Мокрая магия

НАСЛЕДНИК ПИЛАТА Перевод И. Тетериной

Город захлебывался ревом. Он надрывался шестьсот лет. И пока этот невыносимый рев звучал, город был работоспособным объектом.

— Ты переходишь на особый режим, — сообщил Нерал, глядя на юного Флеминга, который сидел в мягком кресле в другом конце большой, голой, тихой комнаты. — При обычных обстоятельствах тебя допустили бы до Контроля не ранее чем через шесть месяцев, но кое-что произошло. Другие считают, что не помешает свежий взгляд. Тебя избрали, потому что ты старший из помощников.

— Бриттон старше меня, — возразил Флеминг, невысокий и плотный рыжеволосый мальчик с грубоватыми чертами лица, которым подготовка придала необычайную чуткость.

Он сидел и ждал, расслабленный до предела.

— Физиологический возраст ничего не значит. Куда важнее цивилизационный показатель. И уровень эмпатии. Тебе всего семнадцать, но эмоционально ты взрослый. С другой стороны, ты еще не… не закостенел. В отличие от тех, кто на Контроле многие годы. Мы считаем, ты можешь предложить новый подход, который будет нам полезен.

— Я думал, новые подходы нежелательны.

На худом усталом лице Нерала мелькнула скупая улыбка.

— По этому поводу возникли разногласия. Культура — живой организм, она не может существовать на отходах собственной жизнедеятельности. Во всяком случае, не до бесконечности. Однако мы не собираемся оставаться в изоляции бесконечно.

— Я не знал, — заметил Флеминг.

Нерал разглядывал кончики пальцев.

— Не воображай, будто мы повелители. Мы — слуги, куда более, чем простые горожане. Мы должны следовать плану. Однако не все его подробности нам известны. Так было задумано специально. В один прекрасный день Барьер упадет. Тогда город не будет больше изолирован.

— Но — снаружи!.. — Флеминг слегка занервничал. — Положим…

— Шестьсот лет назад был построен город и создан Барьер. Этот Барьер совершенно непроницаем. Имеется переключатель — когда-нибудь я тебе его покажу, — который в настоящее время бесполезен. Его назначение — возводить Барьер. Но никому не известно, как Барьер разрушить. Существует теория, что его нельзя уничтожить, пока срок его полураспада не истечет и энергия не достигнет достаточно низкого уровня. Тогда он отключится автоматически.

— Когда?

Нерал пожал плечами.

— Этого тоже никто не знает. Может, завтра, может, еще через тысячу лет. Вот в чем суть. Город изолировали, чтобы защитить его. Это означало полную изоляцию. Ничто — вообще ничто — не способно преодолеть Барьер. Поэтому нам ничто не грозит. Когда Барьер исчезнет, мы увидим, что произошло со всем остальным миром. Если опасность миновала, можно начинать колонизацию. Если нет, мы снова воспользуемся переключателем и окажемся в безопасности за Барьером еще на неопределенное время.

Опасность. Земля стала слишком большой, слишком перенаселенной. Древние обычаи никак не хотели отмирать. Наука угила вперед, но цивилизация безнадежно отставала. В то время было выдвинуто множество планов. Выполнимым оказался лишь один. Строгий контроль — безотходное использование новой энергии — и нерушимая броня. Так город был возведен и окружен Барьером, в то время как все остальные города рушились…

— Мы осознаем опасность status quo, — продолжал Нерал. — Новые теории и новые эксперименты никто не запрещал. Отнюдь нет. Многие из них, подавляющее большинство, развивать в настоящее время не представляется возможным. Но записи ведутся. Когда Барьер упадет, этот справочный материал будет в наличии. А пока город — наша спасательная шлюпка. Эта часть человеческой расы обязана выжить. Вот в чем наша главная забота. В спасательной шлюпке не учат физику. В ней пытаются выжить. Когда она причалит к берегу, можно будет снова приступить к работе. А пока…

Остальные города рушились, ужас волной катился по земле. Шестьсот лет назад. То была эпоха гения и злодейства. Наконец-то люди заполучили в свои руки оружие богов. Его использование сокрушило основы материи. Спасательную шлюпку подхватил тайфун. Ковчег сражался с потопом.

