Молох Империи. Книга 2

ГЛАВА 10

Начальник тюремно-следственного комплекса # 86 полковник БН Гетнер ужинал как обычно после работы в лучшем ресторане "Тетушка Марта". Ресторан считался лучшим по местным меркам, на других планетах это заведение могло претендовать разве что на роль второсортной забегаловки. "Тетушка Марта" располагалась на окраине поселка, выросшего вокруг единственного на Ламаске военного космодрома. Ламаска был слаборазвитым миром, основное население которого составляли три миллиона фермеров-скотоводов. На всей планете было только с десяток небольших городков и два коммерческих космопорта. Львиная доля ламаскийцев жила в обособленных хозяйствах, ежегодно поставляя на рынок империи сотни миллионов мясных туш.

Гетнер уже допивал после съеденного ужина сок, когда на территории космодрома взревели диссонансные сигналы тревоги. В этот момент зажужжал канал срочного вызова видеофона.

– Слушаю, – отозвался Гетнер как только развернулось стереоокно с изображением дежурного офицера.

– Боевая тревога, господин полковник! Опетские корабли! На орбите идет бой!

– Сейчас буду, – все что смог ответить Гетнер, пораженный этим известием. Но тут связь прервалась, не дав закончить разговор.

Он выругался, отшвырнул бесполезный видеофон и бросился на выход, напрочь позабыв что надо расплатиться за ужин. На улице его ждал личный гравитолет. Поднимаясь в воздух, Гетнер со странным чувством нереальности смотрел на космодром на котором в два ряда были выстроены полтора десятка военных транспортов и два бронированных танкера. Пролетая над поселком, он прошел над своим только-только купленным двухэтажным домом, в который через неделю должна была переселиться семья. На Ламаску полковник получил назначение всего полмесяца назад.

Выжимая из себя все что можно, гравитолет уже через пятнадцать минут достиг КПП ТСК-86. К Гетнеру подбежали оказавшиеся поблизости два лейтенанта, которых он вспомнил как дознавателей. Они поспешили сообщить, что связь заблокирована, а опетцы высадили крупные десанты на космодром и на объекты # 5 и # 6. Полковник понял, что ему крупно повезло, задержись он в "Тетушке Марте" и возможно был бы сейчас убит. Солдаты охранявшие КПП и лейтенанты были возбуждены, но растеряны. Глядя на них Гетнер понял, что и сам растерян не меньше. Ламаска находилась на относительном удалении от районов боевых действий и потому была слабо прикрыта. Сильного гарнизона на планете тоже не было. Появление опетцев казалось сродни мистике. Значит верно, подумал Гетнер, что у Дорда произошла катастрофа. Опетцы уже высадили десанты на объект # 6 – лагерь где содержалось около двадцати тысяч военнопленных, и на объект # 5 – ремонтный завод, где восстанавливали поврежденные корабли – пару эсминцев, сторожевик и полсотни истребителей устаревших типов – "Гладиаторы-III" и ДИ-2. Не вызывало сомнений, что ТСК-86 будет атакован весьма скоро.

Гетнер бросился в караульное помещение, чуть не сбив с ног находившегося внутри солдата.

– Связь со штабом, быстро! – крикнул он.

Солдат козырнул и словно профессиональный спринтер в два прыжка оказался у пульта связи, который был соединен со штабом подземным кабелем. На мониторе показался дежуривший младший лейтенант.

– Господин полковник! – произнес он облегченно вместо уставного доклада. – Слава богам! Мы не можем ни с кем связаться! Сбиты спутники, полевая связь глушится барражирующими постановщиками помех. У нас тут…

– Где Каннабер? – перебил его Гетнер.

– Полчаса назад его гравитолет улетел в поселок.

– Кто еще отсутствует?

– Пятьдесят отпущенных в увольнение солдат, все командиры батальонов, нету и начальников отделов и служб…

– Черт с ними с этими начальниками! Ротные и взводные командиры на месте?

– Так точно.

