Моя Индия

КУНВАР СИНГХ

Кунвар Сингх принадлежал к касте такуров[20] и был старостой деревни Чандни-Чок. Был он хорошим или плохим старостой, я не знаю.

Мне же он был дорог потому, что являлся самым лучшим и удачливым браконьером в Каладхунги, а также преданным поклонником моего старшего брата Тома, героя моего детства.

Кунвар Сингх знал много историй о Томе, так как неоднократно сопровождал его в охотничьих экспедициях. Рассказ, который мне нравится больше других и интерес к которому у меня никогда не ослабевает, повествует о состязании в стрельбе, состоявшемся как-то между братом Томом и человеком по имени Эллис. За год до этого Том опередил Эллиса на стрелковых соревнованиях на одно очко и завоевал золотую медаль лучшего стрелка Индии.

Однажды Том и Эллис, не зная того, охотились в одном и том же районе джунглей около Гаруппу. Рано утром, когда туман начал подниматься над верхушками деревьев, они встретились на подходе к возвышенности, расположенной над широким ущельем, где в этот утренний час всегда можно обнаружить оленей и кабанов. Тома сопровождал Кунвар Сингх, а с Эллисом был охотник из Найни-Тала по имени Будху, которого Кунвар Сингх презирал как человека, принадлежащего к низшей касте и ничего не знавшего о джунглях. После обмена обычными приветствиями Эллис сказал, что, хотя Том и опередил его на одно жалкое очко на соревнованиях стрелков, он докажет ему, что является лучшим стрелком. Для решения спора он предложил, чтобы каждый сделал по два выстрела. Бросили жребий, и Эллис должен был стрелять первым. После этого оба стали осторожно приближаться к низине. Эллис был вооружен ружьем системы «мартини-генри» 450-го калибра, из которого он стрелял на соревнованиях, а у Тома была скорострельная двустволка системы «вестли-ричардс» 400-го калибра, которой он с полным основанием гордился, поскольку в то время в Индии было еще мало ружей этого образца.

Возможно, ветер дул в неблагоприятном направлении или охотники приближались неосторожно. Так или иначе, когда соперники достигли вершины возвышенности, внизу не было видно никаких животных. По краю низины проходила полоса сухой травы, а за ней простирался участок с выжженной травой. Здесь пробивались ростки новой зелени, а по утрам и вечерам можно было встретить диких животных. Кунвар Сингх считал, что некоторые животные, возможно, прячутся в сухой траве и вместе с Будху поджег ее.

Когда трава разгорелась, дронго, сизоворонки и скворцы стали слетаться отовсюду, чтобы поживиться кузнечиками, тучами спасавшимися от огня. Вдруг в дальнем конце заросшей травой полосы началось какое-то движение. Затем оттуда выскочили два больших кабана и стремглав бросились через выжженное пространство, чтобы найти убежище в джунглях, начинавшихся примерно в трехстах метрах. Действуя весьма осмотрительно, Эллис, весивший более девяноста килограммов, опустился на колени, поднял ружье и выстрелил в кабана, бежавшего вторым. Пуля подняла пыль между задними ногами животного. Опустив ружье, Эллис перевел прицел на двести метров, выбросил стреляную гильзу и заложил новый патрон. Вторая пуля подняла облако пыли перед кабаном, бежавшим первым.

Второй выстрел заставил кабанов отклониться вправо. Теперь они бежали со все увеличивающейся скоростью, боком к стрелявшим. Наступила очередь Тома; он должен был торопиться, поскольку кабаны быстро приближались к джунглям и уходили из пределов досягаемости. Стоя, Том поднял ружье, грянуло два выстрела, и оба кабана с простреленными головами опрокинулись навзничь, подобно кроликам. Эту историю Кунвар Сингх неизменно заканчивал следующим образом: «Затем я повернулся к Будху, этому городскому жителю с намазанными маслом волосами, отец которого принадлежал к низшей касте, и сказал: „Ты видел это, ты, который хвастал, что твой господин научит моего стрелять? Если бы мой господин захотел унизить вас обоих, он не стал бы стрелять два раза, а убил бы обоих кабанов одной пулей“». Каким образом можно было совершить подобный подвиг, Кунвар Сингх никогда не говорил мне, а я не спрашивал, ибо верил в своего героя до такой степени, что ни на минуту не сомневался в его способности застрелить двух кабанов одной пулей, пожелай он этого.

