Морская яшма

10.

— С вашего позволения, — начала вдова капитана, кротко опустив глаза. — Будет ли мой отъезд из этого дома соответствовать вашим желаниям?

— Зачем же вам уезжать? — спросила я, удивившись неожиданному вопросу. — Этот дом был и остается вашим.

Лиен махнула рукой.

— Я всего лишь женщина. Мои желания ничего не стоят. Мое мнение не в счет.

Она пробудила во мне досаду.

— Я тоже женщина, но мне не кажется, что с моим мнением не следует считаться. В том, как сложились обстоятельства, нет моей вины, и я не хочу менять порядки в доме. А поскольку вы вдова капитана Обадии, с вашими правами обязательно будут считаться. Это ваш дом до тех пор, пока вы сами желаете в нем жить.

Китаянка сплела руки, просунув их в рукава, словно в муфту, и, низко склонившись, проговорила:

— Я простираюсь ниц перед величием вашей доброты.

Я сильно подозревала, что в ней куда меньше смирения, чем кажется, а в словах скрыта изрядная доля насмешки. Не зная, что еще сказать, я молчала, и Лиен, еще раз вежливо поклонившись, вышла из комнаты.

Оставшись в пустой гостиной, я попыталась осознать свое новое положение и понять, какими соображениями руководствовался капитан Обадия. Но мною снова овладело чувство, которое так часто посещало меня в этом доме, — будто все происходит не со мной и не наяву. С каждым новым поворотом событий судьба обрушивала на меня новую порцию незаслуженной ненависти и недоверия окружающих.

Перед лицом новой действительности я могла обратиться за помощью и поддержкой только к одному человеку. Ян Прайотт просил, чтобы после чтения завещания я вернулась и рассказала обо всем ему. Я решила сделать это немедленно, но, когда заглянула в библиотеку, его там уже не было, и я догадалась, что он ушел работать над корабельной фигурой.

Я отправилась на маяк. Моя догадка была верна: Ян стоял в мастерской перед незаконченной скульптурой, и я сразу заметила в ней перемены. Под его резцом голова статуи стала обретать форму.

— Надумали закончить? — спросила я. — Решили уже, какое будет у нее лицо?

При моем появлении Прайотт отложил инструменты.

— Может быть. У вас такой вид, Миранда, словно небо обрушилось на землю. Что случилось?

— Ваше впечатление недалеко от истины. Мне кажется, небо и впрямь обрушилось. Кроме вдовьей части Лиен и нескольких подарков, все остальное переходит Миранде Хит. А я не знаю, что делать с такой уймой денег. Страшно подумать!

Ян негромко присвистнул от удивления. Когда он наконец заговорил, в словах его звучала озабоченность и выглядел он огорченным не меньше меня.

— Час назад вы были столь же бедны, сколь и я, а может быть, и беднее. Вы были пойманной в ловушку обстоятельств несчастной девочкой. Я даже начал верить, что вы и впрямь не виноваты в случившемся. А теперь вы наследница состояния Бэскомов — важная, богатая персона. Мы больше не относимся к одному кругу, а?

— Чушь какая! — воскликнула я. — Все от меня отвернулись — не можете же и вы меня бросить!

Прайотт молча смотрел на меня. Свет из окна падал на светлые волосы Яна и подчеркивал странные и резкие черты его лица. Он вроде бы совершенно забыл про свою работу.

— Час назад вы были моим другом. Не отвергайте же меня теперь, Ян, ну пожалуйста! — взмолилась я.

— А как иначе? — с холодным вызовом воскликнул он. — Помните, я гадал, даст ли мне Лиен работу после того, как заполучит свое состояние? Теперь выходит, что о работе я должен просить вас. Я не уверен, что это мне больше по душе.

— А мне и подавно, — откликнулась я.

Ян отвернулся и взял резец.

— Скажите, а как этот удар восприняла Лиен? — спросил он.

— Мне не кажется, что это для нее удар. По-моему, она уже знала, что получит только обязательную долю. Думаю, капитан предупредил ее о своих намерениях. Вот почему я ей с самого начала не понравилась. Я в этом уверена.

— А почему, интересно, вы считаете, что она все знала?

— Все остальные были удивлены, а Лиен приняла новость кротко, тихо и настороженно. Но совсем не была удивлена. Когда мистер Осгуд ушел, она совершенно спокойно спросила, прикажу ли я ей уехать из дома.

Ян скорчил гримасу.

