Мой Щенок

Глава 52. О дровах и поспешных выводах

Поспать мне удалось лишь несколько часов. Затем я проснулась, вяло перекусила и устроилась в гостиной, подавленная и совершенно разбитая. Мне требовалось подумать. Я не представляла, что мне делать. Всего сутки назад мною руководило лишь одно желание — найти своего щенка. Найти предателя, посмевшего дважды вывалять меня в грязи. Найти и расквитаться. Расплатиться. Смыть кровью все нанесенные мне обиды. Залечить его болью мою собственную. Все остальные заботы отошли на второй план. Даже скрывавшиеся где-то остатки стаи не занимали меня.

Теперь же все переменилось. Ирвин был в моих руках, беспомощный, обезвреженный. Покорный. Снова и снова повторявший бессмысленную теперь ложь о преданности. А стая по-прежнему гуляла на свободе, высший плел свои сети и насмехался надо мной. Да, я сложила кусочки мозаики, ориентируясь на сведения, рассказанные Ирвином. Я поняла, почему он не слушался Лизу, а та была не в состоянии его заставить. Собственно, сам Вин ни разу не утверждал, что Эльжбета была его доминантой, только внимание на это я обратила лишь сейчас. Я поняла, почему воспитанием молодого вампира занималось так много зубастых. Но к разгадке личности высшего не приблизилась. И еще один вопрос не давал мне покоя: почему Ирвин остался жив? Все, что я знала о вампирах, свидетельствовало о том, что непокорного новообращенного скорее убили бы, чем стали тратить силы на перевоспитание. Что в моем ученике было такого, что заставляло вампиров мириться с его выходками, раз за разом пытаясь подчинить? Его ценность была очевидна, да только объяснить ее мне не удавалось. Проблем меньше не стало. Вин только запутал все своим неожиданным побегом. И то, что его подтолкнуло, не имело теперь никакого значения.

То, что его подтолкнуло… Догадка пронзила меня ледяной стрелой, вызвав противный озноб. В моем окружении существовал лишь один человек, владевший полной информацией обо всех событиях моей жизни, о мельчайших подробностях наших отношений с Ирвином. Человек, которому все необходимые сведения давала именно я. Человек, который постоянно подталкивал меня в нужном направлении. Который, фактически, руководил моими действиями. Который спровоцировал Вина на побег. Который открыл ему дверь.

Ами.

Мне стало не по себе. Тело пробрала дрожь. Мне было противно от этой мысли, но мозг, дорвавшийся до информации, с бешеной скоростью обрабатывал полученные данные. Именно она заронила в мою душу мысль, что Ирвин, в принципе, может быть моим учеником. Вроде бы, отговаривая, искушала меня рискнуть. Ами советовала мне быть жестче, добывать все необходимые знания любыми методами. Но и напоминала о важности взаимного доверия. Мастер предложила мне оставить Ирвина после первого предательства. Она уговорила меня держать его рядом. Ами предложила моему щенку сбежать. Почти заставила его.

Боже, только не это. Двойного предательства я не перенесу.

Я бы очень хотела, чтобы все это оказалось лишь вывертами измученного сознания, но факты были безжалостны. Все дороги вели к Ами. Она и только она постоянно контролировала события, оставаясь рядом по праву. Неужели мой мастер предала меня?

Меня прошиб холодный пот. Я понимала, что мои выводы верны. Выход из этой ситуации был только один. Единственно правильный и смертельно опасный. С предателями надо рассчитываться. Вот только то, что предала меня моя же наставница, делало этот выход гибельной авантюрой.

Я уронила голову на руки. Мне необходимо было принять решение. Мне до отчаяния хотелось с кем-нибудь посоветоваться. Но, к сожалению, не было человека, способного дать мне правильный совет. Вернее, я сама знала верное решение, но не было никого, кто смог бы убедить меня в том, что оно единственно верное. Обратись я к ребятам, они либо не поверят, либо станут отговаривать. Впрочем, моя наставница учила меня не пасовать перед трудностями.

