Морские титаны

ГРОЗНЫЙ СОКРУШИТЕЛЬ ИМПЕРИЙ

Вечером 28 октября 1914 года командир минного заградителя «Прут» капитан 2–го ранга Быков был вызван к командующему Черноморским флотом адмиралу Эбергарду. В Севастополе штаб командующего располагался на старом двухтрубном броненосце «Георгий Победоносец» — единственном крупном военном корабле, чей экипаж поддержал некогда восстание на броненосце «Князь Потемкин–Таврический».

Человек, отвечающий за морской южный фланг империи, вольготно развалился сейчас в большом кожаном кресле, внимательно изучая карту постановки минных полей. Время было тревожное, и слухи о возможной войне настойчиво проникали даже сквозь броню переборок адмиральского салона.

Командующий встретил капитана легким кивком головы и сразу перешел к делу:

— Вы, батенька, вот что… — голос адмирала отличался особой вкрадчивостью и просто музыкальным тембром, — сходите‑ка в Ялту на вашем «Пруте» и заберите там пехотный батальон — на усиление нашего гарнизона Как у вас с машиной?

— В порядке, котлы чистили совсем недавно, ваше высокопревосходительство, — Быков стоял, вытянувшись во фрунт и не сводя глаз с сияющих эполет командующего, — но у меня мины на борту. Почти половина арсеналов наших складов — 710 штук! Прикажете начать разгрузку немедленно?

Адмирал неторопливо поднялся:

— Нет, Георгий Александрович, тут надо бы быстрее. Завтра хочу видеть пехоту в Севастополе. Дело, видите ли, безотлагательное. Светлейший князь намекает на скорую войну. Идите с минами, батенька.

Быков, уловивший настроение адмирала, так же перешел на неофициальный тон:

— Что, Андрей Августович, неуж‑то решатся турки? Не начать ли мне «сеять» мины по приходу из Ялты?

— Ну, панику разводить рано. Если и решатся — то не скоро, да и не турки. Там, видите ли, в Константинополе, бал правит немец Сушон. Да–с, с этим франтом поосторожней нужно. А мины сеять… — адмирал на миг задумался, — без князя Николая Николаевича — наместника царя, такие вопросы решать не станем Ступайте, голубчик, и Бог вам в помощь! — Эбергард грузно опустился в кресло.

Быков взял под козырек и, не опуская руки, спросил:

— Прикажете выходить в море немедленно?

— Не тяните с этим..

Закрыв дверь адмиральского салона, капитан 2–го ранга столкнулся с адъютантом командующего бароном Штильма- ном Тот участливо взял Быкова за обшлаг рукава:

— В Ялту идете, Георгий Александрович? — спросил барон. — За пехотным батальоном?

— А вы уже в курсе? Да, иду.

— Вы там поосторожнее будьте. Вот, только получены, — Штильман держал в руке бумаги срочных радиодепеш. — С наших пароходов, «Ольги» и «Великого князя Александра», видели линейный крейсер «Гебен».

— «Гебен» в море? — удивился Быков. — Где?

— Пока разбойника видели у выхода из Босфора, а куда его понесет… Будем надеяться на лучшее. Вас завтра встретят наши миноносцы.

Капитан 2–го ранга, получив неприятное задание, срочно покинул штабной броненосец. Ближе к 6 часам вечера бывший пароход Добровольного флота «Москва», а ныне минный заградитель (минзаг) «Прут», подняв якоря, вышел из Севастополя. Перед самым отходом минзаг покинул со своим штабом начальник минной дивизии контр–адмирал Львов, пожелавший Быкову удачи:

— Не мне, вас, коренного черноморца и отличного моряка, на путь истинный наставлять. Дело‑то пустяковое! Завтра к утру ждем вас. И сразу прошу ко мне, на чай, — контр–адмирал пожал Быкову руку, — семь футов под килем, капитан!

Под мерный стук машин Быков листал старый номер «Морского вестника» в своей каюте. Взгляд не цеплялся за строчки в журнале, и в голове пульсировала только одна мысль: ««Гебен» у выхода из Босфора. Куда же пойдет этот стервец?»

Далеко за полночь, когда открылись огни почти сказочной Ялты, на «Прут» пришла срочная радиограмма из штаба: «Ночь держаться в море. После рассвета возвращаться в Севастополь, вскрыв, если появится неприятель, пакет 4–Ш». Пакет 4–Ш включал в себя распоряжения на случай начала военных действий. Быкову стало нехорошо.

— Идем обратно и держитесь мористее, — приказал он старшему офицеру лейтенанту Люткевичу. Огни Ялты дружелюбно переливались в кильватерной струе развернувшегося корабля, и, бросив прощальный взгляд на ночной город, Беляев пошел вскрывать пакет под лаконичным штемпелем 4–Ш. К счастью, неприятель еще не появился, но в том, что в Севастополе что‑то стряслось и война уже идет, сорокалетний капитан даже не сомневался. Старший минный офицер корабля лейтенант Рогузский развеял последние сомнения:

— Георгий Александрович, получено общее радио заградителям — завтра приготовиться ставить мины!

— Неужто решились турки? — спросил лейтенант.

— Похоже на то, — голос капитана был заметно взволнован, — а мы, с минами, круизы совершаем. Сейчас главное — до Севастополя дойти.

Ночь прошла тревожно. Командир усилил наблюдение, а «Прут» шел без положенных для навигации огней. Не дожидаясь приказов, моряки расчехлили десяток мелкокалиберных пушек — все, что мог противопоставить врагу бывший грузопассажирский пароход, призванный на военную службу. Корабль скрывала обволакивающая темнота октябрьской ночи, и только предательский глаз луны простирал по воде сияющую дорожку. Матросы заградителя нервничали — настроение на мостике быстро передалось экипажу.

— Ишь, вытаращилась окаянная, — шептались сигнальщики, пристальнее всматриваясь в темноту. Словно в предчувствии беды, не спал корабельный священник отец Антоний, слоняясь без дела по палубе и набожно крестясь.

В 5 часов 20 минут вновь пришло общее радио флоту: «Война началась». Теперь нервное напряжение стало просто невыносимым. Когда через час в эфире отчетливо стали прослушиваться переговоры «Лейтенанта Пущина» и «Жаркого» — эскадренных миноносцев 4–го дивизиона, — капитан Быков заметно повеселел:

— Молодцы, ребята! Встречают! — командир не смыкал глаз всю ночь, и близость своих кораблей вселяла надежду на скорый успешный приход на базу. Эсминцы временно затихли, а затем их размытые и прилизанные силуэты по правому борту заметили сигнальщики.

— Три корабля, курс зюйд–ост, дистанция 25 кабельтовых! — прокричали с крыла мостика. Быков успокоился окончательно — дозорные корабли пришли в точку рандеву (место встречи), а встречать любые неприятности всегда лучше вместе. Да и обошлось вроде все: до Севастополя рукой подать — 20 миль. Еще немного, и откроется херсонесский маяк.

— Неясный силуэт, курс ост, дистанция… — сигнальщик не успел доложить, как со стороны Севастополя донесся утробный, отчетливый гул. Сомнений не было — огонь велся из артиллерии большого калибра!

Тремя дозорными эсминцами командовал капитан 1–го ранга князь Трубецкой. Именно его корабли были опознаны сигнальщиками «Прута», почти одновременно с вступлением в визуальный контакт с самим минзагом. Эсминцы двинулись навстречу кораблю Быкова, когда из утреннего тумана на них выполз длиннющий, подавляющий своими размерами, серый гигантский корабль. Красавец и баловень судьбы князь Трубецкой мигом влетел в ходовую рубку «Лейтенанта Пущина»:

— Господа, красота необыкновенная! Это «Гебен»! — и затем, почти с мольбой, главному механику: — Николай Андреевич, выжмите из машин все, что можно! Что нельзя — тоже выжимайте!

Командир дивизиона принял единственно верное решение — на мачте флагманского эсминца затрепетал призывный, отчаянный сигнал: «Атака!» Небольшие морские истребители, резко увеличив ход, приготовились дать торпедный залп. Счет шел на секунды! Четвертый дивизион, вздев боевые стяги, ринулся на надвигающегося могучего врага. Другой возможности прикрыть «Прут» у Трубецкого не было!

Немцы были готовы к подобному маневру русских, и с расстояния в 70 кабельтовых (почти 13 км!) «Гебен» открыл огонь из орудий калибра 150 мм Комендоры адмирала Сушона оказались на высоте — четвертый залп пришелся по идущему в атаку «Лейтенанту Пущину»…

«Прут», находившийся в момент начавшегося боя в пределах видимости со скал древнего Херсонеса, продолжал идти к месту схватки, даже не уменьшив ход. Капитан Быков, осунувшийся и почерневший, в 7 часов 15 минут запросил Севастополь по радио о своих дальнейших действиях, заодно обозначив свои координаты.

Город оказался глух и нем! В обстрелянном с моря германским крейсером Севастополе царила паника. Штаб напрочь забыл о «Пруте», как и о включении (активации) минного поля, по которому «гарцевал» незваный гость. Но не забыл о минном заградителе русских германский адмирал Сушон! Отчаянный порыв трех храбрецов оказался бесполезным — через несколько минут после начала атаки «Лейтенант Пущин», иссеченный осколками, медленно погружался, забирая воду носом На флагманском эсминце 7 моряков были убиты, еще 16 — ранены Радио в Севастополь ничего не дало — база ответила гробовым молчанием Князь Трубецкой повел погружающийся корабль домой, просемафорив «Жаркому» и «Живучему»: «Окажите помощь «Пруту»». Но все, что могли сделать два небольших истребителя, это стать свидетелями очередного убийства, «Гебен» опознал русский минзаг в тот самый миг, когда ключ радиста «Прута» настойчиво призывал Севастополь дать какие‑либо инструкции. В 7 часов 18 минут капитан 2–го ранга Быков прильнул к окну ходовой рубки и похолодел:

— Матерь Божья, это «Гебен»! Рулевой, два румба влево, к берегу, к берегу! Быстрее!

Но было уже поздно. Зловещая тень германского корабля неумолимо надвигалась на обреченный минный заградитель. На фок–мачте линейного крейсера ясно читался флажной сигнал: «Предлагаю сдаться».

— Ваше высокоблагородие, радио с Севастополя, — радист был бледен и дрожащей рукой протягивал квитанцию Быкову.

— «Если положение безвыходное, топитесь и уничтожьте секретные шифры», — прочитал вслух капитан. — Опомнились! Вот вам и не разводить панику!

Быков отбросил бумагу в сторону и поспешил на крыло мостика:

— Братцы, шлюпки на воду! Живее, родненькие! Сигнальщики, радист, книги с шифрами за борт!

— Не уйдем, Георгий Александрович? — вопрос лейтенанта Люткевича прозвучал как гром среди ясного неба.

— Как же, не уйдем! Уйдем! Прямиком на грунт! Минами трюмы забиты: любое попадание — заклепок не останется!

Словно поторапливая русских, в 7 часов 35 минут артиллерия «Гебена» дала по «Пруту» первый залп…

— Дальше, дальше отплывайте, — кричал Быков морякам в шлюпках, — а вы, лейтенант, бегом вниз! Открывайте кингстоны!

Первые два залпа легли недолетами, обдав палубу «Прута» каскадами воды и дробью осколков.

— Сохрани и помилуй, Господи! — причитал отец Антоний, мешая суетящимся у шлюпок матросам. Со свистом и протяжным воем в море упали еще три снаряда — это был перелет. Артиллеристы называют подобное «вилкой» — недолет, перелет, а следующий залп…

На борту погибающего русского корабля ждали своего часа 710 мин — почти половина всего флотского арсенала!

Телефон в салоне «Георгия Победоносца», словно колокола громкого боя, разрывался на столе. Казалось, зуммер аппарата звучит громче залпов «Гебена», разрывающего своими орудиями беззащитный русский корабль. Дверь салона нараспашку — пусто!

Запыхавшийся Штильман — эполет сорван, болтается аксельбант — прямиком к телефону:

— Барон Штильман у аппарата! Что у вас?