— Самоунижение — испытанное оружие Лиен. Очень полезное, когда ей это нужно. Почему-то мне все время кажется, что она не вполне искренна. В своей стране она привыкла к высокому положению — Лиен ведь была женой богатого торговца… Что вы ей ответили?

— Естественно, я сказала, что она имеет полное право остаться.

— Разумеется, — согласился он. — Тем не менее — ради нее самой и ради вас — лучше было бы, если бы она отправилась домой в Китай.

Его позиция меня удивила.

— Почему вы так говорите? Мне казалось, вы здесь ее единственный друг. Вы были так добры к ней.

— Но при этом я всегда был начеку, — признался он. — Любому на моем месте было бы ее жаль, ведь у нее в Америке не было ни единой близкой души. Но я не убежден, что ей можно доверять. С ее стороны неразумно тут оставаться.

Я вспомнила его недавнее предостережение. Не Лиен ли он имел в виду, говоря об источнике возможной опасности?

Ян снова взялся намечать резцом контуры головы. Я молча наблюдала за работой. Мне не хотелось отсюда уходить. Никуда. Везде меня ждали заботы, с которыми я не знала, как справиться.

— Надеюсь, теперь вы все-таки закончите скульптуру, — произнесла я наконец.

— Чтобы вы могли увидеть ее на носу "Морской яшмы"?

Его насмешливые слова снова застали меня врасплох, и вдруг меня охватил странный восторг. Я впервые поняла значение случившегося. Ведь теперь я стала владелицей "Морской яшмы", а если корабль и впрямь находится в Салеме, мне достаточно только дать указание привести ее домой. И если уж на то пошло, теперь я имела право делать множество вещей, о которых раньше не смела и думать. Внезапное осознание собственной власти меня опьянило.

— Закончите ее! — взмолилась я. — Просите за нее что хотите!

Ян, наверное, уловил радость в моем голосе.

— Ага-а, так богатство уже ударило вам в голову? Вот что могут наделать внезапно свалившиеся деньги. Отлично. Я закончу работу — но при одном условии: вы будете мне позировать.

— Конечно, я буду позировать! — Ничто не могло доставить мне большей радости. Я закружила по комнате, опьяненная триумфом. — Мы приведем "Морскую яшму" домой и снова выпустим в море! И на ней будет фигура, вырезанная вами, для которой буду позировать я, — точно так же, как моя мать позировала для первой!

— Больно вы торопитесь, — тихо проговорил Ян. — Не так-то все просто. Сперва вам надо заручиться поддержкой Брока. Вы не можете привести «Яшму» домой, взмахнув волшебной палочкой.

— Я уговорю его! — пообещала я. Пообещала, очертя голову ринувшись на всех парусах в бурю.

Ян показал резцом на дверь.

— Тогда не упускайте возможности. Он в своей комнате. Посмотрим, что станет с вашей утлой лодчонкой, когда она напорется на этот новоанглийский кремень.

От предложения сразу поговорить с Броком паруса мои слегка поникли, и я перестала восторженно кружить по комнате. Ян бросил на меня всего один взгляд, и я вдруг сделала еще одну попытку воззвать к его сердцу.

— Мне все теперь будет даваться с огромным трудом, все тут против меня, я это прекрасно знаю. Так хоть вы, Ян, останьтесь на моей стороне, прошу вас!

— Я никогда не был против вас, Миранда. И сейчас тоже, — сказал он более мягким тоном.

Но я видела его отчуждение. Он не спешил осчастливить меня своей дружбой. У него был независимый характер, он редко делал то, чего не хотел, и теперь не спешил навстречу.

Я неохотно отправилась в большую комнату-музей, шагая все медленнее по мере того, как приближалась к двери, за которой должна была увидеть Брока. Даже Ян Прайотт не хотел играть роль штормового якоря. У меня не было якоря, не было гавани, куда можно было бы зайти и переждать непогоду.

Из-за двери Брока донесся звук падения книги. Наверное, он бежал сюда от сетований матери. А теперь навязываюсь я. Но мне нужна, наконец, поддержка. Одиночество не покидало меня после смерти отца.

Я подняла руку и постучала. Мой муж крикнул: "Войдите!" Набираясь решимости, я еще секунду помедлила, потом шагнула в комнату.

Брок Маклин сидел за письменным столом и при моем появлении даже не оглянулся. Я видела его непослушные черные кудри и спину. Он опирался на локти, разглядывая предмет, лежавший поверх книги на столе. Подойдя поближе, я увидела, что это картина, на которой была изображена "Морская яшма", со стены в большом зале маяка. Брок был поглощен созерцанием зяби и далеких гор Бампоа работы китайского художника. Я решила, что это добрый знак.