Я написала Мраку письмо, где объяснила свои выводы и будущие действия, оставила указания относительно Вина. Прикрепив листок на зеркало в холле, я поднялась в свою комнату. Медленно и тщательно, как никогда раньше, я собиралась на важнейшее в своей жизни задание. Я остановила свой выбор на минимальной защите, оставив лишь жилет. Я проверила свой меч, выложив и аккуратно убрав все остальное оружие. Я готовилась умирать.

Я созвонилась с Ами и договорилась встретиться за городом, чуть в стороне от шоссе. Конечно, наставница забеспокоилась, услышав мой глухой, равнодушный голос. Но я обещала все рассказать при встрече, не выдав своих планов ничем. Спустя пару часов я уже стояла в условленном месте, облокотившись на дверь своей машины, и курила. На душе было гадко. Я не знала и не желала знать, как жить дальше. Все мгновенно обесценилось, и потеряло смысл, поэтому предстоящий проигрыш и вероятная смерть меня не пугали. Я знала, что победу в поединке с мастером одержать не смогу.

Ее автомобиль плавно скатился с проселочной дороги и затормозил напротив меня. Ами вышла, резко хлопнув дверью. Я поняла, что наставница взволнована. На ней была лишь легкая куртка. Ни оружия, ни брони. Ами не догадывалась о моих намерениях.

— Леди, в чем дело? — вместо приветствия раздраженно поинтересовалась наставница.

Я молча показала зажатые в руке ножны.

— Я не понимаю, — нахмурилась Ами, остановившись в нескольких шагах от меня. — Тебе нужна помощь?

— Я все знаю, мастер.

Я не смотрела на нее, чувствуя тупую ноющую боль, постепенно нараставшую в груди. Эту женщину я уже много лет считала почти матерью, несмотря на не слишком внушительную разницу в возрасте. Я привыкла доверять ей все. Отвыкать оказалось сложно.

— Знаешь что? Леди, мне не нравится, когда ты говоришь недомолвками! Что-то прояснилось с Ирвином? Тебе нужен мой совет?

— Мне нужна твоя честность, — я все же посмотрела в ее строгие миндалевидные глаза. Какая-то идиотская надежда все еще во мне теплилась. Вера в хороший конец, как в детстве. Когда предчувствуешь, что все окончится плохо, но надеешься, что случится чудо, и… Во взрослой жизни чудес не бывает.

— Я знаю, что ты спровоцировала Вина на этот побег. И, мне кажется, я поняла, почему.

— И почему? — Ами уперлась руками в бока и смотрела на меня с непониманием. Сейчас она походила на рассерженную кобру, удивленную тем, что маленький кролик смог вызвать в ней такой гнев.

— Я знала, что ты приедешь без оружия, поэтому привезла второй меч. Не волнуйся, он в полном порядке и вполне надежен. Кодекс требует честного поединка. И я прошу у тебя его, мастер. Честный поединок.

Ами склонила голову набок, словно пытаясь осмыслить мои слова.

— Честный поединок? Ты… ты бросаешь мне вызов? Девочка, что случилось? Почему? Ты в своем уме?

Я молча протянула ей ножны. Говорить было тяжело. Горечь разливалась во всем теле и отравляла меня своим ядом. Я смогла пережить предательство ученика, но предательство учителя оказалось выше моих сил.

Ами взяла предложенные ножны, задумчиво обнажила меч на треть, потом резким движением отправила его обратно.

— Да что с тобой такое? Из-за того, что я дала твоему ученику этот совет?

— Да. И из-за того, что постоянно подталкивала меня в нужном направлении. Не делай вид, что не понимаешь, Ами, мне и так тяжело. Но ты сама меня учила, что предательство оплачивается лишь одной ценой, — я вытянула собственный меч и подняла его, принимая защитную стойку.

— В нужном направлении? Предательство? — глаза Ами внезапно расширились. — Так ты думаешь, что я…? Что я тебя… предала?

Мастер опустила руку с оружием, закрыла глаза свободной ладонью и вдруг расхохоталась. Встряхнув головой, наставница вновь взглянула на меня, на этот раз с усмешкой, и шагнула ко мне:

— Не будь дурой, девочка!