Кунвар Сингх первым пришел ко мне в тот незабываемый день, когда мне впервые подарили ружье. Он появился рано, и когда я с величайшей гордостью показал ему старую шомпольную двустволку, он сделал вид, что не заметил зияющую трещину в правом стволе и витки медной проволоки, скреплявшие приклад со стволами. Обсуждались лишь положительные качества левого ствола, которые явно преувеличивались. Он говорил о его длине, толщине стенок и о том, что ствол прослужит еще много лет. Затем, отложив ружье в сторону, Кунвар Сингх повернулся ко мне и сказал, проливая бальзам на сердце восьмилетнего мальчика и доставляя ему удовольствие вдвойне гордиться своим приобретением: «Теперь ты больше не мальчик, а мужчина. С этим прекрасным ружьем ты можешь не опасаясь отправиться в любое место наших джунглей при условии, если научишься залезать на деревья. Я расскажу тебе историю о том, как важно для нас, мужчин, охотящихся в джунглях, уметь это делать.

Однажды в апреле прошлого года Хар Сингх и я отправились на охоту. Все было бы хорошо, если бы лиса не перебежала нам дорогу, когда мы выходили из деревни. Хар Сингх, как ты знаешь, плохой охотник и мало что знает об обитателях джунглей. Когда, заметив лису, я предложил вернуться домой, он посмеялся надо мной и сказал, что только дети верят, будто лиса приносит несчастье. И мы продолжали свой путь.

Мы отправились в дорогу, когда звезды начали бледнеть. Около Гаруппу я выстрелил в олененка и непонятным образом промахнулся. Потом Хар Сингх прострелил крыло павлина, но, хотя мы изо всех сил гонялись за ним, он спрятался в высокой траве и мы не нашли его. Мы исходили джунгли вдоль и поперек, но больше не встретили ни одного зверя и к вечеру двинулись в обратный путь.

Поскольку мы сделали два выстрела, то опасались, что объездчики будут искать нас, и поэтому избегали дороги и шли по песчаному руслу высохшей реки, пересекая густые заросли боярышника и бамбука. Так мы шли, разговаривая о своих неудачах, как вдруг нам навстречу вышла тигрица, остановилась и стала смотреть на нас. В течение минуты, показавшейся нам вечностью, тигрица разглядывала нас, а затем повернулась и ушла.

Выждав некоторое время, мы пошли дальше, но тигрица снова вышла на нашу дорогу. На этот раз она не только смотрела на нас, но стала рычать и подергивать хвостом. Мы опять замерли, и немного погодя тигрица успокоилась и ушла. Вскоре из густого кустарника с криками поднялась стайка лесных птиц, по-видимому потревоженная тигрицей. Одна из них опустилась на дерево халду прямо перед нами. Когда птица села на ветку у нас на виду, Хар Сингх сказал, что подстрелит ее, чтобы не возвращаться домой с пустыми руками. Он добавил, что выстрел напугает тигрицу и заставит ее уйти. Прежде чем я смог что-нибудь сделать, он выстрелил.

В следующее мгновение раздался ужасный рев, и тигрица, ломая кусты, направилась к нам. В этом месте, на краю высохшего русла реки, росло несколько деревьев руни. Я бросился к одному из них, а Хар Сингх к другому. Тигрица была ближе к моему дереву, но я успел вскарабкаться очень высоко и был вне досягаемости. Хар Сингх в детстве не научился лазать по деревьям. Когда тигрица, оставив меня, приблизилась к нему, он все еще стоял на земле, пытаясь ухватиться за ветки дерева. Тигрица не укусила и не растерзала Хар Сингха. Встав на задние лапы, она обхватила дерево, прижав к нему Хар Сингха, и затем начала отрывать когтями большие куски коры и древесины с обратной стороны дерева. Все это время Хар Сингх пронзительно кричал, а тигрица рычала. Я захватил с собой на дерево ружье и теперь, упираясь босыми ногами, взвел курок и выстрелил в воздух. Услышав выстрел на таком близком расстоянии, тигрица удалилась большими прыжками, а Хар Сингх свалился на землю у подножия дерева.

