Морские титаны

КЛЮЧ К БЕЗРАЗДЕЛЬНОМУ ГОСПОДСТВУ

Рано утром 18 марта 1915 года главные силы Гранд–Флита, состоявшие из 24 линкоров, вышли на учения под командованием адмирала Джона Джеллико. Огромные серые гиганты, разбитые на шесть колонн по четыре корабля в каждой, крушили воды Северного моря своими форштевнями, двигаясь на запад — к острову Фэр. Эта точка на карте не намного больше в реальности. Именно здесь, севернее Оркнейских островов, Большой Флот чувствовал себя в безопасности от германских субмарин и мог заниматься практическими стрельбами. По обе стороны гигантской эскадры, на расстоянии двух миль, рыскали многочисленные эсминцы охранения, еще дальше — крейсера дальнего дозора Шла война, и флоту приходилось быть начеку!

— Не своди глаз с мачт флагмана, — едва слышно прошептал матрос Сэм Ригби стоявшему рядом приятелю Майклу Лернеру. Оба вахтенных сигнальщика украдкой взглянули на спину капитана, обладавшего богатырской фигурой, и вновь подняли бинокли к глазам Капитан 1–го ранга Майкл Олдерсон напряженно ждал.

— Сэр, сигнал с «Мальборо» адмиралу Стэрди, — громко доложил Ригби. — Начать поворот на зюйд — идти в Кромар- ти! — Олдерсон, командир линейного корабля «Дредноут», лишь кивнул головой — приказ Джеллико на крайней левой колонне линкоров давно ждали. Теперь все пять кораблей адмирала Доветона Стэрди (командовавшего 4–й эскадрой, которую возглавлял «Дредноут») должны были склониться к югу, пройдя за кормой огромного флота, и двигаться на базу.

На мачте «Мальборо» затрепетали флаги подтверждающего сигнала, и флагман Стэрди — «Дредноут» отреагировал незамедлительно.

— Сигнальщики, исполнительный к подъему! — баритон Олдерсона обладал металлическим тембром, и все невольно съежились. Адмирал находился в штурманской рубке — палубой ниже, но командиру корабля доверял всецело.

Лернер стал перебирать нужные флаги, одновременно распутывая концы фалов, когда шипящий звук донесся от рубочного окна, заглушив монотонный гул турбин. Капитан Олдерсон, не отрывавший взгляда от картушки компаса, невольно вздрогнул. Корабельный кот Чилдерс, любимец команды и всей эскадры, взъерошив шерсть, бил лапой по стеклу иллюминатора. И почти сразу же где‑то рядом послышался хлопок. Ракета прочертила дымный яркий свет, отчетливо видимый с ходового мостика. Она еще не успела погаснуть, как раздался новый выстрел. С «Темерера», мателота (следующего за флагманом корабля) «Дредноута», с криком пускали фальшфейеры.

— Сэр, сигнал с «Мальборо»: «Опасность! Вижу подводную лодку!» — взволнованно отчеканил Ригби.

Едва сигнальщик закончил доклад, как с фор–марса, с высоты треногой мачты, раздался крик:

— Торпеда, след к «Нептуну»!

Наблюдатель, повиснув над ограждением марса, вытягивал руку в сторону второго после «Мальборо» линкора 1–й эскадры.

Моментально сориентировавшись в обстановке, Олдерсон перевел ручки машинного телеграфа в положение «full speed» («полный ход»), резко оттолкнул рулевого и довернул штурвал на два румба влево.

— Перископ по курсу, левее двадцать градусов! — прокричали с крыла мостика, и почти сразу все находившиеся в рубке увидели белопенный бурун — труба «всевидящего ока» субмарины кромсала легкую зыбь моря, поднятая над поверхностью почти на три фута. «Дредноут», начавший плановый поворот, резко увеличил ход и, пересекая курс своей колонны, склонился еще левее. Каково было удивление капитана Олдерсона, когда справа в окна ходовой рубки заползла серая громада «Темерера» — мателот почти шел на обгон!

Перископ вражеской субмарины был замечен в 12 часов 15 минут на «Мальборо» и, с опозданием в полторы минуты, — на самом «Дредноуте». За это время ход флагмана возрос до 19 узлов (35 км/ч), хотя вся 4–я эскадра двигалась с 16–узловой скоростью (29,6 км/ч). Тревогу не объявляли — субмарина находилась в мертвой зоне, недосягаемой для орудий, и любой выстрел уходил в перелет.

На «Темерере» были настроены решительно — стволы его 102–мм противоминной артиллерии пришли в движение, пытаясь нащупать дистанцию до врага. Десятки биноклей не отрывались сейчас от двух огромных, серо–черных силуэтов, идущих полным ходом на своего едва видимого, но смертельно опасного противника! Глядя в перископ, немцы проводили неудачно выпущенную торпеду, след которой еще держался на воде и уходил под корму «Нептуна». Риск был смертельный, но игра стоила свеч! Нечасто можно подобраться к главным силам Королевского флота, удачно миновав завесу рыскающих по сторонам эсминцев охранения и крейсеров дальнего дозора.

Субмарина шла под тупым углом к двум мчавшимся мстителям Еще мгновение — и она, заметив опасность, уйдет на спасительную глубину. У леерных ограждений носовой части «Дредноута» собрались все свободные от вахты. Люди в возбуждении игнорировали опасность! Не меньшая толчея наблюдалась и на баке «Темерера». Прошли долгие 10 минут с момента обнаружения противника, и субмарина наконец увидела, что надвигается на нее. Перископ стал уходить в глубину, британские моряки отчаянно кричали, вновь хлопнул фальшфейер, а затем вдруг наступила звенящая тишина. Олдерсон на мгновение отпустил штурвал и, разочарованный, повернулся к старшему офицеру Рону Гринвуду:

— Проклятье, они успели! Этот гунн просто счаст… — капитан осекся на полуслове: после сильного удара раздался жуткий металлический скрежет, а еще через мгновение — свист вырывающегося под давлением воздуха.

Немцы не успели! Кованый штевень «Дредноута» мгновенно разрезал субмарину, не оставив малейшего шанса на спасение. Корма ушла на дно сразу, обрекая на страшную гибель своих обитателей, а вот нос лодки с искореженной боевой рубкой, раздавленной корпусом многотонного исполина, поднялся вертикально, подобно небольшой башне.

«Дредноут» прошел место тарана почти полностью, когда рассеченное тело подводного убийцы исчезло с глади Северного моря. Кильватерная струя играючи разбросала плавающие деревянные обломки. На поверхности расплывалось огромное маслянистое пятно. Все притихли. Люди искали глазами выживших. Напрасно. Лодка забрала с собой всех!

— Сэр, это U-29, номер был виден… — Лернер выглядел потрясенным, — как же так, сэр…

На мостик «Дредноута» поднимался адмирал Стэрди, и все стали приводить себя в порядок, поправляя форму. Коренастый сэр Доветон был внешне невозмутим и спокоен, словно его флагману каждый день приходилось таранить субмарины кайзера. Однако лицо его выражало крайнюю озабоченность человека, пропустившего нечто важное. Едва переступив комингс рубки, командующий огорошил офицеров:

— То, что мы утопили сейчас, — случайно, не наше?

Олдерсон ответил дерзко и иронично:

— Сэр, по последним сводкам, мы можем уничтожить наши лодки чуть севернее, миль на 450, — дерзкий ответ Олдерсона содержал неприкрытую иронию, но адмирал пропустил ее мимо ушей.

— Ну что же, великолепно! Идем в Кромарти. Да, передайте приказ эсминцам — пусть подберут спасшихся и проверят этот квадрат.

Лернер вновь принялся за флаги, а Олдерсон вернулся к машинному телеграфу. Стэрди молчал, вспоминая что‑то. Опустив руку в карман кителя, с огорчением бросил;

— Джеллико всегда берет себе на флагман самых глазастых сигнальщиков. Старый хитрец! — Присутствующие офицеры улыбнулись — командующий флотом был моложе Стэрди на несколько лет. Олдерсон остался верен себе и сейчас:

— Сэр, лодку первыми заметили не с «Мальборо». Отличился наш экипаж.

— Вот как! Наши марсовые?

— Нет, сэр, мой бобтейл, Чилдерс, у переднего окна ходовой рубки…

IV эскадра, ведомая «Дредноутом», держала курс на Англию. Корабли направились в Кромарти. Основные силы Гранд–Флита продолжили свой путь к острову Фэр. На грот- мачте флагманского линкора «Мальборо» реяли флаги сигнала, видимые всему флоту; ««Дредноуту». Отлично сделано!»…

Только намного позднее выяснится, что потопленной субмариной U-29 командовал один из самых известных и знаменитых подводников германского флота—Отто Веддиген. Именно этот капитан–лейтенант совершил атаку века, потопив 22 сентября 1914 года сразу три (!) британских броненосных крейсера: «Абукир», «Кресси» и «Хог»! Подобного мировая история еще не знала! Потери англичан оказались чудовищными. Из 2296 человек экипажей трех кораблей погибли 62 офицера и 1397 матросов. Спаслось лишь 837 человек. Не только Королевский флот испытал шок — дыхание затаил весь мир.

Кайзер наградил счастливчика Железными крестами первого и второго класса сразу. Последней наградой щедрый император одарил и весь экипаж субмарины U-29. Случай этот, кстати, просто уникальный! Настоящим подарком для молодого командира был его перевод и назначение на новую, более современную лодку U-29. Веддигену везло, но 18 марта 1915 года удача изменила офицеру: выпущенная торпеда страдала дефектом гирокомпаса — прибора, удерживающего смертоносный снаряд на заданном курсе. Это спасло «Нептун»! Подводник увлекся, играя со смертью: держать перископ над водой при небольшой волне на виду у противника — полное самоубийство. Форштевень корабля, ставшего при рождении символом военного кораблестроения первой половины XX века, настиг свою жертву. И хотя война продолжалась, более «Дредноут» не отличился. Он даже не стрелял по врагу! Но переоценить значение этого линкора в истории прошлого столетия просто невозможно.

В контексте событий, происшедших сразу после Русско- японской войны, публицист И. Бунич (редкий для нашего времени англофил) пишет, подводя итоги не только самого конфликта, но и целой эпохи в кораблестроении: «Класс эскадренных броненосцев окончательно вымирал. Однако смерть всего старого и рождение нового происходит в муках. В огненном вихре Русско–японской войны, поглотившем весь боеспособный русский флот (кроме Черноморского), англичане увидели новый класс корабля, а сами русские увидели только то, что их корабли никуда не годятся». О флоте России мы еще поговорим, а вот на том, что увидели англичане, стоит остановиться подробнее.

Так уж традиционно повелось в литературе, посвященной кораблю Его Величества «Дредноуту», что его появление неразрывно связывали с обобщенным опытом Русско–японской войны, англо–германским военно–морским соперничеством и, разумеется, гениальным предвидением адмирала и Первого Морского Лорда, сэра Джона Арбутнота Фишера.

Конечно, все не так однозначно, и история корабля, вооруженного значительным количеством тяжелых орудий, — так называемая концепция «oil big gun» («все пушки большие»), — началась задолго до конфликта на Дальнем Востоке и реализации планов германского императора Вильгельма II оспорить у англичан скипетр властелинов морей.

Острое желание найти выход из тупика, в котором оказалась вся тактика и стратегия морской войны в конце XIX века, послужило катализатором новых поисков и идей. Научнотехнический прогресс способствовал развитию морских технологий, намного опережая костное, заиндевевшее мышление адмиралов, водивших эскадры в бой и продолжавших мыслить категориями далекого прошлого. Адмирал Нельсон, разбивший франко–испанский флот в 1805 году у мыса Трафальгар, был образчиком для всех последующих поколений морских офицеров, как и тактика времен Крымской войны 1854 — 1856 годов, когда броня держала удар любого снаряда, а пар начал вытеснять паруса. И если в кораблестроении ясно обозначился технологический прорыв, то в адмиралтействах царил полный «мозговой штиль».

Когда в 1866 году произошло знаменитое сражение между флотами Австрии и Италии у острова Лисса в Средиземном море, это сразу же вызвало широкий резонанс и в политических, и в военных кругах. Флоты двух противоборствующих сторон были молоды и, разумеется, не отличались такой боевой мощью, как тот же британский или французский. Однако в условиях отсутствия тактических инноваций их опыт восприняли как откровение свыше.

Австрийский адмирал Тегетгоф, буквально возродивший флот своей империи из металлолома, атаковал броненосцы своего итальянского оппонента — адмирала Персано, решив окончательно покончить с противником на Средиземноморском театре.

Так, 20 июня 1866 года началось первое, после Трафальгара, крупнейшее морское сражение XIX века. Тегетгофу, сразу перехватившему инициативу, стоит посочувствовать — бой случился в эпоху, когда броня была непроницаема для снарядов, и жалкие попытки броненосцев решить спор с помощью артиллерийского огня приводили лишь к невообразимому грохоту и незначительным потерям в личном составе. Грохот и в самом деле стоял неимоверный, но результат нулевой. Поняв, что шансов потопить противника и хоть что‑то изменить в этой битве мало, Тегетгоф, скорее от отчаяния, превращает сражение в свалку и своим флагманским броненосцем «Фердинанд Макс» таранит борт итальянского корабля «Ре д’Италия». Штевень австрийского броненосца сделал пробоину в 16 квадратных метров, и, как только «Фердинанд Макс» дал задний ход, в нее хлынули сотни тонн воды. Ошалевшие итальянцы едва успели покинуть свой обреченный корабль, затонувший через три минуты. После катастрофы адмирал Персано ретировался со всей своей эскадрой, удрученный таким «варварским» способом ведения морской войны.

Теперь, с легкой руки отчаянного австрийца, любой, даже небольшой, военный корабль оснащался специальным шпироном — тараном Флоты некоторых государств даже обзавелись специальными таранными судами, чей шпирон выдавался вперед на 2— 3 метра. Англичане и здесь оказались новаторами, построив уникальный корабль — «Полифемус». Названный именем мифического циклопа, ослепленного Одиссеем, этот «плавающий таран» снабдили скорострельными пушками и парой торпедных аппаратов. По замыслу создателей, «Полифемус», разметав из орудий вражеских канониров, окончательно добьет противника, вонзив в его борт свой бивень. Таран у «циклопа» был выдающийся — 3,5 метра!

