Москва, слезам не верит

Глава 14

Лет в семнадцать мы с Лидией Дауайр гуляли — Ты помнишь Дауайров из второго дома? Ещё помню встречались по вечерам под окнами их дома, чтобы я её за грудь не трогал. Эти стены... — он показал в Нижний конец улицы, — с той стороны гладкая — не ухватиться. Перелезть можно только на уголках, если за край второй стены подтянуться. А потом уже дворами.

— Ты у нас просто вундеркинд, — сказал я. — Тебе удалось-таки Лидии в лифчик её залезть?

Кайлин закатил глаза и затем принялся объяснять Лидии сложные взаимоотношения с Ларкиным Арианны, но я всё — также думал про своё. Сомнительно, чтобы случайный псих-убийца или какой-нибудь сексуальный маньяк бродил по задним дворам субботней ночью в отчаяния иных надежд, что мимо пройдёт жертва. Напасть на Розалин мог только знакомый — он знал, что она придёт, и у него был хотя бы смутный план.

За задней стеной проходило старое заброшенное здание похожее на то, в котором мы побывали вчера только оно намного больше и оживлённые. Захотел я устроить на пути, который указал Кайлин, тайную встречу, засаду или ещё чего, особенно в формате, подразумевающей тусовки, или избавление от трупа, я бы выбрал для этого дом пятнадцать.

Вспомнились те-же звуки, я слышал, их переминаясь с ноги на ногу от холода под тем фонарём: отчетливо слышал мужское пыхтение, приглушенные девичьи вопли, шум какой-то возни. Влюблённый маньяк — в тёмных очках, о любви я слышал повсюду. Казалось, в ту ночь я воображал, что наша с Розалин любовная белая горячка разносится по воздуху, словно мы потерялись в туманной дымке, и разлетался по Либер кинг, вскружившая голову каждому, кто её вдохнет: измотанные заводские рабочие тянулись к друг другу во сне, подростки на углу жадно впивались к друг другу в губы, старики и старухи выплевывая вставные челюсти, скрывали с друг друга фланелевые ночнушки. Вот и я решил, что всё это слышу, как развлекались какие-нибудь парочки. Было бы не исключено, если же я всё-таки ошибался.

Ценой невероятных усилий я представил, что Розалин всё-таки держала путь ко мне. Если так, записка означала, что она добралась до пятнадцатого дома тем маршрутом, на которой указывал Кайлин. Чемодан означал, что она оттуда уже так и не вышла.

— Пошли, — перебил я продолжавшего бубнить Кайлина (“... Я бы плюнул, но у неё были самые большие буфера. Мы играли даже там где запрещала нам мамочка.

* * *

Дом пятнадцать оказался в ещё большем заступлении, чем я думал: по ступенькам крыльца спускались глубокие борозды — рабочие по парам вытаскивали камины; кованые перила по сторонам лестницы кто-то воровал, а может, Крон — принц недвижимости их тоже продал. Огромный щит, который гласил: “Подрядчик: Джон Лауэре“, валялся прямиком под подвальными окнами, но никто не заботился чтобы его поднять.

— Так и что мы тут делаем? — спросил Кайлин.

— Мне пока неясно, — ответил я, не скривив лицо. Я знал только, что мы идём по тому следу по которому брела Розалин, пытаясь выяснить, куда этот след нас переведёт. — Там и видно будет, хорошо?

Кайлин толкнул ногой дверь, и, пригнувшись, опасливо заглянул внутрь:

— Мне главное — в больнице не оказаться. Я не хочу провести остаток своей жизни на больничной койке, уставившись глазами в потолок.

В прихожей мне чудились кромешные тени, насаливающиеся там, где тусклый свет сочился со всех сторон: из неплотно закрытых дверей пустых комнат, через грязное окно лестничной площадке, из высокого лестничного колодца — вместе с холодным сквозняком. Я достал из кармана фонарик. Хоть официально я больше в оперативной деятельности и не участвовал, предпочитаю быть готовым ко всем неожиданностям. Потому — что я всегда носил кожаную куртку — в кармане еле умещалась всё что мне нужно: фото Вульгарной госпожи, четыре пластиковых пакетиках для улик, блокнот и ручка, складной нож, наручники, перчатки и тонкий мощный фонарь.

— Серьёзно, — сказал Кайлин, с подозрением глядя на тёмную лестницу, — мне это что-то совсем не нравится. Пару раз чихнул — и всё спалось с потолка на голову.

— Мне в отделе маячком имплантировали в шею. Нас откопают.

— Что правда?

— Да нет же. В конце концов будь ты мужиком, Кайлин с нами ничего такого не случится. — Я включил фонарь и вошёл в дом.

Скопившееся тысячелетиями пыль поднялась в воздух и холодными вихрями закружилась вокруг нас. Ступени скрипели и зловеще прогибалась под нашим весом, но выдержали. Я начал с комнаты наверху, где когда-то нашёл записку Розалин и где, по словам родителей, поляки обнаружили её чемодан. На месте выломанного камина зияла гигантская заштукатуренная дыра, стены вокруг неё усеивали выцветавшие граффити, разъяснившиеся, у кого с кем Шуры муры кто-то гей и кому куда нужно идти. Где-то на камине, отправленном в чей-нибудь пригородный особняк.

Пол был завален привычным мусором — пивные скомканные банки, окурки и фантики, густой слой пыли лежал не на всех, теперь у молодёжи есть места получше, да и денег побольше; отрадно, что к мусору добавились давние использованные презервативы. В моё время презервативы были вне закона, и если повезло попасть искушать судьбу и трястись от страха следующие несколько месяцев щели в оконных рамках тонко свистел холодный пронизывающий ветер. Окна, уготованные какому-нибудь мерзкому бедолаге, жене которого захотелось немного очаровательной русской старины, доживали свои последние деньки. Невольно пронзив голос, я сказал:

— В спальной комнате я лишился своей невинности.

Я почувствовал на себе вопросительный взгляд Кайлина, но брат еле сдержался и только лишь заметил: