Московия

О происхождении названия «Руссия»

О происхождении названия «Руссия» существуют различные мнения. Одни полагают, что оно произведено от имени Русса, брата или внука польского государя Леха, поскольку этот Русс был-де государем русских. Другие ведут его от имени весьма древнего города Русы, неподалеку от Новгорода Великого. Есть и такие, которые объясняют это название смуглостью жителей. Однако большинство считает, что «Руссия» — это измененное имя «Роксолания»^{26}. Сами же русские, отвергая подобные мнения, как не соответствующие истине, уверяют, будто их страна изначально называлась «Россея», а имя это указывает на разбросанность и рассеянность ее народа, ведь «Россея» на русском языке и значит «разбросанность» или «рассеяние». Это мнение, очевидно, справедливо, так как до сих пор различные народы живут вперемежку с обитателями Руссии, в которую повсюду вклиниваются, разделяя ее, иные земли. Из Священного Писания мы знаем, что словом «рассеяние» пользуются и пророки, когда говорят о расселении народов. Однако таким способом имя руссов можно вывести из греческого или даже халдейского корня, например, от слова «течение», по-гречески «povq», или от арамейского «Resissaia» или «Ressaia», что обозначает «разбрызгивание». Подобным образом евреи и галлов и умбров назвали от «Gall» и «Gallim», а также от «Umber», что значит потоки, дожди и наводнения, чтобы тем самым указать, что эти народы — мятущиеся и бурные, или племя вод. Но каково бы ни было происхождение имени «Руссия», народ этот, говорящий на славянском языке, исповедующий веру Христову по греческому обряду, называющий себя на родном своем языке «Russi», а по-латыни именуемый «Rhuteni», столь умножился, что либо изгнал живущие среди него иные племена, либо заставил их жить на его лад, так что все они называются теперь одним и тем же именем «русские»^{27}.

Славянский язык, ныне искаженно именуемый склавонским^{28}, распространен весьма широко: на нем говорят далматинцы, босняки, хорваты, истрийцы и далее вдоль Адриатического моря до Фриуля, карны, которых венецианцы называют карсами, а также жители Крайни, каринтийцы до самой реки Дравы, затем штирийцы в четырех милях ниже Граца вдоль Мура до Дуная и далее по Драве и Саве, мизийцы, сербы, болгары и другие, живущие до самого Константинополя; кроме них чехи, лужичане, силезцы, моравы и обитатели берегов реки Вага в Венгерском королевстве^{29}, а еще поляки и русские, властвующие над обширными территориями, и черкесы-пятигорцы у Понта^{30} и, наконец, остатки вандалов, живущие кое-где на севере Германии за Эльбой. Все они причисляют себя к славянам, хотя немцы, пользуясь именем одних только вандалов, называют всех, говорящих по-славянски, одинаково вендами, виндами или виндскими народами^{31}. Этим языком при письме и богослужении пользуются молдаване и прочие соседние с ними валахи, в просторечии говорящие, однако, на другом языке. Многие утверждают в своих сочинениях, что и у македонцев родным языком был и является до сих пор славянский.

Руссия граничит с Сарматскими горами^{32}, расположенными неподалеку от Кракова, а раньше простиралась вдоль реки Тираса, что на языке тамошних жителей именуется Днестром, до Понта Эвксинского, иначе зовущегося Черным или, по-итальянски, Великим морем, и реки Борисфена^{33}, по-русски именуемого Днепром. Однако несколько лет тому назад турки захватили находящуюся в устье Тираса Альбу, иначе именуемую Монкастро, которая принадлежала валашско-молдавскому государю^{34}. Да и татарский царь, которого русские называют «царь на Перекопе», а по-латыни зовущийся царь таврический, перейдя Борисфен, подверг разорению обширные пространства, после чего построил здесь две крепости; одна из них, что близ устья Борисфена, называется Очаков^{35} и сейчас также находится в руках турок. Ныне местность между устьями обеих рек, Днестра и Днепра, являет собой пустыню. Поднявшись оттуда вверх по Борисфену, увидишь на левом берегу город Черкассы^{36}, а еще выше Канев и весьма древний город Киев, некогда столицу Руссии и резиденцию князя. На другом берегу Борисфена там простирается Северская область^{37}, до сих пор еще обитаемая. Прямо на восток оттуда находятся истоки Танаиса^{38}. Двигаясь затем вниз от названных рек вдоль Танаиса до слияния рек Оки и Волги, именуемой по-гречески Ра^{39}, и миновав обширные просторы по ту сторону Ра, придешь к Северному морю; если возвращаться оттуда вдоль владений шведского короля вдоль Финляндии и Ливонского залива через Ливонию, Жемайтию, Мазовию^{40} и Польшу, то окажешься в конце концов снова у Сарматских гор. Внутри этого круга^{41} только две нерусские области — Литва и Жемайтия; расположенные среди русских^{42}, они говорят, однако, на своем языке и принадлежат латинской церкви; впрочем, живут в них большей частью русские.

Руссией владеют ныне три государя; основная ее часть принадлежит великому князю московскому, вторым является великий князь литовский, третьим — король польский, сейчас владеющий как Польшей, так и Литвой.

О происхождении своем им известно только то, что сообщают их летописи. Перескажем их. Это народ славянский от колена Иафетова^{43}; некогда он обитал на Дунае, где сейчас Венгрия и Болгария. Расселившись и рассеявшись затем по различным землям, они стали называться по этим местностям: моравы — по реке Мораве, другие — чехи, иначе богемцы, а также хорваты, белы, серблы, то есть сербы; севшие на Дунае назвались хорутанами; изгнанные валахами пришли к Висле и получили имя лехов от некоего Леха, князя польского, — вот почему и до сих пор поляки зовутся лехами; прочие — литовцы, мазовшане, поморяне^{44}; севшие по Борисфену возле нынешнего Киева назвались полянами, другие древлянами, то есть обитателями лесов; жившие между Двиной и Припятью получили имя дреговичей; у впадающей в Двину реки Полоты — полочане, поселившиеся у озера Ильмень, завладели Новгородом и избрали себе государем Гостомысла^{45}; назвавшиеся северянами или северскими жили по рекам Десне и Суле, а кривичи — выше истоков Волги и Борисфена, столицей у них была крепость Смоленск. Вот что говорят их летописи^{46}.

Кто вначале правил Руссией

Кто вначале правил Руссией, неизвестно, так как память о них не дошла до потомства из-за отсутствия у них письменности. Но в 6406 году от сотворения мира^{47} константинопольский царь Михаил^{48} дал болгарам славянские буквы, и тогда только русские стали вести летописи и записывать как современные события, так и то, что узнавали от предков и долго хранили в памяти. Согласно этим летописям, с некоторых русских племен взимал дань беличьими шкурками^{49} с каждого дома народ хазар^{50}; кроме того, ими правили и варяги^{51}. Однако ни про хазар: кто они и откуда, ни про варягов никто не мог сообщить мне ничего определенного, помимо их имени. Впрочем, поскольку сами они называют Варяжским морем море Немецкое, по-латыни Балтийское, а кроме него и те Прусское и Лифляндское моря, которые отделяют от Швеции Пруссию, Ливонию и часть их собственных владений, то я думал было, что вследствие близости к этому морю князьями у них были шведы, датчане или пруссы. Однако с Любеком и Голштинским герцогством граничила когда-то область вандалов со знаменитым городом Вагрия^{52}, так что, как полагают, Балтийское море и получило название от этой Вагрии; так как и до сегодняшнего дня это море, равно как и залив между Германией и Данией, а также между Швецией, с одной стороны, и Пруссией, Ливонией и приморскими владениями Московии — с другой, сохранили в русском языке название «Варяжское море», то есть «море варягов», так как, более того, вандалы тогда не только отличались могуществом, но и имели общие с русскими язык, обычаи и веру, то, по моему мнению, русским естественно было призвать себе государями вагров, иначе говоря, варягов, а не уступать власть чужеземцам, отличавшимся от них и верой, и обычаями, и языком.

