Москва-36

Глава 12

Москва. Белорусский вокзал.

28 марта 1937 года. 15:00.

Паровоз ИС-20 с огромными в человеческий рост колёсами, плюясь на встречающих, толкущихся в нетерпении на перроне, обаками шипящего белого пара, неспешно с лёгкими толчками тянул вагоны пассажирского поезда Берлин-Москва по первому пути вдоль длинного внутреннего фасада железнодорожного вокзала. Мы прилипли к окнам в коридоре мягкого вагона напротив нашего купе: Кольцов, выбритый до синевы, в тёмно-синем шерстяном костюме по последней парижской моде; Антонов-Овсеенко, в костюме попроще, но тоже когда-то из модных и дорогих и я, в пообносившейся, "блестящей в некоторых местах" своей американской паре с признаками чинки и штопки. Как-то в этот раз не вышло прибарахлиться, ввиду отсутствия денег и времени. Даже свой раскошный американский-же дождевик подарил Эйтингону (уж больно он в нём похож на иностранца) и мой небольшой чемоданчик, прошедший со мной через три границы, оказался заполнен буклетами "Сименс", пахнущими духами Жозефины, чем провоцировал здоровую подозрительность у французских, германских и польских таможенников.

Последний толчок и наш вагон замирает напротив раскошного арочного входа в вокзал, блестящего на солнце чисто отмытым витражом, с перрона грянул какой-то марш духовой оркестр, к поезду потянулся народ.

"Приятно… Родина помнит, Родина знает".

Плотный долговязый грузчик, с одного намётливого взгляда разобравший кто есть ху, отодвигает меня плечом в сторону и тянет ручища к чемоданищам Антонова-Овсеенко. Неузнанным ступаю на перрон. "Привет лауреатам третьего международного конкурса им. Шопена!" — гласит кумачовая растяжка над входом. Из соседнего вагона, робко, зажимая уши руками, появляются музыканты: молодые женщины в беличьих шубах и манто, сопровождаемые элегантными мужчинами в шляпах и осенних пальто. К ним пробивается бойкая группа корреспондентов с фотокамерами и букетами жёлтой мимозы.

— Профессор Нейгауз! Попрошу вас в центр! — Звучит визгливый голос главного репортёра, чем добавляет скорби облику музыканту. — Улыбаемся!

— Товарищ Чаганов! — Вижу улыбающееся лицо Кости, прикреплённого водителя. — Как доехали? Хорошо? Законно! Смотрю похудели, но ничего- дома откормитесь, отдохнёте.

По улице Горького, после сноса по плану реконструкции столицы многих зданий, затруднявших движение по ней, за пятнадцать минут доезжаем до Охотного ряда и площади Дзержинского. На улицах всё- как всегда, многолюдно, добавилось, правда, количество автотранспорта: автобусов, троллейбусов, трамваев. И это вдобавок ко второй очереди метро: от Курского вокзала до площади Свердлова и дальше до Сокола.

Комендант, в кабинет которого меня направил дежурный с проходной в Фуркасовом переулке, без лишних слов выдал наган, изъял у меня дипломатический паспорт, выдал служебное удостоверение и два приказа под подпись: первый- назначить т. Чаганова А.И. начальником спецотдела ГУ ГБ (9-й отдел) при НКВД СССР и второй- присвоить старшему лейтенанту госбезопасности Чаганову А.И. очередное звание капитана госбезопасности.

"Скромно, формально, но всё равно приятно".

Поднимаюсь к себе в отдел пешком, решительно отказавшись от лифта, и наблюдаю в смотровые окна необычное оживление у подъезда во внутреннюю тюрьму: легковушки привозящие и увозящие задержанных не простаивают. Вспоминаю как при Ягоде на лестничных клетках зависали весёлые компании дымящих сотрудников, как потом при вступлении Ежова они пропали, трясясь и маясь по своим кабинетам и выдыхая табачный дым в полуоткрытые форточки и вот сейчас, через полгода, на смену страху пришла дерзкая смелость, уверенность в себе и нехватка времени: громкие голоса, весёлый смех и торопливые затяжки.

— Здравствуйте, товарищи! — Широко распахиваю дверь в свою приёмную, правда почему-то без какой-либо таблички.

Восемь пар глаз испуганно поворачиваются на мой голос.

"Дерзкая смелость, говоришь? Больше похоже на картину: ОМОН проверяет регистрацию у таджикских гастарбайтеров. Почему в приёмной шесть столов"?

— Алексей Сергеевич! — Взвывает от восторга моя секретарша Катя. — Приехали! Из сбивчевого многоголосого жалостливого рассказа вычленяю главное: пользуясь отсутствием начальника при молчаливом одобрении высшего начальства, у спецотдела оттяпали две комнаты.

— Вот же гад! — Не думаю, что я сказал это вслух.

Быстро прохожу в свой кабинет, яростным взглядом изгоняю лейтенанта, помощника Язева, из него и открываю платяной шкаф: на плечиках висела безупречно отглаженная форма, сверкнули ордена, а внизу сияли, как яйца у кота, хромовые сапоги. Быстро переодеваюсь, обнаружив потерю нескольких килограмм, затягиваю ремень и с удовлетворением оглядываюсь в стеклянную дверь книжного шкафа.

"Уже лучше, так… где мой тактический камуфляж? Пусть все видят, что я вступил на тропу войны… Война? Без разведки"…

— Катя! — Снимаю трубку с рычага. — Смотайся в магазин на первый этаж, получи звёзды на рукав и шпалы в петлицы. Я зайду попозже расплачусь.

— Капитана получили? — Ойкает секретарша. — Поздравляю! Бегу-бегу.

"Ну посмотрим, что из себя представляет мой обидчик".

Решительно выхожу в коридор, провожаемый любящими взглядами воспрянувших духом подчинённых и стучу в соседнюю дверь с ничего не говорящим номером на ней, ведущую в конфискованное у нас помещение, где раньше распологалось наше отделение дешифровки.

— Алексей, дорогой, заходи! — на пороге появляется слегка раздобревшая с нашей последней встречи фигура Егора Кузьмича Новака, начальника Научно-Технического Отдела из Ленинградского Управления, в форме старшего лейтенанта госбезопасности. — Сколько лет, сколько зим!

— Два лета и две зимы… — усилием воли делаю лицо подобрее. — Вот не ожидал вас здесь увидеть.

— Что же мы на пороге стоим, прошу заходи, Алексей, ничего что я по старой дружбе на ты?

"Искренне рад меня видеть… странно"…

Высокую просторную комнату не узнать, многочисленные письменные столы наших сотрудников бесследно исчезли, а на их месте смонтированы высокие до потолка металлические, пустые сейчас, стеллажи, занимающие всю площадь.

— Кому передали наши комнаты, под что? — На законном основании интересуюсь судьбой утраченного имущества.

— В учётно-регистрационный отдел, — зачастил, оправдываясь, Новак. — под картотеку. Помнишь, Алексей, в 35-ом было решение передать все картотеки в центр? Вот продолжаем работать над этим. Смотри, вот оборудование в Германии закупили: бильдаппарат.

Тонкая узкая рука указывает на стоящий в углу справа от двери коричневый деревянный тумбовый стол с острыми углами.

"А это что за зверь"?

Небольшой электрический двигатель, на валу которого закреплён массивный цилиндр из нержавейки. На него нацелился ручной фонарик с выпуклой линзой вместо стекла и какая-то экзотическая лампочка с нанесённой на внутреннюю поверхность серебрением и глазком в центре вместо нити накаливания.

"Фототелеграф"!

Принцип прост: пятнышко света фонарика пробегает фотографию, закреплённую на быстро вращающемся цилиндре, который также медленно движется вдоль своей оси, толкаемый резьбой на валу. Когда световая точка попадает на тёмный участок фотографии, то большая часть света им поглощается, когда на светлый- отражается целиком в направлении фотоэлемента ("лампы с глазком"). Ток через него колеблется, повторяя форму отражённого светового потока и, следовательно, рисунка сканируемой картинки. Остаётся подать сигнал на усилитель… открываю массивную дверцу тумбы.

"Так и есть, ламповый усилитель, провода от которого идут к встроенным в лицевую панель измерительным стрелочным приборам и телефонному аппарату".

— "Железный конь идёт на смену крестьянской лошадке". — Новак охотно хихикает в ответ на мою шутку. — Поздравляю. Только не понятно мне, Егор Кузьмич, как данный аппарат сможет помочь в поиске преступников?

"Если получать информацию, так из первых рук".

— Очень даже может. — Совсем размякает он, видя что потерпевший ведёт себя спокойно. — Представь, что где-нибудь на Дальнем Востоке задержали неизвестного. Откатали ему пальчики и на таком вот аппарате послали их сюда, в Центральную картотеку. Через пять минут волшебный лучик обежит всю фотобумагу, закреплённую на этом барабане, а ещё через пятнацать- проявленный, закреплённый и высушенный фотоснимок окажется у меня на столе.

