Москва-36

Глава 1

Крым, окрестности п. Бельбек,

25 августа 1936 года, 01:15.

"Надо пройтись, размять застывшие члены"…

Наощупь нахожу сапоги, галифе, гимнастёрку и ремни, аккуратно развешенные на стоящем рядом стуле. Неспеша одеваюсь и, стараясь не шуметь, чтобы не разбудить Ощепкова и нашу команду, подсвечивая под ноги электрическим фонариком, иду по широкому проходу между двумя рядами кроватей. В большой армейской палатке, рассчитанной на сорок кроватей, стоит только шестнадцать. Из них (со мной) шесть человек из НКВД: четыре охранника и мой техник из СКБ, Толик. Остальные- из пашиной группы, прибывшей на совместные испытания (заводские и войсковые) радиоуловителя самолётов "Подсолнух".

Последний месяц, после мятежа Франко, у Паши был особенно нервным, мне приходилось трижды выезжать в Ленинград для решения, возникших при наладке РЛС, проблем. Заводские испытания были в последний момент заменены совместными, а неделю назад Бокий недовольно сообщил, что по приказу наркома я командируюсь на месяц в Крым в распоряжение замнаркома обороны. Для меня такой поворот не был неожиданным, Ощепков и раньше предупреждал: Тухачевский будет просить Ягоду отпустить меня на испытания "Подсолнуха". Был готов, потому и сразу предложил шефу, чтобы не останавливать работы по теме ЗАС "Айфон" (схожей с будущей американской системой "Сигсали"), провести параллельно с ними полевые испытания нашей секретки. Глеб Иванович, с некоторых пор, а если точнее, то с того февральского испытания нашего макета, ставший большим фанатом "Айфона", ухватился за это предложение и прикрепил для круглосуточной охраны прицепа с системой четырёх лучших своих сотрудников.

Открываю тяжёлый брезентовый полог палатки и пригнувшись выхожу наружу…

"Блин, лучше бы я этого не делал"!

Липкая влага в мгновение ока покрывает лицо… ощущение как в парилке русской бани. Делаю несколько быстрых вдохов и с трудом адаптируюсь к окружающей среде: раскалённые за день на жарком солнце каменистая, вытянутая по направлению к морю, площадка (впоследствии взлётная полоса аэродрома Бельбек), неохотно отдаёт тепло, от от близкого моря воздух насыщен солью и влагой и над всем этим- небо без облачка, луна и тысячи звёзд. В трёх метрах от палатки тихо жужжит прицеп с нашей аппаратурой. Толик снова отключил гибкую трубу кондиционера, расположенного на крыше, от ввода в прицеп и закрепил в окошке нашей палатке. На светлом фоне неба появляется силуэт часового, выглянувшего из-за вагончика.

— Семь.

— Один.

Ребятам нравится, введённая мною система паролей. Машу рукой и ныряю обратно в палатку: хочешь размяться, ляг в кровать и всё пройдёт. Сегодня проверяли РЛС на реальных самолётах, они поднимались неподалёку с аэродрома лётной школы в Каче и шли в сторону моря по команде меняя направление и высоту. Заданную макимальную дальность в пятьдесят километров на высоте пять тысяч метров, "Подсолнух" превысил вдвое. Никаких серьёзных замечаний отмечено не было, так что за завтрашние, вернее уже сегодняшнние, испытания, на которые приедут высокие гости, можно быть спокойным.

Значительно большую тревогу у меня сейчас вызывает другое. Та успешная февральская демонстрация "Айфона" сильно укрепила веру руководства спецотдела в перспективность этой разработки СКБ (до сих пор улыбаюсь когда вспоминаю растерянные лица операторов, приготовившихся в нашей лаборатории подслушать телефонный разговор двух абонентов, подключившись к телефонному проводу, а в наушниках услышали лишь бессмысленную смену двух тонов, знакомую мне со времён дайлап модемов), но и породила у меня несколько шапкозакидательское настроение. Казалось, что основное дело сделано: полосовые фильтры на основе операционных усилителей работали почти идеально, слоги синтезированного голоса на приёмной стороне воспринимались нетренированным оператором хорошо, на уровне девяносто пяти процентов. Проблема вылезла позднее, после майских праздников когда на столицу обрушилась нестерпимая тропическая жара.