Спор о верховной власти

Итак, однажды между русскими возник спор о верховной власти, из-за которой начались у них, распаляемых взаимной ненавистью, великие распри. Тогда Гостомысл, муж благоразумный и уважаемый новгородцами, посоветовал отправить послов к варягам, чтобы просить трех братьев, бывших там в большом почете, принять власть. Последовав этому совету, послали просить принять власть и правление трех родных братьев, которые по прибытии поделили между собой державу, добровольно врученную им русскими.

Рюрик получил княжество Новгородское и сел в Ладоге в тридцати шести немецких милях^{53} вниз от Новгорода Великого. Синеус сел на Белом озере, Трувор же — в княжестве Псковском в городе Изборске. Если верить бахвальству русских^{54}, эти три брата вели свой род от римлян, как и, по его собственным словам, нынешний московский великий князь. Согласно летописям, братья явились в Руссию в 6370 году по сотворению мира. Двое из них умерли, не оставив наследников, и всеми княжествами завладел остававшийся в живых Рюрик, поделивший крепости между своими друзьями и слугами. Умирая, он поручил своего малолетнего сына Игоря вместе с царством одному своему ближайшему другу и родственнику Олегу, который присоединил много новых земель. Он ходил войной на самую Грецию и даже осаждал Константинополь, правил тридцать три года, но однажды, наступив на череп своего давно погибшего коня, был укушен ядовитым червем, отчего и умер.

Игорь и Ольга

По его смерти правил Игорь, женившийся на Ольге из Пскова^{55}. В своих далеких военных походах он достигал даже Гераклеи и Никомидии^{56}, однако в конце концов был побежден и бежал. Впоследствии его убил древлянский государь Мальдитт в местности под названием Коростень, где его и похоронили. Святослав, сын его, был еще ребенком и по годам своим не мог управлять царством, которое временно взяла в свои руки его мать Ольга. Двадцать древлянских послов, явившихся к ней с предложением выйти замуж за их государя, Ольга приказала закопать живьем, а к древлянам отправила своих послов, требуя от них сватов более многочисленных и знатных, коль скоро они желают видеть ее своей государыней и госпожой. Вскоре к ней прибыли еще пятьдесят избранных мужей, но она сожгла их в бане, сама же вновь послала к древлянам сообщить о своем прибытии, чтобы те готовили мед и все остальное, что по обычаю требуется для поминовения покойного супруга. Прибыв к ним и оплакав мужа, Ольга напоила допьяна и перебила пять тысяч древлян. Затем она вернулась в Киев и выступила против древлян с войском, разбила их и преследовала до самой крепости, которую осаждала целый год, после чего заключила мир, потребовав в качестве дани с каждого дома по три голубя и по столько же воробьев. Получив птиц, Ольга велела привязать им под крылья некие огненосные снаряды и отпустить их. Разлетевшись, голуби вернулись в привычные жилища, и в крепости возник пожар. Жители, выбегавшие из горящей крепости, были либо перебиты, либо, попав в плен, были проданы в рабство. Так Ольга захватила все древлянские крепости и отомстила за убийство мужа. Затем она вернулась в Киев.

В 6463 году от сотворения мира Ольга отправилась в Грецию, где приняла крещение при константинопольском царе Иоанне, получив новое имя «Елена». Вернувшись по крещении домой с богатыми дарами от царя, она стала первой христианкой из всех русских, так что летописи, говоря об этом, сравнивают ее с солнцем: как солнце освещает этот мир, так и Ольга просветила Руссию верой Христовой. Однако подвигнуть к крещению своего сына Святослава она не смогла. Святослав отличался храбростью и решительностью, и, возмужав, сразу же начал походы, подвергая себя всем опасностям войны. В походе он запрещал своим воинам обременять себя какой бы то ни было поклажей, не исключая даже посуды, питался одним только жареным мясом, а спал на земле, подложив под голову седло. Победив болгар и дойдя до самого Дуная, он сел в городе Переяславе, сказав матери и советникам: «Вот где моя настоящая столица — в середине моей державы. Из Греции ко мне везут паволоки^{57}, золото, серебро и всевозможные фрукты, из Венгрии — серебро и коней, из Руссии — меха, воск, мед, рабов». Мать же отвечала ему: «Скоро уже я умру, похорони меня, где захочешь». Через три дня она умерла. Владимир, ее внук по сыну, когда крестился, причислил ее к лику святых; я слышал, ей посвящен день 11 июля.

Святослав

Правивший по смерти матери Святослав поделил области между сыновьями: Ярополк получил Киев, Олег — древлян, а Владимир — Новгород Великий, так как новгородцы сами просили Владимира себе государем по совету некоей женщины по имени Добрыня. Добрыня и Малуша^{58} были двумя дочерьми новгородского жителя по имени Калуфча Малый; Малуша, будучи в услужении у Ольги, зачала от Святослава и родила Владимира. Позаботившись о сыновьях, Святослав вернулся в Болгарию, где осадил и взял город Переяслав, а затем объявил войну царям Василию и Константину. Они через своих послов просили у него мира, выведывая, сколько у него войска, под лживым предлогом, будто хотят заплатить дань по числу воинов. Узнав это число, они собрали свое войско, встретившись с которым русские были устрашены его многочисленностью. Заметив колебание своего войска, Святослав сказал: «Русские, я не вижу места, где мы могли бы надежно укрыться; поэтому, не желая предать русскую землю врагу, я решил либо мужественно погибнуть в сражении, либо добиться победы. Ведь стойко сражаясь, я, если и паду, обрету бессмертную славу, если же побегу — то вечный позор. Некуда бежать окруженному бесчисленным врагом, поэтому стану крепко и в первом ряду подвергну себя всем опасностям за отечество». Воины отвечали ему: «Где твоя голова, там и наша». Ободрив воинов, Святослав бросился на стоявшего против него врага и сильным натиском опрокинул его. После этого он стал опустошать греческую землю, и тогда прочие греческие князья приступили к нему с дарами. Как повествует летопись, Святослав с презрением отверг поднесенные в дар золото и паволоки, зато принял присланные греками в другой раз платье и оружие. Пораженные такой доблестью, греки, собравшись, сказали своим царям: «И мы хотим такого царя, который бы любил более всего не золото, а оружие». Двигавшегося на Константинополь Святослава греки сумели отвратить от своих пределов только огромной данью.

В конце концов в 6480 году от сотворения мира Куря, государь печенегов, убил его из засады, а из его черепа сделал себе чашу в золотой оправе, написав на ней так: «Ища чужое, потерял свое». После смерти Святослава один из его вельмож по имени Свенельд явился к Ярополку в Киев, домогаясь от него с большой настойчивостью прогнать с царства брата Олега за то, что тот убил его сына Люта. Поддавшись его уговорам, Ярополк пошел войной на брата и разбил его древлянское войско. Олег пытался спастись бегством в одну из крепостей, но его не впустили туда свои же, так что в давке он был сброшен с моста. Многие падали на него сверху, и несчастный был задавлен. Взяв крепость, Ярополк стал искать брата; взглянув на принесенное ему тело, которое нашли среди трупов, Ярополк воскликнул: «Свенельд, вот чего ты желал!» Затем Олег был погребен. Узнав об убийстве и погребении Олега, Владимир оставил Новгород и бежал за море к варягам, а Ярополк послал в город своего наместника и стал монархом всей Руссии.

