Моя профессия ураган

Глава 38

Не знаю, сколько бы я так простояла, если бы вернувшийся из какой-то подсобки аэнский лекарь не потянул меня за руку к своему лечебному месту. Я поняла, что когда сверкнул перстень, он вышел где-то в подсобку…

Он усадил меня, еще раз с силой вдохнув воздух…

— Что происходит? — довольно хмуро спросил он по аэнски. Я, чтоб сделать ему приятное, вежливо ответила по аэнски, хотя мне хотелось бы побыстрей отсюда удрать, пока все не раскрылось. Он походил на сурового дядюшку, который хотел бы меня отшлепать, да пытался сдерживаться перед посторонними.

— Я поранилась во время паники, господин аэнский лекарь, — почтительно ответила я, — и хотела бы, чтоб такой талантливый хирург и врач как вы посмотрел рану, — подсластила я. Я показала на недвижно висевшую правую руку.

Он мгновенно принюхался, и дальше мне уже пришлось быть просто пациентом, потому что меня просто заставляли…

— Мазь тэйвонту… — хмыкнул он, разматывая рану. — Что, Ринки не мог зашить? — ехидно спросил он, увидев кровь. — Или ты также отстаешь по всем кругам?

Я не поняла, о чем он говорит, поскольку он дернул, а я чуть не потеряла сознание от боли. Он хмыкал, явно почему-то не веря в мою рану и издеваясь — терпи, принцесса, королевой станешь. Я хотела огрызнуться, но он опять дернул, и я прикусила язык.

А потом, увидев, наконец, рану с вырванным куском мяса, громадным черным пятном вокруг и разорванными сухожилиями, аэнец глухо выругался.

— Почему ты не приняла противоядия? — злясь, хмуро спросил он. — Ты, дурочка, понимаешь, что ты могла умереть? — он мгновенно вскрыл рану скальпелем…

Я хотела огрызнуться, что нужные противоядия съел Дар, а мне досталось лишь чуть-чуть, но промолчала. Этот оборот разговора мне не нравился. Вместо этого я церемонно завела разговор об Аэне, и о том, как высоко там мастерство. Но он выбежал в подсобку и мигом вернулся с какой-то бутылкой и какими-то травами.

— И какая это лошадь кусает ядовитыми арбалетными стрелами? — зло спросил аэнец, не спрашивая разрешения, а просто силой вливая в меня отвратительное пойло и засовывая мне в рот кусок какой-то гадости, суетясь вокруг меня. На его окрик прибежал какой-то старичок, тараторивший по аэнски, и, хлопнув в ладоши от вида моей раны, поспешил что-то делать сам. Я хотела выплюнуть ту гадость, что мне сунули, но мне сжали челюсти, будто я была маленькая, и еще дали по голове, будто имели на это право. Какое он имеет на это право?! — возмущенно подумала я.

Мне опять влили какое-то пойло, теперь уже маленький, что-то тараторя, а когда я его не захотела его глотать, разозлившись их наглым поведением, будто я кукла, и попыталась выплюнуть, меня хладнокровно ударили так, что я только вдыхала и сидела парализованная, глядя, что они себе позволяют. Это возмутительно!

— Не понимаю, куда ее тэйвонту смотрели? — удивленно спросил маленький.

— А она их и не спрашивала! Власть в голову ударила! Решила устроить расправу со своими недоброжелателями, подставив их под закон, пока они не услышали, что отец передал сегодня ей власть, вот и не захотела, чтоб ее Псы увидели рану, ибо ей опять попадет.

— Аэнец, что вы себе позволяете?! — наконец, придя в себя от той отвратительной горькой гадости и удара по голове, ввизгнула я тонким голосом. — Зашейте мне сухожилия, я заплачу, и убирайтесь к дьяволу!!! Что вы делаете?!? — я пыталась убрать голову от очередной порции дряни, когда другой человек держал мне голову. — Что это?! — лицо мое побелело от чудовищного ощущения вонючей дряни.