Через некоторое время я тихонько спустился на землю и подошел к Хар Сингху. Я обнаружил, что когти тигрицы вонзились ему в живот, разорвали его от пупка почти до позвоночника и все внутренности вывалились наружу. Я оказался в затруднительном положении. Уйти и оставить Хар Сингха я не мог и, не имея опыта в подобных делах, не знал, как поступить лучше — попробовать засунуть внутренности назад в живот или отрезать их. Я тихо поговорил об этом с Хар Сингхом, опасаясь, что тигрица услышит, вернется и убьет нас. Хар Сингх считал, что нужно вложить внутренности в живот. Итак, пока он лежал на спине, я засунул их назад вместе с прилипшими сухими листьями, травой и кусочками дерева. Затем я крепко-накрепко обвязал его своим пагри,[21] чтобы внутренности опять не вывалились, и мы отправились в семимильный путь к своей деревне. Я шел впереди, неся два ружья, а Хар Сингх сзади.

Нам пришлось идти медленно, поскольку Хар Сингх должен был удерживать пагри на месте. Наступила ночь, и Хар Сингх сказал, что лучше отправиться не в деревню, а в больницу в Каладхунги. Я спрятал ружья, и мы прошли еще три мили. Когда мы пришли, больница была закрыта, однако бабу-доктор, который живет рядом, еще не ложился спать. Узнав о случившемся, он послал меня за торговцем табаком Аладиа, который к тому же был почтмейстером в Каладхунги, за что ежемесячно получал от правительства пять рупий. Тем временем доктор зажег фонарь и повел Хар Сингха в барак, где помещалась больница. Когда я вернулся с Аладиа, доктор уложил Хар Сингха на кровать. Аладиа держал фонарь, я соединял края раны, а доктор сшивал их. После этого доктор, очень добрый молодой человек, отказался взять предложенные мною две рупии и дал Хар Сингху выпить хорошее лекарство, чтобы он забыл о боли в животе. Затем мы отправились домой, где нашли наших женщин в слезах: они думали, что нас убили разбойники или растерзали дикие звери. Таким образом, ты видишь, господин, насколько важно людям, охотящимся в джунглях, уметь лазать по деревьям. Если бы кто-нибудь в детстве научил этому Хар Сингха, он не причинил бы нам столько беспокойства».[22]

Я многое узнал от Кунвар Сингха в течение первых лет охоты с моим старым ружьем. Я, например, научился составлять в уме карту местности. Иногда мы охотились вместе, но чаще я охотился один, поскольку Кунвар Сингх боялся разбойников и порой по неделям не выходил из своей деревни. Джунгли простирались на много сотен квадратных миль, и через них проходила только одна дорога. Много раз, возвращаясь с охоты, когда мне удавалось подстрелить читала, замбара или большого кабана, я заходил в деревню, где жил Кунвар Сингх, расположенную на три мили ближе к лесу, чем мой дом, чтобы попросить его принести добычу. Он всегда находил ее, в каких бы диких зарослях леса, кустарника или травы я ни прятал от хищников подстреленное животное. У нас было свое название для каждого приметного дерева, для каждой лужи, звериной тропки или высохшего русла реки. Все расстояния мы измеряли дальностью воображаемого полета пули, выпущенной из моего ветхого ружья, а направление определяли по компасу. Когда я прятал подстреленное животное или Кунвар Сингх замечал хищных птиц, собравшихся на дереве, и подозревал, что леопард или тигр убил кого-то, один из нас отправлялся в лес, абсолютно не сомневаясь, что нужное место будет найдено в любое время дня и ночи.