– Значит так, капитаны Рам, Тонцер, Таксер и Витирц принимают батальоны. Майор Секстис осуще…

Его слова растворились в оглушающем реве. Что-то, словно неуклюжий великан, снесло крышу караулки, вырвало с мясом двери и оконные решетки, подняло в воздух пирамиду с оружием, швырнуло стол и раздробленные балки крыши в стену, где находился рядом с пультом Гетнер. Сам полковник застыл, припечатанный внезапным ударом плотного воздуха к стене. Он не мог продохнуть от густой пыли. Когда оцепенение прошло и слегка утих звон в ушах, он увидел солдата пригвозденного к стене вырванной арматурой. Рядом с собой Гетнер заметил рухнувшую балку, стой он на треть метра правее… В клавиатуре пульта связи торчал острый осколок металлического листа. Пульт заискрился, но изображение дежурного не пропало. По его шевелящимся губам Гетнер понял, что слышимость потеряна.

– Вы меня слышите?! – закричал полковник, но дежурный продолжал свой беззвучный монолог.

Гетнер выбежал наружу, застав за оттряхиванием после обнимания с землей дознавателей и часовых.

Со страшным грохотом вверх потянулись огненные султаны взрывов. Потом последовала новая их серия – самонаводящиеся ракеты ударили по казармам, боксам и ангарам охранного полка БН, которым по совмещению с руководством ТСК командовал Гетнер – так было заведено в БН. Высоко в пасмурном небе показались две точки – атмосферные бомбардировщики. Немного погодя начали рваться осколочные кассеты и фугасные бомбы. Начались сильные пожары и неразбериха. Уцелевшие метались в поисках укрытия, кто-то вытаскивал из горящего ада раненых, кто-то без всякой пользы стрелял в небо. Дала первый залп трехдюймовыми реактивными снарядами оставшаяся от разбитой батареи самоходная зенитно-артиллерийская установка. Всего в километре были замечены опетские ДШМы. По территории ТСК открыли огонь "Вузулы" и реактивные минометы.

Полковник Гетнер никогда на войне не был, то что сейчас происходило он воспринял как конец мироздания. Однако хладнокровие взяло верх над эмоциями, в памяти неожиданно всплыла инструкция, предписывающая немедленное уничтожение картотеки и заключенных в тюремном блоке # 7.

– За мной! – скомандовал он дознавателям. – В центральный корпус – уничтожить картотеку!

Разрываемые ветром клубы дыма стелились по земле и обволакивали здания. Вокруг грохотали частые взрывы. Где-то истошно орал раненый… Опетские десантники уже вступили в бой на границе охраняемой зоны. На некоторых участках завязались рукопашные схватки.

Гетнер и бежавшие за ним дознаватели миновали тюремные бараки и схоронились у пищеблока, пережидая пока преграждающий путь артиллерийский огонь станет менее интенсивным. Отсюда был кратчайший путь к центральному корпусу, но он вдруг оказался отрезан – на плацу валялись трупы бээнцев над которыми мелькали трассы стэнксов и лучеметов.

– В обход! – приказал Гетнер, выхватывая из кобуры лучевик.

По пути в обход они обошли коптящий БМП у которого скрючились убитые солдаты БН. Дальше прямо по середине бетонитовой дороги зияла дымящаяся воронка, а вокруг раскинулись изуродованные тела.

Среди низкорослых ламаскийских псевдодеревьев группа наткнулась на четырех уложенных на спину раненных, крайний из которых захлебывался кровью издавая звуки от которых стыла в жилах кровь. За спиной Гетнер услышал характерное вэканье и оглянулся – одного из лейтенантов рвало. Из-за угла горящего одноэтажного здания появился здоровенный фельдфебель, таща на себе очередного раненого. Фельдфебель присоединил его к остальным и только теперь обратил внимание на Гетнера и дознавателей. За его спиной полковник отметил заброшенные через плечо два стэнкса.

– Дай автомат! – потребовал позеленевший лицом обблевавшийся лейтенант.

Фельдфебель снял один стэнкс и щелкнул переключателем автоматического огня.