Новак победно поднимает указательный палец вверх.

"А затем мощные компьютеры по секретному алгоритму распознавания образов начнут поиск владельца данных папиллярных узоров в базе знаний ЦК (центральной картотеки)".

Заметив что ответ меня не удовлетворил, Егор Кузьмич продолжил уже с меньшим энтузиазмом.

— Ну а дальше я посчитаю дактилоскопическую формулу, возьму увеличительное стекло и пойду в соответствующий раздел картотеки искать владельца присланных отпечатков.

"Это что за формула за такая"?

Почуяв пробел в моих знаниях, Новак снова повеселел.

— По системе Гальтона-Генри имеется три типа папиллярных узоров: петли, завитки и дуги. Именно их можно встретить на каждом из десяти наших пальцев рук. Петли встречаются чаще всего, дуги- реже всего. Каждый палец имеет свой коэффициент. Не вдаваясь в детали, отмечу, что это позволяет разбить все возможные комбинаций типов узоров на 1024 группы, примерно равных по количеству…

"А что неплохо, в 1024 раз уменьшить объём поиска".

— Стоп, стоп, — невежливо прерываю я Новака. — а если нет всех десяти пальцев?

— Да-а, — невесело протягивает он. — если отсутствует один отпечаток, то надо проверить два раздела; если два- то четыре, три- восемь и так далее. Короче, система с одним отпечатком, найденным на месте преступления, не работает вовсе.

"У Оли они могли, конечно, получить постфактум отпечатки каких-то её пальцев, но явно не всех (Пашину квартиру перед уходом она точно почистила)… Так что живём пока"…

— Егор Кузьмич, сознайтесь, — мелькает в голове догадка. — не работает у вас ваша аппаратура как задумано.

— Кто сказал? — Вырывается у него. — Я имею ввиду, почему ты так думаешь?

— Да потому что наелся я шумами на наших телефонных линиях. Поди снимки такие выходят, что мама родная не узнает?

Новак грузно опускается на стул и тяжело вздыхает.

— Вот и немцы говорят, — решается он после минуты колебаний. — что надо качество телефонного канала повышать. Наши специалисты предлагают переходить на ВЧ, вот только сколько их ВЧ- линий? Раз-два и обчёлся… короче, не видать мне ВЧ как собственных ушей. Вот и выходит, куплено дорогостоящее оборудование, а запустить его в дело- нету возможности. Кто виноват? Новак! Хотя договоры заключали да по Германиям катались люди Ягоды: "иных уж нет, а те далече"…

— А что ж вы помещение отжали? Под не работающую-то технику. — Резонно замечаю я.

— А что было делать? — Устало машет рукой поклонник "Евгения Онегина". — Ссориться с самим Шапиро?

"Ну, в общем-то, так я и думал".

— Электрическая схема бильдаппарата есть? — Присаживаюсь на корточки и вновь заглядываю в тумбу.

Новак поначалу не понимает о чём это я, но в следующее мгновение его как пружиной подбрасывает со стула. Передо мной ложится объёмистый том с дерматиновой обложкой.

— Только оно на немецком… — ест меня глазами Егор Кузьмич, продолжая надеяться на чудо.

"Доработать прибор для посылки и приема отпечатков пальцев, думаю, будет нетрудно. Поставить на приемнике тригер Шмитта (двухпороговый компаратор с гистерезисом) и проблема с помехами решена. На максимальной частоте канала три килогерца за минуту можно пропустить до двухсот тысяч пикселей- этого хватит за глаза для хорошего качества отпечатков. Вот с фотографиями будет потруднее: тут нужны градации серого и чем больше, тем лучше. Сколько? Восемь? Шестнадцать? Тридцать два? Станет ясно в процессе работы. Чем больше градаций, тем сложнее приемник. Тогда может лучше с фотографией переходить на радиосвязь, увеличивая пропускную способность за счёт числа радиоканалов"?

— Хорошо, Егор Кузьмич, — поднимаю глаза к потолку. — покумекаю я на досуге над вашей бедой. Только это, буду работать по ночам, днём некогда- рвут на части. Предупредите своих людей и ключик мне от моего бывшего помещения выправьте. Кстати, нужен второй бильдаппарат, чтобы проводить отладку на обоих концах в одном месте, поставьте его рядом с этим. Ещё одно: организуйте мне доступ в фотолабораторию.

— Конечно-конечно, Алексей Сергеевич, сегодня же всё приготовлю, — не верит своему счастью Новак. — второй аппарат возьму в МУРе. Спасибо вам, если честно, не решался сам попросить. А насчёт ключей не беспокойтесь, дам распоряжение дежурному по отделу. Дежурство круглосуточное: он вам выдаст всё что потребуется и нужную дверь откроет.

— Товарищ Чаганов, — после стука в двери показалась Катина головка. — вас к телефону, секретарь товарища Кирова звонит.

Москва, ул. Большая Татарская д. 35.,

ОКБ спецотдела ГУГБ.

Тот же день, позже.

Всю дорогу от Управления до ОКБ ноги то и дело переходили на бег, вызывая недоумённые взгляды прохожих, так что к дверям заветного особнячка я подходил раскрасневшимся с учащённым дыханием.

"Надо возобновить пешие прогулки из дома на работу и обратно, отжимания от пола в кабинете тоже, иначе через десяток лет превратишься в полную развалину".

Тревожные выражения лиц, как и тогда в отделе, обернувшихся на шум распахнувшейся двери, облегчённые выдохи, радостные мужские объятия (начальник вернулся целым домой) и сбивчивые рассказы о том, как мы провели зиму. Завод Орджоникидзе помещения для нас не освободил, наоборот расширяет в них производство "БеБо", беззастенчиво отрывая Лосева и Авдеева от своей работы, ради каких-то мелочных согласований и уточнений.

— Ну давай показывай, Валентин, свой пентод. — Закругляю я вводную часть: все живы, здоровы, чего ещё желать…

Авдеев ("Сколько ему двадцать лет"?), покраснев от удовольствия, ведет нас с Олегом к своему уголку, отгороженному от остальной комнаты шторой, как фокусник картинно отдёргивает её в сторону, открывая длинный стол, больше похожий на верстак, заставленный измерительными приборами, окруживших большой чёрный сундук осциллографа. Мы с Лосевым с завистью посмотрели на идеальный порядок, царящий у коллеги повсюду.

Он щёлкает выключателем настольной лампы и на арене в лучах прожектора появляются две электронные лампы: одна- массивный стальной цилиндр с октальным цоколем ("диаметр сантиметра четыре, высота как бы не пятнадцать"), новейшая продукция завода "Светлана" и маленький на этом фоне стеклянный цилиндрик ("а тут диаметр миллиметров восемь при четырёхсантиметровой высоте") с гибкикими выводами.

"Давид и Голиаф"…

Оба впились в меня глазами, пытаясь понять какой эффект произвела на меня эта презентация.

— Впечатляет, слов нет! — Улыбаюсь я. — Какое анодное напряжение у твоей лампы?

— У стержневой? Шестьдесят вольт! Накал- один и две десятых вольта.

"Потреблять будет раз в десять меньше, чем эта в стальном корпусе, лицензионный пентол от "Радиокорпорэйшн"".

— Максимальная частота? — Для ответа на мой вопрос Авдеев тянятся к пухлому лабораторному журналу, стояшему на полке над столом.

— Мы тут на ней приёмник спаяли, — опережает его Лосев. — так на УКВ в начале метрового диапазона работает хорошо.

"А если "Север" собрать на таких лампах? В кармане такую радиостанцию можно будет носить! В большом кармане… и анодную батарею ещё в килограмм весом".

— Приёмник- это, конечно, хорошая мысль, — подъёмная сила, носящихся в воздухе идей, поднимает меня со стула. — Но военному человеку ближе носимая одним бойцом миниатюрная рация. Представляете что будет, если положить такую рядом с такой, что клепает завод Орджоникидзе? Товарищ Ворошилов снимет последнюю гимнастёрку, но деньги тебе, Валентин, на покупку оборудования для опытного электровакуумного заводика найдёт.

— Ну рассказывай, Олег, — дверь за двумя симпатичными лаборантками закрылась. — какие успехи у нас фронте покорения недопроводников?

"Тесновато здесь"…

Окидываю взглядом "малую" лабораторию, в которой собраны устройства, приборы и материалы для полупроводникового производства: высокая башня бестигельной зонной плавки, рядом массивный цилиндр йодидного реактора, дальше устройство для вытягивания стержней из расплава, стеллаж с установкой для ориентации слитка по кристаллографическим осям, съёмная четырёхзондовая головка для измерения удельного сопротивления, прибор для измерения времени жизни и так далее. Хорошо, ещё что есть у нас в наличии большой склад, под завязку забитый пузатыми стеклянными бутылями с щелочами, кислотами, деионизированной водой и сверхчистыми материалами. Само собой наша гордость, прецизионный токарный станок, стоит в большой комнате и лабораторию не захламляет.