Восхищенные американцы, увидев «Полифемуса», похоже, окончательно утратили здравый смысл. В 1893 году флот США обзавелся собственным «технологическим чудом». Судно- таран «Катадин» обшили броней, но не вооружили совсем! Однако подобная тактика означала скорее регресс, больше напоминая эпоху греко–персидских морских битв IV века до нашей эры. Теорий по этому поводу (таран как средство достижения победы над противником) выпустили много, но без реальной пользы. При всей своей радикальности, подобный метод ведения боя напрочь перечеркивал возможности артиллерии и сводился, в реальности, к абордажной сватке. Да и таранить противника — дело весьма опасное для атакующего корабля. Не всегда могло повезти так, как Тагетгофу у Лиссы. Понимали это все, и поэтому более таран в морских сражениях не применялся. Чаще от случайных столкновений со шпироном гибли гражданские суда и корабли собственного флота. Проблема к концу XIX века стала настолько злободневной, что российский вице–адмирал Макаров предложил одевать на корабельный бивень особые «колпачки».

Вопрос об уничтожении противника, недосягаемого для артиллерии вследствии мощного бронирования, оставался открытым до тех пор, пока не произошли кардинальные изменения в способе плавления стали и улучшении ее прочности путем различных добавок. Новаторами здесь выступили англичанин Гарвей и немец Крупп, чей металл в последней четверти XIX столетия не имел конкурентов. Значительный прогресс произошел и в производстве нарезной артиллерии большого калибра. Заметно возросла дальность и скорострельность пушек. Твердосплавному снаряду придавали теперь коническую форму, и вероятность пробития толстой брони существенно возрастала. Важнейшим фактором становилась скорость снаряда. На полигонах ведущих морских держав — Великобритании, Франции, России, Германии — шли непрерывные испытания самых различных артиллерийских систем Бронеплиты расстреливались под разными углами и с разных дистанций.

К сожалению для адмиралов и политиков (и к счастью для моряков), серьезных морских сражений в тот период почти не было и проверить в реальных условиях инновации инженеров и конструкторов можно было, лишь практикуясь в стрельбе по хижинам туземцев где‑нибудь в дельте африканской реки Руфиджи или глиняным укреплениям арабских бедуинов. Конечно, это был не тот оселок, на котором оттачивается боевое мастерство и проверяется техника.

Мир активно вступал в эпоху «политики канонерок». Страсти тогда кипели нешуточные. Шел небывалый раздел и захват «бесхозных» территорий в самых различных уголках земного шара. В этом беспрецедентном колониальном разбое лидерами всегда были англичане. Их флот, ставший после Трафальгара чем‑то вроде недосягаемого идеала и законодателя мод для остальных морских держав, в реальности представлял из себя огромный и неуклюжий организм. Эвентуальный противник подавлялся авторитетом старых имен, памятью о громких победах прошлого, консерватизмом вековых традиций и количеством кораблей. Вопрос о качестве с повестки дня не снимался, но и особо не рассматривался.

Во–первых, почти 100 лет Британии никто не решался бросить вызов на морях, во–вторых, флоты потенциальных противников были и слабее, и хуже. Особняком в этом списке стояла Франция, имевшая самобытную кораблестроительную школу, но потерявшая интерес к собственному флоту после Крымской войны. Иногда удивляла мир Россия. Уже упоминалось о шоке британцев при появлении на Балтике монитора- броненосца «Петр Великий». В последнее десятилетие XIX века вызов владычице морей — Британии бросят немцы. И все же «просвещенные мореплаватели» (англичане) могли не беспокоиться — над их империей никогда не заходило солнце, а фактор ее стабильности и процветания обеспечивался самым «совершенным боевым инструментом в истории человечества» (по словам молодого У. Черчилля) — Королевским флотом В это хотелось верить, и этому верили!

Поддержанию иллюзии небывалой мощи, позволяющей почивать на лаврах, способствовали и события в июле 1882 года, когда правительство королевы Виктории взялось урегулировать политический кризис в нестабильном Египте. Хедив страны Исмаил–паша, взяточник и казнокрад, с легкостью передал англо–французам контроль над важнейшей стратегической магистралью — Суэцким каналом Пока Лондон и Париж пытались согласовать финансовую сторону этой «законной сделки» с хедивом, в столице Египта Александрии вспыхнуло народное восстание. Возглавил его некий Араби–паша, что наталкивает на мысль скорее о нежелании Исмаила делиться с этим оппозиционером, чем о подлинно народном протесте. Однако, погромы в городе начались, и пострадали в первую очередь европейцы.

Пока в Париже раздумывали, в Лондоне решили действовать незамедлительно. Терять такую лакомую добычу, как Суэц, в Уайт–Холле не собирались, и вскоре в виду Александрии появилась эскадра адмирала Сеймура. Почтенный лорд привел под своим началом 14 кораблей, восемь из которых были броненосцы!

11 июля 1882 года Сеймур начал бомбардировку старых и только возведенных фортов древней столицы. Британская эскадра несла 97 крупных и 270 мелких современных орудий, позволяющих стереть с лица земли любые укрепления и сломить самое упорное сопротивление. Египтяне, укрепившиеся в тринадцати фортах, отвечали атакующим из 44 нарезных пушек и 250 старинных (даже не старых) гладкоствольных, дульнозарядных мортир и орудий времен легендарных сражений конницы мамелюков с пехотой Наполеона Бонапарта. Часто лафеты этих архаичных, почти музейных, экспонатов разваливались после первого выстрела.

Корабли самого могучего флота в мире начали операцию по «приведению фортов к молчанию» в 7 часов утра. Канонада стояла невообразимая. Всю Александрию заволокло дымом и пылью. Такой же чад стоял и над морем — эскадра изрыгала огонь, стараясь не отстать от флагманского броненосца Сеймура «Александра». Наконец, потеряв пять человек убитыми и сорок восемь ранеными, корабли стрельбу задробили. Бой длился до 17 часов 30 минут и продолжился утром следующего дня. Особо отличился броненосец «Темерер», подошедший к берегу вплотную и развивший ураганный огонь. Эскадра Сеймура неистовствовала до тех пор, пока египтяне не подняли белый флаг. Их потери оказались внушительнее: пало 150 защитников фортов, около 400 оказались ранены. Все было завершено! Окончательно очаговое сопротивление подавил высаженный с броненосцев десант…

Итак, адмирал Сеймур еще раз, после Трафальгара, напомнил миру, кто правит морями железной рукой. В Лондоне пышно отметили победу, и имя адмирала стало таким же олицетворением морской доблести, как имя лорда Китченера — символом успехов британского оружия на суше. Будущий фельдмаршал Китченер впервые в истории массово применил пулеметы, уничтожив в Африке несколько тысяч махдистов (восставших суданцев), вооруженных кремневыми ружьями и холодным оружием Сейчас такой способ ведения войны назвали бы варварским, но не тогда. В Лондоне ликовали. И только часть прогрессивно настроенных молодых офицеров сделала противоположные выводы, которые позднее выкристаллизуются в проект «идеального линкора для флота Его Величества». Среди обеспокоенных результатами акции в Александрии был и командир броненосца «Инфлексибл» молодой капитан Джон Арбутнот Фишер. Пройдет совсем немного времени, и это имя навсегда свяжут с самым знаменитым и концептуальным линкором XX века — «Дредноутом». А пока…

Военно–морской историк Альфред Штенцель пишет: «С военной точки зрения эта операция в Александрии не содержала в себе ничего особенного, но за донесениями о ней везде следили с большим интересом, ожидая новых данных о действиях современных снарядов». При дефиците серьезных боевых столкновений подобный интерес закономерен. Опытом этого боя воспользовались позднее флоты всех государств, наделав, как и британцы, массу ошибок.

За громом победных фанфар просмотрели невероятно долгое время бомбардировки и, как следствие, просто чудовищный перерасход боеприпасов. Опустили и тот факт, что орудия египтян были не столько уничтожены, сколько просто засыпаны грудами земли, а значит, подлежали восстановлению. И будь восставшие храбрее, неизвестно, как сложилась бы судьба кораблей Сеймура, даже при их подавляющем превосходстве.

Сразу после боя в одном из писем своему другу капитану Джону Джеллико командир «Инфлексибла» Фишер прямо указывает, что будь у Сеймуры под рукой броненосцы с большим количеством тяжелой артиллерии, «дело окончилось бы за пару часов и с меньшим количеством кораблей». Джеллико корректно, по–джентльменски, отметил недостатки в системе управления огнем (точнее, в отсутствии таковой). Пока это были только разговоры двух близких по духу и устремлениям людей. Всё, о чем они (и не только они) говорили или писали, казалось в те дни фантастикой. Но это были крупицы фундамента, на котором очень скоро встанет новый, по–настоящему могучий флот.

Тревожить своими рапортами почтенных лордов Адмиралтейства офицеры не решились — требовалась скрупулезная проверка их умозаключений. Иными словами, необходим был очередной конфликт с привлечением сил флота. И такой случай вскоре представился.

В 1894 году, не поделив своего влияния в Корее, стали на путь вооруженного противостояния два разделенных морем государства — полуфеодальный Китай и набирающая силу Япония. Это была еще не та Япония, чьи миноносцы в 1904 году дерзко атаковали спящие русские корабли I Тихоокеанской эскадры на рейде Порт–Артура. К началу военных действий с Китаем флот Страны восходящего солнца имел всего четыре крошечных броненосца водоизмещением около 3000 тонн и вооружением из 6 — 10 орудий и семнадцати крейсеров, из которых только семь несли палубную броню и 6 — 12 артиллерийских стволов. Японцы обладали флотилией миноносцев в сорок вымпелов, прикрывающей силы основного ядра флота. Экипажи этих кораблей по своей выучке заслуживали самой высокой оценки. Высочайшим профессионализмом отличался офицерский состав молодого японского флота.

Китайские ВМС насчитывали около 80 кораблей различных классов с 500 орудиями на борту. Эту армаду обслуживали 9000 офицеров и моряков. С учетом возраста кораблей силы противников были примерно равны, но сказывалась разница в подготовке и боевом духе личного состава. Японцы были на голову выше, что и сказалось в ряде сражений, решающим из которых было столкновение двух флотов в 80 милях от устья реки Ялу.

Это вторая, после Лиссы, крупная морская битва началась 17 сентября 1894 года около полудня. Японской эскадрой командовал вице–адмирал граф Ито, чей флаг реял над бронепалубным крейсером «Мацусима». Японцы шли в бой, имея 120 корабельных орудий таких фирм, как Канэ, Крупп и Армстронг. Пушек большого калибра, стреляющих бездымным порохом, было около 15. В распоряжении китайского адмирала Тина (в прошлом полковника кавалерии, что уже говорит о многом) находилось 14 кораблей различных типов. Основу эскадры составляли три небольших барбетных броненосца и три бронепалубных крейсера Китайские моряки готовились встретить «алчных островитян» огнем 48 тяжелых крупповских орудий и почти сотни пушек поменьше. Но главным козырем флота Поднебесной империи (Китая) являлись его военные советники: пятеро немецких и английских офицеров под общим командованием капитана Ганнекена Адмирал–кавалерист Тин, стоя на мостике своего флагманского броненосца «Тин–Иен» и обмахиваясь огромным цветным веером, ловил каждый взгляд этого эксперта, предпочитая разделить с ним не только радость победы, но и тяжесть возможного поражения…

Японцы открыли огонь первыми с дистанции около трех километров, и вскоре огонь скорострельных пушек и выучка их комендоров дали о себе знать. Через несколько минут броненосец «Тин–Иен» лишился мачт, оставив эскадру без управления. Второй броненосец, «Чи–Иен», ринулся, в панике, на таран собственного крейсера В отличие от свалки при Лиссе, японцы предпочитали описывать вокруг китайской эскадры круги, держа противника под сосредоточенным обстрелом на дистанции двух–трех километров. Китайцы отвечали беглым, но малоэффективным огнем К тому же их действиями никто не управлял — флагманский «Тин–Иен» нещадно дымил и с его бортов в воду гроздьями сыпались люди. В просветах серо–бурой пелены мелькал цветастый веер незадачливого адмирала Тина. Через полтора часа случилось непоправимое — избитые китайцы окончательно израсходовали свой боезапас! Их последние снаряды смогли‑таки достать флагман графа Ито, крейсер «Мацусиму». На этом скромные успехи моряков Поднебесной империи окончательно завершились и их корабли бросились наутек. Ито поднял сигнал общей погони, но преследовал врага осторожно, опасаясь его миноносцев, и дал возможность Тину укрыться в мелководье Порт–Артура. Складывалось впечатление, что пишется пролог следующей трагедии. Ровно через 10 лет подобная ситуация повторится с I Тихоокеанской эскадрой Российской империи. Но оружие и тактика будут кардинально усовершенствованы.

Бой при Илу длился около пяти часов. Львиная доля времени ушла на маневрирование и выбор дистанции, что японцы проделали блестяще. В западной прессе замелькали ранее не известные, но теперь многообещающие имена капитанов эскадры Ито: Того, Дева, Камимура, Уриу. К началу войны с Россией все из этой когорты наденут адмиральские эполеты.

Китайцы лишились пяти крейсеров, а их броненосцы, хотя и не пропустили снаряды сквозь свой панцирь, получили от 150 до 200 попаданий в незащищенные части надстроек и корпуса. От японского огненного шквала в разной степени пострадали все корабли эскадры Тина. Граф Ито, перенесший свой флаг на крейсер «Хашидате», принял доклад о потерях: 94 убитых и 160 раненых моряков. Ни одного корабля флот Страны восходящего солнца не потерял! И хотя убыль в китайских командах оказалась меньшей (всего 36 человек убитыми и 90 ранеными), что объяснялось желанием моряков скорее прыгнуть за борт, чем сражаться, для флота Поднебесной империи это был разгром. Избитая эскадра «закупорилась» в теснине Порт–Артура, оставив торжествующим японцам власть над морем и абсолютную стратегическую инициативу.

Так победа при Илу стала триумфом, предопределившим и сам исход Японо–китайской войны. Через несколько месяцев блокированный с моря Артур и ряд других крепостей будут взяты штурмом со стороны суши. В следующем 1895 году японцы овладели Вейхайвэем — крепостью недалеко от мыса Шантун. Огромное значение флот сыграл и в этой операции, периодически обстреливая китайские укрепления и корабли с запредельной для того времени дистанцией — пять–семь километров! Китай, с потерей важнейших стратегических пунктов, сопротивление прекратил. Действия флота Страны восходящего солнца вызвали в мире шок!

Подводя итог этой далекой от Европы и Америки войны, А. Штенцель отмечает: «Конечно, это единичное сражение (при Илу) между противниками неодинаковой силы и качества не могло дать определенных тактических аксиом, но дало все‑таки во всех отраслях военно–морского дела сильный импульс к дальнейшему развитию. Значение флота было снова доказано…»

Военные эксперты отреагировали на происшедшее однозначно — роль скорострельной артиллерии и быстроходности кораблей оказалась важнейшей. Адмирал граф Ито сам выбирал дистанцию, диктуя противнику условия боя. Новый лозунг — «быстро подойти и сильно ударить» — в одночасье нашел апологетов по обе стороны океана. Скорость и огневая мощь кораблей — залог успеха в будущих морских сражениях! Эта аксиома как никогда импонировала Джону Фишеру, ставшему незадолго до Японо–китайской войны, в 1891 году, контр–адмиралом. От открывающихся перспектив и возможностей перехватывало дыхание. Теперь Фишер мог использовать и свои связи, и немалую власть. План реорганизации флота Великобритании пока не созрел, но дальность и плотность огня кораблей графа Ито оставили в душе контр–адмирала неизгладимый след. К идее создания мощного броненосца с большим количеством тяжелых, дальнобойных орудий был сделан еще один шаг!