Владимир

Владимир вернулся с варяжской подмогой и изгнал из Новгорода наместника брата. Зная, что Ярополк замышляет войну против него, Владимир сам выступил против брата. Между тем он послал к псковскому государю Рогволоду, также пришедшему туда из варягов, просить в жены его дочь Рогнеду. Зная, что Владимир родился от незаконной наложницы, она не захотела выйти за него, предпочтя ему брата Ярополка, на скорое сватовство которого она надеялась. Отвергнутый Владимир объявил Рогволоду войну и убил его вместе с двумя сыновьями, дочь же его Рогнеду сделал своей женой. После этого он двинулся против брата на Киев. Ярополк не осмелился сразиться с ним и заперся в Киеве. Осадив Киев, Владимир тайно послал гонца к Блуду, ближайшему советнику Ярополка; с почетом именуя Блуда отцом^{59}, он просил его совета, как погубить брата. Вняв просьбе Владимира, Блуд обещал сам убить своего господина, Владимир же пусть-де пока штурмует крепость. Тем временем он убедил Ярополка, доверявшего своему советнику, покинуть крепость, так как якобы многие из окружавших его приняли сторону Владимира, и бежать в Родню, в устье Роси, где брат не сможет его настигнуть. Но Владимир, овладев Киевом, подвел войско к Родне и осадил Ярополка. Не в состоянии переносить тяжкой и длительной осады, измученный голодом, Яро-полк был наущаем Блудом пойти на мир с братом, значительно превосходящим его в силах. Владимиру же, напротив, Блуд сообщил, что вскоре предаст и доставит к нему брата. Ярополк, поддавшись на уговоры, отдал себя во власть и на милость Владимира, добровольно изъявив согласие довольствоваться всем, что тот ни пожалует ему. Такое предложение весьма обрадовало Владимира. Вскоре после этого Блуд уговорил своего господина пойти к Владимиру, хотя Варяжко, другой советник Ярополка, решительно возражал против этого. Однако Ярополк пренебрег советом последнего и отправился к брату. Когда он входил в ворота, два варяга убили его на глазах Владимира, наблюдавшего с некоей башни. Совершив это, Владимир насильно овладел женой брата, гречанкой, некогда монахиней: она и от Ярополка понесла раньше, чем он на ней женился.

В Киеве Владимир воздвиг множество идолов. Первый, по имени Перун, был деревянный, но с серебряной головой; остальные назывались Услад, Хоре, Даждьбог, Стрибог, Симаргл и Мокошь^{60}. Всем им, иначе именовавшимся кумирами, он приносил жертвы. Жен, у него было очень много. От Рогнеды родились у него Изяслав, Ярослав, Всеволод и две дочери, от гречанки — Святополк, от чехини — Заслав, а от другой чехини — Святослав и Станислав, от болгарыни — Борис и Глеб. Кроме того, в Вышгороде у него было триста наложниц, в Белгороде — также триста, в Берестове селе — двести.

Крещение Руси

После того как Владимир начал без помех единовластно править Руссией, к нему стали приходить из разных стран послы, убеждая его принять их веру. Видя различие вер, он и сам отправил собственных послов разузнать про все условия и обряды отдельных вер. Наконец, когда он избрал христианскую веру по греческому обряду, предпочтя ее всем другим, то отправил послов в Константинополь к царям Василию и Константину, обещая принять со всеми своими подданными веру Христову и вернуть грекам Корсунь и все остальное, чем он завладел в Греции, если они дадут ему в жены их сестру Анну. По достижении соглашения условились во времени и выбрали местом Корсунь. Когда цари явились туда, Владимир был окрещен, и вместо имени Владимир его нарекли Василием. После брачного торжества, согласно обещанию, он вернул Корсунь и все прочее. Это совершилось в 6496 году от сотворения мира. С того времени Руссия пребывает в Христовой вере^{61}.

Анна умерла на двадцать третьем году после свадьбы, Владимир же скончался на четвертом году после смерти жены. Он основал город между реками Волгой и Окой, который назвал по своему имени Владимиром и сделал его столицей Руссии^{62}. Он почитается среди святых наравне с апостолами, и празднование ему справляется ежегодно 15 июля. По смерти Владимира сыновья его ссорились между собой, предпринимая различные попытки захватить власть и сражаясь друг с другом, так что более сильный угнетал меньшего и более слабого или даже прогонял его из царства. Святополк, захватив силой Киевское княжество, назначил убийц покончить с его братьями^{63}Борисом и Глебом. По убиении им изменили имена: одного назвали Давидом, другого — Романом, и они были причислены к лику святых; памяти их посвящен 24-й день июля. Продолжая ссориться, братья не совершили ничего, достойного упоминания, если не говорить об изменах, кознях, вражде и междоусобных войнах.

«Владимир начал единовластно править Руссией».

Владимир I Святой

Владимир Мономах

Сын Всеволода Владимир, по прозвищу Мономах, снова обратил всю Руссию в монархию^{64}, оставив после себя некоторые инсигнии, которые и поныне еще употребляются при коронациях государей. Владимир умер в 6633 году от сотворения мира. После него ни сыновья его, ни внуки не совершили ничего, достойного упоминания, до времен Георгия и Василия^{65}, которых победил и убил в войне татарский царь Батый^{66}; он выжег и разграбил Владимир, Москву и добрую часть Руссии. С того времени, то есть с 6745 года от сотворения мира, вплоть до нынешнего Василия^{67}почти все государи Руссии не только были данниками татар, но и отдельные княжества назначались тем русским, которые добивались этого, по усмотрению татар. Хотя татары и решали путем разбора и расследования тяжбы, возникавшие между русскими о преемстве в княжениях или из-за наследств, тем не менее между русскими и татарами все же возникали частые войны; между братьями же происходили разные смуты, изгнания и мены. Например, герцог Андрей Александрович^{68}добился великого княжения; когда же его занял Димитрий, то его брат Андрей, выпросив у татар войско, выгнал его и сотворил много нечестия в Руссии^{69}. Равным образом и герцог Димитрий Михайлович убил у татар герцога Георгия Даниловича. Узбек, татарский царь, схватил Димитрия и подверг его смертной казни^{70}. Был также спор и о великом княжении Тверском^{71}. Когда герцог Симеон Иванович попросил его у татарского царя Джанибека, тот потребовал с него годовой дани; но татарские советники, подкупленные подарками Симеона, ходатайствовали за него и добились того, чтобы он не платил.

Димитрий и его сын

Затем в 6886 году великий князь Димитрий победил в войне великого царя татарского по имени Мамай^{72}. На третий год после этого он снова нанес ему такое сильное поражение, что земля была завалена трупами более чем на тринадцать миль. На второй год после этой битвы нагрянул татарский царь Токтамыш, разбил Димитрия, осадил и занял Москву; убитых выкупали для погребения по восемьдесят одному рублю, всего же было заплачено 3000 рублей. Великий князь Василий, который правил в 6907 году, занял Булгарию, расположенную на Волге, и выгнал оттуда татар^{73}. Этот Василий Димитриевич оставил единственного сына Василия, но не любил его, так как подозревал в прелюбодеянии свою жену Анастасию^{74}, от которой тот родился; поэтому, умирая, он оставил великое княжение Московское не сыну, а брату своему Георгию. Но большинство бояр примкнуло все же к его сыну, как к законному наследнику и преемнику. Заметив это, Георгий спешит к татарам, умоляя царя вызвать Василия и разобрать, кому из них по праву принадлежит великое княжение. Когда царь, по внушению одного из своих советников, который держал сторону Георгия, стал в присутствии Василия решать дело в пользу Георгия, то Василий припал к коленям царя и стал просить, чтобы ему позволено было высказаться. Получив тотчас согласие царя, он сказал: «Хотя ты произнес свое решение на основании грамоты человека уже мертвого, все же я уверен, что моя грамота, которую ты дал мне, скрепив золотой печатью, с указанием, что желаешь облечь меня великим княжением, доселе еще действительна и имеет гораздо более важное и существенное значение». Тем самым он просит царя, чтобы тот, памятуя о своих словах, соблаговолил исполнить обещание. На это царь ответил, что гораздо справедливее исполнить обещание, данное в грамоте живого, чем принимать в расчет мертвого. В конце концов он отпустил Василия, даровав ему великое княжение. Негодуя на это, Георгий собрал войско и прогнал Василия. Василий перенес это спокойно и удалился в оставленное ему отцом Углицкое княжество, Георгий же до конца жизни без помех владел великим княжением, отказав его по завещанию своему племяннику Василию.