— А это то, что вы дурочка, непонятно отчего до сих пор не сдохли!!! — рявкнул высокий лекарь. — От этого яда не выживают!!!

— Ну и черт с ним! — удивилась я его глупости. — У меня рука не болит!

Он что-то непонятное сказал сквозь зубы, и я еле пригнула голову, чтоб мне не дали еще раз, и больно.

От обиды глаза мои наполнились слезами.

— Ну вот, вы уже заревели, — хмуро сказал он. — Все и без того знают, что глаза у вас на мокром месте! Умели прикончить двух черных тэйвонту, умейте и терпеть! А то как бы отец не узнал, чем вы развлекаетесь! Скольких вы еще прикончили? — вдруг, что-то поняв, подозрительно спросил он. — Или же вы шатаетесь в надежде выяснить, что произошло с черными тэйвонту, собирая сведения самостоятельно?! Боитесь, что тэйвонту защитят своих темных собратьев и преуменьшат вину?

Он говорил ехидно и меня явно не за ту принимал. Рука моя скользнула за арбалетиком, но его там не оказалось. Я удивленно ощупала место, где он только что был, недоуменно оглядываясь. Я была не в силах понять, куда он делся, и еще раз незаметно ощупала себя.

— Напрасная работа, — продолжил он, продолжая издеваться над раной, и как-то над ней ковыряясь. — Наши тэйвонту вовсю работают, собирая сведения, хотя картина уже и так ясна. Десятки тэйвонтуэ, сейчас так же переодетые, расспрашивают в городе, и еще человек пятьдесят раскручивает по следам, что же школа Ахана делала сегодня, прежде чем пришла к такому позорному завершению…

Он внезапно ахнул, что-то увидел в ране, и, сунув пальцы в рану, внезапно вырвал оттуда что-то блестящее… Меня содрогнуло от адской боли, и на мгновение я потеряла сознание… А я-то думала, когда он копался в ране, что худшее позади… — потеряно подумала я. Из глаз моих против воли потекли слезы, и я даже не сразу поняла, что он вынул из руки (это из руки-то!!!) арбалетную стрелку.

— Она вошла в параллельно кости, вернее в саму кость в рукав… То-то я думал, что рана такая странная, — удовлетворенно сказал он. Взглянув на мое белое от боли лицо, где боль, казалось, потрясала до основания, он ехидно поинтересовался:

— Может тебе еще и обезболивающее дать, принцесса?

— А что вы ей его не дали? — скороговоркой сказал на аэнском, прикусив губу от потрясения, маленький лекарь, побледнев хуже, чем я. — Стрела же вошла в сердцевину кости!!

Я хладнокровно улыбнулась, хотя, наверное, получилось не очень искренне.

— Случалось терпеть и худшее… — сквозь зубы презрительно сказала я.

Но тот только хмыкнул.

— Стрела вошла параллельно кости, потому я ее и не заметил, — он, предоставив действовать и промывать кость маленькому, с интересом взял стрелку. — Что за лошади стреляют стрелками тэйвонту? Это наверное та, на которой женился Лорд Риберийский?

От неожиданности я хмыкнула и затряслась от смеха. А он изучающее смотрел на меня.

— Похоже, кому-то надо промыть мозги, — сказал он как-то отвлеченно, словно сам себе. — Они сознательно скрыли, что в здешней Семье растет еще одно чудовище… Ты на нее похожа, ты знаешь?

Его отвлек маленький, извлекший из руки еще две стрелки, и большой выругался.

Они забыли про меня и начали работать над раной, исследуя руку вдоль и поперек какими-то зондами. Я лениво смотрела, терпя безумную боль, от которой бы скрутило и здорового тэйвонту, и думала, как аэнская техника хирургии похожа на технику тэйвонту. Те тоже, привыкнув к постоянным ранениям, складывают кости, прошивая их спицами или проволокой, стягивая, и потому через несколько дней даже гипса не требуется, и они могут сложить из осколков любую кость.