Я предостерегающе щелкнула языком, сместилась и подняла меч, пресекая попытку сблизиться. Ами оценила это и остановилась, грозно сдвинув брови.

— Значит так, щенок, я прощаю тебе этот вызов. Я даже сердиться не буду. Но я хочу, чтобы ты выкинула из головы весь этот бред и никогда больше не смела подозревать меня в подобном.

— Тогда объясни мне мотивы своих поступков! — крикнула я, срываясь. Мне было больно, и контролировать эмоции становилось все труднее. Мастер не пропустила мою секундную слабость. Молниеносным движением скользнув вперед, она отмахнулась ножнами от моего меча и сомкнула пальцы на моем горле, прижимая меня к боку автомобиля. Теперь любое мое движение легко и надежно ею блокировалось.

— Слушай меня, маленькая дрянь. Ты посмела усомниться в своем мастере и заслуживаешь хорошей трепки. Жаль, что сейчас совсем не до этого, — глаза Ами были ровно напротив моих, и в них читалась с трудом сдерживаемая ярость. Я сглотнула, едва дыша под ее крепкой хваткой.

— Сейчас, — повторила наставница, — я хочу накрепко вбить в твою голову, что никогда, слышишь, никогда не причинила бы тебе вред! Я не знала, контролирует ли тебя Вин. Я не знала наверняка, кусал ли он тебя. Ты вела себя, как слепая дура. Я опасалась самого худшего. Я не знала, могу ли рассказать тебе то, что мне известно. Не перескажешь ли ты это своему вампиру. Я пыталась тебя уберечь. Я добывала информацию параллельно с тобой, начиная с твоего визита в его школу. Если бы не роскошный подарок Фила, я сообщила бы тебе о предательстве Вина парой дней позже. Я все делала для тебя и только ради тебя, слышишь? Я понимала, что вы с ним замерли, зашли в тупик. Я знала наверняка, что он не может сообщить тебе имя доминанты. Вин физически не может этого сделать, понимаешь? Ему запретили, я уверена. Прямым приказом. Твоего вампира необходимо было раскачать, и я приняла решение, которое тогда казалось мне весьма удачным. Рискнула. Я не думала, что твой щенок так бездарно реализует мой совет, попросту смывшись от тебя, не объяснив ничего толком. Я не могла тебе рассказать правду после его побега, потому что не знала, опять же, как обстоят дела. Не подконтрольна ли ты вампиру. Не является ли все это грандиозным планом. После вашей зачистки дома Возняков вероятность устранения твоих друзей казалась мне весьма реалистичной. Я не знала, на чьей ты стороне. Я искала Ирвина практически круглыми сутками. Я переживала, черт тебя дери! А теперь ты приходишь ко мне и предлагаешь смертельный поединок, аргументируя это тем, что я тебя предала! Что? — рявкнула она в ответ на мой умоляющий взгляд.

— Ты меня задушишь, — прохрипела я, ощущая острую нехватку воздуха.

Наставница разжала пальцы и отступила назад, тяжело дыша. Я закашлялась, судорожно вдохнув прохладный ночной воздух. Ами на меня не смотрела. Покачав головой и поджав губы, она бросила меч на землю и отвернулась, подставляя мне беззащитную спину. Но, даже если бы я ей не поверила, я все равно бы не ударила ее так подло. Ами нечего было бояться.

Я устало опустила свой меч и, вздохнув, убрала его в ножны.

— Ну, прости… я чуть с ума не сошла, когда подумала, что ты это все специально… — я понимала, что раскаяние несколько запоздало, и оскорбление, которое я нанесла мастеру, простыми извинениями не исправишь. Действительно, как я могла сомневаться? Ни у моих зубастых врагов, ни у людей не было ничего такого, что бы они могли предложить Ами в обмен на предательство. Но тогда я не могла рассуждать настолько ясно. Видимо, из-за постоянного напряжения, не отпускавшего меня уже больше недели, разум стал мне отказывать.

— Мастер, если можешь, прошу… — я говорила едва слышно, чувствуя себя самым гнусным и отвратительным существом на свете.

