Мы получаем приказ о предотвращении высадки английского десанта в районе
Нарвика, и крейсируем здесь уже несколько дней. Мне дана команда обследовать один из фьордов.
В предвечерний час апрельского дня мы входим в него. Высокие, заснеженные сопки ярко отражают солнечный свет.
Мы следуем внутрь фьорда медленно и осторожно. Справа и слева над водой нависают скалы, высящиеся на сотни метров. У подножья скал вдоль побережья тянется узкая шоссейная дорога. Вода за бортом темна и спокойна.
Это неприятная экскурсия. В каждый следующий момент из-за сопок может появиться вражеский самолёт, и тогда горе нам! В прозрачной спокойной воде и в стесненной узкости фьорда уйти от него будет просто невозможно.
В каждой бухте по сторонам фьорда может укрываться противник, который не может не заметить нас. Каждый дом, каждая живая душа таят в себе опасность. Отношение Норвегии к войне пока остаётся неясным…
Мы стоим наверху на мостике и тщательно ведём наблюдение в бинокли за небом, водой и побережьем. Вот посёлок. Несколько маленьких, коричневых домиков, примыкающих к подножию скалы и расположенных далеко один от другого.
Мы погружаемся под перископ.
С наступлением темноты мы снова всплываем в надводное положение. В окружении заснеженных сопок всё освещено бледным светом. Хорошо видны контуры всех предметов, только краски как бы выцвели.
Мы медленно огибаем оконечность высокой скалы… и перед нами, на расстоянии едва лишь двух тысяч метров, военный корабль на якоре… Английский крейсер, от семи до восьми тысяч тонн.
Его силуэт отчётливо выделяется на фоне заснеженной сопки. Я сра-
зу привожу лодку на курс атаки. Мы уже заканчиваем свой боевой поход, и у нас осталась только одна торпеда в носовом торпедном аппарате. Только один выстрел! И он должен состояться!
— Торпедный аппарат, товсь!.. Торпедный аппарат, пли!
Лодка ещё вибрирует от выстрела, а мы уже поворачиваем на выход из фьорда. Мы можем идти только малыми ходами, так как иначе нас будут выдавать носовой бурун и шум дизелей. А противник так близко… Погрузиться нельзя: здесь, в глубине фьорда, очень мелко.
Пока лодка поворачивает, я веду наблюдение за следом торпеды… Проклятье! Она идёт по дуге, проходит мимо крейсера и следует к скалам!
Внезапно слабый хруст под нашим килем. Мы сели на грунт. Сели прочно! Непосредственно под орудиями противника!
В тот же момент торпеда попадает в скалу и взрывается. Страшный грохот, усиленный ущельем фьорда. Огромный столб воды вздымается вверх.
На доли секунды в жилах стынет кровь: ситуация безнадёжна, все кончено…
Но сознание возвращается. Остается одно: действовать, действовать быстро и решительно!
— Стоп обе машины! Обе машины, самый полный назад! — кричу я в исступлении.
Ревут двигатели, вместе с чадом выхлопных газов сыплются искры. Но лодка не сдвигается с места.
Короткий взгляд на крейсер. Но там нас не видят! Корабль всё ещё затемнён и производит впечатление спящего.
Я хватаю за рукав первого вахтенного офицера:
— Выводите свободных от вахты людей на корму. По вашей команде они должны перемещаться от рубки в корму, и обратно. Нужно раскачивать лодку!
Другое приказание — Фарендорффу, второму вахтенному офицеру:
— В лодку! Готовьте секретные документы к уничтожению, лодку к подрыву!
Снова короткий взгляд в корму, на англичанина. Отказываюсь верить своим глазам: он всё ещё спит! Хотел бы я иметь такой сон, особенно на пенсии!
Новые команды:
— Носовые торпедные аппараты осушить! Продуть носовые цистерны!
Нужно облегчить носовую часть лодки...
Лодка напоминает растревоженный муравейник. Снизу выбегают люди, вызванные на кормовую палубу, по отсекам носятся специалисты по системе всплытия и погружения.
Короткая трель из дудки первого вахтенного офицера, едва слышная из-за шума машин — и топот многих ног по палубе: матросы несутся в корму. Снова трель, и снова топот ног: теперь все возвращаются назад, к рубке.
Всё это продолжается несколько минут. Лодка шевелится, но не сходит с мели. Нужно попытаться развернуть её.
— Стоп правая машина! Лево на борт! Правая машина малый вперёд! — командую я.
Лодка медленно, мучительно медленно поворачивает, но остаётся на месте.
Наблюдатель правого борта шепчет мне:
— Господин капитан-лейтенант, там тень…
Я оборачиваюсь:
— Где?
Он показывает рукой. По фьорду перед входом в нашу бухту медленно идёт корабль. Безмолвный, без огней, едва видимый контур. Серый призрак в полутьме северной ночи.
Тут на его борту возникают вспышки света. Сигналы морзянки прожектором. Он запрашивает у нас опознавательный.
— Господин капитан-лейтенант, что им ответить? — спрашивает сигнальщик.
Он говорит приглушённо, хотя шум наших машин лишает это смысла.
Теперь мы в непосредственной близости двух вражеских кораблей: за кормой крейсер, перед нами — неизвестный корабль.
Сигнальный прожектор уже в руках у Ханзеля.
— Оставьте это, — говорю я поспешно. — Может быть, этот парень примет нас за затемнённый светящий знак.
Корабль поморгал нам ещё морзянкой, но мы продолжаем молчать. Наконец, он оставляет свои напрасные попытки.
— Господин капитан-лейтенант, — обращается ко мне Хэнзель, — там рядом с берегом стоит рыбацкий катер…
Он умолкает. Но мы понимаем в этой чрезвычайной ситуации друг друга с полуслова. Если всё кончится неудачей, то мы могли бы на этом катере дойти до Нарвика, подумал я, и отдаю вниз приказание:
— Пулемёты, пистолеты и ручные гранаты приготовить!
Взгляд на крейсер: продолжает спать.
Наблюдатель левого борта:
— Господин капитан-лейтенант, это рыболовное судно.
Я снова смотрю на силуэт. Верно, он прав. Это вооружённое рыболовное судно. Оно остановилось как раз перед входом в нашу бухту.
Итак, мы в положении мыши в мышеловке. Беспомощные. Без единой торпеды. Лакомая добыча сразу для двух вражеских кораблей, каждый из которых гораздо сильнее нас, пока мы над водой.
Голос штурмана:
— Лодка пошла назад!
В тот же момент мы замечаем это все. Скребущий звук, лодка скользит назад, нос опускается и — мы на ровном киле…
Свободны! Слава Богу, мы свободны!
— Всем вниз! — командую я. — За исключением верхней вахты! Восстановить дифферентовку!
Мы следуем к тёмному силуэту судна, которое блокирует выход из бухты. Непосредственно перед ним мы погружаемся. Когда он вникает в суть происходящего, уже поздно: мы уходим полным ходом. Позади нас грохочут бесполезные теперь взрывы глубинных бомб.
Когда я спускаюсь из боевой рубки в центральный, то слышу чей-то голос:
— Поистине, это была партия игры не на жизнь, а на смерть.
И я думаю: «Поистине, если бы мне время позволяло, я бы тоже испугался».