"Нахмурился, да понимаю я, что это- от силы половина оборудования, необходимого для производства обычного полупроводникого диода, но что делать"?

— Успехи, говоришь? — Лосев открывает лабораторный журнал с надписью "Кремний". — Их есть у меня, как говорит Аркадий, наш новый практикант из Бауманки. Вот последняя партия дюймовых пластин толщиной четверь миллиметра: среднее удельное сопротивление равно 10 ом*см, что на четыре порядка меньше собственного кремния, но всё ж таки говорит, что чистота кремния не хуже 99.9 %. Кстати, получил на прошлой неделе письмо от НИИ-9, они собрали точечно-контактный диод на наших пластинах осенних одноомных пластинах и пищат от восторга- чувствительность приёмника увеличилась на тридцать процентов.

"Ну, тут не столько чистота материала, я думаю, сколько, то что удалось получить монокристал"…

— Время жизни и на новых пластинах нашим осциллографом измерить не удалось…

"Значит меньше одной микросекунды, тогда, скорее всего, никакого монокристалла не получилось и дело, действительно в лучшей очистке материала".

— Перехожу к германию, — Олег охотно тянется к журналу с надписью "Германий".- тут всё неплохо: зонная плавка за сорок- пятьдесят проходов чистит материал до удельного сопротивления 40 ом*см, что лишь на треть меньше собственного. Из литра 45 % раствора двуокиси германия вышло двести грамм чистого матриала или после плавки, резки, шлифовкии травления тридцать дюймовых пластин. Половину потратили на отработку операции вплавления индия. Итак, получено около ста работающих диодов, можешь посмотреть вольт-амперные характеристики в журнале, но работали они хорошо на пластине и сразу после разрезки на кристаллы. Как только мы припаяли контакты, выпрямляющий эффект пропал: вместо диода получился кусок полупроводника.

"Не ожидал такой прыти…, думал что к середине года только подойдем к сплавному диоду. Не успел, а точнее, не захотел заранее вываливать на Олега всю информацию".

— Понятно, — киваю головой. — германий при нагревании поглащает медь. Ты ведь медный провод паял, так? Измерь сейчас время жизни, наверняка упала с одной милисекунды раз в сто, а то и тысячу. Медь создаёт в германии центры рекомбинации, которые поглащают носители.

— И что делать? — Повесил голову Олег. — Осталось всего пять пластин.

— Нужно нагреть контакт градусов до семисот, приложив золото. Оно хорошо вытягивает медь, должно помочь.

— Вытягивает? — Сомневается он.

— Именно, градиент концентрации для этой пары большой и, следовательно, вектор диффузионного потока тоже, поэтому диффузия меди в германий происходит быстро. Но диффузия меди в золото будет проходить ещё быстрее…

— Ничего не хочешь мне рассказать? — Лосев внимательно смотрит мне в глаза.

— Лучше тебе не знать, — не отвожу взгляда. — но учти, подсказки из-за кордона почти на исходе. Скоро придётся полагаться исключительно на себя.

Москва, Докучаев переулок, 12.

Позднее, тот же вечер.

Закончили втроём обсуждать возможные схемы радиостанций уже к одиннадцати вечера. Пока осталось два варианта: "Север-бис" с кварцевой стабилизацией и "хэнди-токи" аналог американской SCR-536, первой радиостанции, помещённой в телефонную трубку, работающую на дальность до полутора километров. Я был категорически против второго варианта, так как мне было очевидно, что наладить массовый выпуск стержневых ламп будет невозможно и поэтому и предлагать надо модели для ограниченного применения, для разведки, штабов дивизий и выше, но никак не для взвода, танка или самолёта, для которых потребуются миллионы таких ламп. Посопротивлялся, а потом махнул рукой, решив, что эффектная презентация возможностей стержневых ламп- дело самоценное, и пусть военные решают что им и как выпускать.

Домой с работы поехал на метро, на "Комсомольской" прошёл мимо колонны "для объявлений". Судя по месту отметки, сообщение от Оли ждёт меня на Озерковской набережной у пешеходного Зверева моста через Водоотводнй канал, недалеко от ОКБ.

"Очень кстати, туда я смогу попасть через дворы, минуя проходную. Взялись за меня плотно, вот и сейчас сзади метрах в десяти, не особо скрываясь, маячит топтун в бушлате и заячьей шапке. Плевать, всё равно зайду к Паше! Пусть Ежов знает, что я от своих людей не отступлюсь". Захожу в подъезд, сопроводающий остаётся снаружи, вытягивает шею, пытаясь в темноте разглядеть номер дома.

"Что-то долго не открывает, заснул"?

Бросив крутить бабочку механического звонка, стучу в дверь кулаком. Наконец внутри что-то грохочет и слышится скрежет снимаемой цепочки.

— Чего надо?! — Заряд водочного перегара бьёт мне в нос. — Алексей! Живой!

— Не дождутся! — Закрываю за собой дверь на засов, знаками показываю Паше чтобы шёл на кухню.

— Хорош! — Открываю на кухне водопроводный кран. — Профессор кислых щей!

В галифе на босу ногу, в нижней рубахе, небритый, со всклоченными седеющими волосами, он был похож, скорее, на извозчика после долгого трудового дня.

— Алексей! Живой! — громко кричит он и затем тихо и совершенно трезвым голосом. — Где Аня?

— Я её спрятал, с ней всё в порядке. — Шепчу ему на ухо. — Как ты? — Отстранили от службы, КБ закрыли, мне предъявили обвинение в финансовых нарушениях. — Частит Ощепков глупо улыбаясь. — Алексей!

— Живой! — Отвечаю первое, что приходит на ум. — Приходи завтра вечером ко мне в ОКБ, поговорим.

Москва, площадь Дзержинского. НКВД.

29 марта 1937 года. 15:15.

"У-уф, всех вроде бы приставил к месту"…

Отсюда и до после обеда вёл беседы с каждым из сотрудников спецотдела: обнаружил двух совершеннейших психов- ясновидящих. Прошедших этот первый фильтр, под строгим присмотром Кати усадил писать контрольную.

"Пора ставить процесс дешифровки сообщений на научную основу, без всякого там ясновидения, мистики и прочей чертовщины, как оно было при прежнем руководстве"! Конечно, с наиболее одиозными представителями старой школы я расстался ещё полгода назад при вступлении в должность, но, как выяснилось, некоторые пробрались в спецотдел "нового строя", то ли по блату через Язева, то ли по моему недосмотру. Спешил сегодня утром в темноте в управление и пришла мне в голову мысль как отобрать к себе в команду самых достойных.

Читал когда-то книжку по определению IQ, так вот несколько примеров тестовых заданий, приведённых в приложении, пришлись очень кстати. Смесь задачек на логическое и пространственное мышление, проверка памяти, способности сопоставлять и обобщать известные факты, всё это идеально подходит для отбора кандидатов в спецотдел "новейшего строя", который должен уместиться в двух комнатах оставшихся у меня в наличии как результат выхода нового штатного расписания, где число сотрудников и помещений должно быть сокращено вдвое.

"А что делать"?

Пытался вчера весь день пробиться на приём к Ежову, но тщетно: "Нарком не принимает, пишите докладную"… Подумал, подумал и решил (тем более Киров в Киеве на пленуме ЦК КпбУ, да и не набегаешься по пустякам к своей "крыше"), что "Нет худа без добра". Ну и объявил спецотдельный кастинг, где на каждое вакантное место будет два кандидата или даже больше, так как всех сотрудников ОКБ в количестве десяти человек я посчитал успешно прошедшими испытание. Тайно гордясь своим творческим продходом, соединил два бильдаппарата (быстро Егор Кузьмич подсуетился) куском телефонного провода, размножил варианты анкет на импровизированном копировальном аппарате, оставил народ писать тест, а сам быстренько набросал принципиальную схему доработки фототелеграфа и вызвал техника из ОКБ, воплотить задуманное в стекле и металле.

— Разрешите, Алексей Сергеевич? — В кабинет вплывает Катя и, волнуясь всем телом, плывёт к столу держа в руках свежеотпечатанные листки со списком сотрудников, расположенных в порядке убывания свежерассчитаных коэффициентов интеллекта.

"Неожиданно… А у меня в отделе-то башковитый народ работает! Десять человек попали в группу с АйКью более 130 баллов. В среднем таких должно быть лишь два процента, а у меня- целых десять"!

Беру в руки красный карандаш и провожу черту, безжалостно отделяя "зёрна от плевел" на уровне 110 баллов.

— Эх, жалко, наш Макар не прошёл… — искренне вздыхает Катя.

"Распустил её, из-за спины в мои бумаги заглядывает".

