трех лебедей», где вино так сладко и где можно веселиться до утра…

— И, главное, не подметать покоев его преосвященства архиепископа или убирать со стола графа Арко, — добавила Констанца, молоденькая девушка, с живыми черными глазами и приятным мягким голосом.

— Но все же, Вольфганг, — продолжала она, — ты не очень-то увлекайся своей свободой… Дай-ка мне твою записную книжку!

Констанция Моцарт (жена композитора).

Моцарт протянул девушке маленькую памятную книжку, где на первой же странице мелким почерком был записан распорядок дня Моцарта.

— Вольфганг, ты что, с ума сошел? Ведь сегодня первое представление твоей оперы!..

— Помню, помню… Сегодня, 12 июля, — «Похищение из Сераля», — завтра концерт у Голицына, через 2 дня — академия у графини Тун, 16 июля — трио у Сальери, а 20 июля я играю во дворце мой новый концерт… А вот здесь, ты разбираешь, что здесь написано?.. А ну-ка прочитай!

Вольфганг протянул девушке записную книжку. Констанца посмотрела на запись и густо покраснела.

— Ага-га! Теперь ты забыла! Ну, так я тебе прочитаю: «3 августа — наша свадьба».

— Вольфганг, меня очень огорчает…

— Что? Наша свадьба? — со смехом перебил ее Моцарт.

— Да замолчи же, говорун! Меня огорчает отношение твоего отца к этой свадьбе. Ведь он против нее, и ни за что не хочет, чтобы я стала твоей женой…

— Нет, Констанца, не то! Отец против свадьбы, потому что считает меня недостаточно обеспеченным. Ты ведь знаешь, он человек старых правил, и все время твердит мне: «Если у тебя нет твердого положения и жалованья, ты не имеешь права жениться». Только поэтому он и сердится на меня… Но он очень добрый старик, и после свадьбы мы непременно поедем к нему… А теперь, пора одеваться. Мне надо поспеть в театр раньше начала… Там ждет меня Сальери… Надо подготовиться, ведь сегодня будет присутствовать сам император.

— Не нравится мне твой Сальери… Что-то у него всегда на уме недоброе… Говорит вслух льстивые слова, а сам смотрит волком… Весь черный, глаза злые-презлые.

— Тебе, Констанца, сегодня никто не нравится, — донесся из другой комнаты голос Моцарта, переодевавшегося к вечернему выступлению. — И отец нехорош, и Сальери злой… Нет, ты просто брюзжишь. Пожалуй, повеселеешь после оперы. Ну, до скорого свидания, — закончил Моцарт, входя в комнату и нежно целуя свою невесту, — я жду тебя…

И быстрым шагом Моцарт выбежал на улицу…

Большой зал венской оперы весь залит огнями нескольких тысяч свечей. Представление еще не началось, но уже не было ни одного пустого места: вся венская знать, все профессора и знатоки музыки пришли, послушать новую оперу прославленного композитора Моцарта. Ждали лишь императора, чтобы начать увертюру. У дверей императорской ложи стояли два одетых в черное придворных.

— Послушайте, Страк, — тихо произнес один из них, — император подготовлен к тому, чтобы не очень-то восторгаться оперой Моцарта? Ведь вы знаете, что с той минуты, когда император Иосиф поймет, что такое Моцарт, наша карьера с вами окончена.

— Будьте спокойны, господин композитор, я отгородил Моцарта от императора высокой стеной. Все, что он говорит о Моцарте, он говорит лишь с моих слов… В этом вы убедитесь сегодня…

— Да, но вы понимаете, что эта опера прекрасна, — задумчиво произнес тот, кого Страк, музыкант — камердинер Иосифа, назвал композитором. — И я боюсь…

Антонио Сальери.

— Не бойтесь… Императору нравятся лишь легкие итальянские мелодии, а Моцарта он считает ученым, но скучным музыкантом… Ведь ему отказали даже в месте учителя детей императора. А места придворного композитора ему не видать как своих ушей… Оно за вами, пока вы живы, об этом уж позабочусь я!

— Тише, тише, Страк, сюда идет Моцарт…

— Мой дорогой Сальери! Наконец-то я вас нашел! — радостно воскликнул Моцарт, протягивая вперед руки. — Добрый вечер, Страк. Ну, что вы предсказываете мне сегодня?

— Опера будет иметь колоссальный успех, Моцарт. Она — бессмертное произведение.

— Сальери! Вы только один способны понять меня. Ведь это же первая немецкая опера. До сих пор мы были в плену у итальянцев, в том числе и у вас, дорогой Сальери. Это — очень приятный плен, но надо же нам когда-нибудь создать свою, немецкую, оперу…

— И вы, Моцарт, первый ее создатель! Я приветствую и восхищаюсь вами, — и Сальери низко поклонился растерявшемуся от неожиданности Моцарту.

— Тише! Император… — прошептал Страк, и быстро проскользнул в темноту ложи.

Моцарт и Сальери разошлись.

Зал погрузился во мрак. Полились ясные, прозрачные, как горный ручей, звуки моцартовских мелодий. Весь зал затаил дыхание. С каждым номером, с каждой арией восторг публики рос. Все были поражены новой гармонией оригинальных и неслыханных сочетаний духовых инструментов, как будто все, что было до этого, не было музыкой.

Опера кончилась. Император, рядом с которым стояли Страк и Сальери, приказал позвать Моцарта.

— Очень, очень мило, но слишком тонко для наших ушей, дорогой Моцарт!