— Я бы хотела поговорить с вами, — сказала я.

Брок поднялся из-за стола, наклонил стоящий рядом стул, чтобы сбросить с него груду книг и бумаг, и все так же молча и не поворачивая головы небрежно указал мне на него рукой. Потом, словно забыв о моем присутствии, снова уставился на картину.

Я уселась на краешек стула и помедлила, не зная, как начать. Очень трудно было собраться — слишком много важного надо было обсудить — куда более важного, чем возвращение корабля. Я решила связать начало разговора с картиной.

— Том Хендерсон говорит, что "Морская яшма" стоит в доках Салема.

Но Брок пропустил упоминание о корабле мимо ушей.

— А этот тип все еще здесь? Я его не встречал. Что ему надо?

— Денег, наверное. — Я пристально смотрела на Брока. — Он обещал рассказать мне нечто интересное, если я приду на «Гордость» для разговора с ним.

— Вы не пойдете на «Гордость» ни в коем случае! — отрезал Брок.

— Почему нет? Вы не хотите, чтобы я узнала что-то новое?

Мрачный взгляд Брока говорил только о его презрении ко мне.

— Не выставляйте себя еще глупее, чем вы есть. Этот человек может быть опасен, он ведь не с добром сюда пришел. Я сам с ним разберусь, пусть только попадется мне в руки. Что он делает на борту "Гордости"?

Я очень пожалела, что упомянула старое китобойное судно. Мне обязательно надо было поскорее повидаться с Томом Хендерсоном, а Брок мог прогнать его. В любом случае, я ведь пришла сюда поговорить не о моряке, и, раз уж не удалось подойти к главной теме исподволь, я решила взять быка за рога.

— Я хочу обсудить с вами завещание капитана.

— Насколько я понял, тут совершенно нечего обсуждать.

— Если вы хотя бы выслушаете меня до конца и перестанете огрызаться всякий раз, как я с вами заговариваю, то поймете, что тут очень даже есть что обсуждать.

Впервые за два дня он вдруг немного смягчился и посмотрел на меня по-другому. В некотором смысле он словно впервые меня увидел. Я смотрела на него, не опуская глаз, и чувствовала, что краснею. Но теперь, по крайней мере, я могла продолжать.

— Мне не нужны ни эти деньги, ни управление компанией, — сказала я со всем достоинством, на какое была способна. — Это нелепая случайность, что они достались мне. Я сообщила мистеру Осгуду, что хочу отказаться от всего и передать вам. Мне ничего не надо. Ну разве что совсем чуть-чуть.

Он смотрел на меня, не веря собственным ушам.

— Вы твердо решили? По здравом размышлении, взвесив все последствия?

— Вы говорите как мистер Осгуд, — заметила я. — Мне не понадобилось много времени, чтобы прийти к такому решению. Мне нужна только свобода. Если вы позволите мне спокойно уехать в Нью-Йорк, я подпишу все документы, необходимые для передачи наследства капитана в ваши руки.

— Дорого же вы готовы заплатить за свободу, — холодно произнес Брок.

— Давайте не будем препираться. Просто отпустите меня. Вы не хотите, чтобы я была вашей женой, так же как я не хочу, чтобы вы были моим мужем. Все, что вам нужно, — это то, что капитан так опрометчиво завещал мне. Мы оба знаем, что он не собирался оставлять завещание в таком виде. Мы оба… — Я вдруг умолкла под его пристальным немигающим взглядом.

Мои слова еще отдавались эхом у меня в ушах, а Брок протянул руку и схватил меня за запястье, как уже сделал однажды. На этот раз я попыталась выдернуть руку, но он только крепче ее стиснул.

— Тихо, — велел он, и я сразу притихла, внутренне задрожав перед пугающей силой, которая одновременно отталкивала меня и притягивала. — Вы должны кое-что понять, — продолжал Брок. — Нужны вы мне или нет — трудно ожидать, чтобы вы понравились мне с первого взгляда, особенно учитывая, кем были ваши родители. Но тем не менее капитан поручил вас моим заботам. Он сознавал свою ответственность, потому что когда-то любил вашу мать; возможно, на то имелись и другие причины. И вы не заставите меня снять с себя эту ответственность. Если вы решите последовать желанию капитана и передадите компанию мне, я приму ее. Но вам не выторговать за это аннулирование брака. В этом смысле я не продаюсь. Я поступлю так, как просил капитан.