Иными словами, одна беда влекла другую — и планета содрогнулась.

— Сначала строители полагали, что достаточно будет одного Барьера. Город, разумеется, должен был обладать полной автономностью. Это была нелегкая задача. Человек — существо неавтономное. Ему требуется еда, топливо — из воздуха, из растений и животных. Решение крылось в создании всего необходимого в пределах города. Однако затем положение ухудшилось. Бактериологическое оружие вызвало мутации бактерий. Начались цепные реакции. Сама атмосфера из-за постоянной бомбардировки…

Ковчег все усложнялся и усложнялся.

— И люди построили город, как было запланировано, но обнаружили, что он… непригоден для жизни.

Флеминг вскинул голову.

— О, мы защищены экранами, — успокоил его Нерал. — Нас адаптировали. Мы же Контролеры.

— Да, знаю. Но я тут подумал… Почему нельзя было….

— Защитить экранами горожан? Потому что они должны выжить. Мы имеем значение лишь до тех пор, пока не упал Барьер. После этого мы станем бесполезным балластом, который скидывают со шлюпки. В нормальном мире нам нет места. Но здесь и сейчас, как Контролеры города, мы важны. Мы служим.

Флеминг беспокойно заерзал.

— Тебе нелегко будет это постичь. Тебя начали готовить еще до рождения. Ты никогда не знал — как и все мы — нормальной жизни. Ты глух, нем и слеп.

Мальчик уловил в этих словах проблеск смысла.

— Вы говорите о…

— …способах восприятия, которыми наделены горожане, потому что они им понадобятся, когда Барьер падет. Мы в сложившихся обстоятельствах не можем позволить себе их иметь. Замена — телепатическое чутье. Позже я расскажу тебе об этом подробнее. А сейчас я хочу, чтобы ты сосредоточился на проблеме Билла Нормана. Он горожанин.

Нерал помолчал. Он ощущал безмерный вес города, давящий ему на плечи, и ему казалось, что фундамент крошится, не выдержав этой тяжести…

— Билл Норман выходит из-под контроля, — ровным голосом произнес Нерал.

— Но я же никто, — сказал Билл Норман.

Они танцевали в саду на крыше. Седьмой монумент, возвышавшийся над ними даже здесь, разбрасывал мерцающие неяркие огоньки. В вышине серела пустота Барьера. Музыка заводила. Миа протянула руку, растрепала волосы у него на затылке.

— Только не для меня, — возразила она. — Впрочем, я небеспристрастна.

Высокая, стройная, темноволосая, девушка являла собой разительный контраст белокурому богатырю Норману. Его чуть озадаченные голубые глаза изучали ее.

— Мне повезло. А вот тебе — не уверен.

Музыка возвысилась в ритмичном крещендо, достигла высшей точки; духовые грянули басовито и громко, мелодия настойчиво повторялась снова и снова, вселяя смутную тоску. Норман беспокойно повел могучими плечами и свернул к парапету, увлекая за собой Мию. В молчании они пробрались сквозь толчею к проему в высокой стене, огораживающей сад. Здесь можно было побыть в уединении, любуясь городом сквозь узкую амбразуру.

Время от времени Миа украдкой поглядывала на встревоженное лицо своего спутника. Он смотрел на увенчанный светом Седьмой монумент; позади Седьмого высился Шестой, за ним вдалеке маленький Пятый — памятники каждой из Великих Эпох человеческой истории.

Но город…

Во всем мире никогда не было ничего подобного. Ни один город прежде не строился для человека. Мемфис, рвущийся к небу исполин, был возведен во славу царей; Багдад был жемчужиной султана; тот и другой волею монарха представляли собой всего лишь большие увеселительные заведения. Нью-Йорк и Лондон, Париж и Москва — все они до конца своего существования оставались менее приспособленными для жизни, менее функциональными, чем пещеры троглодитов. Жить в них было — все равно что возделывать бесплодную землю.

А этот город создавался для человека.

И дело не просто в парках и дорогах, в самодвижущихся лентах-транспортерах и парагравитационных потоках для левитации. Не только в проектировании и архитектуре кроется его секрет. Город был спланирован в соответствии с законами человеческой психологии. Он обнимал, как мягчайшая перина. В нем царил покой. В нем царили красота и функциональность. Он безукоризненно подходил для своих целей.

