Мой Щенок

Глава 56. Об огне и ругательствах

Тишина в комнате нарушилась только звуком падения обезглавленного тела. Мы с Ирвином замерли, глядя друг другу в глаза. Я — почти плача, почти одуревшая от счастья: и все-таки, он мой! Ирвин — напряженно, ожидая, что следующий удар будет предназначен ему. Но я отрицательно мотнула головой, опуская руку с мечом. Почти синхронно с этим Вин отвернулся и упал на стул. Скрипнула дверь, пропуская Агату.

— Это правда? — спросила охотница, серьезно глядя мне в глаза. — То, что он — дампир?

— Да. То есть, я так думаю, — кивнула я, тоже садясь. Адреналин постепенно снижался, обнажая нервы и освобождая усталое тело.

— Тогда… — неопределенно протянула подруга.

— Нет, — я поджала губы, — он не будет охотником. Он наемник, Агата. Он дал мне клятву ученика, и она в силе. Его жизнь по-прежнему принадлежит мне. Я не отпущу его.

— Но…

— Нет.

Слово прозвенело металлом, и Гася, оценив бесполезность спора, кивнула и выглянула за дверь, зовя своих приятелей. Я знала, что сегодня же тело Себастиана сгорит в уютном костерке. Разумеется, Себастиан обладал бесценной информацией, за которую охотники дали бы очень много. Но я смогла договориться с Агатой, что высший умрет сегодня же, на моих глазах. Оставлять в живых такого матерого вампира, по меньшей мере, неразумно. А что, если он сумеет вырваться из плена охотников? А что, если я не сразу об этом узнаю? Охотники получили его в свое распоряжение ровно на час, а продержали полтора. Мне было совершенно безразлично, дала ли результаты их беседа. Мне был важен итог. Взамен я обещала отдать Гасе всех серьезных вампиров этой стаи, которых удастся выловить живыми.

Завершение этой встречи заняло еще некоторое время. Я расплатилась наличными с Тони, не забыв накинуть хороший процент за испачканную переговорную и «чуткость» в отношении щенка. В общем, он остался доволен. Свои эмоции мне удалось сдержать. Я искренне надеялась, что больше никогда не увижу ни самого падальщика, ни его приспешников. Кольца обороны вокруг базы снимали постепенно. Внешнее сохранилось на несколько часов: мы не могли исключить, что гибель Себастиана вызовет реакцию зубастых. Агата осталась распоряжаться людьми. Моего внимания теперь требовал ученик.

Я помогла ему дойти до машины сама, не прибегая к посторонней помощи. Тем более что, при виде вошедшего в комнату Тони, Вин застыл, перестав дышать. Я инстинктивно поднялась со своего места, встав между ним и падальщиком, пытаясь защитить щенка даже от призрака угрозы.

Передвигался дампир с трудом, опираясь на мое плечо. Он несколько раз пытался выпрямиться, чтобы идти самостоятельно, но неизменно терпел неудачу. Я же, стиснув зубы, ругала про себя падальщиков и их чертов профессионализм. Хотя ругать мне следовало только себя.

Устроиться в машине было еще одной сложной задачей. В конце концов, щенок замер на пассажирском сидении, склонившись головой почти к коленям. Минут сорок мы ехали молча. Ирвин не поднимал головы, мерно покачиваясь вперед-назад. Я нервничала, не имея возможности проверить его состояние. Лед, заполнивший грудину, расползался дальше по телу. Горло сковало спазмом, мешающим дышать и говорить. Даже мысли давались мне с трудом. Я испытывала стыд, боль, но самым мощным, всепоглощающим чувством был ужас. Ирвина по-прежнему, казалось, не было рядом. На сидении застыла пустая оболочка от моего ученика. Можно было сколько угодно убеждать себя, что я поступила правильно, что иного выхода у меня попросту не было… Но совесть к моим аргументам оставалась глуха.

Мы давно уже ехали по шоссе, когда Ирвин пошевелился, привлекая к себе мое внимание. С трудом выпрямившись, он откинулся на сидение и отчетливо произнес, не глядя на меня:

— Я должен еще что-нибудь сделать для вас, мастер?