Всё лето в Подмосковье лютовали лесные пожары, а воздух в самой Москве насытился дымом и гарью. Пришлось наглухо закрывать окна. Температура в лаборатории поднялась к тридцати градусам и тут полезли проблемы: операционники начали сильно дрейфовать, поплыли границы частот полосовых фильтров, из-за них уровень распознования сполз до шестидесяти процентов. Ничего трагичного в этом, конечно, не было, проблема могла быть решена вводом схемы автоподстройки нуля, но это усложнение и время (полевые испытания "Айфона" уже были назначены на август), которого хватило в обрез. Не повезло, так надеялся обойтись ручной подстройкой… Перед Первомаем был приглашён в ЛФТИ на торжественный запуск в эксплуатацию РВМ. Услышал много приятных слов о себе, особенно приятно их было услышать от Леонида Канторовича, молодого доктора наук из ЛГУ, почти моего сверстника, как выяснилось, основного "толкача" вычислительной машины.

— Алексей, ты не понимаешь, что ты сделал! — Хлопает он меня по плечу и счастливо смеётся. — Обращение матриц большой размерности- это ключ к численному решению систем линейных уравнений. Ты знаешь сколько операций умножения и деления надо провести чтобы посчитать обратную матрицу размером всего лишь двадцать на двадцать?

Я отрицательно машу головой.

— Неважно, твоя машина при наладке посчитала её за два часа! — Эмоции переполняют Леонида. — А когда я отдавал эту работу в наш счётный отдел, то получил результат через две недели! Не знаю сколько уж чистого времени они там её считали, но это реальный факт! Два часа и две недели! И результаты совпали!

А зачем вы её вычисляли? В какой области науки это необходимо? — Пытаюсь понять причины такого энтузиазма Конторовича.

— В любой! Мотька Бронштейн думает, что только для его ядерной физики, так вот на самом деле это будет самым редко встречающимся применением обращёных матриц! — Усмехается он. — Задачи оптимального распределения ресурсов и планирования! Вот где нужны такие машины.

"Во те на… ну, думаю, будущему Нобелевскому лауреату виднее".

— Ничего путёвого из этой бандуры не выйдет, — возле нас остановился невысокий коренастый человек лет тридцати в начищенных до блеска сапогах, пахнущих дёгтем и доверительно подмигивает косым глазом. — я заглядывал в ейную нутрь, хилые там темштуки, которые щёлкают. Пару раз щёлк-щёлк и кирдык…

Канторович недоумённо смотрит вслед оппоненту, который подошёл к другой группе людей, возлавляемой Бронштейном.

— А кто это? — Спрашиваю я у подошедшего Бори Коломийца, кивая на человека в сапогах.

— Феропонт Шумилов, приняли вчера завхозом в лабораторию РВМ. Все втроём дружно смеёмся.

"Интересное имя… если с двумя р, то получается железный понт". "Интересное имя… если с двумя р, то получается железный понт. Переживём… Главное, чтобы спирт для протирки контактов не воровал".

Там же, тот же день, 12:00.

Солнце печёт нещадно. Большая группа военачальников прячется от его лучей под небольшим тентом, натянутым у входа в прицеп радиолокационной станции. Дверь, скользящая по направляющим как в железнодорожном купе, сдвинута в бок и можно видеть рабочее место оператора, сидящего спиной ко входу на крутящемся кресле и большой круглый экран электронно-лучевой трубки с отметками дальности цели через каждые десять километров. Справа от оператора в таком же кресле расположился планшетист, отмечающий положение целей на милиметровой бумаге, и кто-то ещё, невидимый с моего места за спинами начальников, ведёт радиообмен с руководителем полётов и самолётом. Антенна, параболического цилиндр, поочерёдно отклонялась в обе стороны на небольшой угол от направления на море.

Хотели начать испытания пораньше с восходом пока не так жарко, но самолёт Иеронима Уборевича, командарма 1-го ранга командующего Белорусского военного округа, вылетевший из Смоленска вчера сел на вынужденную посадку где-то в поле под Харьковом, что вызвало задержку до 10:00. Сейчас он, худощавый высокий с красными от бессонной ночи глазами, начинающий лысеть, седой сорокалетний мужчина стоит по правую руку от Тухачевского и с непроницаемым лицом внимательно разглядывает станцию.

По левую руку от маршала стоит командарм первого ранга (четыре ромба в петлицах) Иона Якир, командующий Киевского военного округа, по виду полная противоположность Уборевичу: невысокого роста крепыш с черной как смоль густой шевелюрой. Его живые чёрные глаза и подвижное улыбчивое лицо выражали высшую степень одобрения нашей установки.

"А что, "Подсолнух" выглядит сейчас, наверное, как межпланетный космический корабль, особенно на фоне вон той установки, "Прожзвук", стоящей неподалёку и смахивающей на большой патефон".