– Автомат тебе… – процедил он сквозь ухмылку. – Будет тебе автомат, на…

Гетнер увидел безумный блеск в его расширенных зрачках. Он с силой схватил дознавателя за руку и потянул за собой.

– Отставить, лейтенант! За мной!

Гетнер бежал что было сил, молясь чтобы вместо лучевика у него сейчас оказалось что-нибудь посерьезнее. От переживаемого потрясения он не сразу понял что летит в воздухе, какая-то неведомая сила припечатала его к взрыхленной неестественно теплой земле. Он приподнялся и оглянулся. Бежавшие сзади лейтенанты не шевелились. У одного вся спина превратилась в сплошную кровавую кашу. Второй после обследования оказался жив, но потерял сознание.

Через секунду Гетнер уже забыл о нем, бросившись вперед, больше не замечая то и дело попадающиеся трупы охранников и контролеров ТСК. Перед самым входом в центральный корпус он впервые увидел убитого опетца – тот горел наполовину выбравшись из подбитого ДШМа.

На бегу Гетнер споткнулся о брошенный огнемет. Он поднял его на ходу, осмотрел – оружие оказалось исправно, счетчик в магазине показывал отсутствие только одного выстрела. Лучевой пистолет был возвращен в кобуру.

На месте дежурной части комплекса полковник обнаружил уже почти развеянное дымо-пылевое облако и груду обломков – сюда угодила управляемая авиабомба. Проход был завален, Гетнеру снова пришлось идти в обход. Он пробрался внутрь через ближайшее разбитое окно главного крыла, а дальше знакомые коридоры привели его к цели.

– Брось дуру! – услышал он сзади.

Гетнер застыл, по его спине прошелся неприятный холодок. Он повернулся и увидел сержанта-десантника и наставленную в упор АМД-4.

– Брось, говорю, – повторил сержант, – не то я тебя как фарш прожарю.

…Плененные конвоиры, контролеры, охранники ТСК и солдаты охранного полка удостоились участи недавно опекаемых ими подследственных. Опетские десантники не спешили выпускать заключенных, но режимные меры ослабили. Подследственные из блоков? 7, 9, и 10 были переведены в остальные блоки. В освободившиеся камеры десантники загнали пленных. Особенно много поместилось в блоке? 7, где камеры были большие и одиночные.

После первого допроса Гетнера, командир десантного батальона подполковник Фохт решил, что содержавшихся в седьмом блоке можно вообще освободить. Это были и уличенные в связях с сепаратистскими террористическими организациями, и пленные руководители ирианского мятежа, и просто все те, кого БН расценивало чрезвычайно опасными для империи.

– Вообще-то, я потерял голову, – говорил на допросе Гетнер. – Вместо того чтобы попытаться руководить обороной я бросился к картотеке, хотя мог бы приказать уничтожить ее кому-нибудь другому, хотя бы тому же дежурному по комплексу или дежурному по штабу полка… Я просто растерялся, я никогда не служил в боевых частях БН.

– Вы заявили, что получили назначение совсем недавно, – заметил Фохт.

– Верно. Я еще не успел принять всю документацию, не успел войти в курс всех дел.

– А кто был до вас начальником ТСК?

– Полковник Самхейн. Он тоже не слишком долго здесь пробыл. Его перевели сюда на повышение, а потом он был арестован после междоусобицы, там наверху, между Саторой и Вешенером.

– Если бы у вас была возможность, вы бы и правда перебили всех обитателей блока номер семь?

– Да, хотя безо всякого удовлетворения. Инструкции должны выполняться…

Фохт навестил санчасть, битком набитую раненными бээнцами и больными заключенными. Для своих раненых Фохт приказал разбить полевой лазарет.

Санчасть оказалась мрачным местом – те же камеры, решетки и теперь уже отключенные лазерные заграждения. Те раненые, которым не хватало коек, а их было абсолютное большинство, лежали на суррогатных матрацах прямо на полу и так тесно, что некуда было ступить ногой.

– Медикаментов хватает? – спросил Фохт у лейтенанта медицинской службы.

