Модницы

Знамения

У Кристин в ванной все стены увешаны белыми пластиковыми контейнерами на присосках. Именно там она держит губку, гель и все такое.

— Они все упали, — говорит она, входя ко мне в кабинет и закрывая дверь. — Они висели два года и даже не пошевелились, а теперь все шесть упали, даже та маленькая в углу, с губкой.

Хотя я расчистила для нее гостевой стул, Кристин предпочитает стоять. Ей больше нравится ходить туда-сюда, уворачиваясь от зыбких стопок журналов, чем сидеть.

— И еще: я утром открыла дверь, а моего придверного коврика нету. — Она смотрит на меня огромными голубыми глазами и ждет ответа.

— Как нету?

— Так. Нету.

— Кто-то украл твой придверный коврик? — спрашиваю я. Мне как-то не по себе. Никто не ворует придверные коврики. Это нарушение социального контракта.

— Но это еще не все. Слушай — когда я сегодня утром проснулась, у меня в постели была белка. Она сидела на одеяле и смотрела на меня своими красными глазками, — говорит она, с дрожью вспоминая происшествие.

Я не знаю, что сказать. Эти утренние происшествия кажутся мне мелкими и неважными, но голос Кристин полон необъяснимого пламени, и я понимаю, что для нее это трагический список. Чтобы заполнить воцарившуюся тишину, бормочу, что надо всегда закрывать окна перед сном.

— Ты не понимаешь, — отзывается она. Сейчас всего 10.23 утра, а я уже ее разочаровала. — Это все знаки.

— Знаки?

— Знаки.

— Белка у тебя в постели — знак?

Она закатывает глаза.

— Как красная корова в Израиле. Это знак того, что случится что-то ужасное. Чего тебе еще надо, — спрашивает она, и в ее голосе чувствуется презрение к моему неверию, — туч саранчи?

Она права. Да, тучи саранчи меня бы убедили.

— Ничего плохого не случится. — Я пытаюсь отнестись к делу с серьезностью, которой требует Кристин, хотя еле удерживаюсь от улыбки.

— Если ты одеваешь Иисуса в шелковое платье косого кроя от Живанши, — говорит она, — не удивляйся, что реакция будет библейских масштабов. В присутствии Господа требуется смирение.

Я мало что знаю о Библии, смирении и присутствии Господа, но в состоянии узнать панику, когда она расхаживает по моему кабинету.

— Ничего плохого не случится, — говорю я, а дверь тем временем открывается.

Входит Сара. На лице у нее широкая улыбка, и, хотя присутствие Кристин на секунду сбивает ее с толку, она быстро приходит в себя.

— Там пикеты.

— Что? — спрашиваю я.

— Вокруг здания пикеты, — говорит она, едва удерживаясь от возбуждения. Это первый признак того, что наш план работает. — Мы окружены разгневанными христианами с цитатами из Библии на плакатах. Полиция сейчас пытается разогнать их, потому что у них нет разрешения на митинг. — Она смеется. — Представляешь себе — полиция! На такое я даже не рассчитывала.

Кристин бросает раздраженный взгляд на Сару. Она не видит, чему тут радоваться.

— Надо все отменить, пока не появилась саранча.

Сара удивленно приподнимает бровь.

— Какая саранча?

— Поговори об этом с Джейн, — говорю я Кристин. — Это ее вечеринка.

Но Кристин не хочет разговаривать с Джейн. Она ее боится.

— А может, ты это сделаешь?

Идея настолько абсурдная, что я еле удерживаюсь от смеха.

— Я?

— Джейн к тебе прислушивается, — настаивает она, возбужденно размахивая руками.

Ну вот, опять это странное убеждение, что Джейн меня уважает.

— Я не буду просить Джейн отменить прием. Для этого нет причины.

— Но я же тебе рассказала про белку и все остальное. Это знамения. — Она помедлила, будто планируя свой следующий шаг. — И еще Эллисон.

Я напрягаюсь при упоминании единственного человека, способного испортить наш план.

— Эллисон?

Кристин оглядывается и наклоняется поближе.

— Я думаю, она говорит на иных языках, как апостолы в Пятидесятницу, — говорит она тихо.