Японо–китайская война стала значительной вехой в развитии военного кораблестроения. Небольшие броненосцы адмирала Тина выдержали сильнейший огонь, оставшись при этом на плаву и не потеряв боеспособности. Разумеется, сожженные шлюпки и разбитые мачты повлияли на решение Тина ретироваться в Порт–Артур не так категорично, как закончившийся боезапас и разбегающиеся моряки. В реальности, одержав победу, Ито так и не смог утопить ни одного бронированного корабля противника. И если где‑то в прессе звучала иногда критика дорогостоящих и неуклюжих броненосцев, то теперь сомнения были развеяны — только эти корабли, с их мощной артиллерией и способностью «держать удар», могли быть тем ядром, вокруг которого формируется остальной флот.

Крейсера, миноносцы, канонерские лодки и тральщики выполняют функции разведки, рейдерства, добивания врага или его блокирования, очистки фарватеров от мин и обеспечивают тем самым успешные действия «капитальных» кораблей — броненосцев. Термин «капитальный» вошел в обиход с легкой руки англичан, оценивавших морских бронированных аристократов как по стоимости постройки, так и по их значению в артиллерийском бою.

Несмотря на дороговизну подобных исполинов, мир охватила броненосная лихорадка. Великобритания, имевшая развитую судостроительную промышленность, сразу оказалась в лидерах, завалив свои верфи заказами на постройку собственных и чужих броненосцев. Флот королевы Виктории рос как на дрожжах, прочно занимая главенствующее положение как по количеству («two power standard»), так и по качеству создаваемых линкоров. Мнения военных историков относительно качества неоднозначны. Живуч стереотип, что Королевский флот той эпохи, подобно жене Цезаря, вне подозрений.

Итак, классический «капитальный» линейный корабль конца XIX — начала XX века—это двух-, трех- или четырехтрубный гигант весом от 10 до 16 тысяч тонн, который нес, как правило, четыре больших орудия (калибр от 10 до 13 дюймов, или 254 — 330 мм) в двух башнях, или барбетных установках, расположенных в передней и задней частях корабля. Эти четыре орудия и являлись тем разящим мечом, которым броненосцы крушили противника, решая судьбы морских сражений. В качестве артиллерии вспомогательного калибра (так называемой противоминной) использовались 20 — 40 пушек, размещенных по бортам в казематах (подобно парусникам прошлых веков) или в башнях меньшего размера (как, например, на «Цесаревиче»). Своим названием эта артиллерия обязана все тем же англичанам. Британец Уайтхед, создав одну из первых в мире торпед, окрестил свое детище «самодвижущейся миной». Вскоре те небольшие корабли, которые вооружались торпедными аппаратами, стали называть миноносцами.

Угрозу эти быстроходные морские истребители представляли огромную, но вести по ним огонь из орудий главного калибра было немыслимо — так же, как стрелять по воробьям из пушки. Для этого и ввели на броненосцах артиллерию поменьше. Все свободное пространство на марсах, многочисленных мостиках, прожекторных площадках, крышах башен конструкторы старались «нашпиговать» самым различным арсеналом: от 37–мм скорострельных артсисгем до вошедших в моду пулеметов.

Броненосцы в полном вооружении напоминали рассерженного дикобраза — стволы различных пушек, подобно иглам, смотрели во все стороны, и подступиться к подобному чудовищу было непросто. Часто в подводной части корпуса монтировались торпедные аппараты. Но все без исключения броненосцы, как и корабли меньших классов, оснащались многотонным кованым тараном — тактический прием адмирала Тегетгофа у Лисы наложил свой отпечаток на идеи кораблестроителей.

Широко распространенным калибром вспомогательной артиллерии броненосцев являлись шестидюймовые орудия (152 мм). Когда в атаку выходили миноносцы врага, 12 — 16 подобных пушек могли с легкостью отразить нападение.

О наращивании огневой мощи линкоров после сражения при Илу заговорили много, но дело шло гораздо медленней, чем хотелось бы. Такие корабли, как российские броненосцы типа «Синоп», вооруженные целыми шестью (!) тяжелыми орудиями, воспринимались скорее как исключение. Две башни (а точнее, барбета с четырьмя пушками) устанавливались на баке (носовой части корабля) и рассчитывались на встречный бой в узостях турецких проливов с английскими броненосцами. Барбеты стояли бок о бок и могли вести огонь только по курсу броненосца сразу из четырех орудий. При стрельбе бортом в ансамбль включалась кормовая установка, но автоматически выпадала одна носовая с противоположной стороны. Как ни крути, а общее число орудий, доведенное в этом проекте до шести единиц, при залпе давало «магическую» цифру — четыре. Дальше эксперимента дело и не пошло. Россия ограничилась четырьмя такими броненосцами («Синоп» и «Георгий Победоносец», «Чесма» и «Екатерина II») и вновь вернулась к традиционной схеме.

Не менее оригинальными оказались и американские проекты. Так, в 1900 году в США вошли в состав действующего флота два броненосца типа «Кирсардж», чья артиллерия главного и вспомогательного калибров эшелонировалась по высоте. Придерживаясь традиционной схемы, американские конструкторы установили две двухорудийные башни на баке и корме линкоров, но водрузили на них сверху (!) башни поменьше — с орудием калибром 203 мм Эта «артиллерийская этажерка» имела весьма внушительный и устрашающий вид, однако страдала целым рядом недостатков. Во–первых, башни были намертво приклепаны друг к другу и не могли действовать самостоятельно. В случае отражения атак миноносцев управлять четырьмя восьмидюймовками (203 мм) приходилось, вращая и главный калибр. Во–вторых, при ведении совместного огня прислуга четырех башен буквально глохла от грохота и звона внизу (или вверху), а вести прицельную стрельбу реальной возможности не имела — мешал густой дым от выстрела соседей «по этажу». Опробовать действия своего нововведения в боевых условиях флоту США не довелось, и страдающее манией величия после разгрома испанцев Морское министерство утвердило еще одну серию подобных броненосцев.

В 1904–1905 годах на воду спустили четыре линкора с эшелонированным вооружением Головным в серии шел «Нью- Джерси». И хотя янки предпочитали учиться на своих ошибках, чаще игнорируя чужой опыт, следует отдать им должное. Флот США одним из первых пошел на увеличение главного калибра своих «капитальных» кораблей. Пока корабли остальных стран грозили противнику двенадцатидюймовыми орудиями (305мм) и считали это достаточным, броненосцы упомянутых выше серий несли по четыре пушки калибром 330 мм! Эго был несомненный прогресс, докатившийся до европейцев только с началом «дредноутной гонки».

Прошло чуть более трех лет после окончания Японокитайской войны, как в другом конце света, у берегов далекой Америки, возник новый конфликт, ход и последствия которого в очередной раз продемонстрировали возросшую роль флота и капитальных кораблей.

В 1898 году началась Испано–американская война. Это событие мировой истории особого внимания писателей и исследователей не заслужило. Небольшая, маловыразительная война, где‑то на периферии цивилизованного мира, стерлась из памяти намного быстрее, чем, скажем, Англо–бурская. Но менее значимым в военной истории этот конфликт не стал.

Во–первых, это была первая империалистическая война. Да- да, читатель! Задолго до всемирного пожара 1914 — 1918 годов две державы западного мира решили доказать свое право на колониальные владения. Во–вторых, итоги этого противостояния оказались знаковыми, ясно продемонстрировав — в Западном полушарии появилась страна, чьи имперские амбиции и захватнические устремления следует учитывать остальным державам И, в–третьих, американский успех подхлестнул дальнейший перераздел пока еще свободных «ничейных территорий» (Китая, Кореи, многочисленных тихоокеанских островов и т. д.), что привело к очередному витку гонки морских вооружений.

Подоплекой конфликта стало стремление Соединенных Штатов установить свой контроль над зоной Панамского канала. Для Западного полушария эта важнейшая рукотворная артерия имела не меньшее стратегическое значение, чем Суэц для полушария Восточного. На Панамский канал положили глаз англичане, а допустить его захват европейской державой могло означать ущемление торговых и транспортных интересов США. В 1893 году с просьбой о протекторате (защите) или принятии в союз к Вашингтону обратилась Республика Сандвичевых островов. После подобного прецедента возникло желание подчинить и другие территории в зоне Мексиканского залива. И тут, как нельзя кстати для янки, вспыхнуло восстание против испанского господства на острове Куба Инсургенты (восставшие) сражались отчаянно, и Мадрид был вынужден перебросить на мятежный архипелаг 150 тысяч своих солдат. В Вашингтоне упустить подобный шанс не могли, и в 1897 году президент США Мак–Кинли впервые озвучил идею признания восставших воюющей стороной. Правда, и без подобного демарша поток оружия и добровольцев на «жемчужину Антильских островов» — Кубу шел непрерывно. Благодарные островитяне еще не знали, чем обернется для них эта помощь. Озлобленный Мадрид выслал в Нью–Йорк один из своих боевых кораблей — начиналась игра нервов. Бронированный посланец еще не успел пересечь океан, а в бухте столицы Кубы — Гаваны бросил свой якорь броненосец ВМФ США «Мэн». Дальше случилась трагедия, ставшая столь необходимым Вашингтону «казусом белли» — поводом к войне.

15 февраля 1898 года в 21 час чудовищный взрыв разворотил три четверти американского корабля, погубив 250 моряков. Газеты всего света затрубили об испанской диверсии, и конгресс США моментально создал следственную комиссию. И хотя позднее выяснилось, что причиной взрыва стало возгорание пороха в крюйт–камере броненосца, в Вашингтоне сразу «окрасились в боевые цвета». Принимать извинения и искать политические компромиссы мистер Мак–Кинли не стал — началась война!

Боевые действия развернулись в основном на Кубе и водах, омывающих остров. Американцы имели на тот момент очень символическую армию, но весьма мощный, хорошо сбалансированный флот: 6 броненосцев, 2 броненосных крейсера, 14 бронепалубных крейсеров, 11 канонерок и 10 миноносцев. Не покладая рук трудились рабочие на верфях, готовясь сдать своим ВМС еще 6 линкоров и 16 миноносцев. Выше всяческих похвал была подготовка офицерского состава. В США обучение моряков носило строго научный характер, и нет ничего удивительного, что именно капитан американского флота Тайер Мэхэн в 1890 году выпустил в свет свою знаменитую книгу «Влияние морской мощи на ход истории», ставшую настольной для политиков и военных всего мира. Позднее этот труд сыграет свою роль, предвосхитив появление «Дредноута» и оправдывая развернувшуюся после появления этого корабля беспрецедентную гонку морских вооружений.

Все, что смогла выставить королевская Испания против неприятеля, это, по меткому выражению писателя Джека Лондона, «свое желание сражаться и спасти честь монархии». Испания конца XIX столетия являлась совсем не тем государством, чьи галеоны еще два–три века назад бороздили океаны всей планеты, внушая трепет и страх остальным флотам Европейского континента. Тогда короли Кастилии и Наварры владели целой империей, дающей им золото, рабов и небывалое могущество. Времена эти ушли навсегда, и все, что смогла собрать дряхлеющая монархия в борьбе за собственную колонию — Кубу, не шло в сравнение с силами, брошенными в бой американцами.

Опасаясь увидеть корабли противника в водах метрополии, Мадрид спешно отрядил в экспедицию адмирала Серверу, чья эскадра формировалась на островах Зеленого Мыса. Сил было явно недостаточно, но на Кубе Серверу ждали 4 старых крейсера, два из которых едва держались на плаву, 5 допотоп–ных канонерских лодок и еще 4 минных крейсера. О качестве эскадры испанцев красноречиво свидетельствует яркий эпизод: один из немногих современных броненосных крейсеров Серверы — «Кристобаль Колон» — шел в бой, не имея в башнях орудий главного калибра!

Машинные команды испанцев были укомплектованы наемниками–иностранцами. Случай уникальный в истории мировых войн. Приняв под свое командование спешно собранный и плохо укомплектованный флот, Сервера отправился снимать морскую блокаду Кубы. Так и не попав в блокированную флотом США Гавану, корабли испанского командующего оказались заблокированными сами. Но уже в порту Сантьяго. Теперь для американцев уничтожение кораблей Серверы становилось первоочередной задачей. Осуществить подобный замысел поручили контр–адмиралу Сэмпсону.

Первое, что предпринял блокирующий флот, была попытка закупорить испанцев в узком выходе из гавани затопленным брандером Сервера был начеку, и, когда в узости появился старый пароход «Мерримак» с командой из семи добровольцев во главе с лейтенантом Хобсоном, сильнейший артиллерийский огонь с кораблей и фортов изрешетил судно. «Мерримак» лег на грунт в стороне от фарватера. Проход остался открытым, и испанцы, боясь быть расстрелянными в гавани, решили прорываться! Так 3 июля 1898 года началось следующее, после Илу, крупное морское сражение броненосных кораблей.

Сервера пошел на прорыв в 9 часов 30 минут, держа свой флаг на броненосном крейсере «Инфанта Мария Тереса», благо у этого корабля в наличии имелись орудия главного калибра. За флагманом, в кильватерном строю, вышли остальные корабли эскадры. Чуть поодаль от главных сил резво бежали номерные испанские миноносцы. Маленькие смертоносные корабли могли бы здорово помочь своему адмиралу, но выучка их экипажей оставляла желать лучшего. При единственном торпедном залпе миноносники умудрились промахнуться с расстояния 500 метров!

Сэмпсон сразу пошел на противника, хотя его эскадра держала малый пар в котлах и не могла дать полный ход. Ближе всех к уходящим испанцам оказался «Бруклин», развивший жаркий огонь по концевым кораблям Серверы. С поднятием паров в бой постепенно вступали новые американские броненосцы. Всех превзошел «Орегон», чья стрельба была на редкость меткой — в 10 часов пылающий «Инфанта Мария Тереса» выбросился на берег. Вскоре судьбу корабля разделили еще один миноносец и два крейсера — «Охендо» и «Вискайя». Почти безоружный «Кристобаль Колон» продержался дольше остальных, пройдя около 50 миль на запад. Корабль едва развивал 13 узлов (24 км/ч), настолько отвратительно работали его машины и обслуживающий их персонал. «Бруклин» и флагманский «Нью–Йорк» покончили с «Колоном» в половине второго. Броненосный крейсер испанцев спустил свой флаг и также выбросился на берег. Океан стащил корабль на мелководье во время бури, где он, затонувший, покоится по сей день, как немой свидетель гибели флота некогда великой и могучей империи. Пустые глазницы его башен стали идеальным пристанищем осьминогов и мурен.