– На исходе, командир.

– Нельзя ли как-то улучшить их содержание?

– Пока нет, командир. Вот когда будем эвакуировать… Тут много и зэков, некоторых привели недавно.

– Тоже раненые?

– Отчасти. В основном доходяги и больные. Среди них есть одна женщина. Красивая женщина. Она в глубокой депрессии и отрешенности.

– Ее пытали?

– Следов пыток не обнаружено, по крайней мере физических. Похоже ей промывали мозги и применяли психическое воздействие.

– Откуда ее привели?

– Из седьмого блока.

Лейтенант провел Фохта в отдаленную палату на третьем этаже. Войдя, подполковник увидел несколько рядов коек вплотную придвинутых друг к другу. Женщину он заметил сразу, она лежала на койке у голой серой стены под узким зарешеченным окном. Фохт понял, почему лейтенант упомянул ее в разговоре. Ее нельзя было обойти вниманием. Она действительно была красивой.

– Сейчас она спит, – сказал медик.

Фохт кивнул, рассматривая ее черты, которые не смогла исказить изможденность.

– С ней можно будет поговорить?

– Не думаю, командир. Она безучастна к происходящему. Ей срочно нужна помощь специалиста. Сам я не имею нужной квалификации. Я хирург.

– Что ж, я подумаю где разыскать специалиста.

Во время следующего допроса Гетнера, Фохт решил расспросить об увиденной в санчасти женщине.

– Она меня тоже заинтересовала, – ответил бээнец. – Содержавшиеся в седьмом блоке находились под особым контролем. А ее внешность, пусть и пострадавшая, согласитесь, не может оставить равнодушным ни одного мужчину. Я просмотрел ее дело… – Гетнер многозначительно замолчал.

– И что вы в нем увидели?

– Гриф "совершенно секретно", номер и отметку с одним единственным словом: "Антисеть". Что означает "Антисеть" я даже не догадываюсь. Больше в ее деле ничего нет. Можете в этом сами убедиться, если соизволите поискать ее дело в картотеке.

– Вы сказали, что она не оставила вас равнодушным. Тем не менее вы приказали бы ее убить, следуя этой зверской инструкции?

– К чему этот вопрос, подполковник? Мы с вами люди военные, а в армии приказы не обсуждаются, даже зверские или идиотские. Я привык держать руки по швам…

– Но есть же нравственный предел!

– Нравственный предел?… Нравственность… О какой нравственности вы говорите? Знаете, люди которые издают приказы если и знают что такое нравственность, то только потому что когда-то встречали это слово в энциклопедиях. Те кто издают приказы когда-то сами их исполняли… А что до меня, то я пытался ей помочь. Сначала я привлек специалистов из ТСК, но они оказались способны только ломать, а не врачевать. Да-а, ломать, как говорят, – не строить. Конечно, я бы мог вызвать хорошего спеца из Медицинского Управления БН, но это оказалось бы последним, что я сделал бы на этой должности. Здесь на Ламаске я розыскал врача-психотерапевта. Его зовут Владимир Экгардт, у него клиника в городе Мальвин. Экгардт навещал эту женщину, немного помог ей, но потребовал ее перевести в клинику. Естественно, я не смог удовлетворить его требование. Представляете себе? Он даже стал бушевать и мне пришлось напомнить ему, что он ссыльный и положение его довольно шатко.

– Почему вы отказали Экгардту в дальнейшем лечении здесь в ТСК?

– Ну, тут две причины. Первая – лечение в застенках, тем более когда оно касается психики и всего такого, это тоже по своему изощренная пытка. Это и мое мнение и мнение самого Экгардта. Вторая причина и главная – меня известили, что подследственную с таким-то номером скоро этапируют в другой ТСК, куда-то в центральные миры. До своего ареста, мой предшественник Самхейн занимался ей лично и кажется это именно он ее брал. Я не знаю что стало с самим Самхейном, но вся его деятельность, по видимому, представляет для Центра большой интерес.

– Когда ее должны были этапировать?