Четвёртого высокого гостя, Сергея Сергеевича Каменева, начальника Управления ПВО, также командарма 1-го ранга, больше всего, похоже, в радиоуловителе заинтересовал кондиционер, он с наслаждением протиснул голову внутрь вагончика, ловя слабые струи прохладного воздуха.

Оператор с успехом решает последнюю задачу, распознает на расстоянии тридцать пять километров в летятящей с запада цели звено самолётов и маршал Тухачевский дав отбой для нас, решительно направляется к "Прожзвуку". За ним устремились высокие гости (кроме Каменева, тяжело опустившего на верхнюю ступеньку прицепа своё грузное тело) и многочисленные помощники и адъютанты, разомлевшие под палящими лучами. "Разбор полётов" состоится позднее.

— Поздравляю, Паш, я к себе, — крепко пожимаю руку Ощепкову. — у меня сегодня сеанс с Москвой.

— Спасибо, но учти, — делает шутливо-строгое лицо Павел. — в восемь часов нас ждут Аня с Любой, брат не против. Василий Щербаков здесь, как представитель "Светланы", изготовителя антенного переключателя и отражательного клистрона, жарившийся вместе с адъютантами на солнце, протискивается на освободившееся место под тентом. Оля, вырвавшаяся из Москвы на две недели с Пашей, сняла дом в Любимовке (в двух километрах от нашего лагеря) и приютила Любу, приехавшую в Крым с братом. Их давняя ссора из-за меня уже в прошлом, за эту неделю, проведённую вместе на пляже и в экскурсиях, они стали настоящими подругами. А судя по неоднократному пашиному напоминанию о сегодняшней встрече и прозрачным намёкам на разрешение брата, в олиной голове окончательно созрел план по упорядочиванию моей личной жизни. О своей бы лучше позаботилась. Сама все время с утра до ночи пропадает в микробиологической лаборатории у Ермольевой, говорит что недавно нашла перспективный плесневой гриб, в окрестности которого на чашке Петри погибли бактерии.

— Ну что, товарищ Трофимов, — подхожу к спрятавшемуся в тени нашего четырёхколёсного железнодорожного типа "Айфона" сержанту ГБ.- пойдёшь в палатку остудишься пока я тут поработаю?

— Не положено, товарищ Чаганов, — улыбается заскучавший часовой. — у меня смена через час заканчивается. Разрешите тогда отлучиться, на море искупаться?

— Давай, отлучайся. — Из-за отъехавшей в сторону двери в лицо пахнуло жаром.

Сразу же щёлкаю тумблером шкафа вокодера, затем, подождав немного, выключения вентилятора и выскакиваю наружу.

"Настоящая душегубка…. сейчас прицеп проветриться немного и можно включать магнитофон".

После того первого успешного испытания, Бокий, узнав что для ускорения отладки "Айфона" мне необходимо звукозаписывающее устройство, промолчал, а через неделю заявился в СКБ сам в сопровождении двух тяжелогружёных мускулистых сержантов. Когда принесённые деревянные ящики были вскрыты, на свет явились два новых немецких магнитофона "Magnetophon K1" и коробка с десятью катушками магнитной ленты "Basf" на диацетатной основе. Наш "Айфон" пока работает в простом симплексном режиме (для дуплексного необходимо четыре тона), то есть, сказал что-нибудь, в конце добавил- "приём" и щёлкаешь тумлером, подключая линию к блоку приёмника. Вот для работы в одиночку, без помощника, (доступ к аппаратуре в прицепе только у меня и Толика, но его я уже отпустил до вечера) я и использую магнитофон: пишу сообщения с передатчика и воспроизвожу их подключив к приёмнику. Для этого у меня имеется небольшой выносной пульт, к которому я подключаю наушники и микрофон, соединённый с прицепом: оборудование, конечно, надо проверять в экстремальных условиях, но оператор-то вполне может лежать на кровати в кондиционированном помещении…

Начинаю с проверки микрофона выносного пульта: подключаю провода к микрофонному входу магнитофона ("интересный монтаж, вместо разъёмов- винтовые зажимы под отвёртку, которая идёт в комплекте с магнитофоном"), щёлкаю тумблером "запись" и иду в палатку.

"Куда я его засунул? Ах да, под кровать, чтоб не раздавил кто"…

— Товарищи, прошу вас выйти из палатки, — незнакомый комбриг, рядом с которым стоит смущённый Паша, по хозяйски оглядывает помещение. — здесь будет совещание.

Несколько младших командиров начинают собирать стулья и расставлять вокруг стола в центре, бесцеремонно оттирая замешкавшихся к выходу.