Испанцы потеряли 400 человек убитыми и 150 ранеными. Еще 1800 моряков попали в американский плен. По свидетельству некоторых историков, контуженного и окровавленного адмирала Серверу бравые янки подцепили багром за портупею и втащили на палубу «Нью–Йорка».

Сэмпсон мог праздновать блестящую победу: потери флота США в этом бою оказались ничтожны — всего один моряк (по данным историка Т. Харботла). Теперь дальнейший захват Кубы становился лишь делом времени.

Не успели в Мадриде прийти в себя, как последовал новый разгром. 1 июля 1898 года коммодор Дьюи нанес поражение эскадре контр–адмирала Монтохо при Кавите, на Филиппинских островах. И хотя бой шел на дистанции от 1800 до 3000 метров, американцы начали пристрелку с 6 километров, постепенно увеличивая темп стрельбы и сокращая расстояние.

Сразу после сражения о необходимости усиления огневой мощи броненосцев заговорили и в США. Серьезных изменений требовало и качество стрельбы — расход боеприпасов оказался просто огромен, а процент попаданий крайне низок. К счастью, испанцы стреляли намного хуже, либо не стреляли совсем (как лишенный орудий главного, 203–мм калибра «Кристобаль Колон»),

Америка, успешно завершив войну, приобрела острова; Гуам, Ваке, Мидуэй, часть Самоа и Филиппины. Кубу заняли войска США, против которых опять вспыхнуло восстание — кубинцы очень скоро почувствовали железную руку своих освободителей. Досталась американцам и Формоза. На последнюю имели виды японцы, и зерна будущего конфликта сразу попали в благодатную почву. В большей степени, чем Япония, США, после разгрома испанских войск и флота, стали играть заметную роль в мировой политике. Теории капитана Тайера Мэхэна нашли живой отклик в сердцах «настоящих патриотов», мечтающих об Америке от полюса до полюса.

Президент Мак–Кинли еще до войны с Испанией убедил конгресс выделить на постройку кораблей 50 миллионов долларов. После войны, на волне истерии от легких побед, ассигнования будут увеличены вдвое! Придавая большое значение огневой мощи, флот США пошел на повсеместную замену шестидюймовой (калибр 152 мм) артиллерии на восьмидюймовую (203 мм), что значительно усилило американские броненосцы. Понимая, кому могут угрожать эти корабли, на увеличение калибра противоминной артиллерии пошла и Япония. Это был колоссальный шаг вперед. И только консервативная законодательница морской моды — Великобритания — осталась безучастной. Главный «ниспровергатель вековых устоев» Джон Фишер никогда не довольствовался полумерами. Требовалось что‑то более значительное и революционное!

В 1899 году Фишер становится командующим Средиземноморского флота — должность для вице–адмирала невероятно престижная и почетная. Будущему реформатору всего 58 лет, и не вызывает сомнений, что дальнейший карьерный рост будет стремителен. Теперь, купаясь в лучах южного солнца, можно забыть о дерзновенных проектах молодости. Но нет! Фишер буквально затретировал флот чередующимися маневрами и состоянием боевой готовности. Капитан Райли пишет о тех «веселых» днях: «В те недолгие часы, когда на мачтах «Реноуна» (флагманский броненосец командующего) не было никаких сигналов эскадре, мы знали, что наш Джеки спит. Флот сожалел лишь об одном — Джеки почти не спал!» «Первейшей обязанностью флота является постоянная готовность нанести удар по врагу, — писал вице–адмирал, — достичь каковой возможно лишь путем концентрации сил в кораблях, чья высокая боеспособность не вызывала сомнений». То, что подобные корабли у Англии скоро появятся, и не без участия командующего Средиземноморским флотом и его соратников, сомневаться не приходилось. Жизненное кредо Фишера — «Отвали или навались!» — помогало вице–адмиралу в самые тяжелые моменты его жизни и приводило к достижению цели. Подобному принципу Джеки был верен с юношеских лет.

Фишер родился 25 января 1841 года на острове Цейлон в семье кофейного плантатора и отставного капитана флота. Его отец, служивший некогда адъютантом губернатора острова, и привил мальчишке страстную любовь к морю. Видимо, с урожаем кофе в те времена было туго, ибо Джона и его шестерых братьев и сестер отец был вынужден отправить в метрополию, надеясь, что там, в Англии, им не дадут умереть от голода многочисленные родственники. Начало было удручающим, но мальчик не унывал. В 13 лет он становится кадетом морского корпуса, где, по его словам, «работает как слон». Результаты его упорства и рвения не замедлят сказаться на аттестации — в 20 лет он отличник по большинству дисциплин, а уже через полгода — инструктор на трехпалубном «Экселленте». Сказать, что юный моряк любил больше — корабли или их артиллерию, — теперь сложно. Очевидно, что и то и другое, раз подобный сплав привел его к воплощению проекта «Дредноута» — тяжелого артиллерийского корабля. С момента практики на «Экселленте» и «Виктори» начинается и научно–техническая деятельность Фишера на флоте. В марте 1863 года офицер гордо ступает на палубу первого броненосного фрегата флота Его Величества «Уорриор». Корабль являлся символом морского могущества Великобритании и адекватным ответом подобному французскому «Глуару». С великолепными рекомендациями в 1881 году Джон Арбутнот Фишер получает в командование свой первый броненосец — «Инфлексибл». Здесь, на палубе громоздкого, стального левиафана, капитан знакомится с молодым и предприимчивым инженером Филипом Уотсом Позднее последний станет широко известен, возглавив через много лет британский Отдел кораблестроения, а пока двое людей, страстно любящих свое дело, обсуждают необходимость перевооружения стандартного «капитального» корабля.

Первые соображения этого тандема, изложенные на бумаге, напрочь отметаются главным строителем флота Натаниэлем Барнаби. Фишер слегка обескуражен, но упорен, как «индийский мул», в отстаивании своих взглядов. Он уже «навалился», и все кто не согласны, должны будут очень скоро «отвалить». Бомбардировка Александрии эскадрой Сеймура лишь укрепила его взгляды…

Сейчас, в чине командующего Средиземноморским флотом, вице–адмирал занялся экспериментами по стрельбе на дальние дистанции. Справедливо полагая, что самым страшным врагом линкора является миноносец с его торпедами, Фишер старался держать этот тип корабля на почтительном расстоянии. «Нужен предельно точный залп из нескольких пушек, — отмечал он, — и требуется прибор, позволяющий выстрелить из них предельно точно». К идентичной идее чуть позднее придет друг Фишера, капитан корабля Его Величества «Сцилла» Перси Скотт, начавший свои опыты с ПУАО (прибором управления артиллерийским огнем) в далеком 1898 году. Подопечные Скота стреляли остро отточенными карандашами из тренажерной пушки по бумажным мишеням, но через 14 лет, в 1912 году, прибор, созданный Скотом, станет неотъемлемым атрибутом любого дредноута.

В1901 году отличился еще один соратник Фишера—Артур Уилсон. На больших ежегодных маневрах флота этот тактик- теоретик впервые применил «crossing the Т» — охват головы колонны противника и сосредоточение огня по его ведущим кораблям Это ноу–хау сразу стало классикой тактики морского боя и вожделенной, несбыточной мечтой всех флотоводцев мира вплоть до 50–х годов XX столетия. Осуществление этого приема «вчистую» удавалось немногим, и лишь несколько раз (дебютантом здесь стал адмирал Того в Цусимском бою), так как требовало значительного превосходства над противником в скорости. Теперь к проблеме усиления вооружения добавлялась еще одна — необходимость быть быстрее!

Прорывным стал 1903 год, когда сразу несколько человек прямо озвучили то, о чем многие (в том числе и Фишер) говорили вполголоса. Пока корабли ведущих флотов мира увеличивали свой вспомогательный калибр, итальянский кораблестроитель Витторио Куниберти начертал перспективный проект совершенного броненосца.

По выкладкам итальянца, линкор водоизмещением 17 тысяч тонн нес 12 (!) пушек стандартного для броненосцев 305–мм калибра в восьми двух- и одноорудийных башнях. Жизненно важные части линкора Куниберти прикрыл броней под стать калибру. Толщину броневого пояса и палубы он довел до тех самых 12 дюймов (305 мм). Не прошло и двух недель, как циклопический броненосец в «синьке» лег на стол морского министра в Риме. Увы! Несмотря на блестящую репутацию и весомый авторитет создателя, проект заморозили. Италия на тот момент представляла собой слишком бедную страну, чтобы осуществить задуманное талантливым конструктором.

Министр извинился, а одержимый идеей Куниберти выплеснул ее на страницы популярного военно–морского справочника «Джейн. Боевые корабли», издающегося, кстати, по сей день. Инженер, что называется, «бил в точку», озаглавив статью «Идеальный линкор для Британского флота». Не считаться с мнением человека, создавшего снарядные электроподъемники и вращающуюся корабельную орудийную платформу, в военно–морских кругах не могли.

Проект вызвал огромный резонанс — благо к нему и так шли уверенно, но черепашьими темпами. Все словно прозрели! Фишер ликовал, прочитав работу. Его близкий друг и главный конструктор базы ВМФ на Мальте В. Гард стал еще одним человеком, кто смог на бумаге не менее смело, чем Куниберти, обрисовать мечту адмирала. Чуть ранее, в 1900 году, Гард, по личной просьбе Фишера, продумал и изобразил нечто потрясающее — броненосец исполинских размеров с 10 орудиями всесокрушающего калибра! Не без доли претенциозности проект окрестили «Антэйкебл» («Недосягаемый»).

Особо импонировало Фишеру то, что вариант Гарда был еще более быстроходным, чем итальянский, — 25 узлов против 24 у Куниберти. Оба революционных предложения вызвали споры. В статье, опубликованной в популярном лондонском журнале «Инджинир», указывалось: «Наступит день, когда подобный корабль появится на нашем флоте, но пока, по общему мнению, — еще не скоро». Непререкаемый авторитет в области кораблестроения сэр Уильям Уайт сказал: «А нужен ли такой броненосец нам, чье морское могущество не вызывает сомнений?»

Пока англичане вели жаркие дискуссии, на другом конце Атлантического океана, в США, к власти пришел президент Теодор Рузвельт. В вопросах кораблестроения он разбирался чуть лучше, чем его сеттер Чак играл в гольф. Но пытливый ум хозяина Белого дома уловил те перспективы, которые открывал проект Куниберти. США по праву (после победы над Испанией в 1898 г.) считали себя одной из ведущих морских держав, и уговаривать налогоплательщиков раскошелиться долю не пришлось. Конгресс проявил редкое в таких случаях единство с главой страны и субсидировал строительство двух (!) новейших, революционных кораблей.

Законопроект был утвержден в самом начале 1904 года и, разумеется, к последствиям Русско–японской войны отношения не имел. Когда в Вашингтоне дали добро, Тихоокеанская эскадра России только подверглась нападению и была блокирована в Порт–Артуре. О «тяжелых боях» Фишера и его команды с собственным Адмиралтейством в Вашингтоне, разумеется, не догадывались. Без сомнений, отправной точкой авангардной кораблестроительной программы американцев стала статья Куниберти и взгляды их соотечественника Альфреда Мэхэна Головным в серии строился «Мичиган». Его проектная документация была готова, когда в Великобритании Фишеру приходилось с пеной у рта доказывать свою правоту.

Очень чуткие к любому шороху из‑за океана, развернули свою программу и японцы, намереваясь заложить свои два суперброненосца. И только коллапс финансов, тающих в схватке с Россией, не позволил сделать все задуманное быстро. Не хватало японцам и опыта, но это уже другой вопрос Как ни крути, а британцы оказывались аутсайдерами. Команда Фишера и оппозиция, словно машины одного корабля, работали винтами «враздрай» — один вращался влево, а другой вправо. Пены и шума много, но все вертелось на одном месте. У оппонентов «идеального линкора» был железобетонный аргумент — на английских верфях строились самые современные броненосцы империи типа «Кинг Эдвард VII» и «Лорд Нельсон». Корабли весили порядка 16 000 тонн и, главное, кроме привычных четырех двенадцатидюймовых пушек несли по четыре (тип «Эдвард VII») и по десять (тип «Нельсон») орудий калибром 234 мм! К тому же первая серия броненосцев оказалась многочисленной — после «Эдварда VII» на воду намеревались спустить еще шесть единиц. Верфи работали не покладая рук! Взбешенный Фишер, примерявший под себя кресло Первого Морского Лорда, просто «выпотрошил» оппозиционеров, напомнив им о маневрах и стрельбах Королевского флота в 1903 году.

Здесь стоит обратиться к военному историку Александру Больных и его работе «Схватка гигантов». Об упомянутых стрельбах читаем следующее: «До сих пор 234–мм орудие пользовалось любовью британских моряков, и действительно было неплохой артиллерийской системой, но выяснилось, что действенность огня этого орудия чуть ли не в десять раз меньше, чем 305 мм Зато корректировать стрельбу главного калибра всплески этих орудий мешали изрядно. Про средний калибр уже никто не говорил». Все предельно ясно! Фишер гвоздил доводами, словно сам был двенадцатидюймовым орудием. Наконец, последний оплот консерватизма пал! Великобритания кинулась догонять остальных (во всяком случае, Японию — по документации и США — по реализации). Фишер метал молнии — «навались или отвали!»

Прежде чем реализовать проект «идеального линкора», Джеки начал коренную реорганизацию Королевского флота. Столь глубоким структурным изменениям не подвергался ни один военный организм со времен обновления македонской армии царя Филиппа (отца Александра Великого) или реформ прусского короля Фридриха II. Фишер ураганом прошелся по всем составляющим флотской жизни — от формирования и обучения личного состава до отправки на слом старых, слабо бронированных и плохо вооруженных кораблей, содержание которых обходилось государству в копеечку. «Как только нога сэра Джона переступила порог Адмиралтейства — начался шторм», — писал о тех днях адмирал Джеллико. Фишер распрощался с должностью командующего Средиземноморским флотом в 1902 году и сразу занял вакантное место Второго Морского Лорда.

Его реформам впору посвятить отдельный литературный труд. Значение их трудно переоценить. Достаточно сказать, что обновленный флот, с легкой руки адмирала, стал тем могучим сплавом людей и техники, который помог Великобритании выстоять и победить в двух мировых войнах. Энергия этого человека стала просто вулканической, когда наконец он перебрался в 1904 году в кресло Первого Морского Лорда. Ни на минуту не забывая о своем непобедимом «капитальном» корабле, Фишер создает особый комитет, должный окончательно переустроить британский флот.

