Однажды я зачем-то возвратился в свой номер и увидел, что монтер вставляет в мой телефон «жучка» для прослушивания. Я знаю по-английски всего несколько слов, но тут, собрав все свои знания, скроил вопрос.
– Зачем ты это делаешь?
Он нисколько не смутился и, продолжая работать, ответил по-английски. Несмотря на свое лингвистическое невежество, я все-таки понял смысл ответа: у вас, мол, много денег, а у меня мало.
К жучку я отнесся спокойно: мне нечего было скрывать от американцев. Не входить же в чужой монастырь со своим уставом, и у нас прослушивались телефонные разговоры. Пусть стоит «жучок». Но с этих пор, заходя в свой номер, я каждый раз громко говорил:
– Але, але! Как слышно? – И произносил какое-нибудь ругательное, но не очень грязное слово. Да еще повторял его по буквам.
Однажды в ресторане после завтрака журналисты попросили меня дать интервью. Игравший в зале рояль мешал записывать наш разговор на диктофон. Я предложил подняться в мой номер. И вот среди вопросов возникла тема об американских свободах: о невмешательстве государства в личную жизнь, о тайне переписки. У вас в Советском Союзе таких свобод нет.
Я не удержался и сказал:
– А между прочим два дня назад в моем номере был произведен обыск, все перевернули вверх дном. По этому поводу господин Джери Северн заявил протест администрации гостиницы.
– Не может быть! – возразили мне.
– А мой телефон прослушивается, – продолжал я.
– Это невозможно, – возразила Элен Гавришов.
– Я сам видел, как в мой телефон вставлялось подслушивающее устройство. – И рассказал, как это было.
Потом, когда журналисты ушли, Элен Гавришов сделала мне выговор.
– Надо снисходительно относиться к секретам чужой страны, – сказала она с раздражением, от чего в ее русском появился заметный акцент.
– Подслушивают-то мои секреты, а не секреты вашей страны.
– Так вы можете доиграться, вас больше никогда не пустят в Америку.
– А я к вам не напрашивался. Пригласили – приехал. До этого жил без вас, проживу как-нибудь и дальше.
Мисс Элен обижено поджала губы.