"После проверю гарнитуру, и без неё есть что делать. Правда жарко в прицепе… Ничего, не сахарный, не растаю"…

Возвращаюсь в вагончик, сажусь в кресло и стягиваю через голову гимнастёрку.

— А это что за вагон? Отгоняй подальше… — Слышу голос давешнего комбрига.

— Товарищ комбриг, это холодильный агрегат, — голос Трофимова звучит твёрдо и убедительно, утверждая согласованное со мной объяснение. — нельзя отгонять, труба короткая, едва до окна достаёт.

— Хорошо, — легко соглашается тот. — пусть остаётся.

Дрожащими от возбуждения руками хватаю лежащие передо мной на столике наушники, подключённые к выходу магнитофона-приставки.

— Ну как полегчало, Сергей Сергеевич? — послышались знакомые интонации Тухачевского.

— Да, спасибо. Прошу вас, Михаил Николаевич, не отвлекайтесь на меня. Время дорого. — Голос Каменева также было легко узнать по грассирующей р.

— Хорошо. Итак, товарищи, как вы должно быть слышали десятого августа были арестованы Примаков и Путна. Как утверждает Ягода по двум совершенно разным делам. У Путны на таможне по возвращении из Лондона найдено письмо Троцкого, он перевозил его во внутреннем кармане пиджака. Поразительная беспечность! Примакова задержали, формально, за троцкистскую агитацию. На него написали доносы трое завсегдатаев "литературного салона" его жены Лили Брик.

— Почему Ягода не предупредил? — перебивает Тухачевского голос с южным акцентом. "Якир"?

— Был в командировке на Урале. Это дело рук его зама Агранова. Хотя Примаков сам виноват. По словам Ягоды, "салоны" Лили Брик в Ленинграде и Евгении Ежовой в Москве и раньше враждовали, но тут в каком-то их споре за квартиры или дачи Агранов, как их куратор от НКВД, встал на сторону москвичей. В следующий приезд в Ленинград, когда он зашёл к Лиле, подвыпивший Примаков спустил его с лестницы.

— Представляю себе как этот поц катится вниз… — смеётся южанин.

"Точно Якир"!

— Зря смеёшься, Иона. — Вступает хриплый баритон с прибалтийским акцентом. "Уборевич"?

— Действительно зря, Иероним Петрович прав, — соглашается Тухачевский. — Агранов побежал в КПК к Ежову, тот к Сталину, когда Ягода вернулся, по всем материалам на армейцев-троцкистов, лежащим до этого без движения, начались проверки. Сталин перед отъездом в отпуск в Сочи провёл это решение через Политбюро. Примаков и Путна оказались первыми в списке арстованных. Пока молчат.

— По-моему, — продолжает Уборевич. — если даже они так и ничего не скажут, то проболтается кто-нибудь другой. Надо начинать готовить операцию, скажем, на октябрьские.

— О чём вы говорите? — взволнованно говорит Каменев. — Будённый уже год проводит чистку командиров частей Московского военного округа. Нам сейчас не на кого положиться.

— Один выстрел шрапнелью из танка по трибуне Мавзолея во время военного парада- возражает Якир. — и дело сделано.

— Непосредственной угрозы нам я сейчас не вижу, — говорит задумчиво Тухачевский. — так что не надо пороть горячку. План по захвату власти во время войны наиболее реалистичен. Без всякого авантюризма, без надежды на авось. Армия во время войны по закону получит всю власть, останется только убрать оставшиеся гражданские личности и структуры. Я встречался с генералом фон Сектом в Берлине этой зимой, он всерьёз предлагает вариант синхронного военного переворота в наших странах. Обстановка в мире нестабильная, вполне возможно, что уже в следующем году может начаться война. Ну а на крайний случай, товарищ Якир, небольшая группа из ваших диверсантов должна быть всегда под рукой. Да и ещё одно, чуть не забыл, не откладывая дело в долгий ящик, готовьте списки перспективных командиров. Принято решение о направлении добровольцев в Испанию, наши люди должны быть в первых рядах.

Правая катушка магнитофона быстро завращалась- кончилась плёнка. Срываю с головы наушники и бросаюсь в угол за новой катушкой.

— Сергей Сергеевич! Что с вами! Доктора! Скорее!

Слышу на улице начинается беготня. Похоже совещание прервано, слышу в наушниках множество голосов.

"Дела… похоже, что спокойная жизнь закончилась. Надо срочно сообщить о заговоре Сталину. Любая задержка с этим может рассматриваться как пособничество заговорщикам. Но как? Сталин и Киров в Сочи. В Москве на хозяйстве Молотов. Он, конечно, предан вождю, но я с ним не настолько знаком, чтобы вот так заглянуть на огонёк без серьёзных на то причин. Придётся объясняться в его секретариате. Информация, сто процентов, уйдёт в НКВД, может спугнуть Ягоду и Тухачевского, заставит тех форсировать события. Нет, это не вариант. Значит надо ехать в Сочи".