— Я сегодня опять был у психолога, — сказал Норман.

Миа сложила руки на груди и прислонилась к парапету. На своего спутника она не смотрела.

— И?

— Общие слова.

— Но они ведь всегда знают ответы, — сказала Миа. — Правильные ответы.

— Этот — нет.

— На это может уйти время. Правда, Билл, понимаешь, никто… никто не испытывает неудовлетворенности.

— Я не знаю, что со мной, — продолжал Норман. — Возможно, наследственность. Я знаю лишь, что у меня бывают эти… эти вспышки. Которых психологи не могут объяснить.

— Но должно же быть какое-то объяснение.

— Психолог тоже так сказал. Тем не менее он не смог объяснить, что со мной происходит.

— Неужели ты не можешь все проанализировать? — не сдавалась она; ее руки скользнули в его ладони. Его пальцы сжались. Он устремил взгляд на Седьмой монумент, потом еще дальше.

— Нет. Просто я чувствую, что никакого ответа нет.

— На что?

— Не знаю. Я… мне хотелось бы выбраться из города.

Ее руки внезапно ослабли.

— Билл. Ты же знаешь…

Он негромко рассмеялся.

— Знаю. Пути наружу нет. Барьер непреодолим. Может, я совсем не этого хочу. Но это… это… — Он уперся взглядом в монумент. — Это все порой кажется неправильным. Не могу объяснить. Весь город. Он сводит меня с ума. А потом начинаются эти вспышки…

Его рука одеревенела. Он выдернул ее из пальцев Мии. Билл Норман закрыл лицо руками и закричал.

— Вспышки понимания, — сказал Нерал Флемингу. — Они не затягиваются надолго. Иначе он сошел бы с ума или умер. Разумеется, городские психологи не могут ему помочь. Это им не под силу по определению.

Флеминг, чуткий к телепатическим эмоциям, заметил:

— Вы встревожены.

— Разумеется. Нас, Контролеров, готовят специально. Обычный горожанин не может обладать нашими способностями, это было бы небезопасно. Строители разработали множество планов, прежде чем решили создать нас. Они хотели поручить контроль специально сделанным роботам и андроидам, но требовался человеческий фактор. Чтобы поддаваться подготовке, нужны эмоции. С рождения нас при помощи гипноза готовят защищать горожан и служить им. Мы ничего больше не умеем. Так задумано.

— Каждого горожанина? — спросил Флеминг, и Нерал вздохнул.

— В этом-то и беда. Каждого горожанина. Целое равняется сумме частей. Для нас один горожанин представляет всю группу. Я не уверен, что это не ошибка строителей. Ведь когда один горожанин угрожает группе… как Норм….

— Но мы должны разрешить проблему Нормана.

— Да. Это наша проблема. Каждый горожанин должен находиться в физическом и душевном равновесии. Должен. Я тут подумал…

— Да?

— Ради блага целого было бы лучше, если бы Нормана можно было уничтожить. В силу чисто логических причин ему следует позволить сойти с ума или умереть. Впрочем, я не могу это санкционировать. Моя подготовка не позволяет.

— И моя тоже, — заметил Флеминг, и Нерал кивнул.

— Вот именно. Мы должны излечить его. Должны вернуть его обратно в состояние психологического равновесия. Иначе нам самим грозит срыв — поскольку нас не готовили справляться с неудачами. Так вот. Ты среди нас самый молодой, у тебя больше общего с горожанами, чем у всех остальных. Так что, возможно, тебе удастся отыскать ответ там, где нам это не под силу.

— Надо было сделать Нормана Контролером, — сказал Флеминг.

— Да. Но теперь уже слишком поздно. Он взрослый. У него скверная наследственность — с нашей точки зрения. Математики и теологи. Монументы могут разрешить затруднения каждого жителя города. Мы можем дать ему именно те ответы, которые ему нужны. Но Норман гонится за абстракцией. Вот в чем проблема. Мы не можем дать ему ответ, который его устроил бы!

— Разве в истории никогда не было сходных случаев психоза?