– Точно не знаю. Где-то на следующей неделе должен был бы прийти тюремный транспорт. Н-да, целый корабль за ней одной…

…Доктор Экгардт выглядел добродушным толстяком, таким он по сути и был. У него был редкий талант – располагать к себе людей. И может быть поэтому он входил в число не только известных на Ламаске людей, но и уважаемых. Местные власти его любили и были даже в тайне рады, что Экгардту запрещалось покидать планету. В этом мире он был единственным врачевателем души, имеющим научное звание.

С тех пор как в его клинике появилась та самая безымянная женщина из ТСК, Экгардт, что говорится, был на подъеме профессиональной деятельности. Пациентка представляла довольно сложный и нестандартный в его практике случай, ему по человечески было ее просто жаль.

– Вы не лежите, – сказал он заходя в ее палату. – Вам крайне необходим покой.

– Не могу больше, Владимир Геннадьевич, все бока отлежала. Погулять хочется, заняться чем-нибудь. Хотя конечно, после нар в моей камере, эта постель – одно удовольствие.

– Великолепно! Вы идете на поправку и мне, признаться, будет жаль с вами расставаться.

Она улыбнулась, поправляя больничную пижаму.

– Вы улыбнулись! Впервые за столько времени!

– А сколько я здесь?

– Почти месяц уже.

– Вы кудесник, Владимир Геннадьевич. За месяц побороть мой непростой недуг…

– Все благодаря последним достижениям науки. Теперь я хочу задать вам мой старый вопрос.

– Задавайте.

– Вы готовы назвать свое имя?

– Хух, – она пожала плечами, мол почему бы и нет? – Готова. Меня зовут Цинтия.

– Цинтия, – Экгардт кивнул и повел бровями.

– Что-то не так? – забеспокоилась Хельга. Ух, как ей не хотелось врать этому милому человеку! – Я говорю правду. Это мое имя.

– Ничего-ничего! Я вовсе… Просто у вас красивое имя.

– Хорошо. А когда вы мне разрешите посмотреть город?

– Хотите погулять? Это замечательно! Думаю, сегодня же это можно будет устроить.

– Правда?… А когда вы меня окончательно… того?

– Скоро, Цинтия, уже скоро. От наркозависимости вы уже избавлены. Хотя вот с вашей душой еще надо поработать, а точнее с вашей психикой. Вам ее ломали весьма умело, не гнушались применять и возбуждающие препараты, и транквилизаторы. Когда я посещал вас в ТСК, в вашей крови, помимо прочей дряни, я обнаружил амизил, который иногда применяют при невротических реакциях. Вам не раз проводили психосканирование мозга, но вот выяснилось, что кто-то заранее вам поставил психоблоки, поэтому вас так долго мордовали. И еще, я сделал одно существенное открытие, может быть вам станет легче. Я надеюсь.

– Говорите же.

– Вам, Цинтия, вживлен блок ложной памяти, причем выполнено это на таком высоком уровне, что я долгое время ни о чем не догадывался. Понять это мне помогли некоторые, с позволения сказать, неувязочки. Ваша ложная память спаяна с эмоциональными слепками, скажем так, высоких энергий. Сделано это специально для выведения вас из устойчивого психического состояния, чтобы сделать вас уязвимой и более податливой для дальнейшей над вами работы. Так вот, когда я проведу в вашей памяти грань между реальными и апокрифичными воспоминаниями, тогда я с чистым сердцем отпущу вас на все четыре стороны.

Хельга зажмурилась. Потом она открыла глаза и подошла к большому натуральному (а не стереоэкранному, как зачастую бывало во многих домах) окну с видом на лужайку, где росли странно-непривычные крючковатые псевдодеревья.

– Мне страшновато, Владимир Геннадьевич.

– Понимаю вас, Цинтия. Всегда страшно сделать открытие, что что-то в вашей жизни всего лишь фантом памяти. Так вот знайте – ваш фантом – вещь далеко неприятная.

– То есть?

– Избавившись от него, вы станете чувствовать себя намного легче. Поверьте мне.

Хельга засмотрелась на заоконный пейзаж.

