Мое кино

Ассистент у Брауна

...Итак, как я уже сказал выше, после защиты своего диплома я решил работать на Украине.

Это моя родина. Я люблю ее белые хатки, ее чудные песни и щедрую природу, украинский язык звучит для меня, как музыка. Меня тянуло туда – там прошло мое детство, там жили мои родители, я любил украинский язык.

На Киевской студии меня приняли, как всех вгиковцев, без энтузиазма. Там нас считали обузой: «Слишком много о себе понимают, давай им место в общежитии, давай постановку. Москва требует: выдвигайте молодых, а на студии и своих претендентов хватает!»

Продукция Киевской студии не пользовалась в то время авторитетом.

Директор студии Пономаренко недоумевал, почему такая несправедливость.

– У нас такие же сценаристы и режиссеры, как в Москве… Тоже окончили ВГИК, и актеры снимаются те же, что и у них. Но снимет Райзман – отлично! Снимет Герасимов – гениально! А снимет Шмарук или Швачко – плохо! Это же нечестно!

– Мы не умеем устраиваться, – горестно поддакивали ему.

Пономаренко удрученно кивал.

Но безвыходных положений не бывает. Приспособились! Алову и Наумову, например, 11 раз давали самостоятельную постановку, заносили этот факт в годовой отчет, через месяц-другой находили повод и закрывали фильм. А в отчете продолжали числиться выдвинутые на самостоятельную работу два молодых режиссера. Овцы целы, и волки сыты.

Я давно заметил: чем бездарнее люди, тем сильнее их жажда славы. Когда успех не приходит, они становятся ненавистниками. Они не могут понять, что же произошло, ведь в институте они часто получали более высокие отметки, чем те, кто позже преуспел. Причины своего неуспеха они обычно объясняют «неумением устраиваться». И старались «устроиться». Но это не помогало. Я решил про себя: если кому-нибудь позавидую, значит, я как художник кончился. И скажу честно: до недавнего времени не завидовал никому…

Пономаренко был выдвиженцем. Он тоже учился не то на очном, не то на заочном сценарном факультете ВГИКа. Сценариев заметных он не писал и, как это обычно бывало с людьми, обделенными талантом, пошел по административной линии.

Завкафедрой факультета, профессор Туркин, человек доброжелательный и остроумный, услыхав как-то его фамилию, оживился:

– Ну как же, помню!.. Семен Пономаренко. Личность в своем роде знаменитая... Это он написал в своем сценарии фразу, которая сделала его знаменитым: «На пляже лежала и разлагалась буржуазия»... – И заливался незлым смехом.

Просмотрев мои документы, директор студии Пономаренко сказал:

– О! Вы специалист по морским съемкам. (Он сделал это заключение в связи с тем, что на «Мосфильме» я работал ассистентом-практикантом на фильме М. И. Ромма «Адмирал Ушаков».) Идите ассистентом к режиссеру Брауну, у него тоже морской фильм.

Я не думал, что морские фильмы чем-то отличаются от «неморских», не считал себя специалистом по морским съемкам, но возражать не стал и направился к Брауну.

Браун принял меня доброжелательно. Он оказался пожилым человеком, похожим на вышедшего в тираж спортсмена. Спортивный вид придавал ему густой загар – Браун только что возвратился с выбора натуры, где и успел загореть.

Вручив мне сценарий, который ему предстояло снимать, он попросил прочитать его и высказать свое мнение.

На следующий день я пришел к нему и откровенно сказал, что мне сценарий не понравился. Браун был озадачен. Желая получить работу, ассистенты обычно хвалили любой сценарий. А тут пришел молодой нахал и привередничает.

– Вот как!.. – сказал Браун, – А худсовет принял сценарий «на ура»!

На меня этот аргумент не подействовал. Браун спросил.

– Что же вам не понравились?

– Все! – сказал я откровенно.

– Любопытно, любопытно!.. – В качестве своего сценария Браун, видимо, не сомневался. – А все-таки, что именно?

Сценарий был о том, как один командир военного корабля опирался на личный состав, а другой, хороший, но заблуждающийся, не опирался. Поэтому жена, ушла от него к другому командиру корабля, к тому, кто опирался. А к финалу, когда незадачливый муж понял свое заблуждение и тоже стал опираться, возвратилась к нему и объяснила, что своим уходом хотела исправить его. Она не изменила мужу (ведь она советская женщина!). А ее уход был чисто педагогическим приемом. И муж был благодарен жене за этот урок.

– На мой взгляд, сценарий поучительный. Что же вам пришлось не по вкусу? – допытывался Браун.

– Все это от начала до конца – вранье! – запальчиво сказал я. – Тот, кто писал сценарий, ничего не знает ни о морской службе, ни о морском флоте, ни о семейной этике. Жены не из-за этого уходят от своих мужей. Матросы – не серая скотинка без принципов и самоуважения. Это неправда и притом оскорбительная. И конфликт... Даже мальчишка из третьего класса, если его спросить, надо ли опираться на личный состав, ответит утвердительно. Зачем же взрослых людей полтора часа держать в темноте и кормить этой манной кашкой?!

Я не нахальничал. Мне были ненавистны фильмы, в которых таким «благородным» способом жены исправляли своих мужей. В то время подобные фильмы были не редкостью.

Не следует думать, однако, что таким оставался весь советский кинематограф. У нас всегда были и великолепные фильмы, и подлинные шедевры. «Чапаев» Васильевых, «Машенька» Ю. Райзмана, «Мы из Крондштата» Е. Дзигана, «Мечта» М. Ромма, «Богдан Хмельницкий» И. Савченко, «У самого синего моря» Б. Барнета, «Детство» и «Мои университеты» М. Донского... Да всех не перечислишь. Они, а не эта жвачка, были для меня лицом советского фильма и примерами искусства, которому я мечтал служить.

Браун огорчился.

– Вы не правы, – сказал он обижено и повторил: – Вы не правы. Сценарий утвержден худсоветом студии, его читали адмиралы... – При слове «адмиралы» он повысил голос и сделал многозначительную паузу. – Им все понравилось.

– Вы просили меня высказать свое мнение, – напомнил я.

– А мнение адмиралов для вас, конечно, ничего не значит?

Я упрямо молчал.

– Ну, что ж... – Браун с сожалением смотрел на меня. – Хорошо, – наконец сказал он. – Если вам не нравится наш сценарий, ознакомьтесь с другими сценариями студии. Найдете лучший, я не обижусь, я даже помогу вам перейти в другую группу.

Это был благородный поступок, я не мог не оценить его.

Я просмотрел все сценарии студии. Все они были либо такого же качества, либо гораздо хуже. Я возвратился к Брауну: все-таки незлой человек, а работать где-то все равно надо. Надо кормить семью. У меня в то время не было ни копейки.

Скоро мы выехали на съемки в Одессу.

Браун называл себя маринистом (специалистом по морским фильмам). Он обычно снимал свои фильмы летом, на морском берегу. Отдыхал, снимая, и снимал, отдыхая. На свои съемки он приглашал большегрудых спортсменок, усаживал их в кресла рядом с собой. Дамы, польщенные его вниманием, смущались и пялили глаза на московских артистов.

Браун знал ремесло, но снимал, в общем-то, средние картины. Впрочем, были у него и удачи, например «Максимка» по Станюковичу. Там была хорошая литература.

Я больше не вторгался в творческую лабораторию своего шефа. Честно выполнял свои обязанности ассистента – и только.