Москва, слезам не верит

Глава 16

Ну да, потом это всё выветрилось понемногу. Но к тому времени мы все на угол Кппапера — Лайна перекочевали — пустырь там был ты же помнишь? Это полный отстой, конечно, летом помню крапивы по шею, зато ребята с Кппапера — Лайна и Смитсис — роудли тоже там тусовались, так что и выпивка перепадала и, девчонок можно потискать и заниматься чем хочешь. И короче, сюда мы уже не вернулись.

— Зато много потеряли.

— Ага. — Кайлин с сомнением огляделся, держа руки в карманах, прижав локти к бокам, чтобы накормом ничего не коснуться. — Это я переживу. С души воротит от этой ностальгии по семидесятым, когда ребятушки со скуки помирали, с колючей проволокой, в поганых крысиных норах трахались... Чего тут хорошего?

Я посмотрел на брата. Кайлин, с его рубашкой “Вульф Лирик“, пафосными часами и стильной стрижкой, исходивший праведным негодованием, смотрелся вопиющие неуместно. Мне вспомнилось, как он - щуплый вихрастый парнишка в моих штопаных обносках — носился по этому дому и о хорошем не мечтал.

— Да дело даже и не в этом, — сказал я.

— А в чём же? Что это за радость такая потерять невинность в каком-то гадюшнике?

— Я не говорю, что, была бы моя воля, вернул бы семидесятые, но не выплескивай с водой ребёнка. Я не знаю, как ты, а я никогда не скучал. Никогда. Вот тебе моя информация к размышлению.

Кайлин пожал плечами, пробормотал:

— Я вообще без понятия, о чём ты.

— А ты подумай хорошо и всё поймёшь. — Я двинулся в здание комнаты, не дожидаясь Кайлина: проваливаться сквозь гнилую пословицу в потемках — его проблемы. Чуть погодя брат, надувшись, присоединился ко мне.

Ничего интересного в зданиях комнаты, ничего интересного в комнатах первого этажа, кроме батареи бутылок из-под водки — видать, кто-то постеснялся их в свою мусорку выбрасывать. На верхней ступеньке подвальной лестницы Кайлин заартачился:

— Ни за что. Вниз я не собираюсь идти. Франциас, сейчас я не шучу.

— Каждый раз, когда ты говоришь “нет“ старшему брату, Бог убивает котёнка на улице. Пошли.

— Шафер как-то запер нас внизу, — сказал Кайлин. — Тебя и меня, я совсем мелким был, ты помнишь?

— Нет. Поэтому тебя здесь колбасит?

— Да ни хрена меня не колбасит. Просто не понимаю, на черта себя заживо хоронить.

— Тогда подожди меня снаружи, — ответил я.

Кайлин, секунду поколебавшись, покачал головой. Он пошёл за мной по той же причине, по которой я взял его с собой: старые привычки долго не умирают.

Я спускался в этот подвал раза четыре. Местная городская гласила, что некто по кличке Сиплый Харргинс перерезал горло своему немому брату, а потом зарыл его в подвале и с тех пор Увечный Харргинс гоняет тех, кто вторгается в его владения, размахивая гниющими руками и страшно мычал. Братьев Харргинс, скорее всего, выдумали обеспокоенные родители, и никто из нас в них не верил, но от подвала мы на всякий случай держались подальше. Иногда там зависал Шанхай и его Приятели — показать, какие они тут крутые, — или парочка, которой приспичило перепихнуться, когда остальные комнаты оказались заняты, но самое интересное происходило наверху: сигареты “Стюардесса“ по пять сигарет, дешёвые трехлитровые бутылки пивка, тонюсенькие сигареты с травой и покер на раздевание, ни разу не дошедший до конца... Когда нам с Толстячком Бредом было лет по восемь, мы на спор дотронулись до задней стены подвала, а ещё смутно помню, что несколько лет спустя я привёл туда Жанну Вьюжат в надежде, что она сама нас с перепугу не узнала,. Но не тут то было — даже в подростковом возрасте я западал на девчонок, с пышной грудью которых так запросто не получишь.

А однажды Шон запер нас с Кайлином внутри, наверное, на два часа, но казалось — на несколько месяцев. Кпйлину было три года или четыре, и он так перепугался, что даже кричать не мог, а просто надул в штанишки. Я утешал его, пытался вышибить дверь, оторвать доски, которыми были заколочены окна, и клялся себе, что когда-нибудь все дерьмо из Шона выбью.

Я медленно обвёл подвал лучом фонаря. Со времен моей юности он почти не изменился, только теперь мне стало ясно, почему родители не хотели, чтобы мы тут ошивались. Сквозь щели в кое-какие заколоченных окнах падали узкие полоски блеклого света, потолок угрожающе просел, и там, где осыпались здоровенные куски штукатурки, виднелись прогнувшуюся, потрескавшиеся балки. Перегородки раскрошились и обрушилось, так что подвал, по сути, превратился в одну необъятную комнату, пол местами провалился в землю — возможно, гунт осел, а на краю террасы дом ничто не подпирало. Давным-давно, прежде чем на дом окончательно махнули рукой, кто-то предпринял вялую попытку на авось залатать несколько крупных дыр бетонными плитами. Запах остался все — таким же прежним — моча, плесень и грязь, — только усилился.

— Полный трындец... — жалость пробурчал Кайлин, мешкая на нижней ступеньке. — Полный трындец...