— Какой Макар?

— Певец наш, — тычет в последнюю строчку списка. — он выступал на последнем дне чекиста со своей песней. Очень понравился товарищу Ежову…

"Единственный в группе меньше восемидесяти баллов! Это ж в в нижних двадцати процентах, в среднем по планете…. не в нашем отделе. Может оставить? Вдруг из него потом Юрий Никулин получится, выйдет, что я душил будущее нашего искусства"…

— Нет, справедливость превыше всего, — размашисто расписываюсь в углу на первой странице. — пусть поёт в ВОХРе, там сейчас людей не хватает.

Глухо похрюкивая, завонил внутренний телефон, поднимаю трубку.

— Товарищ Чаганов, — взволнованно дышит в трубку сам Шапиро. — у шестого подъезда вас ждёт автомобиль наркома. Быстрее, вас ждут в Кремле.

Хватаю с вешалки шинель и бегу к лестнице, прыгая через две ступеньки через минуту оказываюсь во внутреннем дворе, где порученец распахивает передо мной высокую дверь наркомовского "Паккарда", перегородившего выезд на Малую Лубянку. В обитой чёрной кожей салоне автомобиля пусто. Шлёпаюсь на широкий диван, с металическим лязгом, как затвор пушки, закрывается дверь и махина авто плавно стартует на пустой улице. Постовой милиционер перекрывает движение на выезде на площадь Дзержинского.

"Ежов- всё"?

Мелькает шальная догадка, но короткий путь в Кремль не позволяет обдумать эту сладкую мысль…. в плане моих перспектив. Не останавливаясь, лишь чуть притормозив, проезжаем ворота Спасской башни, пролетаем по пустым дорожкам вокруг Сенатского дворца и тормозим у того незаметного подъезда, через который в прошлом году Киров выводил из своего кабинета. По узкой каменной лестнице мы с порученцем поднимаемся на второй этаж, где небольшом пятачке лестничной клетки нас останавливает охранник, сержант ГБ, проверяет наши удостоверения и пропускает на этаж. По длинному безлюдному коридору, устланному красной ковровой дорожкой, мимо высоких кабинетов с высокими дверями, спешу за шагающим впереди порученцем. Он открывает одну из них и мы попадаем в просторную приёмную с тремя письменными столами, один из которых был заставлен телефонами, второй бумагами, а третий совершенно пуст.

— Алексей! — Громко кричит Власик на весь зал, поднимается из мягкого кресла, стоящего у третьего стола, и идёт ко мне, растопырив руки. — Дружище!

Секретарь, сидящий за столом с бумагами, испуганно оборачивается на дверь, ведущую в кабинет Сталина, нервно обмакивает перо в чернильницу и что-то записывает в лежащую перед ним тетрадь.

Повелитель телефонов, невысокий коренастый, наголо стриженный, мужчина средних лет в кителе защитного цвета без знаков различия, снисходительно улыбается одними губами, наблюдая за сценой братания майора и капитана госбезопасности.

— Мы с тобой даже не выпили тогда, — гремит на всю приёмную бас начальника охраны. — а я тебя должен до смерти водкой поить, закон такой!

— Вы же знаете, Николай Сидорович, — пытаюсь освободиться из его крепких объятий. — мне до смерти одной бутылки и хватит, не выносит её организм.

— Товарищи, тише, — слышится тихий и бесстрастный голос повелителя телефонов, когда смолкает приступ смеха Власика. — товарищ Сталин ждёт вас, товарищ Чаганов. Сдайте, пожалуйста, оружие.

Спохватившийся начальник охраны принимает у меня наган и запирает его в ящике своего стола, а передо мной распахивается сначала первая, а затем вторая дверь в первый кабинет страны.

— Проходите, товарищ Чаганов, — слышится негромкий, с лёгким кавказским акцентом, голос. — ждём вас.

Хозяин кабинета, стоящий в центре комнаты, коротко жмёт мне руку и гостеприимно машет рукой, с зажатой в ней трубкой, в сторону стола, за которым расположились Ворошилов, знакомый по портретам начальник генштаба маршал Егоров, малознакомый комкор и, нахмурившийся при моём появлении, Ежов.

— Присаживайтесь… — Сталин поворачивается и неспеша идёт в сторону своего стола. На "ватных" ногах бреду к столу заседаний и опускаюсь на ближайший свободный стул напротив Ежова и рядом с комкором.

— Товарищ Урицкий, начальник Разведупра, — Сталин чиркает спичкой и раскуривает потухшую трубку, мой сосед. — предлагает создать при Генеральном штабе группу по дешифровке радиограмм с вами, товарищ Чаганов, во главе. Скажите, это правда, что вам удалось в Испании подобрать ключ к германской шифровальной машине?

Дверь в кабинет открывается, в комнату заходит Молотов, кивает головой хозяину и молча занимает место рядом с Ворошиловым. Поворачиваю голову назад и пытаюсь подняться на ноги, но подошедший Сталин кладёт руки мне на плечи.

— Сидите, товарищ Чаганов, в ногах правды нет. — Ароматный табак из трубки бьёт мне в нос и вызывает приступ кашля, давая время собраться с мыслями. Насмешливые взгляды следят за каждым моим движением пока я наливаю воду из графина, стоящего на столе и пью её мелкими глотками.

"Начали обсуждать вопрос с Урицкого, самого младшего. Значит ещё ничего не решено, хотя Ежов, похоже, не против от меня избавиться".

— Да, товарищ Сталин, это так, — выбираю себе точку на дубовой панели, которыми отделаны стены, поверх головы Ежова. — но чтобы всем собравшимся было понятно, нужно сделать некоторые пояснения. Эта расшифровка стала возможной ввиду грубой ошибки германцев в порядке обмена ключами во время сеанса связи. После героической операции отряда товарища Мамсурова в аэропорту Севильи (Ворошилов закрутил головой, пытаясь уловить реакцию собравшихся на эти мои слова), в результате которой была добыта "Энигма", и на фоне общих неудач испанских националистов на фронте, они усложнили процедуру связи и исправили эту ошибку.

— Выходит, расшифровывать новые радиограммы вы не можете? — Нервно спросил Егоров, Ежов насмешливо ухмыльнулся, Урицкий опасливо поёжился.

— Я считаю, — меня не так-то легко спровоцировать на резкость. — что Генеральный штаб и Разведупр РККА очень своевременно подняли вопрос о создании специального дешифровального центра. Количество радиограмм, требующих расшифровки будет расти: сейчас их сотни в день, а во время войны их будут многие тысячи. Они будут содержать не только военные, но и дипломатические тайны, промышленные секреты. Для того, чтобы разгадать этот вал шифровок возможностей даже большой группы людей недостаточно. Нужно создать специальную технику для автоматизации процесса дешифровки, подобрать и обучить людей и главное- удержать эти мероприятия в полном секрете, чтобы ударить по врагу этим нашим знанием в решающий момент. (В комнате установилась полная тишина, так что стало слышно шуршание кожаных сажек Сталина по мягкому ковру).

— Понятно, — заспешил я, почувствовав момент, — что работу большой организации скрыть будет трудно, поэтому одновременно с её созданием, надо будет организовать компанию по обману противника, по вводу его в заблуждение. В этом, пожалуй, и без меня разберутся, а вот что касается технической части, тут я готов дать подробные разъяснения, так как много об этом думал в Испании.

— Это что же выходит, — поворачивает ко мне свою голову, с мясистым сизым носом, Егоров и неприязненным взглядом изучает меня. — наша радиослужба тоже уходит в этот, с позволения сказать, Центр? Не много ли на себя берёшь, капитан?

— Радиослужбу лучше оставить в НКО, — пропускаю мимо ушей последний вопрос маршала, такими наездами меня уже не напугать. — а Центр будет получать от неё перехваты радиограмм. Ещё одно, в связи с развитием коротковолновой связи и направленных антенн, службу радиоразведки надо укрепить: увеличить число пунктов радиоперехвата, вынести их в море, приблизив к границам предполагаемых противников.

— Это как, — всё более раздражается Егоров. — выходит, мы на дядю работать будем, а он будет решать, что нам положено знать, а что нет?

"Дядя" молча теребит луч большой нарукавной звезды Генерального комиссара госбезопасностии не спешит вступать в дискуссию.

— Центр можно создать при Совете Народных Комиссаров, — поднимает голову, молчавший до сих пор Молотов, — а НКВД и НКО будут получать расшифровки через своих представителей.

"А что логично, никто не хочет зависеть от "дяди". Быть при СНК очень даже неплохо, ведь неизвестно сколько денег не дойдёт до Центра, если получать финансирование через НКВД".

— Как при СНК? — Ежов и Егоров синхронно повернулись к Молотову. — Вы что же свою разведку хотите…

— Спасибо, товарищ Чаганов, можете быть свободны, — раздается сзади тихий сталинский голос. — попрошу вас к завтрашнему дню предостовить в ЦК свои предложения касательно Центра. Вы, товарищ Урицкий, тоже свободны.