Пока под сводами Адмиралтейства бушуют страсти, члены комитета — мозговой штаб Первого Лорда — пытаются решить самый актуальный вопрос каким быть новому линкору? Свою лепту в окончательное решение проблемы внес президент знаменитой фирмы «Армстронг» Э. Нобл. С Фишером они дружили очень давно, и в один из пасмурных лондонских дней на малиновое сукно адмиральского стола Нобл положил эскизный чертеж линкора с 16 десятидюймовыми (калибр 254 мм) орудиями. Фишер невольно ахнул, и неизвестно, каким бы стал еще не рожденный корабль, если бы не адмирал Г. Джексон и член комитета А. Бэкон. Именно эти люди настояли на увеличении калибра до 12 дюймов. Во время «мягкой» дискуссии Нобл, как судостроитель–практик, невольно съежился — такого количества тяжелых пушек броненосцы еще не несли, и предположить, как поведет себя корабль во время стрельбы, не мог никто. Опасения президента были оправданы, и тогда импульсивный Первый Морской Лорд решил все одним росчерком пера. В окончательном варианте орудий будет десять, с калибром 305 мм Но даже в этом случае ничего подобного практика мирового судостроения еще не знала!

Будущий символ эпохи и морского господства заложили в мае 1905 года на Королевских верфях Портсмута. По некоторым источникам, линкор начали постройкой 2 октября, а в мае на верфи только отправили проектную документацию. Как бы там ни было, но принято считать, что корабль построили в рекордные сроки — за один год и один день! Стандартные эскадренные броненосцы того времени проводили на стапеле, а затем в достройке (на плаву) от двух до трех с половиной лет. Легенда о невероятной скорости ввода в строй корабля подобного класса (один год и один день) вот уже почти столетие кочует по различным историческим и специализированным морским изданиям Работа Портсмутской верфи находилась под пристальным вниманием Первого Морского Лорда, который нашел применение своей кипучей энергии и здесь.

Постоянно посещая верфи и торопя рабочих, Фишер придумал и внедрил множество новаций, экономивших время на каждой стадии постройки. Одним из таких новшеств стали стандартные, то есть взаимозаменяемые, части конструкции корпуса. Как раз в то время, когда Комитет разрабатывал проект «Дредноута», на стапеле достраивался броненосец «Кинг Эдвард VII», массивный корпус которою склепывался из нескольких тысяч стальных пластин разной конфигурации. Фишер настоял, чтобы корпус нового линкора большей частью состоял из взаимозаменяемых листов прямоугольной формы.

По мнению большинства историков, это простое новшество сберегло почти целый год рабочего времени. «Корпус «Дредноута» буквально на глазах изумленных докеров обрел очертания всего за 18 недель — срок ничтожно малый», — пишет Дэвид Ховард. И, конечно, большую роль сыграло наличие готовых башен с орудиями главного калибра. Первый Лорд, одержимый своим «идеальным» линкором, просто изъял готовые башни броненосцев «Агамемнон» и «Лорд Нельсон», поставив их на свое детище. Признаюсь, причины подобной поспешности Фишера понять сложно.

Даже если до его ушей доходила информация о создании подобного линкора в США, то эту страну потенциальным противником не считали и на морские достижения американцев в Британии смотрели сквозь пальцы. Дело, скорее всего, в бешеном, совсем не английском темпераменте Джона Арбутнота Фишера.

3 октября 1906 года новый броненосец, получивший гордое имя «Дредноут» («Неустрашимый») — традиционное для кораблей Королевского флота, — вышел на ходовые испытания. Стрельба всем бортом, что больше всего волновало конструкторов и адмиралов, прошла успешно: «Корабль слегка вздрогнул», — отмечает сэр Ф. Уоттс, директор Портсмутских верфей. Все облегченно вздохнули, когда линкор выпустил в небо почти 5 тонн стали одним залпом!

«Дредноут» прошел от берегов Англии дальний путь в Средиземное море, после чего его курс пролег в Атлантику, к острову Тринидад. На обратном пути случился ряд поломок, и линкор вернули на верфи — устранять дефекты. Окончательно флот принял новый корабль только в декабре 1906 года. Не так давно англичане предали огласке документы Портсмутских верфей, где началом постройки значится май 1905 года.

Получается, что срок не такой уж и рекордный — 20 месяцев. С устранением неполадок (регулировка привода рулей и установка на место оторванного куска обшивки) сюда следует приплюсовать еще 90 дней. Для английских верфей получившийся срок в 23 месяца чем‑то экстраординарным не являлся. Так, знаменитый броненосец «Мажестик» (по типу которого строился флагман адмирала Того «Микаса») передали флоту через 20 месяцев после закладки. Расхожий миф об одном годе и одном дне рассеивается, как лондонский туман, но и в этом случае для абсолютно нового (по технологиям) корабля срок постройки изумляющий.

Новорожденный исполин поразил не только Англию — «Дредноут» удивил весь мир! Во всех отношениях новый линкор являлся самым сложным техническим устройством своего времени. «Дредноут» был длиннее (160 м при ширине 25 м), имел большую осадку (порядка 9 м), чем любой броненосец, построенный до него.

Нормальное водоизмещение корабля достигало 18120 тонн, что минимум на 2 тысячи тонн превышало вес линкоров старшего поколения. Подобное увеличение размеров диктовалось необходимостью усилить артиллерийскую мощь корабля, ради чего, собственно, этот шедевр и создавался. Впервые в истории на палубе увеличенного броненосца разместили целых пять башен с десятью орудиями главного калибра. Три установили по диаметральной плоскости: на баке, шкафуте и корме (в передней, средней и задней частях корабля). Еще две разместили по сторонам от носовой надстройки, концентрируя, таким образом, огонь шести 305–мм пушек из трех башен по курсу нового линкора. Фишеру подобное ромбовидное расположение артиллерии импонировало больше всего. Теперь, по его мнению, от его детища неприятель мог только убегать, а «Дредноут» в носовом залпе в полтора раза превосходил бортовой залп любого броненосца того времени.

Идея была хороша, но работала лишь при отсутствии подобных новейших кораблей у противника. Более того, ведение морского боя по принципу погони, свойственного крейсерам- рейдерам или эскадренным миноносцам, напрочь перечеркивало всю концепцию линейной тактики. Исход битвы и после появления «Неустрашимого» решал бортовой огонь кораблей, идущих один за другим в кильватерной колонне. Эту изначальную ущербность проекта британцы вскоре подкорректируют, сдвинув боковые башни относительно друг друга, что давало возможность стрелять в сторону противоположного борта. По такому же пути пошли и немцы, слепо доверившись опыту «просвещенных мореплавателей». При бортовом залпе «Дредноута» в дело вступали четыре башни с восемью орудиями соответственно, что превосходило огневую мощь любого броненосца в два раза.

Но особо следует отметить не артиллерию, а машины нового корабля. «Дредноут» стал первым в мире «капитальным» военным кораблем, оснащенным паровыми турбинами. До этого подобное нововведение было скорее экспериментальным и применялось на небольших судах.

В прошлое уходили времена громоздких паровых машин, чей грохот сводил с ума техников и кочегаров, работающих в этом аду до изнеможения. Люди, вооруженные лопатами и тачками, перекидывали сотни тонн угля в сутки, питая прожорливые топки броненосцев необходимым горючим. Кроме невообразимого шума в машинных отделениях стояла жуткая грязь от угольной пыли, воды, конденсата и технических масел. Турбины радикально изменили всё: 8 агрегатов системы Парсонса, питаемые 18 котлами, развивали мощность 23 тысячи л. с., что позволяло новому кораблю двигаться с уникальной для линкора скоростью — 21 узел (почти 38,9 км/ч)! В те годы подобными показателями могли похвастаться лишь крейсера. А здесь линейный корабль!

Подлинная революция произошла и в обеспечении жизнедеятельности экипажа нового линкора. «Дредноут» обслуживали 733 матроса и офицера. Ломая вековые устои, проектировщики (с подачи Фишера) разместили кубрики рядового состава в кормовой части корабля — над машинным отделением. Офицерские каюты сдвинули к носу — под надстройку и переднюю башню главного калибра До появления «Дредноута» Королевский флот селил личный состав по обратной схеме: бак — матросам, ют — офицерам. И, без сомнения, возросшие размеры корабля позволили создать невиданный ранее комфорт для его обитателей.

Позаботились конструкторы и о живучести своего шедевра. Прикрыв все жизненно важные части линкора броней в 280 мм, корпус разделили на 18 герметичных отсеков, что, по мнению специалистов, позволяло выдержать попадание двух торпед.

Несмотря на невероятный пиар со стороны британской прессы, не оставлявшей в покое всю деятельность Джона Фишера с момента появления его в Адмиралтействе, детище Первого Морского Лорда имело и ряд серьезных недостатков. Так, слепая вера в мощь основной артиллерии почти лишила первый концептуальный корабль артиллерии вспомогательной. Скорее для приличия «Дредноут» вооружили 24 пушками калибра 76 мм, установив их на прожекторных площадках, крыльях мостика и (по две штуки) на каждой башне главного калибра. В последнем случае эти небольшие орудия стояли абсолютно открытыми, не имея даже противоосколочных щитов. Говорить о неэффективности подобных артсистем для морского боя не приходится. Причинить реальный ущерб вышедшим в атаку миноносцам врага эти пушки могли лишь в непосредственной близости, что чревато катастрофой — «Дредноут» рисковал быть «нашпигованным» торпедами даже подбитого противника.

Вызывала нарекания и мачта, расположенная за первой дымовой трубой. Мало того, что с боевого марса, из‑за дыма, сигнальщики и корректировщики ничего не видели, они еще и рисковали при спуске на палубу. Скобы трапа внутри пустотелой трубчатой мачты во время хода корабля нагревались от горячего воздуха в трубе так, что становились травмоопасными. Наблюдатели решили проблему с помощью толстых перчаток, но дышать в шахте мачты было очень тяжело. Этот недостаток откроется позднее, а пока газеты восторженно писали об «обобщенном и учтенном опыте морских сражений, воплощенном в конструкции новейшего линейного корабля Королевского флота».

Англичане, проанализировав боевые повреждения броненосцев в Японо–китайской и Испано–американской войнах, впервые сделали мачту трехногой, что значительно повышало ее живучесть. Позднее такая конструкция станет обычной и широко распространенной почти во всех флотах мира.

Пока же складывалось впечатление, что воплощенная в металле концепция «all big gun» полностью заслонила от Фишера реалии ведения морской войны. К сожалению, фраза: ««Дредноут» следовало бы переименовать в «Крутое яйцо». Почему? Потому что его невозможно разбить!» — написанная восторженным Первым Морским Лордом в декабре 1906 года (сразу после вступления корабля в строй), стала руководством к действию и зацементировала ошибки конструкторов (и самого Фишера), за которые позднее английские моряки расплатятся своей кровью.

Корабль обошелся налогоплательщикам в астрономическую сумму — 1 783 883 фунта стерлингов (почти втрое дороже обычного броненосца). В Адмиралтействе злопыхатели и завистники в очередной раз укололи Джона Фишера, окрестив его суперлинкор «воплощением буйного и безудержно расточительного тщеславия». Первый Морской Лорд реагировал с холодной надменностью и молчаливым презрением

Как бы там ни было, но даже при наличии серьезных недоработок и просчетов, что естественно для первопроходцев, англичане смогли создать корабль, ставший эпохальным явлением как в истории кораблестроения, так и в военной истории в целом Значение этого линкора трудно переоценить, и оно вполне сопоставимо с появлением после Второй мировой войны баллистических ракет, стратегических бомбардировщиков или атомных подводных лодок.

«Дредноут» настолько опережал время и превосходил все ранее созданные боевые корабли, что все броненосные эскадры можно сразу отправлять на слом — они моментально устарели. Как следствие, все основные (и второстепенные) морские державы в срочном порядке развернули строительство аналогичных кораблей у себя или заказали их в странах, способных построить подобные колоссы. Теперь, с легкой руки англичан, имя их первенца станет нарицательным для целого класса могучих артиллерийских исполинов.

Мир охватит небывалая по масштабам гонка морских вооружений, более известная как «дредноутная лихорадка». Иметь в составе своего флота подобные корабли станет на долгие годы предметом престижа страны. Это желание сродни нынешнему стремлению ряда государств обзавестись ядерным оружием

С 1906 года «идеальный британский линкор» на долгие годы определил пути развития инженерной кораблестроительной мысли и самой стратегии морской войны. Все последующие линейные корабли мира после появления «Дредноута» уже не несли в себе ничего нового, являясь, по существу, увеличенной и более вооруженной моделью того самого проекта, который «выстрадал» Джон Фишер и реализовали верфи Портсмута. В 1906 году ничего этого Первый Морской Лорд и его Комитет знать не могли.

На сером борту «Дредноута» красовался герб броненосца — рыцарская перчатка, сжимающая золотой ключ. Очень символичный знак! Только подобные корабли открывали дверь безраздельному господству в океанах. Но один корабль не мог помешать другим претендентам эту дверь захлопнуть. Как ни был совершенен «Дредноут», противостоять эскадрам устаревших броненосцев в одиночку он не мог. Срочно требовался дредноутный флот! И пока на английских верфях закладывались новые «властелины морей», неуемный Фишер выдвинул очередную революционную идею. Симбиоз мощной артиллерии и высокой скорости привел к появлению еще более невиданных кораблей — линейных крейсеров! Здесь Фишера окончательно понесло, и «борзые океана» (как метко окрестили этот тип журналисты), пугавшие врага своими размерами, скоростью и десятками огромных орудий, оказались слабо защищенными. За спринтерские качества приходилось платить! Сам Фишер боготворил эти корабли, но отвечали они ему черной неблагодарностью, взрываясь при огневом контакте с противником и унося тысячи жизней своих экипажей в пучину. Первым из этой серии «борзых» стал линейный крейсер «Инвинсибл» («Непобедимый»), вошедший в строй в 1908 году и вызвавший колоссальный резонанс.

Теперь стоит вернуться к роли Русско–японской войны в вышеописанных событиях. Если вспомнить высказывание историка И. Бунича, то именно в «ее огненном вихре англичане увидели новый класс корабля». Скорее косвенно! Самое крупное морское сражение этой войны — Цусимское — произошло в мае 1905 года, когда «Дредноут» окончательно был оформлен в чертежах и заложен на верфи. Конечно, в Адмиралтействе с интересом следили за ходом боев, благо Япония являлась стратегическим союзником Великобритании, и получали о них самую достоверную информацию. Причем, что называется, из первых рук. О набившем оскомину всем, в том числе и адмиралу Того, офицере и журналисте по совместительству Сеппинге–Райте упоминалось неоднократно. Менее известен контр–адмирал сэр Уильям Пакенхэм, который буквально дневал и ночевал на кораблях микадо, давая советы и составляя обширные рапорты для своего начальства. Не исключено, что оценка этого офицера послужила заключительным аккордом в принятии решения о создании трехногих мачт. Еще бы: только в роковом для русских бою в Желтом море 28 июля 1904 года единственный снаряд, попавший в основание грот–мачты флагманского броненосца «Цесаревич», не только перебил весь штаб, но и едва не вывернул мачту вместе с боевой рубкой.