— Нет, Вин, — мягко ответила я и уже собиралась добавить «все позади», но не успела.

— Тогда убейте меня сейчас, мастер. Пожалуйста. Я готов.

Огорошенная просьбой, я судорожно сглотнула, с трудом справилась с разом севшими связками и произнесла:

— Нет.

— Леди, — настойчиво, совершенно не свойственным ему обманчиво-мягким тоном начал Ирвин, разглядывая ночь через лобовое стекло, — если я могу рассчитывать хотя бы на каплю вашего милосердия, проявите его, пожалуйста. Отпустите меня. Убейте. Умоляю.

Я ударила по тормозам, вызвав возмущенный сигнал следующего за мной водителя, выкрутила руль, сворачивая на обочину, и остановила машину, включив «аварийку».

— Послушай меня, — едва сама не срываясь в истерику, торопливо проговорила я, — я не планировала тебя убивать. Но нам было необходимо вытащить Себастиана. Никакой другой возможности я придумать не смогла, к этой твари не так просто подобраться. Все, от начала до конца, каждое слово, сказанное мной сегодня, каждое мое действие было осуществлено только лишь для того, чтобы ты поверил, что я хочу тебя убить. Поверил настолько, что вынудил бы Себастиана примчаться. Это была твоя помощь нам и твое… искупление.

На последнем слове я дрогнула, испытав отвращение к себе. Но, быстро взяв себя в руки, продолжила:

— Все позади. Пора двигаться дальше.

— Я не хочу, — отчеканил Ирвин, по-прежнему не глядя на меня. Я, не выдержав, протянула руку и рывком развернула его к себе, вынудив посмотреть в глаза. Во взгляде Вина боль мешалась с безумием. Бледное, искаженное страданием лицо мало напоминало мне моего прежнего ученика. Как ни странно, увиденное подхлестнуло меня, пробудив злость.

— Значит, придется захотеть, — отрезала я, отпуская его плечо и позволяя снова уйти от взгляда. — Можешь считать это продолжением расплаты, если хочешь. Я тебя не отпускаю. Ты, по-прежнему, мой ученик. И уйти сам не можешь, из-за того, что ты сделал.

Вин опустил веки, прикрывая глаза, и не шевельнулся ни разу до самого логова.

Путь в комнату занял вдвое больше времени, чем дорога от крыльца падальщиков до машины. Лестница оказалась почти непреодолимым препятствием: Вин ослаб еще больше. Под конец я уже практически тащила его на себе, радуясь, что у меня не слишком крупный ученик. Эти подонки использовали серебро. И, возможно, что-то еще, что мешало зубастым активно регенерировать. Раны требовалось обработать. Заниматься этим у падальщиков я не стала, потому что не хотела привлекать внимание к своей заботе об ученике. Я усадила Ирвина на кровать и отошла на пару шагов за заранее приготовленной на столе аптечкой. Дампир, лишившись сил, завалился набок.

— Разденься, пожалуйста, — коротко приказала я. — Или мне придется тебе помочь.

С трудом он сел. Стянул пропитавшуюся кровью и грязью футболку, с отвращением отбросив ее на пол. Повозившись немного, стянул джинсы и носки и застыл на миг, что-то обдумывая.

— Достаточно, — заметив его мрачную решимость, поспешила я остановить ученика. — Мне надо раны обработать твои, а под бельем их нет.

— Не стоит, — отозвался дампир. — Заживут.

— Мне лучше знать, — отрезала я, холодея. Он был изранен весь. Порезы, кровоподтеки, ожоги. Я испытывала в эту минуту такую ненависть к себе, какую, пожалуй, не питала еще ни к кому. Да, каждое повреждение было нанесено руками падальщиков. Но по моей воле. Я оговаривала пределы допустимого. Я давала позволение. Я подсказала, как возможно обездвижить Вина, чтобы лишить его шанса защититься. Мне хотелось выть от отчаяния.

— Можно, я лягу? — неуверенно попросил Вин, глядя себе под ноги, и добавил, оправдываясь: — Сил нет.