— Мичман Лавренев, с наблюдательного поста херсонесского маяка. Господин барон, немцы топят «Прут»! Корабль сдается — флаг спущен! Доложите адмиралу!

— Этого не хватало! Там же мины, шифры, карты! Быков — трус и сволочь! — ярость адъютанта не знала границ…

Одним из снарядов третьего залпа была перебита мачта, и изорванный Андреевский флаг как‑то жалко, безнадежно и укоряюще повис над самой палубой, едва заметный даже с ходового мостика.

— Всего хорошего, господа. Храни вас Бог, — капитан пожимал руки офицерам, и вдруг его взгляд упал на перебитый гафель покосившейся мачты:

— Друзья, срам‑то какой! Флаг, флаг, господа! Поднять немедленно!

Когда в «Прут» попала очередная серия снарядов линейного крейсера, моряки едва ли не силой затащили Быкова в последнюю шлюпку. Офицер был ранен, но присутствие духа не терял, стараясь подбадривать матросов.

В 8 часов 40 минут, под многоголосое «ура» плавающих вокруг людей, зарывшись кормой, минный заградитель «Прут» ушел на дно. Вместе с ним отправились на глубину и 710 мин из арсенала Севастополя. Как не добрались до них осколки и пламя — одному Богу известно. Погибли минный офицер лейтенант Рогузский, открывший кингстоны, мичман Смирнов, корабельный священник и 25 нижних чинов. Над волнами стояли пар и дым, местами плавали деревянные обломки, что‑то горело — огонь не отдавал остатки добычи алчному, неразборчивому морю. Моряков разбросало, и лишь немногие, сгрудившись вокруг переполненной шлюпки с капитаном, продолжали плавать у места гибели своего корабля. Им было не стыдно — «Прут» ушел из жизни с развевающимся Андреевским флагом на перебитой, но не упавшей мачте!

Быков, временно потерявший сознание, пришел в себя, когда к борту шлюпки подошел миноносец На палубе слышалась чужая, лающая речь, а на гафеле длинной, как шест, мачты полоскалось ярко–красное полотнище турецкого флага. Уйти русские моряки не могли — на всю шлюпку–шестерку уцелело одно весло! Эсминцы 4–го дивизиона едва видимыми точками крутились у берега, подбирая большую часть команды незадачливого корабля, сумевшую добраться до своих.

Капитана поднимали на палубу одним из первых. Матросы «Прута», как могли аккуратнее, обвязали своего командира брошенным с миноносца концом.

— Якши, якши! О–о-о, гяур–капудан! Халих малек, — щебетали двое турецких моряков, принимавших Быкова у леерных ограждений.

Это были первые пленные начавшейся на Черном море войны. Эсминцы сопровождения «Гебена» — «Самсун» и «Ташос» — выловили еще 74 русских моряка. 202 члена экипажа, покинувшие «Прут» раньше, вернулись домой. Их подобрали эсминцы и вышедшая из Севастополя подводная лодка «Судак».

«Гебен», устроивший погром у русских берегов, успел уйти. Только шлейф черного дыма грязно висел в октябрьском воздухе. Эсминцы турок развили самый полный ход, догоняя линейный крейсер. Война, в которую так не хотелось верить командующему Черноморским флотом адмиралу Эбергарду, началась. Но корабль, шедший к турецким берегам, еще вернется к Севастополю.

Так что же это был за корабль, серым призраком появившийся у берегов Крыма и посеявший панику не только среди обывателей, но и среди моряков Черноморского флота России? И как получилось, что один из лучших линейных крейсеров кайзеровской Германии оказался вдруг у ворот Севастополя?

Российский историк Александр Больных пишет: «Значение этого корабля в мировой истории западные историки считают более серьезным, чем у крейсера «Аврора». Залп «Авроры» возвестил о наступлении новой эры, однако наступила она лишь потому, что «Гебен» появился в Константинополе. Строится примерно такая логическая цепочка: «Гебен» пришел в Константинополь, поэтому Турция вступила в войну на стороне Германии, это привело к закрытию черноморских проливов и союзники не смогли наладить нормальные поставки в Россию техники и вооружения, Россия была разгромлена, что и привело к власти большевиков».

Нужно сказать, что западная историография часто грешит необъективностью, и сага о «Гебене» исключением не стала. И все же свой весомый вклад в расстановку сил перед Первой мировой войной и в ее конечный итог этот замечательный корабль внес Но начнем по порядку.

Германия, в ответ на появление у англичан линейного крейсера «Инвинсибл», заложила в 1909 году свой корабль подобного типа— «Фон дер Танн». Линейные крейсера, развившиеся из класса броненосных крейсеров, являлись в принципе разновидностью линкоров, правда, менее защищенных броней, но обладавших более высокой скоростью. Именно последнее качество, в совокупности с мощной артиллерией, более всего импонировало «неутомимому реформатору» Королевского флота Великобритании адмиралу Джону Фишеру. Только такой корабль, по его мнению, мог считаться идеальным.

Линейные крейсера развивались одновременно с дредноутами, быстро сравнявшись с ними, а затем и перегнав по своим размерам. Скорость становилась приоритетной. Масса их машин составляла 11— 15 процентов от общего водоизмещения, в то время как на линкорах вес паросиловых установок не превышал 7 —8,5 процента Именно погоня за мощностью (и соответственно скоростью) приводила к увеличению внутренних объемов судна, отведенных под машинное отделение. Разумеется, разрастался и весь корабль.

Не являясь из‑за ослабленной брони рекордсменами по весу, по длине эти гиганты превышали даже авианосцы. Нет ничего удивительного, что в период между двумя мировыми войнами самым большим кораблем оказался опять‑таки линейный крейсер. Им стал британский «Худ», ведущий свою родословную от любимца Фишера, знаменитого «Инвинсибла». Но это будет несколько позднее, а пока, перед Первой мировой войной, только три страны мира смогли обзавестись подобным дивом — Англия, Германия и Япония.

«Инвинсибл» («Непобедимый») произвел сенсацию в военно–морских кругах и стал предметом особого обожания и гордости флота и страны. О недостатках проекта тогда старались не говорить, а точнее, просто не догадывались. Слабой являлась броневая защита, но имелись и другие минусы. Чего стоило одно лишь размещение башен главного калибра на спардеке (в средней части корабля). Так как, по мнению Фишера, от подобного корабля всегда будут убегать все, кроме дредноутов, две башни разнесли по бортам, что позволяло вести огонь вперед по курсу линейного крейсера. С учетом носовой башни мощь огня «Инвинсибла» была в этом случае внушительной — 6 орудий калибром 305 мм каждое. О том, как работать наводчикам на спардеке после выстрела этой башни, в сплошном дыму, закрывающем нос корабля, проектировщики не подумали. Впрочем, ведение огня при погоне «нос в хвост» случалось крайне редко, и морским артиллеристам здорово повезло.

Для традиционного боя — бортом к противнику — инженеры применили на «Инвинсибле» неординарное решение: башни, расположенные по разным бортам, были сдвинуты относительно друг друга, что позволяло пушкам работать в одном направлении, развернув башню левого борта вправо, и наоборот. Это английское «ноу–хау» так поразило мир, что прочно вошло в концепцию строительства крейсеров в нескольких странах.

Германским ответом на британский чудо–корабль стал «Фон дер Танн», вошедший в строй в 1911 году. Проект оказался более сбалансированным, чем английский, за счет уменьшения скорости и увеличения броневой защиты. Сами немцы остро критиковали своего адмирала реформатора Альфреда фон Тирпица за «незначительность» орудий главного калибра (280 мм против 305 мм у «Инвинсибла»), но отец Гохзеефлотте парировал все выпады, внятно объяснив, что видимость в Северном море почти круглый год не превышает 12 — 14 километров и подобный калибр вполне достаточен для такой дальности боя.

По «горячим следам» заложили еще два улучшенных образца: «Мольтке» и проект «Н». Причем Тирпиц очень торопился, и постройка двух гигантов началась без одобрения рейхстага. Оба корабля по компоновке имели много общего с первым германским кораблем подобного класса, но отличались большими размерами и установкой пятой, кормовой башни главного калибра, что увеличивало число тяжелых орудий до десяти (на «Фон дер Танне» их восемь). Не обошлось и без английского влияния — башни на спардеке были смещены относительно друг друга. Строительство поручили компании «Блом унд Фосс» в Гамбурге. Проект «Н», который сначала хотели продать Турции, вскоре получил гордое имя «Гебен» и создавался исключительно для усиления флота Германии. Но Турция линейный крейсер еще увидит!

28 марта 1911 года будущий «ужас Черноморского флота» был спущен на воду и окончательно введен в строй в августе 1912 года. Имя, которым окрестили новый крейсер, ко многому обязывало. Август Карл фон Гебен (1816–1880) — прусский генерал и писатель. Участвовал в судьбоносной для Германии войне с Францией в 1870–1871 годах, в ходе которой, командуя армией, разбил противника в ряде битв: при Гравелотте, Амьене и Сен–Кантене.

Выпустил несколько книг по военной истории и тактике. Столь знаменитому имени новорожденный корабль был под стать: при водоизмещении 25 300 тонн крейсер длиной 186 метров и шириной 29 метров нес в 5 башнях 10 орудий калибра 280 мм Вооружение дополнялось 12 пушками калибра 150 мм и таким же числом орудий калибром поменьше — 88 мм В подводной части корпуса «Гебен» имел четыре торпедных аппарата. Плавучую цитадель обслуживали 1053 человека экипажа. Броневой пояс толщиной 270 мм и защита палубы (50 мм) и броневой рубки (350 мм) обеспечивали обитателям крейсера безопасность и надежность. «Гебен» на испытаниях выжал из своих машин (52 тысячи л. с) почти 26 узлов (48 км/ч) и заслуженно вошел в когорту наиболее быстрых кораблей подобного класса в кайзеровском флоте.

В 1912 году вспыхнула Первая балканская война между Болгарией, Сербией и Грецией с одной стороны и Оттоманской империей с другой. Германия, имевшая в этом регионе свои интересы, тут же послала в Средиземное море соединение своих кораблей. Кайзер Вильгельм II мелочиться не стал и, несмотря на протесты адмирала Тирпица, отрядил в «горячую точку» линейный крейсер «Гебен» и легкий крейсер «Бреслау» водоизмещением 4500 тонн, относящийся к типу «таун» («город»). Теперь эта пара станет неразлучной, и «Бреслау», до своей гибели в 1918 году, будет верным спутником своего «старшего брата».

Разумеется, Тирпицу нельзя отказать в правоте — отсылать столь мощный корабль на периферию в условиях острого соперничества с британцами в Северном море и тем более с усилением напряженности в мире было откровенной глупостью. Но кайзер был честолюбив и обожал бряцать оружием. К тому же император подошел к этому вопросу весьма объективно. «Гебен» не обладал отличной мореходностью, имея низкий надводный борт. Для условий Средиземноморского театра, где штормы редки и не столь свирепы, как в северных широтах, корабль подходил идеально. Под стать кораблям был и их командующий — контр–адмирал Вильгельм Сушон, известный среди офицеров флота под прозвищем Дипломат. Сушону к началу войны исполнилось 50 лет, и этот крепко сбитый темноволосый человек был великолепным моряком

Контр–адмирал, по темпераменту напоминавший незабвенного Джона Фишера, родился в 1864 году в Лейпциге и уже в 17 лет стал флотским офицером Командовал различными кораблями: от канонерской лодки «Адлер», действовавшей в Тихом океане при захвате Самоа, до броненосца «Веттин» в Северном море. Став начальником штаба немецкого флота на Балтийском море, Сушон был произведен в контр–адмиралы. Лучшей кандидатуры на пост командующего Средиземноморской эскадрой кайзеру и искать не пришлось. С исполнительностью и педантичностью германца, контр–адмирал обладал поистине французским темпераментом и итальянской склонностью к авантюрам Его любовь к пиратским романам в детстве удивляла не только родителей, но и учителей. Эта страсть проявится, как только адмирал ступит на мостик линейного крейсера. Контр–адмиралу Вильгельму Сушону будет приказано любыми методами способствовать защите турецкой столицы от греков и болгар. Впрочем, до штурма Стамбула (Константинополя) удачливыми союзниками дело не дошло — они умудрились перессориться друг с другом и пошли на мир с Портой. Но турки из этой заварухи сделали радикальные выводы. Причем имевшие непосредственное отношение к дальнейшим событиям, в которые окажется вовлечен «Гебен» и его командующий.