Последствия огня японцев в Цусимском бою были еще значительней. В первые 30 — 50 минут сражения ведущие линкоры эскадры З. Рожественского сразу лишились и большинства мачт, и части труб. Однако утверждать, что Фишера осенило обновить Королевский флот на основе рапортов военных советников, просто несерьезно. Скорее итог разгрома русских эскадр лишь подтвердил правильность пути, по которому Морской Лорд и его соратники шли не один год

Подтверждается это и американской кораблестроительной программой. Свой многопушечный, «капитальный» корабль в США заложили всего на два месяца позже англичан, хотя конгресс ратифицировал проект его создания еще в 1904 году. Если бы не медлительность американцев, то новый класс мог носить название не дредноутов, а мичиганов. Но в США не торопились, и ввели в строй свой «Мичиган» только в 1909 году! Во–первых, у американцев не было Фишера, а во–вторых, необходимости в подобных темпах строительства. Флот США ориентировался на предстоящую в перспективе схватку с Японией, о чем свидетельствует принятие в 1907 году так называемого «желтого плана» — превентивного удара по Японским островам

В том же году президент–миротворец Т. Рузвельт послал в большое плавание свой «Великий Белый флот». Армада из 16 броненосцев, сияющих белоснежной краской, посетила крупнейшие порты мира, включая японские. Японцы восторженно кивали головами, хитро улыбались, а затем попросили непрошенных янки убраться по добру–по здорову. И Формоза, и Гавайские острова превратились в яблоко раздора.

Несмотря на подготовку технической документации, перейти к реальному созданию своих дредноутов Япония пока не могла: мешали большой послевоенный государственный долг, отсутствие материальной базы и опыта. Желание не всегда означает возможность. И только опираясь на помощь Великобритании, Токио в 1909 году заложил свои линкоры — два корабля типа «Кавачи». Так, с некоторым опозданием, Страна восходящего солнца включилась в изнурительную гонку морских вооружений, ориентируясь на своего главного конкурента — Соединенные Штаты.

Американцы, имея запас времени, строили свои дредноуты добротно и обстоятельно, часто выдавая «на гора» технические решения, которые не пришли в голову британцам. Пока Фишер экспериментировал с ромбовидным расположением башен, закладывая очередную серию линкоров, в США сразу перешли на линейно–возвышенный способ их установки (башни монтировались ступенчато, одна за другой на разной высоте). Очень быстро это переняли и другие флоты, оценив рациональность открытия.

Принадлежит американским кораблестроителям и приоритет в способе бронирования своих дредноутов. Их линкоры типа «Невада» впервые в мире защищались по принципу «все или ничего». Броня прикрывала цитадель, палубы, орудийные башни и другие жизненно важные центры корабля, но отсутствовала в оконечностях и части надстроек. В условиях морского боя тяжелые снаряды с легкостью прошивали незащищенные места американских линкоров, не взрываясь и не влияя на их боеспособность. Зато орудия, боезапас, машины, рулевые приводы и посты управления были прикрыты просто монументально! Подобная схема давала колоссальный выигрыш в весе и очень скоро завоевала своих поклонников в Европе и Японии. Британцы и немцы поначалу бронировали абсолютно все, кроме мачт, труб, воздухозаборников и другой палубной мелочи. Коммодор Кийз как‑то заметил: «Если бы немцы могли, то одели бы в металл свои знамена». Большие снаряды тонкая в оконечностях и надстройках броня не держала, а вот привес в тоннах давала внушительный.

Англичане очень скоро оценили американский опыт, а вот немцы остались верны себе, предпочитая экономить на калибре тяжелых орудий и весе их башен. Как следствие, все дредноуты Гохзеефлотте и, позднее, кригсмарине, обладая уникальной живучестью, выглядели недовооруженными.

На фоне вялой и не очень выразительной конкуренции Токио и Вашингтона противостояние между Лондоном и Берлином выглядит просто эпическим Неслучайно историк А Больных окрестил военно–морское соперничество двух европейских держав «схваткой гигантов». И хотя неубедительные попытки оспорить у Англии ее титул «владычицы морей» в Германии предпринимались с конца XIX века, подлинные страсти разгорелись с того момента, когда корабль Его Величества «Дредноут» предстал перед восхищенными взорами военных моряков и обывателей Портсмута. Правда, и здесь стоит оговориться. Появление столь концептуального корабля не было вызвано стремлением англичан «поставить тевтонов на место», как часто трактуют события многие историки. Фишер, начав кардинально перевооружать и реорганизовывать флот, мыслил категориями имперскими. Иными словами, рыцарская перчатка в гербе нового броненосца была брошена всем, кто мог представлять угрозу британской короне в любом уголке необъятной империи.

Великобритания, руководствуясь в политике приоритетом собственных интересов, редко имела постоянных противников и союзников. Список первых и последних всегда был изменчив, подобно графику приливов в Ирландском море, и зависел от баланса сил в мире.

Амбициозный и честолюбивый кайзер Вильгельм II, мечтавший о замене англосаксонского мироустройства на германское, оказался не в том месте и не в то время. Во всяком случае, для англичан. Немцы считали себя не только обделенными при колониальном разделе мира, но и способными ответить на вызов британцев. Особо не задумываясь о последствиях, германский император и его единомышленник, гросс–адмирал Альфред фон Тирпиц, перчатку, брошенную Фишером, подняли. Однако Германии требовался собственный золотой ключ! Появление «Дредноута», подобно катализатору, накалило страсти до предела и вовлекло обе державы в бешеную гонку на выживание. В1914 году смертельное морское родео закончится мировой войной!

К скипетру Нептуна немцы присматривались давно. Имея мощнейшую сухопутную армию, Германия содержала флот на правах нелюбимого пасынка. Но когда к власти в 1888 году пришел по–прусски жесткий и вместе с тем романтичный Вильгельм II, ситуация резко изменилась. Бабушкой молодого императора являлась «королева всех королев» — Виктория, чье имя стало синонимом целой эпохи. Частенько Вилли (так уменьшительно — ласкательно называли самодержца в родственных кругах) гостил в Англии, где его генетическая страсть к морю находила свой выход. Его каникулы у знаменитой английской бабушки проходили на палубах яхт и боевых кораблей. Виктория первой подметила больное честолюбие внука и его уникальную способность «сталкивать людей лбами». К сожалению при наличии короны на голове, сталкивать можно и страны. Амбиции захлестывали молодого Гогенцоллерна и, унаследовав от отца трон, Вильгельм получил власть над страной, чья доля в мировом объеме производства достигла в конце XIX столетия 22%. Германия уходила в экономический прорыв, оставляя позади большинство развитых стран, и только глупец мог предположить, что здоровая конкуренция на рынках выльется в вооруженное противостояние. Даже при отсутствии обширной империи немецкие добротно сделанные, качественные товары находили своего потребителя по всему миру. Но кайзеру этого было мало!

Страсть к интригам и двойственность натуры методично делали свое дело. В довершение к собственным недостаткам Вилли страдал комплексом неполноценности по отношению к своему дяде — будущему английскому королю Эдуарду VII. Без преувеличения можно сказать, что этот душевный порок вылился в желчную неприязнь ко всему английскому. И когда в 1897 году Германия превзошла Англию по объему выпуска стали, а двумя годами раннее обеспечила свое стратегическое доминирование сразу в двух морях — Балтийском и Северном, прорыв Кильский канал, германский император решил «срубить сук, на котором сидит Эдди (Эдуард VII)». О том, что упадет не только он сам, но и его страна, Вильгельм II Гогенцоллерн не мог и предположить. Его безапелляционное приветствие своему кузену Ники (русскому императору Николаю II): «Адмирал Атлантического океана (кайзер) приветствует адмирала океана Тихого!» — могло шокировать кого–угодно. При таких раскладах Эдуарду оставались озеро Лох–Несс и пара прудов в лондонском Гайд–парке. Причем без альтернатив. То, что флот его дяди вдвое сильнее, чем флоты России и Германии вместе взятых, императора волновало мало. Под его чутким руководством немцы впряглись в тяжелую работу по воссозданию морского имперского величия.

Желание кайзера свергнуть «владычицу морей» с ее океанского престола нашло горячий отклик в душе другого, не менее честолюбивого немца — адмирала Альфреда фон Тирпица.

Тирпиц родился в 1848 году в городе Бранденбург, что неподалеку от Берлина. Отец будущего создателя германской военно–морской мощи был обычным прусским чиновником Альфред, подобно Джеки Фишеру, пошел на флот совсем юным — в 16 лет. Карьерный рост молодого Тирпица, благодаря его феноменальным способностям, оказался так же стремителен, как и его оппонента из Альбиона. В1895 году он уже контр–адмирал и командующий крейсерской эскадрой на Дальнем Востоке, где Германия усиливала свое влияние, пытаясь «отхватить» торговые концессии и часть ничейной (точнее, китайской) территории.

Современники рисуют Альфреда фон Тирпица человеком очень мягким, тактичным и необыкновенно скромным Ко всему, контр–адмирал кроме незаурядного математического ума обладал блестящим чувством юмора, что являлось большой редкостью для прусского офицера. Нужно иметь немалую долю злой иронии к себе и своим соотечественникам, чтобы позволить подобное высказывание: «Пруссак всегда выглядит так, словно проглотил шомпол своего ружья». К слову, сам шутник отличался отменной выправкой и в зрелые годы. Но особо выделялся офицер своим вкрадчивым, высоким голосом, сбивавшимся при волнении на фальцет, и очень своеобразной, окладистой, раздвоенной бородой.

Труд американца Мэхэма произвел на Тирпица ошеломляющее впечатление. И хотя книга «О влиянии морской мощи» в большей степени адресовалась Королевскому флоту, доминирующему на тот момент, германский контр–адмирал увязал теории автора с насущными политическими и экономическими потребностями своей страны. «Если мы намерены выйти в мир и укрепить наши торговые позиции с помощью моря, — утверждал Тирпиц, — и не позаботимся о создании достаточно мощного флота, постройка наша будет весьма непрочной». Свои взгляды он изложил в ряде докладных записок, направленных в Берлин.

Подобное рвение и забота о нуждах своего государства не остались незамеченными императором Вильгельмом, мечтавшем о создании сильнейшего ВМФ. Тирпица мгновенно катапультировали с Дальнего Востока на родину и сразу предложили должность статс–секретаря по военно–морским делам. Означало это одно — контр–адмирал очутился в министерском кресле с почти неограниченными возможностями. Кайзер, торопившийся во всем, сразу потребовал приступить к делу. «Англия заигралась, — кричал он, — нужно поставить ее на место!» Уловив настроение своего императора, Тирпиц в 1897 году, после вступления на должность, выпустил секретный меморандум для старших офицеров армии и флота, где указывалось, что «ситуация противоборства с Англией требует введения в строй линейных кораблей в возможно больших количествах». Однако стоит отдать должное проницательности и хитрости статс–секретаря. Всегда деликатный и невозмутимый, он вкрадчиво говорил министру иностранных дел: «Политика — ваша забота. Я лишь строю корабли».

И пока кайзер демонстративно грозил Британии безоружным (пока) кулаком, Тирпиц тихонько отправил своих дочерей в женский колледж в английском Челтенхэме. Кстати, что не может не удивлять, общепринятым языком общения при дворе германского владыки был английский, подобно тому, как в Петербурге дворянство общалось на французском. Несмотря на такую разность темперамента и характера, кайзер и статс–секретарь взялись за общее дело с недюжинной энергией и совсем не прусским энтузиазмом И если Фишеру приходилось ломать старый уклад и перекраивать военно–морской организм по–новому, то Тирпицу оказалось еще труднее — он начал создавать германский флот с нуля!

В отличие от англичан, широко не афиширующих флотские дела и проблемы и решающих их кулуарно, немцы пошли по пути прямо противоположному. В стране развернули широчайшую общенациональную кампанию, захватившую все слои населения Германии. Альфред фон Тирпиц создал так называемую Морскую лигу, в чьи обязанности входило «вдалбливание» в головы обывателей постулата о необходимости иметь мощный флот. В школах на эту тему писались сочинения, выпускались почтовые марки и открытки, устраивались экскурсии в портовые города и на верфи.

В декабре 1897 года рейхстаг большинством голосов проголосовал за коренную модернизацию германских ВМС. Немцы скрупулезно подсчитали свои финансовые возможности и объективно решили строить 69 новых кораблей различных классов. На семидесятый, судя по всему, средств не хватило, но и в этом случае налогоплательщику предстояло затянуть пояса—новая амбициозная программа обходилась в 408 миллионов марок! Предполагалось строить сразу 29 (!) броненосцев, из которых 19 являлись первоклассными линкорами водоизмещением от 12 до 13,5 тысяч тонн. Остальные 10 кораблей планировались как небольшие броненосцы береговой обороны.

Надо отдать немцам должное — постарались они на славу! К 1901 году их флот получил 5 новых линкоров типа «Кайзер Барбаросса» и еще 5 типа «Виттельсбах». Корабли были укрыты отменной крупповской сталью толщиной от 50 мм (палуба) до 250 мм (рубка и башни). Не все оказалось ладным для достойного ответа британцам с артиллерией: главный калибр всех десяти мастодонтов оказался малоубедительным — всего 240мм Британские колоссы типа «Мажестик» несли орудия в 12 дюймов (305 мм). Тирпица подобные обстоятельства сильно не огорчили — германские оружейники осваивали технологии производства новых, более мощных стволов, и следующая серия линкоров — типа «Брауншвейг» — вооружалась уже 11–дюймовой (280–мм) артиллерией.

Пока же верфи стабильно давали три корабля ежегодно, статс–секретарь вносит в рейхстаг новое предложение. В 1900 году депутаты поддерживают очередное предложение Тирпица по изменению, модернизации и укреплению верфей, гаваней и портов. Субсидируются средства на открытие многочисленных училищ для подготовки личного состава ВМФ по всей стране. По мнению большинства историков, успех законопроекта обеспечили представители среднего класса — те самые люди, которые еще два года назад смеялись над чванливым императором и его потугами «щелкнуть дядю Эдварда по носу». Великолепно организованная пропагандистская компания сделала свое дело: немцы твердо решили — флоту быть!