— Ложись, — кивнула я, удивляясь, как еще сохраняю голос ровным. Вооружившись смоченной в перекиси ватой, я потянулась к лицу ученика, но он инстинктивно отпрянул от моей руки, зажмурив глаза. Я медленно выдохнула, вновь испытывая прилив ненависти к себе, и спокойно произнесла:

— Мне нужно обработать раны, Вин. Я постараюсь не причинить боли.

Ученик согласно кивнул, не открывая глаз, и замер. Тщательно обработав каждое повреждение на лице и теле, я убедилась, что среди них нет угрожающих жизни, и перешла к руке. Сделав укол, я укрыла ученика одеялом и кивнула в сторону тумбочки.

— Это — таблетки болеутоляющего. Можешь принять сразу две, если понадобится. Я зайду через полчаса. Постарайся уснуть.

Я вышла, чувствуя, что удерживаюсь из последних сил. Тело ломило. Я устала физически. После выматывающего поединка с высшим, после того как довела ученика до постели, после дня, потребовавшего от меня всех возможных ресурсов. И, если тело еще можно было как-то отключить, то способ отключить сознание был мне неизвестен. Мысли крутились бешеной каруселью, и ни одна из них меня не радовала. Даже воспоминание о смерти Себастиана. Мой ученик, глупый, запутавшийся во вранье и противоречивых чувствах мальчик, вынужден был заплатить весьма высокую цену за самонадеянность и юношескую горячность. И руками правосудия выпало стать мне. Меня передернуло от омерзительнейшего ощущения. Будто я извалялась в грязи. Склизких, липких, жирных помоях. Неожиданно решив послать все и вся к черту, я прошествовала в гостиную, к бару, достала бутылку виски, стакан и уселась за столом, полная решимости утопить остаток ночи в выпивке. Растянув первую порцию на обещанные Вину полчаса, я поднялась к нему в комнату. Дампир лежал, отвернувшись к стене, без движения. Я наклонилась над ним. Закрытые, без малейшего трепета глаза, ровное дыхание. Либо спит, либо искусно притворяется. В любом случае, ему необходимо было побыть одному, и я, заперев его, спустилась вниз. Я не хотела больше держать Ирвина под замком. Но у меня оставались сомнения по поводу его вменяемости, и я желала перестраховаться.

Всю оставшуюся ночь я методично и целенаправленно напивалась, пытаясь успокоить разбушевавшуюся совесть. Как водится, избранный метод успокоения не принес. Стало только хуже. К утру, полузадушенная чувством вины и пережитыми эмоциями, я рыдала в голос, обняв подушку, как в детстве.

Проснулась я около часа, на диване в гостиной. Наградой за прошлую ночь оказалась жестокая головная боль и тошнота. Устыдившись своей слабости, я прибрала комнату, старательно удаляя следы вчерашнего буйства, приняла душ и, одевшись, заглянула к ученику.

Он лежал на кровати, подложив под голову правую руку и неподвижно глядя в потолок. На мое присутствие он не отреагировал. Я позвала его по имени, но ученик даже не повернул головы. Я склонилась над ним, и Вин скользнул по мне невидящим взглядом, сразу же вернувшись к бездумному созерцанию потолка. Я с сомнением пересчитала таблетки обезболивающего, убедилась, что Ирвин принял ровно две, и заторможенное состояние не вызвано затуманенностью сознания. Видимо, причиной его поведения был пережитый вчера шок. Вздохнув, я развернулась и вышла.

Несколько часов я провела в зале, изматывая тело, пытаясь вынудить разум отключиться. Я заставляла себя работать до тошноты, выкладываясь полностью, вопреки одолевавшему меня похмелью, наказывая себя за все ошибки разом. За боль ученика, лежавшего сейчас в комнате. За свою боль и бессилие. За то, что, побоявшись ответственности в начале, привела нас обоих к такому страшному финалу. Я умела быть жестокой. В первую очередь, к себе. Но и тем людям, что были со мной рядом, приходилось несладко. Безусловно, дампир был виновен в своих делах. Возможно, он даже не представлял, сколь отдаленные последствия повлекут за собой его поступки. Возможно, не смог просчитать, сколь масштабным окажется результат его деятельности. Но ведь он совершенно точно понимал, что его поступки являются предательством. Так что, наказание свое он, без сомнений, заслужил. Но заслужил ли такое?.. Меня сжирала ненависть к себе и к падальщикам. Я едва удерживалась от того, чтобы сесть в автомобиль, повторить вчерашний путь и покрошить каждого, кого смогу найти на их базе. Чертов Себастиан! Я отчаянно жалела, что убила его так быстро. Если бы я имела возможность повернуть время вспять, высший умирал бы медленно и мучительно, расплачиваясь за каждую минуту страданий, доставленную Вину. Отрезвило меня только то, что мой ученик, возможно, чувствовал бы боль своей доминанты.