Материал крепкий, но через полмесяца он растворяется без следа в организме. К тому же он дезинфицирует и по своему составу препятствует нагноениям. Железная "скульптура" сжимает кость, как конструкция. Видимо, крайности сходятся — все же знают, что аэнцы и тэйвонту не любят друг друга. Вот как этот маленький и этот громила, так похожий внешне на тэйвонту.

Где-то час они возились, пока сшили мне сухожилия, а потом зашили рану. Я посмотрела отсюда в зеркало — мне хотелось увидеть себя еще раз красивой — но отсюда, странно, все выглядело в нем по настоящему. Люди такие же, мое лицо такое же. Я тщетно пыталась понять, что к чему, и как оно действует, но потом плюнула. Видимо, оно отражает тебя искаженной, когда ты близко к нему, — лениво подумала я. Я с интересом разглядывала свое спокойное, невозмутимое лицо. Хотя каждый раз, когда они задевали нервные центры, по мне прокатывалась адская волна крика и боли, внешне я была абсолютно спокойна и умиротворена. Ни один мускул не дрогнул, — удовлетворенно подумала я, когда очередная волна боли прокатилась по мне. Этот старший действовал как коновал, но я только мило ему улыбалась, даже лицо приняло нормальный цвет. Воля моя всегда была железной — только опыт и привычка… Но отчего-то хотелось спать, спать, спать, даже привычная адская боль уже не бодрила.

Маленький аэнец потом подержал надо мной свои руки, и словно странное тепло разлилось по телу. Вот это аэнец — восторженно подумала я, поняв, что боль в руке исчезла!

Это было как бешеное облегчение — хоть я уже давно привыкла к боли, но ощутить, как убирается боль, терзавшая тело, было ни с чем не сравнимое удовольствием. Привычка терпеть была моим первым инстинктом, и я с детства вкладывала боль в мысль и Сознание, но все же блаженство было неописуемое.

Понять это могут только те, кто уже переживал такую боль, а потом она вдруг одномоментно испарилась. Нечто вроде теплой эйфории жизни захлестнуло меня — я была счастлива и пьяна, полусонная…

Кстати, вы знаете, отчего боль бодрит в бою? Все зависит от вашей концентрации на чем-то. Если вы до конца сосредоточены на ситуации по настоящему, вы не чувствуете боли. Принцип доминанты, известный тэйвонту. Если сознание на чем-то полностью сосредоточено, то все приходящие напряжения идут не по своему прямому назначению, а именно на усиление именно текущего главного очага возбуждения. Самый легкий примитивный пример — легкая музыка, которая может отвлекать, но когда ты полностью в работе, она лишь углубляет твою работу. Так некоторые извращенцы во время высшего полового напряжения причиняют себе или другому боль, но эта боль лишь усиливает возбуждение. Так даже опытный соблазнитель доводит невинную девушку до такого возбуждения перед тем как лишить девственности, что боль потери только усиливает ее наслаждение, хоть такие умельцы редки… Точно так же и многие полководцы выявляются именно во время смертельной опасности. А все потому, что они не знают страха и сосредоточены именно на мысли — тогда именно опасность бодрит их и сосредотачивает доминанту, углубление, ум на проблеме, и чем сильнее она — тем сильней выявление Сознания, духа, именно того мыслечувства, которое обычно так трудно достигнуть. Многие бойцы и командиры выявляются именно в центре схватки и опасности — это их допинг, позволяющий выявить обычно слабое сознание. Как чувство… Главное здесь — мужество — лениво подумала я. Оно отбирает командиров. Но и само мужество — это именно умение концентрироваться в опасности на проблеме и на Сознании, на мысли — это, парадоксально — именно доминирование Сознания (духа) во всех условиях…

— Что, блаженствуем? — хмуро спросил старший аэнец, очевидно, недовольный, что мне сняли боль. Младший аэнец затараторил, указывая мне на вторую руку и на спину. — Раздевайся!

— Что?!?