Реакция англичан на «тевтонский вызов» была более сдержанной и двойственной. Когда Эдуард VII с Первым Лордом Адмиралтейства графом Сэлборном посетили Германию, тщеславный кайзер продемонстрировал гостям свой крепнущий флот. Яхта императора «Гогенцоллерн» прошла между рядами новых и старых броненосцев в гавани Киля. Вильгельм сиял, а Эдвард многозначительно перебрасывался едва слышными фразами с Сэлборном. Ситуация была пикантной, и на палубе яхты чувствовалась напряженность. И английские, и германские офицеры свиты молчали. Праздник не удался. Кайзер ликовал!

Тирпиц был в бешенстве — в отличие от своего патрона он предпочитал делать дело, особо не афишируя результатов. Но от статс–секретаря в подобных обстоятельствах ничего не зависело. В конце концов кайзер мог язвительно напомнить своему подчиненному то самое недавнее высказывание: «Я строю корабли. Политика ваша забота». Другого от Тирпица и не требовалось!

Парад в Киле британцев не испугал — их броненосный флот подавлял любого противника и мощью, и численностью, однако попытку немцев сделать свои корабли реальным инструментом политики и фактором непосредственной угрозы теперь приходилось учитывать. Правительство Великобритании отреагировало увеличением ассигнований на ВМС и загрузило верфи заказами на очередные броненосцы. Совсем иначе реагировал на кильские события лорд Фишер. Мало того, что–торговый флот Германии с 1895 года увеличился в 1904 году на 234 %, так еще и эти проклятые германские линкоры! В противовес кайзеру Первый Морской Лорд был отъявленным германофобом Его реплика: «Для Британии флот жизненная необходимость, а для Германии — это ненужная роскошь!» — просочилась на страницы лондонских газет и вызвала очень неоднозначную реакцию.

Импульсивному Джону Фишеру этого показалось мало. Уже готовя удар проектом своего суперлинкора (причем всему миру, а не только немцам), он предлагает не тянуть с развязкой «германской проблемы» и «копенгагировать» флот Вильгельма в его базах! О чем прямо и написал королю. Термин вошел в обиход с 1806 года, когда адмирал Нельсон, решив «наказать» датчан за их торговлю с наполеоновской Францией в обход английской блокады, своей эскадрой бомбардировал Копенгаген с моря. Датчане тогда серьезно обиделись, но, оставшись без кораблей и части доков, английские условия приняли безоговорочно. С тех пор прошло почти 100 лет, и король оказался большим реалистом Прекрасно понимая, что «копенгагирование» немецких баз означает начало европейской войны, ответ Фишеру последовал незамедлительный и без лишних куртуазных оборотов: «Вы просто спятили, сэр Джон!». Фишер посчитал себя непонятым и занялся, подобно Тирпицу, строительством кораблей и реорганизацией флота

Неизвестно, чем закончилось бы это противостояние, если бы в 1906 году не появился «Дредноут». Немцы взялись за дело столь основательно, что к началу Первой мировой войны их флот насчитывал 22 броненосца, прочно заняв второе место в Европе после Великобритании, имевшей к августу 1914 года 40 устаревших линкоров.

Тирпицу не позавидуешь — он из кожи вон лез в своем стремлении добиться паритета с Англией по линейным кораблям Фишеру было проще — он едва успевал списывать в утиль всякое старье, съедавшее бюджетные средства И тут, в довершение ко всем немецким проблемам, — очередной сюрприз британцев.

Шок в Берлине при известии о закладке «Неустрашимого» и его характеристиках трудно передать словами! «Мы вогнали Германию в ступор», — написал Первый Морской Лорд, и был недалек от истины. В 1906 году Тирпиц и кайзер заслуженно гордились своим новоиспеченным Флотом Открытого Моря, чей костяк — 15 линкоров — стоял на якорях в гаванях Киля и Вильгельмсхафена И тут такой удар! Теперь все приходилось начинать сначала!

Немцы, едва не потерявшие самообладания, быстро пришли в себя и заложили свой первый дредноут в июле 1906 года, когда британский исполин уже возводился на стапелях. Тирпиц, проглотивший горькую пилюлю, нашел позитив и в дурных (для немцев) известиях о работах в Англии. Он писал: «С одной стороны, действия англичан показывали, что они принимают нас и нашу программу модернизации флота всерьез, а с другой — мы не могли не понимать, что подоплекой их действий было желание напугать нас».

Британцы уже поставили производство дредноутов на поток, однако они с нетерпением и тревогой ждали появления германского первенца. Немцы спустили на воду свой корабль в Киле в июле 1909 года (чуть позднее американского «Мичигана») при огромном стечении народа, чиновников, в присутствии статс–секретаря и самого кайзера Германский первенец получил имя «Нассау», в честь рейнского герцогства Тут же, на верфях Круппа, строились «Позен», «Рейнланд» и «Вестфален». Историк Дэвид Ховарт объективно заметил, что «Нассау» явил собой образец неуверенного подражания и компромиссных инженерных решений.

Действительно, при водоизмещении 18 670 тонн новый линкор был вооружен 12 орудиями главного калибра в 6 башнях и отлично забронирован: толщина пояса и стен рубки достигала 300 мм! На «Дредноуте» пояс и рубка были укрыты 280–мм броней. Но на этом преимущества заканчивались. Имея на два тяжелых орудия больше, чем у «Неустрашимого», немцы установили на «Нассау» артиллерию калибром 280 мм Вновь повторялась история с двумя первыми сериями броненосцев. Немцы не хотели рисковать и ставили надежные, проверенные артсистемы. Пресса подняла шум! Тирпиц попытался то ли объяснить обывателям, то ли оправдаться перед ними, заявив о «большей начальной скорости снаряда и его броне- пробиваемости у 280–мм орудия», но… Для простых немцев 280 мм выглядели не так внушительно, как английские 305!

В поисках компромисса и желания «удержать» вес корабля, конструкторы установили четыре башни по бортам—две слева и две справа В бортовом залпе сюда добавлялись четыре орудия носовой и кормовой башен, но общее число задействованных стволов ограничивалось восемью—столько же и у «Дредноута». Две башни с противоположной стороны огонь вести не могли. Немцы скрупулезно продублировали ошибку англичан с их ромбовидным расположением артиллерии. И все же вес залпа «британца» был тяжелее. Излишним оказалось и огромное количество противоминных орудий.

Немцы установили на «Нассау» 12 пушек калибра 150 мм и 16 пушек — 88 мм, дополнив этот арсенал 6 торпедными аппаратами (у «Дредноута» их 5). Такое перенасыщение вооружением неизбежно вело к увеличению экипажа. Германский дредноут обслуживали 963 человека, и если офицеры неудобств не испытывали, то матросам приходилось ютиться в тесных кубриках. Особые нарекания вызывала машина линкора. Не рискнув установить турбины, проектировщики ограничились традиционной возвратно–поступательной паровой машиной, сообщавшей кораблю 19 узлов (35 км/ч).

Подлинный прорыв немцы совершили в жизнеобеспечении своего детища. Впервые была применена так называемая «противоторпедная наделка» — продольная переборка, идущая вдоль обеих бортов и защищавшая важнейшие центры корабля. Благодаря ей у «Нассау» имелась как бы еще одна, внутренняя оболочка, размещенная во внешней корпусе. Помимо этого все объемы корабля были разделены на десятки небольших отсеков, напоминающих соты. Утопить подобный линкор стоило большого труда, и эту традицию — делать «капитальные» корабли с высоким коэффициентом живучести — немцы сохранят до спуска на воду своих последних дредноутов и линейных крейсеров перед началом Второй мировой войны. Ряд историков заслуженно отмечают и заботу германских конструкторов о жизни моряков. На «Нассау» экипаж снабдили индивидуальными спасательными жилетами. Причем яркооранжевого цвета, С оглядкой на немцев, это нововведение введут во всех флотах мира.

Не останавливаясь на достигнутом, немцы в 1908 году закладывают свой «ответ» на британский линейный крейсер «Инвинсибл». Их новый корабль, названный «Фон дер Танн», был построен за 24 месяца и, по мнению большинства специалистов, превзошел своего британского «одноклассника» почти по всем показателям Разумеется, кроме калибра тяжелых орудий. Немцы очень торопились, и не успел «Фон дер Танн» коснуться воды, а на верфях уже приклепывали обшивку к шпангоутам двух следующих крейсеров: «Мольтке» и «Гебена». Последний станет широко известен в годы Первой мировой войны…

Примерно с 1910 года, когда «дредноутная лихорадка» была в разгаре, началась «гонка калибров». Англичане уже имели 10 «капитальных» кораблей с двенадцатидюймовой артиллерией, когда до ушей Фишера и его комитета дошли слухи о начале строительства в Германии серии кораблей с 350–мм артиллерией. Учитывая критику Тирпица, ожидать подобного шага приходилось в любой момент. Но, увы, информация оказалась блефом, но Морской Лорд «наживку заглотил». Так появились британские дредноуты типа «Орион» с орудиями калибром 343 мм! Эти корабли больше испугали американцев и японцев, и реакция оказалась однозначной — и те и другие поторопились с введением в строй линкоров с 356–мм артиллерией. Снаряды подобных циклопических орудий весили более 700 кг! Не успокоившись на достигнутом, Джон Фишер и его новый молодой друг Уинстон Черчилль, ставший Первым Лордом Адмиралтейства, решили окончательно добить конкурентов. В 1912 — 1913 годах закладываются самые мощные и сбалансированные линкоры в мире. Пять кораблей типа «Куин Элизабет» стали подлинным воплощением совершенства и силы, неся каждый по восемь орудий калибром 381 мм! Серия этих дредноутов вызвала откровенную зависть и желание подражать во всем мире. Историки единогласно признали за ними титул супердредноутов. Вся пятерка линкоров прошла через две (!) мировых войны, оставив о себе добрую память тысяч моряков и солдат страны, за которую они сражались…

Как ни старался Тирпиц, а «дредноутную гонку» Германия проигрывала. Великобритания очень быстро уходила в отрыв. Когда разразилась Первая мировая война, англичане имели 20 новейших линкоров и 9 линейных крейсеров. Еще 13 гигантов находились в постройке. Немцы смогли ответить 15 дредноутами и 4 крейсерами. Их верфи работали над созданием 8 кораблей, среди которых было 5 линкоров. Война положила конец самым смелым проектам и спутала грандиозные планы.

Дэвид Ховарт пишет: «Дредноуты были так бесценно дороги — в прямом и переносном смысле, — что страны, обладавшие ими, боялись их потерять. Созданные для того чтобы своей быстроходностью и мощью держать под контролем моря, эти морские исполины из ударной силы превратились в средство сдерживания».

Встретились флоты двух противоборствующих сторон только один раз! Битва титанов произошла 31 мая 1916 года, но артиллерийский поединок грозных «повелителей морей» длился всего 50 минут. Казалось, ярости исполинов не было предела! На небольшом пятачке Северного моря сошлись более 200 кораблей. Вокруг гибли эсминцы, крейсера, броненосцы и даже линейные крейсера, но дредноуты остались невредимы! Отделавшись незначительными повреждениями, две бронированные армады разошлись, полыхая огнем и оставив после себя плавающие обломки и сотни трупов. Немцы считали битву выигранной, но после «победы» прочно осели в своих портах. До конца войны их «капитальные» корабли выходили в море два–три раза. Страх перед Гранд–Флитом прочно сковал действия Гохзеефлотте. Тирпиц тщетно доказывал необходимость нового боя. Кайзер считал иначе и отправил в отставку теперь уже ненужного и надоедливого адмирала. А вскоре, в 1918 году, с бесчестьем сдался и флот Германии. Свидетелем этих грандиозных событий был и родоначальник класса новых линкоров — сам «Дредноут».

Не прошло и пяти лет с момента его появления, как этот, по сути, «океанский броненосец нового тактического уровня» безнадежно устарел. Его собратья, спущенные на воду позднее, отличались и большими размерами, и невероятными характеристиками. «Дредноут» стал флагманом 4–й эскадры линкоров Гранд–Флита в августе 1914 года, а через два года возглавил 5–ю эскадру флота Канала, состоящую из тех кораблей, которые он так беспощадно «списал» в исторический утиль, — броненосцев. Здесь оказались и его давние знакомые по Портсмуту, «одолжившие» линкору свои башни главного калибра. Сейчас «Лорд Нельсон», «Агамемнон» и еще восемь последних броненосцев империи послушно выполняли приказы «Дредноута». Но знаменитому кораблю так и не удалось выстрелить по противнику. Ни разу!

В Ютландской битве места ему не нашлось. Оказался «Дредноут» и единственным линкором новой формации, не оснащенным системой Перси Скотта (ПУАО). Отличился корабль только раз — но зато как! Именно его форштевень в марте 1915 года разрубил германскую субмарину U-29, отомстив ее командиру Веддигену за гибель сразу трех британских крейсеров — «Абукира», «Кресси» и «Хога» — в самом начале войны.

Линкор списали из состава действующего флота в конце 1918 года (по некоторым источникам — в начале 1919–го). Ему пришлось поработать учебным кораблем и даже плавучей казармой. Короткая (по корабельным меркам) жизнь «Дредноута» оборвалась в 1921 году — гигант ушел на слом Но десятки кораблей разных стран, которым он подарил свое имя, еще сойдутся на океанских просторах, меряясь силой, пока новые «повелители морей» — авианосцы и атомные субмарины — окончательно не поставят точку в истории, начатой Куниберти и так удачно продолженной адмиралом Джоном Фишером.

Остается добавить, что строительство кораблей этого класса началось и в России. Страна вышла из Русско–японской войны практически без флота. На Балтику вернулся один броненосец «Цесаревич». Здесь к нему добавился достроенный линкор «Слава» — последний из пяти кораблей типа «Бородино», избежавший участи цусимского разгрома. Защищая Балтику и столицу двумя (!) броненосцами, трудно рассчитывать на успех.

В1903 году в Санкт–Петербурге были заложены два новых корабля, являвшихся улучшенной моделью «Бородино» — «Андрей Первозванный» и «Павел I». Эти «гермафродиты» несли на себе следы окончательного вырождения броненосцев как класса. С учетом горького опыта Цусимы проект постоянно перерабатывали, и корабли смогли войти в строй только в 1912 году, когда «Дредноут» перестал быть чем‑то из ряда вон выходящим и, к слову, успел устареть. Оба броненосца получили ажурные «американские мачты», напоминавшие знаменитую башню Эйфеля. Этот чужой «опыт» срезали сразу, с первых дней войны, — подобные трубчатые колонны демаскировали корабли за много миль. Но выбирать не приходилось, и броненосцы, оказавшиеся последними подобными кораблями в России, пополнили немногочисленный Балтийский флот.