Лишенные наследства сыновья

Этим были оскорблены лишенные наследства сыновья Георгия Андрей и Димитрий, и потому осадили Москву. Узнав об этом, Василий, удалившийся в монастырь Святого Сергия, немедленно разослал лазутчиков и расставил караулы, приняв меры на случай внезапного нападения. Зная об этом, упомянутые двое братьев, посовещавшись, посылают туда несколько повозок, посадив в них вооруженных воинов, как будто бы с грузом товаров. Поездив туда-сюда, эти повозки остановились, наконец, под ночь возле караулов. Пользуясь этим удобным случаем, воины глубокой ночью неожиданно выскочили из повозок, напали на караульных, не подозревавших никакой опасности, и взяли их в плен. В монастыре в плен был захвачен и Василий; затем его ослепили и вместе с женой отправили в Углич. Через некоторое время Димитрий, видя, что подданные и вся знать враждебна ему и переходит на сторону слепого Василия, не мешкая, убежал в Новгород, оставив сына Иоанна, у которого впоследствии родился Василий Шемячич, содержавшийся в оковах^{75} еще в бытность мою в Московии; подробнее о нем ниже.

Димитрий же слыл под прозвищем Шемяка^{76}, поэтому все его потомки и прозываются Шемячичи. В конце концов великим княжением мирно завладел Василий Слепой, сын Василия^{77}. После смерти Владимира Мономаха вплоть до этого Василия в Руссии не было верховных правителей, а только князья, над которыми верховными правителями были татары.

Иоанн

Сын же этого Василия, по имени Иоанн, был весьма удачлив. Именно, как только он женился на Марии, сестре великого герцога тверского, он изгнал шурина и захватил великое княжение Тверское, а затем и Новгород Великий; впоследствии ему подчинились и все другие государи, кто под впечатлением величия его деяний, кто под давлением страха. Продолжая и далее вести свои дела столь же счастливо, он усвоил себе титул великого князя владимирского, московского и новгородского и наконец стал величать себя монархом всей Руссии^{78}. От Марии у этого Иоанна был сын, по имени Иоанн^{79}, которого он женил на дочери знаменитого Стефана, великого воеводы молдавского, победителя Мухаммеда, царя турецкого, королей Матвея венгерского и Иоанна Альберта польского^{80}. По смерти первой супруги Марии Иоанн Васильевич женился вторично на Софии, дочери Фомы, который некогда владел обширным царством в Пелопоннесе и был сыном Эммануила, царя константинопольского, из рода Палеологов. От Софии у Иоанна было пять сыновей: Гавриил, Димитрий, Георгий, Симеон и Андрей. Он наделил их наследством еще при жизни^{81}. Великое княжение он предоставил первородному Иоанну, сыну от первой жены, и короновал его согласно обряду, Гавриилу приказал Новгород Великий, прочим даровал остальное по своему усмотрению. Первородный Иоанн умер при жизни отца, оставив сына Димитрия^{82}, которому дед, согласно обычаю, и предоставил великое княжение вместо покойного отца.

Софья

Говорят, Софья была очень хитра, и по ее наущению князь делал многое. Рассказывают, что, между прочим, она убедила мужа лишить великого княжения внука Димитрия и поставить на его место Гавриила. По настоянию жены князь заключил Димитрия в тюрьму и держал его там. Только перед смертью, когда священники взывали к его совести, он призвал к себе Димитрия и сказал ему: «Дорогой внук, я согрешил перед Богом и тобою, заключив тебя в темницу и лишив законного наследства. Поэтому молю тебя, отпусти мне обиду, причиненную тебе, будь свободен и пользуйся своими правами». Растроганный этой речью Димитрий охотно простил деду его вину. Но когда он вышел от него, то был схвачен по приказу дяди Гавриила и брошен в темницу. Одни полагают, что он погиб от голода и холода, другие — что он задохнулся от дыма. При жизни Димитрия Гавриил выдавал себя только за правителя, по смерти же его завладел княжеской властью, не будучи, однако, венчан, а только переменив имя Гавриил на Василий.

«Он призвал к себе Димитрия и сказал:

«Дорогой внук, я согрешил перед Богом и тобою»:

Венчание Димитрия-внука

на великое княжение в 1498 г.

Миниатюра из Лицевого летописного свода

У великого князя Иоанна от Софии была дочь Елена, которую он выдал за Александра, великого князя литовского, впоследствии избранного королем польским. Литовцы надеялись, что этот брак усмирит тяжкую вражду между тем и другим государем, но вышло так, что вражда от этого еще более усилилась. В брачном договоре было положено выстроить в определенном месте Виленской крепости храм по русскому обряду и дать в провожатые невесте известное число женщин и девиц одной с ней веры^{83}.

Война с литовцами

Так как с исполнением этого некоторое время медлили, то тесть воспользовался этим обстоятельством как поводом к войне с Александром и, составив три отряда, выступил против него. Первый отряд он направил к югу против Северской области, второй — на запад против Торопца и Белой, третий поместил посредине против Дорогобужа и Смоленска. Кроме того, он сохранил часть войска в запасе, чтобы она могла скорее прийти на помощь тому отряду, против которого двинутся литовцы. Так и случилось, когда литовское войско двинулось к Смоленску и далее к Дорогобужу. Когда оба войска подошли к некоей реке Ведроши, то литовцы, бывшие под предводительством русского, герцога Константина Острожского^{84}, окруженного огромным количеством вельмож и знати, разузнали от некоторых пленных о численности врагов и их вождях и возымели от этого крепкую надежду разбить врага. Далее, так как речка мешала столкновению, то с той и другой стороны стали искать переправы или брода. Раньше всего на противоположный берег переправились несколько московитов, вызывая литовцев на бой. Те, нимало не оробев, оказывают сопротивление, преследуют их, обращают в бегство и прогоняют за речку. Вслед за этим оба войска вступают в бой, и завязывается ожесточенное сражение. Во время этого сражения, которое с обеих сторон велось с равным воодушевлением и силой, помещенное в засаде войско, о существовании которого знали лишь немногие из русских, ударило с фланга в середину врагов. Пораженные страхом литовцы разбегаются, их предводитель с большей частью свиты попадает в плен, прочие же в страхе оставляют врагу лагерь и, сдавшись сами, сдают также крепости Дорогобуж, Торопец и Белую.

То же войско, которое выступило к югу и над которым начальствовал крещеный татарский царь в Казани Мухаммед-Амин, случайно захватывает начальника, а по-тамошнему воеводу, города Брянска^{85} и овладевает городом Брянском. Затем два князя, родных брата, а Василию — двоюродные, один по прозвищу Стародубский, а другой — Шемячич, владевшие доброй частью Северской области и повиновавшиеся прежде князьям Литвы, отдают себя под власть московита. Таким образом, одним сражением и за один год московит достиг того, чего великий князь литовский Витольд^{86} добивался в течение многих лет и с превеликими усилиями. С упомянутыми литовскими пленными московит обошелся весьма жестоко, содержа их в самых тяжелых оковах, а с герцогом Константином повел переговоры, чтобы тот оставил своего природного господина и поступил на службу к нему. Так как у того не было иной надежды на освобождение, то он принял условие и был освобожден, связав себя самой страшной клятвой. Хотя ему затем были выделены соответственные его достоинству поместья и владения, однако его не удалось ни умилостивить, ни удержать ими, и при первом удобном случае он через непроходимые леса вернулся домой. Александр, король польский и великий князь литовский, всегда находивший более удовольствия в мире, чем в войне, оставил все области и крепости, занятые московитом, и заключил с тестем мир.