— Это не психоз, в этом-то и загвоздка. Разве что по жестким стандартам города. О, мы сталкивались с множеством человеческих проблем — к примеру, когда женщина хочет иметь детей и не может. Если медицина бессильна помочь ей, в дело вступают монументы. Отвлекают внимание, обращая ее материнский инстинкт на другой объект или направляя его в иное русло. Заменяя его чем-то. Заставляют ее поверить, будто она исполняет определенную миссию. Или создают эмоциональную привязанность иного рода, не материнскую. Суть в том, чтобы докопаться до психологических корней проблемы, а затем каким-то образом избавиться от неудовлетворенности. Именно неудовлетворенность — причина всех бед.

— Может, отвлечь?..

— Вряд ли получится. Проблема Нормана — абстракция. Если бы мы разрешили ее, он сошел бы с ума.

— Я не понимаю, в чем моя проблема, — с отчаянием в голосе сказал Норман. — Нет у меня проблем. Я молод, здоров, занимаюсь любимым делом, у меня есть невеста…

Психолог почесал подбородок.

— Если бы мы знали, в чем ваша проблема, то могли бы как-то с ней бороться, — сказал он. — Наиболее сомнительный момент во всем этом… — Он зашелестел бумагами. — Ну-ка, посмотрим. Я сейчас кажусь вам реальным?

— Вполне, — ответил Норман.

— Но иногда… В этом синдроме нет ничего необычного. Иногда вы сомневаетесь в реальности. У многих время от времени возникает подобное чувство. — Он откинулся на спинку кресла и задумчиво хмыкнул.

Сквозь прозрачную стену виднелся Пятый монумент, пульсирующий мягким светом.

— То есть вы не знаете, что со мной, — подытожил Норман.

— Пока не знаю. Но выясню. Сначала нам необходимо определить, в чем ваша проблема.

— Сколько времени на это уйдет? Десять лет?

— У меня у самого однажды была проблема, — признался психолог. — Тогда я не знал, в чем она заключалась. Но теперь знаю. Мне грозила мания величия, я хотел изменить человечество. Потому я и занялся этой работой. Я обратил свою энергию в полезное русло и тем самым избавился от неудовлетворенности. Этот способ подойдет и вам, как только мы разберемся, что вас тревожит.

— Я лишь хочу, чтобы прекратились галлюцинации, — сказал Норман.

— Слуховые, зрительные и обонятельные, по большей части, галлюцинации… И, по сути, не спровоцированные ничем извне. Это не иллюзии, это галлюцинации. Мне бы хотелось, чтобы вы рассказали о них поподробнее.

— Не могу. — Норман съежился и даже стал казаться меньше. — Меня словно бросают в кипящий металл. Это просто не описать. Какой-то шум, огни — появляются и исчезают, как вспышка. Адская вспышка.

— Завтра мы с вами еще раз попробуем лечение наркотиками. А я пока соберусь с мыслями. Возможно, это всего лишь…

Норман вступил в левитационный поток и стал подниматься в восходящей струе воздуха. На уровне верхнего балкона Пятого монумента он сошел. Там были люди, всего несколько человек. Они не обратили на него внимания, занятые своими делами — нежничаньем и любованием городом. Норман облокотился на перила и стал смотреть вниз. Он поднялся сюда в смутной несбыточной надежде, что на этом балконе высоко над городом будет потише.

Здесь было тихо, но не тише, чем в городе. Под ним изгибались и плавно скользили самодвижущиеся ленты транспортеров. Они двигались бесшумно. В вышине безмолвно серел купол Барьера. Норману преставилось, как оглушительные раскаты грома лупят по Барьеру снаружи, как несокрушимая полусфера начинает трескаться и коробиться, впуская внутрь рокочущий вал хаоса…

Он вцепился в прохладный поручень. Прочный пластик под руками не успокаивал. Еще миг — и Барьер разверзнется…

Монумент не принес облегчения. Норман оглянулся через плечо на основание лучащегося мягким светом шара, по поверхности которого пробегала золотистая рябь, но и он, казалось, вот-вот разлетится вдребезги. Норман хотел прыгнуть обратно в нисходящий поток, но в последний момент оступился. Он совершенно промахнулся и не попал в поток. На один леденящий миг он очутился в свободном падении. Потом защитный кокон парагравитации плотно сомкнулся вокруг его тела и плавно втянул в поток. Норман медленно полетел вниз.