— Оставь, — прервала меня Ами, не выказывая никаких эмоций. — Мне больно от твоих слов, но я… горжусь тобой.

Наставница взглянула на меня и, заметив мой удивленный взгляд, пояснила:

— Я горжусь тем, что ты решилась бросить мне вызов. Это смелый поступок. Достойный моей ученицы.

Ами вновь посмотрела на меня, и я различила влажный блеск в холодных стальных глазах. Слезы?.. Наставница не плакала при мне. Никогда.

— Ами? Мастер? — я была растеряна и подавлена.

— Езжай домой. Дай мне немного времени. Я же обещала, что не буду сердиться.

Она отвернулась и побрела к машине. Ее плечи опустились, спина ссутулилась, вся осанка разом потеряла свою царственность. Сейчас гордая наемница уступила место глубоко опечаленной женщине. Я чувствовала себя отвратительно. Припозднившееся раскаяние захватило меня целиком, и сейчас я готова была на любой поступок, лишь бы заслужить ее прощение. Но Ами ничего не было нужно. Забравшись в машину, мастер с минуту посидела, бездумно глядя сквозь лобовое стекло, потом завела мотор и уехала.

А я сползла по дверце машины на мокрую от ночной росы траву и запрокинула голову, рассматривая глухое и темное небо.

Ирвин, каких еще дров я наломаю, благодаря тебе?..

Леди оставила его в одиночестве на трое суток. Ирвин почти все время лежал на кровати в углу своей камеры, практически не шевелясь. Рука нещадно ныла, но вампир даже не попытался встать, несмотря на то что ампулы с обезболивающим, приготовленные для него мастером, лежали на столе. В большом количестве. Если бы Вин был уверен, что лекарства подействуют на него так же, как и на людей, он бы, не колеблясь, вколол себе всю дозу разом, чтобы избавить свою наставницу от проблем. Но вампир, напротив, твердо знал, что вреда от этого не будет. Разве что, чувствительность нарушится на некоторое время. Пока что боль его отвлекала. Он лежал и думал. Апатия, овладевшая им, не мешала ему анализировать последние годы его жизни. Ирвин понимал, что заслужил смерть. Не единожды. И оглядываясь назад… он все делал не так.

Первые месяцы после оборота прошли как в тумане. Ему претило все вокруг. Бесило собственное положение, бесправное и бесперспективное. Бесила слепая покорность окружающего молодняка. Они едва не молились на старших вампиров, особенно на тех, кто обратил их, и Вин никак не мог постичь этой преданности. Ему старшие не казались сколько-нибудь достойными подражания. Они вечно были заняты, упиваясь своими сверхважными целями, неведомыми младшим собратьям. Даже само это слово, «собратья», предполагало больший контакт, доверие, хотя бы минимальное, включенность в общую цель. Включенности не было. Цели не было. Были приказы и ожидание беспрекословного подчинения. Ирвину претила идея быть слепым инструментом.

Но и собственными целями он похвастаться не мог. Жизнь просто шла. Катилась по колее, сменяя одни однообразные сутки другими. Питание не приносило ему удовольствия. Если прочие зубастые не могли сдержать предвкушения и восторга перед обещанной вскоре охотой, то Вин кривился от переполнявшего его отвращения. После очередного «пиршества» самочувствие из сносного скатывалось до отвратительного.

Невероятно раздражала Лиза. Она никогда не отличалась особым умом. Энергичностью, активностью, неуемной жаждой деятельности и безотчетной преданностью своей доминанте — да. Правда, обучение новообращенных остроты ума и не требовало, а вышеперечисленных качеств вполне хватало, чтобы эту работу выполнять хорошо. Ирвину же было скучно. Ему недостаточно было приказов, он хотел разъяснений. Хотел удовлетворения собственной любознательности. Но в таком пустячном праве ему было отказано. Если же Вин пытался проявить силу, отвоевывая свое право на знания, Лиза прибегала к помощи Кристианы или…