16 декабря 1912 года у выхода из Дарданелл произошло первое и единственное сражение турецкого и греческого флотов. Несмотря на численный перевес турок, греки учинили им полнейший разгром, и флот мусульман, потеряв 40 человек ранеными и 18 убитыми, ретировался к мысу Хеллес После подобного позора в Стамбуле стали лихорадочно искать пути модернизации и усиления своих морских сил. Решали задачу кардинальным способом — попыткой купить готовые дредноуты у Бразилии и Аргентины. Линкор «Рио‑де–Жанейро» бразильцы османам продали, а вот с аргентинцами дело не заладилось — вмешались обеспокоенные русские. Тогда турки по подписке собирают деньги со всего населения и заказывают в Англии, у фирмы Армстронга, линкор «Фатих Султан Мехмед». Еще раньше на подобные средства верфи Виккерса начали постройку другого линейного корабля — «Решадие». Как писал И. Бунич, «не было на анатолийском берегу крестьянина, кто не отдал бы последние гроши во имя будущего флота своей страны».

Но, по причинам не совсем понятным, британцы летом 1914 года просто реквизировали дредноуты и включили их в состав своего Гранд–Флита. Очевидно, фразу Черчилля о Турции как о «больном человеке Европы» следовало понимать буквально. А раз так, то и хорошие отношения со столь «дикой, вечно больной» страной стоили намного меньше, чем два линкора для флота Великобритании. Пройдет совсем немного времени, и в Англии еще не раз вспомнят о таком опрометчивом поступке — при очень большом желании удержать Стамбул на своей стороне в предстоящей мировой войне. Разумеется, что Уайт–холл, реквизировав «народные» дредноуты, даже не счел нужным извиниться.

А пока, после убийства австрийского эрцгерцога Франца Фердинанда в сербском городке Сараево 28 июня 1914 года, все с обеспокоенностью и страхом ждали дальнейшего развития событий. Линейный крейсер спешно отправился на австрийскую военно–морскую базу Пола — на ремонт. Котлы плохо держали пар, и Сушон, в предчувствии беды, делал все возможное для поддержания боеспособности вверенной ему маленькой эскадры. К концу июля вопрос о неотвратимости войны уже не стоял. Оставались неизвестными лишь сроки ее начала и дальнейшая политика будущих союзников и врагов. С Австро–Венгрией проблем не возникало. Еще в марте 1914 года Сушон и командующий австрийским флотом адмирал Антон Гаусс решили, что главной задачей является пресечение возможности переброски колониальных французских войск из Африки в Европу. В совместные планы входила и поддержка легких крейсеров Италии. Но с нарастанием конфликта итальянцы «ушли в нейтралитет», отказывая немцам в угле и пополнении припасов.

Позднее, парализованный отсутствием конкретных задач и страхом перед британцами, австрийский флот сделается пассивным. Крошечная эскадра контр–адмирала Сушона окажется в очень скверном положении. Особенно с учетом тех сил, которыми располагала Антанта.

Перед началом Первой мировой войны наиболее сильным на Средиземноморском театре являлся флот Франции, состоявший из 16 дредноутов и броненосцев, 6 крейсеров и 24 эсминцев. Союзники Франции — англичане имели не менее внушительные силы, состоявшие из 4 броненосных крейсеров водоизмещением по 14 тысяч тонн каждый, 4 легких крейсеров, подобных «Бреслау», и 14 эскадренных миноносцев. Но ядром этого флота были три мастодонта: линейные крейсера «Индефатигейбл», «Индомитейбл» и «Инфлексибл». Эти улучшенные копии знаменитого «Инвинсибла» весили от 18 тысяч тонн и выше и несли по восемь тяжелых орудий калибром 305 мм Вся тройка могла уничтожить любое судно, находящееся в пределах досягаемости их чудовищных пушек. Любое! Кроме дредноутов. Но дредноуты были только у Австро- Венгрии, а ее позиция в начавшейся войне была пассивной и инертной, особенно на море.

При подобном стратегическом пасьянсе ни в Лондоне, ни в Париже «Гебен» серьезных опасений не вызывал. А зря. До тех пор пока не был выработан общий план, французы и британцы действовали по своему разумению. Французская эскадра вышла из Тулона 3 августа, направляясь к африканскому побережью. Приказ командующему флотом вице–адмиралу Буэ де Лапейреру не ограничивался лишь перевозкой войск — при встрече с германскими кораблями последние надлежало уничтожить. Однако соединение Сушона не появилось, и французы полностью сосредоточились на транспортировке воинских контингентов.

Что касается командующего Средиземноморским флотом Великобритании адмирала Беркели Милна, то он предпочитал строго выполнять распоряжения Адмиралтейства Словно из Лондона видели лучше, чем он на месте. Лорд Фишер не зря считал Милна «паркетным адмиралом и полным ослом». Сэр Беркели созидал карьеру на скачках и светских раутах, а не на обветренном мостике своего флагмана. В реальности, адмирал сделал все, чтобы упустить «Гебен».

Отсутствие у союзников координации и инициативы давали Вильгельму Сушону шанс. Пока Лондон третировал Милна бесконечными приказами, а французский конвой полз к берегам Африки, немцы 3 августа взяли курс на остров Сардинию. На коротком совещании с офицерами германский командующий решает атаковать алжирские порты Бон и Филиппвиль сразу после сообщения о начале войны. Чуть позднее контр–адмирал получает секретный приказ идти в Константинополь, в связи с подписанием накануне германо–турецкого соглашения о союзе.

Дальше началось то, что в одних исторических источниках назвали громким словом «погоня» или «прорыв», а в других — «ползанием сонных мух по акватории Средиземного моря». Но так или иначе, даже получив приказ, адмирал–авантюрист решает сделать первые выстрелы этой войны — «Гебен» и «Бреслау» идут к алжирскому побережью. Теперь немецкий адмирал с повадками корсаров из романов Сабатини ведет корабли к Гибралтару, надеясь таким образом дезориентировать противника.

О подобном шаге немцев Милна предупреждало и Адмиралтейство, приказав срочно отправить в Гибралтар два линейных крейсера из трех: «Индомитейбл» и «Индефатигейбл». В Лондоне и представить не могли, что немцы имеют другие планы. Рассматривались две возможности: либо германская эскадра с боем прорывается в Атлантику и Северное море на соединение с Гохзеефлотте, либо интернируется в любом нейтральном порту. Вариантов не было! Во всяком случае, так считали союзники по Антанте. Вильгельм Сушон думал иначе.

Пока же на поиски беглецов Милн отрядил легкий крейсер «Чатам». Тот посетил Мессину и, никого не обнаружив, известил флагмана об исчезновении противника. Адмиралтейство охватила легкая паника. Дело усугублялось и тем, что Германия находилась в состоянии войны с Францией, но еще не воевала с Великобританией. Сушон в это время, проигнорировав (временно) приказ из Берлина, ринулся демонстрировать «германскую мощь».

На рассвете 4 августа «Гебен» появился у Филиппвиля, а «Бреслау» — у Бона, начав обстрел побережья, длившийся порядка 10 минут. «Возбуждение первого боя радостно охватило всех», — позднее докладывал контр–адмирал. Немцы израсходовали 103 снаряда на обе цели и быстро отошли, как только ответили французские гаубицы. Смысла в этой бомбардировке не было, разве что кости размять и флаг показать. Кстати, некоторые историки (среди них И. Бунич) утверждают, что германские корабли во время обстрела подняли русские флаги. Кого хотел обмануть Сушон таким образом (если это действительно правда), также неясно. Разве что совсем уж недалеких туземцев и их верблюдов. Россия не просто не имела линейных крейсеров в этом районе — она не имела их вообще! Четыре начатых перед войной корабля подобного типа так и не были достроены. Но это к слову, о флагах. Потешив себя (хотя в рапорте говорилось о серьезном ущербе портам и задержке отправки колониальных войск), немцы поворачивают на восток — к Константинополю. Наступало время уносить ноги.

Флот Лапейрера находился в этот момент у Балеарских островов, и встреча с его кораблями для немцев не сулила ничего хорошего. Но, удачно разойдясь с медлительными французами, в 10 часов 15 минут эскадра Сушона обнаруживает дым на встречном курсе. Буквально через минуту незнакомцы определились — у немцев перехватило дыхание! На них надвигались британские исполины — «Индомитейбл» и «Индефатигейбл». Англичане, идущие в Гибралтар, были ошарашены не меньше.

Взревели колокола громкого боя, и гиганты, не обменявшись традиционным салютом, развернули свои башни, уткнувшись друг в друга жерлами громадных орудий. Британские корабли мгновенно развернулись и легли на курс преследования. Открыть огонь крейсера не могли — между Великобританией и Германией официально все еще сохранялся мир. Черчилль в Лондоне испытывал муки Тантала, бросив в эфир: «Держите его, война будет объявлена в любой момент!» Политику, не меньше чем германскому адмиралу, не терпелось пустить первую кровь.

Началась «полная трагизма» погоня! Все три корабля развили максимально возможный ход. Сушон прекрасно понимал, что теперь он в цейтноте, и ему нужно не только оторваться от преследователей, а уйти на расстояние, недосягаемое для британских 305–мм орудий. Позднее немецкая историография назовет эту погоню «эпической», красочно описывая, какие чувства владели всеми, кто находился на мостике корабля. Тем, кто находился в низах — в машинном отделении, было не до волнений — там шла адская, тяжелая работа. Немцы выжимали из машин все возможное, и Сушон в своем рапорте прямо указывает на смерть нескольких кочегаров от жары и переутомления. Пока что «Гебен» поддерживал скорость 22,5 узла (около 42 км/ч), временами развивая 24 узла (44,4 км/ч), несмотря на неисправности в котлах, которые так и не удалось устранить.

У англичан были свои проблемы: их крейсера давно не были в доке и не проводили чистку днищ от водорослей и ракушечника, а их кочегарные команды были укомплектованы по штату мирного времени, то есть имели меньше людей, чем требовалось в подобных обстоятельствах. Неудивительно, что уже через несколько часов марафона преследователи начали отставать. В Лондоне наконец опомнились и послали радиограмму с разрешением атаковать «Гебен», если только он нападет на французские порты, что германский корабль уже сделал.

Адмирал Милн получил этот приказ только в 17 часов, но к 15 часам 36 минутам Сушон уже так оторвался от преследователей, что в бинокли едва различались их дымы. Некоторое время контакт с германской эскадрой поддерживал примчавшийся из Бизерты легкий крейсер «Дублин», но вскоре отстал и он. И пока в умах лордов в Адмиралтействе и адмиралов на месте событий роились взаимоисключающие мысли, Сушон и его корабли исчезли.

Во время этих драматических событий в своей позиции окончательно определилась Италия. Страна покинула Тройственный союз (Германия, Австро–Венгрия, Италия) и официально объявила о своем нейтралитете. Впрочем, контр–адмирал получил приятное известие: германский морской атташе в Риме передал на его эскадру. «Несмотря на участие в Союзе (!), Италия остается нейтральной, но флотское командование не одобряет этого и расположено дружески к нам». Поэтому, пока британские корабли прочесывали северный вход в Мессинский залив, Сушон, не колеблясь, повел свои корабли в Мессину, где оставался до вечера 6 августа, принимая уголь и выслушивая невнятные претензии итальянских властей о нарушении срока пребывания в нейтральном порту. Действительно, немцы пробыли в Мессине 36 часов вместо положенных 24–х.

Теперь все складывалось как нельзя удачно, но тут грянул гром Вангенгайм, посол Германии в Турции, выступил категорически против попыток адмирала Тирпица склонить турецкое правительство на сторону немцев — путем посылки «Гебена» и «Бреслау» в Константинополь. Такая неоднозначность мнений привела к срочной депеше из Берлина: «По политическим соображениям переход в Константинополь невозможен. Вы должны следовать в Полу или Адриатику». Это означало лишь одно — тесное взаимодействие с флотом Авсгро–Венгрии. Общие планы оговаривались Сушоном и адмиралом Гауссом, командующим австро–венгерским флотом, еще до начала войны, в марте 1914 года. Сушон срочно телеграфирует Гауссу призыв о помощи и… получает отказ! Даже несмотря на то что двуличные (лучше не скажешь) австрийцы сформировали эскадру в Адриатике, выходить в Средиземное море они не собирались.

Контр–адмирал, проклиная политиков в Берлине и союзников в Вене, был вынужден позаботиться о себе сам! Кстати, чего испугались австрийцы, непонятно до сих пор. Войны с Англией у них на тот момент не было, а французский флот был больше озабочен перевозкой своих воинских контингентов, действуя по принципу: вы не трогаете нас, мы не беспокоим вас Но в любом случае, адмирал Вильгельм Сушон оказался перед необходимостью принять весьма трудное решение. Правильно предположив, что британцы ждут его прорыва на запад, он 6 августа покидает Мессину и идет на восток. У восточного входа в Мессинский пролив немцы неожиданно сталкиваются с легким крейсером «Глостер» под командованием великолепного моряка, капитана Говарда Келли. Сюрприз оказался неприятным — британский разведчик «сел на хвост», и его радиопередатчик уже начал свою работу.

Стратегическое чутье не подвело германского корсара. Британским адмиралам можно было якорь на головах разбивать, но догматическая убежденность о прорыве «Гебена» на запад засела в их головах, подобно статьям Морского устава Королевского флота. Корабли англичан разворачивались в завесу, дозаправлялись углем, крутились у мыса Матапан и украшали собой унылую акваторию острова Мальта. Преследовать «Гебен» решился адмирал Траубридж с четырьмя устаревшими броненосными крейсерами, но затем впал в «мозговой ступор». Своему начальнику штаба он обронил потрясающую фразу:

— Я не могу отвернуть, подумайте о моей чести. — После чего, расплакавшись (!), все же отвернул! Этот поступок позднее стоил ему карьеры. Адмиралтейство, воспевавшее нетленные традиции легендарных адмиралов прошлого с Нельсоном, Хоу и Родни во главе, не терпело подобной нерешительности!

Однако Говард Келли был не из робкого десятка — его «Глостер» мчался за немцами, нервируя Сушона и путая ему все планы. Наконец адмирал не выдержал. Пройдя мыс Матапан, германский командующий решает отогнать «Глостер» огнем В полдень 7 августа «Бреслау» получает флажной сигнал флагмана, а в 13 часов 40 минут немцы открывают огонь с расстояния 50 кабельтовых (9,3 км). «Глостер» незамедлительно ответил. Легкие крейсера разошлись не на шутку, и в схватку вскоре вмешался «Гебен», вынудив Келли отступить. Но не потерять контакт!

Отойдя за пределы дальности тяжелых орудий, «Глостер» продолжил преследование. И только на траверзе Матапана, когда почти закончился уголь, коммодор Келли прекратил погоню и, развернувшись, пошел на Мальту. Сушон еще не знал, что опасные игры с Королевским флотом для него закончились. Курс его кораблей лежал в турецкие территориальные воды.

Адмирал Милн, дозаправив топливом свои линейные крейсера, вновь вышел в море. Шестое чувство подсказало командующему, что «Гебен» займется морским разбоем, топя транспорты Антанты, и настичь его будет лишь делом времени. Однако то самое чувство не подводило Милна только в одном — при игре в покер. Так, во всяком случае, считал Джон Фишер.

Англичане опаздывали, и их оплошность усугубила директива из Адмиралтейства, Там вдруг решили, что Австро- Венгрия вступила в войну и линейные крейсера Милна нужно срочно перегонять в Адриатику. Когда ошибка выяснилась, передатчик «Индомитейбла» принял радиограмму: «Войны с Австрией нет. Преследуйте «Гебен»». Но было поздно! Отрыв составлял более суток. Причем немцы так спешили, что даже не задержали французский пароход «Фригия», идущий из Стамбула в Марсель.

Утром 9 августа оба крейсера подошли к заливу Денуза. Приняв уголь с парохода «Богадир», Сушон стал ждать ответа на свой запрос «Можем ли мы войти в турецкие воды?» К 16 часам стал ясен ответ. В сопровождении двух турецких кораблей немецкая эскадра двинулась в пролив Дарданеллы. А 10 августа к Денузе подошел Милн. Два турецких офицера, прибывших на флагманский корабль британской эскадры, сообщили сногсшибательную новость: «Оба германских корабля куплены турецким правительством¹» Теперь короткая средиземноморская эпопея превращалась в долгую черноморскую. Разумеется, не все было так просто. Западная историография (особенно англо–американская) трактует дальнейшие события, связанные с приходом «Гебена» в Константинополь, очень одиозно. Строится логическая цепочка — линейный крейсер пришел в Босфор, и Турция, получив такой козырь, объявила союзникам войну, перекрыв Проливы. Примерно такой же англосаксонской концепции придерживался известный писатель И. Бунич. В своем труде «Черноморская Цусима 1914 — 1921» он прямо указывает: «Какие же в итоге причины привели к гибели Черноморского флота? Конечно, огромную роль сыграло появление в Черном море немецкого линейного крейсера «Гебен»». Правда, Бунич позднее уточняет: «Однако несмотря на то многое, что сделал «Гебен» для обеспечения ⁴ черноморской Цусимы», говорить о ею решающей роли и триумфе, конечно, не следует».

Приблизительно такая же версия выдвигается и историками США. Бунич идет еще дальше, инкриминируя столь блестящий ход с прорывом кораблей зловещему авантюристу, финансисту и радикалу Александру Парвусу. Тому самому, кто курировал всю деятельность Ленина и его соратников, а позднее профинансировал переворот в октябре 1917 года. Глобальные авантюры этого зловещего человека заслуживают отдельного внимания, но именно его директивы Тирпицу и давление на германского посла Вангенгайма и сыграли, по мнению Бунича, решающую роль. Причем Парвус настаивал, в случае несогласия адмирала Тирпица в Берлине, дать радио лично Сушону и сообщить, что контр–адмирал нужен ему з Константинополе. Сейчас!

Просто детектив, не иначе. И что за «Цусима» такая приключилась с Черноморским флотом Российской империи с появлением германского линейного крейсера «Гебен» у берегов Константинополя?

Нет сомнений, что Турция в августе 1914 года была не в состоянии воевать. Терзаемая внутренними противоречиями, страна едва выпуталась из серии Балканских войн, приведших ее к экономическому и политическому коллапсу. Османская империя уже к 1912 году раскололась на несколько частей: в результате войны обрела независимость Болгария; Крит, Салоники и острова Эгейского моря отошли к Греции (кстати, этот очаг напряжения тлеет и сейчас); Италия захватила Триполи и Додеканезские острова. Британцы вовсю хозяйничали в Египте и аннексировали Кипр.

И Антанта, и Тройственный союз были заинтересованы в нейтралитете Турции. Другое дело, что шли они к этому разными путями. Об истории с линкорами, строившимися в Англии, мы уже упоминали. Правда, вездесущие и бесцеремонные британцы держали в Стамбуле свою военно–морскую миссию под началом адмирала Лимпуса. Его деятельность по возрождению турецкого флота была под стать чванливому уединению посла Великобритании в Порте сэра Луи Маллета. Последний не снисходил до общения и налаживания тесных контактов с правящими кругами страны, в которой он был аккредитован.

Немцы вели другую политику. Когда радикально настроенные младотурки мягко «задвинули» султана Гамида в результате политического переворота, к реальной власти в Константинополе пришла партия сомнительного толка с весьма обнадеживающим названием «Единение и прогресс» с несколькими авантюристами во главе. Прежде всего это были Энвер, Талаат, Кемаль, Махмед Шевкет и Джавид, еврейский финансист из Салоник. Тандем Джавида и Энвера играл решающую роль, сводя внешнюю политику Турции к роли неуступчивой невесты. Кто больше заплатит, с тем «красна девица с полумесяцем на платье» и будет. Младотурки выставляли страну на аукцион. И пока просвещенные умы Европы воротили свои чувствительные носы от выскочек и реакционеров, в Берлине решили их поддержать. Немцы «нашпиговали» турецкую армию своими советниками во главе с талантливым и предприимчивым генералом от кавалерии Лиманом фон Сандерсом.

В Турции родилось то самое ощущение беспомощности, которое и заставило страну обратиться к внешнему миру в поисках союзников. Выбор был невелик: Германия или Англия. Альянс с Германией был более очевиден, тем более сам кайзер ратовал за союз и мечтал поставить турецкую армию на ноги. Но немцев, увы, в Турции традиционно не любили. Досадная осечка. Тот же особый уполномоченный при американском посольстве в Константинополе Льюис Энштейн в своих записках утверждает, что турки всем иностранцам предпочитали англичан.

Расчет Энвера был точным — Англия была самой богатой страной мира, правила морями и среди своих союзников имела могучую Францию и не менее мощную Россию. С последней державой у османов была «вечная вражда», но главное — был мир. А воевать Турция, хоть с «Гебеном», хоть со всеми новейшими линкорами в составе своего флота, не собиралась. И прояви Лондон чуть больше энтузиазма, все сложилось бы иначе. Лондон «проявил»!

Когда младотурки прибыли на Альбион с предложениями союза, их вежливо, по–английски, выпроводили. Британцы поддерживали свергнутого «породистого аристократа» султана Г амида и иметь дело с путчистами не желали. Таким образом, Уайтхолл сам толкнул младотурков в объятия немцев. И тут кайзер делал ставку на своего посла фон Вангенгайма. Историк Алан Мурхед пишет об этом тевтонце: «Это был громадный человек, под два метра ростом, с круглой головой и пронзительными наглыми глазами, а вера его в кайзера была абсолютной. Это был человек одновременно и опасный, и образованный, и смешной: что‑то вроде животного в жестком панцире манер». В Берлине посла ценили столь высоко, что позволили говорить и совершать определенные действия от имени Германии (статус посла в ранге полномочного министра).

Имея такую характеристику, нуждался ли Вангенгайм в консультациях и советах Парвуса? Не исключено. Парвус- Гельфанд являлся финансовым экспертом турецкого правительства и играл при дворе заметную роль. Его вклад в германскую переориентацию Стамбула несомненно являлся весомым Неудивительно, что в начале 1915 года Гельфанд оказался в Берлине, где, поддержанный канцлером Бетман–Гольвегом, Яговым и Циммерманом, стал готовить свой проект сокрушения Российской империи с помощью большевиков. Но был ли его голос решающим в планировании морских операций и бегстве «Гебена»? Возможно, хотя главную роль здесь сыграл Вангенгайм Младотурок он стал обхаживать как несговорчивую невесту. И козырь у посла был весомый — военная миссия. Сандерс так вышколил полк турецких солдат, что когда те продефилировали прусским гусиным шагом перед членами правительства, у последних слегка отвисли челюсти. Особенно на фоне печальных воспоминаний о поражении от болгар и греков в Балканских войнах. Энвер, сам ярый поклонник германской военной школы (он был в свое время армейским атташе в Берлине), просто сиял! После подобного парада число немцев в миссии стало расти как на дрожжах. Послов (особенно русского) убеждали, что с окончанием обучения армии «германские консультанты» покинут страну.

Обеспокоенность дипломатов Антанты была понятной — через Босфор и Дарданеллы шла львиная доля товарооборота между Россией и ее союзниками. Причем в Европу по этому морскому пути поступало 90 % российского хлеба! В случае разрыва этой важнейшей морской магистрали все экспортноимпортные перевозки могли осуществляться через Владивосток и северные портовые города: Архангельск и Мурманск. И если Владивосток лежал в восьми тысячах километров от Москвы, то две северных портовых точки зимой замерзали (даже сейчас навигация в этих широтах возможна лишь в летние месяцы или же при содействии ледоколов). Да и какой тут лед, если в случае войны Балтика будет сразу блокирована силами Гохзеефлотте.

Разумеется, пока британский посол Маллет играл в гольф, российскому послу Гирсу приходилось, при такой перспективе, либо ублажать турок, либо даже угрожать им войной, по прямому распоряжению Петербурга Турки согласно кивали, улыбались и, похоже, сами не знали, что их ждет. Лишь два человека в Константинополе не питали ложных иллюзий: фон Вангенгайм и Энвер–паша Думается, еще до прихода «Гебена» и «Бреслау» в голове лидера партии «Единство и согласие» Энвера сложилась выгодная комбинация. И если кабинет, в котором до консенсуса было далеко, видел свое смутное будущее вне войны, то главный «младотурок» уже окрасился в боевые цвета!

К несчастью для союзников, ключевой вопрос Наполеона; «Кто будет владеть Константинополем?» — англичане решили одним махом, реквизировав злополучные линкоры. Узел политических противоречий затягивался еще туже.

2 августа великий визирь подписал договор с Германией, по которому Турция должна была вступить в конфликт, если Россия выступит против Австрии и Германии. Но и теперь это ничего не решало — засомневались Талаат и Халил. Министры решили выжидать, что взбесило воинственного Энвера — «Азиаты верны себе», — бросил сэр Луи Маллет и… отправился в отпуск в Европу (!). А через несколько дней к Дарданеллам подошли два германских корабля…

Ну а пока «Гебен» и «Бреслау» играли в прятки с Королевским флотом, фон Вангенгайм имел самую оживленную связь с Берлином Адмирал Тирпиц дорожил своими кораблями больше, чем собственной репутацией, и уж конечно никакой Александр Парвус с его личным пожеланием иметь линейный крейсер в нужное время и в нужном месте (по версии И. Бунича) не смог бы заставить Вильгельма Сушона ослушаться приказа из Берлина В создавшейся ситуации выбор был невелик При полном превосходстве англичан адмирал мог принять неравный бой и с честью погибнуть, либо уходить в нейтральный порт и интернироваться. В обоих случаях для флота и страны это означало потерю современного боевого корабля, каким являлся «Гебен». Бросок в Константинополь давал Сушону шанс Во всяком случае — избежать гибели. Остальное зависело от таланта, упорства и дара убеждения германского посла.

Отделавшись от Милна, Вильгельм Сушон оказался в положении слепого в темной комнате. Ему оставалось только ждать! Это доказывает и тот факт, что немецкая эскадра подходила к мысу Хеллес с орудиями, подготовленными к бою. Но форты турок молчали!

Сами англичане расценили бегство «Гебена» и «Бреслау» как малопонятный и позорный акт. Еще бы — враг уклонился от боя! Британский официоз «Нэйвал энд милитари рекорд» писал, в те дни: «При одном виде легкого крейсера «Глостер» германские корабли удрали под прикрытие Дарданелл. Чем бы ни кончилась война, это событие навсегда останется непонятным Маловероятно, чтобы германский морской штаб выступил наконец с разъяснениями и признался германскому народу в бесславном жребии, выпавшем на долю обоих кораблей в Средиземном море». Все претензии с адмиралов Милна и Траубриджа были сняты. Пока! Очень скоро ситуация изменится.

11 августа немецкий посол Вангенгайм, во избежание интернирования, предлагает военному министру Энверу «купить» корабли. На фоне жгучей обиды за реквизированные британцами дредноуты сделку оформили очень быстро. Уже 16 августа на крейсерах поднимают флаги ВМФ Турции, а германские офицеры меняют свои черные кайзеровские фуражки на малиновые фески. «Гебен» отныне называется «Султан Явуз Селим», а «Бреслау» — «Мидилли». Константинополь празднует — огромный серый исполин, какого еще не видела столица, украсил собой бухту Золотой Рог. Теперь у Стамбула две гордости: храм Айя София и «Явуз».

Историк Алан Мурхед пишет: «По ночам кофейни полны торжествующих, буйных немцев… Штабные машины, разрисованные кайзеровскими орлами, разъезжают улицами, выставляя себя напоказ, а энверовское военное министерство все больше становится похожим на германский военный штаб.

Унылый каламбур пронесся по иностранной колонии: «Deutschland liber Allah» («Германия превыше Аллаха»). Наконец опомнились срочно вернувшийся из отпуска сэр Луи Маллет и другие послы Антанты. На их протесты им с улыбкой объяснили, что пришедшие корабли теперь турецкие, а их экипажи укомплектованы немцами, так как лучшие моряки отправлены в Англию получать новые линкоры. Те самые, которых турки так и не дождались! Ситуация накалялась.

Немцы 11 октября окончательно развеивают сомнения Энвера, пообещав заем в 100 миллионов франков. 26 октября прибыла первая партия золота. Энвер окончательно ставит на Берлин! Пока правительство медлит, военный министр проводит консультации с контр–адмиралом Сушоном Турция полностью отдает себя в руки Германии и с получением первых слитков золота закрывает Проливы. Сотни пароходов, скопившихся по разные стороны Босфора, вынуждены развернуться и уйти домой. Теперь Россия отрезана от союзников окончательно! Сушон выводит турецкий флот в море на маневры, Энвер нервничает, министр внутренних дел Талаат все чаще пропадает в ресторанах… Войны боится, хотя первый шаг сделан. В Лондоне полным ходом идет трибунал над Милном, адмирал Фишер и молодой Черчилль прикидывают, можно ли взять Константинополь с моря, пробиваясь к русским, а на «Гебене» ждут сигнала. Энвер (не Сушон!) решается и передает контр–адмиралу секретный пакет…

27 октября турецкие корабли выбрали свои якоря. В 17 часов «Гебен» трижды повторил приказ флоту: «Сделайте все возможное во имя будущего Турции».

Курс эскадры лежал на восток — в Черное море. Ликующий германский посол герр Вангенгайм добился своего. Косвенно в выигрыше оказался и Парвус, ибо все, что шло во вред России, являлось благом для этого авантюриста. Энвер втянул Порту в войну против Антанты. Теперь, кроме закрытия проливов, требовалось ее эффектно начать!

Сушон–паша (теперь так!) разработал план атаки черноморского побережья России: «Гебен» и два эсминца должны были атаковать Севастополь (по некоторым источникам, с ними должен был находиться минный заградитель «Нилю- фер»); крейсер «Хамидие» — обстрелять Феодосию; «Бреслау» и минный крейсер «Берк» — обрушить снаряды и мины на Новороссийск. Два эсминца отряжались и к Одессе. Канонерской лодке «Пейки–шевкет» поручили перерезать телеграфный подводный кабель Варна — Севастополь. На всё Сушон отводил три дня! Контр–адмирал бросил встревоженному военному министру:

— Я раздавлю Черноморский флот!

И все же назвать дальнейшие события «черноморской Цусимой» (или ее началом) язык не поворачивается. Сушон, подобно всем европейским офицерам, глубоко презирал флот России после ее поражения в войне с Японией. Подобное пренебрежение к противнику всегда чревато серьезными просчетами и неминуемой оплеухой в ответ.

Дислокация российского флота перед атакой немецкого корсара выглядела так; в Севастополе находилось семь броненосцев постройки конца XIX и начала XX века. Они были разнотипными, но вместе могли не только дать линейному крейсеру достойный отпор, но и отправить его на дно. Калибр орудий трех из них составлял 305 мм, и уступали древние линкоры немцам лишь в скорости: 16–18 узлов (30–33 км/ч) было для них пределом. В главной базе флота стояли три крейсера, одна канонерская лодка, пять эсминцев, четыре подводные лодки, четыре минных заградителя и четыре транспортно–посыльных парохода.

В Евпатории дислоцировались 13 эсминцев; в Одессе стояли две канонерки и один минный заградитель. В море же на момент атаки находились три эсминца и минный заградитель «Прут». Флот имел подавляющее превосходство над любым противником в акватории Черного моря, и даже приход «Гебена» особого значения не имел. Во всяком случае, при совместном действии додредноутов.

Командовал всеми этими кораблями адмирал Андрей Августович Эбергард. Это о нем хлестко высказался адмирал С. О. Макаров:

— Не может командовать кораблем в военное время.

Но император Эбергарда ценил, и в первую очередь за великолепное знание русской поэзии и умение быть душой светских раутов. Этакий русский Милн. Впрочем, это к слову.

А пока, в 4 часа 15 минут утра 29 октября 1914 года, с дежурного парохода сообщили в Севастополь: «Турецкий миноносец взорвал «Донец», ходит в Одесском порту и взрывает суда».

Командующий немедленно оповещает флот о начале войны с Турцией и… более не делает ничего! Даже не отдает приказ о включении минных заграждений на подходах к Севастополю. Сотни мин приводились в боевое положение с помощью электроэнергии, подающейся с берега, но Эбергард молчит.

В Севастополе ждут возвращения минного заградителя «Прут», отправленного с минами в Ялту за батальоном пехоты. Транспорт — лучше не придумаешь! Сигнальщики с мыса Сарыч доложили о подходящем к базе «Пруте» в 5 часов 30 минут. Позднее минзаг опознали с мыса Лукулл, а затем опустился утренний туман. В полной тишине и из‑за плохой видимости слышались лишь пронзительные гудки нескольких тральщиков, работающих у входа в акваторию севастопольского порта. Через полчаса у командира этой группы перехватило дыхание — черно–серой тенью на них наползал гигантский силуэт двухтрубного корабля. Если это и был «Прут», то слишком увеличившийся в размерах!

В 6 часов 33 минуты линейный крейсер «Гебен» (а это был он) с расстояния 40 кабельтовых (более 7 км) открыл огонь из орудий главного и вспомогательного калибров. Надо отдать должное севастопольцам — ответ последовал незамедлительно! Через несколько минут ответили береговые батареи, а затем ударили орудия брандвахтенного (дежурного) броненосца «Георгий Победоносец». Крейсер «Гебен» выпустил 59 снарядов и вел огонь около 17 минут, крутясь среди гейзеров от русских снарядов на том самом минном поле. Мины активировали, когда крейсер, подобно призраку, уже исчез в тумане.

«Гебен», уничтожая Черноморский флот, сам получил три попадания. Из строя вышел один котел, а палуба местами напоминала овощную терку — осколки русских снарядов искромсали доски настила. Уходя из‑под огня, немцы наткнулись на дивизион русских эсминцев и перенесли огонь на эти смертоносные корабли. Начальник дивизиона капитан Трубецкой бросил свои корабли в атаку, но под плотным огнем противника поврежденные эсминцы отошли. Снаряды врага жестоко искалечили «Лейтенанта Пущина», осыпав осколками «Живучего» и «Жаркого».

А что же возвращавшийся из Ялты «Прут»? В общей суматохе командование о нем забыло. На борту «Прута» находилось 710 мин! Поняв, что гибели не избежать, капитан минзага Быков приказал открыть кингстоны и затопить корабль. Турецкие эсминцы подобрали 75 человек из его экипажа.

К этому моменту «Бреслау» уже отстрелялся по Новороссийску, потопив один пароход и подпалив баки с нефтью. Поставив 60 мин в Керченском проливе, маленький спутник «Гебена» тоже пошел домой. Бомбардировке подверглись Одесса, Феодосия и Ялта. Несколько пароходов были потоплены, и причинены незначительные повреждения строениям и зданиям в портах. Канонерской лодке «Пейкешевкет» так и не удалось перерезать кабель, связывающий Варну и Севастополь. Позднее не преуспел в этом и «Бреслау». Корабли оттягивались к Босфору. Обещание Сушона «раздавить Черноморский флот» ограничилось гибелью минного заградителя «Прут», канлодки и нескольких пароходов. Но главная задача была выполнена — немцы втянули Турцию в войну!.

31 октября в 17 часов 05 минут британское Адмиралтейство передало приказ своим кораблям: «Немедленно начать военные действия против Турции. Подтверждение». Россия, на удивление, объявила войну позднее — лишь 2 ноября, и то после личного вмешательства императора Николая II. Чего ожидали в Петербурге, непонятно, ведь именно Россия являлась пострадавшей стороной. 3 ноября англо–французская эскадра, скорее для демонстрации, обстреляла Дарданеллы, а 12 ноября возмущенные турки объявили «джихад» — священную войну странам Антанты.

Дипломатические миссии покидали Константинополь — рушились надежды, сжигались документы, слышался разноязычный гомон. И лишь стоящий на якоре «Гебен» был молчалив и монументален. Свое дело он сделал.

Надо отдать должное черноморцам. После «севастопольской побудки», как назвали историки набег турецкогерманского флота на русские порты и базы, «раздавленный» Сушоном Черноморский флот сразу же предпринял активные боевые действия. Русские моряки с должным уважением относились к «Гебену», что и неудивительно при его 10 орудиях калибра 280 мм и скорости в 24 узла, но особого страха и ужаса, так часто приписываемого русским, перед этим кораблем не испытывали.

Рано или поздно противники должны были встретиться, что и произошло утром 18 ноября 1914 года. Историки прозвали эту короткую встречу «боем у мыса Сарыч». Российский историк А. Больных пишет: «15 ноября флот в составе 5 броненосцев, 3 крейсеров и 13 эсминцев вышел в море для действий у берегов Анатолии. 17 ноября был обстрелян Трапезунд, а 18 ноября минные заградители «Константин» и «Ксения» поставили мины… Сушон немедленно вышел в море и направился к берегам Крыма, чтобы перехватить русскую эскадру. Утром 18 ноября германский адмирал отправил «Бреслау» вперед для разведки». Иными словами, Черноморский флот занимался своей обычной работой, а не «трепетал» перед германской мощью. Но продолжим. «Бреслау» (капитан 2–го ранга Кеттнер) сначала обнаружил русский крейсер «Кагул» или «Алмаз» (немцы не определились). Не успел сигнальщик оповестить флагмана, как из тумана выползли, подобно чадящим бронтозаврам, пять русских броненосцев: «Евстафий», «Иоанн Златоуст», «Пантелеймон», «Три Святителя» и «Ростислав».

Увидев русских, «Гебен» увеличил ход и пошел на пресечку курса, стараясь занять место впереди колонны противника. Это давало возможность ввести в бой всю артиллерию пяти башен главного калибра, сосредоточив огонь на головных броненосцах Черноморского флота Адмирал Эбергард, также опознав врага, сделал поворот на восемь румбов, ложась на параллельный курс. Видимость была отвратительной, и корабли едва различали друг друга при расстоянии 40 кабельтовых (более 7 км). Нервы русского командующего не выдержали, и флагманский «Евстафий» в 12 часов 20 минут дал пристрелочный залп. Несмотря на ошибку в определении дистанции — ас дальномерного поста поступил доклад о 37,5 кабельтова, — промахнуться из орудий калибра 305 мм при стрельбе почти в упор было невозможно. Пристрелочный залп русских стал роковым — снаряды проломили броню каземата левого борта германского крейсера, вызвав сильный пожар. Погибло 16 человек, 24 моряка были ранены. К счастью для немцев, пламя не перекинулось на снаряды вспомогательной артиллерии.

«Гебен» ответил через 50 секунд и… промазал! Немецкий историк Герман Лорей ссылается на затруднение в определении дистанции до русских кораблей. Подобное утверждение до глупости наивно, особенно с учетом качества германских дальномеров. Скорее немцы просто расслабились. Но затем старший артиллерист крейсера капитан 3–го ранга Книспель «отработал на совесть». «Евстафий» получил 4 снаряда в течение нескольких минут. Погибли 33 матроса и офицера, еще 25 человек экипажа броненосца оказались ранены. К этому моменту эскадра развила ураганный огонь, причем снаряды русских стали падать даже у борта «Бреслау», державшегося за своим старшим товарищем. Однако не все было так просто и на этот раз. В реальности огонь эскадры был спонтанным и никем не управлялся. Тот же «Святой Пантелеймон» (бывший мятежный «Князь Потемкин Таврический») вообще не сделал ни единого выстрела, а «Ростислав», проигнорировав «Гебен», вцепился своими орудиями в «Бреслау». Так что с линейным крейсером выяснял отношения один флагман «Евстафий», открывший беглый огонь из всего, что стреляло (кроме десантных пушек совсем уж ничтожного калибра), благо дистанция была подходящей.

Не считая снарядов меньшего калибра, русская эскадра выпустила порядка 30 снарядов тяжелой артиллерии (305 и 254 мм), но в 12 часов 35 минут бой внезапно прекратился. Несмотря на кичливые заявления Сушона и его готовность «растерзать» русских, карта прокладки курса показывает ясно — «Гебен» отвернул в сторону! Позднее поворот совершил и броненосный отряд. «Русский флот исчез в тумане», — записал немецкий адмирал. ««Гебен» скрылся так же внезапно, как и появился», — отметил в своих записях Эбергард.

Немцы впервые убедились, что уничтожение ядра русских броненосцев в их полном составе — дело безнадежное. Севастопольцы тоже не огорчились. Бить врага можно, лишь бы в рубках адмиралы не подвели. Комендоры–черноморцы действительно заслуживают похвалы, чего об адмиралах как раз не скажешь. Столкновение у мыса Сарыч стало уникальным в истории морских сражений. Пожалуй, ни один бой не может похвалиться таким количеством командующих, принимавших в нем участие. Факт удивительный, но на пяти русских броненосцах находились целых три адмирала! На флагманском «Евстафии» держал свой флаг командующий флота А.А. Эбергард; на «Пантелеймоне» находился начальник дивизии линкоров контр–адмирал. Новицкий; на «Трех Святителях» — начальник 2–й бригады линейных кораблей, также контр–адмирал князь Путятин.

Крейсера действенного участия в бою не принимали, но и ими командовал адмирал. При таком количестве высших чинов, да еще при весомой, подавляющей остальных харизме Эбергарда и результаты оказались скромными. У семи нянек, как известно, и «Гебен» без присмотра.

После злополучной встречи Сушон не терял надежды навязать русскому флоту бой и, пользуясь преимуществом в скорости, расчленить эскадру броненосцев, успев уничтожить часть из них до подхода остальных кораблей. Это просто‑таки маниакальное желание немецкого контр–адмирала будет стоить ему еще немалых проблем. Но и без встречи с броненосцами ему следовало быть осторожнее. По уровню минного дела флот России занимал одно из ведущих мест в мире, и «Гебен» очень скоро почувствовал это на своей крупповской броне.

5 ноября 1914 года номинальным правителем Порты и Верховным главнокомандующим был провозглашен султан- калиф Мехмед V. Начальником штаба у этого «спасителя отечества» стал немец — генерал Бронзарт фон Шеллендорф, а личным адъютантом — генерал–фельдмаршал К. фон дер Гольц. Этот обер–советник по «некультурным и отсталым нациям» приехал в декабре консультировать султана, младотурок и самого Сушона по вопросам ведения войны с Россией.

Высказав мнение, что с Рождеством активность русских будет желать лучшего, советник решил выйти в море на «Гебене» для ознакомления с театром военных действий. Думается, у Вильгельма Сушона по поводу праздности противника мнение было другое. Во всяком случае, контр–адмирал, решил остаться на берегу. В море уже находился «Бреслау» с отрядом миноносцев, перехвативший русский пароход «Атос».

Большую активность проявили и черноморцы — флот проводил операцию по блокированию угольного района Зонгулдака. Для прикрытия легкого крейсера «Гебен» и вышел из Босфора. Приняв пленных с «Атоса», линейный крейсер с важной персоной на борту двинулся обратно. Уже были видны входные буи и сторожевые суда пролива, когда под днищем гиганта рванула мина. Толчок едва не сбил всех с ног, и тут корабль наполз (иначе не скажешь) на второй смертоносный снаряд. Причем обе мины взорвались в носовой части «Гебе- на» по разным бортам, проделав две здоровенные пробоины общей площадью более 100 квадратных метров. Крейсер сразу же принял 600 тонн воды, и лишь переборки предотвратили дальнейшее поступление ее внутрь корпуса Заметно осев носом, корабль потащился к Константинополю.

Фон дер Гольц был огорчен, Сушон взбешен — в турецкой гавани не было сухого дока для заделки пробоины подобных размеров. Виновниками этого удручающего события, происшедшего 26 декабря 1914 года, стали русские минные заградители «Константин» и «Георгий». Теперь мины станут неотъемлемым спутником «разрушителя империй». А пока корабль решили латать. Одна проблема — как? За время обсуждения этого вопроса русские мины преподнесли еще один подарок — 2 января на этом же минном заграждении подорвался турецкий линейный заградитель «Берк».

Так как подрыв «Гебена» произошел на глазах моряков сторожевого охранения, да и высокопоставленный гость из Берлина с его офицерами штаба скрытностью не отличались, факт тяжелого повреждения корабля утаить не удалось. Причем не от русских. Последние как раз некоторое время оставались в полном неведении. Впрочем, к этому мы еще вернемся. А пока в Константинополе началась паника. Народ толпами хлынул к морю. Слух о том что «Явуз Султан Селим» погиб, липким страхом начал заползать в души османов. Корабль, так некстати ввергнувший и без того обездоленную страну в мировой конфликт, успел стать и символом военного могущества, и гордостью нации. Сушон, понимая, какой эффект могут вызвать слухи о катастрофе, приказал отшвартовать «Гебен» на виду султанского дворца — с видом на Сераль. Издали, с пробоинами, прикрытыми пластырем (брезент, накрывающий пробоину с внешней стороны борта), корабль выглядел абсолютно целым и боеспособным И конечно, контр–адмирал развил бурную деятельность по спасению своего флагмана.

Ремонтировать линейный крейсер решили с помощью кессона, подводимого к пробоинам (так же как и броненосцы Порт–Артурской эскадры после нападения японцев в 1904 году). Сушон испытывал немалые трудности с ремонтом корабля. Благо еще, что разветвленная сеть железных дорог позволила доставить из Германии через Австрию нужные материалы и специалистов. Ремонт длился целых четыре месяца, и здесь многие историки склоняются к версии об упущенном шансе русских. Якобы «выход из строя «Гебена» мог бы существенно изменить всю обстановку на Черном море», но русская агентура докладывала о совершенно исправном корабле. Ну разумеется, ведь немецкий корабль был «ужасом для черноморцев» и полностью парализовал их действия.

Согласиться с этим трудно. Думается, подрыв тайной для русского командования не был. Крейсер долгое время стоял на одном месте, да и скрыть факт постановки кессона длиной 17 метров и глубиной 10 просто невозможно, даже если разворачивать корабль поврежденной стороной от берега. Достаточно иметь хороший бинокль и знакомых владельцев небольших лодок, снующих через Босфор сотнями. И не обязательно турок, а например армян или греков, симпатизирующих русским.

По большому счету вынужденный простой немецкого гиганта стратегически ничего не менял! Если заглянуть в хронологию войны на Черном море в этот период, то можно увидеть, что севастопольцы занимались своей обычной боевой рутинной работой: обстреливали Зонгулдак; с 28 марта начали методичные бомбардировки босфорских входных укреплений; пресекали турецкую морскую торговлю и, конечно, весьма успешно обеспечивали фронт Кавказкой армии. Деятельность флота России не прерывалась и с окончанием ремонта «Гебена». Встречи с ним русские моряки не искали, но после боя у мыса Сарыч «должный пиетет» перед противником у них прошел, а посему и к новому бою они были готовы. Вскоре такой момент вновь настанет.

Работы затянулись до 1 мая, но еще в апреле не на шутку разошедшиеся русские вынудили «Гебен» выйти в море. Турецкая морская торговля была близка к коллапсу. Порта потеряла более трети своих торговых судов. Вездесущие русские эсминцы топили даже парусные шхуны и мотоботы. Где уж там «поставить Россию на колени», если 9 ноября 1916 года контр–адмирал Сушон откровенно доложил министру Энвер- паше, что флот больше не может гарантировать доставку угля морем.