После того как я окончил школу и начал работать в Бенгалии, я мог приезжать в Каладхунги лишь раз в году примерно на три недели. Во время одного из таких приездов я страшно расстроился, узнав, что мой старый друг Кунвар Сингх стал жертвой беды, обрушившейся на наши горы, — опиума. Пагубная привычка овладевала его организмом, ослабленным малярией, и, хотя он неоднократно давал мне обещания отказаться от нее, у него уже не было сил сдержать свое слово. Поэтому я не удивился, когда, приехав однажды в феврале в Каладхунги, услышал от жителей нашей деревни, что Кунвар Сингх серьезно болен. Весть о моем прибытии распространилась за ночь по Каладхунги, и на следующее утро восемнадцатилетний парень, младший сын Кунвар Сингха, прибежал ко мне, чтобы сообщить о том, что отец при смерти и хочет повидаться со мной.

Староста деревни Чандни-Чок, выплачивавший правительству четыре тысячи рупий земельного налога, Кунвар Сингх был важной персоной и жил в большом каменном доме под шиферной крышей, где мне часто оказывалось гостеприимство. Однако, приблизившись к деревне вместе с сыном Кунвар Сингха, я услышал, что причитания женщин доносятся не из его дома, а из однокомнатной хижины, выстроенной Кунвар Сингхом для одного из слуг. Подводя меня к хибарке, сын Кунвар Сингха сказал, что отца переместили туда потому, что в доме ему мешали спать внуки. Увидев нас, старший сын Кунвар Сингха вышел из хижины и сообщил, что отец находится в бессознательном состоянии и жить ему осталось лишь несколько минут. Я остановился в дверях, и, когда мои глаза привыкли к полумраку, сквозь клубы дыма, заполнявшего комнату, увидел Кунвар Сингха, лежавшего на земляном полу, голого и лишь слегка прикрытого простыней. Его безжизненную правую руку поддерживал старик, сидевший рядом на земле. Пальцы Кунвар Сингха были сложены на хвосте коровы. Согласно верованиям индусов, душе умершего предстоит переправиться через реку крови. На противоположном берегу ее находится Судья, которому душа должна ответить за свои грехи. Только при помощи хвоста коровы отделившаяся душа может переправиться через эту реку. В противном случае ей суждено оставаться на земле, и она будет причинять муки тем, кто не предоставил ей средства, необходимого для того, чтобы предстать пред троном Судьи.

У головы Кунвар Сингха стояла жаровня, в которой горели лепешки из коровьего навоза. Рядом с жаровней сидел жрец, бормоча молитвы и позванивая в колокольчик. Вся комната была до отказа набита мужчинами и причитавшими женщинами, которые без конца повторяли: «Он умер! Он умер!»

Я знал, что люди ежедневно умирают в Индии именно таким образом, но не хотел допустить, чтобы мой друг был одним из них. Я хотел бы сделать так, чтобы он никогда не умирал или по крайней мере не умер сейчас. Войдя в комнату, я поднял железную жаровню, которая оказалась горячее, чем я предполагал, и обожгла мне руки, и выбросил ее за дверь. Вернувшись, я перерезал веревку, которой корова была привязана к колу, вбитому в земляной пол, и вывел ее из помещения. Когда эти действия, совершенные мною в полном молчании, были замечены собравшимися, гомон начал стихать и совсем прекратился после того, как я взял жреца за руку и вывел из комнаты. Затем, стоя в дверях, я приказал всем выйти. Никто не протестовал, и мой приказ был выполнен безропотно. Из комнаты вышло невероятное количество людей, старых и молодых. Когда последний из них оказался за порогом, я сказал старшему сыну Кунвар Сингха, чтобы он как можно скорее подогрел два сира молока[23] и принес его мне. Он смотрел на меня в полном недоумении, однако, когда я повторил свою просьбу, поспешно удалился, чтобы исполнить ее.