Ирвин содрогнулся от воспоминаний и вскрикнул от резкой боли в потревоженной руке. На его жизнь выпало множество травм. И, разумеется, те, что нанесла ему Леди, не шли ни в какое сравнение с изощренным искусством Кристы. Но тогда в его распоряжении была хотя бы кровь. Сейчас заживление вытягивало из него силы, и он вновь ощущал, как слабеет, скатываясь до уровня среднего обывателя. Кровь…

Именно с нее все и началось. На одной из охот он умудрился повздорить с другим новообращенным. Тот задел его, попытался унизить: особой теплотой отношения между зубастыми и так не отличались, а Вин, своевольный, дерзкий и не желавший придерживаться правил, и вовсе постепенно становился изгоем. Отличным объектом для травли. Словесная пикировка быстро перешла в драку, и в какой-то момент Ирвин не смог себя сдержать. Та «охота» впервые принесла ему сытое удовлетворение и понимание, какого именно питания не хватало измученному организму. А так же послужила поводом для первой встречи с Кристой. Лиза, застигшая его за высасыванием крови из порванной шеи «товарища» по группе, не поняла, что именно он делает. Сочла припадком боевого безумия. Кристиана же что-то заподозрила, но Вин, быстро сообразивший, что должен молчать, если хочет жить, сумел выдержать допрос и не признаться в своем грехе.

Если существование прежде было для него утомительной рутиной, то теперь обратилось в пытку. Вин охотился — по-своему. Осторожно, тщательно следя за тем, чтобы не оставить ни малейших следов. Почему-то другие зубастые не чувствовали его так, как ощущали друг друга: инстинктивно, сознанием. Ему удавалось подобраться тихо и уйти, оставаясь незамеченным. Но долго так продолжаться не могло. И, накопив силы, Ирвин сбежал.

Неприятным открытием для него стала связь с доминантой. Его чувствовали. Слышали. Обнаруживали — не слишком легко, но с завидным постоянством. Это не было похоже на разговор, нет. Скорее, Ирвин ощущал себя контейнером для маячка, безошибочно срабатывавшего, как только хозяин вздумает проверить его местоположение. Вин прятался, закрывался, отчаянно избегая встреч со стаей, но гонка выматывала. Наконец, полностью исчерпав имевшиеся у него ресурсы, выдохшись, он рухнул в одном из предгорных лесочков, закопавшись в мягкую, источавшую сладкий прелый запах тлена осеннюю листву, и заснул. На четыре десятка лет.

Он так и не понял, что именно его разбудило. Но, очнувшись, пережив ужас от замкнутого пространства и отсутствия воздуха, Вин сумел выбраться и ощутил совсем рядом присутствие зубастого. Раненного. Регенерирующего. Двое суток ушло на то, чтобы пройти пару километров и обнаружить хижину, где отлеживался восстанавливающийся вампир. Трапеза дала необходимые силы. Ирвин остался в хижине, постепенно расширяя ареал разведки. Ему попалось еще двое вампиров, к счастью, совсем молодых: с опытной особью он попросту бы не справился. И, видимо, слабость защищала его от внимания доминанты. Удача баловала его своей благосклонностью полгода. И, в конце концов, избаловала. Перебиваясь легкими перекусами, осторожно насыщаясь человеческой кровью, искренне стараясь не доводить до смерти или тяжелых травм жертвы, Ирвин постепенно приближался к цивилизованному миру. О своих донорах он заботился вовсе не из человеколюбия, как после пытался представить Леди. Все было куда проще: одна промашка могла привлечь внимание если не зубастых, то охотников. Сил в нем было мало, голод сводил с ума и изнурял, и серьезных столкновений он, по-прежнему, мог не выдержать. Но чем ближе Вин оказывался к человеческому жилью, тем проще становилось охотиться: вампиры тоже старались обитать подле источника питания. Молодняка было много, гораздо больше, чем в момент его обращения. Собственно, и продолжительность собственного сна Ирвин смог оценить, только лишь начав вливаться в жизнь пригородного поселка.