— Сердце остановилось! Начинайте делать искусственное дыхание!

"С Каменевым дела серьёзные, если он умрёт, то все каналы связи с Москвой будут забиты надолго".

Хватаюсь за трубку полевого телефонного аппарата и кручу ручку вызова.

— Дежурный! Говорит старший лейтенант государственной безопасности Чаганов. — Добавляю в голос зловещие нотки. — соедините с Москвой с коммутатором ГУ ГБ НКВД.

Одним ухом слушаю, что происходит в палатке, другим- приглушённые переговоры телефонистов. Через пять минут дают связь.

— Здесь Чаганов, прошу соединить с товарищем Бокием.

— Его нет на месте.

— Прошу принять телефонограмму.

"Фух… одно дело сделал".

Ещё до разъединения успел общими словами доложить, что испытания досрочно успешно завершены, оборудование в сопровождении сотрудников под командой сержанта Трофимова завтра отправляется обратно. Сам отправляюсь в район города Ялты для встречь с активами комсомольских и пионерских организаций по заданию цекамола. Связь со мной может быть затруднена. Возвращаюсь на службу как и запланированно первого сентября.

"Так, теперь передо мной во весь рост встала вторая задача прапорщика: как всё это вынести? Вынести магнитофон совершенно невозможно: подозрительно и, к тому же, тяжеленный гад. Катушку? Тоже большая и железная… Может быть перегнать запись в Москву по "Айфону", а источник стереть? Нет, не хочется впутывать в это смертельно опасное дело Лосева, к тому же запись с искажёнными голосами многое потеряет как доказательство. Скажут, подделка. И нужна она сейчас в Сочи, а не Москве".

Разбираю катушку, осторожно вынимаю магнитную плёнку и кладу её в круглую картонную коробочку из-под леденцов, служившую для хранения всякой мелочёвки.

"Как тут и была"!

Вторую такую же оклеиваю по боку обрывком магнитной ленты и помещаю её в опустевшую катушку. Теперь если смотреть на катушку сбоку, не вынимая из ящика для хранения, то она ничем не отличается от других.

"Второе дело сделано: все катушки на месте, а плёнка с записью перекачевала в карман моего галифе".

Надеваю гимнастёрку, отключаю телефон и выхожу из прицепа.

— Товарищ Трофимов! — Начинаю отдавать приказания подошедшему сержанту. — Подготовить всё к транспортировке оборудования, свяжитесь с линейным транспортным отделом. Организуйте его доставку в СКБ, захватите с собой Анатолия. Вы- старший, у меня другое задание.

"Провода я уже отсоединил, теперь надо незаметно убрать дистанционку".

— Алексей, Каменев умер, — вполголоса собщает столкнувшийся со мной Ощепков. — я еду сейчас с телом в в Севастополь в госпиталь, а затем- в Москву.

"Отдать плёнку Паше? Пусть отнесёт её Свешникову? Нет, нельзя никого постороннего вовлекать в это дело, даже секретаря товарища Кирова".

— А как же Аня? — без задней мысли интересуюсь я.

— Даже предупредить нет времени, — мрачнеет друг. — Лёшь, сматайся в Любимовку, объясни ей так, мол, и так…

— Да что она не понимает что такое служба? — Ощепков удивленно смотрит на меня. — ну я, в смысле, второй год с тобой живёт… да объясню-объясню я, не боись, уже собираясь. Павел облегчённо выдохнув убегает встречать санитарную машину, показавшуюся на дороге. Из штабной палатки вышли заговорщики, попрощались. Тухачевский сел в одну машину, Якир и Уборевич в другую и разъехались в разные стороны.

Можно понять почему в армии недолюбливают особистов, армейцы сейчас бегают и суетятся как укушенные (слышу комриг распекает кого-то восклицая, что через три часа надо быть на станции Инкерман), а мои хлопцы в своём ритме собирают личные вещи из палатки.

"Так, где дистанционка? Вот она моя милая… под кроватью. Конспираторы хреновы, обо всём забыли как попали из пекла в прохладу".

В окне палатки маячит Толик, прибежавший с моря в мокрых на заду штанах, вытаскивает трубу кондиционера. Отдаю ему приспособу, ставлю личную печать на пломбе прицепа, прощаюсь со всеми и иду на КПП, ловить машину до Любимовки.

Крым, Любимовка.