Однако теперь его занимала новая мысль. Самоубийство.

Тут крылось два вопроса. Хочет ли он покончить с собой? И возможно ли это? Норман задумался о последнем.

В задумчивости он машинально ступил на движущуюся дорожку и опустился в одно из мягких кресел. Никто в городе не умирал насильственной смертью. Никто и никогда, насколько ему было известно. Но были ли попытки самоубийства?

Это была новая, необычная идея. Вокруг так много страховочных средств. Ни одна опасность не осталась непредусмотренной. Несчастных случаев не бывает.

Дорога поворачивала. В сорока футах, за лужайкой и невысокой стеной, возвышался Барьер. Норман поднялся и двинулся к нему, манящему и отталкивающему одновременно.

По ту сторону Барьера…

Норман остановился. Вот он, прямо перед ним — гладкая серая поверхность без всяких отметин и узоров. Не материя. Что-то другое, что создали строители — давным-давно.

Как там, снаружи? Шесть сотен лет миновало с тех пор, как был воздвигнут Барьер. За такое время весь остальной мир мог значительно измениться. В голову ему пришла странная мысль: а вдруг планету уничтожили? Вдруг какая-нибудь цепная реакция в конце концов обратила ее в пыль? Отразилось бы это на городе? Или город, отгороженный фантастическим барьером, оказался не просто под защитой, а и впрямь переместился на другой уровень существования?

Норман с силой грохнул кулаком по этой серости; она была как резиновая. Им вдруг овладел ужас. Собственного крика он не услышал.

Впоследствии он дивился, как вечность может втиснуться в одно-единственное мгновение. Мысли его вернулись к самоубийству.

— Самоубийство? — предложил Флеминг.

В мыслях Нерала творился сумбур.

— Экология подводит, — заметил он. — Полагаю, беда в том, что город — замкнутый объект. Мы искусственно делаем то, что шестьсот лет назад было законом природы. Но у природы не было любимчиков, как у нас. И природа оперировала переменными. Я говорю о мутациях. Никто не мешал ей вводить в игру новые фигуры — более того, никто не мешал ей вводить новые правила. Однако здесь, в городе, мы вынуждены придерживаться первоначальных правил и первоначальных фигур. Если Билл Норман покончит с собой, я не знаю, что может произойти.

— С нами?

— С нами, а через нас и с горожанами. Психолог Нормана не в силах ему помочь, он тоже горожанин. Он не знает…

— Кстати, что у него была за проблема? Ну, у психолога. Он сказал Норману, что решил ее, занявшись психологией.

— Садизм. Справиться с этим было несложно. Мы возбудили в нем интерес к изучению психологии. Его умственный показатель был так высок, что прооперировать его мы не могли; ему требовалась более изощренная интеллектуальная разрядка. Зато теперь он прекрасно вписывается в общество и вполне уравновешен. Занятия психологией дают ему сублимацию, в которой он нуждался, и он весьма сведущий специалист. Однако до корней расстройства Нормана ему не докопаться. Экология подводит, — повторил Нерал. — В нашем случае организм несовместим со средой обитания. Галлюцинации! Нет у Нормана никаких галлюцинаций. И даже иллюзий. У него просто периоды просветления рассудка — к счастью, непродолжительные.

— В любом случае это ненормальная экология.

— Должно быть. Город непригоден для обитания.

Город захлебывался ревом!

Замкнутый микрокосм, он вынужден был противостоять невообразимым нагрузкам, чтобы сохранять работоспособность. Он был забортным мотором в спасательной шлюпке. Бушевал шторм. Мотор выбивался из сил, натужно гудел, искрил — захлебывался ревом. Внутренняя среда города была полностью искусственной — настолько, что ни одна нормальная технология не могла бы удержать равновесие.

Шесть столетий назад строители изучали и отклоняли план за планом. Максимальный диаметр Барьера равнялся пяти милям. Уязвимость повышалась пропорционально квадрату диаметра. А неуязвимость была главнейшим критерием.

Город должен был быть построен и функционировать как автономный организм внутри небывало крошечного радиуса.

Оцените задачу. Автономный организм. Никаких трубопроводов наружу. Цивилизация должна была неопределенно долгое время существовать на продуктах собственной жизнедеятельности. Пароходы и космические корабли в сравнение не шли. Они могли зайти в порт и пополнить запасы.

Городу-шлюпке предстояло находиться в плавании много дольше, чем шесть столетий. А горожане — потерпевшие крушение — должны были не просто выживать, но еще и оставаться здоровыми, физически и духовно.

Чем меньше площадь, тем больше концентрация. Строители могли создать нужные механизмы. Они знали, как это сделать. Но подобных механизмов не создавали на планете еще никогда. В такой концентрации — никогда!

Цивилизация — искусственная среда обитания. Со всеми необходимыми механизмами город становился настолько искусственным, что жить в нем не смог бы никто. Строители добились результата: они построили город, который мог существовать сколь угодно долго, производя весь необходимый воздух, воду, пищу и энергию. Этим занимались машины.

Но какие машины!

Энергия, которая затрачивалась и высвобождалась, поражала воображение. Она не могла не выделяться. И выделялась — в виде света, звука и радиации, внутри пятимильной зоны, окруженной Барьером.

Любой живущий в городе через две минуты заработал бы невроз, через десять — психоз, и вообще протянул бы немногим дольше. Строители получили автономный город, но обитать в нем не мог никто.

Решение было одно.

Гипноз.

Все в городе находились под гипнозом. Это был избирательный телепатический гипноз, а так называемые монументы — мощные гипноизлучатели — исполняли роль контролирующих устройств. Выжившие пассажиры в спасательной шлюпке и не подозревали, что снаружи бушует шторм. Они видели лишь безмятежные воды, по которым плавно скользила их лодка.

Город ревел перед глухими. Шесть столетий никто не слышал его. Никто не чувствовал радиации и не видел ослепительного, убийственного света города. Горожане — потому что не могли, Контролеры — потому что не могли тоже: они были слепы, глухи и немы, а также лишены еще некоторых чувств. Они были наделены телепатией, экстрасенсорным восприятием, которые давали им возможность исполнять их задачу — править шлюпкой. Как и горожане, они должны были выживать.

Шесть столетий рева города не слышал никто — кроме Билла Нормана.

— У него пытливый ум, — сухо заметил Нерал. — Чересчур пытливый. Его проблема — абстракция, как я уже говорил, и если он получит верный ответ, это убьет его. Если же не получит, то сойдет с ума. В любом случае пострадаем мы, потому что нас не готовили к неудачам. Главный принцип, гипнотически внедренный в наше сознание, — каждый горожанин должен выжить. Ладно. Теперь у тебя есть все факты, Флеминг. Что-нибудь наклевывается?

— У меня нет всех фактов. В чем проблема Нормана?

— Он из опасного племени, — расплывчато ответил Нерал. — Теологи и математики. Он мыслит… чересчур рационально. Что же касается его проблемы… что ж, Пилат задавал тот же вопрос три тысячи лет назад, и что-то Я не припомню, чтобы он получил на него ответ. Этот вопрос лежал в основе каждого исследования с самого зарождения научной мысли. Но до сих пор ответ не был роковым. Вопрос Нормана прост: что есть истина?

Повисла пауза. Потом Нерал продолжил:

— Он не сформулировал его даже для себя. Он не знает, что задается этим вопросом. Но мы-то знаем, у нас есть доступ к его мыслям. Этот вопрос мучит его своей неразрешимостью, и весь ужас в том, что это постепенно выводит его из-под нашей власти, из-под гипноза. Пока что у него были только проблески понимания. Мыслительные периоды длиной в долю секунды. Это довольно скверно для него. Он видел и слышал город таким, каков он есть.

Новая пауза. В голове у Флеминга было пусто. Нерал сказал:

— Это единственная проблема, которую нам не под силу решить гипнотическим внушением. Мы пытались. Но все без толку. Норман — та самая поразительно редкая личность, человек, который доискивается истины.

— Он ищет истину, — медленно проговорил Флеминг. — Но… непременно ли он должен… отыскать ее?

Его мысли ворвались в сознание Нерала и, словно удар кремня о кресало, высекли огонь.

Три недели спустя психолог объявил, что Норман излечился, и они с Мией немедленно поженились. Держась за руки, они вместе поднялись на Пятый монумент.