Удача закончилась нежданно. Его нашла вовсе не Лиза. Однажды он вновь почувствовал мысленное прикосновение доминанты. Впав в настоящую панику, Вин сбежал, бросив быт, который сумел худо-бедно обустроить. Но далеко уйти не смог: его поймали. На старого-доброго живца, грамотно рассчитав и подстроив ловушку. Высший обратил гораздо более пристальное внимание на его тягу к вампирской крови, но совершил ту же ошибку, что и Лиза: недооценил значимость. Не смог понять, что другого источника питания для его детеныша не существует. Следующие четыре месяца Вин провел в обществе Кристы. И вышел от нее покорным, послушным и приученным к подчинению. Внешне. Сломить его не удалось даже изощренной жестокости Кристианы.

Дальнейшая история его жизни не слишком отличалась от версии, рассказанной Леди. Обучение в «Пути Воина», задушевные беседы с Фридрихом: единственным, кто смог разглядеть в нем личность, а не тупого кровожадного вампира. С Фридрихом, которого, судя по всему, безжалостно убила стая, едва доминанта вытащил из сознания Ирвина эту информацию. Слишком легко было ее получить: Вин сгорал от чувства вины и жгущей сознание опасности одновременно. Тевс никогда не советовал ему продолжить обучение у Леди. Если бы беседа бывшего и нынешнего наставников состоялась, она подвела бы черту под всей игрой ученика. И ничего этого бы не было…

Ничего бы не было. Не случилось бы доверия. Дружбы между вампиром и человеком. И предательства учеником своего мастера…

Ирвин потер здоровой рукой глаза и глубоко вздохнул, пытаясь сбросить тяжесть, сжимавшую горло и грудь. Леди ему доверяла. Черт подери, она доверяла ему больше, чем Вин мог вообразить. Она поставила на карту все, что у нее было, сделала выбор в пользу ученика, не только позволив ему вновь попытаться доказать преданность, но и скрыв от ребят предательство. Заставив замолчать Мрака и Тень. Мастер сознательно подставила своих друзей под удар, поверив щенку. Вампиру. Каким же идиотом надо было быть, чтобы не понять, что именно в этом и заключалось прощение — то самое, которого Ирвин так истово от нее добивался, страдая от мнимого непонимания. Если бы ему хватило мозгов постичь истину, так легко и просто открывшуюся сейчас, Вин вызвал бы Леди на разговор и рассказал бы ей все. Без утайки. Всю свою историю, включавшую не только факты, но и личные, глубоко запрятанные переживания. Сейчас он был абсолютно уверен, что мастер бы его поняла. Разъярилась бы, конечно, тут к гадалке не ходи. Но поняла бы и смогла простить. Наемница, при всей своей принципиальности, жесткости и вспыльчивости, могла простить очень многое, если мотивы казались ей весомыми. Жаль, ее щенок проявил изрядную тупость, не сумев осознать положения дел вовремя. Мастер открыла ему мир. Нет, не фехтования, мир людей, сложный, многогранный, давно и надежно позабытый вампиром. Подарила надежду на то, что упрямый зубастый сможет стать в этом мире своим.

А Ирвин отплатил ей болью. Предательством. Изменой. В горле запершило, и слезы подступили к глазам. Не раскаяния: бессилия и отчаяния перед собственной глупостью. А он-то считал себя опытным и мудрым. Играл с Леди, с самого начала и до незавидного финала. Полагал себя существом высшей расы. Оказывается, наличие хорошо работающих мозгов влияет на превосходство куда больше, чем физические особенности тела. Да и с этими особенностями все обстояло неоднозначно.

Вин вспомнил их последнюю стычку в приватной гостиной в «Тыкве». Он не хотел ничего плохого. Не пытался угрожать, заломив руку и поставив Леди на колени. Не пытался принудить к чему-либо, повлиять на решение. Он только хотел дать понять, что теперь заслуживает внимания и отношения, как к равному. Но то, что сделала Леди потом… Ее движения были точными, собранными и очень быстрыми. Рука, мгновенно ставшая скользкой и непослушной, вырвалась из его хватки так скоро, что Вин даже не успел сообразить, что происходит. Леди вновь ощущалась хищником. Мощным, опасным зверем. Спокойным, уверенным в себе. Ее действия не были ни местью, ни наказанием: мастер только поставила ученика на место и напомнила о расстановке сил. Она совершенно точно не испытывала удовлетворения от его боли. Так собака кусает зарвавшегося щенка, напоминая, что не стоит проверять остроту зубов на тех, кто старше и сильнее.

