Мой Темный рыцарь

Глава 4. Ирис

Будильник истошно вопит в 5:15. Я как сомнамбула плетусь в душевую, если не успею, то стоять в очереди. Это общага и тут, кто рано встает, тот и успевает. Чищу зубы, одновременно пытаюсь настроить воду.

— Су… вода опять холодная-хочется выть от несправедливости.

— Ионова, ты там уснула что ли? У меня сейчас мочевой пузырь лопнет- долбится в дверь соседка по комнате, которую всю ночь где-то носило. И если бы об этом узнали, мне бы тоже досталось за недонесение нарушения дисциплины и тогда прощай выходные дома.

— Не-а, дай мне 5 секунд. Плевать на холод, я сильнее включаю воду и на спех принимаю душ. Одной рукой намыливаю волосы шампунем, другой открываю Наташке дверь, та несется к унитазу. Она матерится, тараторит что-то. Я не слышу из-за шума воды ни единого слова. Долетают только окончания фраз. Мои длинные, густые волосы промыть холодной водой — это еще та задачка со звездочкой.

Выходя, из душа слышу только окончание повествования.

— Ты понимаешь, этот козлина даже такси не оплатил. Я просто в аху… Чтоб я еще раз, да чтобы его разорвало… Ну, ты меня понимаешь Ирис — она, сидя на унитазе с надеждой смотрит на меня глазами побитой панды.

— Я конечно же машу головой. Хотя вообще не понимаю о чем или о ком говорит Наташа.

— Натали, смой с лица этот боевой раскрас, ты на панду похожа — говорю ей, заматываясь в банное полотенце.

Наташка подходит к зеркалу и заходится от смеха, глядя на свое отражение. Самоирония человека просто зашкаливает. В этом ее обаяние. Натали невозможно поставить в неловкое положение или обидеть словом. Она все переворачивает в шутку. С ней легко. Сучка вот и смеется так заразительно, что и я уже ржу вместе с ней. В нее невозможно не влюбиться. Тоненькая, хрупкая, натуральная блондинка с длинными волосами и глазами летнего синего неба. За воротами академии любое модельное агентство с руками и ногами ее оторвало бы. Хотя признаться, она самая талантливая из нашего потока.

Если у Семеновой офигительная пластика, то у меня техника им обеим далеко. Мы с Семеновой с детства конкурируем и не собирались сдаваться. Хотя, если бы не её лень, то правды ради Натали в себе сочетает и пластичность, и артистичность, технически хорошо подкована и внешне попадание в образы в 9 из 10.

Поначалу в рейтинге она была третья. А после травмы у Наташки шансов стало еще меньше. Она только к нам перевелась и тут падение. Слухи ходили, что Семенова из зависти подговорила Петю, что стоял с Наташкой в паре, уронить ее. Все знали, что тот тайно вздыхал по Семеновой. Пете сошло все с рук, мальчиков всегда выгораживают. А нас много и нас не жалко.

Осенью у нас несколько выступлений и они будут показательными. Времени мало, у Натали есть шанс один из тысячи ворваться в основной состав, только если меня и Семенову поезд переедет. Она это знает и не унывает. В ней не было фальши и зависти. Даже злиться на нее невозможно. Я бы с удовольствием назвала ее своей подругой, но здесь друзей нет, только конкуренты. Это балет детка.

Первые два года дались мне без особых сложностей, но потом учебные дни становились все тяжелее. Занятия в академии начинались рано, и, чтобы приехать на них из пригорода, мне приходилось до 12 лет каждый день вставать в 4 утра. Однако такой режим мешал восстанавливаться после репетиций, тогда Елизавета Павловна предложила бабушке переселить меня в общежитие. Жить там было сложнее, чем дома: по правилам балерины до 15 лет не могут выходить за пределы академии. Я виделась с семьей только по воскресеньям, и тяжело переносила разлуку с близкими. Дед и ба поддерживали меня, как могли и даже предлагали уйти, но я твердо стояла на своем и хотела доучиться, чтобы не показаться слабой и бесхарактерной. К тому же, я не представляла себе жизни без балета. И большим плюсом было для меня, что вечерами могу самостоятельно работать в зале оттачивая мастерство. Так что я даже была рада избавиться от гиперопеки ба.