На лице Сальери промелькнула довольная улыбка. Он бросил еле заметный взгляд на Страка, стоявшего молча и неподвижно.

— И кроме того, слишком много нот, мой милый, — добавил император и потрепал Моцарта по плечу.

— Ровно столько нот, сколько нужно, ваше величество, — спокойно ответил композитор, кланяясь императору.

— Шутник! — бросил на ходу Иосиф, выходя из ложи. За ним последовал Страк. Сальери задержался и, бросившись к Моцарту, схватил его за руку.

— Вы — гений, Моцарт! Это знаю я…

Моцарт стоял, печально опустив голову… Надежда на получение постоянного места придворного композитора опять рассеялась, как дым.

— Ну что ж, не теперь, так после! — воскликнул никогда не унывавший Моцарт. — Лишь бы хватило времени…

А времени, действительно, было очень мало. После свадьбы Моцарт весь ушел в работу. Творил он с лихорадочной быстротой, почти каждый вечер выступал где-либо в концертах и, кроме того, давал уроки почти всем, кто просил его об этом. А денег все не хватало. Он щедро оделял ими каждого, кто к нему обращался за ними, ни мало не заботясь о возврате.

Часто в зимние вечера, сидя у себя в комнате вместе с женой, Моцарт должен был отрываться от работы и пускаться в пляс, чтобы как-нибудь отогреть озябшие ноги и руки. Но это не мешало ему создавать гениальные произведения. Три своих лучших симфонии, а среди них и знаменитую симфонию «Юпитер», он создал в 2 месяца. Для оперы ему достаточно было не больше 6–8 недель. А знаменитую увертюру к опере «Дон-Жуан» Моцарт написал в течение четырех часов, накануне самого представления.

— Он пишет музыку, как мы пишем письма, — говорила друзьям жена Моцарта, Констанца. — И все это благодаря его отцу, который приучил Вольфганга к упорному труду… Он овладел в совершенстве искусством композиции. Для него самое важное найти сюжет хороший текст.

Однажды к Моцарту прибежал писатель да-Понте и радостно сообщил:

— Император разрешил к постановке «Свадьбу Фигаро». Об этой комедии Бомарше говорит вся Франция. Хотите, Моцарт, писать музыку на этот текст?

Моцарту только это и надо было. Он с жаром принялся за работу, и в 1786 году новая опера Моцарта «Свадьба Фигаро» была представлена в Венском театре.

— Никогда еще не было триумфа более прекрасного, чем триумф Моцарта и его «Свадьбы Фигаро», — гово-рил ирландский певец Келли, певший на первом представлении одну из партий.

Один из лучших оперных театров Европы, пражский, пригласил Моцарта на первое представление этой оперы.

По дороге в Прагу, куда Моцарт поехал со своей женой, сломалось колесо в карете, и путники принуждены были остановиться на полдороге.

Моцарт выпрыгнул из кареты, радуясь этой неожиданной остановке. Оставив жену готовить обед, он побрел по полям.

— Только не заходи далеко! Помни, что через час мы выезжаем! — крикнула ему вдогонку Констанца.

Ласковый ветерок охватил Моцарта. Увлеченный восхитительными видами расцветающей природы, Моцарт забрел в чей-то сад и стал прогуливаться по аллеям. Душа его была полна мелодиями и звуками, навеянными прогулкой и воспоминаниями. Незаметно для себя, проходя мимо апельсинового дерева, Моцарт протянул руку, сорвал золотой плод и тихонько стал сдирать с него кожуру. Откуда ни возьмись, перед ним выросла фигура садовника. Моцарт растерянно посмотрел на него, не зная куда девать сорванный плод.

— С вашего позволения, сударь! Кто вам разрешил угощаться?

— Угощаться! Не думаешь ли ты, что я хотел украсть апельсин?

— Я думаю только то, что вижу. А за плоды я в ответе. Они все сосчитаны. А кто вы такой, сударь?

— Моцарт, капельмейстер из Вены.

— Вас знают здесь?

— Не думаю. Во всяком случае поди доложи. Вот тебе записка. А я подожду.

Владетельница сада, прочитав записку, побежала к мужу.

— Знаете ли вы, кто здесь? Прочтите письмо! Моцарт из Вены, композитор! Какое счастье! Пригласите его немедленно наверх.

Целый день провел Моцарт в обществе людей, которые, хоть и не знали его, но почитали, как великого музыканта. Хозяева послали за Констанцой, и, несмотря на уговоры жены, Моцарт целые сутки провел у гостеприимных хозяев. В Прагу он приехал с большим опозданием, — почти перед самым началом спектакля.

Восторг пражской публики был настолько велик и неподделен, что растроганный Моцарт обещал директору театра написать специально для Праги оперу. И он выполнил свое обещание. В следующем году на сцене пражского театра было исполнено величайшее произведение Моцарта «Дон-Жуан». Когда эту оперу в Вене выслушал император, он не мог не признать гения Моцарта. Несмотря на происки Сальери и Страка, Моцарт был, наконец, назначен придворным капельмейстером с жалованьем в 800 флоринов в год, хотя до него занимавший это место Глюк получал 2000 флоринов.

— Ваша служба не очень трудная, — ехидно стал утешать Моцарта Страк, передавая ему назначение. — Императору нужны не ваши оперы и симфонии, а лишь легкие танцы для придворных маскарадов.

— Восемьсот флоринов!.. Это слишком много за то, что мне поручено делать, и слишком мало за то, что я мог бы делать, — ответил Моцарт, принимая из рук камердинера долгожданное назначение.