Вечером я вновь навестила своего щенка. На этот раз Ирвин лежал на боку, завернувшись в плед. Но взгляд карих глаз оставался все таким же пустым. Я деловито разложила медикаменты и молча принялась обрабатывать повреждения, начав с лица. Ирвин взглядом отслеживал мои движения, но не произносил ни слова. Завершив первый этап, я осторожно откинула плед, обнажив дампира по пояс, и занялась его телом. Ученик молчал. От этого становилось жутко. Заговорить первой я не решилась, сохраняя за ним право ограничить взаимодействие со мной. Наверняка и само мое присутствие было Вину не слишком приятно. Убрав медикаменты, я поднялась и направилась к двери. В двух шагах от нее меня остановил уверенный голос:

— Мастер!

Я замерла, повернувшись и ожидая продолжения. Дыхание сбивалось, растревоженное волнением. Я никак не могла поверить, что он со мной разговаривает.

— Отпустите меня, пожалуйста. Позвольте мне умереть, — попросил он, приподнимаясь на локте. — Если вам трудно, то я могу сам…

— Нет.

— Зачем я вам? Наверняка мое присутствие принесет вам еще много проблем, — горячо начал Вин, но я его перебила:

— Давай на «ты».

Он помялся, кусая губы и не глядя на меня. Потом, подняв измученные глаза, признался:

— Не могу. Не получается.

— Хорошо. Можешь говорить «вы», если так тебе комфортнее. Ответ на твой вопрос — нет. Убить себя в пределах логова ты не сможешь. Я убрала все, что могло бы послужить тебе для этой цели. Я лишать тебя жизни не стану. Я помогу тебе выкарабкаться, Вин. Мы справимся. Я обещаю.

Как пролетела эта ночь, я не помню. Снова был алкоголь, на этот раз я пила на свежем воздухе, усевшись на пол на балконе в кабинете. Было холодно, но я сидела на ветру в тонкой блузке. О чем я думала, что делала, я не осознавала. Вокруг меня кружили какие-то миражи, видения. Часто грезился издевательски хохочущий Себастиан. Я отняла у него щенка, но смогу ли вернуть Вина себе? Смогу ли справится с последствиями своего собственного поступка?

Из тишины меня вырвал звонок. Трубка ответила голосом брата.

— Леди, привет. Как ты?

— Я нормально, Мрак, — мой голос бесстыдно выдал меня. Он прозвучал настолько безжизненно, что наемник тут же переполошился:

— Что с тобой? Что-то еще случилось? Ирвин?.. Ты сама там жива хоть?

— Мрак, у меня все в порядке. Я не хочу сейчас разговаривать.

— Леди, я к тебе приеду через полчаса. Дождись меня, — в голосе брата звучала неподдельная тревога.

— Не надо приезжать.

— Но, Леди, я беспокоюсь, и вообще…

— Мрак, если ты приедешь, я убью тебя, — серьезно пообещала я и отключилась.

Мрак тут же перезвонил. Я терпеливо повторила, что у меня все в порядке, я только устала и хочу побыть одна. Предупредила, что больше не возьму трубку. Брат попрощался. Звонок раздался через три минуты. Я взяла трубку и, изредка перемежая отборную ругань предлогами, выразила свое отношение к заботе обо мне и к любопытству окружающих. Когда я выдохлась, повисла пауза. После чего холодный голос Ами сообщил, что она мою позицию поняла. Мастер повесила трубку, а я без сил откинулась на перила балкона, отхлебнув виски прямо из горла. Перед Ами следовало бы извиниться, но сейчас мне было все равно. Боль выжигала мою душу раскаленным железом, а я совершенно не знала, как мне справиться с нею. Как заставить себя встать и пройти в комнату к лежащему без движения ученику. Как услышать очередную просьбу убить его.