Здесь, в академии, как в шахматах. Важно все: стратегии, с кем общаешься, как выстроены отношения с педагогами, репутация должна быть идеальной и т. д. Все продумано должно быть до мелочей. Все имело значение. Чтобы перейти в следующий класс, мы каждый год сдавали экзамены. «Вылететь» было довольно просто: многое зависит от личных отношений с педагогом, который входит в комиссию и может значительно повлиять на ее решение.

До Наташки я жила в комнате с девочкой, которая была старше меня на 3 года. Так её отчислили из академии в 15 лет после 8 лет обучения: плоскостопие мешало осваивать программу, которая усложнялась с каждым годом.

Эту особенность заметили и на медосмотре при поступлении, но тогда комиссию впечатлили высокие оценки за другие этапы отбора и протекция высокопоставленного чиновника. Я слышала, как говорили о ней, как об очень перспективной и талантливой балерине, мол вторая Плисецкая или Уланова. Но никто не вспомнил ни о прошлых заслугах, ни о таланте. Ее просто вышвырнули, как расходный материал.

Несмотря на возможность перевестись в заведение попроще, девочка не стала этого делать: у нее пропало желание заниматься балетом. Разочарование просто ее убило. Убило в прямом и переносном смысле. Ходили слухи, что она наглоталась таблеток и ее не успели спасти.

Как-то мы с Наташкой засиделись до рассвета. Она, как всегда, нарушала все правила. Августовские ночи были теплые, звездные. Казалось, звезды были так близко, протяни руки и можно их достать. Мы что-то вспоминали, хихикали. Я зубрила немецкий, она сидела на широком подоконнике полностью открытого окна, свесив ноги и потихоньку курила.

Смотрела в ночь. Наши окна выходили на большой проспект в центре города. Она болтала ногами и наблюдала за тем, как люди в ночи растворяются словно сахар в чашке черного кофе. С каждой минутой улицы редели, шум транспорта постепенно смолкал и в какой-то момент город затих.

— Посмотри на забор, он хоть и кованный, ажурный, как во дворце, но за ним мы, как в тюрьме, — она сказала это как-то обреченно. Там жизнь кипит, я это точно знаю. Люди влюбляются, ходят за ручку в кино, обнимаются, целуются, занимаются любовью, а здесь пахнет нафталином. Мы 8 лет находимся здесь практически круглосуточно, ничего не жрем, портим желудки, гробим ноги, здоровье, чуть оступишься и тебя выкидывают за ненадобностью. Карьера танцовщиц балета такая короткая. Вот до 40 лет скачешь, скачешь по сцене, дай Бог не в кордебалете. Повезет если, выступать будешь на лучших балетных сценах мира. Единицы могут работать в известных балетных труппах, но здесь все зависит не только от таланта, в большей степени от того, с кем ты спишь.

— Цинично как-то, тебе не кажется? — говорю я, хотя в принципе с ней согласна.

— А после выхода на пенсию максимум, что ты можешь — это работать хореографом, давать частные уроки, — продолжает она рассуждать. — Да, конечно, есть случаи в природе, но они редки, как дождь в Сахаре, известные примы могут переквалифицироваться в актрис театра или кино, сниматься в рекламе, открывать собственные школы, это если есть деньги, вернее спонсор. С личной жизнью все гораздо печальнее.

— Ирис, ты помнишь момент, который случился в начале шестого года обучения: я сломала ногу и целый месяц провела в гипсе?