После опроса оставшихся в живых офицеров—участников боев с японцами Главный морской штаб разработал проектное задание своих дредноутов. Предполагалось строить корабли со скоростью 21— 22 узла (39 — 41км/ч) и вооружением из восьми орудий калибром 305 мм. На дворе стоял 1906 год, страну накрыла волна забастовок и военных мятежей — продолжалась вакханалия 1905 года, и проект отложили. Возникли проблемы и с финансированием В конце 1907 года в дело вмешался император Николай II, утвердивший «малую судостроительную программу». Следуя общепринятой практике, был объявлен конкурс на лучший проект среди ведущих судостроительных фирм мира. Правда, была существенная оговорка — строить только в России. Пакетов с технической документацией оказалось 51! Вариант выбрали немецкий. Инженеры компании «Блом унд Фосс» обстоятельно учли все требования русских заказчиков. И тут вмешалась политика. Россию активно «включили» в Антанту, и такое, казалось, необходимое сближение с Германией оборвалось на старте. Деликатно отказали и итальянской фирме «Ансальдо», после чего Балтийский завод в начале 1909 года подготовил окончательный проект. В июне того же года в Петербурге заложили первые дредноуты России.

Всего серия состояла из четырех кораблей: «Севастополя», «Петропавловска», «Гангута» и «Полтавы». Проект разрабатывался при активном участии таких авторитетов, как академик А. Н. Крылов и профессор И. Г. Бубнов. Не обошлось дело и без англичан — их компания «Джон Браун» активно занималась машинами кораблей. Все четыре дредноута вошли в строй в роковом 1914 году, практически перед самой войной. Мнения историков о «Севастополе» и его «систершипах» диаметрально противоположны. Эти линкоры часто сравнивают с английскими дредноутами типа «Айрон Дюк», вошедшими в строй в то же время, и это обстоятельство перечеркивает многие достоинства русского проекта. При первом взгляде на линкоры складывается впечатление, что перед нами длинные (более 180 метров), низкосидящие мониторы — абсолютно ровная палуба от носа до кормы, две башенноподобные надстройки, две трубы и четыре гигантских орудийных башни с тремя двенадцатидюймовыми (305 мм) орудиями в каждой. Очень незамысловатая архитектура: башня — надстройка с трубой — вторая башня — вновь дымовая труба — третья башня — кормовая надстройка и, наконец, четвертая башня главного калибра. Просто артиллерийская баржа, не иначе! Борт усеян 16 противоминными 120–мм пушками, расположенными по старинке — в казематах. Сам борт низкий, отчего отвратительная мореходность. Однако все становится на свои места, если вспомнить, что эти плавучие бастионы водоизмещением 23 288 тонн каждый создавались исключительно для мелководного, туманного Балтийского театра. Корабли типа «Севастополь» для рейда в Атлантику не предназначались, тем более что новую войну с Японией отложили в долгий ящик, а главный враг — Германия — был рядом

Для конкретных задач на Балтике корабли оказались оптимальными. Более того, Крылов и команда инженеров Балтийского завода учли и ледовую обстановку — форштевни дредноутов уникальны по гидродинамическому сопротивлению и обладают ледокольной формой. Позднее это не раз выручит все четыре корабля. Что касается незатейливой архитектуры русских кораблей, то без влияния итальянцев здесь не обошлось. Несмотря на отказ фирме «Ансальдо», концепция размещения башен и надстроек напоминала итальянский линкор «Данте Алигьери».

При мощности машин 52 000 л. с. линкоры исправно держали 21–22 узла (39–41км/ч), с легкостью форсируя ход до 24 узлов (44,5 км/ч). Сама стратегия морской войны с Германией предусматривала удержание позиции, укрепленной тысячами мин на дальних подступах к Финскому заливу. Для этих целей лучших кораблей не придумаешь!

Повоевать дредноутам не довелось — их берегли пуще зеницы ока. Пару раз корабли вышли в море, прикрыв минные постановки в 1915 году, но после этого «отвоевались» навсегда, став надежным оплотом большевиков на флоте. После войны и смены власти дредноуты были переименованы: «Севастополь» — в «Парижскую коммуну», «Петропавловск» — в «Марат», а «Гангут» — в «Октябрьскую революцию». «Полтава» после пожара в 1919 году была списана.

Звездный час грозных исполинов пришелся на Великую Отечественную войну, когда их артиллерия вела контрбатарейную борьбу с гитлеровцами во время блокады Ленинграда Немцев плавучие цитадели затретировали настолько, что пикирующая авиация устроила на них персональную охоту. Линкоры в море не выходили, отшвартованные у пирсов Ленинграда и Кронштадта, что существенно облегчало задачу противника Гитлеровцы пошли на беспрецедентные меры по нейтрализации огнедышащих гигантов. Под Ленинград были привезены 500- и 1000–кг бомбы.

16 сентября состоялся первый крупный налет на линкор «Марат», но немцам удача не улыбнулась — полутонная бомба, попавшая в корабль, не смогла пробить палубу! И все же судьба оказалась неблагосклонна к «Марату» — 23 сентября 1941 года (некоторые историки указывают другую дату — 21 сентября) в его носовую часть попала 1000–кг бомба с пикирующего бомбардировщика Ju-87 «Штука», пилотируемого известным саморазрекламированным асом, обер–лейтенантом Хансом–Ульрихом Руделем из знаменитой эскадры пикировщиков St. G.2 «Иммельман». Произошла детонация боезапаса носовых погребов! Носовую часть с передней башней и надстройкой оторвало чудовищным взрывом, и корабль, с тяжелыми потерями в личном составе (погибли 325 моряков и капитан корабля), сел на грунт. Краснофлотцы укрепили переборки, предотвращая доступ воды, и уже 31 октября 1941 года три оставшиеся башни вновь открыли огонь по врагу! Сила взрыва двенадцатидюймовых снарядов была таковой, что германские танки T‑III могло отбрасывать на десятки метров, оставляя машины без колес, гусениц и башни.

«Парижская коммуна» и «Октябрьская революция», получившие в ходе боев десятки повреждений от снарядов и бомб, исправно дослужили до 1956 года, являясь «становым хребтом» Краснознаменного Балтийского флота. А вот черноморским дредноутам России повоевать в Первую мировую довелось, и весьма успешно!

Три корабля типа «Императрица Мария» были заказаны в рамках судостроительной программы «об ассигновании средств на усиление Черноморского флота», принятой в конце 1911 года. В этом же году заводами «Руссуд» и «Наваль» в городе Николаеве все три линкора (кроме «Марии» в серию входили «Императрица Екатерина Великая» и «Император Александр III») начаты постройкой. От своих балтийских собратьев «черноморцы» отличались уменьшенными размерами корпуса («Севастополь», при длине 181,2 метра, был почти на 13 метров длиннее «Марии») и не столь высокой скоростью — порядка 20–21 узла. Проектировавшие корабли инженеры М. И. Сошниковский и Л. Л. Коромальди очень удачно воспользовались пропорциями корпуса, защитив меньший объем более толстым броневым поясом. Условия Черноморского театра, по мнению Морского ведомства, требовали и большего количества противоминной артиллерии. Линкоры, в отличие от своих северных собратьев с их 16–120–мм пушками, получили 20 орудий калибром 130 мм. И, что примечательно, первые русские дредноуты николаевского производства оснащались индивидуальными дальномерами для каждой башни, далеко опередив в этом вопросе флоты остальных держав.

«Императрицы» не имели уникальных ледокольных форштевней — «среда их обитания» была более теплой. В целом обе серии дредноутов очень походили друг на друга, но судьбы их сложились по–разному.

С началом Первой мировой войны в Константинополь прорвался (точнее, сбежал) германский линейный крейсер «Гебен». Его 12 орудий калибром 280 мм надолго определили общую стратегию и тактику морских боев в Черноморье. Дерзкий набег «Гебена», легкого крейсера «Бреслау» и турецких кораблей на портовые города — Одессу, Севастополь, Ялту и Новороссийск — поначалу парализовал действия флота России, вызвав легкую панику. Имея только устаревшие броненосцы, командующий Черноморским флотом адмирал Эбергардт очень осторожно вел набеговые операции в водах противника. Пять русских броненосца были сильнее «Гебена», но только тогда, когда держались вместе. С вводом в строй черноморских дредноутов ситуация кардинально изменилась.

С 1915 года стратегическая инициатива полностью перешла к флоту России, и попытки командующего германотурецкими силами адмирала Сушона переломить ситуацию раз за разом разбивались о броню николаевских исполинов и решимость их экипажей покончить с «Гебеном». Линейный крейсер несколько раз спасала его более высокая скорость, но даже на дистанции в 100 кабельтовых (18,5 километра) «Императрица Екатерина» едва не достала наглеца своими двенадцатидюймовыми орудиями.

В1916 году, 7 октября, случилась беда — в Северной бухте Севастополя взорвался линкор «Императрица Мария». По официальной версии, «от взрыва погребов снарядов калибром 130 мм в носовом каземате… Вина полностью ложится на преступную халатность личного состава».

Однако можно с уверенностью сказать, что дело не обошлось без диверсии! Корабль подняли в 1919 году, а в 1925–м передали на разделку одному из заводов. Но башни линкора, установленные на суше, причинили войскам Ман- штейна (командующего ударной группировкой германских войск), рвавшимся к Севастополю в 1941 году, значительные потери…

Линкор «Императрица Екатерина Великая» в декабре 1917 года перешел в состав советского Черноморского флота. В апреле дредноут, без части экипажа, вырвался из захваченного немцами Севастополя и прибыл в Новороссийск. Ленин устроил подлинные византийские игры с немцами, выторговывая власть большевиков в обмен на все, что требовали в Берлине. Флот исключением не стал. Ильич дредноут «пощадил»: 18 июня 1918 года эскадренный миноносец «Керчь» своими торпедами отправил несчастный корабль на дно! Лозунг «Так не доставайся ты никому!» большевики методично претворяли в жизнь. По свидетельству очевидцев, бронированный колосс после попадания первой торпеды «тяжело выдохнул», словно потрясенный тем, что его топят свои, и долго не хотел тонуть.

Единственный «император» — «Александр III» — подобной участи избежал и в эти страшные дни вернулся обратно в Севастополь, который незадолго до этого оборонял от немцев. Последние сорвали красные флаги с его мачт и подняли знамена Гохзеефлотте. Пока решался вопрос, как переименовать линкор (большевики назвали корабль «Воля»), Германия подписала перемирие с Антантой и новыми хозяевами «Александра III» стали англичане. Правда, экипаж частично состоял из французов. Британцы увели дредноут в порт Измир, в Мраморном море. Союзники очень быстро передали корабль белогвардейцам С октября 1919 года теперь уже «Генерал Алексеев», верой и правдой служил в морских силах Юга России. Для белых ситуация оказалась критической, и контроль над морем мало способствовал реальным успехам на суше. Когда красные подошли к Севастополю, началось повальное бегство как армии, так и тех, кто не принимал новую власть.

14 января 1920 года дредноут ушел в Стамбул, переполненный врангелевскими офицерами и их семьями. Там его уже ждали французы, отправившие изгнанника в Бизерту. Это африканское «корабельное кладбище» принимало любые обездоленные корабли со всего мира. Советская власть о «Воле» не забыла, и в 1924 году переговоры о возвращении дредноута завершились успехом. Но тут вновь вмешалась политика, и многострадальный корабль, поменявший бесчисленное количество хозяев, был разобран во французском Бресте в 1936 году.

В Николаеве, в 1915 году, заложили еще одного «императора» — «Николая I». Недостроенный линкор захватили немцы, решившие переоборудовать его в гидроавиатранспорт. Но не судилось. В Николаев вошли части Красной армии, и приговор оказался однозначен — на слом Линкор, так и не послуживший, окончил свой корабельный срок в 1927 году.

На Балтике подобная судьба была уготована еще четырем могучим гигантам — линейным крейсерам типа «Измаил», заложенным в 1913 году на заводах Санкт–Петербурга. Эти уникальные корабли водоизмещением 32 ООО тонн, вооруженные 12 орудиями калибром 356 мм (!), могли стать одними из лучших в своем классе! Но средств не хватило, а потом началась «всероссийская революционная смута». Постройку «Измаила», «Кинбурна», «Бородино» и «Наварина» прекратили к 1916 году. А жаль…

Заканчивая главу о «повелителях океанов» — дредноутах, нельзя не вспомнить о совсем уж самобытных кораблях этого класса — аргентинских линкорах «Морено» и «Ривадавиа».

Аргентина захотела иметь свои «символы морского владычества» в 1908 году, как только стало известно, что заклятые враги аргентинцев — бразильцы заказали в Англии сразу два подобных корабля. Противостояние этих двух латиноамериканских стран длилось не один десяток лет и носило почти эпический характер. Широкого резонанса эти события не получили в силу их «местечковости» и незначительности. Но страсти по ту сторону океана кипели недюжинные. Это был словно футбольный матч двух сборных на Кубке мира! Правда, тогда, в 1908 году, дело было менее серьезным: все же корабли для латиноамериканцев — это не футбол.

Буэнос–Айрес, испуганный дредноутами своих соседей, выдал проектное задание фирмам Старого и Нового Света, Документацию предоставили пятнадцать компаний! Аргентинцы — ребята не промах — изучили все (!) чертежи, подбили дебет с кредитом и выдали потенциальным исполнителям новые требования. Но теперь уже их линкор представлялся как «интернациональный» (по технологиям). Европейцев подобное поведение заказчика обидело, и строить дредноуты взялись американцы. И «Морено», и «Ривадавиа» заложили в 1910 году в Куинси и Кэмдене, соответственно.

Когда же в 1915 году эти линкоры принял аргентинский ВМФ, бразильцы ахнули! И дело было не только в том, что «аргентинцы» оказались крупнее, быстрее и лучше бронированы. Просто, глядя на оба корабля, невольно удивляешься их внешнему облику: артиллерийские башни размещены и линейновозвышенны (по–американски), и ромбовидны (по–английски), при этом сами башни по форме аналогичны германским. Схема бронирования дредноутов исключительно британская, но вот машинные отделения размещены в корпусе по проекту итальянской фирмы «Ансальдо». А мачты… Невольно немеешь! Передняя — ажурная и трубчатая, при взгляде на которую представляются линкоры США, а вот задняя — трехногая, с марсовой площадкой, явно перекочевавшая с тех гигантов адмирала Фишера, которые сошлись с Гохзеефлотте в мае 1916 года у берегов Ютландии. Вот так! Чего не сделаешь ради желания обладать самыми великими и сильными кораблями первой половины XX века!

А началось все в далеком 1906 году, когда Эдуард VII разбил бутылку вина о борт нового линкора Королевского флота Великобритании— «Дредноута». И славен был этот корабль совсем не тем, что сделал, — а тем, чем он был. И таким, в истории он останется навсегда!