Брок недвусмысленно показал, какая судьба меня ждет. Ни при каких обстоятельствах мне не удастся заручиться его согласием на отъезд из Бэском-Пойнта. Я сидела не шевелясь. Он выпустил мою руку и вернулся к столу.

В моих ушах звучали слова капитана. Старик предупреждал, что впереди меня ждут рифы, но я крепкая лодочка и преодолею их, если захочу. Надежды отговорить Брока Маклина от того, что он считал своим долгом, не осталось, но я еще не сдалась. По крайней мере, теперь я знала, чего ждать, и от этого стало легче. Мне больше не нужно было кидаться на рифы вслепую и попусту тратить время. Намерения уехать я не оставлю, но пока и здесь найду чем заняться. Я вспомнила восторг, испытанный в мастерской Прайотта, и идею привести в родной порт таинственный корабль. Почему бы не принять ее как руководство к действию?

Я все еще сидела на стуле. Брок повернулся ко мне.

— Ну, что еще? В доме вас наверняка ждет множество дел. Моя мать передала все в ваши руки, и мне кажется, вам пора отдать распоряжения миссис Кроуфорд. Вы теперь глава семьи.

Он хотел высмеять меня и унизить, но этого я не могла ему позволить.

— Моя тетка хорошо меня воспитала, — спокойно ответила я. — Ведение домашнего хозяйства мне не в новинку. Я поговорю с миссис Кроуфорд, хотя мне и кажется, что управление домом надо оставить в руках вашей матери. Однако сперва… — Я наклонилась и коснулась картины, изображавшей "Морскую яшму". — Сперва давайте поговорим об этом корабле. Почему бы не привести его домой, в Гавань Шотландца? Отремонтировать, переоснастить, а потом снова вывести в море?

— "Морскую яшму"? Да вы рехнулись! — Брок отвернулся и положил картину лицевой стороной вниз. — Этот корабль порченый. «Яшма» не принесла нам ничего, кроме горя.

— И поэтому вы сидите тут и тайком любуетесь ее изображением?

— Это лучшее творение моего отца, — заявил он. — Я могу восхищаться красотой и изяществом, в то же время отрекаясь от зла.

— Злыми бывают только люди, — возразила я. — Корабль ни в чем не виноват. Может быть, мы сможем опровергнуть вымысел о дьявольской порче, если приведем его домой.

А может быть, подумала я, но не произнесла, когда мы ее пригоним, кто-нибудь расскажет все, что знает о случившемся на борту.

— На этой палубе кровь, — мрачно проговорил Брок, — Кровь моего отца. Которую пролил Натаниэль Хит.

Я взволнованно сказала, подавив гнев:

— Палубы отдраивают песком. Старые грехи искупают, а старую ложь можно разоблачить.

Мы долго сидели молча, скрестив взгляды. Схватка характеров была столь яростной, что я задрожала. Когда молчание сделалось невыносимым, я снова заговорила:

— Не каждому дано вести ее по морям. Вы — сын своего отца, и вы ходили по китайской линии. Отправляйтесь в Салем и выкупите ее! Приведите ее домой, и когда она будет готова, выведите в море как торговый корабль, а сами станьте ее капитаном!

Неожиданно Брок ударил кулаком по картине. Зазвенели осколки стекла. Потом мой муж встал и вышел из комнаты, даже не взглянув на меня.

Я не поняла ни его ярости, ни гнева, но почувствовала, что они обращены скорее на самого себя, чем на меня. Каким-то образом я задела чувствительную струну.

Осторожно перевернув картину, я вынула из рамы осколки. "Морская яшма" по-прежнему скользила по аккуратным барашкам волн; разбитое стекло не причинило ей ущерба. Я задумчиво смотрела на парусник. Как-нибудь я найду способ вернуть его. Эта мысль понемногу становилась навязчивой идеей. Вернуть клипер означало бы воскресить прошлое, узнать, что же в действительности произошло. Я понимала, что моя убежденность не от разума. Сплошные эмоции, неосязаемые и бесплотные, как ветер, надувавший нарисованные паруса. Но в настоящей жизни ветер все же существовал, как и чувство, что корабль надо вернуть назад.

Теперь у меня появился дополнительный повод найти Тома Хендерсона и выяснить, что же ему известно. Меня вдруг охватило нетерпение. Придется пойти на китобоец прямо сейчас.

Я проскользнула мимо мастерской Яна Прайотта. Если бы он узнал, куда я собралась, то остановил бы меня, а этого мне не хотелось. Я обрадовалась, что удалось ускользнуть незамеченной.