Сара начинает хихикать. Мне тоже смешно, но я стараюсь сдержать веселье. Кристин на сто процентов серьезна.

— На иных языках? — переспрашиваю я.

— Она почти лихорадочно возбуждена и непрерывно бормочет себе под нос. Я пыталась разобрать, что она говорит, но у меня не получилось. Это не по-английски.

Едва ли Эллисон говорит на иных языках, но Кристин не переубедить.

— Слушай, если Эллисон все еще будет возбужденно бормотать в четыре часа, — говорю я, — попробую что-нибудь сделать.

В четыре будет слишком поздно, чтобы останавливать прием, но Кристин этого не замечает. Она облегченно вздыхает.

— Спасибо, Виг.

Я пожимаю плечами, будто это ничего не значит. Да так оно и есть. Даже если бы я и попыталась сегодня поговорить с Джейн, до нее не добраться. Она скрылась в брюхе монстра красоты и не выйдет раньше, чем ее выщиплют, очистят и уложат.

Кристин уходит, а мы с Сарой прижимаемся головами к окну и наблюдаем за тем, как полиция разбирается с пикетами. В таком положении нас и застает Делия.

— Круто, правда? — говорит она, заглядывая нам через плечи.

Сара радостно взвизгивает.

— Я хочу подобраться поближе. Вы пойдете?

Мы с Делией обе отказываемся и смотрим, как она выходит из кабинета и спешит по коридору.

— Ну, — говорю я, — похоже, все идет по плану.

Она кивает и садится.

— Так и есть, за исключением одной мелкой детали.

Несмотря на весь свой атеизм, я замираю в испуге — вдруг по Пятой авеню приближается туча саранчи.

— Какой еще детали?

— Помнишь Австралию?

— Австралию?

— Ну, знаешь, тот континент, на который Джейн депортировала Маргерит.

— А, да, Австралия.

— Оказывается, это была месть, — говорит Делия, толкая ко мне по столу обычный офисный блокнот.

Я беру его и пытаюсь читать, но у меня не получается. Записи Делии состоят из плотного ряда широких завитушек. Все они совершенно неразборчивы.

— Что это?

— Мои стенографические заметки. Я только что созвонилась с прежним ассистентом главного редактора «Парвеню», Люси Байндерс. Очень дружелюбная женщина. Занимается теперь страховкой автомобилей.

Хотя мне ужасно хочется знать, как она нашла ассистента Эллис Мастерс через двенадцать лет, я сдерживаю любопытство. Сейчас речь не о следственных талантах Делии.

— И что сказала Люси Байндерс?

— Что Маргерит хитрая злокозненная сучка, и что когда ее продвинули до старшего редактора — за то, что она спала с ответственным редактором, — она превратила в ад жизни всех младших сотрудников, особенно Джейн. Давала ей паршивые задания, меняла сроки, чтобы та всегда опаздывала с подачей статей, переписывала тексты, чтобы выставить ее бездарной дурой. Через пять месяцев Джейн уволили. — Она перелистывает страницу и начинает читать из своих записей. — Я связалась с несколькими редакторами в австралийском «Вог», но никто ничего не рассказывает. Маргерит поднялась по служебной лестнице как метеор. Она стала из старшего редактора главным за шестнадцать месяцев. Казалось бы, хоть у кого-то должно быть мнение по этому поводу, но они все молчат. Что утешает, однако у них явно нет предрассудков по поводу возраста, — говорит Делия и зачитывает статистику возраста и образования сотрудников австралийского «Вог».

Мне хочется запаниковать, как Кристин. Хочется все отменить и убежать домой, но события уже вышли из-под контроля. Религиозные группы пикетируют здание, и, что бы я ни сказала, они не уйдут.

— Ладно. Продолжай копать. Может, мы найдем компромат на Маргерит, чтобы в случае чего держать ее в узде, — говорю я, сама напутанная собственной деловитостью. Заговор против Джейн должен был быть единичным случаем, а не новым стилем жизни.

— Вот об этом я и подумала, босс, — говорит она с одобрительной улыбкой. Делия довольна моей ново-обретенной безжалостностью. Значит, я перехожу на темную сторону. Вот-вот начну вести досье на своих сослуживцев.

Очень надеюсь, что она ошибается.