Германский корсар затребовал у Берлина переброски на Черное море пары подводных лодок. Моргенштаб отказал и туркам пришлось строить новые железные дороги для подвоза топлива в Константинополь по суше. Это, к слову, о результатах действий того человека, что еще два года тому назад обещал: «Я раздавлю Черноморский флот». Теперь вернемся к событиям более ранним. К началу 1915 года наконец прозрели в Лондоне. Запад зависел от торговли с Россией не меньше, чем сама Россия от Запада, И если русской армии не хватало вооружения, то союзники остро нуждались в продовольствии. В черноморских портах скопилось к концу 1914 года более 350 000 тонн грузов для французов и англичан. Фишер и Черчилль решили проблему со свойственной этой парочке категоричностью и долей авантюризма. Собрав старые броненосцы, союзники решают прорвать Дарданеллы с моря, разметав огнем тяжелых орудий турецкие укрепления и прорвавшись к Константинополю.

Зараженные оптимизмом французские и британские моряки взялись за дело решительно. Союзники пригнали в Эгейское море армаду броненосцев и даже два новейших корабля: линейный крейсер «Инфлексибл» и супердредноут «Куин Элизабет», вооруженный невероятными для того времени орудиями калибра 380 мм.

18 марта 1915 года союзный англо–французский флот пошел на прорыв! Командовал операцией адмирал де Робек. В Константинополе царили паника и хаос — город готовился к капитуляции. Сдали нервы даже у хладнокровного немецкого посла Вангенгайма — он переносил часть документации в американскую миссию. Энвер был близок к истерике. Талаат на время исчез. А что же «Гебен»? Да ничего! «Явуз Султан Селим» даже не высовывался. И дело не только в ремонте. Теперь корабль оказывался между молотом и наковальней—с востока его давили русские, с запада союзники. Шансов уцелеть, столкнувшись с «Куин Элизабет» в бою, у «разрушителя империй» не было, и Сушон понимал это как никто другой.

Что же касается британцев, то вопрос о «Гебене» даже не обсуждался в Адмиралтействе. Два новейших корабля были посланы на «обкатку», а не на поединок с немецко–турецким героем. И это лишний раз доказывает, что в контексте общей стратегии германский линейный крейсер ничего не менял. Ни по ту сторону Проливов, ни по другую. Он лишь «цементировал» разношерстный турецкий флот и являлся идеальным подспорьем для решения тактических задач.

Несмотря на острое желание овладеть Константинополем и прорубить коридор к русским, союзников постигла неудача Недостаток тральщиков и упорство турецких солдат, окопавшихся в укреплениях, созданных под чутким контролем неутомимого Лимана фон Сандерса, решили исход дела Корабли сравнивали укрепления с землей, но уже на следующий день турки воздвигали их вновь, откапывая орудия и продолжая наносить врагу невосполнимый урон. Эта битва меньше всего походила на бомбардировку Александрии в 1882 году! Но самым страшным оружием оказались мины. Потери понесли и французы и англичане. В облаке страшного взрыва за секунду исчез броненосец «Буве», позднее погиб британский «Оушен»…

Наконец в дело вступил исполинский дредноут «Куин Элизабет». Это его капитану П. Ч. Хоупу Фишер пророчил лавры победителя фортов и, конечно, «Гебена». Немецкий крейсер шел «на десерт» после вхождения в воды Константинополя. Но и почти тонные снаряды колосса оказались бессильны перед обычной землей и упорством турок. Де Робек затребовал подкреплений. Становилось ясным, что без пехоты овладеть вожделенными проливами не удастся. Вскоре адмиралу пришлют АНЗАК—Австралийский и Новозеландский армейский корпус Парни из далеких британских доминионов еще не знали, что Дарданеллы станут их могилой…

Пришедшие в себя турки, выстоявшие в борьбе с самым мощным оружием того времени — Королевским флотом Великобритании, под лозунгами Энвера и вновь воспрянувшего духом Талаата, устроили невиданную резню армянского населения. Это был кровавый реванш в понимании младотурок! Но Сушону было не до подобных «национальных курьезов».

Теперь вернемся к «Гебену». Через шесть дней после окончания ремонта, 7 мая 1915 года, русские корабли в очередной раз вышли в море, чтобы нанести удар по так называемому Угольному району. Увлеклись черноморцы всерьез! 9 мая был обстрелян порт Козлу, возле Эрегли крейсер «Память Меркурия» топит 27 парусников (!) и 2 парохода. На побережье смятение и паника. В Константинополе даже получают известие о начале высадки русских войск! Вот уж действительно, у страха глаза велики! «Гебен» сразу выходит в море! Русская эскадра держит курс к Босфору, следуя на традиционный для русских обстрел побережья. Контр–адмирал Сушон, как всегда, торопится, и заклятые враги расходятся на встречных курсах, не заметив друг друга.

Разумеется, Эбергард не стал держать броненосцы в едином строю, выделив для обстрела «Трех Святителей» и «Пантелеймона» в сопровождении гидроавиатранспорта «Александр I» и крейсера «Алмаз». Пока ветераны утюжили берег из своих огромных орудий, остальные корабли эскадры держались севернее, на расстоянии 45 километров. Еще мористее резали волну серые силуэты крейсеров — в дозоре шли «Кагул» и «Память Меркурия». Эбергард, не рискуя подвергать опасности весь флот, умудрился сделать немцам отличный подарок. Эскадра России была разделена на три части. Это была сбывшаяся мечта германского корсара — контр–адмирала Вильгельма Сушона.

В 5 часов 15 минут утра из Босфора выскочил турецкий эсминец «Нюмуне», чей сигнальщик заметил на севере грязнобурые пятна дыма, а уже в 5 часов 40 минут радиостанция разведчика призвала «Гебен»: «Русский флот у входа в пролив! Попал под обстрел броненосцев!»

Сушон среагировал подобно тигру. Вздев огромные боевые флаги, линейный крейсер развернулся и кинулся на врага! Первым разъяренного исполина опознал крейсер «Память Меркурия». Корабль сразу подставился под удар, получив… нет, не залп, а издевательский сигнал прожектором, передавший позывные «GB» (Я — «Гебен»). С крейсером Сушон связываться не стал — впереди маячили три броненосца Эбергарда, спешащие на соединение с «Пантелеймоном» и «Тремя Святителями». В итоге русский командующий был обречен на бой. «Гебен» имел большое превосходство в скорости. Все, что мог сделать Эбергард, это, прикрывая самый слабый броненосец эскадры «Ростислав» с орудиями калибра 254 мм, снизить скорость до 5 узлов (9 км/ч) и приказать открыть огонь. Флагманский «Евстафий» в 7 часов 53 минуты с дистанции 94 кабельтовых (17,4 км) произвел первый залп. Сушон спешил как никогда — «Гебен» развил такой ураганный огонь, что флагман русских исчез в сплошных всплесках от падающих в воду снарядов. Удивительно другое — в этом почти пулеметном темпе стрельбы немцы не достигли ни одного попадания! Сказывалась разность в скорости. Старший артиллерист «Гебена» Книспель и предположить не мог, что русская колонна тащится на пяти узлах! Зато «Пантелеймон» выжал из машин 17,5 узла (32,4 км/ч) — больше, чем на приемных испытаниях! Вслед за ним натужно гремел поршнями машин «Три Святителя». Спешащие на выручку броненосцы закоптили полнеба, но не сбрасывали оборотов.

«Святой Пантелеймон» по праву считался самым сильным броненосцем Черноморского флота, на котором впервые в России была применена цементная броня (между двумя листами стали заливался особый состав бетона). В далеком1905 году корабль вздел красное знамя восстания и даже обстрелял Одессу (без особого вреда для последней), посеяв ужас и смятение как среди обывателей, так и среди командования флотом Теперь старый ветеран несся спасать своего флагмана!

В 8 часов 6 минут носовая башня «Пантелеймона» дала двухорудийный залп. Броненосец так торопился в битву, что стрелял через массивный корпус «младшенького» любимца флота «Ростислава». Изрыгающий огонь линейный крейсер почти сразу оказался в патовой ситуации — три снаряда «Пантелеймона» достигли цели. Один поднырнул под броневой пояс и пробил борт ниже ватерлинии. В девятом часу утра Сушон вышел из боя, в очередной раз не сумев сдержать данное Энверу обещание. Флот, который он хотел раздавить, без потерь уходил в Севастополь. «Гебен», развив почти максимальный ход, исчезал в воротах Босфора. Последний шанс германского контр–адмирала был упущен. За 22 минуты артиллерийского боя «Гебен» израсходовал сто пятьдесят снарядов калибром 280 мм.

И. Бунич пишет об этом эпизоде так: «В дальнейшем «Гебен» и русский флот маневрировали. «Гебен» стремился не допустить русские корабли к Босфору, а русские, забыв о поставленной задаче, стремились отрезать «Гебен» от пролива Убедившись в безнадежности этих усилий, Эбергард в 14 часов 10 минут приказал своим кораблям ложиться на обратный курс После этого попытки русского флота бомбардировать Босфор надолго прекратились». И дальше уже не о бое: «Катастрофа на суше стала сказываться и на море, а еще больше на политическом положении России». Последняя фраза касается вступления 6 сентября 1915 года в войну Болгарии, причем на стороне Германии. И тут без «Гебена» не обошлось — он пришел в болгарский порт Варна, чтобы «придать болгарам, опасавшимся удара русского флота, больше уверенности». Надо признать, что этот факт на термин «катастрофа» для России не тянул, хотя чувство обиды осталось. Болгары — исконно славянский народ

Что же касается вышеописанного боя, то он скорее показал очередную невозможность что‑либо противопоставить русскому флоту. Сушон оказался бессилен даже при просчете Эбергарда!

Примечательный факт—бой окончился в 8 часов 16 минут, когда капитан «Гебена» Акерман увеличил дистанцию. Русские до двух часов дня пытались перекрыть немецкому кораблю путь домой, и это при колоссальном скоростном преимуществе противника Эскадра, которую только что «проучили», так себя вести не будет. «Гебен», развив целые 26 узлов (почти 47 км/ч), просто кинулся на прорыв в Босфорский пролив, даже не пытаясь вновь вступить в огневой контакт. Следовательно, «сокрушитель империй» своими действиями так «ошарашил» черноморцев, что те более к Босфору не ходили. И вновь не в «Гебене» дело, читатель! Бомбардировки Босфора всегда носили лишь характер демонстрации и не претендовали на столь значительные результаты, как действия флота союзников у Дарданелл. У Эбергарда и своих проблем было достаточно: охрана конвоев с войсками; поддержка флангов сухопутной армии; обеспечение относительной безопасности протяженного побережья и т. д. И это с пятью старыми линкорами в первой линии! Да и прорыв в Босфор в первые годы войны в задачу флота России не входил.

Планы широкомасштабной операции подобного рода появятся позднее, и их образцовому исполнению (в прямом смысле этого слова) помешал не «Гебен», а крах самодержавия и приход к власти большевиков. Если обстрелы и прекратились, то заслуги Сушона в этом нет. Анализ неудачных действий флота де Робека в Дарданеллах и смещение акцентов на борьбу с перевозкой сырья (в частности угля) стали тому причиной. И, судя по докладу Сушона Энверу от 9 января 1916 года, о котором писалось выше, Черноморскому флоту России это блестяще удалось. Но и до наступления нового военного года немцы получили такой букет неприятностей, что впору применить тот самый термин — «катастрофа».

В своей книге «Борьба за Дарданеллы» историк Алан Мурхед поведал удивительную легенду. Когда «Гебен» стоял на ремонте, украшая гавань Константинополя с берега, то русские, «трепещущие» перед линейным крейсером, пускали мины по течению (!) с целью уничтожить знаменитый корабль. Течение действительно существует, причем надводное — в Средиземное море, а подводное — в Черное. В этом уникальность этого водного бассейна, что в свое время отмечал адмирал СО. Макаров, изучавший это явление. Справедливости ради скажем, что подобный миф так же верен, как и легенда о том, что «Гебеном» командует сам кайзер. С таким же успехом можно пускать мины по течению Днепра и через месяц–два ждать взрыва авианосцев вероятного противника в Бискайском заливе. Разговор о минах не случаен. Проливы были нашпигованы ими до крайности, и тральщики обеих воюющих сторон работали не покладая рук Пожалуй, фраза, что «мины станут неотъемлемым спутником нашего героя», едва передает истинное положение вещей. Крейсер притягивал их с фатальным постоянством, рискуя прослыть рекордсменом по количеству подрывов.