Взмокший выхожу в приёмную, машинально получаю от Власика наган, ко мне подходит порученец наркома.

— Будете ожидать товарища Ежова?

— Нет, я в ОКБ, здесь неподалёку.

— Хорошо, тогда пройдёмте я выведу вас из Кремля.

"Пятая, шестая…. десятая балясина ограждения Озерковской набережной, если считать от Зверева моста".

Останавливаюсь, поворачиваюсь к каналу, достаю из кармана специально купленную пачку "Беломора" и осторожно оглядываюсь по сторонам. Сумерки.

"Никого, лишь на другом берегу у проходной ткацкой фабрики какое-то оживление". Достаю папиросу, закусываю мундштук и чиркаю спичкой. Коробок летит вниз в воду, наклоняюсь вниз, шарю левой рукой под балясиной и нащупываю закладку.

"Есть"!

Выпрямляюсь, оборачиваюсь и нос к носу сталкиваюсь с невесть откуда взявшимся высоким парнем.

— Папироской угостишь? — Дышит он на меня тыквенными семечками.

— …

Киваю головой и лезу в карман за "Беломором". "Стрелок" ловко щелчком по донышку пачки выбивает папиросу, как фокусник одной рукой открывает коробок, достаёт спичку, зажигает её, даёт мне прикурить и закуривает сам. Заворожённо смотрю на мельканием пальцев.

— Бывай, покедова. — Легко хлопает меня по боку и, подмигнув, исчезает в темноте.

Продолжаю судорожно сжимать в левом кулаке закладку.

"Как из-под земли вырос, ниндзя блин…. да это же- карманник"…

Так и есть, из левого кармана шинели пропала сдача с десятки, оставшаяся после покупки в ларьке папирос.

"Когда успел? Неужели за то время, что я сидел на корточках? Удостоверение и наган на месте, ну и слава богу".

Сворачиваю на Большой Татарский, освещённый лучше других и двигаю в направлении проходной завода Орджоникидзе. "Будка" этого "стрелка" показалась мне знакомой… "Надо будет покопаться в памяти".

Хочу срезать путь к заводу через скверик, но сразу после поворота под тусклым фонарём, едва освещающим вход в подворотню, чья-то сильная рука тянет меня под арку. "Стрелок", это был он, прикладывает палец к губам и закрывает ворота на засов. Затем осторожно вылядывает в щель в воротах, знаком приглашая меня сделать то же самое. Через несколько секунд в свете фонаря на повороте к Малой Татарской появляются две фигуры.

— Куда он делся? — спрашивает первая.

— А чёрт его знает. — Отвечает "заячья шапка", мой вчерашний "хвост".

— Давай, ты- к проходной завода, а я- на Малую.

И рванули в разные стороны, как ошпаренные.

— Гвоздь! — Осеняет меня. — это ты?

— Я, Лёха, я… — Цыкает зубом тот.

Обнимаю своего старого друга- беспризорника, перед глазами, как в кино, мелькают сценки из прошлого: вот мы с ним в угольном ящике под вагоном, как щенки, жмёмся друг другу пытаяс согреться, вот, под голодными взглядами других ребят, делим натянутой суровой ниткой краюху чёрного хлеба, украденную на рынке, вот устраиваемся на ночлег в огромных асфальтовых чанах, стоящих вдоль улиц. Наши пути с ним разошлись в двадцать шестом в Самаре недалеко от пристани, когда убегая от облавы сотрудников ОГПУ, я зацепился полами своего длинного зимнего пальто, в котором ходил и летом, за деревянный забор, а Гвоздь с ребятами, благополучно перемахнув через него, нырнули в проходной двор.

"Благополучно… а, ведь, по сути это малозначительное событие послужило жизненным водоразделом: и сейчас перед вором-карманником стоит капитан ГБ".

Гвоздь виду не показывает, но чувствуется, что он тоже рад встрече.

— А чо это легавые тебя пасут? Ты ж у них в авторитете?

— Как видишь и так бывает…

— Ну да, по нонешним временам обычное дело. — Понимающе кивает головой Гвоздь. — Лёха, ты-ы. А мы с корешами гадали: твоя афиша, али нет. Ты куда? На завод? Пойдём провожу. Гвоздь уверенно, несмотря на наступившую темноту ведёт меня вдоль заводской ограды ко второй проходной, той что со стороны водоотводного канала.

"Эта нежданная встреча- часть дьявольской игры Ежова или произошёл тот случай, который известен каждому сотруднику Лубянки и который бывает только раз в жизни. Со мной, впрочем, чаще. Если это игра, то почему Гвоздь? Его я вообще мог не вспомнить… Логичнее подвести кого-нибудь бывшего студента из нашей ленинградской коммуны или лучше студентку, Любу, например". Мой проводник останавливается метрах сорока от проходной.

"Плотно обложил меня Ежов, не вырваться из-под его колпака. Я даже ответить Оле не смогу на её послание. Надо решаться. Не должен он меня продать, или я совсем не разбираюсь в людях. Может быть на это и расчёт"?

— Помощь мне нужна твоя, Гвоздь. — Кладу ему руку на плечо. — Подруга у меня была в Подмосковье, в Чурилково. Найти её надо, денег передать.

Лезу по карманам, нахожу потерянную сдачу на прежнем месте.

— Вот, тут восемьсот рублей, — сую деньги другу. — на словах передай чтоб не писала больше, что если хочет меня увидеть, то пусть сама приезжает в Москву. Только ты осторожно там, зовут её Маша, невысокая, русые волосы, красивая, работала в местной школе уборщицей. Но имя лучше не называй, не знаю по какому паспорту она там прописана.

— Не боись, сделаю, — Гвоздь явно удивлён услышанным и польщён моим доверием. — я добро помню. Это же тогда в Самаре легавых задержал, с меня причитается.

"Не благодари лучше".

— Ты прости, Николай, — вспомнил настоящее имя Гвоздя. — что я к тебе с просьбой, как отобьюсь от своих врагов, тогда и ты ко мне за помощью обращайся, помогу. Обычно каждый день часа в три-четыре я пешком иду на завод Орджоникидзе с Лубянки. А сейчас прощай, спешить мне надо.

"Крепко Ежов взялся за нашего брата".

Смотрю на бледное осунувшееся лицо Ощепкова, перечисляющего в чём его обвиняют и холодок пробегает по коже: нецелевое расходование средств, хищения в крупном размере в составе группы неустановленных лиц, самоуправство. Хорошо, конечно, что статьи не политические, но светит ему вполне реальный срок, до восьми лет.

"Кстати, это и удивительно, ведь в "прошлой жизни" Паше сразу впаяли пяьдесят восьмую и полетел он белым лебедем в солнечный Магадан, а сечас его мурыжат уже третий месяц, убеждают выдать сообщников… По понятиям, ведь, мы делили пашино кабэ, а не по закону: вывели активы из НКО, с ведома врага народа Ягоды. Хотя как раз ничего удивительного в этом нет: Ежов собирает компромат на меня, зачем ему скальп Паши? Тут игра идёт с куда как большими ставками. Или это у меня паранойя"?

Авдеев, вернувшийся недавно со "Светланы", где в заводском КБ изготовили первую партию стержневых ламп, рассказал, что директора Векшинского вызывали в НКВД. В Большом Доме он встретил Акселя Берга, также пришедшего на допрос. Оба приглашались для дачи показаний по делу руководства морского отделения Остехбюро, арестованного в феврале. Та же судьба, похоже, ждёт и московское руководство: уже объявлено, что бюро переходит из ведения НКО в наркомат оборонной промышленности.

"Может и "дело Ощепкова" связано с этим"?

— Пойдём, пройдёмся…

Выходим на воздух из лаборатории и неспеша бредём по заводским дорожкам.

— Вот что, Паша, в обиду я тебя не дам. — Уверенность так и пышит из меня. — Завтра же пойду к Ежову просить за тебя. Но и ты не раскисай. Бросай пить. А чтобы отвлечь тебя от грустных мыслей, прошу тебя помочь мне в одном деле.

Это дело, а именно, рассчёт параметров феррит-диодных ячеек давно лежит тяжёлым камнем на моей душе.

— Ты, ведь, инженер- электрик, правда? — присаживаемся на деревянную лавочку перед заводской столовой. — Энергетический институт. Короче, имеются некие ячейки, состоящие из сердечников, обмоток и диодов. Электрическая схема прилагается, как и вольтамперные характеристики диодов, данные петли гистерезиса тороидальных сердечников. Твоя задача, рассчитать оптимальные параметры этих ячеек: количество витков обмоток, данные намоточного провода, напряжение питания, рабочую частоту.

— А для чего эти твои ячейки? — Живо интересуется Павел.