Иоанн Васильевич был так удачлив, что победил новгородцев при реке Шелони и, заставив побежденных на определенных условиях признать себя их господином и государем, повелел им выплатить большую сумму денег. Удалился он оттуда не раньше, чем поставил там своего наместника. Наконец, по истечении семи лет он вернулся туда и, вступив в город при помощи архиепископа Феофила, обратил жителей в самое жалкое вечное рабство. Он захватил золото и серебро, отнял даже все имущество граждан, так что вывез оттуда свыше трехсот полностью нагруженных телег, впрочем, небольших — по две маленьких лошади в упряжке.

Сам он лично только раз присутствовал на войне, именно когда завоевывал княжества Новгородское и Тверское; в другое время он, как правило, никогда не бывал в сражениях и все же всегда одерживал победы, так что великий Стефан, знаменитый воевода Молдавии, часто поминал его на пирах, говоря, что тот, сидя дома и предаваясь сну, умножает свою державу, а сам он, ежедневно сражаясь, едва в состоянии защитить свои границы. Иоанн ставил также по своей воле царей в Казани, иногда брал их в плен, хотя под старость и потерпел от них весьма сильное поражение^{87}. Он также впервые построил стены московской крепости^{88}, своей резиденции, каковые можно видеть доселе. По отношению к женщинам он был до такой степени грозен, что если какая из них случайно попадалась ему на глаза, то при виде его только что не лишалась жизни. Для бедных, угнетенных более могущественными и ими обижаемых, доступ к нему был прегражден. Во время обедов он по большей части предавался такому пьянству, что его одолевал сон, причем все приглашенные меж тем сидели пораженные страхом и молчали. По пробуждении он обыкновенно протирал глаза и тогда только начинал шутить и проявлять веселость по отношению к гостям. Впрочем, как он ни был могуществен, а все же вынужден был повиноваться татарам. Когда прибывали татарские послы, он выходил к ним за город навстречу и стоя выслушивал их сидящих. Его гречанка-супруга так негодовала на это, что повторяла ежедневно, что вышла замуж за раба татар, а потому, чтобы оставить когда-нибудь этот рабский обычай, она уговорила мужа притворяться при прибытии татар больным. В крепости Москвы был дом, в котором жили татары, чтобы знать все, что делалось в Москве. Не будучи в состоянии вынести и это, жена Иоанна, назначив послов, отправила их с богатыми дарами к царице татар, моля ее уступить и подарить ей этот дом, так как-де она по указанию божественного видения собирается воздвигнуть на его месте храм; татарам же она обещала назначить другой дом. Царица согласилась на это, дом разрушили, а на его месте устроили храм. Изгнанные таким образом из крепости татары не смогли получить другого дома ни при жизни княжеского семейства, ни даже по смерти их.

«Русские начинают ожесточенное сражение»:

Вооружение и снаряжение русского воина

Гравюра из издания «Известий о делах Московитских», Базель, 1556

Василий

Умер сей Иоанн Великий в 7014 году от сотворения мира. Ему наследовал его сын великий князь Гавриил, впоследствии названный Василием. Он держал в заключении своего племянника, сына брата, Димитрия, который еще при жизни деда был избран, согласно обычаям народа, законным монархом, и поэтому ни при жизни племянника, ни впоследствии по его смерти Василий не желал подвергнуть себя торжественному избранию в монархи. Он во многом подражал отцу и сохранил в целости то, что тот ему оставил; сверх того, он присоединил к своей державе множество областей не столько войной, в которой он был менее удачлив, сколько своей хитростью. Как отец его подчинил себе Новгород Великий, так и сам он поступил с союзным сему Новгороду Псковом; присоединил он и знаменитое Смоленское княжество, находившееся более ста лет под властью литовцев. Хотя после смерти Александра у Василия не было никакого повода к войне с братом Александра Сигизмундом^{89}, королем польским и великим князем литовским, он, видя, что король склонен более к миру, чем к войне, и что литовцы тоже не желают сражаться, все же нашел случай к войне. Он стал говорить, что сестра его, вдова Александра, отнюдь не встречает с их стороны подобающего ее сану обхождения^{90}; кроме того, он обвинил Сигизмунда в том, будто тот поднял против него татар. Поэтому он объявил войну и, подведя большие пушки, осадил Смоленск, хотя никак не мог взять его.

Михаил Глинский

«Сохранил в целости то, что оставил ему отец»:

Василий III

Гравюра из издания «Известий о делах Московитских», Базель, 1556 г.

Меж тем Михаил Глинский^{91}, происходивший из знатного рода и семейства русских государей, который некогда, при Александре, пользовался большой властью, бежал к великому князю московскому, как о том расскажем ниже; он тут же убедил Василия взяться за оружие, обещая ему взять Смоленск, если его осадят снова, но с тем условием, чтобы московит уступил ему это княжество. Когда Василий, согласившись на условия, предложенные Михаилом, опять обложил Смоленск тяжкой осадой, Глинский посредством переговоров, а вернее подкупа, овладел городом и взял с собой в Московию, приняв их на службу, всех военачальников, среди которых он пользовался большим уважением, за исключением лишь одного, который вернулся к своему господину, зная, что неповинен в измене^{92}. Остальные же офицеры, подкупленные деньгами и подарками, не дерзнули вернуться в Литву, а чтобы найти извинение своему преступлению, они внушили воинам страх, говоря: «Если мы отправимся в Литву, то нас могут где угодно и ограбить, и убить». Страшась такого бедствия, воины все ушли в Московию и содержатся там на жалованье государя^{93}, но и из них многие охотно бы вернулись; однако те, которым никак нельзя было сделать это, говорили другим, что их по дороге утопят, ограбят и убьют.

Еще война с литовцами

Возгордившись от этой победы, Василий велел своему войску немедленно двинуться в глубь Литвы, а сам остался в Смоленске. Когда затем московиты захватили несколько сдавшихся им ближайших городов и крепостей, тогда только польский король Сигизмунд собрал войско и послал его на помощь осажденным в Смоленске, но было уже слишком поздно. Вскоре по взятии Смоленска Сигизмунд, узнав, что московское войско движется на Литву, примчался в Борисов, расположенный у реки Березины, и отправил оттуда свое войско под предводительством Константина Острожского. Когда этот последний подошел к Борисфену близ Орши, города, отстоящего от Смоленска на двадцать четыре немецких мили, то там уже стояло войско московита числом приблизительно в восемьдесят тысяч человек, тогда как литовское не превышало тридцати пяти тысяч, хотя имело несколько полевых пушек. 8 сентября 1514 года Константин, наведя плавучий мост, покрытый камышовыми плетенками, переправил пехоту через Борисфен возле города Орши; конница же переправилась по узкому броду под самой крепостью Оршей.