Ирвин хотел равенства. Равенства ли? Пожалуй, нет. Изначально вампир ощущал себя мудрее, сильнее и опытнее наставницы. И ему несколько раз руками объяснили, что это не так. Но простая истина смогла завладеть его сознанием только теперь. Леди всегда относилась к нему, как к равному. Вин не мог вспомнить ни одного распоряжения, которое не подкрепилось бы адекватным объяснением, если ученик о том просил. Сейчас ему казалось вполне естественным ставить мастера в известность о своих планах. Признаваться в ошибках и просить прощения. Принимать превосходство Леди как бойца и тянуться за ней. Это не унижало. Потому что мастер его уважала, невзирая на ошибки и промахи. И искренне ценила их дружбу. Настолько искренне, что рискнула дружбой товарищей и репутацией среди коллег.

Когда Ами пришла к нему, следовало бы взять себя в руки, дождаться мастера и рассказать ей все. В очередной раз признаться в грехах и попросить прощения. Которое, несомненно, было бы даровано, так или иначе: у Леди просто не было выбора. Признай она предательство ученика публично, и ее собственная репутация легла бы в руинах. А убить Вина Леди бы не смогла, это он знал точно. Чувствовал. Но он избрал другой путь, продиктованный гордыней и страхом. И вынудил мастера похоронить и доверие, и собственный авторитет, и дружеские связи в профессиональных кругах. Она не смогла бы замолчать происшедшее: малейшая возможность того, что Вин оказался настоящим предателем, угрожала жизни ее друзей. Ирвин не сумел понять этого вовремя. И теперь будущее ничего хорошего не сулило. Если даже Леди не убьет его, то непременно прогонит: слово свое мастер привыкла держать. Да и вряд ли она сможет справиться с предательством ученика в тех обстоятельствах, что Вин для нее создал. А Ирвин не представлял себе жизнь без нее. Он готов был находиться рядом, на любых условиях, отлично понимая, что эта женщина принадлежать ему не будет никогда. Но продолжать влачить существование, не смея даже приблизиться к мастеру… Нет, такой жизни он не хотел.

Он предал ту, которую любил. Предал в своей душе, сделав выбор в пользу собственной гордыни. И, выходит, заслужил смерть не единожды.

Тем не менее, в душе Вина теплилась надежда. Она распустилась, как робкий первый цветок среди еще плотного, не желающего уступать своих прав снега. Зародилась тогда, когда Ирвин увидел, как плакала Леди. Если бы ей, действительно, было все равно, наемница не стала бы проливать слез. Боль, обида, разумеется, присутствовали, но за ними скрывалось что-то еще. Что-то, что давало Вину повод надеяться, что Леди сможет простить его еще раз. И, возможно, дать шанс исправить то, что он наворотил. Он тщательно обдумывал ситуацию, стараясь найти возможность искупить свою вину. Найти путь к восстановлению доверия мастера. Вампир отчаянно жалел, что не может поговорить с Санькой сейчас. Его совет был нужен, как никогда. Правда, Вин не был в курсе, как товарищ отнесся к его последней выходке, но примерно представлял себе, как следует объяснить свои мотивы, чтобы Саня понял.

Рука ныла, внося некоторое разнообразие в его одиночество. Крови отчаянно не хватало: то, что он получил, полакомившись Эльжбетой и её подручными, иссякло, позволив регенерации скорее творить свое дело. Боль усиливалась, она являлась расплатой за кости, сраставшиеся куда быстрее положенного. Повязку он давно размотал: нужды в ней уже не было. Ампулы с обезболивающим становились все привлекательнее. Время шло. Вин, измученный невеселыми раздумьями, закрыл глаза и забылся поверхностным, беспокойным сном.