– Понимаете, Владимир Геннадьевич, иногда я ощущаю себя абсолютно голой, незащищенной, выброшенной на многолюдный бульвар, где все меня рассматривают, делают замечания, обмениваются мнениями. Иногда мне кажется что я какой-то экспонат или подопытный материал… Мне не по себе, что вы знаете обо мне все, не знаю как и сказать… Это как знаешь, что кто-то копается в твоем грязном белье и знает все твои тайны, которые не желательно… – она замолчала и посмотрела на Экгардта в упор. – Вы ведь давно узнали мое имя? Так?

– Да, – признал он со вздохом.

– И некоторые другие мои имена?

– Прошу вас Цинтия, успокойтесь. У меня есть свои правила – я руководствуюсь этическими запретами. В вашем грязном белье я не копался. К тому же, я не в силах взломать то, что взломать не сумели "промывальщики" из ТСК. Да мне и не нужно это. Так что не беспокойтесь, ваше сокровенное таковым и осталось.

– Я вам верю, Владимир Геннадьевич, простите.

– Не стоит… А теперь я хочу вернуть разговор к вашему фантому.

– Валяйте.

– Погодите… постарайтесь держать себя в руках.

– Хорошо, я обещаю.

Экгардт кивнул и подошел к ней поближе.

– Вам знакомо имя "Мэк"?

Хельга в миг напряглась. Внезапная волна боли и ненависти прошла сквозь нее, вызвав секундный порыв и что-нибудь сокрушить, и спрятаться одновременно. Потом пришло, а вернее вернулось отчаяние, которое за все время ее заключения было неразлучной спутницей смертельной тоски. Хельгу охватило жгучее желание, чтобы все ее прошлое безвозвратно растворилось в забытьи. Экгардт взял ее за руки, подождал пока она успокоиться, затем спросил:

– Так как?

– Да, знакомо… Черт возьми! Неужели?… Мэк – это и есть мой фантом? Нет, это бред. Полный бред!… Не может быть.

– Погодите Цинтия. Вы слишком спешите. Мэк – это действительно фантом, но только в том уровне вашей памяти, где зафиксирована его жуткая смерть.

– Как? – Хельга забыла, что нужно дышать.

Она долго молчала, а Экгардт ждал пока ее разум переварит услышанное.

– Значит, он жив!

– Выходит, что так.

– Жив… – она почувствовала огромное, несказанное облегчение. Ей не придется сообщать жуткую весть отцу Костика. – Значит, у меня есть шанс его найти.

"Сколько лет занимаюсь своим делом, – подумал Экгардт, – а так и не понял природу любви".

…В саду было тепло и уютно. Беспорядочно, на первый взгляд, посаженные псевдодеревья давали тень и возможность уединиться на одной из скамеек. Здесь можно было расслабиться. Подумать о чем-нибудь приятном, созерцая пышные красно-фиолетовые бутоны ламаскийских цветов на толстых светло-коричневых стеблях, или просто помечтать. Хельга с восторгом отметила, что впервые за долгое время начала мечтать.

– Простите, я вам не помешаю? – услышала она от тихо вышедшего из-за деревьев человека.

Хельга дернулась, моментально осмотрела его с ног до головы и поняла что угрозы незнакомец не представляет. Ее немного смутил его мундир имперского образца со знакомыми знаками различия и неизвестными шевронами.

– Кто вы?

– Мое имя – Вальтер Фохт, подполковник королевской космической пехоты.

– А-а, Королевство Опет. Доктор Экгардт просветил меня в новейшей истории… Трудно поверить, что это случилось, раньше я не могла себе представить, что империя окунется в гражданскую войну.

– Это не гражданская война, Цинтия, это война за независимость.

– Пусть так, – не стала она спорить. – Значит вы знаете мое имя и пришли, как я понимаю, неспроста.

Фохт улыбнулся.

– Вы позволите?

– Да, конечно, – показала она рукой на скамью.

Фохт присел рядом с ней и снял фуражку, положив ее рядом.