Когда половина войска перешла Борисфен, об этом доложили Ивану Андреевичу Челяднину^{94}, которому московит вверил главное начальство, советуя напасть на эту часть войска и уничтожить ее. Но тот возразил на это: «Если мы сомнем эту часть войска, то останется еще другая часть, с которой, вероятно, смогут соединиться другие войска, так что нам будет грозить еще большая опасность. Подождем до тех пор, пока не переправится все войско, ибо наши силы настолько велики, что, без сомнения, мы без особого усилия сможем либо смять это войско, либо окружить его и гнать, как скот, до самой Москвы. В конце концов нам не останется ничего другого, как занять всю Литву». Меж тем литовское войско, усиленное поляками и иностранными воинами, приближалось, и когда оно продвинулось на четыре мили от Орши, оба войска остановились. Оба крыла московитов отошли несколько дальше от остального войска, чтобы окружить врага с тыла; главные же силы стояли в боевых порядках посредине, а некоторые были выдвинуты вперед, чтобы вызвать врага на бой. Напротив в длинном строю расположились разнообразные войска литовцев, ибо каждое княжество прислало, как это у них принято, свое войско с собственным вождем, так что в строю каждому отводилось особое место. Наконец, построив передовые отряды, московиты затрубили наступление и первыми двинулись на литовцев. Те, нисколько не оробев, стали твердо и отбили их. Но вскоре к московитам были посланы подкрепления, которые в свою очередь обратили литовцев в бегство.

Таким образом, несколько раз то та, то другая сторона, получая подкрепления, поражала другую. Наконец сражение разгорелось с величайшей силой. Литовцы, умышленно отступив к тому месту, где у них были спрятаны пушки, направили их против наседавших московитов и поразили задние их ряды, выстроенные в резерве, но слишком скученные, привели их в замешательство и рассеяли. Такой неожиданный боевой прием поверг московитов в ужас, ибо они считали, что в опасности находится только первый ряд, бьющийся с врагом. Придя в смятение и полагая, что первые ряды уже разбиты, они обратились в бегство. Литовцы, развернувшись и двинув все свои силы, преследовали их, гнали и убивали. Завидев это бегство, отступили и оба русских фланга. Только ночь и леса положили конец этому избиению. Между Оршей и Дубровно, которые отстоят друг от друга на четыре немецких мили, есть река по имени Кропивна; предавшись бегству по ее опасным и крутым берегам, московиты потонули в таком количестве, что запрудили течение реки. В этом бою были взяты в плен все военачальники и советники московитов; главнейшим из них Константин устроил на следующий день самый пышный прием, а затем отослал их к королю; они были распределены по литовским крепостям^{95}. Иван Челяднин с двумя другими знатными князьями уже пожилых лет содержался в Вильне в железных оковах. Когда цесарь Максимилиан отправил меня послом в Москву, я, с позволения короля Сигизмунда, посетил их и утешал; кроме того, по их просьбе я дал им взаймы несколько золотых^{96}, которые мне вернули в Москве по их письмам.

Узнав о поражении своих, государь тотчас же покинул Смоленск и бежал в Москву, а чтобы литовцам не досталась крепость Дорогобуж, он велел сжечь ее. Литовское войско устремилось прямо к городу Смоленску, но взять его не смогло, так как московит разместил там гарнизон и вообще перед оставлением города хорошо укрепил его; кроме того, осаде мешала надвигавшаяся зима. Далее, многие, обремененные по-еле сражения добычей, стали возвращаться домой, считая, что они уже достаточно потрудились. Наконец, ни литовцы, ни московиты не умеют штурмовать крепостей. Эта победа не дала королю ничего, кроме возвращения трех крепостей^{97} по сю сторону Смоленска. На четвертый год после этой битвы московит направил войска в Литву и расположился между течением реки Двины и крепостью Полоцком; оттуда он отправил значительную часть войска опустошать Литву, захватывать полон, убивать и жечь. Воевода полоцкий Альберт Гаштольд^{98} в одну из ночей сделал вылазку и, переправившись через реку, поджег сено, приготовленное московитами для длительной осады, и напал на врага. Одни из них были перебиты, другие утонули во время бегства, третьи взяты в плен, и только немногие спаслись. Из остальных, которые, разбредшись, опустошали Литву, одни были разбиты в различных местах, другие, плутая в лесах, уничтожены крестьянами.

Правление Василия

В это же время московит ходил и на Казанское царство как с судовою, так и с конною ратью, но вернулся оттуда безуспешно, потеряв очень много воинов^{99}. Хотя государь Василий был очень несчастлив в войне, его подданные всегда хвалят его, как будто он вел дело со всяческой удачей. И пусть домой иногда возвращалась едва не половина воинов, однако московиты делают вид, будто в сражении не потеряно ни одного. Властью, которую он имеет над своими подданными, он далеко превосходит всех монархов целого мира^{100}. Он довел до конца также и то, что начал его отец, именно: отнял у всех князей и у прочей знати все крепости и замки. Даже своим родным братьям он не поручает крепостей, не доверяя им^{101}. Всех одинаково гнетет он жестоким рабством, так что если он прикажет кому-нибудь быть при дворе его или идти на войну или править какое-либо посольство, тот вынужден исполнять все это за свой счет. Исключение составляют юные дети бояр^{102}, то есть знатных лиц, с более скромным достатком. Таких лиц, придавленных бедностью, он обыкновенно ежегодно принимает к себе и содержит, назначив им жалованье, но не одинаковое. Те, кому он платит в год по шести золотых, получают жалованье через два года на третий; те же, кому каждый год дается по двенадцать золотых, должны быть без всякой задержки готовы к исполнению любой службы на собственный счет и даже с несколькими лошадьми.

Знатнейшим, которые правят посольства или несут другие более важные обязанности, назначаются сообразно с достоинством и трудами каждого или должность начальника, или деревни, или поместья, однако с каждого из них государю платится ежегодная определенная подать. Им же отдаются только поборы, которые вымогаются у бедняков, если те в чем-либо провинятся, и некоторые другие доходы. Но такие владения он отдает им по большей части в пользование лишь на полтора года; если же кто-нибудь находится у него в особой милости и пользуется его расположением, то тому прибавляется несколько месяцев; по истечении же этого срока всякая милость прекращается, и тебе целых шесть лет приходится служить даром.

Был некто Василий Третьяк Долматов^{103}, который был любим государем и считался в числе самых приближенных его секретарей. Василий назначил его послом к цесарю Максимилиану и велел готовиться; когда тот сказал, что у него нет денег на дорогу и на расходы, а князь уже дважды велел ему отправляться, то на третий раз его схватили и отправили в вечное заточение на Белоозеро, где он в конце концов погиб самой жалкой смертью. Государь присвоил себе его имущество, как движимое, так и недвижимое, и хотя он получил три тысячи флоринов наличными деньгами, однако не дал его братьям и наследникам ни гроша. Подлинность этого, помимо всеобщей молвы, подтвердил мне писарь Иоанн^{104}, приставленный ко мне государем для доставления вещей, необходимых при обыденных житейских потребностях. Когда Долматов был схвачен, тот же Иоанн содержал его под своей охраной. Точно так же двое братьев Василия^{105}, Федор и Захарий, которые при нашем возвращении из Можайска в Смоленск были приставлены к нам — один к графу Леонарду Нугарола, другой ко мне в звании приставов, то есть «приставленных», утверждали, что дело было именно так, и спрашивали нас, не наследуют ли по нашим законам братья наследство своего умершего брата.

Все драгоценности, которые привозят послы, ездившие к иностранным государям, государь откладывает в свою казну, говоря, что окажет послам другую милость, а она такова, как я сказал выше. Например, когда вместе с нами вернулись в Москву послы князь Иван Посечень Ярославский и секретарь Семен, то есть Симеон, Трофимов^{106}, получившие в дар от цесаря Карла Пятого, к которому они были посланы, тяжелые золотые ожерелья, цепи и испанские золотые дублоны, а от брата цесарева Фердинанда, эрцгерцога австрийского и моего государя, серебряные кубки, золотые и серебряные ткани и немецкую золотую монету, то государь тотчас отобрал у них и цепи, и кубки, и большую часть испанских и австрийских золотых. Когда я допытывался у послов, правда ли это, то один из них, опасаясь выдать своего государя, твердо отрицал это, а другой говорил, что государь велел принести к себе цесарские дары, чтобы поглядеть на них. Поскольку я впоследствии слишком часто вспоминал об этом, то один из них перестал посещать меня, желая избегнуть или лжи, если он будет продолжать отрицать это, или опасности, если случайно признается.