— Дурочка, неужели ты думаешь, что я с тобой спать буду! — не выдержал и разозлился старший "лекарь", в то время как маленький осторожно его отталкивал.

— Дайте, я посмотрю, принцесса? — улыбаясь, ласково сказал он. — Ручаюсь, что больше не будет так больно…

— Там ничего нет! — обрезала я, шаря по полу в поисках своего арбалетика. Мне все это ужасно не нравилось. И куда подевалось мое остальное оружие? — Кто меня обворовал! — не выдержала и разозлилась я.

— Я! — ухмыльнувшись, сказал высокий аэнец. — Ты разденешься, или тебя раздеть… чтоб тебя мог осмотреть врач?

— Ты! — накинулась я на него, не в силах сдержаться. — Ты! Ты что, не понимаешь, что таким поведением ты компрометируешь всех аэнцев?

— А мне начхать, — хмуро оборвал меня старший лекарь. — Это ты другими командуй.

Короткий удар ему в коленку, в точку "Ю" над сердцем, и наотмашь по морде тыльной стороной здоровой руки, как пощечина, так что сбила его на пол лицом вниз. Все три удара слились в один щелчок сплошным выстрелом. Я и сама удивлялась, — и чего я взорвалась?! Совсем нервишки не к черту. И как я умудрилась это сделать — видно что-то вспомнила из прошлого? Я опять бью раньше, чем подумаю, — огорченно подумала я.

Он был жив, но в отключке. Не могу же я убивать своего врача? Обыскать лежащего и отобрать мой арбалетик было делом секунды. Впрочем "мой" — неправильно, правильно сказать — мои, вместе с деньгами, а если точнее — Ании и тэйвонту. Толстенький лекарь, волнуясь, тщетно пытался нас разнять. Но в этом не было нужды.

— Сколько с меня, маэстро? — церемонно спросила я. — Вы так долго провозились со мной! Учтите долю этого, — я ткнула ногой, — и… плату за лечение этого болвана, — подумав, добавила я. — Он жив, не бойтесь…

Тот, залопотав, отказывался. Но я вынула кошелек, и расплатилась с ним сполна, высыпав ему один из кошельков.

— Нет-нет, мы не можем принять от вас деньги!

— Почему? — удивилась я. — И, кстати, вы в юности не жили на Марэн, и у вас не было две сестры? Мне кажется, я помню вас юношей, вы ухаживали за Лорной, а ваш дедушка был тоже врачом? — засмеялась я, поняв, что угадала. Неизвестно откуда проявились эти воспоминания, я даже не поняла, что вспоминаю — я просто знала, и все.

Я не договорила, потому что меня вдруг резко дернули за ногу. Вернее попытались это сделать, рванув мои ноги… Валявшийся ожил. Но я словно засеменила по направлению рывка, и, опередив, вместо того, чтоб дать прижать свои ступни к груди, толкнулась от его притягивающих рук. Для этого нужно было реакция и мастерство, я даже сама себе не поверила — просто сработало тело.

Это было так — одна нога, толкнувшись, вырвалась из захвата именно по направлению его движения, опередила и застопорилась, и тогда вторая, оставленная сзади и притягиваемая руками, ударила через этот рычаг ему в солнечное сплетение, и тогда вторая уже через рычаг тела ударила ему в горло.

Двойные ножницы не подпрыгивая. Его собственный рывок стал его смертью — я сделала так!

Я ахнула, а только потом сообразила, что я наделала.

— О Боже! — сказала я, обречено поворачиваясь к толстенькому лекарю, хватая воздух, и дрожа. — Я не хотела, слово чести, я не хотела!

Я даже боялась туда смотреть, уверенная, что он мертв.

— Я совсем… не х-хотела убивать вашего друга… — я через силу глотнула, не в силах вымолвить ни слова.

— Ничего! — успокаивающе махнул рукой лекарь. — С ним, наверное, и не то случалось…

Я б не сказала, что его неловкие попытки утешить, меня успокоили…