Позже, тот же день.

— Люба сбежала, с Тухачевским… — с порога огорошила меня Оля.

— И эта женщина собиралась стать моей свахой… — не смог удержаться от сарказма, увидя её расстроенное лицо. — впрочем, "если к другому уходит невеста, то неизвестно кому повезло".

"Молодо-зелено, не знает она такой песни. Однако, пошла движуха"…

Оля секунду раздумывает над моими словами.

— Глупости, — выносит она, наконец, вердикт. — хорошая девочка красивая, умная. Что ещё надо?

Молчу. Не встретив возражений и воспрянув духом, Оля с мечтательным выражением лица выдает историю о бедной девушке, встретившей принца на белом коне.

— Не понял, они что знакомы были раньше?

— Да нет, он подвёз Любу позавчера, когда она шла по дороге к вам в лагерь к брату. — Досадует Оля на мою недогадливость.

— Так у него, вроде, же есть жена.

— Он её не любит.

У нашего полисадника тормозит военный грузовик. Из кузова выпрыгивает Василий Щербаков.

— Где Люба? Её нет? — Кричит он на ходу. — Аня, передай ей, что я срочно выезжаю в Ленинград. Алексей, поможешь Любе на обратном пути?

— Поможет. — Быстро отвечает Оля, прикусив губу.

"И это, блин, ваша домашняя заготовка"?

Водитель давит на клаксон, Василий жмёт нам руки и цирк-шапито в клубах пыли, под лай чихающих собак, покидает Любимовку.

— Да ладно, не переживай, не маньяк же он какой, не съест, а ей будет о чём рассказать внукам, — Тяжёло опускаюсь на лавочку укрытую от посторонних глаз густыми кустами давно отцветшей сирени. — а теперь слушай мою историю.

Олины большие широко раскрытые голубые глаза, ещё недавно горящие мелодраматическим огнём, в мгновение ока превратились в узкие щёлочки- амбразуры, из которых иногда поблёскивали чёрные зрачки-дула. Известие о смерти Начальника УПВО и срочном отъезде Паши в Москву не произвели на неё, впрочем, большого впечатления, чего не сказать о записанном совещании заговорщиков.

— Так Сталин с Кировым точно в Сочи? — спросила Оля после минутного раздумья.

— Тухачевский сказал, что Сталин в отпуске в Сочи, — пытаюсь точнее вспомнить разговор. — когда я перед отъездом в Крым звонил Свешникову, секретарю Кирова, по просьбе директора нашего радиозавода, тот сказал, что он в отпуске на юге и его не будет до октября.

— Ясно, — Оля начинает машинально накручивать на палец локон. — ну не суть важно, даже если и не в одном месте, то, наверняка, телефонная-то связь у них между собой есть. Когда мы приедем в Сочи…

"Когда? Мы? Тут, я смотрю, уже и план готов…. а у меня, грешным делом, закралась мыслишка дождаться Кирова из отпуска и уж потом всё ему рассказать. Заговорщики, вроде, форсировать события не собираются".

— … да, именно так! И чем быстрее, тем лучше. Информация о возможной утечке может попасть к Ягоде или Тухачевскому в любой момент: обнаружится пропажа магнитной плёнки, кто-то вспомнит тебя с микрофоном в руках, а два и два они сложить могут. Поверь, если бы не смерть Каменева, которая переключила внимание всех на себя, тебя бы сейчас уже пасли и армейцы и особисты.

Привстаю и выглядываю из-за кустов на улицу.

— У меня тут собачки прикормлены, — тоже поднимается Оля. — кому-чужому подойти к дому будет затруднительно.

Вдруг она быстро поворачивается ко мне, приподнимается на цыпочки и впивается своими пухлыми губами в мои страстным поцелуем, самоотверженно прижимаясь ко мне выдающейся грудью. У меня перехватывает дыхание и темнеет в глазах, когда через минуту фокус возвращается, вижу как из соседнего полисадника за нами наблюдают две пары сопереживающих женских глаз, матери и дочери, сорока и двадцати лет, одинаково вытягивающих губы.

"Полегче, подруга, у меня в кармане галифе все наши доказательства. А чёрт бы с ними, остановись мгновенье"…

— Я мигом! — Неестественно громко кричит Оля и скрывается за скрипнувшей дверью дома, оставив меня одного под взглядами соседок стыдливо оправляющего гимнастёрку. Через минуту она появляется на пороге с небольшим чемоданом и пляжной сумкой. "Тяжёлый, блин".

