Мои любимые преступнички

Глава 75

Я принесла из кухни красивую скатерть и растелила ее на столе. Вещи так и ждали нас, и я с восторгом наслаждалась встречей с каждой из них.

Кэрн с Лутте уже хотели достать фрукты, но в дверь опять постучали. Я встала, чтобы открыть дверь, но Кэрн остановил меня:

— Это моя мама, Назида, пришла меня поругать, — с лёгкой усмешкой сказал он.

Президент взглянул на дверь, и она распахнулась сама.

Я обомлела от увиденного. Перед нами стояла молодая красавица в ярко-красном коротком платье. Рыжие волосы волнами спадали с ее плеч. А в глазах извергался вулкан! Она смотрела на Кэрна словно волчица, готовая разорвать жертву в клочья.

Лутте, увидев ее, сразу плюхнулся на колени:

— Пред вашей красотой, царица,

Пиит не в силах устоять,

Моя прекраснейшая львица,

Я все готов за вас отдать.

Мой кров, великие идеи,

Все брошу я к твоим ногам,

Лишь за улыбку милой феи,

Врагам я Кернию продам!

— Мне кажется, насчёт врагов и Кернии, ты погорячился, — воскликнул Кэрн.

Но Назиде сейчас было не до "высокой поэзии". Она резко отшвырнула Лутте ногой, схватила Кэрна за плечи и заголосила так, что потолок нашего любимого домика затрясся от ужаса.

— Ты уже не в детском саду и не в школе, чтобы твою мать вызывали на ковер!

— Мама, не надо так нервничать, — постарался успокоить ее Кэрн.

Лутте так и остался стоять на коленях, ничуть не расстроившись. Его глаза жадно следили за фурией в красном платье.

— Мне позвонил Гин, главный журналист нашей страны, и сказал, что мой сын превратил его чудовище.

— Для этого его и превращать ни в кого не нужно было, — робко добавил Лутте.

Кэрн обнял маму и засмеялся:

— Я ничего особенного с ним не сделал, разгладил несколько морщин, вернул его волосам естественный цвет, и вылечил ему спину и ногу.

— То есть поступил с ним, как со мной и с папой?

Кэрн кивнул.

— Он сказал, что ты под страхом смертной казни требуешь от журналистов молчать о том, что ты делаешь из керинчан чудовищ!

Тут уже мы расхохотались все вчетвером. Кэрн отсмеявшись усадил маму за наш стол.

— Какой я страшный злодей, оказывается.

Назида посмотрела на меня и на Вилли:

— Прекратите смеяться, предатели родины!

Холод прошел по моему телу, и нам с Вилли резко стало не до смеха. Лутте положил голову на пол и театрально зарыдал.

— Я не продам родину, Назидочка! Это просто преувеличение во имя моей любви к тебе. Хотя я даже не знаю, что у нас тут продавать. Только мои великие открытия, больше ничего нет.

Лутте поднялся с колен, встал посреди комнаты и торжественно произнес:

— Гений Лутте пред тобою, со склоненной головою..

После своей эмоциональной речи он подошёл к Назиде и опустил голову.

Но Назида не обратила на него внимания. Он впилась взглядом в Кэрна:

— Что за клятву тебе дали керинчане?

— Мама, они не давали мне клятв. Я просто попросил их не сообщать всем керинчанам, что я могу лечить людей, — пролепетал Кэрн.

Назида вскочила с места и заорала:

— Почему они должны молчать?!

Под ее жестким взглядом Кэрн весь сжался. Я впервые видела его таким. Он был бледным, испуганный, как маленький мальчик, которого вызвали к директору.

— Я боюсь, что не справлюсь со всеми керинчанами, — прошептал Кэрн.

Назида стукнула кулаком по столу:

— Никогда не думала, что мой сын трус и лентяй!

Кэрн молчал.

Мне стало его жаль. Зачем она требует от него невозможного?

— Тебе никогда не приходило в голову, что управлять страной — это большая ответственность?

Президент растерянно смотрел то на Назиду, то на нас.

— Вызывай Гина! — приказала Назида.

— Зачем он нам, моя богиня? — весело пропел Лутте, словно вообще ничего не происходило.

Наконец Назида обратила к нему свой взор:

— Кэрн прямо сейчас сделает важное заявление для всех керинчан!

— Какое, моя красавица? — спросил ее Лутте, встал за ее спиной и погладил по рыжим кудрям. Она развернулась к нему и стукнула его по руке с такой силой, что он со скоростью света отлетел в другой конец комнаты.

— Неприступная богиня! — восхищенно прошептал Лутте.

Назида строго посмотрела на сына:

— Как ты смеешь думать только о кучке своих приближенных? А как же остальные керинчане? Тебе что наплевать на людей? — взорвалась она, — если ты сейчас же не поборишь свою лень, ты мне не сын! Ты действительно чудовище!

Кэрн побледнел. Он смотрел на мать и не мог выговорить ни слова.

Она достала из сумочки красный телефон в виде страшного дракона и набрала номер Гина:

— Я жду тебя и твою команду прямо сейчас! — сурово приказала она журналисту.

— Назида, все будет сделано, как вы скажете! — послышался взолнованный голос Гина.

Он никогда так не разговаривал, всегда держался вполне уверенно. Что с ним сделала эта огненная женщина?

— Я дома у наших бандитов! — продолжала Назида, — у Аллы и Вилли, предателей родины.

Муж испуганно вскочил с места, я почувствовала, как неприятный ком подступает к горлу. Мне захотелось сделать вдох, но я не смогла. Кэрн взглянул на нас, потом на мать и покраснел.

В нем закипала ярость, и от этого мне стало ещё хуже. Ладони задрожали.

Кэрн резким движением выхватил у Назиды телефон, прислонил ко рту и громко произнес:

— Гин, спасибо, но ваша помощь нам больше не нужна!

Президент сразу же разъединился.

— Что ты себе позволяешь! — взревела фурия, — как ты смеешь так обращаться с матерью.

Но Кэрн аккуратно поднял ее на руки, она начала вопить и драться, но он крепко прижал ее к себе и вынес на улицу.

— Мама все будет, как ты хочешь, но не оскорбляй моих друзей.

Через мгновение он вернулся к нам. Он не мог скрыть свое волнение.

— Пожалуйста, позвоните журналистам, всем кроме Гина и попросите их прийти в сад. Я хочу сделать важное заявление. И вы тоже приходите.

Кэрн резко выскочил из нашего домика.

Назида влетела в комнату, оглушив всех криком:

— Какие же вы друзья после этого!

Она схватила меня за плечи и начала трясти:

— Если бы твои дети так обращались с тобой, Алла, я бы не позволила!

Она отпустила меня, подошла к Вилли, размахнулась и дала ему пощечину, тот взвыл от боли.

— Раз Кэрн твой друг, — заявила она, — так скажи ему, что нельзя так обращаться с матерью!

Лутте стоял в углу и с завистью смотрел на моего мужа, потом вышел, печально вздохнул и театрально произнес:

— Ее рука коснулась не меня,

Я обречён на вечные страданья,

Уйду я прочь, мне не страшны скитанья,

Прощай богиня боли и огня.