— Хочу заменить ими реле в вычислительной машине, это позволит поднять частоту работы вычислителя, не будет износа контактов.

— Интересно, — протягивает в раздумье Ощепков. — только какого же размера будет эта ячейка? Ты только представь сердечник трансформатора. Да и по частоте выигрыш будет небольшой: ну в десять- двадцать раз. Зато потребление энергии возрастёт тысячекратно. Ты представь себе потери в сердечнике от вихревых токов.

— Сердечники будут из нового материала- феррита, с большим сопротивлением. Так что потерями в сердечнике можно будет пренебречь.

— Тогда другое дело, — веселеет мой собеседник. — не слыхал о таком, что-то новое, наверное. Покажи мне его.

— Пока ещё не готов, получили только габаритно-весовой макет. "Ну а как назвать эти первые образцы, которые Авдеев привёз из Ленинграда из лаборатории постоянных магнитов ВНИИ токов высокой частоты, заказанные ещё год назад? И подробную рецептуру расписал, и техпроцесс разжевал. А поди ж ты, повторяемости электрических параметров нет от слова совсем".

— Ты прямо кладезь знаний, — грустно, но по доброму улыбается мой друг. — как Аня. Ночи напролёт за книжкой.

Отрицательно качаю головой на его вопросительный взгляд, мол, нет никаких новостей от неё. Закладка продолжает жечь правый карман галифе. Провожаю Пашу до проходной и беру там ключ от красной комнаты. Подшивать старые центральные газеты, ключая "Известия", с некоторых пор стали по моему предложению. Действительно, не бежать же в Ленинскую библиотеку, когда возникнет нужда расшифровать очередное Олино послание.

Москва, Государственная плановая комиссия,

пл. Куйбышева, 1.

31 марта 1937 года. 09:00.

Столь ранний посетитель в форме капитана госбезопасности вызвал в секретариате Госплана СССР лёгкую панику. Его председателя, т. Смирнова Г.И., назначенного на эту должность месяц назад вместо пошедшего наверх т. Межлаука В.И., на месте не оказалось, никого из заместителей тоже, поэтому секретарь председателя товарищ Бомбин, обзванивая начальников отделов и не находя никого из них, потихоньку закипал и вскоре был готов взорваться.

Последние два дня я плотно занимался подготовкой предложений по Центру дешифровки. Но только этим решил не ограничиваться и помимо собственно Центра, включил в список вновь создаваемых предприятий СКБ и опытный электровакуумный завод при нём (разработка и выпуск стержневых ламп), СКБ полупроводниковой техники и опытный завод при нём, завод конденсаторов (постоянных и переменных) с цехом кварцевых резонаторов, завод резисторов (постоянных и переменных) и трансформаторный завод с цехом по производству ферритовых сердечников. Заводы должны быть объединены в один главк.

Показал проект предложений, вернувшемуся из Киева Кирову, он сразу понял мою идею, но предложил прежде всего создать единый наркомат Радиотехнической промышленности, куда войдут все радиозаводы, сейчас разбросанные сейчас по разным наркоматам. Затем посидел, подумал ещё и заключил.

— Радиозаводы, конечно, надо объединять под одну крышу, — Киров сам разливает чай, внесённый в кабинет миловидной помощницей. — но лучше в виде главка в Наркомате Оборонной промышленности. Тогда они будут иметь первоочередное снабжение.

Сергей Миронович позвонил по "вертушке" Сталину, кратко объяснил ситуацию, тот предложил согласовать все вопросы с Госпланом. И вот я я здесь в секретариате плановой комиссии в удобном кожаном кресле со свежей "Правдой" передо мной. В приёмной плавает аромат свежесваренного кофе, предательски просочившегося сюда откуда надо.

"Наши всё таки взяли Теруэль"!

Как всегда репортажи из Испании на первой полосе.

— Товарищ Чаганов, — Бомбин с невысоким лысоватым мужчиной, похожим на гражданина Корейко, только без нарукавников, неслышно подкрались ко мне по мягкому Ковру. — это- товарищ Атипенко, заведующий сектором отдела лесной промышленности. Он поможет вам с вашими документами.

— Очень приятно, товарищ Антипенко. — Протягиваю ему руку.

— Моя фамилия Ати-пенко… — рука Корейко дёргается в моей.

"Понятно, ты не против, но не такой как все- атипичный".

Приходит на ум подходящая ассоциация.

— Позвольте, товарищ Бомбин, — вырывается у меня. — почему лесной? Мне нужен специалист по радиопромышленности.

— Не волнуйтесь, товарищ Чаганов, — пугается тот. — Александр Иванович наш старейший сотрудник. При Глебе Максимилиановиче (Кржижановском, первом главе Госплана) был начальником балансового отдела. Вы знаете как он умеет считать? Скажите, товарищ Атипенко, сколько будет 836 умножить на 423?

— 353628. — Гордо отвечает Корейко, помедлив самую малость.

"Ну и что это, блин, доказывает? Эдак и я могу".

Вдвоём с Атипенко заходим в тесную комнату с единственным высоким узким окном, в верхней части которого на солнце ярко блестела звезда на шпиле Спасской башни.

— Давайте я быстро при вас просмотрю ваши документы, — сухо говорит завсектором, всё ещё расстроенный моей прохладной реакцией на демонстрацию его феноменальных способностей. — и задам вопросы, если потребуется.

"А читает медленно, шевелит губами как малограмотный. Запишем в загадки"…

— Что, пять заводов? — Даже подпрыгивает на стуле Атипенко.

— А также два СКБ и главк (так я назвал Центр дешифровки в своей записке). — Спокойно добавляю я.

— Да знаете ли вы, на всю третью пятилетку запланировано финансирование в размере 850 миллионов рублей? — Мой собеседник переходит на драматический шопот.

Дверь открывается и в комнату с тихим "здрасьте" проникает совслужащий, укрывается за своим столом у стены, быстрым острым взглядом окидывает мою форму и радостно затихает.

— Один только завод будет стоить от двадцати пяти до тридцати миллионов рублей и это без учёта затрат на расширение сырьевой базы…

— Какой завод вы имеете в виду? Лесопильный? — Мстительно улыбаюсь я.

— Почему лесопильный? Сборочный… — Тушуется мой собеседник. — Извините, я оставлю вас на секунду.

Как только за ним закрывается дверь, оживает давешний совслужащий.

— Товарищ капитан госбезопасности, это Атипенко- подозрильный типчик. — Сигнализирут он. — Старые работники поговарили, что его погнали из начальников отдела за участие в оппозиции.

— Разберёмся… — Обжигаю злым взглядом добровольного помощника.

"Кому война, а кому мать родна"…

Возвращается как в воду опущенный Атипенко.

— Вы же понимаете, товарищ Чаганов, — продолжает вяло возражать он. — что для этих заводов попросту нет кадров. В радиопромышленности работает всего двадцать семь тысяч человек. В САСШ…

— Вот вы и должны запланировать их подготовку, — грубо перебиваю я его. — открытие соответствующих техникумов в местах строительства заводов, подать заявки на распределение молодых инженеров. Это же ваша работа. Встречаемся через три дня. Я жду от вас конкретных предложений.

— Хорошо. — Наклоняет голову он.

— И ещё. В приложении указан список необходимого оборудования. Посмотрите, что можно достать у нас в стране. Если найти не удастся, вместе обсудим возможность закупки его за границей.

— Желаю успехов, Александр Иванович, — пожимаю руку Атипенко. — у вас три дня.

Московская область, Мещерино,

Дача Ежова.

3 апреля 1937 года 03:00.

— Ну, вздрогнули. — Хозяин дома, босой, в нижней рубахе и синих галифе, чокнулся стеклянной гранёной рюмкой-лафитником с гостями и залпом, не морщась, выпил до дна.

В просторной жарко натопленной гостиной в углу за небольшим журнальным столиком сидели трое: нарком внутренних дел, начальник ГУГБ Фриновский и начальник Секретариата НКВД Шапиро. Сидели в углу за столиком, хотя в центре комнаты присутствовал длинный обеденыый стол; пили и закусывали из дешёвой посуды, хотя посудный шкаф-горка блистал хрусталём и фарфором; говорили вполголоса, как прислуга в ожидании приезда хозяев.

— Хороша, — крякает от удовольствия глава госбезопасности и поворачивается к последнему. — где достал?

Шапиро с обречённым видом сделал неполный глоток, поперхнулся и начал судорожно кашлять. Собутыльники с весёлым сочуствием принялись лупить его по спине.

— Родственник… с первого спиртзавода… привёз, — хрипит он. — с этого года будут выпускать: "Московская особая" двойной очистки. Видишь белым сургучём закупорена.

Ежов берёт в руки бутылку и рассматривает бело-зелёную этикетку.