Придворные же не отрицали справедливости этого, а отвечали: «Что же, если государь пожалует нас за это иной какою милостью?»

Свою власть он применяет к духовным так же, как и к мирянам, распоряжаясь беспрепятственно по своей воле жизнью и имуществом каждого из советников, которые есть у него; ни один не является столь значительным, чтобы осмелиться разногласить с ним или дать ему отпор в каком-нибудь деле. Они прямо заявляют, что воля государя есть воля Божья и что бы ни сделал государь, он делает это по воле Божьей. Поэтому также они именуют его ключником и постельничим Божьим и вообще веруют, что он — свершитель Божественной воли. Поэтому и сам государь, когда к нему обращаются с просьбами о каком-нибудь пленном или по другому важному делу, обычно отвечает: «Бог даст, освободится». Равным образом, если кто-нибудь спрашивает о каком-либо неверном и сомнительном деле, то обыкновенно получает ответ: «Про то ведает Бог да великий государь». Трудно понять, то ли народ по своей грубости нуждается в государе-тиране, то ли от тирании государя сам народ становится таким грубым, бесчувственным и жестоким^{107}.

Иоанн Васильевич

От времен Рюрика вплоть до нынешнего государя Иоанна, сына Василия Слепого, эти московские государи пользовались только титулом великих князей — или владимирских, или московских, или новгородских и проч., кроме Иоанна Васильевича, именовавшего себя господином и писавшего себя монархом всей Руссии и великим князем владимирским и проч. Нынешний же Василий Иоаннович присвояет себе титул и имя царское, как-то: великий господин Василий, Божьей милостью царь и господин всей Руссии и великий князь владимирский, московский, новгородский, псковский, смоленский, тверской, югорский, пермский, вятский, булгарский и проч.; господин и великий князь Новгорода низовские земли и черниговский, рязанский, волоцкий, ржевский, бельский, ростовский, ярославский, белозерский, удорский, обдорский, кондинский и проч.

Титулатура

Так как, кроме того, все его толмачи именуют его императором^{108}, то есть по-немецки «Кайзер», то мне представляется необходимым разъяснить, как это почетное звание, так и причину ошибки. На русском языке слово «царь» обозначает короля. Но на общем славянском языке, у поляков, чехов и всех других, на основании известного созвучия в крайнем и притом ударном слоге под словом «czar» понимается император или цесарь; поэтому все, не сведущие в русском языке и письменности, равно как чехи, поляки, а также славяне, подвластные королевству Венгерскому^{109}, называют королей другим именем, а именно «Kral», иные «Kyrall», некоторые «Koroll», «czar» же, по их мнению, называется один только цесарь или император. Следствием этого явилось, что русские переводчики, слыша, как государь их именуется таким образом у иноземных народов, начали затем и сами называть его императором, считая, что титул «царь» более почетен, чем «король», хотя они и означают одно и то же. Но если раскрыть все их истории и Священное Писание, то окажется, что слово «czar» соответствует везде названию «король», а названию «император» соответствует «цесарь». В силу этого же заблуждения императором много лет именовался «царь» турок, хотя он издревле не пользовался иным более почетным титулом, как только «король», то есть «czar».

Поэтому-то европейские турки, пользующиеся славянским языком^{110}, называют Константинополь Царь-градом, то есть как бы «королевским городом». Некоторые именуют государя московского Белым царем, говоря также о «белых русских» и делая, таким образом, различие между разными русскими.

Я старательно разузнавал о причине, почему он именуется Белым царем, ведь ни один из государей Московии ранее не пользовался таким титулом. Кроме того, я при всяком удобном случае часто и откровенно заявлял самим его советникам, что мы признаем в нем не царя, а великого князя. Большинство оправдывало однако царское имя тем, что он имеет под своей властью царей, но название «белый» они никак не могли объяснить. Простой народ в Московии, когда желает выразиться изысканно, называет великого князя «белым царем», но причины тому не знает. Я полагаю, что как государь персов называется ныне по причине красного головного убора Кизил-паша, то есть «красная шапка», так и те именуются белыми по причине белого головного убора. Впрочем, титул царя он употребляет в сношениях с римским императором, папой, королем шведским и датским, магистром Пруссии и Ливонии и, как я слышал, с государем турок. Хотя все свои послания он пишет только по-русски, именуя в них себя «czar», но обычно наряду с ними высылаются латинские копии, в которых вместо «царь» стоит «император).

Сам же он не именуется царем никем из них, за исключением, разве что, ливонца^{111}. Свои титулы они издавна писали в трех кругах, заключенных в треугольник. Первый из них, верхний, содержал следующие слова: «Наш Бог — Троица, пребывавшая прежде всех век, — Отец, Сын и Дух Святый, но не три бога, а один Бог по существу». Во втором был титул императора турок с прибавлением: «Нашему любезному брату». В третьем — титул великого князя московского, где он объявлял себя царем, наследником и господином всей восточной и южной Руссии, при этом мы видели следующую прибавку к общей формуле: «Мы послали к тебе нашего верного советника». В сношениях же с королем польским он пользуется таким титулом: «Великий господин Василий, Божией милостью господин всея Руссии и великий князь владимирский, московский, новгородский, смоленский, тверской, югорский, пермский, булгарский и проч.», не пользуясь титулом царя, ибо ни один из них не удостаивает принять грамоту другого с прибавлением нового титула. Такое случилось и в нашу бытность в Московии, когда мы заключали между ними перемирие, когда московит насилу принял присланную ему королем Сигизмундом грамоту с прибавлением титула герцога мазовецкого.

Некоторые пишут, что московит домогался от римского папы и от цесаря Максимилиана царского титула. Мне это кажется невероятным, в особенности потому, что ни на одного человека он не озлоблен более, чем на верховного первосвященника, удостаивая его только титула «Учитель»^{112}. Цесаря же римского он почитает не выше себя, как это явствует из его грамот, где он ставит свое имя перед титулом императора. Наш титул «герцог» обозначается у них словом «кнез», и, как я сказал, они не имели никогда никакого более высокого титула, с прибавлением, впрочем, слова «великий». Именно все прочие, кто располагал только одним княжеством, именовались «князь», те же, кто имел несколько и чьей власти подчинялись другие князья, назывались «великими герцогами», и у них нет никакой другой степени или достоинства, кроме боярского, которые, как я сказал выше, занимают место нашего дворянства и рыцарей. В Хорватии и Венгрии вельможи и попы также называются «knes», а у нас, как и в Венгрии, они носят только графское имя.

Некоторые знатные мужи не усомнились обратиться ко мне с заявлением, более того, даже с упреком за то, что нынешний государь Московии^{113} обыкновенно ссылается на грамоты блаженной памяти императора Максимилиана, в которых будто бы дарован царский титул отцу его Гавриилу, пожелавшему впоследствии изменить имя и назваться Василием, и что будто бы он утверждает, что эти грамоты привез к нему я. Следствием этого было то, что в последних переговорах с королем польским он потребовал именовать его царем, отказываясь иначе принимать какие бы то ни было условия. Хотя такие речи как не соответствующие истине и даже неправдоподобные не должны были бы нисколько трогать меня, все же я вынужден опровергать их не столько ради себя, сколько ради доблестнейшего и всемилостивейшего моего государя, так как вижу, что по недоразумению чистейшая о нем память омрачается ненавистью. Ни для кого не тайна, что некогда существовала известная вражда между императором Максимилианом и королем польским Сигизмундом: именно тогда, когда Сигизмунд женился на дочери графа спишского Стефана^{114}. Некоторые поясняли, что это было сделано для того, чтобы брат невесты Иоанн мог, пользуясь влиянием и содействием Сигизмунда, жениться на Анне, дочери Владислава, короля венгерского^{115}, а тем самым было бы затруднено и нарушено право наследования королевства Венгерского^{116}, принадлежавшее Максимилиану и его внукам. По этой причине Максимилиан, разумеется, признавал для себя важным быть в союзе с московитом, постоянным врагом литовцев и поляков.