— Ага, — мычу я. Еще бы не помнить. После этого педагог по классическому танцу, этакая старушенция Софья Карловна, унижала Наташку каждое занятие: игнорировала необходимость реабилитации после травмы; говорила, что теперь Наташку «‎не возьмут работать даже кассиром в “Дикси”», ну максимум ей светит стрип-клуб, жопой вертеть научилась и хватит. Наташка тогда была в таком стрессе, и такое отношение в сложной ситуации стало для нее последней каплей. Она хотела уйти в середине года и думаю она перевелась бы в другое училище, но можно сказать ей повезло и не только ей. Софьюшка наша дала дуба прям на занятии и нам заменили педагога. Мы дали ей ласковое прозвище — Кассандра.

— Вот, Кассандра классная, — сказала Наташка, затушив сигарету и пульнув окурок из окна вниз. Только какая-то вся несчастная. Глаза грустные, как у одинокой побитой собаки, от того и кажется, что ей далеко за пятьдесят. Что ни скажи бурная личная жизнь очень красит женщину. Глянь на нашу Елизавету Павловну, очередной ухажер такую тачку дорогую подогнал, у нее аж глаза, как фары горят и такая вся прям вежливая, открытая миру. А они ведь ровесницы.

— Ну, да, — согласилась я с ней. Кассандра дала тебе возможность спокойно окончить год, вылечить ногу и кстати, она спокойно занималась со всеми нами, уделяла время каждому, давала ценные советы, я кайфую от нее — закончила свою философскую длинную мысль, намеренно съезжая с темы. Обсуждать мать Давида мне вовсе не хотелось.

— Да, ты Ирис прям эмпат этакий, все тебя восторгает и умиляет, как нам циникам и бездарям жить то? — мы прыснули от смеха. Наташка слезла с подоконника к моему спокойствию и в меня полетела ее подушка.

— Я вот, например, когда стану примой, обязательно заведу себе любовника статусного и очень богатого, — продолжила Натали. — Буду выходить со спектаклей в бриллиантах, с огромными букетами. И, как говорила героиня, старого советского фильма «поклонники будут падать на лево и направо, а те, что послабее будут сами укладываться в штабеля», — Натали поплыла царской походкой к своей кровати.

Это выглядела так комично, что мы обе не удержались и заржали во весь голос. Через стенку нам постучали, причем матом. Ведь никто даже не поверит скажи, что будущие Жизели и лебеди могут изрекать такой отборный трехэтажный мат.

— Семенова, заткнись и спи, а то ты, наверное, подслушивать устала, — гаркнула Натали в ответ.

— Давай спать уже, осталось два часа до подъема, — я бросила в нее подушку, возвращая ей.

Поворачиваясь на бок и закрывая глаза, подумалось, что, встретив “своего” педагога, я была на седьмом небе от счастья! Тогда я поняла, что именно она научила меня чувствовать танец. Кассандра любила говорить: «Включите голову, артист балета, не тупая кукла, технически чисто исполняющая свою партию. Вы должны танцевать головой. Танцор ищет в каждой роли что-то свое, придумывает свою историю, поэтому одна и та же партия получается у всех по-разному».

Через две недели будут «смотрины», как мы их называем. В честь 1 сентября у нас будут показательные выступления и у меня там есть, что показать, вариация, партия Одиллии (Чёрного лебедя) из балета «Лебединое озеро». В этот раз Семенова прямо-таки урвала себе партию «Умирающего лебедя», признаю, жаба меня прям просто душит.

Я спала и видела, как в белоснежном костюме танцую именно его. Но, Кассандра, сказала: «Ирис, я жду твоего Черного лебедя, он твой. Я вижу тебя в нем. Вообще в антагонистических ролях ты можешь раскрыться и засиять». То ли успокоить хотела, то ли она видела во мне то, что я так упорно старалась в себе не замечать.

Мы все себя мним положительными персонажами, но не всем же быть Белоснежками, кто-то должен быть и злой мачехой. И тут уже зависит от таланта и актерского мастерства — полюбит ли зритель отрицательного персонажа, посочувствует ли ему, найдет ли оправдание его поступкам. Но еще не вечер. И я опять укатила на всех парах к морфею.