Первым, кто серьезно пострадал от этого страшного оружия, оказался верный спутник «Гебена». 18 июля 1915 года при проводке конвоя с углем подорвался «Бреслау». Легкий крейсер принял 640 тонн воды, 8 человек погибли. Повреждения были столь значительны, что ремонт корабля окончился лишь в феврале 1916 года. Согласно хронике боевых действий Черноморского флота, заслуга в этом полностью принадлежит уникальному русскому кораблю — подводному заградителю «Краб». Несмотря на существенные конструктивные недостатки, «Краб» стал неоценимым помощником флота, еще раз доказав превосходство России в минном деле. Историк Ю. Ф. Каторин приписывает подрыв «Бреслау» на минах, выставленных надводными заградителями «Ксенией», «Константином» и «Георгием». Впрочем, немцам от этого было не легче.

27 октября 1915 года российский флот появился у Варны и бомбардировал город. Немцы расположили там свою радиостанцию, которая была уничтожена бомбами с гидропланов. Но не это существенно. В этот день вступил в строй первый черноморский дредноут «Императрица Мария». Чуть позднее из Николаева пришел второй корабль этого типа — «Императрица Екатерина Великая».

Каждый из этих гигантов нес 12 орудий калибра 305 мм в четырех башнях и доставал «Гебен» на запредельных для него дистанциях боя. Теперь и без того рискованное плавание по Черному морю становилось для немцев игрой в кошки–мышки с русскими левиафанами. Немецкий адмирал был не из тех, кто отказывается от риска, но теперь стратегическая ситуация менялась бесповоротно. Один германский офицер с «Бреслау» написал; «С появлением у русских «Императриц» мы стали спринтерами». А дальше начались погони, погони и еще раз погони.

Дальнейший ход событий красноречиво иллюстрирует радиограмма командира «Бреслау» контр–адмиралу Сушону от 22 июля 1916 года. Легкий крейсер вышел на минирование моря возле Новороссийска Немцам не повезло — они наткнулись на дозор русских эсминцев, а дальше… Дальше текст радиограммы: «Нахожусь в квадрате 19–61, курс зюйд–вест, «Императрица» обстреливает, несколько эскадренных миноносцев держатся в соприкосновении. Необходима поддержка при входе, крейсер в угрожаемом состоянии.«Бреслау»». Остается добавить, что «Императрица Мария» начала обстреливать наглеца с дистанции 20,5 километров (!). Легкий крейсер шел в накрытиях сквозь сплошную стену водяных гейзеров от снарядов линкора и все же дал еще одно красноречивое радио флагману, с просьбой не выходить (!) из пролива Впрочем, Сушон и не собирался рисковать. Обстреливаемый корабль понадеялся на свою скорость и наступление темноты. Несмотря на потери (7 человек оказались ранены) немцам повезло. Сбросив оставшиеся мины по курсу русских, «Бреслау» нырнул в дождевой шквал…

Подобный сюжет будет повторятся почти всегда, и только удивительное везение позволяло контр–адмиралу Сушону сохранять свое маленькое соединение. С появлением у противника мощных линейных кораблей Вильгельм Сушон более не рисковал своими силами.

Весь 1916 год «Гебен» провел в бездействии, являясь скорее фактором стабильности для Константинополя, чем реальной угрозой союзникам по Антанте. «Бреслау» был более активен, часто возглавляя охрану конвоев и набеговые операции на русское побережье. Легкий крейсер несколько раз едва избежал гибели, но Сушон был вынужден рисковать — Турция терпела поражение за поражением, и требовалось показать, что флот тоже воюет. Последний боевой поход в акваторию Черного моря «Бреслау» совершил 10 ноября 1917 года, украсив свою мачту полотнищем турецкого флага огромных размеров. Деморализованная армия османов оставила город Трапезунд, и «Мидилли» («Бреслау») походом к его берегам поддержал моральный дух солдат.

В 1916 году на рейде Севастополя в результате диверсии взорвался первый черноморский дредноут «Императрица Мария». Некоторые историки, и А. Солженицын в их числе, приписывают организацию этой операции тому же Парвусу. Но для «Гебена» гибель «Марии» ситуации не упрощала. В строй Черноморского флота вошли еще два линкора, а сам флот возглавил талантливый и энергичный адмирал А. Колчак. Только теперь всерьез встал вопрос о подготовке десанта в Босфоре, чем новый командующий и занялся с присущим ему рвением Инициатива теперь полностью перешла к русским.

Бóльшую половину 1917 года линейный крейсер «Гебен» провел в крошечном заливе Стения–Крик. Рядом с кораблем стоял уголыцик «Генерал» с4000тонн отличного кардиффского угля. Контр–адмирал Сушон держал этот стратегический запас на самый экстренный случай. Теперь крейсером занялись англичане. Свернув неудачные попытки прорваться через Дарданеллы, они оставили сторожить выход в Эгейское море два броненосца и пару мониторов, выказывая тем самым полное неуважение к «сокрушителю империй». А пока решили разбомбить надоевший корабль с воздуха.

Для этих целей задействовали гидроавианосцы «Бен- Май–Кри», «Анни» и «Рэйвен II» с гидропланами «Хэндли- Пейдж». Командир звена бомбардировщиков Сэйвори долго планировал операцию, утвержденную в Лондоне, и 9 июля беспримерный рейд начался. После двухчасового перелета под гидропланом Сэйвори показались ночной Константинополь и «Бреслау», освещенный прожекторами. Отчаянного пилота встретил шквал зенитного огня, но, добравшись до Стения- Крик и сделав три круга над невидимым «Гебеном», Сэйвори произвел бомбометание.

Сами турки (и немцы) результаты атаки описывают следующим образом — «Две бомбы разорвались во дворе военного министерства, одна бомба упала рядом с базой подводных лодок, две бомбы просто ушли в воду, а еще одна, предназначавшаяся «Гебену» разворотила нос стоявшему рядом с крейсером эсминцу». Маленький корабль вскоре затонул, 29 человек погибли. Так эсминец «Ядигар и Миллет» открыл исторический счет кораблей, потопленных авиацией, а у Сушона и его небольшого флота появился новый опасный враг. Правда, теперь это станет головной болью другого командующего — вице–адмирала фон Ребейра–Пашвица, заменившего знаменитого корсара Сушона Последний был срочно отозван на Балтику, где принял участие в упоминавшейся ранее операции «Альбион»… Но его любимый «Гебен» все же окажется в Севастополе.

10 декабря 1917 года англичане захватили Иерусалим, развивая дальнейшее наступление на Палестину. В сложившихся обстоятельствах Энвер–паша провел совещание с Рейбер- Пашвицем, обсудив возможность бомбардировки базы флота союзников на острове Мудрое Будет ли подобным способом ослаблено давление британцев на палестинском фронте, с уверенностью сказать никто не мог. Но ранним утром 19 января 1918 года «Гебен» и «Бреслау» подняли якоря. Путь эскадры лежал в Мраморное море.

В 6 часов 10 минут утра крейсер вновь (в который раз) наполз на мину. Взрыв прошел вскользь, и Пашвиц решил продолжить операцию. На следующее утро британские эсминцы дозора передали тревожное сообщение: «У мыса Кефало виден «Бреслау»!»

Немцы почти сразу открыли огонь, а затем часть горизонта закрыл надвигающийся серый стальной исполин — после долгой стоянки могучий хищник «Гебен» вновь вышел на охоту. Пока два британских броненосца разводили пары в гавани Мудроса, залпами своих орудий германский крейсер буквально разорвал оказавшиеся у него на пути мониторы. В небе появились английские самолеты, и, чтобы отразить их атаку, «Гебен» пропустил «Бреслау» вперед. Легкий крейсер, обходя флагман, поочередно напоролся на две мины и застопорил ход, Павшиц пытался взять раненый корабль на буксир, но тут под «Гебеном» взорвалась еще одна мина Понимая, что попали в ловушку, немцы попытались уйти. Корабль отошел к Дарданеллам, бросив своего маленького спутника, и у мыса Нагара сел на мель!

К этому моменту «Бреслау», отчаянно маневрировавший на минной банке, подорвался еще два раза и мгновенно затонул. Англичане спасли 162 человека и перевели дух — наконец‑то один из кораблей, принесший столько бедствий их русским союзникам, исчез в морской пучине. Но оставался «Гебен»! Севший на мель линейный крейсер в течение нескольких дней подвергся 276 (!) налетам авиации. Летчики сбросили 15,4 тонны бомб, однако израненный исполин не пострадал, став единственным кораблем Первой мировой войны, подвергшимся такому беспрецедентному количеству атак с воздуха

27 января «любимец народа и султана» дошел до Константинополя, снятый с мели буксирами и броненосцем «Торгуд Рейс». Корабль остро нуждался в ремонте: корпус тек по швам, скорость упала до 20 узлов, днище обросло водорослями. Требовалась постановка в сухой док, где он не был уже много лет. И фон Пашвиц решает вести «Гебен» в Севастополь…

С приходом к власти большевиков ситуация кардинальным образом изменилась. Теперь с востока Константинополю никто не угрожал. Российская империя пала, и огромную роль здесь сыграли немецкие деньги, без которых приход к власти Ленина был бы невозможен. В качестве благодарности Владимир Ильич заключил Брестский мир и передал Германии почти половину европейской части страны, умудряясь при этом интриговать против Берлина, дабы окончательно не потерять власть в стране, расколовшейся на несколько непримиримых лагерей. Но как бы там ни было, а 2 мая 1918 года линейный крейсер «Гебен» встал на рейд города русской славы и главной военно–морской базы Черноморского флота — Севастополя. Рядом дымили из своих давно не окрашенных труб его старые соперники — все пять броненосцев эскадры России.

Казалось — вот он, триумф! А уже через несколько месяцев так же бесславно падет другая империя — германская!

Не выдержав удавки британской морской блокады и колоссального напряжения сил, немцы пошли на подписание перемирия. Одним из его условий была сдача союзникам Флота Открытого Моря. Наступало время позора для страны и ее флота

Прошедший докование «Гебен» после подписания 1 ноября 1918 года перемирия между Турцией и Антантой был проведен в Стению, где немецкий экипаж покинул корабль. Под охраной английских и греческих эсминцев легендарный линейный крейсер покорно ждал своей участи. После ухода конвоиров о «Гебене» забыли на долгие годы.

Лишь в 1925 году турецкое правительство купило в Германии плавучий док для проведения капитального ремонта корабля. В декабре 1926 года «Явуз Султан Селим» привели в порт Измит, где при помощи специалистов французской фирмы «Пено Сент–Назер» (строившей позднее лайнер «Нормандия») осуществили ремонт.

В марте 1930 года корабль вошел в строй турецкого флота и на долгое время стал почетным стражем Проливов. В1936 году его переименовали в «Явуз», а в 1941 году усилили зенитное вооружение — турки опасались налетов советской авиации. Линейный крейсер с 1948 года в море уже не выходил, являясь украшением Измита и живым воплощением эпохи давно ушедшей войны.

14 ноября 1954 года ветерана освободили от почетного бремени и продали на слом Корабль перевели в Гельджук, где он благополучно простоял еще». 15 лет! Затем началась совсем уже темная история. Одни документы и историки свидетель–ствуют о желании Германии приобрести легендарный крейсер и сделать его памятником Это был бы раритет! В мире не осталось ни одного боевого корабля той славной эпохи, когда создавались подобные шедевры кораблестроения. Но турки немцам отказали! То ли цена в полтора миллиона марок оказалась малой за корабль, которому исполнилось 60 лет, то ли… Впрочем, по другой версии, именно Стамбул предложил «Явуз» немцам, но те, боясь обвинений в реваншизме, деликатно отклонили предложение.

В 1970 году невостребованный линейный крейсер повторно определили на слом В 1976 году «Гебен–Явуз», так много сделавший для Германии и Турции в их противостоянии с государствами Антанты, был окончательно разобран, оставив о себе лишь скандальную память как о корабле, способствовавшем вступлению Турции в войну против России. Но флот России так и не победившем!