— До свиданья, Надежда Ивановна! — Оля передаёт ключ старшей соседке, так и не успевшей сбросить наваждения эротической сцены и надеть, более подобающую случаю, маску осуждения: "какова, крутит роман с двумя сразу". — Съезжаю. Передайте, пожалуйста, ключ хозяйке. Я с ней расплатилась до конца недели. (и уже мне). Лёшик, ты снял уже в Ялте квартиру?

"Это она наши следы запутывает, что ли"?

Выходим на оживлённую трассу, ведущую на юг к Севастополю.

— Может введёшь меня в курс дела? — Немного раздражаюсь я. — Куда направляемся?

Я эти места неплохо знаю, — успокаивающим голосом отвечает Оля. — и Крым, и Кавказ. Считаю, что выбираться из этого медвежьего угла нам надо не спеша. Сначала на машине до Качи, затем на морским путём до Евпатории или Сак, там недалеко, миль пятнадцать-двадцать. После на поезде до Сарабуз, когда мы ехали на поезде из Москвы видела рядом со станцией военный аэродром и самолёты, как раз на месте Гвардейского. Аэрофлот в Крым ещё не летает, в Симферополе на месте аэропорта ещё овцы пасуться…

— А морем сразу в Сочи? — перебиваю подругу.

— По прямой миль триста, — она спокойно продолжает сеанс психотерапии. — нужен катер, на рыбачьих судёнышках- рискованно, время на согласование, отдачу приказов, подготовку корабля, а это значит раскрыть свой замысел заранее, суток за трое до встречи со Сталиным.

— Да, но и на военном самолёте ты без приказа не полетишь!

— Ну, почему?… — Оля поднимает руку голосуя, грузовая машина тормозит. — Могут и захватить пассажира, если по пути, особенно такого заслуженного как ты.

— До Качи? — Подбегаю к кабине, в которой сидят молодой парень шофёр и пожилой экспедитор с картонной папкой в руках.

— Залазь в кузов.

Зацепившись за борт и легко отолкнувшись от земли Оля в мгновение ока оказывается в кузове. Навстречу нам по дороге в сторону Севастополя потянулась длинная военная колонна грузовиков, в которой я с удивлением обнаружил собственный прицеп.

Недалеко от Сочи, разъезд Мацеста.

26 августа 1936 года, 22:45.

Устроившись за большим тёплым валуном, скатившимся некогда с крутого горного склона и попавшим в нишу, образованную последним и железнодорожной насыпью, вдыхаю полной грудью солёный морской воздух и слушаю шум, невидимого с моего места, прибоя. Полчаса назад из-за туч вышла луна и осветила желтым светом небольшую пустующую сейчас площадку, зажатую железнодорожными путями и дорогой, по которой за пару часов моей засады проехало в обоих направлениях от силы пяток машин.

Привычно бросаю взгляд на светящиеся в темноте стрелки своих швейцарских часов. "Полчаса назад Оля должна была позвонить Свешникову". Весь путь сюда прошёл на удивление гладко: в Каче за пятьдесят рублей легко нашли моторизованную шаланду, капитан которой уже в темноте высадил нас на пустынный берег невдалеке от железнодорожного разъезда Кара Тобе. Там на втором пути уже стоял в ожидании встречного маленький паравозик, везущий единственный вагон из Евпатории в Сарабуз, где его цепляли к утреннему московскому поезду из Севастополя. Вагон был полон, но проводник, с уважением взглянув на мою форму, легко разрешил нам остававаться во время пути на задней тормозной площадке. Через два часа я, оставив Олю на станции, уже подходил к КПП 44-й отдельной бомбардировочной эскадрильи. Дежурный молоденький лейтенант сразу поняв что мне требуется (сказал, что нужно быстро попасть на северный Кавказ), коротавший ночь за написанием письма, накрыл его картой маршрутов и начал предлагать варианты.

— В Херсон завтра утром летит наш У-2, потом после обеда в Ростов, а там на следующее утро можешь на гражданском в Минводы.

— …

— Или нет, товарищ Чаганов, вот так будет быстрее. Тоже утром, Р-5-й летит в Белореченскую, а там на поезде к вечеру будешь в Минводах. "Белореченская…, она, ведь, на трассе Аэрофлота Москва- Харьков- Ростов- Белореченская- Сочи. Лететь прямо в Сочи, конечно, не желательно, там в связи с пребыванием Сталина, наверняка, ввели усиленный режим несения службы, а в Белореченскую- самое то, через неё и дальше на Туапсе, по словам Оли, сейчас идут все поезда на Сочи, Адлер и Сухум".

— Когда вылетает Р5-й? — Смотрю на часы.

— В шесть тридцать… — взгляд дежурного тоже замирает на секунду на моих часах, но быстро переходит на две звезды на рукаве.