Вернувшись в хижину, я отодвинул от стены кровать, поднял Кунвар Сингха с пола и положил его на нее. Больной крайне нуждался в свежем воздухе, и притом в большом количестве. Оглядевшись вокруг, я заметил маленькое окошко, забитое досками. Не много времени потребовалось, чтобы сорвать доски и впустить струю свежего, благоухающего воздуха из джунглей в жарко натопленную комнату, где воздух был пропитан человеческими испарениями, едким дымом, запахом коровьего навоза и горелого топленого масла.

Взяв на руки изможденное тело Кунвар Сингха, я понял, что жизнь в нем едва теплится. Глубоко запавшие глаза были закрыты, губы посинели, дыхание стало прерывистым. Вскоре, однако, свежий, чистый воздух начал возвращать ему жизнь, и он стал дышать свободнее и ровнее. Наконец я, сидя на кровати и наблюдая через дверь за волнением, охватившим плакальщиков, удаленных мною из комнаты умирающего, почувствовал, что Кунвар Сингх открыл глаза и смотрит на меня. Не поворачивая головы, я начал говорить:

«Времена меняются, и вместе с ними ты, дядюшка. Раньше никто не посмел бы вынести тебя из собственного дома и положить умирающего на землю в хижине слуги, как какого-то бездомного нищего. Ты не слушал моих предостережений, и теперь проклятое зелье довело тебя до такого состояния. Если бы я сегодня не сразу откликнулся на твою просьбу, ты был бы уже на пути к огненной реке. Все люди уважали тебя, старосту Чандни-Чока и лучшего охотника в Каладхунги. Теперь ты лишился их уважения. Ты, который был сильным человеком и ел лучшую пищу, теперь ослабел и лежишь с пустым желудком. Когда мы пришли, твой сын сказал, что шестнадцать дней у тебя ничего не было во рту. Но ты не умрешь, старый друг, вопреки тому, что они тебе говорили. Ты проживешь еще много лет, и, хотя мы, возможно, не будем охотиться вместе в джунглях Гаруппу, у тебя всегда будет достаточно мяса. Всем, что добуду на охоте, я буду делиться с тобой, как делился раньше.

А теперь здесь, в этой хижине, когда твои пальцы обмотаны священным шнуром и в руках твоих лист смоковницы,[24] ты должен поклясться головой своего старшего сына, что никогда больше не прикоснешься к отвратительному зелью. На этот раз ты выполнишь клятву. А теперь, пока твой сын принесет молоко, мы покурим».

Пока я говорил, Кунвар Сингх не сводил с меня глаз. Наконец губы его зашевелились и он сказал:

«Как может умирающий человек курить?» — «Не будем больше говорить о смерти, — сказал я, — потому что ты не умрешь. А как мы будем курить, я тебе сейчас покажу».

Затем, вынув из портсигара две сигареты, я зажег одну из них и вставил ему в рот. Он медленно затянулся, закашлялся и дрожащей рукой вынул ее изо рта. Однако когда приступ кашля прошел, он снова взял сигарету в рот и продолжал курить. Мы еще курили, когда вернулся сын Кунвар Сингха. В руках у него был большой медный сосуд, который он уронил бы у дверей, если бы я вовремя не подхватил его. Удивление этого человека было вполне понятно. Ведь он оставил своего отца умирающим на земле, а теперь он лежал на кровати, голова его покоилась на моей шляпе, и он курил. В хижине не было никакой посуды, из которой можно было пить, и я отправил сына за чашкой. Когда он вернулся, я напоил Кунвар Сингха теплым молоком.

Я оставался в хижине до поздней ночи. За это время Кунвар Сингх выпил целый сир молока и спокойно спал в теплой и удобной кровати. Прежде чем уйти, я предупредил сына, что он обязан никого не подпускать к хижине, неотлучно находиться у постели отца и поить его молоком всякий раз, когда тот проснется.

На следующее утро, когда солнце только поднималось, я вернулся в Чандни-Чок и обнаружил, что Кунвар Сингх и его сын крепко спят, а медный сосуд, в котором было молоко, пуст.

Кунвар Сингх сдержал клятву, и хотя он не восстановил свои силы настолько, чтобы сопровождать меня на охоте, он часто навещал меня и умер мирно четыре года спустя в своем собственном доме, на своей постели.