– Да, Цинтия, я знаю ваше имя, которое мне сообщил господин Экгардт, и это все что я о вас знаю. Но не беспокойтесь, я не пришел сюда что-то у вас выспрашивать и надоедать своим присутствием. Я только хотел навестить вас. Господин Экгардт ничего вам обо мне не рассказывал?

– Нет. Он только вкратце ответил на мой вопрос, как я здесь очутилась.

– Ладно. Вообще-то, это мой батальон взял штурмом ТСК, где вас содержали. Там я вас увидел в санчасти.

– Понятно, Вальтер. Можно я вас так буду называть?

– Да, конечно.

– Я благодарна вам… – Хельга умолкла, пытаясь поймать ускользнувшую мысль, а потом неожиданно для себя спросила: – У вас есть сигареты?

– Увы, – Фохт развел руками, – я не курю.

Она улыбнулась. И он за ней.

– Вальтер, у меня столько вопросов к вам. Вы могли бы рассказать о том, что сейчас происходит? Я имею в виду… Ну не только то что касается меня. Черт! Как я отупела – не могу выразить нормально мысли!

– Я вас понял, – кивнул Фохт. – Рассказывать придется довольно долго. Может быть немного попозже, а, Цинтия? Я ведь хочу у вас кое-что узнать.

– Вы же говорили, что не станете ничего выспрашивать.

– Вы меня не так поняли. Меня интересует ваше состояние. Дело в том, что Экгардт собирается продержать вас здесь еще минимум две недели. Я с ним даже слегка повздорил, похоже, он недолюбливает людей в форме. Так вот, Цинтия, завтра, крайний срок – послезавтра, вы должны покинуть Ламаску.

– Что за спешка, Вальтер?

Прежде чем ответить, Фохт посмотрел на серо-голубое небо по которому проплывали странным образом правильной формы овалы облаков.

– Мы не сможем долго удерживать Ламаску. Уже были два налета. Эта планета занята нами только потому, что имперцы не смогли быстро справиться с неразберихой после дордского поражения. Слишком много мы хапнули и, боюсь, уже мучаемся от несварения желудка.

– Послушайте, Вальтер, если надо, я хоть сейчас помчусь куда угодно, лишь бы не обратно – в застенки БН.

– Поэтому я и беспокоюсь за ваше здоровье.

– Не надо. Я чувствую себя нормально. Правда в голове иногда каша возникает после того как я начала распознавать ложную память. Ну ничего – справлюсь!

– Хорошо. Я дам вам знать. И обещаю место на корабле.

– Спасибо вам, Вальтер… Но почему вы решили побеспокоиться обо мне? – Хельга встретила его взгляд и отважилась спросить в лоб: – Я вас интересую как женщина?

Фохт некоторое время молчал, потирая одну ладонь другой.

– Цинтия, я вам отвечу так: вы действительно очень привлекательная женщина, способная привести в трепет любого мужчину. Но… использовать ваше затруднительное положение я считаю ниже себя. Я был бы просто рад помочь вам.

– Ясно. Значит есть еще рыцари в этой галактике.

Фохт улыбнулся и смущенно стал изучать почву у своих ног, видно комплимент ему понравился.

– А куда бы вы хотели отправиться? – спросил он.

– Пока определенно не знаю. На Опете открылось русское консульство?

– Да, насколько я знаю.

– Вот туда я и направлюсь. Потом – домой, на Новую Русу.

– Новая Руса? – поразился Фохт.

– Да. Я подданная русской короны, – она поняла, что что-то не так и спросила: – В чем дело?

– Все правильно, вы этого не знаете…

– Не знаю чего, Вальтер?

– Имеется приказ по флоту переправлять на Шерол всех русско-подданных, освобожденных из тюрем и лагерей в ходе наступления. Там они должны пребывать до особого распоряжения.

Теперь настала очередь для изумления Хельги.

– Вот как? Это связано с политикой?

– Нет, политика тут ни причем. Это делается по просьбе наших союзников.

– Вы мне обещали немного позже рассказать обо всем. Думаю время пришло…