Мое кино

Профсоюз

Прекрасное белое здание гостиницы выглядело немного архаичным. Нас поместили на втором этаже. Наши номера располагались рядом.

Все мы собрались у меня.

– Прежде всего, Жанна, нужно погладить ваше платье, – сказал Северн, снимая трубку телефона.

– Я могу погладить сама, – предложила Жанна, – у меня есть дорожный утюг.

– Деточка, вы в Америке, вы артистка. Вы не имеете права даже думать об этом, – наставлял Жанну Северн, продолжая набирать номер телефона.

Он уже несколько раз набирал этот номер, но ответа не получал. Сбрасывал вызов и снова звонил. Отсутствие ответа стало его раздражать.

– Черт знает что это такое! – выругался он. – Позвоню администратору.

Администратор ответил сразу, и Северн напустился на него с упреками. Я не понимал слов, но видел, что Северн был вне себя от возмущения. Администратор что-то ему отвечал, и Северн постепенно стал сбавлять голос. Наконец, он повесил трубку и чертыхнулся по-русски.

– И это Америка!.. У них там какое-то собрание профсоюза, а клиенты должны ждать...

Как советский человек я что-то сказал в защиту профсоюза.

– Вы не знаете, что такое наши профсоюзы! Это кошмар! – И стал рассказывать свою невеселую историю. – Несколько лет назад я возил русский балет, зарабатывал неплохо. Пока балерины были молодые, дело процветало. Но балерины старели, дела шли все хуже, я погорел... Но дело не в этом...

Приезжаю в… (он назвал какой-то город), ангажирую театр, начинаю репетиции. Появляются профсоюзные боссы. Представляются.

«Мы хотим с вами поговорить».

«Пожалуйста».

«Если вы хотите работать в нашем штате, вы должны дать работу шести нашим музыкантам».

«Но ведь они не репетировали, а я буду здесь несколько дней. За это время они не смогут войти в слаженный уже оркестр».

«Постановление профсоюза».

«Плевал я на ваш профсоюз!.. Мне не нужны ваши музыканты!»

«Хорошо, – отвечают они, – тогда ознакомьтесь с этим альбомом».

«Плевать я хотел на ваш альбом!»

«Напрасно. Это в ваших же интересах».

Открывают первую страницу и показывают мне фотографию. Там сфотографирован труп. Открывают другую – там тоже труп. Третья, четвертая, пятая фотография – все то же...

«С нами нужно говорить уважительно, – предупреждают они. Мы не хотим вам и себе неприятностей, не вынуждайте нас...»

Делать нечего. Я соглашаюсь принять в оркестр шесть человек.

На следующий день прибегает ко мне дирижер.

«Они все портят! Они не умеют играть! Уберите их!»

Связываюсь с профсоюзными боссами. Пытаюсь договориться по-хорошему. Они – ни в какую. Тогда я приглашаю к себе этих шестерых местных музыкантов, обещаю платить жалованье, но только чтобы они не играли. Не соглашаются.

«Мы изголодались по работе. Мы будем играть».

Тогда я обещаю им двойную плату. Торгуются, но потом соглашаются. На работу они не приходят. Вместо себя присылают своих родственников, те сидят в оркестре, но, слава богу, не играют. А музыканты в это время играют в ресторане. Вот вам и профсоюзы! Это мерзавцы, рэкетиры!

Он переходит на английский, но я понимаю, что продолжает ругаться.

Снова пытаюсь защищать профсоюзы.

– Вы, Гриша, в этом вопросе не разбираетесь. Наши профсоюзы – это кошмар! Это Божье наказание!