Я закурила, чувствуя, как мутится сознание от выпитого. Я вспоминала выражение лица Ирвина в ту секунду, когда ему сказали, что я наблюдаю за ним, и уничтожала себя, заставляя мучительно перебирать все подробности этой сцены раз за разом. Я поступила правильно, я была уверена в этом. Но не слишком ли дорого это вышло? Все, с первого шага до последнего, все было моей ошибкой. И только я несла ответственность за то, что все так произошло. Как же я раскаивалась сейчас! Ну почему, мой мастер, почему я тебя не послушала? Почему не вытащила из Вина информацию сразу? Да, сломать его можно было только психологическим воздействием, и сейчас я понимала это. Ни пытка, ни мучительное ожидание смерти не подействовали на него так, как слова Эрика. Но неужели нельзя было раньше найти способ его разговорить? Заслужить доверие, вовремя обратить внимание на нестыковки, быть искреннее и внимательнее самой… Как просто было об этом думать задним числом.

Раздираемая на части эмоциями, я расстегнула манжету черной блузки и затушила сигарету о тонкую кожу запястья. Боль заставила меня сжать зубы, задавливая стон, но не помогла уйти от душевного мучения. Я виновата. Только я. И вся беда в том, что избавить меня от этой вины не мог никто, даже Ирвин. Он простит меня, обязательно простит. Ему, мальчишке, ученику, влюбленному в своего мастера, попросту не оставалось другого. Если я сейчас вытащу его из состояния безразличия, то он непременно простит меня и начнет доверять. Снова. Но вот кто заставит меня простить себя?

Ожог от второй сигареты лег рядом с первым. Я кусала губы в кровь, справляясь с ощущениями. Физическая боль ничуть не приносила облегчения моей душе. Я запивала страдания алкоголем, но не помогал и он. После третьего ожога я поняла, что боли мне мало. Мне хотелось не столько наказать себя, сколько заставить запомнить. Запечатлеть на теле и в памяти все, что случилось. Чтобы больше никогда не повторить. В кабинете у меня стояла небольшая металлическая чаша, в которой я сжигала бумаги. Я нашла, чем накормить огонь, и вынесла чашу на балкон. Я долго смотрела на языки пламени, держа над их жаром найденный в гараже металлический прут. Когда мне показалось, что он достаточно раскалился, я прижала металл к левому предплечью.

Боль ударила в виски, взорвала сознание. Мне отчаянно хотелось кричать, но я молчала, кусая правый кулак и сгибаясь пополам. Боль нарастала. Прут я давно отбросила в сторону, в ведро с водой, но мне казалось, что он все еще прижимается к коже. Я заставляла себя прогонять перед мысленным взором кадры, которые видела на экране в логове Тони. Запоминать их.

Когда меня немного отпустило, я обнаружила, что почти протрезвела. И мне стало отчаянно стыдно за свое поведение. Занимаясь самобичеванием и дальше, я рисковала повторить прошлые ошибки. Мне требовалось встряхнуть не только себя, но и Ирвина. Что делает мастер, когда добивается ломки своего ученика? Жестко устанавливает правила. Воспитывает. А я разнюнилась. «Нет, Леди, глупость — это навсегда. Один раз ты своего ученика уже избаловала. Что ж, вперед, по проторенной дорожке, раз ты такая ленивая бестолочь». На данный момент, ситуацией управлял Ирвин. Я пасовала перед его оцепенением, упиваясь собственным чувством вины, и позволяла ученику решать за нас обоих. Такой расклад и привел нас к известному финалу. Мне следовало хоть чему-то научиться на своих ошибках. Собрав скудные крохи благоразумия, что еще остались в моем измученном сознании, я заставила себя заткнуться и прекратить купаться в жалости. Наскоро обработав ожог и наложив повязку, я отправилась в спальню. Мне нужно было поспасть хотя бы пару часов. День обещал быть сложным.