— Ты закусывай, Исак, — Фриновский заботливо насаживает на вилку кусок, очищенной от костей, селёдки, сочащейся жиром, и суёт её ему в рот. — это соловецкая, бывал на Соловках? Шапиро уклоняется от вилки и рукой смахивает свою рюмку со стола, которая разбивается о пустую бутылку, валяющуюся под ногами.

— Не хочет… — в голос смеются Ежов и Фриновский.

— Не хочу, — неожиданно твёрдо подтверждает он. — Николай Иваныч, ко мне снова подходил бывший секретарь Косиора (член Политбюро, первый секретарь ЦК КПУ), передал просьбу Станислава Викентьевича о встрече.

— Скоро все они будут у меня сосать… — самодовольно улыбается Ежов, расправляя свои плечики. — и члены, и кандидаты.

— Понимаете, Николай Иванович, — страдальчески закатывает глаза Шапиро. — надо с первыми секретарями поддерживать хорошие отношения. Вместе они- сила. Знаете, что он мне рассказал? На недавнем пленуме ЦК Украины Киров потребовал тайных выборов в ЦК, а пленум решил по своему: будки для голосования они построили, но голосовали в открытую, поднятием рук. Не побоялись. Вы понимаете, что это значит? На следующем пленуме ЦК может быть переизбрано Политбюро.

— Пусть они сначала до Москвы доедут, голосовальщики эти… — зло скривился Ежов.

— Ну ты и дурак, Иваныч, — взрывается Фриновский, его шрам на правой щеке ярко белеет на фоне красного лица. — ты, бл…, что не понимаешь? Хозяин тебя не в грошь не ставит, посмотри вокруг: твоя дача как у нищего, я не сравниваюсь с Молотовым, но, вон, даже у Будённого с Демьяном Бедным дома больше. Твоя дача- это дом для помещичьей прислуги. Понятно тебе за кого тебя считают, а ты- нарком! Да он тебя выкинет тебя на помойку на следующий же день как ты всех его врагов передушишь. А за тобой и нас!

— Михаил Петрович прав, — не даёт ответить Ежову Шапиро. — нельзя нам все яйца в одну корзину класть. Что от нас требуется? В решающий момент подчиниться решению большинства в ЦК? Но за это мы много чего можем потребовать.

— Всё что вы тут говорили, — Нарком стукнул по столу кулаком, обвёл трезвым взглядом собутыльников и подмигнул. — наплевать и забыть. Слушайте чего я командовать буду: Косиорова секретаря пошли на х*, верить ему нельзя ни на грош. Эдак уже завтра на помойке окажешься. Разговаривать будете только с теми на кого я покажу. Ясно?

Фриновский с Шапиро согласно кивнули головами.

— То-то же! Неси ещё бутылку. — Ежов поднимается на ноги. — А-а, ногу порезал. Шапира, чтоб тебя!

"Не так всё просто выходит, как думалось вначале"…

Пришлось переделывать не только приёмник, но и передатчик: в чёрно-белом режиме передавать в линию лишь два уровня, соответствующих нулю и единице. Это сильно упростило приёмное устройство. Для режима фотографий остановился на восьми градациях серого, что дало сносное качество изображения и позволило впихнуть мои шестнадцать дополнительных пентодов в просторную тумбу бильд-аппарата.

"Три тридцать утра… Схожу-ка я в круглосуточный буфет на первом этаже, выпью чаю".

К сожалению, моя работа в Учётно-регистрационном отделе пока никак не приблизила меня к моей цели: изъятию Олиных отпечатков из картотеки. Во время нескольких ночных бесед с Новаком и ночным дежурным удалось выяснить, что ленинградская картотека находится во второй, изъятой у спецотдела, комнате и что туда уже проведена сигнализация. Правда, на время моих работ она снимается, но это не слишком помогает: ключа от второй комнаты у меня нет.

"Хоть с ломиком приходи на работу… один удар по лбу Новаку, второй- по замку картотеки. А что, вопрос стоит именно так, домоклов меч разоблачения Оли, точнее обнаружения мошенничества с паспортами, висит над ней, так что её (Манькины) отпечатки должны быть унижтожены любой ценой".

— Пойду в буфет за чаем. — Беру со стола, купленный в Берлине на вокзале двухлитровый термос и иду к двери, Новак сонно машет мне вслед.

Бегом в буфет за чаем, бегом назад- к себе на этаж. Прохожу мимо своего кабинета и решаю выпить чаю в одиночестве, бодрый Новак мне сейчас ни к чему. Отдыхать по ночам мне надо обязательно, хоть минут на двадцать- тридцать поднять ноги наверх и отключиться от всех мыслей.

Сразу приходит отдохновение, а мышцы заряжаются энергией. Разваливаюсь в кресле Бокия, выдвигаю верхний ящик левой тумбы его письменного стола, перегруженный радиотехническим "хабаром", и кладу ноги на эту импровизированную подставку.

— Кх-р-р… — Треснувший выдвижной ящик со всем содержимым летит на пол.

"Блин, отдохнул называется"…

Поднимаю и выкладываю на столе свои богатства: подстроечные сименсовские конденсаторы, переменные резисторы той же фирмы, керамические каркасы катушек индуктивности, намоточный провод. Всё то, от чего у настоящего радиолюбителя замирает сердце, а у аккуратной хозяйки болит голова. Осматриваю сломанный ящик, его направляющие в тумбе, подсвечивая себе ручным фонариком, и на её задней стенке обнаруживаю небольшую связку ключей.

"Неужели это то о чём я думал последние два дня? Сделанные по спецзаказу из крупповской стали ключи от комнат управления, невозможно спутать ни с чем другим. Бокий что, в нарушение всех инструкций сделал себе дубликаты? А что вполне мог, инструкции писаны для простых людей, а не для небожителей".

Обжигаясь, выпиваю стакан чаю и вылетаю в пустынный в этот час коридор. "Не дрейфь, если что, найдёшь что соврать… ошибся дверью, или нашёл ключи Бокия- решил проверить к чему подходят. В конце концов, Я- Чаганов".

Прислушиваюсь, не открывая двери, как там Новак, показалось даже, что изнутри доносится лёгкий храп и решительно направился к двери картотеки. Сигнализация в данный момент снята, поэтому смело сую первый ключ в замочную скважину. И сразу же удача, хотя вероятность была одна четвёртая, дёргаю ручку двери и я уже в тёмном и душном помещении, заполненном с пола до потолка выдвижными ящиками. Луч фонарика скользит по шильдикам на них…

"Что за хрень? 233, 351, 417… а рядом в скобках W1, R2, T3… Где советские буквы? Как найти карточку Мальцевой Марии"?

Дёргаю наудачу первый ящик, выхватываю тонкую папочку.

"Мамаева Лариса Ивановна, кличка "Лора", 1910 года… Не то… дальше, Попков Евграф Лукич, кличка "Дед". Понятно, здесь только краткие данные и дактокарты, отсортированные по группам Гальтона-Генри. Как же Оля не догадалась сообщить мне свою группу? Хотя кто мог предположить, что у меня появится доступ в святая святых"?

Выхожу в коридор, закрываю дверь, меня немного потряхивает от волнения. Из-за поворота появляется знакомый в лицо сержант, киваю ему в ответ на приветствие и поворачиваю ключ в замке.

"Не повезло… хотя ничего подозрительного. На двери только номер комнаты".

Москва, ул. Большая Татарская д. 35.,

ОКБ спецотдела ГУГБ.

Тот же день, 18:00.

— Чья очередь в столовую за кипятком бежать? — Авдеев выразительно смотрит на меня.

— Всё закрылась столовая, — Бросаю взгляд на часы и мы оба с Валентином поворачиваемся к Лосеву. — а давай попросим нашего новоиспечёного кандидата физико-математических наук, у него столько разных приспособлений: горелки газовые, генераторы высокочастотные а, на худой конец, сухой спирт.

Перед отъездом в Испанию, будучи в Ленинграде, я зашел в физтех и попросил Абрама Фёдоровича подготовить документы в ВАК на Лосева, который пять лет работал у него в лаборатории полупроводников, на присвоение тому звания кандидата физ-мат наук без защиты диссертации, по совокупности заслуг (как и произошло в реальной истории).

Извещение из Высшей Аттестационной Комиссии за подписью Межлаука пришло на домашний адрес первого апреля и Олег, опасаясь розыгрыша, целый день звонил по знакомым и выяснял подробности присвоения.

— Легко, — вставил модное словечко Лосев и начал разводить огонь в спиртовке. — только скоро лето и нам уже сейчас надо подумать о холодильнике. Какие будут предложения?

— Купим холодильник? — Авдеев пошёл за водой.

— Сами сделаем, на элементах Пельтье! — Осенило меня.

— Это как? — Замирает на секунду со спичками в руках Олег. — Ничего не выйдет, пробовал я в Нижнем пропускать ток через спай висмутовой и медной проволоки, только охлаждения почти нет из-за нагревания этих самых проводов.