Император послал послов к Василию, великому князю, в Москву и заключил с ним договор о дружбе. Против польского короля был резко настроен и прусский великий магистр^{117}, власть которого была также близка к королевской. Все это не нравилось королю, который не был склонен к войне и искал только мира и спокойствия. Но когда на встрече в Братиславе Максимилиан и Владислав в присутствии и при содействии Сигизмунда пришли к соглашению относительно брака Анны, то всякие подозрения и раздоры тотчас же прекратились и уничтожились, и Максимилиан так горячо полюбил Сигизмунда, что не поколебался однажды сказать, — я привел это и в другом месте, — что с Сигизмундом он готов пойти в рай и в ад. Итак, хотя было время, когда Максимилиан желал иметь союзником московита, однако он никогда не даровал ему имени царя. Это легко можно подтвердить посылавшимися и получавшимися с той и другой стороны грамотами и печатями, если только мое свидетельство, несмотря на всю его верность и правдивость, покажется кому-либо малозначительным. Да и зачем московиту просить у императора Максимилиана этот титул, если он еще прежде каких-либо сношений между ними хотел показать себя не только равным ему, но даже и высшим, ставя всегда и в речах, и на письме свое имя и титул впереди императорского, и это, как сказано, даже и поныне соблюдается так упорно?

А после моего возвращения из Московии он не употреблял царского титула и тогда, когда писал к королю польскому. Правда, не подлежит сомнению, что когда он пишет к императору или папе, то именует себя царем и господином всея Руссии. Мало того, он не отказывается и от императорского титула, если случится, что к грамоте прилагается перевод ее с русского языка на латинский, ибо сами переводчики передают названием «император» слово czar, которое значит то же, что и «король». Таким образом, один и тот же объявляет себя и царем, и императором. Но пусть никто не верит тому, будто Максимилиан или его внуки^{118}сделали его царем в обиду польским королям. А к чему ему было домогаться, как гласит молва, царского достоинства от папы, если бы он еще раньше получил его от императора? Да послужит сказанное в защиту моего господина, который в продолжение всей своей жизни был верным и искренним другом короля Сигизмунда.

«Я оставил свой возок и перебрался в санки»:

Русские сани

Миниатюра из Лицевого летописного свода

Что же сказать о себе самом? С каким лицом, позволю спросить, дерзнул бы я столько раз ездить в Польшу и Литву, показываться на глаза королей польских, Сигизмунда, отца и сына^{119}, принимать участие в государственных собраниях поляков, взирать на тамошних вельможных мужей, если бы я оказывал в этом деле содействие моему государю, от имени и со слов которого я очень часто по-братски, по-дружески, милостиво и благосклонно докладывал и королю, и сословиям все то, что может сообщить соединенный с ними самыми тесными узами доблестнейший и все-милостивейший император? Если нет тайны, которая бы не раскрылась, то, конечно, давно уже обнаружилось бы все то, что я сделал недостойного согласно со своей обязанностью. Но я утешаю себя сознанием своей правоты, а надежнее этого утешения нет. И я счастлив пользоваться милостью королей польских и доброжелательностью польских сословий, которая, сколько помню, никогда меня не покидала.

Возможно, и были такие времена, когда можно было распространять такие слухи, возбуждая меньшую, чем ныне, ненависть. Но сеять их в настоящее время — не значит ли изыскивать способ к разрушению взаимного доверия весьма тесно связанных между собой государей, тогда как его следовало бы упрочивать и укреплять со всяким усердием и рачением? Кажется, сделано и переделано уже все, что, по общему мнению, могло бы иметь важное значение для сохранения остатков Венгрии и для возвращения потерянного. Но те, кому такое положение вещей и прежде приносило немало выгод и должно было принести еще больше, заразясь турецким или каким-то еще злым духом, забывают о договорах и соглашениях и стремятся к опасным переменам. Они не учитывают при этом, какой опасности они могут подвергнуть и себя самих, и соседние земли, а прежде всего Венгрию, оказавшую столь выдающиеся услуги всему христианскому миру.

Аппендикс, или дополнительные сведения о последних деяниях московитов

Московский великий князь Василий, в самом деле присоединив, как говорилось выше, много областей и княжеств, весьма расширил свою державу. Особенно же в 1513 году по Р. X. вел он тяжелую войну против Зигмунда польского и вследствие помощи и предательства Михаила Глинского захватил известный город и область Смоленск, завоеванную более ста лет назад Витольдом, великим князем литовским. И хотя в следующем, 1514 году поляки с большим войском двинулись к русским пределам и одержали славную победу, так что на поле битвы под Смоленском погибло более тридцати тысяч московитов, как о том подробно повествуется в истории Павла Иовия, они так и не смогли вернуть себе этот город и сильное княжество, которые и до сего времени пребывают во власти московитов.

Далее, в 1518 году великий князь московский Василий снова с чрезвычайно большим войском вторгся в Литву с намерением завладеть всей этой страной, но встретил столь сильное сопротивление короля Зигмунда, что, ничего не добившись, вынужден был вернуться назад.

После этого события благодаря серьезному вмешательству императора Максимилиана, а затем императора Карла и его брата Фердинанда между христианами и московитами был устроен мир или перемирие. Однако тем временем Василий завладел большими территориями на востоке и юге, расширив свое государство. Наконец, в 1527 году они снова выступили с татарами, в результате чего произошла известная битва при Каневе в Литве: тогда было побито также более двадцати шести тысяч неверных, после чего вновь последовало перемирие. В следующем году у великого князя Василия родился его младший сын Иоанн, который впоследствии унаследовал престол отца.

В 1553 году московский великий князь Иоанн вел серьезную войну против шведов, разорил многие области и в конце концов после большого кровопролития снова заключил мир.

В 1562 году великий князь московский Иоанн предпринял крупный поход против Немецкого рыцарского ордена в Лифляндии, творя жестокие насилия мужчинам и женщинам, детям и старикам, победил его в битве и завладел силой почти всей страной. Поэтому-то лифляндцы и просят, наконец, помощи Римской империи и вынуждены покориться Зигмунду, второму польскому королю с таким именем.

Вследствие этого снова началась и явно с еще большим ожесточением война между поляками и их исконными врагами московитами. Московиты ходили на Литву, разорили более ста населенных пунктов, увели в плен множество христиан, но все же, когда король Зигмунд выступил им навстречу с сильным войском, они снова укрылись за стенами Смоленска и вскоре после этого опять заключили перемирие. В январе 1567 года прошел общий слух, будто великий князь московский уже совершенно готов к новому походу на Литву и прилегающие страны в следующем году. Да обратит Господь все это к лучшему.

Вследствие столь многочисленных походов и славных деяний имя московитов стало предметом великих страхов для всех соседних народов и даже в немецких землях, так что возникает опасение, что Господь по великим нашим грехам и преступлениям, если не обратимся к нему с искренним раскаянием, подвергнет нас тяжким испытаниям от московитов, турок или каких-либо других великих монархов и строго покарает нас. Если же кто-нибудь пожелает более подробно познакомиться с историей московитов, то пусть прочтет истории высокочтимых мудрых господ Павла Иовия и Мартина Кромера, пространно описавших полночные народы, которые только что, в последние годы, были переведены нами на немецкий язык и приготовлены к печати на благо всей немецкой нации.

Титульный лист издания «Известий о делах Московитских», Антверпен, 1557 г.