— Раз ты понимаешь… — начал Норман.

— Я пойду за тобой, — пообещала она ему. — Куда угодно.

— Ну, это будет не завтра. Я двигался по неправильному пути. Подумать только, пытаться проложить проход через Барьер! Нет. С огнем надо бороться огнем. Барьер — следствие естественных законов физики. В том, как он был создан, нет никакой тайны. Вот как его разрушить — это уже совсем другой вопрос.

— Говорят, его нельзя разрушить. В один прекрасный день он исчезнет, Билл.

— Когда? Я не намерен ждать. Может быть, у меня уйдут на это годы, потому что мне придется учиться пользоваться моим оружием. Годы учения, тренировки и исследований. Но у меня есть цель.

— Нельзя же стать экспертом в ядерной физике за одну ночь.

Он рассмеялся и обнял ее за плечи.

— Я и не собираюсь. Всему свое время. Чтобы стать хорошим физиком, сначала нужно выучиться. Эрлих, Пастер и Кюри — у них у всех был стимул, мотивация. Теперь они есть и у меня. Я знаю, чего хочу. Я хочу выбраться отсюда.

— Билл, а если у тебя не получится…

— Наверное, поначалу и не будет получаться. Но в конце концов у меня все получится. Я знаю, чего хочу. Выбраться!

Миа придвинулась к нему, и они умолкли, глядя на привычное дружелюбие города внизу. «Еще какое-то время я потерплю, — подумал Норман. — Особенно рядом с Мией. Теперь, когда психолог разобрался с моей болезнью, я могу заняться работой».

Над ними лучился мягким пульсирующим светом исполинский шар монумента.

— Миа?

— Что?

— Теперь я знаю, чего хочу.

— Но он не знает, — сказал Флеминг.

— Ничего страшного, — весело ответил Нерал. — Он никогда не понимал по-настоящему, в чем его проблема. Ты нашел ответ. Не тот, какого он хотел, но наилучший. Замещение, отвлечение, сублимация — называй как хочешь. В основе своей это то же решение, что и направление садистских наклонностей в благотворное русло хирургии. Мы дали Норману его компромисс. Он все равно не знает, чего ищет, но при помощи гипноза мы внушили ему, что он найдет это за пределами города. Положи еду на вершину стены, так, чтобы голодающий не мог до нее дотянуться, и получишь невроз. Но если дать ему материалы для постройки лестницы, его энергия будет направлена в производительное русло. Норман положит всю жизнь на исследования и, может быть, даже сделает какие-нибудь ценные открытия. Он снова в здравом уме. Мы подвергли его превентивному гипнозу. И он умрет, веря, что выход наружу существует.

— Сквозь Барьер? Его нет.

— Разумеется нет. Однако Норман покорился гипнотическому внушению и поверил, что выход есть, дело только за тем, чтобы найти его. Мы дали ему материалы для постройки лестницы. Он будет терпеть неудачу за неудачей, но никогда не отчается. Он ищет истину. Мы убедили его, что он сможет найти ее за Барьером и что ему под силу отыскать выход. Теперь он счастлив. Он больше не раскачивает нашу шлюпку.

— Истина… — протянул Флеминг. — Нерал… Я тут подумал…

— Что?

— А Барьер существует?

— Но город ведь выжил! Ничто извне ни разу не проникло сквозь Барьер…

— Предположим, что Барьера не существует, — не сдавался Флеминг. — Как тогда выглядел бы город снаружи? Возможно, как реактор. Он непригоден для жизни. Мы не можем себе представить подлинный облик города, нам это под силу не больше, чем загипнотизированным горожанам. Вы стали бы соваться в реактор? Нерал, возможно, город и есть сам себе Барьер.

— Но мы ощущаем Барьер. И горожане ощущают…

— Ощущают ли? И мы — ощущаем? Или это тоже часть гипноза, часть, о которой нам неизвестно? Нерал… я не знаю. Возможно, Барьер существует, и, возможно, он исчезнет, когда истечет период его полураспада. Но представьте себе, что мы просто думаем, будто Барьер существует.

— Но… — Нерал запнулся. — Получается… Норман может найти выход!

— Мне тут пришло в голову… а что, если строители так и задумали? — сказал Флеминг.