— Ты просто повторял опыт Пельтье, это- уже пройденный этап. — Делаю загадочное лицо. — Тут сообщение пришло, что если вместо висмута взять теллурид висмута (полупроводник с отрицательной проводимостью) и соединить его медным проводом с кремнием, то получится охладитель необычной силы.

— То есть запирающего слоя нет? — Уточняет Олег.

— Нет, конечно, полупроводники друг друга не касаются. Только вот я о чём подумал, кремний у них был положительной проводимости: от бора чистить его не умеют.

— Пожалуй, — Лосев принимает от Валентина и ставит на огонь тонкостенную банку с водой. — можно даже дополнительно легировать его акцептором.

— Опять заговорили на птичьем языке… — деланно обижается Авдеев.

— А ты, давай, переходи в нашу веру, — шутливо толкает его в бок Лосев. — дни электронной лампы уже сочтены.

— Лошадка она себя ещё покажет… — по-будённовски подкручивает несуществующий ус Валентин.

"В Гиредмет надо позвонить Сажину, чёрт его знает, может быть этот теллурид висмута дороже золота".

— Николай Петрович? — Делаю знак расшалившимся сотрудникам. — Здравствуйте, это- Чаганов.

— Вениамина Аркадьевича арестовали! — Вместо приветствия выпаливает Сажин.

— Когда?

— Только что!

"Зильберминца взяли… плакал наш германий. Как лавина пошла. Ну что я могу сделать"?

Помню перед расставанием, стоя в подворотне под пронизывающим холодным ветром, расстроенная Оля предложила, в сердцах, убить Ежова.

— А дальше что? — Резко возразил тогда я. — Те, которые "при любой власти не пропадут", ударят с тыла в 41-ом… Не надо нам встревать в это. Перед войной не должно быть двоевластия.

Ничего Оля тогда не ответила, да и моя убеждённость в тех словах ныне ослабла…

— Понятно….- замолкаю я на мгновение. — хорошо я разберусь. Вы завтра на месте с утра?

— Да, конечно, Алексей Сергеевич. — Веселеет он.

— Отлично, до завтра. Дело у меня к вам есть.

— Что случилось? — Тревожно глядят на меня соратники.

— Ничего, всё нормально.

"Блин, ну что делать, идти Ежова мочить"?

Сопровождаемый чуть подотставшими филёрами-телохранителями (ночные прогулки им явно не по душе), сворачиваю в Докучаев переулок к своему дому, останавливаюсь под фонарём у подъезда и смотрю на часы. Три тридцать утра. Машу им рукой (сопровождающие останвливаются, поворачиваются друг другу и шарят по карманам в поисках папирос).

"Позиционируют себя "наружкой"? Или телохранители злятся на меня за ночные пробежки"?

Закрываю дверь на засов, тянусь к выключателю в прихожей, поворачиваю его и… что-то мягкое и волнующее прижимается ко мне сзади, а две шершавые девичьи ладошки застят глаза. "Молчание… ну меня на это не купишь".

— Товарищ Ежов? — Шепчу я официальным тоном.

Кто-то сзади сдавленно фыркает, объятия ослабевают и после недолгой борьбы передо мной предстаёт боевая подруга и отважная хронопутешественица, которой мне так не хватало в последнее время. Смотрим друг на друга глупо шучу. широко раскрытыми глазами, улыбаемся и боимся сморгнуть, чтобы не спугнуть набравшиеся слёзы.

Неслышно ступая по плотно подогнанным друг другу половицам, перемещаемся на кухню, где наступает время упоительных историй под суицидальную капель из крана. Берзин, Мамсуров, Старинов, Эйтингон, примкнувшие к ним Фельдбин и Шпигельгласс, перед мысленным взором, мгновенно высохших глаз Оли, проходят легенды советской разведки, сошедшие со страниц учебников, обретшие вдруг плоть и кровь и ставшие участниками реальных событий, случившихся пусть не с тобой, но с твоим другом. Радость, разочарование и тревога, разбавленные лёгкой белой завистью, быстро сменяют друг друга на обветренном лице Оли, вслед за перипетиями моего сбивчивого повествования.

— Как-то вот так, — гордо распушаю я невидимый хвост. — а что у тебя?

— Работаю в сельской школе, — тихо отвечает Оля. — лаборанткой в химической и физической лабораториях. По ночам помощницей истопника…

Поджимаю свой хвост между ног.

— …когда никто не мешает занимаюсь синтезом изониазида.

— Что это? Не экстази? — Когда не в своей тарелке всегда глупо шучу.

— Лекарство от туберкулёза, сильное. — Улыбается Оля. — Спасибо тебе за деньги. Очень помогло: купила тут в Москве нужные реактивы в красильной артели. Чтобы скрыть своё смущение бросаюсь в спальню и достаю из тумбочки три тысячи, скопившуюся зарплату за полгода.

"Она делом занимается, а я- на отдых в Испанию за новыми впечатлениями. Да это лекарство может спасти сотни тысяч, миллионы людей, а я задумал рискнуть её жизнью чтобы убить "кровавого карлика". Не стоит он того".

— Вот ещё! — Протягиваю деньги Оле.

— Спасибо.

— Как тебе Гвоздь? — Меняю тему.

— Смышлёный, пригодится… знаешь, ты в воровском мире, оказывается, популярная фигура. Сама слышала в пригородном поезде, как один урка рассказывал, что Чаганов- сам из воров, фартовый, справедливый. Сталин и Киров- его лучшие друзья. Скоро подомнёт он под себя всех легавых, а тех которые занимаются беззаконием посадит в тюрьму. Это я повторяю его речь в переводе на русский.

— А что, вполне может быть, вдруг провал какой в памяти у меня образовался. Да и насчёт подмять мысли приходят. — Подхожу и обхватываю подругу за талию, за что получаю звонкий шлепок по лбу.

— Оля, вспомнил что… — снова сажусь на табуретку напротив неё. — занимаюсь я тут в учётно-регистрационном отделе доработкой фототелеграфа. Так вот, достал я ключ от картотеки с дактокартами, пытался найти твою, но облом: они отсортированы не по фамилиям, а по группам.

— Гальтона-Генри? — Подскакивает она со стула. — Быстро неси чистый лист бумаги. Когда я вернулся из комнаты, перед ней на столе стояло блюдце с сажей из печки и газета, над которой она склонилась, подпирая лоб растопыренными пальцами.

— Ты бы лучше сначала зрение отрегулировала, а потом в саже руки пачкала… Отмахнувшись от меня грациозным движением Багиры и даже щёлкнув в воздухе белоснежными зубами, Оля принимается изучать оттиски своих ладошек.

— R33. — Наконец тихо произносит она.

"Как жаль, что я не знал этого тогда. Ладно, ну теперь-то всё зависит от меня".

— Может не надо? — Спохватывается Оля и испытующе смотрит на меня. — Спалишься ещё, время неподходящее.

— Наоборот самое подходящее, очень удобный момент. — Упрямо сжимаю зубы.

— Тут ты не только собой, но и положением Кирова рискуешь, — не выпускает она меня из света своих глаз-прожекторов. — его человек залез в картотеку НКВД, не иначе выполнял какое-то задание… компромат на товарищей искал?

— Отпечатки пальцев? — Принимаю поединок "кто первый моргнёт".

— В дактокарте есть ссылки на другие дела, в том числе оперативные. Не отмоешься…

— Хорошо-хорошо, — уступаю я. — подумаю ещё как всё лучше устроить.

— Какие отношения у тебя с Ежовым? — не выпускает меня Оля.

"Звучит как: "…позволь я отрублю ему голову"".

— Ровные отношения, беспокоится он обо мне, прямо как ты. Охрану приставил. Мёрзнут сейчас в подъезде, поди, да думают чего это я дома задержался.

— Да и мне пора, — поднимается подруга. — ты- первый.

— Пашу навести, — в последнюю минуту вспоминаю о друге. — сопьётся, ведь мужик.

— Слабые вы мужики… чуть что не так и вы опять не в состоянии.

"Вот только не надо обобщать… кстати, надо будет поэкспериментировать с "наложением рук", не верю, что это только на глаза и мускулы влияет. Нет, не то что это меня волнует, но какой геймер откажется от чит кода".

— … наблюдение за ним из соседней квартиры прямо напротив его двери, да и лестница на чердак выходит на его же лестничную клетку. В общем, очень рискованно. Скажи ему чтобы чаще выходил по выходным, бывал в людных местах. Я почти каждый выходной в Москве бываю.

— Может быть ты и моих соглядатаев знаешь?

— Как не знать, — Оля элегантно набросила на плечи модый ватник, сунула ноги в валенки на резиновой подошве (хотя весной ещё и не пахнет) с голенищами, обрезанными как "Уги".- сосед под тобой этажом ниже.

"Не может быть! А с виду такой обаятельный старичок в шляпе"…