"Да за этот полёт я б последнюю рубаху снял, но часы сейчас самому позарез нужны… Так до вылета ещё два часа".

— Отлично, за полчаса вылета буду как штык. Спасибо, товарищ лейтенант. — С чувством пожимаю ему руку.

— То, что надо….- рассеянно говорит Оля в ответ на мои новости, внимательно рассматривая подходящий к станции поезд. — а в конце состава, что это за два вагона? Мы стоим неподалёку от трёхэтажной водокачки красного кирпича, оговаривая последние детали нашего плана.

— Один багажный… а второй похож на вагон Тухаческого. Видел его неделю назад на станции Инкерман. Вон видишь на выходах вместо проводников- часовые.

— Тогда, пока-пока, действуем по плану. — Оля чмокает меня в щёку и, легко подхватив чемодан, торопится к поезду, из которого начинают неспеша выходить чтобы размяться немногочисленные, страдающие бессонницей пассажиры.

Маневровый паровоз, нещадно дымя, толкает наш евпаторийский вагон по второму пути в направлении железнодорожной стрелки. Оля, пройдя в конец состава и поставив чемодан на землю, вступает в переговоры с охранником багажного вагона. Через минуту, едва не полетев вниз со ступенек, из вагона вылетает Ощепков и подхватывает Олю на руки.

"Опять повезло? Может быть, хотя понятно, что тело Каменева надо срочно везти в Москву, Тухачевский тоже должен присутствовать на похоронах. А ближайший поезд- вот он. Что-то не видно Любы с маршалом, ну так им сейчас не до прогулок под Луной. Всё, Оля зашла в вагон, пора и мне".

Поворачиваюсь спиной к морю и смотрю вверх на склоны гор, поросшие густой растительностью. Показалось, что где-то там мелькнул огонёк. Так и есть, то скрываясь, то на секунду появляясь, два лучика автомобильных фар, делая широкие петли, скользят по склону горы, медленно спускаясь вниз. Минут через двадцать, остановившись на пару минут у выезда на трассу метрах в трёхстах справа от меня, на площадку выехал Форд Б и затормозил. Из раскрывшихся разом назад двух широких дверей выскочили двое высоких мускулистых парней, за ними неспеша- третий с небольшим животиком, водитель остался за рулём, и начали озираться по сторонам.

"Похоже свои"…

Подмигиваю три раза фонариком и, внимательно глядя себе под ноги, иду вдоль путей в их сторону. Не доходя до площадки метров пятнадцати станавливаюсь.

— Ржев. — Во рту пересохло и голос прозвучал хрипло.

— Пенза. — Ответил главный.

Наш с Олей план был прост и незатейлив: она звонит по номеру телефона, что я получил от Свешникова для экстренных случаев и оставляет сообщение от Сергея (так я называл себя если трубку брал помощник), что ему, то есть мне, нужна срочная встреча с товарищем Кировым и он просит встретить его на разъезде Мацеста прямо сейчас. Расчёт был на то, что ближе всего до места встречи охране Сталина и она сумеет опередить всех, даже если разговор будет подслушан.

Поднимаю голову. По трассе с севера со стороны города, подпрыгивая на кочках, несётся грузовой ГАЗ-АА.

"А вот это мне совсем не нравится…. ночью по горной дороге на такой скорости ездят только "наши" люди".

— Ждите меня на выезде на трассу, там где останавливались. — Кричу главному, машу рукой в том направлении и быстро ныряю за ближайший валун.

Резко затормозив, грузовик перекрывает выезд с площадки, тускло освещаемой единственным фонарём, стоящим вблизи путей у стрелки. Из кузова посыпались бойцы с неудобными длинными винтовками. Выскочивший из кабины человек с пистолетом в руке, очевидно их командир, что-то неразборчиво выкрикнул и его подчинённые, человек десять, охватили полукругом стоящий в центре площадки Форд Б и рядом с ним моих встречающих.

— Начальник отделения транспортного отдела НКВД младший лейтенант Дмитриев. Назовите себя.

— Майор госбезопасности Власик. Подойдите ко мне, лейтенант.

"О-па, сам начальник охраны Сталина пожаловал. Значит, серьёзно отнеслись к нашей просьбе".

Начинаю неспеша и пригибаясь по ложбине вдоль железнодорожного полотна уходить от места действия пока его участники заняты друг другом. Достигаю своей лёжки за большим валуном и оборачиваюсь.

"Документы предъявляют, оружие прячут… хороший знак. Доносится властный бас Власика. Приказывает до утра взять под охрану разъезд Мацеста"…